Хост пожарче Назарова Мария

Полина Волкова

Пряный душистый вечер. Распахнутый оконный проем веет свежим дуновением легкого апрельского ветерка. Воздушной музыкой греют уши теплые песни птиц и радостные крики соседских детей, играюче перебрасывающих мяч друг другу в какой-то непонятной, пожалуй, даже им самим траектории. И кажется, нет ничего на свете прекраснее, чем окружающий мир со всем его многообразием красок, запахов и вечеров, так безмятежно паривших легких облачком гармонии. И думается, будто жизнь в своем рисунке воплощает все оттенки, которыми только может отливать счастье… Если бы не одно НО… Пластиковая форточка была наглухо заперта, и вместо приветливого ветерка в нее нагло ломился суровый сибирский апрельский ветер, по своей силе ничуть не уступающий февральской буре, поэтому мечты о нежном дуновении счастья оставались лишь заоблачными фантазиями. И даже во время проветривания минуты душевной феерии никак не могли дать себе волю зацвести звонкоголосыми детьми, ибо мой оконный проем если и доносил до меня детские разговоры, то никакой эстетики я от них не испытывала. Окна мои выходили на задний двор какого-то смутного учебного заведения и единственные диалоги, которые мне «ласкали» слух по вечерам, были губительные маты и разъяренные перепалки то ли учеников этого самого забытого Богом заведения, то ли местных бомжей, то ли вовсе первых со вторыми. Да и сама я особой эстетики от происходящего испытывала мало, так как являюсь подростком, то есть натурой очень ранимой и еще и раздавленной мнением «всезнающих» взрослых…

Сглотнув очередной, подкативший к горлу комок слез, я потеребила мохнатую спинку своего той-терьерчика и наглухо закрыла уши руками, дабы оградить себя от очередных маминых нотаций на тему «ты уже взрослая, а ведешь себя, как дитя неразумное». Кстати, основной темой сегодняшнего конфликта с мамой были непротертые от пыли полки… (ну, забыла я, ну, с кем не бывает…) Хотя полки в маминой тираде закончились часа, эдак, два назад, уступив место всем другим смертных грехам, в которых были виноваты политики, музыканты, тетя Тома из соседнего подъезда, ее глухой вислоухий пес, сама мама, в конце концов – в общем, все, кроме меня. Но под разгоряченную руку попала не тетя Тома с господином Путиным, поэтому их вина каким-то образом перелегла на мои плечи… Отношения с мамой у меня были очень теплые, и попроси меня составить рейтинг самых близких сердцу людей, я бы, не раздумывая, вписала ее в первую строчку. Вот только у мамы, как собственно и у всех взрослых, есть одна очень плохая привычка – увлекаться воспитанием своих детей, не давая не только просвета для личной жизни, но и вовсе щелочки, чтобы хоть одной ноздрей нюхнуть эту самую личную жизнь. На что я вовсе не злюсь, хотя обидно немножечко…

В соседнем доме живет моя бабушка, женщина в крайне преклонном возрасте, за которой мама ежедневно ухаживает. Кстати, делает это одна лишь мама. Все остальные дети уже готовящейся помирать старухи лишь ищут повод, как бы побольше отхапать наследство старой женщины. Именно эти люди и стали причиной маминого вспыльчивого настроения. На правах младшей дочери мама особых льгот не имела, и даже более того, не могла добиться элементарной, пусть даже паручасовой помощи в уходе за старушкой от своих «любезных» братьев и еще более «любезных» сестер. Мама, будучи в первую очередь Человеком, держать в себе эмоции не могла, вот и приходилось их на ком-то вымещать. Собственно, этим кем-то на протяжении уже нескольких месяцев являлась я с моим четвероногим Тошиком.

Часы электронного экрана дисплея моего нового айфона 5S, последней на сегодняшний день модели, которую только могла выплюнуть фантазия стивджобовской команды, показывали без десяти минут десять вечера по Омску, то есть почти семь по Москве, что сигнализировало о скором начале онлайн конференции на гугле с генеральным директором лейбла Black Star, от которого я фанатела до глубины души. Мама, уже успокоившись, пила чай на кухне, смотря какой-то сопливый сериальчик по телевизору. Тоша спал за моей спиной на мохнатой подушке. А я вывожу корявое число «15 апреля», тем самым завершая запись в своем Дневнике приключенческой жизни будущего покорителя мира, ну, или просто в личном дневнике, как его приземленно прозвали все подростки мира.

«Скромным быть не в моде» доносили до меня приятные голоса Егора Крида и Ханны, сладко поливающие меня жизнеутверждающими мотивами из моих белых айр педсов. Столь приятный мотив новоиспеченного хита так ласкал мое самолюбие и поднимал самооценку, что в голову невольно закрадывались мысли: «А как бы я исполнила этот трек?!», «Каково же там в Black Star?!» и «Возможно ли вообще туда попасть обычной девчонке, ну, к примеру, мне?!» Раздумья мои были не только плодом подростковой мечтательности, а еще и некой надеждой: вчера на видеочате Пашу оставил всем подписчикам E-mail, для того чтобы талантливые новички могли присылать в лейбл свои демозаписи. Стоит ли говорить, что я воспользовалась его советом в ту же минуту. Нет, ну, а что? Пою я хорошо, запись качественная есть, ну, чем я не вторая Кристина Si?! Увлеченная размышлениями, я вовсе не заметила, что на протяжении последних пяти минут за мной по школьной лестнице гналась изрядно запыхавшаяся Юля.

– Полина! – голосом с явной укоризненной интонацией начала диалог моя лучшая подруга. – Еле догнала! Некогда объяснять, нам налево!

Я смутно оглядела Жарову. Ее растрепанные, наспех расчесанные волосы выглядели так, будто она всю ночь драила подсобные помещения лестничной клетки старого завода. Да и сам образ в целом не отличался особой аккуратностью: рваные синие джинсы – самый запрещенный предмет гардероба для нашей элитной гимназии, потрепанная голубая блузка, купленная, видимо, в последний день распродажи бутика, и без того не отличавшегося особым качеством продаваемой в нем одежды. Единственное, что спасало образ Юли от полного краха, – это идеальная фигура. Жарова была сантиметров на пятнадцать выше меня и обладала, пожалуй, самой красивой грудью в школе – полноценный третий размер, причем это без всяких пуш-апов и прочих женских хитростей. Я же имела всего первый, зато грамотно подобранное нижнее белье позволяло мне носить майки с вырезом, который не могла себя позволить даже моя грудастая подруга. Кстати, по стилю одежды я ее превосходила раз в сто. На мне были приталенное молочное платье тонкой вязки. выписанное из малоизвестного московского шоурума, потертые розовые кеды, купленные месяц назад во время шопинга в Милане, на голове же была заплетена ажурная коса – мое подаражание известной топ-модели Катерине Шаниповой. В общем, я собой гордилась на все сто и была уверена в себе на столько же. Из моих пламенных самолюбований меня вырвала беспокойная Юля, которой просто горело свернуть налево, находясь в двух шагах от кабинета русского языка, где у нас вот-вот должен был начаться урок. Хотя особой логикой Юля и не отличалась, но это наша пробежка была продумана до мелочей. В этом самом левом повороте, куда мы так рьяно торопились, изучал биологию физмат, в котором учился Юра – «предмет обожания» моей знойной подруги. В книге бурного романа отношений молодых людей не было даже элементарного диалога. Я сомневаюсь, что он даже имя-то ее знал. Однако знакомиться первой Юля наотрез отказывалась, аргументируя тем, что наши ежедневные дефиле мимо его кабинета таки заставят Юлькиного накачанного ботаника в неизменно красном мешковатом свитере обратить внимание на нее, такую обворожительную.