Махно Веллер Михаил
Трое подходят к хозяину и клиенту, меньший налетчик берет из рук клиента золотые часы с цепочкой.
– Тю! – рассматривает их. – Где я таки вже бачил? – И опускает себе в карман.
– Закрой рот и открой кассу! – командует другой. – Давай, быстро, ну!
Они исчезают через минуту.
6.
Антони хохочет, разглядывал неразменные часы:
– Ну молодцы!
Хохочут и братья.
– Ну что… – говорит Антони. – Вы серьезные товарищи, революционеры – экспроприаторы. А возимся мы с вами по всякой мелочи…
– Какая ж мелочь!.. – Нестор задет.
– Какая? Такая. Ну – четыреста пятьдесят рублей. А риска? А наказание, если поймают?
– Так а вещи еще?
– Эти побрякушки еще продать надо. Нет, ребята, так мы с вами будем на революцию до-олго собирать. Есть план – как сразу и в дамки.
7.
Грунтовая дорога, желтеющая в траве, поднимается на холм. Кустарник с одной стороны, небольшой глиняный карьер – с другой.
– Так! – говорит Антони троим юношам, один из которых – Нестор. – Твои – по сигналу выскакивают из кустов и перекрывают дорогу, хватают коней под уздцы. Твои – из карьера, и сразу к дверцам: трое с револьверами берут на себя охрану, двое хватают мешки с деньгами и сразу отходят. Твои – наверху лежат в траве – резерв: бегут вместе со всеми к карете и если у кого в чем случится заминка – помогают: дать стражнику по башке, ну и сами увидите. Внимание! – бьет в ладоши. – Репетируем! По местам! Я – карета!
Он неторопливо спускается с холма, закуривает и, помахивая тросточкой, поднимается обратно.
Вдали за его спиной вдруг поблескивает осколок солн ца в зеркальце. Зайчик пробегает по листве, заставляя сморгнуть глаза меж листвы. «Приготовились, – произносит негромкий голос. – Пошли!»
С воплем выскакивают три группы по пять с трех сторон:
– Стоять!
– Не двигаться!
– Руки вверх!
– Стрелять буду!
Один сует оглоблю поперек пути Антони. Другой делает странные движения ножом, как будто пилит воздух. Третий трясет револьвером.
– Хорошо! Завтра в десять утра – всем на месте. И – повторяю! – членам пятерок ежду собой не знакомиться! Не знать, не помнить, никаких имен и примет! Поняли?
– Поняли, Вольдемар Аристархович.
8.
Черная карета с двуглавыми гербами на дверцах бодро катит через зеленый солнечный пейзаж. Ровной рысью колотит пыль гнедая пара, редкие щелчки кнута разнообразят тишину. И за ней – два стражника верхами: белые рубахи, красные погоны, перекрещенные ремни.
Веснушчатое толстогубое лицо высовывается вслед над травой. «Здоровые, черти», – шепчет он, обмеряя глазами толстые спины верховых стражников и, приподняв зеркальце, начинает посылать сигнал.
Тяжелое дыхание в кустах. Тяжелое дыхание за кромкой карьера.
Карета, замедлившись до шага, поднимается на верх холма.
– А-а-а-а!! – раздается бессмысленный, нервный и оттого злобный вопль со всех сторон. Но звук какой-то… неубежденный…
Пятерка из кустов хватает под уздцы лошадей, двое пытаются стащить с козел кучера, два резких щелчка кнута ожигают лицо одному, руки другому, происходит заминка.
– Н-но! – орет кучер, хлеща коней.
– Стоять!
– Стрелять буду!
Пятерка из карьера: один сует оглоблю меж спиц переднего колеса, но карета страгивается с места, не всунутая еще оглобля соскальзывает, отскакивает, а сидящий рядом с кучером стражник, вырывая из кобуры револьвер, сапогом бьет экспроприатора в лицо, и тот падает, роняя свой несостоявшийся оглобельный тормоз.
Двое режут постромки, стражник грохает раз и другой из своего 4,2-линейного полицейского смит-вессона, и тогда тот из нападавших, что неуверенно стоял позади других с револьвером, вопит:
– Руки вверх! – и тут же дважды стреляет стражнику в грудь. Тот валится с козел на землю, а стрелок, тяжело дыша, бессмысленно смотрит.
Конные выхватили шашки, не подпуская нападающих к дверцам кареты.
– Разбойники!!! – дурным голосом вопит наконец кучер, работая кнутом, но махновские братья висят на уздцах храпящих коней.
В боковое окошко кареты просовывается рука с револьвером и палит шесть раз подряд! Один из нападающих хватается за плечо. На спине другого набухает красным узкая полоска сабельного следа.
– Стреляй их, хлопцы! – кричит Нестор, целится, прищурив глаз, и попадает точно в лоб одному из двоих конных.
– А-а!! гаденыш!! срублю!! – вопит второй, шпоря коня на щуплого убийцу и вздымая в замахе страшный сине-бритвенный клинок.
Нестор спокойно спускает курок. Щелк. Осечка! Еще осечка! И еще! Он злобно щерится и, следуя неизбежности, в последний миг отскакивает и бросается в кусты от осатаневшего стражника.
Бегство брата несколько смущает его пятерку, и они невольно ослабляют хватку – и прыскают в сторону от налетевшего на них конного.
Хлопают еще несколько револьверных выстрелов редко вооруженных налетчиков, но поспешность и мандраж сбивают прицел.
Трое все же рвут на себя дверцу – и навстречу им гремит выстрел из карабина! Они отшатываются, один мгновенно получает удар стволом под подбородок и падает!
Кони, наконец, рвут с места под отчаянный нахлест кнута и вопли кучера:
– Н-ну!! Н-ну!! Па-ашли!! залетные!!
И карета отчаянно летит вниз с холма, бешено пыля. На скаку оставшийся конный, вбросив в ножны клинок, рвет из-за плеча карабин и, не целясь, выпускает назад всю обойму. И со звоном вылетает заднее окошко кареты – еще четырежды брызжет огнем и грохочет высунувшееся дуло карабина, обшарпанное до белизны.
Охает, хватается за плечо и оседает один из юношей.
Нестор, стоя посреди дороги и щерясь, кончает перезаряжать свой револьвер, замыкает барабан и стреляет, целясь в карету. Осечка! Осечка! Он с силой швыряет оружие в пыль и бешено топает ногами.
9.
Антони хватается за виски:
– Идиоты! Бестолочи! Пятнадцать человек, три шпалера! Простое дело доверить нельзя.
– В следующий раз все сделаем как надо, – угрюмо обещает Нестор. – А револьвер для серьезного дела негодный. Осекается!
– Ты его хорошо спрятал? Никто не найдет?
– Обижаете…
Три юноши, старшие «пятерок», понурили головы.
– Первыми – связи со мной не искать. Затаиться! Мне нужно на какое-то время исчезнуть… – И Антони, перейдя улочку, садится на извозчика. Отъехав, говорит ему:
– Сейчас на постоялый двор, там пойдешь принесешь два чемодана. И рысью на станцию! – Озабоченно смотрит на часы.
10.
В кабинет следователя, где хозяин в мундире сидит под портретом Государя, входит давешний конный стражник, гремя ножнами и сапогами.
– Присаживайся. Ну – написал? – следователь изучает поданный ему рапорт о происшествии. – Теперь так. Первое. На выпей водички. Пей, я сказал! Второе. Закуривай, вот тебе папироса. Успокоился? Расслабился? Молодец, братец. Теперь вспоминай все в подробностях. Сколько человек? – берет перо, омакивает в чернильницу. – Сколько лет на вид? Какого роста? Начинай по порядку с того, кто был к тебе ближе…
11.
Ограбленная не так давно ювелирная лавка в Александровске: сыщик сидит перед хозяином и терпеливо записывает:
– А выговор у него какой? Ну, а хоть цвет глаз-то разглядели?
12.
Антони глядит в окно поезда на пролетающий пейзаж. Разворачивает газету и подмигивает рекламе парижских мод на фоне Эйфелевой башни.
13.
В глинистом карьере обочь дороги на холме лазает полицейская бригада. Поднимают папиросный и махорочный окурки, горелую спичку, пуговку от сорочки.
– А следы-то остались! Хороший грунт, суспензия, что твои отпечатки! – Двое рулеткой мерят отпечатавшиеся в глине четкие следы подошв, третий зарисовывает их в планшет, сличая с натуральной величиной.
