Пиранья. Война олигархов Бушков Александр

Глава тринадцатая

ШАШЛЫК ПО-КАХСКИ

Шашлыки жарил сам Каха Георгиевич. Он колдовал возле мангала, поворачивая шампуры с нанизанными на них крупными кусками баранины, помахивая над углями специальным веером и поливая мясо остро пахнущим маринадом. Плавающие над двором шашлычные ароматы даже у сытых людей могли разбудить нешуточный аппетит.

Грузин возился с мясом, а Малышевский и Иван Сергеевич, сидя на простецких садовых стульчиках под полосатым тентом, за круглым столиком, читали газеты и потягивали вино из высоких бокалов. Пустых пластиковых стульев здесь хватало с избытком, словно их заготовили для большой вечеринки, которую внезапно отменили. Некоторые стулья были сложены друг на друга, другие живописно валялись в траве. Кстати, траву на заднем дворе не подстригали, отчего здешний пейзаж вызывал ассоциации с дворянской усадьбой времен упадка помещичьего землепользования.

Словом, неплохо богатеи проводили время, ожидая, когда за них сделают всю подготовительную работу, а им останется только суд вершить. Впрочем, богатые на то и богатые, чтобы черную работу за них выполняли другие…

Дело происходило на заднем дворе принадлежащего Малышевскому загородного дома под Черкассами. Уютный, весьма даже небольшой (понятное дело, по отношению к масштабу владеющей им персоны) дом был окружен заповедным лесом. Деревья никто не вырубал и на территории усадьбы, они подступали вплотную к дому, отчего у находящихся на заднем дворе возникало чувство отрешенности от всех сует мира.

Мазур и Стробач, пропущенные на задний двор охранниками, доложили своим отцам-командирам, что «гражданин подследственный» доставлен, как велено, после чего Больной отправил Стробача за сим гражданином, а Мазур остался дожидаться их возвращения в компании с олигархами.

Дожидались молча. Олигархи, как уже было сказано, были поглощены каждый своим занятием, а Мазур стоял, прислонившись к перилам небольшого крыльца, курил и думал о том, что на столе, помимо олигаршьих, скучали еще четыре пустых бокала. Итого шесть. Больной, Малышевский, Грузин – трое, а кто еще, интересно знать? Положим, два для них со Стробачом. А еще один?

Ответа пока не было, поэтому Мазур от нечего делать принялся мысленно отслеживать путь Стробача: вот напарник возвращается к доставившему их сюда из аэропорта джипу, дает отмашку сопровождающим, пленника выводят на свет божий, ведут к особняку…

– О, Саш, смотри… то есть слушай. Забавно, – вдруг подал голос Больной, встряхнув газету тонкими аристократическими пальцами. Ну ни дать ни взять – худой, бледный, но донельзя чопорный английский джентльмен на отдыхе в собственном загородном поместье: – «Свое мнение по поводу загадочного самоубийства Анатолия Говорова высказал депутат Верховной Рады Андрий Матищук», – вдруг прочитал Больной вслух. – «Он считает, что к подобному шагу начальника отдела по борьбе с терроризмом СБУ подтолкнули причины семейного характера. Как сообщил Черновол, около месяца назад чета Говоровых была на грани развода. Супруги все же помирились, продолжали жить дальше, но неизвестно, насколько глубока была пролегшая между ними пропасть, и что творилось на душе у каждого из них. Вдобавок ко всему, проходящая обучение в Лондоне дочь Говорова не так давно была уличена в употреблении наркотиков…»

– Хм, кто бы мог подумать… – одними уголками губ улыбнулся Малышевский. И непонятно было, о чем именно он не мог подумать – не то об обвинении дочери, не то о версии Черновола.

И снова все замолчали. Лишь напевал что-то под нос возившийся у мангала Грузин.

Что-то долго их нет…

Мазур едва успел подумать, а не покурить ли ему еще, как наконец нарисовались Стробач и пленник. Двигались они положенным порядком, то бишь конвоируемый топал впереди, сопровождающий держался сзади, и руки пленника были надежно скованы наручниками, однако несмотря на весь этот недвусмысленный антураж хоть убей не создавалось впечатления, что Кривицкого ведут под конвоем. Он не выглядел подавленным, вышагивал довольно уверенно, словно направлялся к трибуне. В безукоризненной полотняной паре, при белоснежнейшей рубашке – правда, без галстука, и Мазур отчего-то был уверен, что галстук он не сам с себя снял.

– И что все это значит, позвольте поинтересоваться? – преспокойно спросил Крепыш.

– Куда его? – спросил Стробач, ни к кому конкретно не обращаясь.

– За стол, куда еще. Мы ж не в суде, мы ж на дружеском пикнике, – Малышевский гостеприимно отодвинул стул для Кривицкого. Одет сегодня олигарх по-простому: в клетчатую фланелевую рубаху, джинсы нежно-голубого цвета и коричневые мокасины. – И снимите вы с нашего друга наручники, что вы, право слово…

Стробач шагнул к пленнику, легким толчком в спину направил в направлении стола.

– Руки при себе держи! – огрызнулся Кривицкий. – Я спрашиваю, что все это значит?

– Садись, садись, – Грузин лишь на секунду повернулся к пленнику и вновь оборотился к шашлыкам. – Разговор будет долгий, ножки устанут. И не стоя ж ты кушать будешь…

– Ладно. Поговорим, – неожиданно легко согласился Кривицкий и опустился на предложенный стул. Сел, будто занимая место в кинотеатре, закинул ногу за ногу. Протянул руки, и Стробач снял с него «браслеты». Крепыш потер натертые запястья.

Он не выглядел сломленным, держался спокойно, что, в общем-то, Мазура немного удивило – не предполагал он такую крепкость духа в этом человеке. А ведь он не может не понимать, что живым его отсюда не выпустят. Равно как и не предполагал Мазур, что предателя-олигарха вот так вот запанибратски пригласят к столу.

– И что за хрень? Что все это значит, кто мне из вас объяснит? Причем так объяснит, чтобы я остался объяснением полностью удовлетворен.

– Брось, Гена, – сказал Грузин, отворачиваясь от щиплющего глаза дыма. – Все ты понимаешь.

– Слушай, а не пошел бы ты! – повысил голос Крепыш. – Я тебе не пацан, чтобы со мной так обращаться!

Попытавшегося было подняться со стула пленника Стробач отнюдь не грубо усадил на место, надавив на плечи.

– Как-то неубедительно ты возмущаешься, – хмыкнул Грузин, вытирая руки о заткнутое за пояс и служащее фартуком полотенце. – Где искренность, где страсть, где брызги слюней изо рта! Все потому, что не хватает внутренней убежденности в собственной правоте. А актер из тебя хреновенький, Геша…

– Если это идиотский розыгрыш, чтоб затащить меня на этот ваш дружеский пикник, то – все. Подурачились, и хватит, уже слишком далеко зашло. Я не в настроении поддерживать шутки. У меня дел по горло…

Кривицкий приглушенно выругался, прикрыл глаза, словно собирается дремать, и замолчал.

– Я же говорил, Каха, что он именно так и станет держаться, – Малышевский аккуратно сложил газету, бросил на траву. Вздохнул, как человек, знающий, что впереди его ждет нелегкая работа, и набулькал Кривицкому вина. – Он знает, что мы знаем. Понимает, что мы располагаем доказательствами, раз затащили его сюда эдаким вопиющим манером. Однако он намерен до последнего корчить из себя невинную жертву. Придется отыграть весь спектакль до конца, предъявить доказательства, припереть к стене уликами. Правила игры, ничего не поделаешь… Давай выпьем за твое здоровье, Гена.

– Правила… – сокрушенно покачал головой Грузин. – Он, значит, будет творить что хочет, а мы должны держаться правил…

– Сами пейте, – огрызнулся Кривицкий.

– Думает, что мы его отравить хотим, как в романах! – Вытирая руки о полотенце, Каха Георгиевич двинулся к Кривицкому. Навис над ним гранитной плитой. – Никто тебя травить не собирается, гаденыш, не дождешься. Ты, сволочь, подставил нас под пули. Под пули отморозков! У меня четверо детей, жена и мать, и я за них отвечаю! С-сука!

Грузин правой рукой схватил Крепыша за шиворот, легко, будто тот тряпичный, приподнял. Левой сжал ему горло. Лицо грузинского олигарха было перекошено гримасой ярости, он сейчас был действительно, по-настоящему страшен.

Стробач стоял чуть в сторонке, в происходящее не вмешиваясь. И правильно делал – не было такого приказа: вмешиваться.

– Я тебя лично потрошить буду, тварь, иудина! И ты быстро забудешь про правила-шмавила, все дерьмо из тебя повылезет…

Белый, как бумага, Кривицкий мотался в лапищах Кахи Георгиевича. Его губы были плотно сжаты, он не издавал ни звука.

Мазур наблюдал за сценой лениво, но с любопытством: не каждый день наблюдаешь разборки царьков, в самом-то деле…

– Ладно, Каха, подожди, не гони волну, – Больной приподнялся со стула. – Мы ж интеллигентные люди, тем более я и Геннадий Леонидович – соратники, как-никак, он нам и так все расскажет. Да стой ты, прибьешь ведь!

Больной потянулся к Грузину, явно собираясь пресечь поспешный самосуд, но его вмешательство не потребовалось – Каха отпустил Кривицкого. В общем-то, следовало ожидать, что человек, добившийся столь высокого положения, пусть даже и кавказец, умеет управлять своим гневом. Хотя взять управление гневом можно было бы и пораньше – для человека такого положения…

Мазур незаметно переглянулся со Стробачом. Создавалось полное впечатление, что они стали зрителями некоего плохо срежиссированного спектакля.

Малышевский, соединив кончики пальцев на уровне лица, с нескрываемыми любопытством и удовольствием наблюдал за коллегами.

Бормоча под нос по-грузински, Каха наконец отошел к мангалу. С шумом и скрежетом сдвинул на край уже готовые шашлыки и принялся насаживать на свободные шампуры сырое мясо с таким остервенением, будто каждый кусок и был этим самым Крепышом.

– Значит, так, – отдышавшись и чеканя слова, заговорил Кривицкий. Его заметно потряхивало – но отнюдь не от страха, а скорее, от гнева. – Требую немедленно прекратить этот… этот балаган. Вы далеко зашли. Вы ответите. Вы не на меня одного руку подняли. Я вам не… Вы поднимаете руку на Бориса Абрамовича, на его соратников и союзников…

– Гена, Гена… – Малышевский поднялся со стула, обошел его и встал сзади, сжав ладонями спинку. – Какой Борис Абрамович? Ты же, как верно сказал Каха, все понимаешь… Ну ладно. Давай спокойно… Каха будет держать себя в руках… – Малышевский оглянулся на Грузина, – мирно и обстоятельно расставим точки над i.

– Это называется мирно? Когда в меня посреди бела дня чуть не врезается БТР, когда в меня стреляют из пулемета, а потом надевают наручники?!

– Ничего не поделаешь, Геша, специфика службы, так сказать. Сам виноват, – Малышевский обогнул стул и снова сел. – Давай закончим все эти увертюры, преамбулы и тому подобные прелюдии, а? Будем считать, что ты хорошо сыграл невинного страдальца, и сразу перейдем к финалу.

– Ну давай переходи, чего тянешь!

– Перехожу. Итак, мы считаем… Нет, неправильно сказал. Мы точно знаем, что нападение на яхту организовал ты. Знаем, какие цели ты преследовал, кто и как на тебя работал.

– О, решили найти крайнего, да? – со смешком произнес Крепыш. – Саша, ну это же бред.

– Конечно, бред! А как же! Что ты еще мог сказать, если решил придерживаться линии поведения «я тут ни при чем»… А при чем, ох как при чем. Давай я все-таки продолжу, а ты поправь меня, если в чем-то ошибусь.

Малышевский взял со стола бокал с вином, сделал небольшой глоток, вернул бокал на стол.

– Итак, начнем финальную сцену постановки по роману Агаты Кристи «Тайна Черного моря», когда все выжившие персонажи собираются вместе и главный герой начинает подробный разбор полетов…

Хитроумный план созрел у тебя, дорогой Геночка, в тот момент, когда ты впервые услышал о готовящейся свадьбе наших с Иваном Сергеевичем спиногрызов. На нашу беду мы – люди деловые и привыкли к всевозможным бизнес-планам. Долгосрочным, краткосрочным. Даже личную жизнь привыкли укладывать в бизнес-планы, и даже свадьбы собственных детей планируем загодя. Например, за год, как было в данном случае. Ну а как же, мы люди занятые, кроме того, интересы дела заставляют мотаться по миру, сегодня – Америка, а завтра, может быть, – какая-нибудь Бразилия или Соломоновы острова. Поэтому надо точно представлять, сколько времени займет то или иное мероприятие, чтобы выкроить под него окно в плотном графике. И едва ты год назад узнал, что готовится торжество, узнал, где оно готовится, узнал программу этого мероприятия, в которую входила увеселительная прогулка по Черному морю на яхте – после, собственно, бракосочетания, как в голове у тебя созрел блестящий план. Одно, казалось бы, должно было тебя беспокоить – окажется ли нужный тебе человек в числе приглашенных на свадьбу и отправится ли затем этот человек в числе избранных да званых на морскую прогулку на яхте «Русалка». Так не хотелось полагаться на случайности! Но в том-то и дело!

Малышевский щелкнул пальцами и перешел на возвышенный тон. И в самом деле, сейчас он весьма напоминал какого-нибудь Эркюля Пуаро, хотя внешне на усатого бельгийца не походил ничуть.

– В том-то и дело, что в нашем, так сказать, свадебном случае как раз все наилучшим образом срасталось. Сама судьба, казалось, подбрасывала тебе шанс – мол, только нагнись и подними его с земли. Потому что нужный тебе человек, то бишь Александр Олегович Малышевский – он не какой-нибудь гость, а отец жениха, а также близкий приятель и партнер отца невесты. И уж кто-кто, а он-то обязательно будет в числе приглашенных, причем будет значиться там под номером три – сразу после уважаемого Ивана Сергеевича и его супруги, а затем будет и сопровождать означенного Ивана Сергеевича во всех его перемещениях, в том числе и на море. Мы с ним теперь сватья, правильно я помню? И не вы ли, дражайший Геннадий Леонидович, объясняли, что значат сватья на Украине… Конечно, могли произойти разные досадные накладки. Например, нужный тебе человек мог тяжело заболеть или мог тяжело заболеть один из его близких, к которому он был бы вынужден скоропостижно вылететь куда-нибудь в дальнюю даль. Или в естественный ход событий могли вмешаться уж совсем редкие и немыслимые форс-мажоры, вроде застрявшей в горле рыбьей косточки. Однако вероятность подобных накладок все же была крайне мала… Ты, как мне помнится, весьма уважаешь карточную игру под названием покер. И более того – весьма прилично в него играешь. Вот ты и подошел к ситуации с типичной логикой покерного игрока. Когда шансы на выигрыш весьма велики например… ну, грубо говоря, к тебе пришли с раздачи два туза – то надо идти «колл ин», то бишь двигать все фишки на кон, и нечего особо раздумывать… Я тут, кстати, как-то взглянул на твою жизнь под этим углом и пришел к выводу, что ты всегда ровно так и поступал. А именно – переносил правила покера на жизнь, и обычно это обеспечивало тебе выигрыш…

– Саша, не отвлекайся, – бросил Больной неожиданно жестким голосом.

– И правда, дорогой, – Каха Георгиевич побрызгал на шашлык вином. И добавил с нажимом в голосе: – Мясо на подходе.

– Ну, мы же никуда не торопимся, и шашлык поедим, и выпьем, и поговорим, да? – обаятельно улыбнулся Малышевский и опять пригубил вино. – Ладно, идем дальше. А дальше, собственно, мы переходим к тому самому А. О. Малышевскому, нужному тебе человеку. Собственно, ради него, одного-разъединственного, все и было затеяно.

Глава четырнадцатая

ЕСТЬ ТОЛЬКО МиГ

Олигарх секунду помолчал и продолжил:

– Да-да, весь этот балаган – захват, чеченцы, корабли – все это было затеяно исключительно ради того, чтобы под шумок отправить к праотцам господина Малышевского. Чем тебе не угодил Александр Олегович – это, надеюсь, подробного объяснения не требует. Его, Александра Олеговича, неуемное желание подмять под себя весь промышленный восток Украины противоречило твоим планам по Запорожью.

– Эка невидаль! – буркнул Кривицкий. – Да таких столкновений у каждого из нас по дюжине на дню…

– Ну, слушай, зачем врешь! – Грузин резко повернулся к Крепышу. – Не надо уж совсем держать нас за лохов! Это ж запорожские и донецкие металлургические гиганты! Шанс дорваться до такого куша выпадает не чаще, чем один раз за жизнь, а ты мне тут – «по дюжине на дню»!

– И не надо, Гена, говорить, что не по твоим силенкам распахивать рот на такой пирог, – негромко поддержал Больной. – Что, мол, даже поддержки нашего Бориса Абрамовича будет недостаточно. Конечно, будет недостаточно… Но ведь ты на его поддержку и не рассчитывал. Ты рассчитывал на кого-то другого, да?

– И по-вашему, я способен на такое? – усмехнулся Кривицкий. – Благодарю. Хотя, скажу по секрету, претендовать на заглатывание таких кусков могут только мегахолдинги транснационального размаха…

– Вот именно, – довольно кивнул Малышевский. – Вобрать в себя эти лакомые восточноукраинские куски реально могут надеяться только две промышленные империи. Восточноукраинская промышленная группа некоего Малышевского, чей фундамент, причем фундамент мощнейший, – это опора на власть. С другой стороны – ведущая в мире металлургическая мегаимперия Arcelor Mittal под командованием некоего господина Лакшми Миттала. Насколько тесны твои контакты с Arcelor Mittal и с этим индусом лично, надеюсь, напоминать не надо? Равно как и уточнять, кому под контроль отдадут эти предприятия в случае успеха сделки?

Что-то такое Мазур видел по телевизору, насчет этого Лакшми. Типа, российская «Северсталь» хотела объединиться с каким-то Arcelor'ом, но хитрый Миттал всех переиграл и сам объединился, превратив просто Arcelor в Arcelor Mittal. А чуть погодя наши, в смысле российские, вроде бы договаривались с криворожскими металлургическими концернами насчет объединения – но тут снова вылез Лакшми и, опять же, объединился сам…

Короче, богатые тоже плачут, правильно Малышевский говорил…

Александр Олегович помолчал, вертя в пальцах бокал, потом оглянулся на Мазура и Стробача:

– А вы что там стоите, как неродные? Марш за стол. В конце концов, вы в этой истории далеко не последние фигуры…

Мазур с Тимошем незаметно переглянулись, Тимош едва заметно пожал плечами: простых исполнителей приглашают к барской трапезе? Эх, чего только не придет в голову царькам… Однако ж возражать они не стали, сели скромненько в уголке, – если только можно найти угол за круглым столом. Больной молча разлил остатки вина, убрал бутылку под стол, откуда-то вытащил следующую, придирчиво изучил этикетку, а потом неторопливо ввинтил в пробку штопор.

– Готово, – показался Каха Георгиевич, непостижимым образом поднося сразу шесть тарелок с шашлыками – по три в каждой руке. – Кушать подано. А я пока за зеленью и сыром схожу, да?

– Приборы не забудь, – напомнил Малышевский…

А Мазур изо всех сил старался сохранить невозмутимое выражение лица. Ну подумаешь, скромный адмирал в отставке где-то под Черкассами участвует в тайном судилище, устроенном самыми влиятельными людьми почти что одной шестой части суши над своим же соратником, а попутно кушает шашлычок, приготовленный рукой олигарха, и запивает коллекционным вином…

Запах от мяса шел – словами не передать, а приступить к трапезе первым воспитание не позволяет, неудобно. Мазур снова взглянул на Стробача. Судя по всему, такой поворот событий для друзяки тоже стал сюрпризом…

– Это и есть твои доказательства? – резко повернулся к Малышевскому Крепыш. Все-таки отхлебнул вина – видать, во рту пересохло, – и сказал размеренно и веско: – Сама мысль о том, что я наслал террористов, глупа и никчемна. Доказательства же еще глупее и никчемнее. Неужели вы всерьез готовы утверждать, что во взаимоотношениях промышленных гигантов что-то может решить устранение одного-единственного человека?

– В том-то и дело! – чуть ли не радостно воскликнул Малышевский. – Это иностранцу покажется странным, что судьба подобной сделки может зависеть от кого-то одного. Но ты-то прекрасно знаешь, как у нас, то бишь в России и на Украине – особенно в Украине – все это работает. Слишком много завязано бывает на одного человека, особенно если этот человек долгие годы старательно все замыкает на себе, стремится править своей империей единолично. Поэтому когда подобный человек выбывает, враз в его наследие впивается жадными зубками стая дожидавшихся такого случая молодых волков и империю раздергивают на части… Даже если и не вопьются так сразу и так жадно, то в любом случае о каком-либо росте придется забыть надолго, задача будет – удержать то, что еще можно удержать.

К мясу до сих пор никто не притрагивается, а слюнки-то – текут!

– Красиво говоришь, Сан-Олегыч, – сказал Кривицкий. – Прямо по писаному. Тебе бы книжки писать, – хмыкнул Кривицкий. – Воображение бурлит. Ну-ну, мисс Марпл, можете фантазировать дальше.

– Фантазии, говоришь? Плоды этих фантазий болтались по кораблику с автоматами наперевес и тыкали в нас стволами. А ну как палец у кого-нибудь из этих фантазий дернулся бы на курке?

– Да я ведь был вместе с вами! – вдруг повысил голос Кривицкий. – В меня стреляли!

И вдруг куда-то пропало спокойствие Малышевского, теперь из милейшего мсье Пуаро он превратился в готовящегося к броску тигра.

– Конечно же, ты, сволочь такая, рисковал вместе с нами, – сквозь зубы сказал он. – Ведь кроме чеченских отморозков, ты еще и курдов с албанцами впутал, которые отморозки и вовсе безбашенные, – так что душевная у тебя собралась компания… Не понимаю пока, зачем тебе понадобился этот международный смотр самодеятельности – чеченцы, курды и албанцы. Ведь самодеятельность же полная! Каждый из них сам по себе деятель! У кого-то вполне могло перемкнуть в башке, он полоснул бы очередью и по тебе. А я помню, как ты сидел вместе с нами, изображал заложника, испуганно втягивал голову в плечи, и спрашивал: «Что же, что же будет». Потому в тебя и стрелял Хадашев – подумал, что ты его обманул, подставил…

– Разве я без дела сидел? – с натянутой улыбкой спросил Кривицкий.

Мазур заметил капли пота у него на висках. Держался он хорошо, но все-таки, все-таки… Невиновный человек, даже если он и олигарх, но обвиненный в том, чего не совершал, – так бы себя не вел…

– Тебя это и в самом деле волнует? – мрачно переспросил Малышевский. – А ведь ты запросто мог вскочить и броситься на шею главаря терров с воплем: «Хадашев, дружище, Тракторист мой дорогой, мы же тысячу лет знакомы!» Глядишь, и не тронул бы тебя старый знакомец… Или ты хочешь сказать, что услышал эту фамилию вкупе с кличкой впервые вместе с нами? Может быть, ты также хочешь сказать, что и Тракториста впервые поимел счастье лицезреть лишь на борту «Русалки»?.. Молчишь?

– А вот и я! – Каха Георгиевич, как ни в чем не бывало, поставил на стол огромное блюдо с зеленью и горкой свалил ножи-вилки. – Мне нальет кто-нибудь вина? А почему шашлык не кушаем?!

– Кушаем, Каха, кушаем, – сказал Больной и в самом деле поднял шампур, зубами снял крайний кусочек мяса.

Малышевский налил и Грузину. Тостов никто не произносил.

Мазур все явственнее ощущал, что попал в какой-то театр абсурда. Совсем не так он представлял себе финал…

– Ты лучше, вместо того, чтобы чушь пороть, его вот, – Кривицкий неожиданно вытянул палец в сторону внимательного зрителя Мазура, – своего пса спроси, не знал ли он кого-то из террористов! Не заодно ли с ними был? Уж больно ловко у него на борту все получилось!

– Причем тут Кирилл? – искренне опешил Малышевский.

– А я тебе скажу при чем, – негромко сказал Больной, жуя. – Это он по-настоящему дергаться начинает. Мы тут говорим, то есть ты, Саша, говоришь, – а он в это время отчаянно шевелит мозгами на тему: известно нам что-то или мы его тупо разводим. И, похоже, он склоняется к правильному выводу, что нам известно. Причем многое.

– Согласен! И главное, что его беспокоит, Ванечка, – подхватил Малышевский, беря нож и вилку, – это сможем ли мы доказать его знакомство с Трактористом. Господин Кривицкий-то до сегодня считал, что сие недоказуемо… Тогда перейдем к этой волнующей части нашего рассказа. Конечно же, случайные совпадения ничуть не служат доказательством, они всего лишь наводят на размышления. Однако… Одним из таких совпадений является то, что Тракторист после первой чеченской войны контролировал часть… Пан Стробач, не подскажете, какого района?

– Урус-Мортанского, – подсказал Тимош.

– Спасибо, – сказал Малышевский, подцепил веточку зелени с блюда и отправил в рот. – И денежки на восстановление этого района одно время проходили через твой, Геннадий Леонидович, банк. Это, конечно же, чистой воды совпадение. Равно как и то, что на эти денежки в районе ни черта так и не восстановили – вот ведь какое досадное недоразумение, понимаешь ли… Оставим это и перейдем к тому волнующему моменту, когда после второй чеченской компании Тракторист оказался в Латвии. Уж не знаю, твоими ли стараниями он туда попал или, что называется, своим ходом, – это, впрочем, не столь важно. Важно, что задержаться в Латвии помог ему именно ты, Геша. Ну, просто взял и помог.

– Причем Березовский был ни сном ни духом, – вставил Больной, словно бы выгораживая своего патрона. – Борис Абрамович вряд ли одобрил бы такие игры, тем более в его нынешнем положении. Тем более – у себя за спиной.

Малышевский кивнул:

– И это уже не совпадение! Да плевать мне на Березовского. Важно, что в Латвии, Гена, ты совершил первый серьезный прокол…

Он достал мобильник, набрал номер, сказал коротко:

– Ждем-с.

Отключил трубку, сообщил собравшимся:

– Прежде чем мы ознакомимся с фактами и выводами, я скажу, в чем заключался твой стратегический просчет, Геннадий. Ты не сомневался, что в Латвии ты неподнадзорен. Ну как же, ты же политический эмигрант, враг России, а стало быть, желанный гость в любой из трех родных наших прибалтийских сверхдержав. К тому же ты вкладываешь денежку в латвийскую экономику, завтракаешь с тамошними премьер-министрами, ужинаешь с тамошними президентами, – разве можно к такому человеку относиться хоть с малейшим подозрением, следить за ним или, не приведи господь, прослушивать его! Однако при всей их карликовости и кукольности, спецслужбы у прибалтийских государств все же имеются…

Из-за угла дома появилась Адъютант – Оксана – в легком и, надо признать, легкомысленно коротком, полностью соответствующем дресс-коду пикника, но ничуть не соответствующем моменту истины светлом сарафанчике, прошествовала мимо Мазура, даже не глянув, остановилась около столика шефа. В пальчиках Адъютант Малышевского держала простую пластиковую папку синего цвета; причем ее, папки, до боли знакомый вид был способен вмиг навести скуку на человека, знакомого с такими понятиями, как «входящие письма», «документы на подпись» и «освоение выделенных средств».

– И в спецслужбах тех, Геночка, по-прежнему трудятся старые советские кадры, еще кагэбэшной закалки и натаски, – продолжал Малышевский, кивнув Оксане. – Это только на словах прибалты проклинают кровавый оккупационный режим и верного слугу оного режима, чудовищного спрута под аббревиатурой КГБ… Но они же себе не враги, чтобы выставлять на улицу крепких профессионалов, пусть и сработанных при кровавом режиме! Так вот: эти профессионалы привыкли никому не доверять и на всякий случай приглядывать за каждым. Даже если этот «каждый» – самый большой друг новой суверенной Латвии. Сегодня друг, а завтра с тех же органов спросят: что ж это вы, мать вашу так, прошляпили у себя под носом шпионов и вредителей?! Правильно говорю, Оксана Алексеевна? Да вы присаживайтесь, у нас разговор долгий.

– Совершенно верно говорите, – сухо и безапелляционно, как преданный помощник директора на совете учредителей, подтвердила Адъютант. И, сев за круглый стол рядом с Мазуром, добавила: – А в нашем случае латыши поступили по принципу – лучше перебдеть, чем недобдеть.

Грузин тут же налил ей вина в последний пустой бокал. Адъютант кивнула и пригубила. На Мазура она по-прежнему не смотрела, взяла нож и вилку, отрезала кусочек мяса.

Мазур, плюнув на все, тоже принялся скидывать баранинку с шампура себе в тарелку. Да провалитесь вы, господа олигархи, со своими играми в английский детектив. Пригласили – значит, можно питаться. Мясо было роскошным. Равно как и вино.

Глядя на Мазура, Стробач тоже потянулся за шашлыком…

– Надо отдать должное господину адмиралу Мазуру, – сказал Малышевский, глядя в пространство. – Это ему пришла в голову идея насчет латвийских тайных служб, насчет того, что в их пыльных архивах могла заваляться некая неприметная, но крайне интересная папочка. Правда, тут имела место легкая интрига – а удастся ли разузнать о том, существует ли на самом деле папочка, удастся ли раздобыть ее? Удалось и то, и другое. Наших скромных возможностей хватило. Может быть, имей мы дело с секретными архивами ЦРУ, все было бы не в пример сложнее. Хотя и в Америке никто пока не отменял волшебную силу зеленых бумажек… Словом, вот она, та самая папочка, и вправду неприметная, зато с наисекретнейшим грифом. Будьте так добры, Оксана Алексеевна, ознакомьте нас с ее содержимым.

Адъютант вытерла пальцы салфеткой, щелкнула замочком, раскрыла папку. И принялась вещать бесцветным голосом диктора телевидения:

– Здесь систематизированные мною копии документов оперативного дела, которое было доставлено паном Стробачом из Латвии. Дело целиком посвящено деятельности на территории Латвии так называемых Фонда помощи чеченским беженцам и консульства республики Ичкерия. Прелюбопытнейшее чтение, должна признаться. В первую очередь, поражают суммы пожертвований, которые поступали на счет Фонда, а потом с этого счета уходили. Смею надеяться, уходили исключительно на благое дело помощи чеченским женщинам и детям… Впрочем, нас это не касается. Эти странички мы пролистаем. И сразу перейдем к повседневной деятельности этих фондов и консульств. Конечно, латвийские власти смотрели сквозь пальцы на деятельность чеченских борцов с русскими оккупантами, оказывали им политическое прикрытие, когда те оказывались замешаны в чем-то неблаговидном. Однако спецслужбам это не мешало втихаря разрабатывать сии фонды и консульства. Их в меру прослушивали, в меру отслеживали финансовую деятельность, а после инцидента в известном ресторане, когда один из черноволосых борцов с русской оккупацией выхватил пистолет и только чудом не пристрелил никого из посетителей, стали все больше привлекать наружку для наблюдения за беспокойными гостями.

Оксана вытащила из папки исписанный мелким почерком лист бумаги с лиловым штампом в правом верхнем углу, уже знакомый Мазуру.

– Связь между чеченскими фондами и структурами, к которым так или иначе имел отношение господин Кривицкий, выявлять тайными методами и не требовалось, потому как связь эту никто особо и не скрывал. Банк Golden List, одним из членов совета директоров которого служил господин Кривицкий, оказывал посильную благотворительную помощь чеченским фондам все годы их существования… Ничего криминального, любой гражданин имеет право на пожертвования. Правда, даже официальные суммы пожертвований невольно заставляли присвистнуть… Ну, опять же – дело личное, мало ли у кого и сколько лишних денег. Для нас это всего лишь пусть и не первое, но все равно весьма зыбкое предположение, что между чеченскими вооруженными оппозиционерами – назовем их так – и господином Кривицким существует связь. Зато вот здесь, – Оксана достала из папки несколько листов, развернула их перед собой веером, и Мазур на каждом узрел точно такой же лиловый штамп в правом верхнем углу, – уже кое-что посерьезней. Это донесения наружки. Увы, фотографий почему-то не делали, ограничивались простой слежкой, но и этого, как вы сейчас поймете, достаточно. Вот, пожалуйста…

Оксана собрала веер бумаг в стопку, потом быстро перелистала и вытащила из кипы ничем не отличимую от других страницу.

– Не знаю, обрадует вас или нет, но вам, господин Кривицкий, был присвоен оперативный псевдоним «Здоровяк». (Мазур, жуя мясо, в очередной раз похвалил себя: во как точно угадал с Крепышом.) В этой папочке вы не раз упоминаетесь в той или иной связи. Например, как участник приема в американском посольстве по случаю какой-то там годовщины независимости. На нем присутствовал и Тракторист-Хадашев. Кстати, это чуть ли не единственный выход Хадашева в свет, и этот выход удивительным образом совпал с вашим появлением в том же месте, в тот же час. Но это опять же ни о чем не говорит, так как на том же приеме был практически весь политический бомонд республики… Или вот еще, – Оксана извлекла из стопки очередной проштампованный лист, – вы упоминаетесь как организатор благотворительно аукциона. Все собранные на нем деньги должны были поступить в Фонд помощи чеченским беженцам, который возглавлял Тракторист-Хадашев. Если пробежаться по всей папочке, можно еще привести немало подобных эпизодов…

Она аккуратно положила папку рядом с локтем Малышевского и спросила по-военному:

– Разрешите идти?

– А шашлык? – изумился Грузин. – А вино?! На всех приготовлено!

– Увы, – чуть заметно улыбнулась Оксана, – у меня еще переговоры с Прагой. Да и не хочу мешать мужским разговорам…

Дождавшись кивка шефа, она поднялась и легкой походкой удалилась. Будто и не было ее.

Малышевский взвесил папку на руке и повернулся к Кривицкому, спросил голосом Бендера:

– Ну что, гражданин Корейко, нравится вам эта папочка?

– Только умоляю тебя, Гена, не надо ничего про то, что это никакие не доказательства, – мягко добавил Больной, отправляя в рот очередной исходящий соком кусок мяса. – Таких совпадений просто-напросто не бывает. Тут не дети собрались. В суд тащить тебя никто не собирается. Нам этого достаточно. С Хадашевым ты был знаком лично, а отсюда следует, что на яхте ты валял дурака, и объяснение этому может быть лишь одно…

– Подождите, подождите, – Кривицкий потер переносицу. – Вы хотите сказать, что глава Фонда помощи чеченским беженцам и террорист на яхте – одно лицо?

– Ты что, Гена, тупым решил прикинуться? – ласково сказал Грузин, зубами снимая мясо с шампура.

– Кавказцы, для меня, Каха, как и китайцы, все на одно лицо! – чуть ли не крикнул Кривицкий. – Тебя вот разве что могу отличить от других, но главным образом, уж извини, по телесной комплекции. Корпулентный ты больно, прости за грубое слово. А остальные все одинаковы. Да и вообще: мало ли с кем я где-то когда-то знакомился, что я, всех помнить должен? На одних приемах знакомишься с массой народа, половину из которого сразу забываешь навсегда.

– Ай, молодец! – Каха изобразил хлопок в ладоши. – Хорошо придумал.

– Правда, актеришка из тебя никакой, не сыграл эпизод, – добавил Малышевский. – Ноль экспрессии, ноль вживания в образ, ноль правды жизни. Надо было хлопнуть себя по лбу и закричать: «Каха, дорогой, я все понял! Какое недоразумение! Бывает же такое! Один и тот же человек и в Фонде, и на корабле! Давайте же теперь, когда все разъяснилось, обнимемся и выпьем на брудершафт!» Да только, Геша, одним личным знакомством с Хадашевым дело не ограничивается. Кирилл Степанович, расскажите товарищу о третьем его товарище… прямо по Ремарку. Вероятно, он забыл о нем.

Мазур поспешно вытер руки салфеткой, достал копию фотографии и продемонстрировал ее сидевшим за столом.

– Вот он, Хадашев, если вы забыли, как он выглядит. Стоящего рядом с ним человека, я думаю, тоже представлять не надо. Это наш общий хороший знакомый, Говоров Анатолий Витальевич, некогда начальник отдела по борьбе с терроризмом, а ныне, извините, покойник… Правда, в те годы он еще не занимал столь ответственный пост, он был всего лишь среднего уровня руководителем в силовых структурах молодого украинского государства. Как до того был сотрудником Комитета госбезопасности государства советского. Однако Говоров не собирался куковать в середняках до пенсии и активно стремился наверх, как в смысле карьерных успехов, так и в смысле личного благосостояния. Это чрезмерная активность подвигла его взяться за дело о продаже МиГов, которое привело к знакомству с Хадашевым. С МиГами прошло не гладко, история та неожиданно получила огласку, многим ее фигурантам грозили нешуточные неприятности, особенно людям служивым. И некоторые, к слову говоря, действительно неприятности огребли по полной. Но не Говоров. Его вытащили из этой истории вы, господин Кривицкий, воспользовавшись вашими связями здесь и в Молдавии, через которую МиГи уходили в Пакистан. Вовремя подставили в цепочку другого человечка, вместо покойного Говорова, который и принял на себя удар. Красивая, следует признать, комбинация. К сожалению, подробности ее я узнал не из уголовного дела, а из материалов журналистского расследования…

– Ты сейчас скажешь, Геночка, что все это лишь журналистские домыслы, клевета и вообще никакие ничему не доказательства? – сказал Больной, допивая вино из бокала.

– Ты же сам это прекрасно знаешь, – буркнул Кривицкий, и Мазур буквально-таки слышал, как в его мозгу шуршат процессоры в поисках оптимального решения. К мясу он так и не притронулся.

– Я – знаю, – продолжал Больной. – Но я уже сказал тебе, что мы никаким судам ничего доказывать не собираемся. Мы себе доказываем.

– И вас это убеждает?

– Вполне, – сказал Больной. – Смотри, что получается, Ген. Вырисовывается преинтереснейший треугольник: ты, Хадашев и Говоров. Все друг друга знали, но свое знакомство отчего-то скрывали. Лишь ты своего знакомства с покойным Анатолием Витальевичем не скрывал, разве что не афишировал, насколько оно было тесным…

– А я обязан что-то афишировать?

– Разумеется, нет. Только не кто иной, как Говоров, скрывал и уничтожал улики, вообще, делал все, чтобы увести расследование в сторону. Это известно доподлинно. Тебе привести доказательства?

Кривицкий едва заметно перевел дыхание, в очередной раз утер пот со лба и хохотнул.

– Да ну, иди ты! Говоров уводил расследование? А при чем тут я, позволь поинтересоваться?

– И в самом деле, – подключился Малышевский. – Очень удобный способ защиты. Мол, это все Говоров, он задумал, он исполнил и, зная о твоем знакомстве с Хадашевым, перевел все стрелки на тебя. Он и есть главарь, а ты совершенно ни при чем… Только вот незадача: с какой такой радости ему переводить стрелки именно на тебя?

– Это ты у меня спрашиваешь? Вот у него и спроси. А заодно спроси и своих бойцов, которые не смогли взять его живым.

– Правильно, Гена, все правильно, – откинулся на спинку стула Малышевский. – Ты же интересовался подробностями и знаешь, что там были гости. Согласен – сработали не очень хорошо, но… Но перед тем, как застрелиться он назвал фамилию. И угадай, чью.

Кривицкий засмеялся.

– Что ты ржешь, Геночка? – Больной отодвинул от себя тарелку и достал сигареты.

– Да потому что даже под пыткой Толя Говоров не выдал бы меня. Не тот он был человек. Стало быть, и доказательства все ваши липовые.

Глава пятнадцатая

ПРИГОВОР СУДЬБЫ

Повисла пауза. А Кривицкий, наслаждаясь произведенным эффектом, напротив, свою тарелку к себе пододвинул, вооружился ножом с вилкой и взялся за мясо, будто не ел неделю.

– Ну что вы застыли, аки в немой сцене, други мои? – наконец спросил он с набитым ртом. – Не ждали, что проговорюсь, что проколюсь на такой мелочи?

Он сам налил себе вина, выпил залпом почти до дна и сказал вдруг жестко:

– Не дождетесь. Просто надоел этот ваш идиотский спектакль. Шашлыки, свидетели, вино, обвинения… Поначалу интересно даже было, а потом надоело. Ну да, это я. Вы хотели признания? Пожалуйста: это я. Ну и что дальше? Убьете меня?

– Сука ты, Гена, – тихо сказал Больной. – Мы же были в одной команде…

– Сука, – согласился Крепыш и потянулся к блюду с зеленью. – Знаете старинный анекдот? Как-то одного человека попросили: «Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты! – в ответ на что Иуда радостно засмеялся».

Кривицкий хохотнул. Никто его не поддержал. Тогда он пожал плечами, в молчании доел шашлык, потом достал из стаканчика зубочистку и принялся преспокойно ковырять в зубах.

– Вот ты, Саша, весь из себя такой респектабельный и европейский, – сказал он. – Винцо попиваешь, правильные речи говоришь. О совести, о некрасивых поступках, о красивых поступках… А тебе напомнить расстрел в одной из московских бань в девяностом году? Это когда в VIP-апартаментах положили из автоматов одиннадцать человек. Шестерых посетителей бани, девочек по вызову, банщицу и массажистку. Причем никто не мог понять мотивов – кого и за что заказали, потому что там собрались на отдых люди невысокого полета, особо ни с кем не конфликтующие… Только очень немногие знали, что тогда и впрямь положили случайных людей. Что на тот вечер апартаменты заказал совсем другой человек, который за несколько часов до назначенного времени заказик-то свой и снял. И тем счастливчиком, лишь по чистой случайности избежавшим смерти, был твой тогдашний наиглавнейший конкурент, дорогой мой Александр Олегович, с которым ты бился за контрольный пакет акций одной нефтяной компании. Вот вместо него и погибло аж одиннадцать ни в чем не повинных человек. Правда, своего ты добился…

Кривицкий небрежно отбросил зубочистку в траву и закинул руки за голову.

– Этого расстрела вполне хватило, чтобы твой конкурент страшно напугался и пошел с тобой на мировую. Конечно, никто никогда и ничего не докажет, но мы-то с тобой знаем, как оно было. Я уже не говорю о банкротствах предприятий, когда твои орелики-рейдеры с твоего благословения в выборе средств не церемонились…

– Это называется бездоказательная клевета, – снисходительно улыбнулся Малышевский.

– Ай да брось ты! – Кривицкий махнул рукой. – Не перед присяжными выступаем, как вы сами мне тут весь день талдычите. Не буду я тебе ничего доказывать, больно надо… И ты, Ваня, – он повернулся к Больному, – тоже, конечно, весь в шоколаде, да? А это не ты ли, Иван Сергеевич, одно время расчищал себе путь, организуя накаты силовиков на твоих конкурентов? Если мне не изменяет память, с тебя в Москве и началась это волна наездов друг на друга всевозможных структур – от налоговиков до прокурорских. С твоей помощью немало народу пересажали и разорили. Иногда это имело печальные и даже, не побоюсь громких слов, – трагические последствия. Например, самоубийство Губерниева…

– Много чего было, Гена, никто и не спорит, – пожал плечами Грузин. – Только ведь – «было». Ты же русский язык лучше меня знаешь, должен понимать, что такое глагол прошедшего времени. Все в прошедшем, Гена-генацвале! Начальный этап накопления капитала… На этом этапе кто работает в белых перчатках, тот не выживает. Потому незамаравшихся нет. Только сейчас другие времена, и правила другие. А ты эти правила нарушил.

– Болтовня, Каха, демагогия. На самом деле, это вопрос цены, и не более. Как говорил классик экономических отношений Карл Маркс, за двести процентов прибыли капиталист пожертвует своей матерью. А Маркс как никто другой глубоко разбирался в теме. Ты бы тоже пошел на что угодно, замаячь перед тобой хотя бы те самые двести процентов. А если больше… В общем, мне надоел этот разговор. Давайте говорить о деле.

– О каком деле? – в недоумении вскинул брови Малышевский.

– Зачем вы меня сюда приволокли? Чего хотите? Только не надо втюхивать, что хотите меня убить… Не скрою, сперва я чуть в штаны не наложил. Но у меня было время все взвесить и просчитать. Ну не стали бы засвечивать меня перед посторонними, если бы собирались тупо мочкануть. Хотите сказать, что это не посторонние, а ваши верные люди, которые никогда вас не продадут? Не смешно.. Вы прекрасно знаете, что люди верны лишь до тех пор, пока им не предложат больше, чем даете вы. К тому же, и это важнее всего, вам невыгоден мой уход. Стоит ли напоминать тебе, Каха, с чьими банками работают твои грузинские структуры и кто проводит офшорные операции, при помощи которых грузинская экономика бесспорно и неуклонно развивается… хотя бы в лице одного ее представителя. И уже не с тобой ли, Сан-Олегыч, мы подписали договор о намерениях по финансированию твоего проекта биотоплива? Это – во-первых. Есть и во-вторых. Во-вторых, вам в любом случае не удастся надежно спрятать все концы. Если я вдруг исчезну, тень подозрения в любом случае падет и на вас. Сейчас я имею в виду Бориса Абрамовича с его подозрительностью, о которой вы прекрасно осведомлены. Все это неизбежно ухудшит ваши отношения с Борисом Абрамовичем, а раз так, то и с зарубежными партнерами, для которых Березовский – фигура более авторитетная, чем вы оба вместе взятые. К тому же слушок о вас и о нехороших странностях пойдет кругами по воде, пострадает ваша репутация, а вы ведь оба стремитесь войти на равных в европейскую деловую элиту. А с такими пятнами на мундирах вы войдете только не скажу куда… Ну что, кажется, я привел достаточно аргументов, чтобы прийти к выводу: я вам нужен живой. Отсюда вытекает вопрос – так зачем же вы приволокли меня сюда?

– Ты очень умный, да! – сказал Грузин, вставая из-за стола и подходя к Кривицкому. – А если Березовский дал добро на твое устранение, а?