Бей врага в его логове! Русский десант в Америку Морозов Владислав
Пока ехали, я в сгущающихся сумерках глядел на зарево над горизонтом и размышлял. Задание, ради которого нас сюда прислали, мы, честно говоря, не выполнили. Искомых автоматических боевых систем не удалось ни обнаружить, ни захватить. Зато при этом мы нашли нечто новенькое, в лице этих трясущихся у нас на броне покойников (которые вместе с ранее увезёнными медиками в Луанду трупами гражданских теперь были вообще единственным реальным доказательством прошедшей американской операции), но это не имело никакого отношения к автоматам вообще и боевым киберсистемам в частности. Детально обследовать эти трупы на предмет вскрытия и обнаружения новых законов природы, конечно, надо, но что толку? Наша неистовая Данка (она же подполковник Голяк) и те, кто ею руководит, дёргая за верёвочки или ещё какие интимные места, за эти дела, я так чувствую, по головке не погладят.
По идее, пиндосы всё сделали верно. Если бы я вовремя не догадался, мы, а также эта ангольская бригада в полном составе попали бы под крутой атомный замес и почти наверняка обратились бы в пар и пепел. В таких случаях счёт идёт на минуты, при условии, что вовремя сообразишь. Кстати, местные наши советники (да и мои подчинённые, кстати, тоже) почти наверняка не догадались бы, что по ним вов-вот ёб…, в смысле ударит, нечто нехорошее. Но на то мы всё-таки и считаемся штурмовыми сапёрами, раз уж во всякой взрывной фигне смыслим больше, чем кто-либо в нашей армии. Кстати, многие знают, но не все верят, что сейчас в Российской армии почти каждый командир бригадного или дивизионного уровня имеет в своём непосредственном подчинении тактическое ядерное оружие и может применять его по своему усмотрению, сообразуясь с текущей обстановкой. Например, у нас в бригаде нет атомных снарядов или миномётных мин (не говоря уже о тактических ракетах, артидивизион у нас не шибко крупнокалиберный для этого), но зато на складе лежит пяток ядерных фугасов. Правда, наши командиры ядерное оружие применяют крайне редко, поскольку потом приходится писать многостраничные рапорты-оправдалки с объяснением всех своих действий, за которыми обычно следуют нервомотательские проверки. Как с этим обстоит у америкосов – фиг его знает…
Но, как оказалось, ещё не всё закончилось. Уже в почти полной темноте на полпути к Луанде мы получили команду остановиться и на двадцать минут вырубить рации и вообще всё электрохозяйство. Мы остановились и, вырубив фары, некоторое время наблюдали в бинокли, как в синей тропической ночи, где-то очень далеко над океаном, в стороне от зарева горящих джунглей, взлетают в небо какие-то длинные цветные зарницы и лопаются неяркие вспышки. А потом где-то за горизонтом вдруг полыхнуло ослепительно-белым светом и до нас докатился далёкий гул ядерного взрыва. То же самое, что и накануне днём в Мбанге, только на значительно большем расстоянии.
Как я узнал потом, наши всё-таки решили не оставлять американскую акцию безнаказанной и, пользуясь случаем, отработать нетипичную боевую задачу в реальных условиях. Заблаговременно занявший положение боевого дежурства над Африкой старый добрый, из числа благополучно переживших все катаклизмы собратьев, Ту-95МС, получив соответствующую команду, выпустил в сторону американской эскадры три крылатые ракеты. Ракеты, разумеется, были из числа не самых новых, а вот их «начинка» местами была довольно оригинальная. Одна из них, выпущенная первой, несла самый обычный заряд ВВ. Две других, которые покинули носитель три минуты спустя с интервалом в сорок секунд, несли куда более хитрые боевые части. Вторая ракета была снаряжена новой, ещё экспериментальной, импульсной боеголовкой, а третья содержала тактический ядерный заряд.
Вроде бы там всё происходило примерно так – первая ракета была своевременно обнаружена ПВО американских кораблей и успешно сбита. Как раз в этот момент произошёл подрыв боевой части второй ракеты, который их ослепил и оглушил – электромагнитный импульс от этого взрыва начисто вырубил все «глаза и уши» американской эскадры. После чего в непосредственной близости от кораблей сработал ядерный заряд третьей ракеты.
Детально проверить результаты этого удара наши, разумеется, не смогли. Любого разведчика пиндосы сбили бы на дальних подступах. Но две отметки кораблей после удара однозначно исчезли с экрана радаров. Правда, наиболее крупные корабли, включая «Замволт», вряд ли сильно пострадали от взрыва, но зато и они сами, и их команды подверглись серьёзному воздействию проникающей радиации. Как говорится – каку за сраку…
Поскольку предполагалось, что ответный удар нанесли ангольцы, можно было ожидать ядерный удар по Луанде, но его так и не последовало. Похоже, все всё правильно поняли и решили, что продолжать банкет далее не стоит.
Более того, как потом оказалось, об этом локальном обмене ядерными ударами у нас, в России, кроме непосредственных участников операции (наша группа, советники в Анголе и пилоты Ту-95) знали только несколько десятков человек в высоких штабах. Думаю, и американцы у себя эту акцию не особо афишировали. Вот они, преимущества (или недостатки, кому как больше нравится) дивного нового мира, где уже нет глобальных информационных систем и любое событие более невозможно наблюдать в режиме реального времени (как это было ещё относительно недавно)…
В Луанду наша колонна въехала глубокой ночью. В городе, видимо из опасения по поводу возможного ракетно-ядерного удара, вырубили электричество. Светомаскировка стояла – хоть глаза выколи, как у того лилового негра из песни Вертинского в ж… Где-то в городе, как обычно, стреляли одиночными и выли сирены. Всё как всегда.
На первом посту у въезда в Луанду нас уже ждал изрядно перенервничавший и оттого как-то сбледнувший с лица (как я позже рассмотрел) Аргеев. По его недовольной физиономии было видно, что ему эта головная боль с большой стрельбой и ядерным оружием на фиг не сдалась.
Когда мы добрались до освещённого консульского квартала (уличное освещение здесь вырубили, а вот в остальном опасность воздушного нападения была демонстративно проигнорирована), я потребовал от него как можно быстрее заняться нашими ранеными и обследовать личный состав на предмет радиации и прочих пакостей, а также срочно связать меня с Вышеградским, если он, конечно, успешно добрался до столицы.
Как оказалось, госпиталь располагался в том самом, охраняемом посольском квартале, и Вышеградский успешно добрался и уже вовсю суетился в этом самом госпитале.
Приехав в госпиталь, я отправил раненых к хирургам, убитых (нашего и обоих пиндосов) в морг, а всех прочих – на тщательное обследование. Эскулапы осмотрели и мои повреждения.
– Гематомка у тебя, майор, но рёбра целы, – сказал молодой армянистый медик отечественного разлива по фамилии Налбандян (это было написано на карточке, болтавшейся у него на груди), меняя мне повязку на плече. – Легко ты отделался.
Все прочие тоже пострадали не сильно, подозрений на облучение или инфекции не было, видимо, мы всё делали правильно. Поэтому раненых я отправил отдыхать в палаты, под присмотр специалистов, а остальному личному составу велел чего-нибудь пожевать и идти спать в отведённое Аргеевым помещение на втором этаже консульства. Аргеев вообще развил бурную деятельность, его люди даже успели облить наши стоящие во дворе БРДМ дезактивационной жидкостью согласно утверждённой уставом методе.