14.
В трактире Нестор и один из «боевой группы» пьют чай с кренделем.
– У меня Клима и Тимоху ночью взяли, – говорит парень. – Если что – ты меня не видел, я тебя тоже.
15.
В комнатке мастера пристав смачно беседует со старшим братом Емельяном, искоса следя за выражением лица мастера:
– Ты в ту пятницу в десять утра где был?
– Да где ж мне быть – здесь, на работе.
– Свидетели есть?
– Свидетели? Ермолай Кузьмич, скажите их благородию.
Мастер степенно кивает.
– Одна шайка-лейка… договорились! – ярится пристав.
– Зачем же так. Сейчас наряды поднимем. А наряды – они не пустые бумажки, по ним деньги плотют. – Мастер вынимает из ящика конторки кучу бумаг и удовлетворенно отыскивает нужную: – Вот извольте читать. Семь утра. Получил, приступил. Пять вечера – сдал. Работа с металлом, кропотливая…
Пристав в сомнении щурится и морщится.
Мастер украдкой подмигивает Емельяну.
16.
Полицейский тонким металлическим щупом методично тыкает землю в огороде. Вот наткнулся на что-то. Напарник с лопатой копнул.
И вынимают из земли завернутый в тряпицу несторовский револьвер.
17.
Ночь, грохот в дверь, Нестор мгновенно просыпается и выпрыгивает в окно – попадая прямо в объятия поджидавшей полиции:
– Ну, здравствуй… голубь сизокрылый!.. – И, поскольку он вырывается, тяжелый кулак бьет по почкам.
18.
– Принимай обед! – Форточка распахивается в железной двери, и мятая миска с кашей встает на полочку.
Нестор, фингал под глазом и распухшие губы, волочит ноги к двери, звеня кандалами. Берет миску – и резко выплескивает в форточку (явно в лицо раздатчику):
– Сам жри, сатрап! Твой кусок!
19.
Следствие тянет жилы и мотает нервы:
– Итак – когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с политическим ссыльным Вольдемаром Аристарховичем Антони, членом подпольной партии анархистов-коммунистов?
– У анархистов нет партии, – презрительно бросает Нестор. – Мы ее отрицаем. Человек должен быть свободным.
– Так-с. А свою принадлежность к анархистам, стало быть, не отрицаете?
– А чего отрицать? Все вольные люди – анархисты!
20.
Падает снег за маленьким решетчатым окном. По семь крестиков в ряд прокарябано и прочеркнуто на стене камеры: недели и месяцы.
И меняет календарь следователь в кабинете.
И впервые длинны отросшие в тюрьме волосы Нестора, уже на плечи ложатся пряди.
– Два стакана чаю! – приказывает следователь вызванному звонком солдату.
Разделенные с подследственным столом, они отхлебывают из стаканов и закуривают папиросы из одной пачки.
Глядя Нестору в глаза, следователь захлопывает толстый том «Дела» и начинает писать в графе «Закончено…».
– Одно не пойму я, Михненко Нестор Иванович…
– Чего?.. – равнодушно откликается Нестор.
– Дурачок ты или звереныш?
– Придет срок – придет и наш праздник. Тогда поймете.
– Деньги ты грабил – для революции. Хорошо – это я понять могу. Но убил ты – простого мужика, человека из народа, который просто исполнял свою службу!..
– Вашу службу сполнял, – непримиримо говорит Нестор. – Вот свою судьбу и выбрал. За воши гроши жизнь свою отдал – ну и дурак!
21.
Роскошный весенний малороссийский пейзаж: кипящий цвет садов в зелени просторов, и высокая голубизна небес, и солнце плывет и дробится в реке.
И за высокой беленой каменной стеной – тюремный двор, и гуськом по кругу тащатся заключенные – кандалы и полосатые робы: прогулка.
22.
– Именем Государства Российского!..
Зал встает с шумом и замирает. Побледневшие лица, сжатые рты, глаза в темных кругах. Вот и четверо братьев Махно в четвертом ряду, и поседевшая мать меж ними, поддерживаемая.
А вот и десяток обвиняемых встали со скамьи у стены, отделенные высоким дубовым барьером, и охрана с примкнутыми штыками вытянулась «смирно».
– …суд объявляет приговор… – пытается придать голосу торжественность председательствующий, но слова звучат обыденно, невыразительно:
– …Григоренко Родиона Остаповича – к смертной казни через повешение…
Женский вскрик и рыдания в зале.
– …Авруцкого Григория Яковлевича – к смертной казни через повешение…
Кого-то выносят из зала.
23.
Тюремный двор. Раннее утро. Свежий дощатый помост, виселица, три петли. У помоста – десяток некрашеных сосновых гробов.
Приговоренные, охрана, экзекутор в чиновничьем вицмундире и два человека в штатском и заурядной внеш ности на помосте – палачи.
Первую тройку заводят на помост, связывают руки, мешки на голову, петли на шею. Священник на помосте молится и смолкает, делая жест крестом в сторону обреченных. Экзекутор чуть кивает. Палач у края помоста с силой дергает на себя высокий массивный рычаг. Под ногами осужденных падают, как ставни на шарнирах, широкие люки.
Томительная жуть ожидания длится четверть часа – давно прекратились конвульсии тел, по пояс провалившихся в прорези помоста. На глазах у остальных – палачи снимают петли и смертные клобуки, доктор щупает пульс на шее и кивает, тела кладут в гробы.
И следующая тройка, бросив докуренные папиросы и обменявшись деревянным рукопожатием, поднимается на казнь.
Одного из последней тройки тошнит, лицо зеленое от смертного ужаса, доктор сует ему под нос нашатырь.
Нестор на помосте в последней тройке. Пока мешок надевают соседу, он успевает сказать – отчетливо, негромко и без спешки:
– Прощайте, хлопцы. Мы жили правильно. Свобода придет!
Черная ткань скрывает лицо, петля затягивается, палач берется за рычаг.
Экзекутор поднимает к глазам лист и читает – тоже отчетливо и негромко:
– Его высокопревосходительство военный министр, имея на то высочайшие полномочия и руководствуясь человеколюбием, снисходя к несовершеннолетнему возрасту осужденного, объявляет помилование Михненко Нестору Ивановичу и повелевает смертную казнь заменить на пожизненные каторжные работы.
Палач снимает петлю и клобук. Все с невольным вниманием смотрят в лицо человека, только что вернувшегося уже с того света.
Нестор кривится и сплевывает. У этого парня нет нервов.
– Не купите, – бросает он. – Вам же хуже!
Глава третья
Царская каторга
1.
Бескрайний простор, золотые нивы и тенистые дубравы. И по пыльному шляху, в колонну по два, звеня кандалами, тащится жидкий строй каторжников: забритые наполовину головы, полосатые робы, сутулые спины. Сплевывают сухими ртами конвойные, скрипит и вскрикивает в зарослях коростель, вызванивается под высокими небесами унылая мелодия:
Динь-дон, динь-дон – слышен звон кандальный, динь-дон, динь-дон – путь сибирский дальний, динь-дон, динь-дон, слышно там и тут – нашего товарища на каторгу ведут… И вдруг один застывает посреди шага, странно прогибается, откидывая голову, и валится навзничь в пыль, чуть не увлекая с собой прикованного напарника. Строй приостанавливается, смешивается.
– А ну! Встать! Балуй у меня! – орет конвойный, сдергивая с плеча винтовку и щелкая затвором.
– Припадошный он, вашеродие. – Напарник, присев, поддерживает Нестору голову. «Ты язык-то, язык прижми, задохнется. – Да чем я тебе его прижму? – Да хоть ложкой, дурья башка. Ложка-то есть?» – Из угла рта у Нестора показывается пена.
– С чаво это он припадошный? – конвойный нагибается, вглядываясь с недоверчивой враждебностью.
– А вот постой в петельке да смертном балахоне, я на тебя погляжу, – мрачно раздается из колонны.
– Малча-ать! – орет солдат. – Подняли! Понесли! Не богадельня! – И, восстановив движение, напутствует: – Раньше сдохнет – меньше хлопот.
Нестор, повиснув на плечах товарищей, отирает рот и хрипит:
– Ваши большие хлопоты еще впереди, служивый.
2.
Прикладами в спину – каторжников запихивают на ночь в переполненную камеру пересыльной тюрьмы.
– Да куды ж еще суете, драконы? – негодуют оттуда.
– Уж и так как селедки в бочке, дышать немае чем!
Надавливая, стража закрывает дверь, окованную железом.
– Да хоть напиться принесите! Вода в бачке кончилась.
– До утра потерпишь.
Разбираются по нарам и под нары, прилаживаются лежать на боку плотнее лежачим строем, организуются спать в три очереди.
– Ничо, – легко цедит Нестор, – я постою. Люблю ночью не спать… подумать…
3.
В вагоне кипит жизнь. Уголовники делают карты: жуют и протирают хлебный мякиш, склеивают им кусочки газеты, обрезают отточенным ножом, химическим карандашом рисуют масть. Двое политических из того же хлеба лепят шахматы, добавляя в белые фигуры для цвета зубной порошок. Мрачный в очках читает книгу, скрестив ноги по-турецки. У оконной щели курильщики пускают на круг самокрутку.
Нестор держится в стороне, хмуро и спокойно переводя взгляд с одного на другого. Отдельный.
На косой оконной сетке-решетке иней, в замерзшем стекле продышан кружок, и снаружи в это окошечко видно бледное и сосредоточенное прижавшееся к решетке лицо Нестора. А вагон дрожит и полязгивает на стыках, бескрайние сибирские леса несутся мимо – заснеженные, глухие, и маленький тонкий зеленый поезд бесконечно прошивает тайгу, увлекаемый пыхтящим и дымящим паровозиком.
4.
Свищет ночная вьюга. Кутается в доху часовой на вышке по углу частокола огромных заостренных бревен.
Пылает железная печурка в бараке, жмутся к ней каторжники, огонек коптилки отблескивает в глазах.
– Бессрочный?
– Бессрочный, – соглашается Нестор.
– Ничо, привыкнешь. Тут тоже люди живут.
– Люди в неволе не живут.
– А что же?.. Живут, брат!
– А если живут – то уже не люди.
Высокий, худой, патлатый каторжник прилаживает на нос пенсне и издали пристально смотрит на Нестора.
– А ты, значит, кто? – немолодой покровительствующий каторжник все пристает к Нестору и начинает здеть.
– Кто ни есть – здесь не останусь.
Собеседник делает вопросительный жест – в небо?
– А ты меня туда не торопи, – нехорошо улыбается Нестор.
5.
Разз-двва… раз-двва… двуручная пила ходит тебе-мне в распиле огромной сосны. Укутаны каторжники, красны от мороза и работы лица.
С шелестом и гулом рушится огромный ствол, пружиня на ветвях и разбрасывая снег. Нестор с напарником откладывают пилу и берутся за топоры – обрубать сучья.
Поодаль в другой паре немолодой каторжник зыркает и цыкает на снег длинной желтой торпедой.
6.
Посреди кабинета начальника, расставив ноги в валенках, стоит Нестор с шапкой в руке. Начальник, сидя под портретом миловидного кроткого царя, со вкусом прихлебывает чай и курит папиросу:
– Я вас всех, сукиных детей, насквозь вижу. И знаешь, что я в тебе вижу?
– Пустые кишки? – простовато на грани издевки догадывается Нестор.
Жандарм стукает кулаком:
– Поостри у меня, быдло! Бежать надумал?! Ты кого провести хочешь? – Хватает большой бронзовый колокольчик и трясет с риском оторвать руку. Вошедшему конвойному:
– В холодную его. В думную камеру. Думать будет!
7.
Щелястые бревенчатые стены. Щелястый пол. И по нему – пять шагов вперед, пять назад – неутомимо и тупо, как автомат, шагает Нестор. Он в одном белье, ручные и ножные кандалы звенят цепями, ступни багровые от холода, лицо приобретает голубой оттенок. Иногда он останавливается и машет вверх-вниз руками, разгоняя стынущую кровь и пытаясь согреться.
Наступает темнота – он все ходит, уже помыкивая себе в такт некий безумный марш.
Рассвело – он ходит, с уже безумными глазами.
В конце концов покачивается и приваливается к стене. Отталкивается от нее и вновь идет.
Бессильно сидит, сжавшись в комочек и трясясь крупной дрожью.
Комочек в темноте лежит на боку, изредка вздрагивая.
Читать бесплатно другие книги:
