Вещность и вечность Макарова Елена

Петр Гинц на фоне афиши с фашистскими лозунгами. Прага. 1939.

Безумный Август

Воздух был сырым и холодным. Обрывки серо-стального тумана нависали над волнами, почти касаясь их. Скверная погода. На расстоянии примерно ста ярдов зеленая масса воды растворялась в туманной мгле.

Август сидел в каюте «Бонифация». Его прозвали Безумным Августом, но молодой матрос Петр его уважал. «Он не сумасшедший, – говорил Петр, – он просто другой, немного странный. Похоже, у него какая-то великая тайна, которую вы не понимаете, да и не можете понять». «Ты становишься таким как он, – говорили матросы. – Если будешь с ним все время общаться – свихнешься как пить дать».

«Они ничего не знают…» – говорил Август, и в тот момент Петру казалось, что глаза его смотрят как будто с огромной горы, укрытой облаками. Нет, Август не был безумным – разве может безумный рассуждать столь убедительно? И Петр любил Августа, этого психа с глубокими глазами, и верил ему, хотя Август говорил очень странно. «Никто во всем мире так не говорит, – думал Петр. – Никогда в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь – капитан, рулевой, юнга или народ на пристани – говорил так странно». Так он думал, ибо таков был его мир.

Была ночь. Все спали, только на палубе слышались шаги сторожевой собаки. Петр тоже задремал, мышцы его расслабились, сделались мягкими и податливыми. Казалось, все его тело стало свободным и легким, а вместе с телом освободилась и душа, и все его мысли растворились в голубом тумане сна. Он потерял сознание.

Петр Гинц. «Солнечное затмение». 1943.

Внезапно он ощутил легкое прикосновение, как слабый электрический разряд. Петр с трудом сел в своей корабельной люльке, огляделся и увидел склонившуюся над ним фигуру Безумного Августа. «Пойдем со мной!» – сказал он. Петр приподнялся и потянулся. «Пошли скорей!» – подгонял его голос Августа. Петр молча встал, хотя под одеялом ему было тепло, а снаружи холодно.

«Ведем» № 44-5. Журнал детского дома № 1. Выходит каждую пятницу. 29 октября 1943. На обложке написано: «“Ведем” разрушит старые порядки». Слева – содержание журнала.

Он безмолвно следовал за Августом. Они спустились в трюм. Август зажег свечу. Свет от фитиля еле освещал тьму, гнездившуюся в щелях и углах. Они подошли к маленькой каюте. Безумный Август вошел туда, Петр за ним. Ключ звякнул в замке и исчез в кармане Августа. Он поставил свечку перед собой, сел на бочку с порохом и обхватил голову руками. Петр сел на корточки, ему было холодно. Август поднял голову. Его выразительное лицо засияло в свете свечи, маленькие огоньки заплясали в глазах. Время шло. Мелкие комары кружили вокруг пламени. Август заговорил. Его голос нарушил гробовую тишину.

«Жизнь. Что такое жизнь? Она как пламя этой свечи, которым глупые комары обжигают свои крылья».

Опять наступила тишина, нарушаемая лишь треском фитиля. «Бедные комары… Почему они с таким упорством роятся вокруг этого пламени? – Пауза. Август медленно рассуждал сам с собой, как бы раздумывая. – Инстинкт… Стремление к индивидуальному существованию и… неизвестность». Он опять обхватил голову руками и процедил сквозь зубы: «Они летают, привлеченные пламенем, пока оно не сожжет их и они не упадут на землю, мертвые. Дураки! Дураки? Инстинкт слишком силен, а неизвестность слишком притягательна, они не могут с этим совладать. Бедные насекомые!»

Они сидели в тишине. Петр недоумевал – зачем он сидит здесь, вместо того чтобы спать спокойно в своей каюте.

«Подумай о жизни, мой мальчик, – сказал Август. – Гляди: она как это пламя. Ты видишь? Ты понимаешь? По привычке мы кружимся вокруг него и должны умереть. Мы хотим самоутвердиться и ради этого готовы пожертвовать всем!»

Фрагменты из рисунка Петра Гинца Корабль Колумба. 1943.

Петр Гинц боготворил Колумба и даже написал от его имени воззвание: «Первопроходцы!! / Люди честных сердец / Люди слов и поступков / Люди с обветренными лицами / Вы душой чисты, вы бесстрашны / … / Всем вам по двадцать / В ваших руках штурвал / Мчите к неведомым далям / И завоюйте их! Колумб, Палос, 1492. В Терезине 2.2.1943».

Он протянул руку и загасил свечу. Темнота заполнила комнату. Было слышно, как улетают комары, не привлекаемые больше пламенем. Какое-то время они пищали, но вскоре писк прекратился, должно быть, вылетели в какую-то щель.

«Видел? Видел?! – прозвучал в темноте голос Августа. – Теперь ты все понял, парень?» – спросил он опять и открыл крышку пороховой бочки.

«Еще по одной, Фламмарион», – донесся откуда-то издалека голос капитана. Он играл в карты.

«Освобождение…» – прошептал Август, поднял руку и бросил горящую спичку в бочку с порохом.

Помещение озарилось ужасающе ярким светом, и в пламени взрыва Петр увидел блеск Великого сплава.

Копию рисунка Гинца «Лунный пейзаж» взял в полет израильский космонавт Илан Рамон. Космический корабль «Колумбия» взорвался – как и корабль из рассказа «Безумный Август».

В Терезине Петр изучал латынь, эсперанто[51], географию, зоологию, социологию, философию и религию. Сохранился 44-страничный конспект книги о буддизме («Брахманизм, или Переселение душ»).

«Наука о любви почивает в этой сокровищнице. Как только человек трижды радостно воскликнет: “Принимаю убежище Будды в Вере, в Законе и в Общине (буддийской)” – он становится буддистом. Закон – это пять заповедей: не завидуй, не кради, живи в чистоте, не лги, не пей одурманивающих напитков. Этому Закону может следовать лишь тот, кто способен подавить свои страсти, освободить от них сердце. Это освобождение и есть любовь. У того, кто любит, есть восемь выгод: он хорошо спит и хорошо пробуждается, не видит страшных снов, люди его любят, все твари земные его любят, боги его охраняют, огонь, яд и меч против него бессильны, никакого имущества у него нет, и потому ему будет легко войти в наивысшее небо. …Всего-то ему нужно восемь вещей: три предмета одежды, пояс, кружка для подаяния, бритва, игла и сито для процеживания воды (чтобы во время питья не убить живую тварь).

Марика Фридманова (6.8.1932—4.10.1944). «Театр марионеток. 13-я комната».

…Непосвященные ошибаются, думая, что буддизм – это учение о переселении душ. Буддизм учит, что энергия, возникшая от душевной и телесной работы некоей субстанции, производит новые душевные и физические явления, даже в том случае, если эта субстанция умерла. Тибетские мистики глубже всех буддистов проникли в суть. Учение философов говорит, что не существует никакого “Я”, это лишь некая субстанция, которая, переходя из одного мира в другой, принимает разные формы и обличья.

…Мистический аскетизм имеет магическую силу. Трактовка смерти.

После того как умирающий издаст последний вздох, его одевают в одежду задом наперед – что было впереди, будет сзади… В деревнях тело по обычаю опускают в большой котел с прилипшей к его стенкам гнилью. …Потом мертвеца вынимают, котел моют, варят в нем суп или чай и этим угощают участников погребального торжества».

Петр подходил к смерти вплотную, заглядывал в ее котел – бездну небытия. Время неумолимо сокращалось.

«Июнь 1944. Работаю в литографском цеху, сделал физическую карту Азии и принялся за карту мира, для проекции.

Изучал: Античность (египтяне, вавилоняне, индийцы, финикийцы, израэлиты, греки, персы и пр.). Географию Аравии, Голландии и Луны.

Нарисовал: овчарню, за ней Верхлабские казармы.

Начертал в голове и на бумаге обзор по зоологии, хожу на вечерние лекции о Рембрандте, алхимиках и пр.».

Последние планы Петра так и остались на бумаге.

Петр Гинц. «Терезин ночью». 1943.

«Терезин, сентябрь 1944 года. Заниматься линотипией, рисунками, стенографией, английским. Обратить внимание на “Ведем”, на общий уровень и при случае блеснуть чем-то стоящим (может, литографией?)…»

Петр Гинц

    Воспоминание о Праге

  • Как же давно
  • над Петржином я видел закат,
  • как целовал уходящую в сумерки Прагу
  • я напоследок, – горючей слезою был взгляд.
  • Как же давно не слышу Влтавы волнистую влагу, —
  • ухо давно не слышит шума родимых вод,
  • Вацлавской площади людное оживленье.
  • Кажется: целую вечность тянулся год —
  • всё норовит исчезнуть и кануть в забвенье.
  • Вы, потайные места в уличной толкотне,
  • в тени скотобоен, в слепых тупиках, мне милых,
  • Как вам живется? Небось не скорбите по мне
  • так, как по вас я скорблю. Год уже целый минул.
  • В жуткой торчу дыре вот уже триста дней,
  • Будто бы в клетке зверь, и вырваться как, не знаю.
  • Две улицы здесь вместо каменных площадей.
  • Прага, как сказку из камня, тебя вспоминаю.
«Ведем». № 2

Гануш Гахенбург (1929–1944)

Гануш Гахенбург писал стихи и пьесы, переводил русских поэтов. Его труды также опубликованы в «Ведеме». О нем известно мало. Единственное воспоминание о нем я вычитала в дневнике Ханы Посельтовой-Ледереровой.

«18.6.1943 …Поздним вечером я увидела на улице мальчика. Потрясающий ребенок! В его огромных темных глазах была неземная мудрость. Он не обратил на меня внимания. Естественно. Мимо него проходило столько чужих людей! Разве всех заметишь? Но, может быть, и скорее всего, это так, ему нельзя было вечером быть на улице. Столько указов и приказов, не знаешь, какому следовать. Но глаза его притягивали как магнит, и я решила к нему подойти. Я задала ему глупый вопрос, куда он идет. Он остановился, взглянул на меня удивленно и сказал, что ищет друга, который ушел без разрешения, и никто не знает, где он. “Сколько ему лет?” – спросила я его. – “Как мне, четырнадцать”. – “Можно я помогу тебе его искать?” – “Пожалуйста, но думаю, нам его не найти. Скорее всего он у мамы, но я не знаю, в каком блоке она живет”. – “А где живет твоя мама?” – “Нет у меня никакой мамы и отца нет”[52]. В этот момент я сказала себе: идиотка, ничего ни у кого не спрашивай, здесь все хуже, чем можно себе представить… Не знаю, но почему-то мне подумалось, что вот и черешня созрела, а у мальчика ничего нет, ни мамы, ни черешни, ни отца. Голова шла кругом, я еле сдержалась, чтобы не обнять его и не расплакаться…

Феликс Блох. «Очередь за едой». 1943.

Неизвестный автор. «Смерть». 1943–1944.

Звали его Гануш Гахенбург. Тихий-претихий мальчик, за которым простиралось море печали. В свои четырнадцать он уже понял, что такое смирение. И что такое мудрость, купленная тяжелой ценой. Душой он был старше меня, хотя я была старше него на десять лет…

Мы побродили немного, но друга его не нашли. Постепенно мальчик расположился ко мне и спросил: “Хотите послушать стихотворение, которое я написал?” – “Конечно, хочу, тем более твое. Ты давно пишешь стихи?” – “С того времени, как потерял маму и папу и оказался в Терезине”. – “А как называется стихотворение?” – “Терезин”. – “Так читай, а потом перепиши мне на память, ладно?”

Он начал читать:

    Терезин

  • На стенах грязных грязи пятно.
  • Колючая проволока. Окно.
  • 30 тысяч уснувших навеки.
  • Однажды проснутся они и увидят
  • Собственной крови реки.
  • Я был ребенком назад два года,
  • Мечтал о дальних мирах.
  • Теперь я взрослый, узнал невзгоды,
  • Я знаю, что значит страх,
  • Кровавое слово, убитый день.
  • Не рассмешит меня дребедень,
  • Не напугает чучело на огороде.
  • При этом верю – все это сон,
  • Колокол вздрогнет – и окончится он,
  • Проснусь и вернусь я в детство,
  • Оно, как дикая роза в шипах.
  • Ребенок ущербный у матери на руках, —
  • Она его нежит больше детей других.
  • Дни моей юности – что ожидает их?
  • Враг да удавка.
  • Юность страшна. Страшен ее приговор:
  • Вот – зло, вот – добро, а вот твой позор.
  • Там, вдалеке, где детство уснуло сладко
  • На узеньких тропках Стромовского парка,
  • Кто-то смотрит из дома. Но в том окне
  • Одно лишь презренье осталось ко мне.
  • В ту пору, когда сады набирали цвет,
  • Мать подарила мне божий свет,
  • Чтобы я плакал.
  • Я сплю на досках при свете свечном.
  • Но время придет, и увижу в упор,
  • Что был я всего лишь маленьким существом,
  • Таким же крохотным, как этот хор
  • Из тридцати тысяч жизней,
  • Замолкших тут.
  • Однажды воскреснут на милой Стромовке они,
  • Подымут холодные веки,
  • Глянут во все глаза на текущие дни
  • И снова уснут
  • Навеки.

И он умолк. Спустя какое-то время я сказала: “Прекрасное стихотворение. Спасибо. Только очень печальное. До слез. Но здесь, наверное, не место веселым стихам, да и мог бы ты их писать?” – “Нет, у меня бы не вышло. Да и зачем?” – “Ты любишь писать?” – “Мне легче, когда я пишу стихи. Это единственные мгновения, когда мне хорошо…”»[53]

Эрика Странска (22.5.1930—18.5.1944). «Домик». Коллаж. 1944.

    Гануш Гахенбург

    * * *

  • Кто я такой?
  • Какого племени, роду?
  • К какому я принадлежу народу?
  • Кто я – блуждающий в мире ребенок?
  • Что есть Отечество – гетто застенок
  • Или прелестный, маленький, певчий край —
  • Вольная Чехия, бывший рай?
«Ведем». № 7

Бедржих Хофман (4.4.1932—19.10.1944). «Пейзаж». 1944.

    Сверху вниз

  • Когда я ребенком был – мир ясный был и простой:
  • Дерево в полую ветку как в дудку поет,
  • Статуя Вацлава – заживо окаменевший герой,
  • Луна – большеротая девочка дивной красы,
  • Человек растет, когда дождик вовсю идет,
  • В тюрьму заключенное время – это часы.
  • А что же сейчас?
  • Обезжизнело всё, красота исчезла, хотя
  • Любила меня и была подружкою мне.
  • Но снова, как из пелен вылезшее дитя,
  • В жизни постылой ищу красоту и вижу во сне.
  • Ребенку везет – любимую вещь детвора
  • Взглядом отыщет и там, где царит разруха.
  • Мне ж научиться любить мертвые вещи пора,
  • А для этого надо набраться духа.

    * * *

  • Вы, свинцовые облака, которые ветром гонимы,
  • вы летящие к цели, которая вами не зрима,
  • образ синих небес несете вы вместе с собою,
  • вы несете в себе пепельный запах дыма,
  • вы несете в себе кровавое марево боя.
  • Вы, сохраните нас! Вы, которые только газ;
  • вы плывете в мирах, не ведая цели и жажды.
  • Я, ожидающий смерти скиталец, хочу однажды,
  • как вы, до будущего расстоянье – метр за метром —
  • измерить, но не возвращаться с попутным ветром.
  • Вы, облака из пепла, что на горизонте пасется,
  • вы – вечная наша надежда и веры знамя,
  • вы, в грозный час затмевающие нам солнце,
  • гонит вас время! И день – за вами.

    Вид из кафе

  • Это кафе – прекрасное место для жалкой натуры,
  • Стаканчик чаю добудешь наверняка.
  • Фальшивит музычка. Взираю я свысока
  • На колючую проволоку немецкой комендатуры.
  • Девушки кофе разносят – улыбка как на заказ —
  • И мне вполне хорошо сейчас.
  • Хорошо развлекаться и делать хорошую мину.
  • (А внизу катафалк толкая, везут мертвеца
  • Старики-доходяги, свою торопят кончину, —
  • Сил уже нет, недалеко до конца.
  • А за спиною – зеленая богадельня,
  • Где от тифа десятками мрут еженедельно.)
  • С какой это стати сидим мы в тепле сейчас,
  • Когда молят о крошке хлеба бессильные многотерпцы?
  • От всего, что творится вокруг, сжимается сердце.
  • Кафе аплодирует – музыканты лабают джаз.
  • Джаз доносит рыданье кошачье да крик вороний
  • Над равниной снежной. А я, всему посторонний,
  • Чувствую, что лечу, как от стакана стекло,
  • В бездну могилы, где не бывает тепло.
  • И обнял я дольний мир времени, вьюжного ветра,
  • Мир голода и нужды, простертый на километры.
  • Я здесь в гостях, я солнца цветок, я забрел случайно
  • В сей мир, который есть тайна[54].

Уроки Фридл

И я принадлежу, точно раствор или камень, к маленькому зданию жизни.

Фридл Дикер-Брандейс. Из письма к А. Моллер. 1939 год

Пролог

В 1938 году на вопрос подруги, почему она не уезжает (у нее была виза в Палестину), Фридл ответила: «Это моя миссия. Я должна остаться, что бы ни случилось». Миссия стоила жизни.

Перед депортацией из Терезина в Освенцим Фридл сложила в два чемодана пять тысяч детских рисунков. Воспитатели терезинского детдома, где она жила и работала, спрятали чемоданы на чердаке. После войны, в конце августа 45-го года, рисунки были переданы Еврейской общине в Праге.

О своих собственных работах Фридл не позаботилась. Но со временем обнаружились и они. Пятнадцать лет, которые я провела в детективных поисках, принесли плоды. Творческое наследие Фридл, включающее в себя картины, архитектурные проекты зданий и интерьеров, театральные декорации и костюмы, фотоколлажи, скульптуры, книжную графику, текстиль, гравюры и литографии, было собрано в единую экспозицию. Впервые она была показана в Вене. После стольких лет забытья Фридл вернулась в свой «город, знакомый до слез».

На площади перед дворцом Пале Арах мы установили старое вокзальное табло с «расписанием» жизни Фридл.

Родилась в Вене 30 июня 1898, училась в Веймаре в 1919–1923 годах, работала в Берлине в 1923–1925, в Вене в 1925–1934, эмигрировала в Прагу в 1934–1938, переехала в Гронов в 1938–1942, депортирована в Терезин в 1942–1944, в Освенцим 6.10.1944, погибла в Освенциме 9.10.1944.

Хотелось бы стереть последние даты и поставить на их место вот эти слова: «И когда уже невозможно найти смысл в этой жизни, остается одно – любовь. И она настолько прекрасна… Так что не печалься, моя дорогая!»[55]

Розовый бант

На фотографии, выполненной в венском ателье Штрауса в марте 1903 года, мы видим пятилетнюю Фридл с отцом Симоном. Они не смотрят друг на друга. Отец суров и серьезен, в глазах Фридл – свет изумления: что там делает дядя-фотограф? – подныривает под черную занавеску, щелчок, – не шевелись, не дыши.

Матери Фридл уже нет в живых. Каролина Дикер умерла 26 июня 1902 года в возрасте 36 лет и похоронена на центральном кладбище Вены рядом с ее отцом Фридрихом Фантой.

Явление смерти маленькой девочке. Мать зарывают в землю, стучат лопаты – мгновение – и нет ее, и никогда больше не будет.

Фридл остается на попечении отца, местечкового еврея из Венгрии. Он глуховат, ворчлив. Ранним утром он уходит на работу в магазин канцелярских принадлежностей и берет с собой Фридл. А она непослушная, всюду лезет, все хватает. Оставила отпечатки на белом ватмане, изрисовала дорогой альбом… Выкинула из коробки пластилина шаблоны и запихала туда свои изделия. Симон не углядел – и продал. Чуть с работы не выгнали.

Пришлось договориться с женой продавца из москательной лавки. Та взяла Фридл к себе, накормила, вымыла, остригла наголо, но оставила чубчик и повязала на него большой розовый бант.

Эту историю Фридл впоследствии рассказывала своей ученице Эдит Крамер. Она сгорала от стыда, узнав, что у нее вши, плакала, когда ее стригли, но, увидев себя в зеркале с большим розовым бантом, тотчас забыла о своем горе.

Благодаря отцовскому магазину у Фридл были цветные карандаши, краски, чернила, пластилин. Целыми днями она строила, лепила, клеила, резала – дом для мамы, сад принцессы. Ее не нужно было занимать. Она любила рассматривать картинки в книжках, лепить людей, похожих на людей, и зверей, похожих на зверей. Когда у нее не выходило, она очень сердилась. Ей хотелось, чтобы все двигалось, только вот как этого добиться – в руках все двигается, а поставишь – замирает. Как сделать «как будто бы живое»?

Позднее она скажет: «Я хотела изобразить процесс движения в материале. От плоскости к линии. Мне всегда хотелось самым что ни на есть полным образом передать вещь в ее развитии»[56].

По воскресеньям они с отцом ходили на прогулку в ближайший парк. Как-то раз она разговорилась там с незнакомой женщиной в нарядном белом платье. В руке у нее был цветастый зонт. Звали ее Шарлотта Шён, то бишь Шарлотта Прекрасная. Фридл познакомила ее с отцом. В 1904-м Шарлотта и Симон поженились. Однако прелесть Шарлотты испарилась в ту же секунду, как она закрыла цветной зонт и, опираясь на него, вошла в дом в сопровождении носильщиков. Новый разлапистый шифоньер стал спиной к кровати Фридл, а два сундука с одеждой внесли в жилье запах ванили и нафталина. Симон все больше становился похожим на ворона, а Шарлотта – на сороку. Один каркает, другая стрекочет: «Куда пошла? Куда она пошла?», «Когда придешь? Когда она придет?»…

Фридл и ее отец Симон Дикер. 1903. Вена.

Фридл искала мать, но нашла жену отцу. Отношения с ними у нее были сложные. Впоследствии Фридл очень об этом сожалела. Зимой 1940 года она писала подруге: «Мой отец тяжело болен… Ему 84 года – боюсь, что, с учетом всей сложности обстановки, я больше никогда его не увижу… Мы как бы прошли мимо друг друга, я вечно была настроена против него… моя мечта увидеть его теперь безумна, невыполнима… Я так хочу быть с ним, хочу, чтобы он знал, как я ему благодарна за то, что живу… Мне никто не будет благодарен».

Симон скончался в Терезине в августе 42-го, Шарлотта – в январе 43-го.

Мое царство не от мира сего

После школы Фридл слонялась по городу, забредала в книжные магазины, где можно было брать с полки всё, что хочешь, усаживаться за стол, зарываться в картинки и особо понравившиеся «перерисовывать» в тетрадку. Как написана прозрачная одежда на голой Юдифи Кранаха? Кто придумал сфинксов и человеко-птиц с острыми клювами? Как сделаны пальцы ног на египетских рельефах? А пирамиды, рядом с которыми человек – букашка? А огромные статуи майя? Сколько же людей работало, стоя на лестницах до неба, чтобы придать камню форму божества?

Шарлотта Шён. 1904. Вена.

Иногда ей удавалось прошмыгнуть без билета в Музей Искусств, добежать до любимого зала с картинами Брейгеля и там, усевшись на мягкий диван, глядеть не отрываясь на «Крестьянскую свадьбу» – столько людей, и все разговаривают, пьют, кормят тощих собак… А невеста и не шелохнется. Что с ней?

В шестнадцать лет Фридл поступила в фотоучилище. Это время совпало с началом Первой мировой войны. Симон согласился оплатить курс фотографии. Полезная профессия – обеспеченный заработок. Но эта область искусства Фридл не привлекла.

Фотография – схвачен один момент… Это лишь демонстрация того, что, собственно, сказать-то нечего, – отношение человека к среде и самому себе не может быть выражено в одно мгновение.

В портрете художник уже делает выбор: возьми, например, портрет ботичеллиевой «Симонетты» – это одновременно и архитектура, и скульптура, и портрет, и ландшафт, и символ; к тому же связано с классической мифологией, к тому же отражает точку зрения, отношение к жизни, философию того времени и в своем высшем значении являет нам идеал красоты[57].

Получив диплом, Фридл поступает в Высшую школу прикладного искусства, на текстильное отделение, и в то же время посещает уроки Франца Чижека. Система, описанная самим Чижеком в терминах дадаизма[58], сводилась к простой истине – учитесь у детей! А те пусть себе вольно творят в линиях, формах и красках. Не думают же деревья, красивы ли приносимые ими плоды.

Чижек отдавал предпочтение абстрактному искусству, спонтанности, прямому выражению эмоций. В основе творческого акта лежит случай. Случайное, неожиданное для самого автора произведение – это и есть чудо творчества. «Мой метод свободен от вся-кого давления, у меня нет заготовленного плана работы, мы с детьми идем от простого к сложному, ученики могут делать всё, что пожелают, всё, что находится в сфере их внутренних стремлений»[59].

«Покажите мне сегодня вашу душу!» – восклицал Чижек, и в ответ на призыв учителя старшеклассники порой воспроизводили такие дикие картины неосознанных чувств, что их тотчас записывали на консультацию к психоаналитику.

Фридл рисовала с удовольствием, но «душу не показывала». Ее интересовало другое: как у Вермеера получился пол в ромбах, как это клетчатое полотно сокращается, уходя в перспективу?

«Ты хочешь стать Вермеером или Фридл Дикер?» – отшучивался Чижек.

«Но как стать Фридл Дикер, если я способна скопировать этот пол, но не могу по нему ходить?! Не могу дойти до окна и увидеть, что там, вдали! Я не могу попасть внутрь!»

После занятий Фридл со своей новой подругой Гизелой Штейн разгуливала по безлюдным площадям, ездила за город, бродила босиком по лужам – для Гизелы, девочки цирлих-манирлих, все было внове: как это – снять с себя чулки, а если люди увидят? На Фридл нет никакой управы – вечернюю школу она прогуливает, потому что терпеть не может тамошних учителей, в театре ночует, потому что терпеть не может родителей, стрижется коротко, потому что длинные волосы терпеть не может, носит одно и то же серое платье, потому что терпеть не может кралей нафуфыренных, – зато она обожает Вермеера! Обожает Бетховена!

«Я была настолько захвачена новой дружбой! Стала опаздывать домой на обед. Или вообще не приходить, к вящей радости Фридл»[60].

В Большом зале скрипичный концерт Бетховена играет сам Бронислав Хуберман![61] Но ведь у нас нет билетов! Это Фридл не смущает, она знает все лазейки.

Она зарабатывает на учебу работой в бродячем театре. Играет, делает реквизит и костюмы. Однажды Фридл пришлось исполнять роль лошади. Занавес открылся, а она не готова. Фридл не растерялась. Высунула на сцену большую лошадиную голову, а за кулисами быстро приделала ей туловище и ноги. Лошадь появлялась по частям, и это вызвало шквал аплодисментов.

Фридл писала пьесы для кукольного театра. До нас дошел лишь пролог к пьесе «Синяя Борода» с весьма примечательным эпиграфом: «Я – дурачество, я к вашим услугам, пожалуйте в могилу!»

«Шут: Кто дергает за нитки?

Хор стариков: Мы дергаем за нитки – ведь мы были молодыми еще прежде вас.

Хор королей: Нет, это мы! Мы владеем вами! И вы танцуете по нашей воле, старые и молодые.

Хор богов: Дерзкие и беспомощные! Ваше владычество – лишь тщеславная личина.

Высочайший Бог (глубоко): Я тот, кто управляет всеми, вы – всего лишь мои создания.

Юные кукловоды – все заглушающий хор: Это мы владеем вами, мы тянем за нитки.

Первый аскет (совершенно неподвижный): Я обрел себя, превратился в круговое колесо во Всем. Колесо захватывает меня, и вот я больше не мертв. Я воплощен, пущен в круговорот, я – мельчайшая частица Всецелого, и оно крутит и вертит мной. Мне не нужно ничего. Ибо все, что есть, – это я сам! И я служу исключительно самому себе.

Кашперль (бегает по сцене и смеется): Господин? Да какой ты господин – у тебя и слуги-то нет!

Второй Аскет (оживленно): Я обрел мир, я – та сила, которая всем движет. Я жизнь. Я движим и я двигаю. Я – средство движения и я же – его цель. Я могу заполучить все. Ничто и Все. Мое царство – не действительность, но все-таки она. Не будучи образом, я воплощаюсь в Образ. У меня нет ничего, и мне нужно все; мои мысли не расходятся с моими желаниями. И по пути к цели, которая недостижима, я собираю богатый урожай.

Кашперль-Шут: Ему служат добрые злые духи.

Третий Аскет: Мое царство не от мира сего. Я – эфемерен… Я не насылаю громов и молний, моя мысль захоронена в камне. Рука, тень и эфир – вот мои слуги – мои духи. Я недвижим, я ничего не двигаю, я мечтаю. Моя рука не сжимается вслед за моей душой и не тянется за ней – моя рука мечтает лишь о том, как смочь все сделать, суметь создать. Я самый великий в Природе. Я – Несостоявшееся.

Кашперль (говорит очень высоко и напевом): Его душа темно-синяя, она разбрасывает переливчатые пузыри, она извивается как червь, и в ее нутре – светящаяся точка.

Первый Аскет: Я есмь Жизнь.

Второй Аскет: Я хочу Жизни.

Третий Аскет: Я брежу Жизнью.

(Все погружается в темноту, громкий Голос говорит): Кто дергает за нитки?

(Аскеты исчезли, в том же пространстве стоят дерево, куст и цветок.)

Кашперль: Все представленное здесь, на мой вкус, очень уж пестро, лучше я вам что-нибудь расскажу. Но свяжется ли смысл с бессмыслицей? Есть ли в этом смысл, или нет в этом смысла?! Да! В этом есть смысл – и это бессмыслица».

В коротком прологе собраны те нити, за которые жизнь будет «дергать» Фридл, задавая ей, персонажу этого странного театра, вопросы. Кто хозяин жизни? Что такое движение и почему ему положена кругообразность? Кто она – ось или точка на колесе жизни? Где Высшая Воля и где воля ее, Фридл? Кто кого одолеет в мире добро-злых духов?

Фридл Дикер. «Композиция». Баухауз. 1919.

Иоганнес Иттен

В 1916 году в Вену прибывает Иоганнес Иттен, бритоголовый мистик в холщовой робе, поклонник зороастризма[62]. Ему двадцать восемь лет, за плечами – сельская школа, где он преподавал точные науки, и женевская Академия искусств. Получив необходимые навыки, он перебрался в Штутгардт, к знаменитому адепту авангардизма Адольфу Хёльцелю[63].

Хёльцель – сторонник простейшего. Нужно систематизировать цвета. Разобраться с геометрическим построением образа. Вооружившись циркулем и треугольником, войти в пространство классических образцов… И, конечно же, упражнять психомоторику, дабы добиться синхронности: мысль не должна опережать руку, и рука не должна опережать мысль. Одновременность, «автоматизм» вырабатывался в рисовании с закрытыми глазами и без отрыва карандаша от бумаги. У Хельцеля Иттен перенял метод «оживления» материала (коллажи из рваной бумаги, комбинации коллажа с рисунком и живописью).

Прошел год. Иттен поднаторел в технике. Но где же Система, – вскричал он в отчаянье, – и получил ответ из уст самого Ахуры-Маздая[64]: «Борьба – основа всего!»

Фридл Дикер. 1916. Вена.

И увидел Иттен: каждому цвету в бело-черной шкале отвечает градация серого: красный – интенсивно-серый, синий – глубокий серый. Всему есть оппозиция: точке – линия, плоскости – шар, свету – тень, добру – зло.

Движение создает из точки линию, вращение плоскости – шар, свет рождает тень, а добро, в таком случае, является источником зла… В белом собраны все цвета спектра, а черного и вовсе не существует в природе цветов. Свет одолеет тьму!

Иттен открывает свою школу, и Фридл записывается туда в числе первых учеников. Из царства «спонтанного самовыражения» она попадает в мир мистики и логики. Искусство, оказывается, служит мировой гармонии, и потому задача творца – вовсе не самовыражение, а выявление связей между словом, звуком, формой, цветом и движением.

Иттен читает им Кандинского:

«Каждая форма, даже когда она совершенно абстрактна и выглядит чистой геометрией, имеет собственный звук и духовное существование с особыми свойствами… Острые цвета звучат острее в острой форме.

Каждой чистой форме соответствует только один цвет в своей полноте: круг – синий, квадрат – красный, треугольник – желтый».

«Белый цвет действует на нашу психику как великое безмолвие. Черный цвет внутренне звучит как ничто без возможностей, как мертвое ничто после угасания солнца, как вечное безмолвие без будущности и надежды»[65].

Иттен цитирует великих китайцев:

«Слово и образ – это знаки духа; они – из единого источника; они – сестры; един у них смысл; лишь в словах и образах является к нам дух[66]; …Cлово – это Форма выражения духа».

«Из всех упражнений наиважнейшее – дыхание. Мы думаем так, как дышим, подобен дыханию и ритм повседневности. У мелочных и жадных дыхание коротко. Люди, которые многого добиваются в жизни, обычно обладают медленным, спокойным, глубоким дыханием»[67].

Последнее письмо, написанное Фридл в Терезине, заканчивается такими словами: «Я желаю Вам долгого и глубокого дыхания – это самое главное».

Франц Зингер. Веймар. 1921.

Баухауз

В 1919 году шестнадцать «сплоченных индивидуалистов, евреев, большевиков и критиканов»[68] вместе со своим учителем Иттеном переезжают в Веймар. Там открывается новая школа «Баухауз».

Вальтер Гропиус, директор Баухауза, держит речь перед «молодыми архитекторами»: «Цель Баухауза – не в создании какого-либо стиля, системы, догмы или канона, не в рецептах или моде. Его деятельность животворна, поскольку не связана с какой-то определенной формой, но ищет выражения духа жизни в постоянно изменяющихся формах».

Гропиус призывает учиться у средних веков. «Мы все должны вернуться к Ремеслу! Искусство – это не профессия… Давайте же вместе создавать новую конструкцию будущего, которая объединит в себе архитектуру, скульптуру и живопись в единое целое, и руки миллионов творцов-рабочих вознесут к небу этот кристальный символ новой веры!»[69]

Мастера и подмастерья живут коммуной, обедают в общей столовой. Еда отличается исключительной дешевизной и «содержит в себе гораздо больше чеснока и философии маздаизма, чем питательных веществ»[70].

«Недоедать полезно, – поучает Иттен. – Художник должен облагораживать свое существо, уничтожая в себе влияние материальных сил, изгоняя из себя элементы темного начала, прибегая к очищению, посту, медитации».

Фридл Дикер. «Город». Коллаж из цветных тряпок. Баухауз. 1922. В это время Фридл занималась у Пауля Клее на текстильном факультете.

Финансовый дефицит Баухауза в первый год составлял 132 000 немецких марок при общем бюджете 163 000. Денег не было ни на отопление помещений, ни на покупку мебели.

«Фридл рассказывала, какими они были в Баухаузе – бедными да веселыми… Как-то Зингер пришел к ней и говорит: это ужасно, у тебя даже стола нет. Я тебе принесу полстола, одна американка мне подарила стол, так я тебе отрежу половину. Так он и сделал. А американка возьми да приди в гости к Зингеру. Видит – от ее стола осталась половина. Зингер объяснил американке, что зима выдалась холодная и пришлось истопить полстола. О, какое несчастье, почему ты мне не сказал, я бы тебе прислала дров. Поверила! Фридл рассказывает и хохочет, а смеялась она так заразительно…»[71]

Фридл подружилась с Францем Зингером в школе Иттена. В 1918 году он вернулся с фронта, и с тех пор они неразлучны. Разве что Франц изучает архитектуру, а Фридл – все на свете.

В Баухаузе мастера стремились распознать область способностей студента и направить его в соответствующую мастерскую. Разносторонне одаренной Фридл это очень подходило: на занятиях у больших мастеров она училась ткацкому ремеслу, архитектуре и дизайну, скульптуре и промышленной графике. Она быстро выдвигается в ряд лучших учеников и начинает преподавать новичкам «Вводный курс» Иттена.

Пауль Клее

Фридл посещает семинар Пауля Клее на тему детского творчества. Он и сам рисует как ребенок. Перо плавно скользит по бумаге, и возникают легчайшие города, башенки, простые, незамысловатые люди и звери. Скрипач-виртуоз, он разыгрывает на скрипке свои рисунки и рисует картины смычком.

Однажды один из студентов принес Клее на суд свою картину, кажется, это был пейзаж. Другой студент в присутствии Клее устроил картине разнос – плохая композиция, неверные пропорции между землей и небом, плохие соотношения цветов. «Эти молодые люди, – воскликнул Клее, – желают привести в соответствие небо и землю!»[72]

Тревога гасится работой

В 1921 году Франц женится на певице Эмми Хейм.

Моя любимая Аничка, меня охватывает огромный страх перед одиночеством, полным одиночеством… Дай мне Бог преодолеть этот период… Ну все, моя родная, кончаю плакать…

…Я вырезала рельеф из дерева и так счастлива. Еще не все готово, но радости – через край. …Редкое наслаждение – тихие рабочие дни – они меня полностью заполняют и одухотворяют, и можно временно не заглядывать в далекое и темное будущее, которое тем темней, чем светлее вокруг.

…Тревога гасится работой – это своего рода побег от внутреннего беспокойства. Главное, унять тревогу – и тогда все будет хорошо… Стемнело. Теперь оконные рамы светлы, а снаружи темно. Недавно все было наоборот…[73]

Утопия

Иттен приглашает Фридл работать над графическим оформлением альманаха «UTOPIA – ДОКУМЕНТЫ РЕАЛЬНОСТИ». В разделах «Религиозная мысль», «Восприятие и изображение», «Изобразительное искусство», «Поэзия, музыка, театр» собраны произведения дзен-буддистов, неоплатоников, романтиков и первохристиан, «Ригведа», египетские, тибетские и китайские источники.

Филипп Отто Рунге воспевает Божественную Природу Искусства: «Искусство – это чистая небесная область… Свет мы не можем воспринять, а Тьму мы не должны воспринимать, поскольку человеку дано Откровение, и краски пришли в мир, то есть: синяя, и красная, и желтая. Свет – это Солнце, на которое мы не можем смотреть, однако, когда оно склоняется к Земле или к Человеку, – небо становится красным. Синее держит нас в благоговении, – это Отец, а Красное – это, в сущности, Посредник между Землей и Небом; когда оба исчезают, тогда в ночь приходит Огонь – желтое, и нам посылается Утешитель – желтая Луна»[74].

Фридл Дикер. «Святая Анна». Баухауз. 1921. Скульптура не сохранилась.

Святая Анна

От скульптуры «Святая Анна» осталась фотография и описание в статье Ганса Хильдебрандта.

«Фридл Дикер принадлежит к наиболее разносторонним и оригинальным женским талантам современности. Благодаря современнейшему колориту и построению ее скульптура кажется частью архитектуры. Объединение таких материалов, как никель, черная сталь, бронза, стекло, белый и красный лак, столь же неожиданно, как и сами формы человеческих тел, сконструированные из труб, шаров и конусов. Спонтанность женской натуры, которая, став вдруг радикальной, освобождается от всего, что сдерживает ее энергию, – ярко выступает в этом произведении, которое куда больше, чем просто любопытный эксперимент»[75].

Фридл Дикер. Набросок к оформлению альманаха Иттена «Утопия». 1921.

Фридл Дикер. «Композиция». 1919–1922.

«Источник творчества Фридл – невероятное художественное воображение, это видно и в сравнении ее работ иттеновского периода с работами других студентов. Бросается в глаза уверенность ее графической техники и богатство переходов от белого к самому глубокому черному, насыщенность затененных мест, абсолютное владение светотенью… Но чем вызван этот выбор мрачно-визионерских тем в ее свободных композициях той поры? …Лили Хильдебрандт, которая дружила с Фридл более десяти лет, помнит ее веселой, легко возбудимой, брызжущей внезапными идеями и импровизациями. К работам, которые в какой-то степени отражали Фридл-игрунью, можно отнести ее великолепные трубчатые скульптуры»[76].

«Мрачно-визионерские темы» отражаются и в письме, написанном подруге Анни в 1922 году.

«У меня часто возникает ощущение (и вот сейчас тоже), что я пловец, которого несет дикий поток (я знаю, что умею плавать); я пытаюсь ухватиться за ветку, зацепиться за камень в какой-нибудь заводи… Однажды меня утопят как дикое, неразумное животное, и мой голос так и не достигнет тех, на другом берегу. Хорошо, что я не строю планов, даже на миг вперед»[77].

Примерно тогда же Гитлер писал «Майн Кампф».

Фридл Дикер, Франц Зингер. Теннисный клуб, 1932—34. Вена.

Фридл Дикер, Франц Зингер. Теннисный клуб. Набросок архитектурного плана.

Вена. 1927.

Фридл Дикер, Франц Зингер. Интерьер. 1931. Вена.

Фридл Дикер, Франц Зингер. Наброски для детского конструктора «Фантазия». 1925. Берлин.

Фридл Дикер, Франц Зингер. Дизайн мебели. Вена. 1928.

Фридл Дикер, Франц Зингер. Детский конструктор «Фантазия». 1925. Берлин.

Берлин, улица Ошибок

Хор рабочих исполняет кантату Стефана Вольпе на слова Маяковского «Приказ № 2 по армии искусств». Ганс Эйслер пишет кантату «Хвала СССР» к спектаклю Брехта «Мероприятие».

Стефан Вольпе, с которым Фридл познакомилась и сблизилась в Баухаузе, на закате жизни напишет цикл песен на слова Гельдерлина и заглавную посвятит своей первой любви – Фридл; с Гансом Эйслером Фридл объединит работа в коммунистическом подполье.

В 1923 году после окончания учебы баухаузовцы переезжают в Берлин, где на улице Ошибок (Fehlerstrasse) открывают Мастерские изобразительного искусства. Они проектируют и производят детские игрушки, игры, ювелирные изделия, выполняют заказы по текстилю, книжной графике, переплетам.

Фридл Дикер, Франц Зингер. Оформление спектакля по пьесе Ибсена «Йон Габриэль Боркман». 1923. Берлин.

Фридл Дикер. Наброски к костюмам для спектакля «Венецианский купец». 1923.

Франц и Фридл получают работу художников-постановщиков в театре Фиртеля «Die Truppe». В апреле 1923-го показан «Йон Габриэль Боркман» Ибсена, в сентябре 23-го – «Венецианский купец» Шекспира, в декабре того же года – «Винценц, или Подруга известного мужчины» Музиля. Фридл и Франц становятся в ряд с такими известными художниками, как Джон Хартфильд[78], Фридрих Кислер[79] и Георг Гросс, также работавшими у Фиртеля.

Тревога гасится работой… Она и работает – за двоих. Эмми недавно родила сына, Франц возится с младенцем, не спит ночами.

Преобразование пространства

Фридл уезжает в Вену. Со своей новой приятельницей Мартой Деберль они открывают ателье на Вассербурггассе, 2, в 9-м округе. Марта – поклонница советского строя и образа жизни. Вот страна, которую ждет великое будущее! В сталинских лагерях «страны великого будущего» Марта проведет много лет. Но пока, рассуждая о победе пролетариата, они с Фридл создают элегантные дамские сумочки, пояса и прочие изделия из кожи.

Но дамской идилии не суждено длиться долго. Франц с семьей переезжает в Вену. Он не может без Фридл – без ее темперамента, фантазии, вкуса, без ее проникновенного видения…

Вскоре на Вассербурггассе открывается новое ателье «Зингер-Дикер». Его девиз: «Экономия пространства, времени, денег и нервов».

«Долой громоздкие, сжирающие пространство шкафы и диваны! Как по волшебству, ваша квартира меняется – гостиная превращается в спальню, спальня – в рабочий кабинет. А хотите – кровати и шкафы “въедут” в стенки, и вот, пожалуйста, – танцевальная зала»[80].

Фридл экспериментирует с фактурой, расцветкой и рисунком тканей. Посылает клиентам образцы – эскизы росписи линолеума и лоскутки тканей на обивку. На один диван – десять вариантов тканей… В письмах к клиентам подробное описание образцов.

«Сушилку для посуды Вы собираетесь изготовлять по чертежу или покупать готовую? – спрашивает у Фридл господин Хериот. – Кухарка считает сушилку непрактичной, при установке тарелок на подставку вода течет по рукам – это ей неприятно…» Ателье пристраивает к вилле второй этаж с отдельным входом. Из-за «домашнего» леопарда Хериоты не могли принимать у себя гостей. Теперь ко второму этажу будет вести элегантная наружная лестница.

Ателье выполняет заказы от богатых клиентов из Вены, Праги, Брно, Будапешта и Берлина. Его работа отмечена на берлинской выставке «Смотр Искусств» (Kunstschau, 1927) и «Выставке современного дизайна» в Вене (1929).

Детский сад в Гётехофе

В 1930-м ателье получает заказ на планировку детского сада при районном клубе Гётехоф в Вене. Проект был осуществлен, учреждение снискало славу «показательного детсада пролетарской Красной Вены», но просуществовало недолго. В 1938 году по распоряжению властей детский сад был уничтожен.

Выглядел он так: пробковый пол покрыт линолеумом, поделен на квадраты с разметкой. Откидная дверь-заслонка отделяет вход от гардеробной – она же спальня. Развернешь спальные щиты – и гардероб превращается в столовую с большим круглым столом. После еды он снова становится спальней – стол складывается, стулья – друг в дружку и в сторонку. Для дневного сна из стен выдвигаются щиты. На время занятий щиты превращаются в рабочие столы.

Теннисный клуб, построенный ателье в 1928 году, также был уничтожен. Виллу Хериота снесли с лица земли в 1962 году.

Фридл Дикер, Франц Зингер. Интерьер спальной комнаты детского сада в Гётехофе. Вена. 1932—33.

Все постройки, включая магазины, модные салоны, жилые здания и интерьеры, сохранились лишь в чертежах и фотографиях. Уцелело кое-что из мебели. В венском ателье архитектора Георга Шрома хранятся не только проекты и мини-образцы мебели, но и настоящие стулья, стол, кровать и лампа из ателье «Зингер-Дикер». Здесь, в этом ателье, сидя с Георгом на уникальных стульях за уникальным столом, мы и готовили проект выставки Фридл. И пришел тот день, когда мебель, лампа, чертежи и рисунки были сложены в контейнер и отправлены сначала в Пале Арах, а потом в путешествие по разным странам, которое длилось пять лет.

Травма

Внезапную смерть Михаэля, сына Франца и Эмми (по рассказу Эдит Крамер, он умер от скоротечного лейкоза) Фридл восприняла как возмездие.

«Она питала к Михаэлю нежные чувства, смешанные с ревностью. Кроме того, Франц заставлял Фридл делать аборты, он считал, что она лишена дара материнства. Смерть мальчика стала для Фридл двойной травмой. Она покорилась Францу и принесла собственных детей в жертву, ради чего?! К тому же смерть Михаэля стала повторением ее собственной травмы, пережитой на пятом году жизни. Едва осознанная и перемещенная в область фантазий смерть снова материализовалась, стала реальностью – бессознательное не имеет привязки к времени. То, чего она бессознательно желала, и то, что свершилось, слилось воедино и привело Фридл к ощущению безграничной вины» (Эдит Крамер).

Вступление в компартию Эдит Крамер также связывает с комплексом вины Фридл. «Ее личное, невероятно интенсивное переживание вины было, видимо, фактором, который лишь обострял вину, ощущаемую всеми нами, кто жил во время расцвета фашизма: за то, что мы не боролись против этой чумы более интенсивно, за то, что мы были слишком заняты собой и не смогли предотвратить катастрофу. Все, кто был политически активен, особенно евреи, разрывались между острой необходимостью бежать и желанием остаться, чтобы бороться до конца и спасать жертвы».

Фридл Дикер. «Вот так, мое дитя». Плакат с цитатой из Брехта. Вена. 1930.

Оставшись, Фридл вступает в борьбу с самим Гитлером. На ее плакатах-фотоколлажах горько плачет новорожденный. В какой мир он рожден! Слева – мрачный фюрер, справа – беременная, в страхе обнимающая свой живот… «Вот так, майн кинд, выглядит этот мир, сюда ты будешь рожден, одним здесь ножницы даны, других здесь будут стричь. Так выглядит мир, майн кинд, и в нашей, и в других странах, а если тебе, майн кинд, этот мир не по нраву, ты должен его честно изменить».

Вот так, майн кинд…

Движение формы

Страницы: «« 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

Питание при пневмониях (остром воспалении легких) играет важную роль в лечении этой болезни. Зависит...
Стартап-гайд сочетает в себе практические рекомендации и инструменты для создания интернет-стартапа ...
«Скорпион» – пятая книга серии «Зерцалия». Приключения Катерины и ее друзей продолжаются. Матвей и е...
Много лет Анджело ди Капуа жил с мыслью, что возлюбленная Рози предала его. Но он так и не смог пере...
Каково чувствовать себя одной из первых в мире красавиц? Обычная девушка Холли Джордж никогда не зад...
Восхищались ли вы когда-нибудь теми удачливыми людьми, которые, кажется, имеют все, о чем только мож...