Я едва успел натянуть свой грязный комбез, как ко мне в перевязочную явился искомый мной Вышеградский. Вид у него был донельзя деловой (по уши обрызганный кровищей), поскольку явился он прямо из прозекторской, где последние несколько часов вскрывал свои трофеи.
На мой вопрос, как там дела с теми трупами, он только отмахнулся, сказав, что ничего радикально интересного, хотя предполагавшийся им в качестве причины смерти тех гражданских цианид в аэрозоли практически подтвердился. Точнее ему мешает сказать слабая лабораторная база здешнего госпиталя. В идеале надо везти материал в Россию и там продолжать исследования.
Выслушав это, я попросил его оперативно вскрыть и осмотреть труп того пиндоса, который больше пострадал.
– Это которого? – уточнил Вышеградский с заметным профессиональным интересом. Про привезённые трупы он был уже в курсе, но мелких подробностей ещё не знал.
– Наумыч, мы привезли с собой двоих. Вскрывать целесобразнее того, у которого снесено полчерепушки. Он всё равно имеет непрезентабельный вид, поскольку весь в дырках. И вскрыть его надо срочно.
– Какого буя такая срочность? Не терпится?
– Наумыч, если бы только ты видел, как он пёр на наш огонь из восьми стволов, как танк…
– От него, майор, что, пули отскакивали?
– Отнюдь, но он упал и перестал стрелять по нам только тогда, когда ему вышибли мозги. В центр лобешника, из снайперской винтовки…
– Ладно, сделаю, – сказал Вышеградский рассеянно, изобразив некоторое удивление, и добавил: – Заманала меня эта говносраная Ангола со всеми её погаными сюрпризами. У меня от этих местных реалий уже натурально крыша едет…
После этого разговора я наконец отправился спать в комнатушку рядом с кабинетом Аргеева.
Правда, особо не спалось, лезла в голову всякая дребедень. Так что, когда под утро меня растолкали, я и не смог вспомнить, спал ли я вообще.
Оказалось, Вышеградский просил меня срочно зайти к себе. Переодевшись в оставленный Аргеевым чистый солдатский камуфляж местного образца и нацепив на него снятый с моей повреждённой «Саламандры» гвардейский знак, я наскоро умылся и поковылял в госпиталь.
Разговор состоялся в небольшой ординаторской при госпитальном морге, где воняло тленом и дезинфекцией, при свете тусклых кварцевых ламп.
Вид у Вышеградского был довольно-таки озадаченный.
– Ну и как оно? – спросил я его.
– И не спрашивай, майор. Лучше бы ты мне его вообще не привозил. Чушь какая-то. Одни вопросы, а разумных ответов нет. В этом твоём жмуре оказалось двадцать шесть пулевых ранений, из них четыре сквозных. И штук восемь из этих двадцати шести дырок – явно смертельные. Я даже во времена бандитских разборок девяностых такого не видел, хотя уж тогда-то насмотрелся всякого… И это ещё не всё, поскольку у него в крови обнаружилось до чёрта амфетаминов, вроде бемитила, диссоциативы типа фенциклина или кетамина, нейролептики и повышенное содержание аминокислот…
– А чуть попроще?
– Если проще, этого вояку накачали под завязку разными хитрыми средствами, гасящими боль, нарушающими сознание и повышающими работоспособность. И всё в лошадиных дозах. Добровольно никто себе такие препараты вводить не будет, даже если он конченый наркоша…
– Это почему?
– Потому что в таком сочетании вся эта химия почти неизбежно вызовет очень красивые глюки, плавно переходящие в клиническую смерть, поскольку сочетание там местами совершенно несочетаемое. Человека от такого должно колбасить так, что он будет лежать пластом и пускать счастливые слюни, а уж никак не бегать и стрелять. Что за «медицинский гений», типа доктора Курпатова, придумал такую методику, мне совершенно непонятно. У нас до такого разврата точно не доходили, а то я бы знал. К тому же пустой чуть ли не досуха желудок в сочетании со следами многочисленных инъекций показывает, что его уже давно питали внутривенно, ну, или в лучшем случае какими-нибудь пилюлями. При этом его организм сильно истощён и имеет признаки лучевой болезни…
– И что?
– И ничего. Я не хочу делать преждевременных выводов, но, по-моему, всё это очень серьёзно и это не наш с тобой уровень. Поскольку, пока ты, майор, спал, пришёл категорический приказ с любимой Родины – вскрытие прекратить, все материалы засекретить. К нам уже летит самолёт со специалистами, которые заберут и трупы, и все наши материалы по вскрытию. Дальнейшие работы будут вести уже они, и все вопросы к ним…
Кстати, тебе настоятельно рекомендовали встретить их лично, вот с ними и можешь обсудить дальнейшее. А я, пожалуй, пойду посплю…
– Ладно, – ответил я. – И на том спасибо…
А что мне ещё оставалось?
Пришлось идти к Аргееву, который одолжил мне «Лендровер» и своего офицера связи в чине лейтенанта, со смешной фамилией Картошкин в качестве водилы – сам я этот, с позволения сказать, город не знал и вряд ли добрался бы до аэропорта самостоятельно. Да и левое плечо болело. Сам Аргеев, судя по его подавленному настроению, встречаться с этими нежданно нагрянувшими «ревизорами из Петербурга» явно не хотел.
Наш путь снова лежал по практически пустынным утренним улицам ангольской столицы. И опять где-то вдалеке стреляли и выла сирена…
На въезде в аэропорт стояли прежние полуодетые вояки местного разлива, предельно бессмысленного облика. В стороне торчал и уже знакомый мне нелепый броневик «Касспир» – шляхтичи из его экипажа, видимо, отирались где-то неподалёку. В баре, надо полагать. Видать, судьба у них такая – в лучшем случае обеспечивать чьи-то фланги, а в худшем – стеречь тылы.
Нас пропустили без вопросов – пропуск на ветровом стекле гарантировал проезд всюду. Правда, ждать нам пришлось довольно долго, и лейтенант Картошкин вульгарно заснул на заднем сиденье машины.
Только часа через два в небе загудело и засвистело, а потом на полосу сел и зарулил поближе к нам Ил-476 (однотипный аппарат, который привозил нас, разумеется, давно улетел, забрав кое-кого из медиков и персонала нашего посольства). Севший самолёт выглядел куда интереснее – в размытом, двухцветном сером камуфляже (из опознавательных знаков только малюсенький номер и надпись «ВВС России» на киле). На носу торчит штанга для дозаправки в воздухе, на фюзеляже и под крыльями видны какие-то хитрые антенны и контейнеры, может, рэбовские, а может, и чего посерьёзнее. Крутой спецборт, короче говоря. Серьёзные люди прилетели, однако, раз используют навёрнутый аппарат последней модели.
Достаточно быстро опустилась грузовая аппарель и открылись боковые двери грузовой кабины.
А потом я увидел, что ко мне идут пятеро.
Во главе процессии я не без удивления обнаружил нашу Мадам Подпол, также известную в узких кругах ограниченных людей как подполковник Данка Голяк. Похоже, мы с ней теперь практически неразлучны, как Чип с Дейлом или медсестра Спивакова с больным Джабраиловым…
Она, как всегда, являла собой образец бизнес-леди из прежних времён. Прямо-таки верх элегантности. Аккуратная причёска, туфли на тонкой шпильке, тёмно-синий костюмчик, с короткой и узкой юбкой, белоснежная блузка и тёмные очки. На плече сумочка, в правой руке кожаная (и кожа как бы не натурально крокодиловая) папка.
За ней следовали две спортивного вида девки помоложе и значительно выше её ростом. Одна брюнетка, вторая неестественно огненно-рыжая, одеты и обуты точно так же, как начальство, в руках металлические кейсы.
Замыкали шествие два явных бодигарда в тёмных очках. Костюмы того же оттенка, что и у прибывшего женского контингента (да где в мире сейчас найдёшь контору, чтобы там подбирали одежду в тон?), галстучки, короткие пистолеты-пулемёты. Ещё четверо похожих жлобов незамедлительно выбрались из самолёта и заняли позицию вокруг него. Не, серьёзные ребята, прям какие-то «люди в чёрном», мля…
Цокая каблучками по бетонке, Мадам Подпол наконец приблизилась ко мне. Я сидел на подножке «Лендровера» и откровенно зевал, глядя на всходящее солнышко.
– Здравствуй, майор. Рада, что ты жив.
– И тебе, как говорится, не хворать, Дана Васильевна. Я-то жив, а вот твой долг к мёртвым неуклонно увеличивается, поскольку вчера здесь неизвестно во имя чего полёг рядовой Лёха Сулимов, парнишечка двадцати лет.
– Он с нами в Сербии был?
– Нет, из тех, кто тогда был в Сербии, со мной только Рустик и девчонки. Остальных ты не знаешь.
– Они живы?
– Да живы, фиг ли им сделается. Хотя, а с чего это ты тут какие-то различия делаешь? Для меня все подчинённые в критической ситуации равны. Кстати, пал наш Сулимов смертью храбрых, судя по всему, зря, поскольку задание твоё мы не выполнили и, более того, понесли потери. Даже на мне, как видишь, камуфло с чужого плеча, поскольку своё всё в грязи и кровище – я и сам вчера две пули схлопотал. Было бы у меня от природы или от бога чуть меньше везения или кольчужка потоньше – лежал бы я сейчас на полке в местном морге… Да ещё и с какими-то натуральными зомби столкнулись…
– Я про это в курсе, майор. Всё вы сделали правильно. И задание выполнили, и жертвы не зря…
– Опаньки… Это как так?! Ты же, если вспомнить Сербию и Северную Корею, занималась исключительно боевыми железками?! А эти «универсальные солдаты» из мяса и костей здесь при чём?!
– Я, по-моему, говорила, что занимаюсь автоматическими боевыми системами. А это понятие весьма широкое. Или ты всерьёз думаешь, что биологические боевые автоматы, они же биороботы, сюда не входят? Более того, это как раз наше самое приоритетное направление…
И здесь я мысленно матюкнулся, поскольку осознал, что нас всех, похоже, опять пользанули втёмную. И на сей раз мы, похоже, добыли как раз то, что неистовой Данке было нужно.
– Поехали, – сказала она. – Показывай дорогу. А то у нас времени мало…
Из чрева «ила» между тем выехал вместительный защитно-зелёный спецфургон – по-моему, что-то среднее между армейским КУНГом и реанимобилем. И мы поехали.
А уже через три часа мы со всем личным составом погрузились в «ил» и взлетели, увозя ангольскую грязь со своих подошв в снежную российскую зиму. Прощай, Южная Африка, вместе с дядюшкой Крюгером генералом Де Ла Раем и прочей романтикой, периода англо-бурской войны из времён королевы Виктории. Век бы тебя больше не видеть…
Ну а дома наш боевой выход имел весьма неожиданное продолжение. Даже наш суровый, видавший буквально всё комбриг изволил удивиться тому, что наше, скупое до омерзения на любые поощерения военно-чрезвычайное руководство сочло возможным отметить сразу восемнадцать человек. Столь массовых награждений в истории нашей бригады ещё никогда не было.
Через месяц, на 23 февраля, как обычно в этот день, было общее построение, которое вдруг оказалось совсем необычным. Потому что во время этой церемонии нам, то есть всем тем, кто летал в Анголу, перед строем бригады вручили ордена (этот двухстепенной орденок армейские шутники именуют «За безрассудную службу» или «За непоправимый вклад в нашу победу»). У меня это был второй такой орден. Первую степень я получил на заре своей армейской службы. За то, что сначала не дал взорвать местным взбунтовавшимся полудуркам стратегический мост через приток Волги (река называлась, кажется, Большой Мокроус) у Подласовки, а спустя трое суток взорвал-таки этот мост, но уже вместе с теми самыми полудурками, которые побежали из своего городишки, щедро обработанного авиацией с помощью чего-то кассетного и зажигательного. Потому что приказ есть приказ. А позже кто-то рассказывал мне, что потом кому-то там дали аналогичный орден за восстановление этого моста…
Для всех остальных это были первые в их карьере ордена, а для некоторых – вообще первые в жизни награды. Особенно были удивлены и, я бы даже сказал, растроганы наши рядовые, Светка Пижамкина и прослуживший у нас в бригаде без году неделю Симонов.
Даже погибшему Сулимову присудили такой же орден посмертно. Более того, Машке Тупиковой кроме ордена присвоили-таки очередное воинское звание. Теперь она была старший техник-лейтенант. Как в том анекдоте – пошла наша Маша в лес по грибы, зашла в кустики пописать, встретила медведя, заодно и покакала…
Наш вечный старлей Жора Старшой потом был из-за этого просто вне себя, нажрался в хлам, подрался во время очередной самовольной отлучки и, как обычно бывало с ним в таких случаях, сел на «губу».
Ну а потом сначала всей бригадой, а потом в более узком кругу отмечали праздник и всё сопутствующее ему. Пели на мотив песенки крокодила Гены про ракеты, которые медленно улетают вдаль, унося свой ядерный заряд, про хлор-циан, который скатертью-скатертью стелется и забирается под противогаз, и про то, что каждому-каждому в лучшее верится, если взрывается ядерный фугас.
Ритуально, с помощью котелка со спиртом, пущенного по кругу, обмывали ордена. А Машка Тупикова, опять-таки ритуально, доставала свои звёздочки зубами со дна гранёного (17 граней, дизайн Веры Мухиной) стакана, наполненного той же жидкостью. Две звёздочки – два стакана, всё как положено.
Я, сидя за столом, ловил на себе практически влюблённые взгляды пацанов и девок и слегка грустил. Поскольку только я один понимал, что ничего ещё не кончилось, а эти награды означают, что дела начинают раскручиваться всерьёз, и наши ордена – это, вероятно, только аванс. Так сказать, цветочки, за которыми очень скоро последуют и ягодки…
При расставании со мной неистовая Данка всё-таки обмолвилась мимоходом: весной – летом готовьтесь-таки в Канаду, ребята…
Впрочем, кое-какие не шибко хорошие вещи начали происходить значительно раньше…
Глава 2. Мины ждут своего часа. Сапёрная ошибка
Но мёртвые, прежде чем упасть, делают шаг вперёд…
Н. Тихонов. «Перекоп»
Ближайшее будущее. Начало 2020-х. Россия. Быв. посёлок Песчаноперекопск. Побережье Каспийского моря, недалеко от бывшей госграницы. Середина весны
День был как день, да и служба вполне рутинная, обычная для сапёра.
Я в составе неполной сапёрной роты в очередной раз участвовал в сопровождении колонн, которые доставляли партии свежих боеприпасов для местной мотострелковой бригады через слабо населённые места, красиво именуемые ныне «пустошами», от ближайшей ветки ещё действующей железной дороги. Часть грузов потом шла дальше – на передовые, приграничные опорные пункты, где сидели, зачастую в режиме полной или частичной осады, отдельные взводы и роты.
Отвечали мы, как обычно, за сохранность боеприпасов (хотя чего за неё отвечать – к примеру, снаряды особо крупных калибров и ракеты для РСЗО всё равно перевозились в соответствии с предписанными правилами, то есть без взрывателей) и инженерную разведку местности.
Собственно, командовал ротой капитан Артёмов, а я участвовал в этом боевом выходе по вполне обычной для меня причине – надо было давать дисциплинарную, психологическую и прочую оценку как командиру роты, так и части её личного состава. А делать это, сидя в кабинете, я не люблю, про это вся наша бригада давно знает.
Непосредственное сопровождение и охрану осуществляли хозяева и получатели груза, то есть мотострелки.
Мы шли на двух газовских «Тиграх» и одном специально оборудованном БТР-80, мотострелки – на четырёх БТР-80А и трёх «Уралах» с бронекоробками в кузовах. А всего в колоннах штатно было по тридцать пять – сорок грузовиков с боеприпасами.
На сегодня это была уже вторая наша ездка.
Степь вокруг, несмотря на тёплую апрельскую погоду и некоторое оживление пейзажа (редкая травка зеленеет, небо голубеет, то да сё), как-то не радовала. В этих краях вообще мало радостного, до побережья Каспия километров двадцать, а дальше начинается и вовсе «дикое поле» – то, что осталось от Ирана, да бывший Казахстан, где до сих пор бродит непонятно кто. Фатально малолюдно здесь стало Долгой Зимой, и с тех пор кое-какое остаточное население этих мест откровенно прозябало, очагово размещаясь по отдельным хуторам и посёлкам. Даже непонятно, чьи банды сюда забирались крайне редко, поскольку поживиться тут было решительно нечем – что полезного мелкий курбаши может поиметь с каких-нибудь нищих пастухов или рыбаков?
И всё равно нам приходилось довольно часто останавливаться и осматривать разные попадавшиеся в придорожных канавах подозрительные предметы, поскольку вероятность проникновения сюда мелких групп или отдельных боевиков-исламистов, обошедших армейские кордоны и минные поля, аналитиками в высоких штабах всё-таки не исключалась. Они вообще всегда много чего не исключают, вот только это не сбывается ни фига, как гадание на кофейной гуще или метеосводки…
При этом ни одной реальной мины или фугаса мы пока категорически не обнаружили. Это не то чтобы настораживало, но всё-таки несколько нервировало. На войне, если долгое время тихо, потом в какой-то момент вдруг становится невыносимо громко и жарко.
В этом рейсе в кузовах сопровождаемых грузовиков лежали ящики с грузом каких-то крутых химических боеприпасов нового поколения – снарядов для гаубиц и реактивных установок, – и всё шло вроде бы штатно.
И только на выезде из этого, практически нежилого уже Песчаноперекопска колонна вдруг встала. С шедшего головным нашего БТР-80 Артёмов передал об обнаружении очередного подозрительного предмета. Можно на какое-то время остановиться, заглушить двигатели и покурить бамбук. Как говорили когда-то железнодорожные пассажиры – сигареты-спички-колбаса-яички…
Я решил немного размяться и, поправив ремень автомата на плече, вылез из нашего «Тигра» на дорогу. Командир экипажа сержант Несвижин со своими водилой, пулемётчиком и ещё тремя бойцами предпочёл не покидать «коробку» и перекурить, не сходя с мест. Запрещать им это я не стал.
Желтоватая пыль из-под колёс наконец осела. Вокруг дороги, на сколько хватало глаз, торчали практически сплошные одноэтажные руины, правда, следов каких-то боёв не наблюдалось. Похоже, этот Песчаноперекопск был просто покинут жителями, и постройки, как это обычно бывает в отсутствие людей, быстро и фатально пришли в негодность.
Наш «Тигр» замыкал первую часть колонны, растянувшейся вдоль брошенных и полуразрушенных домов, сараев и заборов этого бывшего посёлка. Впереди нас метрах в пятидесяти маячил крытый «Урал», метрах в тридцати позади стояли два пехотных БТРа. Водители заглушили двигатели, и техника замерла в ожидании, в почти полной тишине.
По идее, опасаться нам было особо нечего. Свежих сведений о каких-либо бандгруппах, действовавших в этом районе, не было уже давно, а какие-то невнятные признаки жизни, по-моему, присутствовали только в парочке стоявших далеко на отшибе домов, мимо которых мы только что проехали и которые остались позади нас, на северной окраине.
Почти полная тишина длилась недолго – залязгали люки и двери, личный состав полез с брони, пехотные офицеры начали командовать, расставляя вдоль колонны дозорных, к весеннему небу потянулись многочисленные табачные дымки.
Я некурящий, и мне несколько проще жить, поскольку курево сейчас – это неслабая проблема. С падением глобальной экономики с табаком стало, мягко говоря, плохо. Пайковое курево в последнее время выдавалось почти исключительно или махоркой в пачках, или поганого качества папиросками, довоенные сигареты известных когда-то брендов встречались в пайках только высших офицеров и генералов. Нормы отпуска табака были не особо большие, и заядлым курильщикам приходилось туго. Они крутились и так и сяк, обычно выходя из положения при помощи обмена консервов из сухих пайков на домашний самосад у местных бабулек на городской толкучке. Выменять на той же толкучке нормальных сигарет уже давно было практически нереально. А если они и попадались иногда, это почти наверняка оказывался «хабар» из сильно заражённых мест, и курить такое мог только полоумный…
Консервы сейчас, кстати говоря, тоже выдают почти исключительно в виде сухпайков и НЗ при боевых выходах, и зажать банку-другую получается далеко не всегда. Вообще, снабжение в последнее время зачастую «натуральное» – зря, что ли, даже у нас в бригаде своё обширное подсобное хозяйство? Родина нынче исправно снабжает боевой техникой (не всегда новой), патронами и горючим (иногда с перебоями). А вот насчёт жратвы каждый сейчас вертится как может, даже в армии…
Я посмотрел на экипаж «Тигра», который увлечённо вертел самокрутки, высыпая табак на бумажки из сигаретной пачки, в которой когда-то, очень давно, лежали «Лаки Страйк», прикрыл дверь броневика и огляделся.
Всё вокруг выглядело тривиально и почти скучно. Возле заднего борта «Урала» смолил самокрутку выставленный в качестве дозорного щуплый мотострелок. Я молча показал ему кулак, намекая на то, что курить возле машины с боеприпасами как-то не комильфо. Он понял этот жест, отошёл от машины ближе к домам и заборам и там продолжил зарабатывать рак лёгких, демонстративно повернувшись ко мне спиной.
В этот момент рутинная картинка лишённого людей сельского быта перед моими глазами неожиданно изменилась. Вдруг из проулка между разрушенными домами, как раз в промежутке между мной и курившим самосад мотострелком, словно из-под земли появилось какое-то контрастное светлое пятно, быстро двинувшееся вдоль нашей колонны.
При приближении светлое пятно обрело вид человеческой фигуры, шедшей мимо меня, но явно не ко мне. Когда фигура почти поравнялась со мной, я подробно рассмотрел, что это всего-навсего женщина с неестественно большим животом (беременная, что ли?). Чего доброго, медицинской помощи начнёт просить! А ведь у нас, кроме санитаров и полевых аптечек, ни фига нет… На вид какая-то очень бледная, как будто просидевшая всю зиму в погребе. Нездорового вида (а у кого сейчас здоровый вид?), под глазами синяки. Длинные волосы неопределённо-светлого оттенка давно не мыты и не чёсаны. В руках, что характерно, ничего, и одета ну совершенно ни к месту и не по сезону. Хотя на дворе был конец апреля, мне в моей брезентовой «горке» было отнюдь не жарко. А на этой женщине было какое-то лёгкое белое платье с мелким рисуночком и светлые тапочки на ногах. Платье мятое, на ногах и на подоле густой слой пыли, такой, словно эта баба прошла перед этим не один километр. Сбежала, что ли, от кого? Интересно, от кого – тут же вёрст на двадцать почти ничего живого?! Да и не похожа эта баба на местную жительницу, морда лица вполне европейская. Чего она тут вообще делает? Террористка? Да тоже не сильно похожа…
Я стоял в каком-то ступоре. Тем более что, когда эта баба поравнялась со мной, я увидел, что её платье почти просвечивает и на ней не то что какого-нибудь «пояса шахида», но и даже никакого белья вроде бы нет… Предельно странно всё это выглядело. А когда она прошла мимо меня, я увидел её взгляд – какой-то пустой, невидящий и ничего не выражающий, я бы даже сказал, страшноватый. В мою сторону она даже не посмотрела, хотя прошла метрах в трёх-четырёх от меня и нашего «Тигра». Выходит, что дамочка изрядно под кайфом или что-то типа того?
Мои размышления прервал щуплый мотострелок, «вовремя» вспомнивший о своих обязанностях караульного. Он отшвырнул недокуренную самокрутку и рванул следом за неизвестной женщиной.
– Эй, мадам, а ну стойте, вы куда! – заорал он ей. – Здесь гулять не положено! Стой, я сказал!
Орал он хорошо, на нас даже начали оборачиваться. А женщина, не обращая никакого внимания на эти крики, продолжала идти вдоль колонны, по-моему, даже ускорив шаг. Как-то уж слишком целенаправленно она шла… Мне это начинало всё меньше нравиться…
– Женщина, вам чего? – крикнул уже я ей вслед. И, без паузы, экипажу своего «Тигра»: – Врубайте блок помех, быстро!
В броневике зашебуршились, кто-то с разгону стукнулся каской о броню и приглушённо заматерился. Три шпаготырца и д’Артаньянко, экипаж машины боевой, блин…
– Готово! – крикнул Несвижин.
Готово-то готово, но это работает только на случай подрыва по радиосигналу, а что у нас тут такое происходит – буй его знает…
Между тем всё действо продолжалось в том же темпе несмешного замедленного кино. Женщина шла вдоль разрушенной улицы и по-прежнему не обращала внимания на догоняющего её солдата. Продолжала двигаться довольно быстро и уже почти поравнявшись с одним из БТР-80А.
Она что, сумасшедшая? Нормальность в этом мире по-прежнему неуместна? Глухая? Глухонемая? Какого ей здесь надо?
– Боец, остановить её! Царица полей, твою мать! – заорал я пробежавшему мимо меня мотострелку, одновременно поднимая свой автомат. При этом понимая, что вряд ли смогу открыть огонь – мотострелки уже были практически на линии моего огня. Особенно этот горе-часовой…
– Стоять! – заорал солдат что есть мочи, уже выходя из себя и одновременно засадив одиночный предупредительный выстрел в воздух.
Ноль эмоций. Баба всё равно идёт дальше. Навстречу женщине от БТР срываются ещё двое.
– Стоять! – опять орёт солдат уже этим двум и одновременно делает одиночный выстрел непосредственно в женщину, попадая ей в правую ногу выше колена.
Бабу качает слегка в сторону.
В колонне все хватаются за оружие. Квакает тревожная сирена.
Но женщина всё равно идёт, прихрамывая.
– Бей на поражение! – ору я, уже предчувствуя недоброе.
Солдат влепляет ей короткую очередь в спину, хорошо видны попадания – на белом платье отчётливо брызгает красным.
Но она, медленно теряя темп и всё больше хромая, всё равно идёт, уже поравнявшись с БТР, а дальше начинаются грузовики с боеприпасами…
По бабе начинают стрелять и автоматчики с БТР, видны попадания, но толку всё равно никакого. Зомби грёбаная… Чёрт…
– В голову огонь! – ору я и, уже примерно понимая, в чем дело, вижу, как женщина делает шаг в сторону, ближе к БТР.
– Ложись! – ору я что есть силы.
И, проклиная всё, падаю на землю.
Надо было срезать эту бабу в тот момент, когда я её только увидел… Но все наши писаные и устные инструкции категорически не велят отстреливать гражданских, у которых нет оружия или явных враждебных намерений. Их и так слишком много отстреляли Долгой Зимой и до того, во время подавления разных бунтов и мятежей. Без предупреждения, в соответствии с правилами военного времени, можно стрелять по собирающемуся в количестве больше трёх рыл одновременно народу, да и то если собрались они в неположенном месте и выказывают явные враждебные намерения или демонстрируют неподчинение… А вот что касается женщин и детей – мы в данном случае всё сделали по инструкции: окрик – предупредительный – на поражение…
Услышав мою команду, падают все вокруг, и в этот самый момент округу сотрясает сильный взрыв.
Такой, что земля и наш «Тигр» заметно колыхнулись. А потом пейзаж заволокли дым и пламя от вспыхнувшего БТРа…
Когда все немного очухались, мы начали разбираться. Первый вывод был простой и логичный – те, кто этот взрыв устроил, явно знали о наших перевозках. Но знали, видимо, далеко не всё. Хотя вычислять утечку – это теперь неслабая работа для контрразведки.
Вышла на нас эта смертница, можно сказать, вполне грамотно. До грузовиков она почти дошла, но, похоже, её неверно информировали о характере груза. Боеприпасы в этой колонне были химические, без взрывателей, а в таком виде они – просто бочка с веществом, и для того, чтобы они причинили хоть какой-то вред, надо делать в них отверстия, а вовсе не рассчитывать на детонацию.
Кстати, вполне возможно, что смертница или те, кто её направлял, просто ошиблись в расчётах. В проходившей за два часа до нас по этому же маршруту колонне груз как раз состоял по большей части из обычных снарядов относительно небольшого калибра и миномётных мин. Вот они запросто могли бы сдетонировать в аналогичной ситуации. Чего-то они малость не рассчитали…
В итоге наши потери, конечно, были не особо большими (хотя в любых потерях нет ничего радостного) – сгорел БТР, погибло два человека, которые находились в нём в момент взрыва, ещё шестерых мотострелков контузило, причём двоих очень сильно. В личном составе нашей бригады потерь не было.
Судя по тому, что я увидел сам, и тому, что рассказали те, кто стоял ближе к месту подрыва смертницы, неизвестное взрывное устройство было очень мощным (пара-тройка кило в тротиловом эквиваленте, никак не меньше), но не содержало никаких осколков или поражающих элементов. Вопрос: где оно, это самое взрывное устройство, находилось, ведь на смертнице не было ничего даже отдалённо похожего на пояс шахида и прочие подобные «навесные орудия»? Ей что, взрывчатку внутрь организма запихали, под кожу? Накормили пластидом или, извините, через нижние дырки натолкали?! Бредятина какая-то получается… А даже если и запихнули, то как именно подрывали? Никаких движений руками смертница не делала, в радиоэфире было абсолютно чисто, тем более что мы успели врубить глушилку…
В общем, когда до места взрыва добрался откровенно испуганный капитан Артёмов, я велел ему передать по инстанции для «Дануты» (они там в штабе знают, кому именно это передавать), что у нас произошло происшествие, которое может её сильно заинтересовать. Детали сообщу при личной встрече. Благо на втором нашем «Тигре» в конце колонны стояла камера, и они включили её в момент, когда караульный начал орать, видимо, успев-таки что-то снять…
Потом горящий БТР наконец погасили огнетушителями, контуженых и убитых отправили на бронированном «Урале» в сторону ближайшей медицины, и колонна тронулась дальше. Вернуться она должна была часов через пять-шесть.
А до того момента я с экипажем своего «Тигра» и пятью мотострелками, оставленными мне на усиление, решил «по горячим следам» осмотреть окрестности, ведь откуда-то же эта фигова смертница взялась. Не спустилась же она прямиком с небес?!
Меньше чем через час к нам присоединилась обшарпанная, запылённая под цвет окружающей степи БМП-1, на которой приехало десять хмурых, профессионального вида бойцов, облачённых в древние, зелёные с листообразным рисунком, маскхалаты типа «берёзка» и не менее винтажную снарягу. Это были ребятишки из разведбата мотострелковой бригады, срочно вызванные по радио нам на подмогу.
Командовал ими бритый парняга маленького роста, представившийся лейтенантом Манихеевым. А кроме того, с разведчиками была собака – немецкая овчарка по кличке Лорд.
С помощью собаки мы наскоро обшарили окрестности по пути движения смертницы. И в подвале одной из здешних руин нашли что-то вроде свёрнутой плащ-накидки непонятного образца и следы, свидетельствующие о том, что смертница просидела в этом подвале минимум несколько часов.
Судя по всему, эта смертница была одна и пришла сюда недавно, в течение последних суток. Её следы вели за пределы Песчаноперекопска, куда-то в сторону моря, и далее пропадали. Может, были затоптаны каким-нибудь зверьём, а может быть, были чем-то обработаны. Во всяком случае, овчарка след потеряла довольно быстро…
Дальнейший осмотр домов на северной окраине бывшего посёлка выявил наличие там людей в очень малых дозах, а именно – ровно одного местного жителя. Им оказался старикан семидесяти лет по имени Амангельды Исламов (чёрт его разберёт – казах, калмык или киргиз, здесь у народца физиономии настолько стереотипны, что они все, особенно издали, выглядят на одно лицо, чуть ли не как противогазы). Документы у него были, в общем, в порядке, и даже разрешения от местных военных властей на найденные у него в доме старый АК-47 и охотничье ружьё с небольшим количеством патронов имелись. Вообще, сейчас жителям малонаселённых районов такое иногда разрешают, правда, исключительно для самообороны. Ну а если записанное на них оружие уходит куда-то налево, наказание одно – расстрел на месте, без излишней бюрократической волокиты.
Мотострелковые разведчики хором подтвердили, что старикан действительно давно обитает здесь и они во время сопровождения колонн даже меняли у него на хлеб и горючку сушёную рыбу и курево (подозреваю, что это был не просто табак). Сам дед рассказал, что живёт здесь уже давно со своей пятнадцатилетней внучкой Зухрой и пробавляется охотой и мелким обменом. На вопрос, что у него тут за обмен, он ответил, что меняет то, что находит в заброшенных домах (вокруг, оказывается, было много мёртвых поселений, где можно было, покопавшись в руинах, найти кое-какую одежонку, обувку, посуду и прочее), у прохожих местных аборигенов и проезжающих вояк на всякие предметы первой необходимости. На кого он тут охотится, я не очень понял, хотя при нынешнем безлюдье разного зверья тут, судя по всему, хватало. Правда, жрать это зверьё я бы лично сильно поостерёгся, хотя Долгой Зимой, было дело, покушал разного… Рыбу (надо полагать, здесь добывали или гигантских килек-мутанов, или, наоборот, сверхизмельчавших по причине воздействия радиации и прочих мутагенных факторов осетровых рыб) он выменивал у живущих на побережье рыбаков, которые тоже иногда сюда захаживали.
По его словам, никого чужого или подозрительного, кроме проезжающих через бывший посёлок вояк, он в последнее время не видел. Его внучка отсутствовала, поскольку якобы пошла «по делам» в соседний, столь же полузаброшенный посёлок Халатон, километрах в пяти от Песчаноперекопска.
Время у нас ещё было, поэтому мы не поленились и съездили туда на предмет проверки. Тамошнее население оказалось куда обширнее Печаноперекопска и состояло из некой семьи Тахтокуповых численностью в восемь рыл, по-моему, представляющих два или три поколения данной фамилии.
Появление вооружённых вояк аж на двух бронемашинах их нисколько не удивило. Семейка, судя по всему, была та ещё – морды лиц непроницаемо-азиатские, я бы даже сказал, протокольные. Про обладателей такой внешности никогда не скажешь наперёд, чего у них на уме. То ли ты им действительно сильно по фигу и они философически смотрят куда-то сквозь тебя, то ли коварно думают о чём-то конкретно своём и, как только ты отвернёшься, пальнут тебе в спину или трахнут ржавой арматуриной по башке. Был бы я контрразведчик, я бы уж эту семейку поспрашивал так и сяк о многом и о разном. Глядишь, чего-нибудь бы и рассказали. Только не было у меня времени на допросы с пристрастием…
Документы у этих аборигенов тоже были более-менее в порядке, имелись и задекларированные в местной военной комендатуре карамультуки, так что придраться было особенно не к чему. Вполне половозрелая внучка (которая, кстати, оказалась, культурно выражаясь, «с признаками европеоидной внешности» – может, продукт смешанного брака, а может, она деду и не совсем родная, в нынешнее время всякое случается) обнаружилась именно там, где и сказал дед, но ничего по сути дела добавить и прояснить не смогла, поскольку тоже никого и ничего не видела. По тому, как эта внучка строила глазки мотострелковым разведчикам, я понял, что, похоже, промышляет она тут не только охотой и обменом, но и более древними способами…
Зато местный старикан – глава почтенного семейства Тахтокуповых (лицом практически неотличимый от дедушки Исламова, только морщин побольше да борода подлиннее и погуще) – рассказал, что с неделю назад он по меновым делам встречался со здешними рыбаками. А они рассказывали ему, что якобы недавно видели на самом побережье Каспия неизвестных людей с оружием (кто именно это был, они ему толком не смогли объяснить, сказали только, что «точно не русские», поскольку их оружие, одежда и речь были местным браконьерам не знакомы) и непонятные световые сигналы. Но где теперь искать тех рыбаков на этом диком, загаженном остаточной радиацией пустынном берегу, он, разумеется, не знал. В общем и целом, для меня в ситуации ничего не прояснилось.
Мы подвезли дедушкину внучку обратно до дома, одарив её на прощание банкой довоенной сайры в масле. Потом дождались возвращения нашей колонны и вместе с ней отправились в обратный путь.
А ещё до восхода солнца следующего дня меня в расположении мотострелков ни свет ни заря побудил посыльный из штаба, передав приказ идти встречать гостей. Я наскоро умылся и потопал в указанном приказом направлении.
К тому времени я уже успел посмотреть запись, сделанную камерой со второго «Тигра». Снято было с момента, когда по смертнице начали стрелять, качество было так себе, да и расстояние приличное, но кое-что там всё-таки можно было понять.
Как пелось в одной очень старой песне: «Встанет солнышко над бараками, БМП нам лязгнёт траками…» Я, откровенно зевая, сидел на куче пустой ракетно-бомбовой тары у местной вертолётной площадки, рядом с зачехлённым Ми-8, и наблюдал, как за типовыми одноэтажными зданиями местной базы и нависающей над забором из колючей проволоки вышкой, на которой откровенно маялся часовой в бронежилете и каске, над дальним степным горизонтом из-за обреза земного круга медленно всходит весеннее солнце.
А потом на его багровом фоне возникла тёмная точка вертолёта, целенаправленно двигавшегося в мою сторону. По мере приближения вертушка обрела облик пятнистого, серо-зелёного Ми-171 в салонном исполнении, без каких-либо подвесок и опознавательных знаков.
Когда пыль осела, а несущий винт наконец замер неподвижно, из вертолёта по выставленному борттехником трапу выбрались две персоны женского пола, внешний облик которых совершенно не гармонировал с бараками, степью и потрескавшимися бетонными плитами вертолётной площадки.
Первой была, разумеется, Мадам Подпол. Как обычно, не к месту элегантная, на шпильках и в тёмном костюмчике (интересно, я её хоть когда-нибудь в военной форме увижу, чтобы понять, из какого именно подпола эта подполковник?), с сумочкой на плече и небольшим портфельчиком в руке. Как обычно, она возбуждала во мне нечто такое, чего я, при всём желании, тем не менее всё-таки не смог бы определить термином типа «влечение» или «желание». Профессиональное это у неё, что ли?
А вот вторую, прилетевшую вместе с ней, мадам я раньше никогда не видел. Очередная тайна, покрытая платьем, – тоже остроносые туфли на каблуках и тёмно-серый костюм с узкой юбкой до колен. Только жакет не приталенный, как у Мадам Подпол, а свободного покроя, с глухой, как у кителя-«сталинки» застёжкой под горло. Довольно высокая (на фоне мелкой неистовой Данки), смуглая, как мне показалось, слегка полноватая брюнетка с короткой стрижкой. Я бы сказал, внешность у незнакомки была почти фотомодельная, и кого-то она мне явственно напоминала. Не без усилия вспомнил, кого именно, – ну вылитая же актриса Клаудия Кардинале на пике карьеры (то есть лет в 35–40), если я, конечно, ничего не путаю! Только лицо у незнакомки было какое-то слишком правильное (настолько, что с некоторых ракурсов казалось отполированным) – ни морщин, ни прочих неровностей, и по мере того, как обе бабенции приближались ко мне, я, кажется, понял почему. Излишне правильные черты лица в сочетании с лёгким красноватым «загаром» более всего напоминали следы восстановительной пластической хирургии. Я подобное уже несколько раз видел, причём это были люди, сильно пострадавшие от ожогов. То есть, по здравом размышлении, этой незнакомке кто-то долго и тщательно восстанавливал физиономию, и не исключено, что при этом восстановитель смотрел как раз на фотки той самой Клавы Кардинале. При этом нельзя исключать, что личико ей могли перекроить и из каких-нибудь секретных соображений. Вдруг она какая-нибудь глубоко провалившаяся шпионка, типа забытой ныне Аньки Кущенко-Чапман?
Когда они подошли вплотную, я увидел, что под глухим воротом жакета незнакомки, на шее слева, виден хорошо заживлённый, а когда-то, видимо, совершенно чудовищный шрам в виде красноватой полосы, доходящей до левой скулы. Кроме того, я увидел, что портфельчик (такой же, как у Данки, только попроще и подешевле) незнакомка держит в правой руке, а её левая рука всё время опущена вдоль туловища, и на ней чёрная перчатка из мягкой кожи. Ого! Эта дамочка без руки, что ли?! Ну ничего себе…
– Здорово, Дана Васильевна, – приветствовал я Мадам Подпол, не вставая с кучи зелёных ящиков от НАРов. Подозреваю, что со стороны, на фоне этих одетых, как на деловой приём, у какого-нибудь Дональда Трамповича, «принцесс тайной войны», я в своей ношеной, многократно пропотевшей брезентовой «горке» с капюшоном, мятом кепаре, тельнике и грязных берцах смотрелся полнейшим вахлаком. Однако во фраке их, что ли, встречать? С оркестром и почётным караулом? Времена для подобных парадов вроде бы категорически не те…
– И тебе, майор, не хворать, – ответила неистовая Данка в своей обычной манере. – Чего тут у тебя стряслось?
– Сводку читали?
– Читали, но там всё в самых общих чертах. Написано – подрыв армейской транспортной колонны с применением нестандартного взрывного устройства.
– Очень нестандартного, я бы сказал. Кстати, а кто это с тобой?
– Дегтярёва Анжела Дмитриевна, майор, – представилась незнакомка. Я отметил, что голос у неё чуть хрипловатый, а зубы во рту ей, похоже, тоже заменили, причём не сильно давно.
– Мы вместе работаем, – пояснила Мадам Подпол. – Она наш лучший специалист по, скажем так, нестандартной взрывчатке и взрывным устройствам.
– Где это вас так? – спросил я, вставая наконец с бомботары и кивая на левую руку этой самой Анжелы Дегтярёвой.
– Далеко. Когда всё это только началось, я с семьёй жила в Тель-Авиве.
– Ну ничего себе… Давно не видел живого человека из Израиля… А работали, надо полагать, в Моссаде, Шин-Бет или армейской разведке ЦАХАЛа?
– Вроде того, – ответила майор Дегтярёва, чья фамилия в прошлой жизни, видимо, была кардинально иная. Может, даже Зильберштейн или Цукерман…
– И за что вас?
– Да вот, долго убивали, но не так, и не убили, – вздохнула Дегтярёва со знакомой всем хоть немного повоевавшим людям трагической интонацией…
– Ну, на то и война. Со мной тоже всякое бывало, – сказал я сочувственно.
И тут же рывком вспомнил: а как и когда это было, когда меня убивали в крайний раз? Так, чтобы был не просто ближний бой с банальным пиф-паф-ой-ой-ой, а именно убийство без вариантов?
Припомнил. Давно это было. Зима, засыпанная серым снегом пустошь на границе Европы и Азии. Я лежу на спине в грязной гусеничной колее, ни рукой ни ногой не шевельнуть, всё болит, в голове под танкошлемом – колокольный звон, передо мной лениво дымится корма БМП-1, из башенного люка которой меня накануне выкинуло взрывом эрпэгэшной гранаты.
До того нам перебило гусеницу и заклинило башню, и уже ничего не оставалось, кроме как покинуть машину, что я и пытался сделать. А между мной и БМП стоит этакий бородатый раскосый чёрт в камуфляже, разгрузке и чёрном чепчике, поверх которого повязана зелёная лента с какой-то цитатой, явно из Корана, и, приговаривая: «Прощайся с жизнью, билят!», заносит кинжал. Красивый такой кинжал, золочёная рукоять с каменьями, может, фамильная реликвия, а может, и украл где.
А я чётко понимаю, что «стечкин» у меня во внутреннем кармане комбеза, но меня столь качественно шваркнуло оземь, что я совершенно не в состоянии расстегнуть комбинезон и до пистолета уже явно не дотянусь. А значит, этот бабай таки зарежет меня. По всем их тупым правилам, как барана на курбан-байрам, чирк по горлу, и нету…
Спасла меня тогда, как ни странно звучит, родная техника. В момент, когда кинжал уже был занесён, а я в отчаянии закрыл глаза, бахнул сильный взрыв, после которого надо мной что-то прошелестело – в БМП очень кстати рванули остатки топлива и боезапаса. Открываю я глаза и вижу – лишившаяся башни и части верхних броневых плит БМП горит ярким пламенем, а там, где только что был этот долбаный «Махмуд-поджигай» с кинжалом, стоят на снегу две ноги… А всего остального, то есть того, что выше бёдер, просто нет – то ли его сорванной башней приложило, то ли ещё какой крупной броневой деталью обкорнало. А из сугроба вдруг высовывается чумазая рожа в танкошлеме – мой мехвод Ершов (мы с ним на пару остались прикрывать отход, я поначалу подумал, что его убило тем же самым попаданием из РПГ, которым перебило гусеницу, а он, оказывается, выбрался из машины и вполне себе жив) и смеётся насморочным голосом: «Гляди, старлей, как чуркистан мозгами раскинул! Любо-дорого посмотреть!»
А я ему говорю: «Чего ты-то ржёшь, светло-синий, их же тут как тараканов, чуркистанов этих?!»
А он всё так же ржёт и тыкает пальцем куда-то в небо. Я слышу сотрясающий воздух свист и рёв, а потом множественный взрыв где-то впереди нас. Гляжу вверх и вижу сначала промелькнувший над нами грубо рубленный прямокрылый силуэт Су-25, а потом и серо-голубое, с красной звездой, брюхо подлетающего Ми-24П. И понимаю, что, похоже, мы всё-таки ещё поживём…
– А родные, семья? – спросил я у Дегтярёвой, отгоняя не шибко приятные воспоминания.
– Да все там остались…
Выходит, всё-таки наш человек.
– Тогда сочувствую и дико извиняюсь, прошу следовать за мной, – сказал я.
После чего привёл их в штабной барак («барак» – это очень условно, сейчас в армии все одноэтажные строения стараются максимально укреплять и снабжать системой радиационно-химической защиты в виде герметиков, жалюзи и воздушных фильтров), где сам накануне смотрел видеозапись подрыва.
В полутёмной и очень пыльной комнате дамочки смотрели предложенный материал довольно долго, иногда подсаживались ближе к монитору, включая повторы и увеличение.
– Ну и что скажете? – спросил я, когда они более-менее закончили.
– Это всё очень интересно. Так что запись мы забираем с собой, и это не обсуждается. Что можешь от себя добавить по сути дела?
– А чего добавить? Вы всё видели. Картина маслом – «Порно, Граф и Я»… Смертница. Причём явно очень нестандартная смертница. Качество нашей записи, конечно, дрянь, но основное там всё-таки можно понять. А поскольку пехтура всадила в неё два десятка пуль и ей хоть бы хны, мне этот случай показался любопытным. А если вспомнить наш недавний рейд в Анголу – выходит и вовсе любопытно…
– А с точки зрения профессионального сапёра что скажешь?
– Что тут сказать? Вообще-то это не очень в голове укладывается. Даже у меня, хотя я много чего на этой войне повидал. Они (то есть те, кто эту смертницу посылал) как-то нашли способ запихивать взрывчатку внутрь человека. Выходит что – взяли беременную женщину, выпотрошили, напихали в освободившуюся полость, то бишь в живот, взрывчатки, оснастили какой-то хитрой системой подрыва, заштопали и отправили на дело? Это кем, интересно, надо быть, проделывая подобные шуточки?! По-моему, это даже не садюги, а натуральные людоеды… Но, судя по уровню технологии, это явно работа не местных малограмотных курбаши. Эти и простую-то рану толком обработать не в состоянии, да и элементарные растяжки ставят как-то очень не талантливо. Подобные сложности точно не для них. Тут явно гости издалека работали. За это говорит и то, что местные рыбаки якобы видели каких-то чужих с оружием. И при всём при том выходит полное совпадение с теми типами из Анголы, по части неуязвимости. Это у них что, какой-то новый тип «Крикунов»?
– Кого? – не поняла Мадам Подпол.
– Ну, кино такое было когда-то давно, про самовоспроизводящиеся боевые системы. Неужто не видели?
– Что-то не припомню. Но ты правильно понимаешь, майор. Это действительно нечто новенькое…
– За последние полгода было больше двадцати случаев аналогичных подрывов в Европе, возможно, даже больше, просто мы не про все знаем, – вступила в разговор молчавшая до этого майор Дегтярёва. – Основные параметры сходные. Исполнители – женщины. При этом не факт, что беременные, поскольку размер заряда и сила взрыва были в каждом конкретном случае разные. При этом нет никаких указаний на то, что им кто-то вспарывал животы и зашивал туда взрывчатку.
– В смысле? – не понял я.
– Некоторых подвергали личному досмотру, и никаких следов хирургического вмешательства на их телах обнаружено не было. Ни швов, ничего. В подтверждение остались видеозаписи некоторых досмотров. Европейцы просто в шоке. Их пугает, что смертницы запросто проникают на особо защищённые объекты через любой контроль, включая рентген, металлоискатели, личный обыск, различные детекторы и собак. При этом взрывы происходят даже при включенной исправной аппаратуре подавления. Недавно в Южной Франции одна такая смертница смогла проникнуть в армейский командный центр, размещающийся в старом противоатомном бункере. К счастью, в этот момент высший комсостав был на совещании. Похоже, она направлялась как раз на это совещание, но её туда не пропустили. И всё равно был полностью уничтожен узел связи и штабные помещения, полсотни убитых, почти сотня пострадавших, превратилось в хлам оборудование, которое сейчас вообще нереально заменить или отремонтировать, целая провинция осталась без связи и прочего. А на нашей территории это первый случай…
– А почему первое применение именно здесь?
– Наиболее удобный район. Средиземное и большая часть Чёрного моря никем всерьёз не контролируются. Доставить соответствующий груз морем, скажем до Турции, к примеру, на атомной подводной лодке, технически несложно. Тем более смертника можно усыпить до самого пункта высадки. Да и с самолёта вполне можно сбросить – в экваториальной зоне ПВО всё равно отсутствует. Даже какой-нибудь «Геркулес» с дозаправками долетит, не говоря про что-нибудь более серьёзное. Ну а дальше попасть через заражённые районы Кавказа или бывшего Ирана на нашу территорию – дело техники. Тем более что эти живые мины к радиации, судя по всему, не особо восприимчивы. А у нас здесь идёт вялотекущая война, нет ни сплошной границы, ни ПВО, радары вечно засекают не пойми чего – то ли стаи птиц, то ли рыбацкие шаланды, то ли самолёты противника… Так что тут, в районе Каспия, им самое раздолье. Отсюда они могут просочиться и дальше – в густонаселённые районы. И тогда всё это будет уже куда серьёзнее. А пока что они явно тренируются в условиях, максимально приближённых к боевым…
– То есть это реально живые автономные мины? Интересно, а как это можно взрывчатку в человека запихать без хирургического вмешательства?
– Вот это-то и неясно, – вздохнула Дегтярёва. – Но что взрывчатка находится у них внутри – факт. Взрыватель, наверное, химический – принимают что-нибудь вроде жидкого детонатора заранее, а через какое-то время, после того как вещество растворяется в крови, – взрыв. Только никакая существующая взрывчатка такое не выдержит. Это факт. Тут явно что-то новое и очень хитрое.
– А кто хозяева? Те же, кто в Анголе пошустрил?
Читать бесплатно другие книги:
