Ее горячая мамочка Гареев Зуфар

Официант-парнишка как всякий дурак неумолим.

– Пиво? Сухарики? Вода с газом-без? Чай? Чипсы?

Галкина молчит. Послать бы его в жопу, но Галкина от горя забыла адрес.

– Кола? Мороженое? Кофе? Эклер?

– Да.

– И то, и другое?

Галкина кивает.

Парнишка:

– Все вместе?

Да, вместе. «И твои яйца впридачу, чтобы выбросить воронам…»

Официант, пожав плечами, уходит. Вскоре приносит все, расставляет. У кафе останавливается машина Дины.

– Мама, дорогуша, пообедаем?

– А друг он в самом деле не смотрит на мою задницу? Вдруг он увидел во мне женскую душу? А она прекрасна, моя душа, уверяю, Дина!

– За-мол-чи! Он мой парень!

– Но ты его не любишь! И никогда не полюбишь!

– Какая разница?!

Галкина размечталась:

– Вдруг он сказал себе: конечно, у нее мерзкая попа свиньи… но какая тонкая душа… вдруг?

– Бля-а-а-тть! Ты издеваешься надо мной, да? Какая душа? Ты издеваешься? Душа есть меня, а у тебя нет души!

Швыряет на пол мобилу – вдребезги!

– Как ты можешь издеваться над своей дочерью?

Галкина в гневе смахивает на пол пинту с пивом, пинту с колой, воду, эклер, чипсы, сухарики.

– Она бьет в моем доме посуду! Наглая свинья, бей в своем!

– Как она унижает дочь, как унижает!

– Мало того, что она унижает мать намеками, так она еще бьет посуду!

– Мама, это тебе хватит бить посуду! Хватит!

Дина выхватывает из сумки второй мобильник – об пол!

– Хватит бить посуду, я сказала! Оставь эту манеру!

Официант встал столбом.

Похоже его похолодевшие от страха яйца уже полетели к воронам. Он из тех, кто панически боится женских слез.

– Что еще будем заказывать?

…Прошло полчаса…

На пустом чистом столе две сиротливые симки. Мать и дочь сидят рядышком, обнявшись, всхлипывая. Дина расчесывает мать, нежно целуя ее в волосы.

О, как долго на свете жили мамины волосы, сколько они всего перевидали-перетерпели…

Официант опять расставляет: колу, чипсы, чай, кофе и так далее.

– Мама, как я тебя люблю… Ты одна у меня… И я у тебя тоже…

– Он что, так и сказал: это не задница, а энциклопедия женской души?

– Да, мама. А мне он ничего такого не говорил. Он молча пилит и пилит, мама!

– Молча?

– Да. И готов круглые сутки пилить молча!

– Передай ему, доча: молча нельзя.

– Сейчас это не модная тема. Скажи, моя попа разве не похожа на энциклопедию, мама?

– Она похожа на стихотворение, зайчик! На короткое изящное стихотворение…

– На короткое? Почему моя – на короткое стихотворение, а твоя на энциклопедию?

Дина заводится с полоборота.

– Мама, ты что, умнее меня? Если ты продюсер на своем говенном телевидении, значит, ты умнее меня?

Дина срывает с шеи iPod, швыряет об пол.

– Не забывай, ты вся из говна сделана мама! Ты служишь идеологии правящих властей, ты продажная тварь, мама – и ты умнее меня?

Галкина – об пол чашку!

– Хватит о телевидении! Хватит о телевидении, пока я не сдохла!

Официант уточняет:

– Что еще будем заказывать?

Женщины тупо смотрят друг на друга, синхронно шепчут:

– И это ты, ты… Окстись!

– О, какая ты наглая и мерзкая!

– Зачем ты опять заговорила о телевидении?! Сколько можно говорить о телевидении?!

Дина вносит ясность:

– Так ты умнее меня, мама? Объясни спокойно, без истерики.

– Нет, конечно, кто может быть умнее тебя в этом доме? Никто.

– Я так и знала, мама! Мы опаздываем! Маленькая моя… Чудненькая…

Они целуются, приветливые голоса их вновь звенят звонкими весенними ручьями… Как быстры женские слезы, как моментальны нежные женские улыбки!

Они торопливо рассчитываются, торопятся к машине, на ходу приводя себя в порядок.

Дина врубает музыку, выруливает на проезжую часть.

– Последний раз об этом придурке. Он скот, мама. Он быдло и больше ничего.

Галкина вздыхает:

– Согласна. Но кажется, он немного спас мне жизнь. Я кажется впервые вздохнула свободно… Как-то по-человечески…

– Блин!

– Он поднял мое достоинство, ты понимаешь?

– Нет.

– И пусть это только случайные слова, брошенные вскользь… Ты знаешь, мне наверно этого достаточно, чтобы до конца жизни быть счастливой… Осталось родить Сашу…

– Это не случайные слова, ты забыла? Ты забыла, что он любит старых теток! Он твоей ненаглядной задницей просто бредит. Бре-дит, ты понимаешь?

Лицо ее внезапно холодеет, так разговаривают только с предателями.

– Я не могу это слышать! Мама, выйди из моей машины! Я не могу ехать с твоей задницей в одной машине!

Останавливает машину, уезжает. Вскоре возвращается.

– Ты хочешь сказать, что у меня нет ничего кроме моей позорной задницы? – не понимает Галкина.

– Похоже она заметнее всего, мама!

Галкина садится и хнычет.

– Он слепой, что ли? Неужели он ничего не увидел?

На нее нападает настоящий страх, почти что экзистенциальный.

– Поняла! Все поняла! теперь я сама вижу каких необъятных размеров эта срака! Она заполонила все?! Все, доченька, все!

«Неужели все?» – размышляет Галкина, рассеянно прислушиваясь к голосу переводчицы.

– Что сказал врач при первичном осмотре Елизаветы Мироновны?

Дедок как всегда рядом:

– Да Вы что, не знаете наших врачей?

Что-то шепчет на ухо переводчице.

– Сколько у нас изнасилованных? – уточняет Галкина.

Надя заглядывает в ежедневник.

– Из Курска еще одну привезут… Из Ростовской области… Ну, в принципе, достаточно.

С ужасом:

– А сексоголиков сколько, Елена Андреевна, подумали?!

Наташа не отступает:

– А что сказал врач при вторичном осмотре? Постарайтесь вспомнить все детали.

Галкина отвечает на вызов мобильного. Дина гневно шипит:

– Впервые он запал на старую тетку, когда ему было 9 лет – у разведенного отца на даче. Отец привел любовницу, Стас случайно увидел ее выходящей из ванной…

Переводчица разводит руками.

– При вторичном половом осмотре врач, к сожалению, был тоже…

– Наша Рашка-говнорашка, – гневается дедок. – А как вы думали?

– Он запал на ее черный треугольник… Ну и прочее…

Галкина оживляется.

– Это был мой черный треугольник, доча… И тетка эта была я, кажется…

Голос Дины истерично мечется в трубке:

– Это очень серьезно, мама! Оставь свои шутки! Все очень серьезно!

– О-о, понимаю! – восклицает Наташа. – А что сказал врач при третичном осмотре изнасилованного тела?

– Да что он может сказать вообще, этот врач Хулудеев у нас? Всю жизнь пил как сапожник!

– С тех пор он мастурбировал по 8 раз в сутки… Ты понимаешь, что это просто сексуальное чудовище, мама?! Монстр!

– Так что сказал врач?

– Что бабушка подозрительно похорошела. Советская медицина! Чтоб ему так подозрительно похорошеть, идиот!

Нет, это не кончится никогда!

В кабинете за компьютером – сисадмин (серьезный мужчина к тридцати), Пална с «мыльницей». Сисадмин открывает снимок.

«Дико хачу…» Ну и так далее, ничего умного, записки сумасшедшего.

Сычев взволнован – протискивается к экрану.

– Ну-ка… Е-мое… Жесть…

Сисадмин посылает снимок на печать. Пална торопится к принтеру.

Сычев шепотом делится с сисадмином сокровенным:

– Моя мечта – тупые сисястые телки… А твоя?

Сисадмин лишь крякает.

Пална протягивает ему распечатку:

– Каковы нравы наших арендаторов? Полюбуйтесь.

Сисадмин молчит, взволнованно ерзает.

– Не хулиганка, а? Не дрянь конченная?

– Вопрос, я бы сказал непростой… – размышляет сисадмин. – А телефона нет?

– Удушила бы гадину! Убила бы незнамо как! Всех позорит, всех! На! – Протягивает распечатку Сычеву. – Даже в руках эту гадость не могу держать!

Торопятся к Николаю Михайловичу.

Николай Михайлович вертит в руках распечатку. Он явно взволнован, что понятно – он современный человек, он самостоятельно принимает решения, неконфликтен, стрессоустойчив, он – душа молодого дружного коллектива.

– Сергей, ну-ка воды мне… Аж в пот бросило…

– Да у меня холодный пот уже два часа на спине, – жалуется Пална. – Какой нелюдью надо быть, чтобы писать такое?

– Телефон не приписала? – волнуется Долгопят.

Сычев ждал этого вопроса.

– Нет. Досконально проверили.

– Жди, телефон! – машет руками Пална. – Она же подлюка, хамка! Она же исподтишка действует!

– Вот и я говорю! – оживляется после стакана воды старший рабочий по зданию. – Оставь телефон, если ты на такое способна, – и делов! Так записки не пишут, правда Серега!

– Ел-палы… Неграмотная…

– Так и я могу: накарябал и убежал.

– Говно вопрос…

Пална сердито протягивает распечатку Сычеву:

– На, сил моих больше нет смотреть на это!

Уходят.

Николай Михайлович в одиночестве не может сдержать нахлынувшее волнение.

– Тоже мне писательница! Взбудоражит народ – и в кусты! Так люди не делают. Ты оставь телефон – позвоним, разберемся, так Серега?

Вдруг он хватается за сердце, сползает. Сычев возвращается, привлеченный стуком.

– Пална! Катанул! Сдох нахуй Михалыч!

Сычев читает одно веко, потом другое:

– Не-бу-ди… Епта! Пална, звони в скорую!

Влетает Пална.

– Довела! Довела человека, мерзавка! Ветерана!

Хороши ранние московские ночи, когда по улицам расползается прохлада, город наполняется огнями и девушками, манит, обещает всем удовольствия, музыку, жаркие шепоты, нежные откровения…

Во двор кастинг-центра въезжает машина Ангела, припарковалась.

Ангел пересел в машину Галкиной, подогнал ее удобно к подъезду. Он не торопится выходить из ее авто. Достал мобилу, еще раз просмотрел ролик с Ютуба, где обнаженная Галкина бредет, взяв за руку Михайлова. Вздохнул, засунул телефон в карман…

Предмет его вожделения тем временем дремлет в тиши своего кабинета – в кресле, в полутьме.

Укараулил! Исхитрился!

Рядом стоит Косой и подсвечивая себе фонариком, читает популярную брошюрку «Геннадий Запечный. Как быть красивой и привлекательной».

– «Женщина должна быть умна, интересна, сговорчива и лицом хороша…»

Косой посмотрел на Галкину и добавил душевно от себя:

– Чтоб лицо красивое было, надо чаще сметанкой его мазать как у нас в деревне. В общем, хорошая книжка, Андреевна… Два года писал. Мне долги надо отдавать деду Петро, могут и убить, Андреевна…

Галкина бормочет:

– Убить… Это ведь нехорошо… Некрасиво…

– А с книжкой можно импульсный товар приобрести. Вот носовой платок, 5 рублей по скидке… И лупа всего за 14 рублей, вещь полезная… Могу скидку дать в два процента…

Вошедший Ангел, осторожно трогает Галкину за плечо.

Елена Андреевна открывает глаза.

– Мне снилось… Вечно снится какая-то дрянь…

Трет виски:

– Ангел, Вы такой весь хороший-бла-бла… А я такая плохая-плохая-бля-бля…

– Зачем Вы все время говорите неправду?

– Потому что плохая.

Встает, покачиваясь.

– Я не пьянею – вот это правда так правда. Поехали?

– Когда Вы говорите, что Вы плохая, я не верю ни единому Вашему слову.

– Я тоже. С чего мне быть плохой?

Она сильно качнулась. Ангел успел подхватить, поднимает на руки драгоценное женское тело, несет.

Галкина сладко бормочет:

– Саша говорит: мама, бросай пить… Мама, подумай обо мне…

За ними Косой.

Галкина коротко рассмеялась:

– Сашенька… Колокольчик мой… Как только, так сразу…

Уткнула голову в плечо Ангела:

– Ты слышишь меня, мой спаситель, мой ангелочек?

Может быть и слышит, кто знает…

Галкина отдает распоряжение:

– Купите у Запечного… Чего там… Книгу, штук 10…

Косой чует бабки.

– А лучше штук 15…

Косой чует золотую лихорадку, вопит:

– А лупу? Импульсный же товар! А платочек?

С каждым разом все меньше и меньше шансов причастить Анастасию Егоровну, все упрямее бабушка твердит, что у нее нет никаких грехов: так зачем ей исповедоваться? В чем?

…Худой высокий старик после обмывания чист, переодет.

Анастасия Егоровна неторопливо собирает в мешок принадлежности – тазик, губку, тряпицу, подстилку и т. п. Рядом с хозяйкой еще две обмывальщицы, помощницы.

– Значит, дралась? – негромко уточняет Ангел.

Хозяйка вздыхает:

– Ну да… Два подзатыльника папа получил… Или три.

– Строгая была нынче Егоровна, – добавляют помощницы.

Анастасия Егоровна по своей линии отдает следующие распоряжения:

– Мешок отвезите на Калитниковское, сторожу Кулакову. Скажите от меня. Он знает как это употребить, чтобы вреда не было… Пойдет в овражек, закопает.

– А с мылом чего?

– Обмылок спрячьте… Есть кто в семье злой, драчливый?

– Бывает сын руки распускает на супругу.

– Подсуньте мыльце это; умоется, присмиреет…

…Ангел аккуратно усаживает бабушку рядом с Галкиной на заднее сиденье. Захлопнул дверь, сел за руль.

– Дралась.

Галкина достает брошюрку, открывает, протягивает матери.

– А где читать? – спрашивает бабушка.