Джига со смертью Дашко Дмитрий
– Вы меня перебили, – заворчал гном, – и я не успел ничего толком рассказать. Ган-Ли – маленькая глиняная фигурка высотой сантиметров двадцать. Она изображает одного из Прародителей. У меня с собой рисунок.
Гном положил на стол карандашный набросок, и мы с эльфийкой впились в него глазами. Моим первым мнением было, что прародителям стоило больше обращать внимания на собственную внешность, а уж только потом стряпать миры и их обитателей. Очень уж на редкость отталкивающими существами казались те, кто нас создал. Внешне они были чем-то похожи на все основные расы нашего мира и в то же время не похожи ни на кого – туловище с двумя руками и ногами, однако конечности отличались своей непропорциональной длиной; голова в виде яйца (на язык так и просилось слово «яйцеголовые); уши, опущенные книзу, как у спаниелей, и глаза, такие печальные-печальные, как у больной коровы.
– Скажите, пожалуйста, я могу взять этот рисунок с собой? – спросил я.
– Да, у меня еще есть.
Я люблю искать то, о чем имею хоть какое-то представление. Желательно не только визуальное.
– Вы сказали, что ваша жизнь в опасности. Почему?
Гном сморщился. Мы подобрались к теме, которая была ему глубоко неприятна.
– Ган-Ли – своего рода полковое знамя. Что происходит у людей, если знамя полка пропадает или достается врагу?
– Полк расформировывается, командир полка попадает под трибунал, приговор которого всегда один – казнь.
– Так и у нас, гномов. Род, утративший Ган-Ли, свидетельство доверия Прародителей, становится изгоем, проклятым родом, с которым не захочет иметь дело ни один порядочный гном. Тот из хранителей, кто не уберег Ган-Ли, обязан кончить жизнь самоубийством, иначе его подвергнут пыткам, а потом казнят самой страшной казнью на свете. Он будет гнить заживо, молить о смерти, но его муки продлятся три дня и только потом неудачливого хранителя убьют.
– Вы рассказываете ужасные вещи. Это же дикость какая-то! – вспыхнула впечатлительная Лиринна.
– Я говорю правду. Поверьте, на гномий взгляд люди и эльфы тоже порой творят невообразимо дикие вещи! – Задетый за живое, гном ощетинился и приготовился дать отпор дальнейшим нападкам эльфийки.
– Давайте успокоимся, – предложил я. – Не будем вмешиваться во внутренние дела наших рас. Все мы – люди, гномы и эльфы – очень разные. В нас есть и хорошее и плохое.
– Только в ком-то плохого больше, чем хорошего, – не удержался и буркнул гном, косясь на Лиринну.
Интересно, как эльфы и гномы уживаются в одном Квартале? Эти двое знакомы только пять минут, но уже готовы вцепиться друг в друга.
Я поступил как рефери на боксерском ринге – развел разгоряченных противников по разным углам. Лиринна отправилась в банк обналичивать чек. (Зная, какие штуки она вытворяет, я не беспокоился о возможном ограблении. Если бы Лиринну все же рискнули ограбить – жалеть пришлось бы не ее, а налетчиков). Гном же выдавил из себя очередную скудную порцию информации.
Вот, что удалось из него выжать: в роду мастера Тага было трое хранителей, каждый имел право держать у себя статуэтку не более месяца, потом ее забирал другой хранитель и так далее, по кругу.
Вчера статуэтка пропала, через две недели за ней должен заявиться следующий по очереди гном, облеченный высоким доверием пялиться на Ган-Ли целый месяц. Время поджимало мастера Тага как тиски, и он решил обратиться за советом к давнему поверенному в делах – адвокату Марсену.
Почему не в полицию? Ответ на этот вопрос лежал на поверхности. Во-первых, копы редко когда держат язык за зубами, стоило бы Тагу к ним сунуться и скоро гномы всей столицы были бы в курсе неприятностей мастера Тага. Во-вторых, в полиции служат люди, а уж как они относятся к Другим – не мне вам рассказывать.
Адвокат узнал, что я отслужил свое и вновь вернулся к профессии частного детектива и вечным финансовым затруднениям, поэтому быстро нашел подходящее решение. Я скучал по деньгам, гном – по статуэтке. Мы были хорошей парой и нуждались друг в друге сильнее, чем полушария головного мозга. Отсюда и аттракцион невиданной щедрости, проявленный мастером Тагом. Он согласился на мои грабительские расценки, лишь бы я разыскал столь драгоценную его сердцу статуэтку Ган-Ли.
Мы не стали дожидаться эльфийки. Я оставил для нее на письменном столе клочок бумаги, на котором написал следующее: «Заплати за аренду, скоро вернусь, Гэбрил». Перед словом Гэбрил расплылась большая клякса. Она маскировала неосторожно написанное желание «целую». Впрочем, Лиринна девочка уже большая и вполне способна догадаться, чем я хотел заняться по возвращению.
Гном приехал на собственной карете. Богачи могут себе это позволить. На козлах сидел кучер, я не удивился тому, что он был человеком. Когда у тебя хорошая зарплата, какая разница кто наниматель: гном, человек или эльф?
Дирк хотел сунуться в кабину, но мастер Таг отправил его на запятки. Я думал, что гном собирается со мной поговорить без лишней пары ушей, но он всю дорогу молчал, словно набрал в рот воды и не хотел расплескать. Так и ехали: гном смотрел в свое окно, а я – в противоположное.
Жил мой наниматель в Туземном Квартале. Иного я и не ожидал. После неоднократных волнений и массовых беспорядков всех Других селили только на этом острове, отделенном от материка разводным мостом. Даже не верится, что год назад я был среди защитников моста, не пускавших озверевших молодчиков в Туземный Квартал. Вот был ли на мосту мастер Таг, что-то не припоминалось. Когда я спросил его об этом в упор, гном пробурчал неразборчиво:
– Меня в тот день не было в столице.
На этом разговор закончился.
Карета прикатила к особняку гнома. Он выглядел так, словно был высечен из скалы, как выяснилось позднее – я не ошибался. Вся прислуга у мастера Тага тоже оказалась набранной из людей. Я слышал, что гномы терпеть не могут служить, а теперь в этом убедился собственными глазами. Бородатые карлики предпочитают вкалывать до седьмого пота в мастерских и каменоломнях или биться стенка на стенку с врагами. Они принципиально не признают над собой хозяев, однако предпочитают оставаться лояльными к их монаршему величеству, нашему королю. Думаю, потому что считают это наименьшим из зол.
Внутри особняка было светло – работящие гномы пробуравили скалу, как черви яблоко, и проделали массу оконных отверстий и высоких (в первую очередь для гномов) коридоров, поэтому я успел пересчитать головой почти все притолоки.
– Где вы хранили вашу статуэтку? – спросил я Тага, пока он вел меня по одному из на редкость запутанных проходов.
Архитектор, строивший этот дом, должно быть, провел остаток дней в психушке.
– В самом надежном месте, – вздохнул гном. – Во всяком случае, до вчерашнего дня я именно так и думал.
– И что это за место?
– Я называю его сейфом, хотя на самом деле это выдолбленная в скальной породе комната, похожая на каменный мешок, с одним единственным выходом, на который наложено охранное заклятие.
– Очень смахивает на королевское хранилище, – усмехнулся я.
– Да, такое же надежное, – доверительно сообщил гном.
Действительно, такое же «надежное». Никто до сих пор не знает, что в прошлом году королевская казна была ограблена и из нее вынесли очень ценный артефакт. Тогда я вляпался в эту историю с похищением Ключа от Портала по полной. Вот и в этом случае пропала какая-то глиняная свистулька, а голова Гэбрила Сухаря уже торчит здесь по самые уши.
– Охрана у входа есть?
– Да, – лаконично ответил гном.
Мне что – уронить его на холодный пол и пинать до тех пор, пока он не научится разговаривать?
– «Да» – ответ недостаточный. Нужны подробности.
– Вход охраняют двое. Охранники меняются через каждые три часа. Ни один из них не может проникнуть внутрь: сожжет на месте.
Знакомая схема. Вместо того чтобы обездвижить воришку, дабы потом допросить как следует (вдруг удастся выйти на наводчика и раскрутить всю шайку), заклинание просто его испепелит и перед вами останется лежать обыкновенная кучка пепла, расспрашивать которую – самое бесполезное занятие на свете. С другой стороны, такое защитное устройство играет огромную воспитательную роль: отпугивает потенциальных воров и грабителей.
– Я смогу попасть в ваш сейф?
– Сможете. Сейчас я произнесу кодовое слово и деактивирую ловушку, – пояснил гном.
– Скажите, а кто-то другой мог узнать кодовое слово и им воспользоваться? – спросил я.
– Его и так здесь каждая собака знает, – ухмыльнулся гном. – Но это ничего не дает. Заклинание срабатывает только на мой голос. Любой, кто попытается его подделать, обречен.
А я как раз собирался спросить его о пародистах!
Дверь, ведущая в комнату, откуда испарился Ган-Ли, смахивала на огромный канализационный люк, поставленный вертикально. Однако в отличие от городской канализации, за ней водились совсем иные сокровища. И пахли эти сокровища совсем по-иному. Именно так пахнут все деньги мира, собранные в одном месте.
Я никогда в жизни не видел так много золота, серебра, драгоценных камней и прочих дорогих вещей, содержавшихся в столь восхитительном беспорядке. Должно быть, у гнома имелась какая-то система хранения всего этого добра, но человеку со стороны эти залежи напоминали обычную мусорную кучу, в которой вперемешку лежали картофельные очистки и обрывки старых обоев.
Здесь было темно. Единственным источником света служила небольшая, нещадно чадившая масляная лампа, висевшая на крюке, вделанном в потолок.
Гном хорошо ориентировался и моментально подвел меня к пустовавшей нише, расположенной на высоте в полметра от уровня пола.
– Статуэтка стояла здесь, – с горечью сообщил гном, вытирая украдкой слезы.
– Не очень уютное местечко, – я обвел глазами своды каменного мешка и поежился. Невесть откуда взявшийся сквозняк промораживал до самых костей. – Может, вашей статуэтке здесь надоело, и она отправилась искать более теплое местечко? Скажем, на юг…
– Я плачу вам не за сомнительные шуточки, – процедил сквозь зубы мастер Таг.
– Они не более чем бесплатное приложение к моим услугам.
– Все равно, я нанимал частного сыщика, а не циркового шута, – упрямо протвердил гном.
– Вам придется принимать меня таким, каким я есть, – парировал я, разглядываю осиротевшую нишу.
Интересно, каким образом сюда мог проникнуть воришка? Может быть, не обошлось без магии? Какой-нибудь волшебник вроде Алура телепортировался сюда, взял, что ему надо, и смылся обратно? Да нет, вряд ли. Здесь очень ограниченное пространство, а при телепортации маг не может рассчитать точку своего перемещения с точностью до одного метра (это я слышал от Алура), значит, он рискует угодить прямиком в гранитную породу скалы и остаться в ней навеки.
– Почему вы не заперли столь драгоценную для вас вещь под замок?
– Какой еще замок? Единственный вход защищен заклятием, снаружи стоит охрана. Если кто-то вздумает продолбиться сквозь скальную породу – я буду первым, кто это услышит. Сюда и мышь не проскочит, – разъярился гном.
– Стоп, что вы сказали? – я подскочил как ужаленный. Его фраза навела меня на одну идею.
– Сюда и мышь не проскочит, – повторил удивленный гном.
Знал бы он, как сейчас ошибался.
– Воздух здесь не затхлый. Время от времени откуда-то дует сквозняк, – я закинул первую удочку.
– Разумеется, мы сделали здесь вентиляцию, – не без гордости произнес гном. – Иначе тут было бы сыро и многие вещи попортились.
– Я могу взглянуть на вентиляционное отверстие? – попросил я, чувствуя, что хватаю удачу за хвост.
– Без проблем, – гном вновь потеребил себя за бороду.
Он показал отверстие, расположенное на противоположной от пустовавшей ниши стороне. Из него действительно поступал свежий морской воздух, пахнувший солью.
Я присел на корточки и стал разглядывать черный провал с непритворным интересом. Неужели, я знаю разгадку? Сейчас проверим.
– Дайте, пожалуйста, фонарик, – попросил я гнома.
Он снова что-то пробурчал, но все же согласился. В конце концов, я ведь действую именно в его интересах, не так ли?
Оказывается, масляный фонарь, освещавший комнату, может опускаться на специальной веревочке почти до самого пола. Скудного освещения вполне хватало для того, чтобы мне удалось проверить свою теорию.
Я направил свет от фонаря на вентиляционное отверстие и обнаружил то, что рассчитывал найти: две короткие шерстинки белого цвета, зацепившиеся за зазубренные края плохо обработанного отверстия, и маленькие точки-отпечатки на пыльной поверхности вентиляционной шахты, оставленные коготками небольшого существа. Теперь я точно знал, кто тут побывал.
– Здесь больше нечего делать, – сообщил я. – Давайте поднимемся наверх.
Глава 2
Я не стал говорить мастеру Тагу о своих догадках. Ему это не понравилось. Как же, деньги и большие заплачены, а тебя держат в неведении! Слово за слово, и в результате страсти так накалились, что я едва не остался без клиента, однако гном все же сумел взять себя в руки.
– Хорошо, Гэбрил, – проворчал он. – Теперь я знаю, почему у вас такое прозвище – Сухарь. Вы, на самом деле, очень черствый человек.
– Я тот человек, что пытается спасти вашу шкуру. Мне больше подойдет прозвище Последняя Надежда.
– Или Облегчитель Карманов, – хмыкнул гном, намекая на взятую плату.
Я пожал плечами и оставил особняк, выдолбленный в скале, чтобы повстречаться с Трещоткой. Если кто-то и мог посоперничать с Гвенни по степени информированности – то только этот парень. Кроме того, после общения со сварливым гномом я отчаянно нуждался в человеческом обществе.
Трещотка знал все: начиная с расписания дилижансов и заканчивая тем, что сегодня подадут на обед нашему дражайшему монарху. При этом в отличие от Гвенни, обладал весьма ценным свойством – продавал информацию, но никогда не спрашивал, как ей воспользуются.
Найти его можно было только в одном месте – на базарной площади, где у него имелась сапожная будка. Да-да, Трещотка был сапожником, однако настоящие деньги ему приносило другое занятие. Для меня у него открыт практически неограниченный кредит – дело в том, что мы росли в одном приюте, и я частенько спасал его от кулаков более старших и жестоких воспитанников. Потом он вырос в высокого нескладного малого с головой, похожей на облетевший одуванчик, служившей вместилищем самых обширных сведений обо всем и вся.
Народу на базаре всегда полно. Сегодняшний день не стал исключением. Пришлось пристроиться в хвост длиннющей очереди, передвигавшейся со скоростью контуженной улитки, иначе попасть на территорию торговых рядов не представлялось возможным. Сзади напирали, пихались локтями и наступали на пятки, я поневоле делал то же самое. До будки Трещотки я добрался помятым, как постель новобрачных.
Краска на будке высохла и облупилась. Я испытал жгучее желание поковырять ногтем выступившие бугорки, но потом решил, что мастер Таг не одобрил бы траты высокооплачиваемого (из его кармана) времени на подобные пустяки.
Будка у Трещотки работала по принципу «входите, люди добрые». Я указательным пальцем отодвинул фанерный лист, заменявший дверь, и зашел внутрь.
Трещотка сидел на табуретке, положенной на бок и ковырял шилом в подошве огромного башмака. На мой взгляд, обувь таких размеров должна принадлежать ограм, никак не меньше.
– Привет Сухарь! Значит ты уже все, отстрелялся или, может, того… – в зубах сапожник держал иголку с ниткой, поэтому о смысле сказанной фразы можно было только догадываться, но я все понял как надо.
– Привет Трещотка. Интересно, почему все думают, что я дезертир? У меня настолько испуганный вид: бледное лицо, бегающие глазки и все такое?
Трещотка выплюнул иголку и предложил мне другой табурет.
– Извини, я привык к тому, что ко мне редко приходят люди, не имеющие неприятностей с законом.
– Неприятностей у меня полно, но закон тут не при чем.
– Я слышал насчет неприятностей, – кивнул Трещотка. – Твоя остроухая на крючок к ребятам Толстого Али подсела, скоро ее подсекут.
– У тебя устаревшие новости, – заметил я, пытаясь устроиться на треклятом табурете как можно удобнее. – В субботу мы с крючка снимемся, и, кстати, Лиринна – не остроухая, она эльфийка.
– Эльфийка так эльфийка. Я ведь не со зла. Интересно, у них, эльфов, для нас тоже какое-нибудь прозвище придумано?
– Вряд ли. Мы недостойны. Для некоторых из этой братии мы слишком мелки, чтобы они соизволили придумать нам прозвище.
– Я тоже так думаю, – глубокомысленно произнес Трещотка. Иногда его тянуло на философию. На губах у него появилась самодовольная улыбка:
– Тебя когда уволили?
– Сегодня. Ты еще не в курсе?
– Как видишь – нет. А ты, я вижу, не успел увольнение обмыть и уже носишься по городу с высунутым языком.
– Выпивка никуда не денется.
– Если только другие раньше не доберутся, – вскинул и опустил взгляд он.
Мы посмеялись. Трещотка мог быть компанейским парнем, когда хотел.
– Так зачем ты пожаловал? – отсмеявшись, спросил он.
– Мне нужна информация.
– Я понимаю, что не починка обуви.
– Я ищу Болванчика.
– Это того, с крысой?
– А что, есть еще один? – удивился я.
За год службы в армии можно пропустить многое, но Трещотка развеял мои опасения:
– Да нет, конечно. Просто к слову пришлось. Он у нас уникальный тип.
– Да, болванов полно – Болванчик один. Трещотка стал покусывать большой палец левой руки – характерный признак того, что сапожник задумался. О его вредной привычке знали многие. На базаре ходила шутка, что свою информацию Трещотка высасывает из пальца, однако в этой шутке была только доля шутки. Непроверенных сведений сапожник не давал.
– Болванчик говорил, что отходит от дел. Его крыса заработала достаточно, чтобы обеспечить старику приличный пансион до самой смерти.
– Я сам не раз давал себе такие обещания, однако у меня ничего не вышло. Болванчик, скорее всего, врал или получил предложение, от которого не смог отказаться.
– Тогда ищи его на набережной. У Болванчика там свой дом.
– На новой набережной или старой? – спросил я.
– Ты что, с Луны свалился? – засмеялся Трещотка. – Конечно, на старой. На новой набережной теперь живут только жирные коты, нашему брату там делать нечего. Всю шушеру оттуда выгребли месяца три назад – спасибо мэру! Впрочем, ты же был в армии и ничего об этом не знаешь.
– Не скаль зубы! – буркнул я. – Значит, на старой набережной… А улицу, номер дома не подскажешь?
– Что ты! Какая улица, какой номер дома?!! Гэбрил, что с тобой сделала армия?
Я даже обиделся.
– Трещотка, я был там в последний раз еще в детстве. Если быть честным, ничего не помню, никаких деталей.
– Улица, номер! Эх, темнота! Там, на набережной, отродясь не было ни того, ни другого, – зашелся в очередном приступе смеха Трещотка. – Там просто дома без всяких улиц и номеров. Ты топай туда смело, мимо дома Болванчика все равно не пройдешь. Он намалевал во всю стену крысиную рожу. Ее, наверное, с того берега моря видно.
– Спасибо, друг, – поблагодарил я сапожника. – Сколько с меня?
– А, – махнул рукой тот. – Тебе по старой памяти бесплатно. Вот только обувь мне на починку не приноси – не советую!
– Договорились. Надеюсь этот совет тоже бесплатный?
Шутка Трещотке понравилась, он чуть было не захлебнулся от смеха. Расстались, как и полагается двум хорошим знакомым: с легким чувством на сердце и желанием встречаться как можно реже. У него была своя жизнь, у меня своя. Мы редко пересекались: один-два раза в году.
На старой набережной я бывал еще реже. Можно прожить тридцать с хвостиком лет в одном городе и никогда не побывать на всех его улочках и закоулках.
Набережных в городе действительно было две. К каждой примыкал небольшой жилой райончик. Старую набережную неоднократно размывало во время чересчур сильных приливов, и утлые домишки рыбаков, ремесленников и мелких торговцев уносило прямо в открытое море. Новую набережную строили основательней, с учетом уроков прошлых лет. Ее заковали в гранит, как рыцаря в панцирь, и обсадили деревьями. Считалось, что корневая система растений упрочнит береговую полосу. В результате получился довольно милый уголок, который быстро облюбовали богачи, а уж они-то постарались напеть мэру, чтобы он помог избавить квартал от бедноты.
Я давно не катался в кэбе, поэтому решил себя побаловать. Сразу за базаром располагалась стоянка, очевидно, на тот случай, если кто-то накупит столько, что не рискнет унести на своем горбу. На стоянке скучал одинокий кэб, и я прибавил ходу, пока его никто не увел. Увы, удача повернулась ко мне не лицом, а совсем даже противоположной частью. Пока я только набирал ход, этот кэб перехватил дородный усатый дядечка, заскочивший в него с ловкостью циркового акробата, вытворяя такие кульбиты, каким меня даже в армии не учили. Толстячок плюхнулся на сиденье, назвал кэбмену адрес, достал из кармана пиджачка газету и промчался мимо, бросая по сторонам торжествующие взгляды. Один из них, несомненно, предназначался мне.
Я не стал махать усачу рукой на прощанье, вместо этого присел на скамеечку, откинулся на спинку и стал ждать. Кэбы, что тараканы: там, где завелся один, непременно объявится и второй.
Сидеть и просто скучать я не умею, поэтому в голову сразу полезли мысли, в основном, о Лиринне.
Время – лучшая проверка для чувств. За год, отданный его королевскому величеству, я понял, что могу назвать свои чувства к Лиринне любовью. Нет, мне прекрасно известно, что о любви не принято говорить громко, потому что тогда это слово теряет блеск и становится похожим на фальшивую монету. Но наедине с самим собой я мог признаться, что скорее расстанусь с любой частью тела, чем с Лиринной. Эльфийка стала мне дороже всех на этом, а может быть, и на другом свете. Однако есть ли у нас двоих будущее?
Я – человек, она – эльфийка. Межрасовые браки между людьми и эльфами не поощряются, но ведь и не запрещаются, значит, какой-то шанс узаконить наши отношения все же имеется. Хотя я не уверен, что эльфийка захочет выйти за меня замуж. Да что уж там говорить: я вообще ни в чем не уверен! Любит ли она меня? Согласна ли променять молодость на сомнительное счастье просыпаться в одной постели с вечно угрюмым частным сыщиком, которого воротит даже от собственного отражения в зеркале?
А дом? Где мы будем жить? Я уже год не ступал на порог того дома, в котором когда-то прожил несколько не особенно счастливых лет с бывшей женой. Выглядит глупо, но я не мог пробыть в нем после развода больше пяти минут. Можно, конечно, его продать, но он пришел в такое запустение, что больших денег не выручить. В лучшем случае полученной суммы хватит на съемную комнатушку в самом захолустье столицы.
Деньги, деньги. Вечная больная тема. Жене никогда не нравились мои заработки, хотя я получал вполне прилично. Герцог Монтойский, у которого мне довелось служить телохранителем, был скупым в меру и знал, когда эта мера идет во вред. Время от времени он подбрасывал премиальные, а после того, как я заслонил его от арбалетной стрелы, увеличил мне жалованье в два раза. Но денег нам почему-то вечно не хватало. Увы, они самым загадочным образом испарялись уже через неделю. Я ходил с пустыми карманами, а жена в новых нарядах. Так продолжалось много лет.
Жена считала, что была рождена выйти замуж за миллионера и лишь по досадному недоразумению выскочила за неудачника. Она не любила заниматься домашним хозяйством, а на кухню заходила лишь по большим праздникам, потому что блюла фигуру. Мои друзья ей не нравились, она относила их к той же породе, что и меня, и советовала мне сменить круг общения. Любой мой поступок вызывал у нее раздражение. Когда надоедало в очередной раз доказывать, что я не верблюд – мы ругались так, что начинали лаять соседские собаки. Ночью они выли на Луну, и я порой хотел к ним присоединиться. Ирония судьбы заключалась в том, что три с половиной года назад супруга сбежала от меня, но не к миллионеру, а к обычному бродячему комедианту, колесившему по дорогам королевства на повозке с дырявой крышей.
Лиринна не походила на мою бывшую. Она другая и не только внешне. В ней есть внутренний свет и искренность, доброта и ласка, хотя при желании Лиринна способна стереть меня в порошок – папа Лигрель научил ее многим штукам. Иногда она кажется наивной, иногда я поражаюсь, насколько глубоки ее мысли. Она и неопытна, как любая девятнадцатилетняя девушка, и в то же время полна особой женской мудрости, позволяющей женщинам смотреть на нас, мужчин, свысока.
И самое главное: я старше ее на четырнадцать лет, это большая разница в возрасте. Когда мне стукнет шестьдесят лет и я обзаведусь вставной челюстью, она будет все еще молода, прекрасна и полна сил. Буду ли я ей тогда нужен?
Плевать! Мне тридцать три года, я мужчина в самом соку и готов свернуть челюсть любому, кто встанет на нашем пути. Мы будем счастливы – год, два, три, десяток или вечность. Я не собираюсь загадывать на будущее, но сдаваться не буду.
Я так погрузился в размышления, что даже не заметил кэба, остановившегося напротив моей скамейки.
– Мистер, вы собираетесь прокатиться или сидите здесь просто так? – вкрадчивый голос возницы вывел меня из заторможенного состояния.
– Да нет, – усмехнулся я. – Вас дожидаюсь, чуть было не заснул.
Кэбмен виновато вздохнул:
– Что делать? От клиентов сегодня просто отбоя нет.
– У меня тоже, – сказал я, забираясь в кэб. Рессора под ногой жалобно скрипнула.
– Надеюсь, твоя коляска не рассыплется по дороге?
– Что вы, мистер! На ней можно возить хоть бегемотов. Прокачу с ветерком.
– Хорошо, только помни, что я не бегемот, и вези аккуратней.
– Все будет в порядке. Держитесь крепче. Совет держаться покрепче был дан неспроста – до старой набережной мы не ехали, мы пусть низко, но все же летели. Раза два-три я приложился к потолку многострадальной макушкой, которой и так пришлось несладко в низких сводах особняка мастера Тага. Мое счастье, что я не страдал морской болезнью, иначе кэбмену пришлось бы после меня на часок позабыть о клиентах и вооружиться ведром и тряпкой.
Жители квартала, через который я проезжал в кэбе, пытались создать хотя бы иллюзию благополучия, поэтому фасады домов, выходящих на центральный проспект, еще могли похвастаться свежей побелкой, быстро выгоравшей на солнце. Сами дома походили один на другой как близнецы-братья: фантазия тех, кто их строил, не отличалась богатством. Они смахивали на большие пирамидки в два-три этажа, составленные из кубиков, причем, чем выше был этаж, тем все меньшей становилась грань кубического яруса, который его образовывал. Площадки, созданные плоской крышей, являлись основанием для следующего этажа и служили двориком для тех, кто жил на этом ярусе. Некоторые из двориков были превращены в курятники, оттуда раздавалось заливистое «кукареку» петухов и радостное квохтанье наседок.
Для удобства между длинными и узкими деревянными балкончиками, увитыми виноградной лозой, были перекинуты приставные лестницы. Пустые окна зияли чернотой провалов. Кое-где можно было увидеть лепные карнизы и прочие украшения. Но, как часто бывает в жизни, стоило только нырнуть в арки между домами, и глазам открывалась совсем другая картина, не похожая на показной лоск выбеленных фасадов.
Кэбмен наотрез отказался везти дальше. Он притормозил кэб и с виноватой миной произнес:
– Простите, мистер, я бы рискнул туда въехать только на плечах королевской гвардии. Здесь очень опасное место.
Я не стал заставлять его рисковать жизнью и покинул нагретое место в кэбе без лишней ругани и споров.
Основной город располагался на возвышении, а район, который в народе окрестили старой набережной, находился в низине. Пришлось спускаться по пыльной разбитой дороге. Палящее солнце напекало голову и наводило на мрачные мысли о здоровье. Я завидовал идущим навстречу рыбакам в широкополых рыбацких шляпах. Этим парням не грозил солнечный удар и его последствия.
Дом Болванчика я увидел где-то на полпути. Его действительно было невозможно спутать с остальными настолько же ветхими и старыми сооружениями, которые, впрочем, в этих краях считались, чуть ли не верхом роскоши.
В столице много опасных районов. Старая набережная входит в их число. Нет, не Трущобы, конечно, но на пришлых здесь привыкли смотреть искоса. Хорошо хоть до сумерек было еще далеко, иначе желающих проверить содержимое моего бумажника было бы больше, чем звезд на небе.
Не успел я ступить и двух шагов по мосткам, перекинутым через многочисленные, еще не успевшие высохнуть после последнего шторма лужи, как за мной уже замаячили две фигуры. Еще двое вышли наперерез, вынырнув из тени большого навеса, под которым рыбаки обычно складывали свой улов, перед тем как рассортировать. Кажется, я угодил в самую обычную мышеловку, однако окружившие меня типы не догадывались, что в их ловушку попала дичь гораздо серьезней, чем им представлялось.
Бандиты нагло ухмылялись. Они видели, что я безоружен и рассчитывали на легкую добычу. В таких случаях надо брать инициативу на себя. Я прекрасно понимал, чем закончится наша встреча, поэтому, не тратя время на лишние разговоры с известным результатом, налетел как коршун на парочку, перерезавшую дальнейший путь вперед.
Эти ребята никогда не служили в армии. Они были хороши в уличной потасовке, где им противостояли точно такие же неотесанные дурни, умевшие махать кулаками в воздухе или лупить дрекольем беззащитных противников. Но никто из них не продержался бы больше трех секунд в спарринге с самым дохлым из громил беглого Мясника, а, значит, я мог рассчитывать на победу.
У меня было немного времени. Четверо, пусть даже не обученных врагов, все равно представляли собой серьезную угрозу, поэтому я бил наверняка, так, чтобы вывести противника из строя с одного удара. Эта пара не захватила с собой ножей или кинжалов и прогадала: я не опасался нарваться на лезвие и мог позволить легкую небрежность движений, за которую любой из моих прежних сержантов-инструкторов устроил бы хорошую выволочку. Но инструктора остались там, в прошлом, и я мог не опасаться, что меня заставят сделать лишнюю сотню-другую отжиманий и приседаний. Жаль, мне так и не удалось взять у Лиринны дополнительных уроков клеста, однако того, что я умел благодаря армии, оказалось достаточным, чтобы вырубить сразу обоих.
Если враг превосходит в количестве, спасение – в быстроте движений. Парни физически не успевали реагировать на мои удары, а я не ведал пощады и не стеснялся грязных приемов. Удар ногой в пах, противник сгибается вдвое, и тогда я сильнейшим ударом колена отправляю его в нокаут. Сперва одного, потом другого. Быстро и эффективно.
Покончив, я резко обернулся и с самым угрожающим видом стал наступать на молодчиков, дотоле напиравших сзади. Они сразу потеряли ко мне интерес, даже забыли о том, что держали в руках большие разделочные ножи, словно я был куском говядины, а не живым, мыслящим человеком.
– Постойте, господин, – взмолился один из них. – Мы не собирались причинить вам вреда.
– Я не верю в сказки с самого детства, однако у меня сегодня хорошее настроение и не хотелось бы его портить. Проваливайте, пока я не передумал.
Парней не пришлось уговаривать дважды. Они исчезли быстрее, чем я досчитал до трех. Путь до дома Болванчика оказался свободным. Больше никого содержимое моего бумажника не интересовало.
Я не успел рассказать о Болванчике, хотя он достоин отдельного упоминания и вот почему: люди и крысы часто живут вместе, но очень плохо уживаются. Мы искренне ненавидим друг друга. Я насмотрелся и в мирной жизни и на войне много отвратительных вещей, однако до сих пор не могу глядеть на крыс без внутреннего содрогания. Нет, это не значит, что при виде серого длиннохвостого грызуна я запрыгну на ближайшую возвышенность и примусь истошно орать как зарезанный, но спокойно смотреть на этих флегматичных тварей с умными глазками-бусинками выше моих сил. Возможно, тому виной одно из старых воспоминаний, когда во время боя пришлось оставить раненного солдата в подвале дома, переполненного кишащими тварями. Когда мы вернулись, крысы успел выгрызть обессиленному солдату правый глаз, а он не мог ничего с ними поделать. Так и лежал с окровавленным лицом и плакал, а потом умер у меня на руках.
Крысы очень умные твари. Умные и плодовитые. Одна крыса приносит помет из семи-пятнадцати детенышей и способна рожать до восьми раз в году, а первые роды у самок вообще могут произойти в четырехмесячном возрасте. Наше счастье, что у крыс существуют неведомые нам механизмы регуляции численности, иначе эти серые создания заполонили бы весь мир.
Мы, люди, ненавидим крыс, они платят нам той же монетой. Крысы не раз приносили страшные болезни, от которых умирали тысячи несчастных людей. Эти твари часто опустошали хлебные амбары и закрома, обрекая на голодную смерть население городов. Наша история – история войны с орками, с эльфами, с такими же, как мы, людьми и с крысами.
Но Болванчик относился к крысам совершенно иначе. Вот уже лет пятнадцать его кормили и поили крысы, вернее, всего одна крыса-альбинос. Удивлены такой продолжительности жизни этого грызуна? Действительно, в среднем крыса живет до трех лет, но альбиносы исключение. Некоторые способны протянуть до четверти века, так что Болванчик мог рассчитывать еще лет на десять беспечной жизни за счет белого короткошерстого напарника.
Эльфы умеют ладить практически с любым животным, но против крыс их ухищрения бесплодны. Не помогают ни заговоры, ни особые слова. Крысы их просто не слушают. Возможно, эти животные такие же гордые и независимые, как эльфы.
Болванчик принадлежал к человеческому роду-племени, не наделенному особыми способностями, но все же сумел найти общий язык с крысенышем, которого нашел в полуобморочном от голода состоянии, спас, а затем выходил. Крыса оказалась на редкость смышленой, гораздо умнее и без того не отличающихся особой глупостью серых собратьев.
Каким-то образом Болванчик научился с ней разговаривать и даже сделал своей помощницей. Его ученица могла пролезть в любую дыру и утащить для любимого хозяина все, что он прикажет. Слушалась его беспрекословно. Услугами дрессированного зверька пользовались многие воры. Они платили деньги Болванчику, а тот науськивал своего партнера и ждал результатов.
Уверен, что в случае с похищением Ган-Ли из сокровищницы гнома не обошлось без Болванчика и его хитрого крысеныша-альбиноса. И у меня были доказательства. Кто, как не крыса, мог пролезть в вентиляционную шахту незамеченным и выкрасть статуэтку? Об этом явственно говорили оставленные белые шерстинки и следки крысиных коготков.
О талантах Болванчика и его напарника в крысиной шкурке знали немногие. Воры умеют беречь свои секреты. Если бы не мое шальное детство, проведенное среди домушников, вряд ли я сумел бы сделать то предположение, о котором сейчас говорю. Но мне в какой-то степени повезло. Я видел Болванчика и крысу в работе и знал, на что они способны.
Это случилось давно, в не самые лучшие дни моей жизни. Я сбежал из сиротского приюта, потому что не смог больше терпеть издевательств от воспитателей, половине из которых самое место было на каторге, и оказался на улице. Шла зима, голодная и холодная. Выбор у меня был простой – сдохнуть, как бездомная собака, или примкнуть к ворам. Я выбрал второе. Гильдия воров присматривала за беспризорниками лучше, чем королевская власть и благотворительные фонды вместе взятые. Во всяком случае, я не голодал. Моим учителем стал Косой, он и сейчас большой авторитет у воровской братии. С его помощью я стал домушником и научился обчищать чужие жилища, вынося деньги, драгоценности и ценные предметы. До сих пор помню свое удивление, когда наставник сообщил мне, что есть картины, которые стоят бешеных бабок. Я долго не верил его словам.
Однажды нам с Косым надо было проникнуть в богатый дом аристократа. Мы проведали, что этот тип не имел дела с магией. Это нам подходило. Нет ничего хуже магических ловушек, доставшихся дворянам и богатым купцам в наследство от древних магов.
Деньги обещали немалые и мы не смогли устоять, однако быстро столкнулись с трудностями. Понятно, почему хозяева дома не стали тратиться на услуги волшебников: замок на двери оказался слишком сложной конструкции, его не брала ни одна отмычка. Руки у нас опустились.
Однако наниматель непременно настаивал на том, чтобы мы обчистили именно этот особняк. Тогда Косой привел Болванчика. Парень сразу показался мне не от мира сего. Он разговаривал со своим крысюком, как с человеком, гладил по короткой дрожащей шерстке и что-то нашептывал на ушко. Потом мы запустили крысу в открытое окно.
Она проникла в особняк, разыскала связку ключей и притащила к нам, дальнейшее было делом техники. Наниматель получил то, что искал, а мы свои денежки, правда, пришлось поделить сумму на три части. Болванчик за оказанные услуги брал немало.
Если бы крыса в хранилище гнома была аккуратней, никто бы даже не догадался о гостье, пробравшейся в тщательно охраняемое помещение и утащившей талисман гномов.
Я понимал, что, скорее всего, Болванчика в очередной раз наняли, но он мог вывести на заказчика. Если бы захотел, конечно. Я терпеть не могу пыток, хотя знаю, что в умелых руках они могут оказаться весьма действенными. Ни контрразведка, ни полиция ими не брезговали, а вот я не мог.
Однако если Болванчик заартачится, на него всегда можно навести гномов, а уж они найдут способ разговорить даже каменную статую, не то что упертого крысиного дрессировщика. Но мне бы хотелось добиться от него признания совсем иными методами.
Если у Болванчика есть голова на плечах, он должен понимать, что ссориться с гномами ему не с руки. Вспыльчивых ребят на коротких ножках не удержит никто, особенно в тех случаях, когда речь заходит о семейных реликвиях. Гномы очень щепетильны, щепетильней даже, чем закостеневшие в привычках и традициях эльфы. Что тогда будет с Болванчиком и его ручной крысой, лучше не спрашивать.
На улице было пусто. Нестерпимая жара загнала всех по домам. Должно быть тем парням, которых я отправил в нокаут, не сладко сейчас под палящим солнцем. Вряд ли о них кто-то позаботится, разве что карманы вывернут.
Я вытер пот с лица и постучал в дверь. В ответ тишина. Попробовал еще раз.
– Эй, хозяин, есть кто дома?
Молчание.
Может быть, Болванчик выгуливает крысу на улице? Я слышал, что она порой бегает на поводке как собачка. Но почему дверь не заперта? Этот квартал не славится честностью обитателей, здесь вор на воре сидит и вором погоняет. Местные любители того, что плохо лежит, конечно, могут вынести дверь даже с рамой, но облегчать им старания и оставлять дом открытым – верх глупости. Болванчик еще не успел впасть в старческий маразм, значит, здесь что-то не так.
Я оглянулся по сторонам и убедился, что до меня никому нет дела, затем шагнул за порог и почти сразу же остановился как вкопанный.
Ставни окна, выходящего на двор, были распахнуты, а по пустой комнате гулял ветер, гоняя накопившийся мусор из угла в угол. Хотя насчет пустой комнаты я погорячился. Ее хозяин лежал на топчане, сделанном из корабельной сосны, поверх которого стопочкой были сложены тюфяки, набитые соломой. Тюфяки пропитались кровью, вытекавшей из раны на горле Болванчика. Дрессировщику перерезали горло, почерк свидетельствовал, что бедняга пострадал от руки наемного убийцы. Они любят расправляться со своими жертвами таким кровавым и эффектным способом. Кто-то заметал следы и убрал Болванчика как отслужившего свое. Вот так оно в жизни и бывает – был человек и весь вышел.
Многообещающая ниточка прервалась. Горячий след привел к трупу. Я вновь был отброшен в расследовании к тому месту, с которого начинал. Что делать дальше? Опрашивать мастера Тага о его врагах? А вдруг у него их миллион?
Я присел на краешек топчана и внимательно посмотрел на лицо Болванчика. Оно не выражало ничего – ни страха, ни испуга, сплошное спокойствие, ставшее теперь вечным. Очевидно, дрессировщика зарезал тот, кого он знал и кому доверял. Болванчик был стреляным воробьем и не позволил бы убить себя первому встречному.
Я накрыл тело одеялом, сшитым из лоскутков, встал и собрался к выходу. Больше здесь делать нечего. Внимание привлек негромкий писк и шебуршание. Кто-то хватал за штанину чем-то похожим на рыболовные крючки. Я посмотрел вниз и столкнулся с умным взглядом крысы-альбиноса. Инстинктивно захотелось отбросить ее от себя носком башмака, но я все же сумел с собой совладать.
– Что тебе нужно? – Мой голос дрожал, хотя я знал, что передо мной всего лишь грызун, с которым справлюсь в два счета. В памяти снова всплыл образ того солдата, которого загрызли серые твари. Я даже передернулся.
Крыса смотрела с таким умоляющим выражением на мордочке, как будто я мог ей чем-то помочь. Кажется, она что-то держала во рту между маленькими острыми зубками.
– Извини, – я развел руками, – твой хозяин мертв. Я опоздал, его убили. Перерезали горло и оставили истекать кровью.
Крыса снова пропищала, потом аккуратно положила к моим ногам предмет, бывший в зубах. Что бы это значило? Тварь гораздо умней, чем кажется.
– Хочешь, чтобы я взял? – спросил я.
Крыса утвердительно пискнула. Тогда я наклонился и поднял предмет. Им оказался маленький кусочек ткани с рваными краями. Крыса явно отхватила его зубами, но от чего? В голове мелькнула шальная мысль:
– Эта вещь принадлежала убийце?
Читать бесплатно другие книги:
