Двое Прошкин Евгений
Андр огрызнулся на очередной удар, и охранник размахнулся, целясь впечатать приклад уже в полную силу. Будто случайно, Андр качнулся в сторону, и приклад скользнул по спине, сдирая лохмотья. Охранник едва устоял на ногах, в стороне кто-то злорадно заржал. Торопясь, старик схватил ружьё за ствол и снова размахнулся, метя на этот раз в голову. С той же рассчитанной до сантиметра медлительностью Андр отклонился от удара, повернулся к противнику лицом и ухмыльнулся.
– Ну-ка, покажь прыть! – раздался из темноты высокий, как у подростка, голос. – Давай, разрешаю!
Наклонив голову, охранник ринулся вперёд, обрушив на Андра град беспорядочных, отшлифованных многолетней практикой ударов. Но ни один из них не достигал цели. Андр не пытался перейти в наступление, даже не поднимал рук, чтобы не вводить в искушение охранников, сбежавшихся со всего лагеря поглазеть на потеху. Он только ускользал от ударов – с тяжеловесной неуклюжестью человека, изнурённого пятнадцатичасовой работой.
Продолжалась схватка недолго, пока выдохшийся и растерявший последние силы охранник вдруг не отступил – глаза сумасшедшие, дряблые щёки трясутся – и, перебросив ружьё прикладом к плечу, не дёрнул стволом на Андра. Зрители за спиной Андра с испуганной руганью раздались, сам он тоже поспешно шагнул в сторону. Но выстрел не прозвучал: над головой обезумевшего старика по стремительной дуге мелькнул приклад, завершив движение на его темени. За осевшим телом открылась дородная фигура с плешивой головой, перетянутая узорной лентой Служителя. На неподвижном жирном лице застыла обида – давняя, застарелая, не смываемая амнезией.
– Падаль убрать! – приказал Служитель тем же странно высоким голосом. – Ствол и рясу – ему, – он ткнул пальцем в Андра, затем, повернув голову, уставился на ближайшего охранника, нетерпеливо пощёлкал пальцами, наконец вяло махнул пухлой кистью, снова ткнул пальцем. – Ты! Возьмёшь новичка в дежурство. Всё, отбой!
И, повернувшись спиной – к Андру, к охранникам, ко всему миру, – Служитель вразвалку зашагал к небольшому приземистому строению, волоча за собой винтовку, будто палку.
Вот и всё, думал Андр, неловко прижимая к груди сунутое ему ружьё и улыбаясь солёным остротам охранников с туповатой застенчивостью потомственной деревенщины. Кажется, наш психологический этюд удался, иначе вместо этого допотопного ствола я вполне мог бы получить пулю в затылок.
«Обрадовался! – подал вдруг голос двойник. – Дальше-то что?»
«И всё же дела не так плохи, – отозвался Андр, – раз они помнят не только команды».
«Поздравь их за меня!»
К Андру уже подходил упитанный, коренастый охранник, флегматично перемалывающий во рту наркожвачку. Дружелюбно ткнув Андра кулаком в рёбра, он ругнулся вместо приветствия и махнул рукой, приглашая за собой. Они пошли вдоль барака, на бревенчатой стене которого Андр разглядел полуобугленные останки распятого работника – от них разносился вокруг удушливый запах. Подойдя к двери, охранник, а за ним и Андр вступили внутрь.
Больше всего барак напоминал крытый вольер, разделённый проволочной сеткой на узкие клетки, тянущиеся по обеим сторонам сквозного прохода. Две трети каждой клетки занимали двухъярусные нары, в изголовье которых размещались динамики ежесуточного инструктажа. Большинство работников уже спало, бодрствовали только счастливцы, к которым в награду за дневное усердие на ночь подселили женщин.
– Чего делать-то? – спросил Андр, озираясь и морща нос, – воздух здесь был тяжёл и смраден, будто барак не проветривали со дня постройки.
– А ничего, – отозвался охранник, сосредоточенно скребя щетинистую физиономию. – Сиди здесь, – он кивнул на кресло-качалку, попавшее сюда невесть откуда, – качайся. Можешь соснуть. Но если стадо расползётся, тебя вздёрнут, понял?
Андр кивнул.
– Понятливый, стервец! – хохотнул охранник. – Дрын в углу видишь? Ежели кто верещать во сне вздумает, ты его в бок, в бок!.. чтоб народ не мутил. И всё!
Он достал из-за пазухи замусоленный сухарь, со словами «Жри, дурень!» сунул его Андру и двинулся вдоль клеток, задумчиво насвистывая и поглядывая по сторонам. У одной из дверей остановился, повозился, открывая замок, и вошёл внутрь. Сквозь проволочные перегородки Андр видел, как охранник молча перевернул на спину какую-то женщину, навалился всей массой и, преодолев робкое сопротивление, овладел ею. Затем протяжно зевнул, поднялся и, заперев клетку, побрёл к выходу, поправляя рясу и покачиваясь от нахлынувшей вдруг дремоты. Будто нужду справил.
«Скотина бронированная! – взорвался вдруг Андрей. – Ну, чего гляделки-то выпучил? Тебе здесь театр?!»
«Привыкай, – отозвался Андр. – Не вечно же тебе отворачиваться!»
Игнорируя изощрённые, язвительные ругательства Второго, Андр распахнул двери в обоих концах барака, чтобы хоть немного освежить пропитанный многодневной вонью воздух. Затем опустился в кресло, натужно застонавшее под его тяжестью, и расслабил мышцы, вслушиваясь в мешанину вздохов, всхлипов, многоголосого болезненного храпа и скрипа нар, привычными к сумраку глазами разглядывая измождённые, необратимо запущенные тела этих бывших людей, загнанных в радиофицированные клетки до скончания времён.
Андр сидел так с полчаса, прокручивая в памяти события дня, анализируя, выискивая просчёты, прогнозируя, как вдруг насторожённым взглядом поймал движение в одной из клеток. Прихватив из угла шест, Андр подошёл.
На нарах сидел крупный жилистый мужчина. Запрокинув голову, он ритмично покачивался, как будто под неслышную музыку. Лежавшие на коленях узловатые пальцы странно шевелились, словно жили непонятной, далёкой жизнью. Из закрытых глаз по заросшим седой щетиной скулам катились слёзы. Он спал.
Проткнув шест сквозь дверную решётку, Андр ткнул работника в костлявую грудь. После третьего тычка мужчина открыл глаза, потерянно огляделся. Увидав Андра, шагнул к двери, взялся огромными разбитыми ладонями за прутья.
– Парень! – позвал он сипло. – А, парень!.. Где это я?
Обвиснув на решётке, он тёрся о прутья тощими щеками. С лица постепенно сходило выражение осмысленного удивления, вытесняемого тупой апатией.
– Спать, – сказал Андр негромко. – Иди-ка ты спать.
Потоптавшись, работник вздохнул и поплёлся к нарам. Выждав, Андр вернулся к ветхому креслу – коротать душную ночь.
Двойник уснул, связь между ними ослабла, и Андрей почувствовал себя освобождённым. Кряхтя, он поднял с дивана своё погрузневшее тело и потащил было его на кухню, но мысль о еде вызвала в желудке спазмы. С трудом подавив тошноту, Андрей с полдороги повернул, забрался в ванну, пустил чуть тёплую воду и обмяк, негромко постанывая. Он чувствовал себя больным и загнанным, в глазах – резь, ноздри ещё терзал запах гниющего горелого мяса… будто вернувшись домой, Андрей прихватил с собой частицу того страшного мира.
Не могу, шептал Андрей одними губами. Нет, не могу! Надо что-то придумать, я никогда не свыкнусь с этим кошмаром. Черти бы забрали Андра, он будто нарочно!.. Эта вонь – боже мой! – избавиться хотя бы от неё. Достаточно с меня зрения – более, чем достаточно!..
Он долго водил по телу душем, будто пытаясь тугими струями отделаться от вони, въевшейся в мозг. Отходил, остывал, успокаивался, пока вдруг с изумлением не осознал, что первой и главной его реакцией на столкновение с жуткой реальностью параллельного мира была обида. Именно обида – на то, что его – холёного, рафинированного, исключительного – с размаху ткнули физиономией в дерьмо. Он-то готовил себя к опасности, к боли и крови, но не к этому обыденному, равнодушному зверству… Андрея вдруг обожгло стыдом: готов ты рисковать, как же! Забыл свои метания в Андра и обратно, когда тот исполнял свой жуткий танец в паре с полусумасшедшим стариком под дулами ружей? А как старательно ты убеждал себя в необязательности своего присутствия: Андр, мол, и сам справится, это риск бесполезный, неоправданный… Сукин кот! Тьфу!..
Морщась и мотая головой, Андрей выбрался из ванной и вернулся в гостиную. Долго бродил босиком по паласу, лаская нежным ворсом измученные за день ступни и попивая прямо из бутылки ледяной тоник. Наконец повалился в кресло, машинально включил магнитофон и задумался.
А ведь его впечатления за день не исчерпывались тем, что ему поставляли заимствованные у Андра органы чувств. Существовало ещё нечто – неясное, неопределённое, будто он, Андрей, улавливал те сигналы, которые для Андра оставались за порогом сознательного восприятия. А сейчас Андр спит, мелькнула мысль. Его сознание спит, но не рецепторы!
Не колеблясь, с привычной уже лёгкостью Андрей отключился от своего тела, переливаясь в спящее сознание Андра, и принялся осторожно прощупывать поступавшие в мозг сигналы, отбрасывая знакомое и привычное, выбирая странное, тревожащее. И, отыскав это, сконцентрировался на нём. Полностью.
Ощущение было жутковатым. Андрей будто передвигался в какой-то неоднородной субстанции, то заряжённой – и тогда он передвигался сквозь неё с лёгкостью мысли, а то вдруг снова он погружался в вязкое мерцание и неумолчный гул, из переплетения которых иногда возникали мгновенные сцены, звучали обрывки фраз. Он пытался задержаться, вникнуть, но накатывала чувственная волна, тяжёлая и радужная, и накрывала всё собой. Смысл терялся, и Андрея относило в сторону, будто здесь существовали течения, подчинявшиеся запутанным, непостижимым законам…
И вдруг этот странный мир покорёжило, смяло, разорвало в клочья и закружило в чудовищном смерче. Андрей услышал, всем существом ощутил, властный зов и неохотно подчинился.
«Ну и где тебя носило?» – спросил Андр недовольно.
«Сойди с пьедестала, парень! – немедленно окрысился Андрей. – Пока не скинули».
«Опять ты за своё! – покривился Андр. – Мы же договорились».
«Ладно, зачем звал?»
Когда они оставались наедине, то есть когда глаза у обоих были закрыты, у Андрея появлялось стойкое ощущение, будто они находятся друг против друга в сумрачной просторной комнате… или скорее тоннеле, потому что он видел только боковые стены, а другие две терялись в зыбком тумане. И с каждым днём обстановка странного помещения и жёсткий облик собеседника проступали всё чётче.
«Я ведь просил меня подстраховать, – сдержанно сказал Андр. – В конце концов, сейчас это не опасно».
«Чего ты хочешь? – вспыхнув, потребовал Андрей. – Ну говори, я слушаю!»
«Спать».
«Сейчас я тебе спою».
«Лучше посторожи».
«По-твоему, мне больше делать нечего?»
«По-моему, нечего».
«А по-моему, ты много на себя берёшь. Между прочим, я ведь „слышу“ не только тебя».
«На здоровье! Только причём здесь наша цель?»
«Бедняга! – с сожалением сказал Андрей. – Тебя испортила среда, ты разучился мыслить широко. Ну подумай, мы ведь направляемся за сведениями, верно? А кто нам мешает добывать их прямо из мозгов?»
«Из мозгов однодневок?»
«Да ничего они не забыли! Просто не могут вспомнить. Во сне они нормальны, но, просыпаясь, утрачивают прошлое – как сон. Каждое утро они умирают, день за днём…»
«Как трогательно!»
«Вот те на! А разве тебе их не жаль?»
«Этот режим вырос на их глупости и трусости. Им некого винить, кроме себя».
«Так ты не любишь людей? – заинтересовался Андрей. – За что же ты дерёшься?»
«Любят достойных, – сказал Андр. – Ладно, если настаиваешь, попробуем оба пути. Только будь уж так любезен, соратник Андрей, занимайся своими исследованиями не в ущерб основному».
«Осталось выяснить, что здесь основное, – проворчал Андрей удовлетворённо. – Ладно уж, спи! Подстрахую».
Фигура двойника растворилась в сумраке тоннеля, и Андрей остался один. Отдадим боевику должное, подумал Андрей, он разговаривал со мной мягче, чем я заслуживал. Поёжившись, Андрей открыл глаза-окна, и обстановку, стены, всё помещение смыло бледным внешним светом.
Андрей вступил во владение телом, временно оставленным двойником.
2
Когда-то это огромное здание служило, наверно, музеем либо дворцом, хотя теперь поверить в такое было бы трудно. От того безоблачного времени в нём сохранилось лишь несколько изувеченных статуй в салатовых подтёках жвачных плевков да с полдюжины картин под самым потолком, простреленных и закопчённых. В центральном корпусе сейчас размещался Питомник, опекаемый женским монастырём, который занимал боковые крылья того же здания. В главном же зале бывшего дворца – громадном, величественном, со сводчатым мозаичным потолком и балконами в несколько этажей – устроили монастырскую трапезную и время от времени проводили грандиозные приёмы-вечеринки, на которые каждый раз съезжались практически все свободные от дежурства Служители округа.
Андр не знал, какое событие послужило поводом для нынешнего шабаша: один ли из бесчисленных религиозных праздников или провозглашение очередного «вечного и нерушимого» союза между какими-нибудь монахом и монахиней. Наверняка и большинство собравшихся об этом понятия не имело, да и вряд ли кого-нибудь это всерьёз интересовало.
Огромный зал был переполнен пирующими, столы завалены съестным, но еда исчезала с волшебной быстротой – босоногие послушницы, порхавшие между тесно сдвинутыми креслами и лежанками, едва успевали пополнять запасы. Зато с питьём проблем не возникало: в установленные по всему залу краны под приличным давлением подавалось вино из монастырских подвалов. В воздухе стоял неумолчный гвалт. Время от времени то там, то тут вспыхивали ссоры, с унылым однообразием разряжавшиеся мордобоем – к восторгу зрителей. Где-то орали песню, наверняка бессовестно перевирая мелодию, а забытый текст заменяя цитатами из проповедей. Любители наркожвачки методично заплёвывали пол зелёной вязкой слюной.
С самого начала пиршества Андр прочно обосновался в затенённом углу, отбитом им у трёх дюжих монахов и позволявшим обозревать весь зал, не привлекая к себе лишнего внимания. Своё участие в общем веселье Андр ограничивал тем, что не спеша поглощал содержимое тарелок да звонко шлёпал пробегавших мимо послушниц по сухощавым попкам, едва прикрытым лоскутками серой ткани. Чрезмерно общительных Андр отпугивал свирепым оскалом, не устрашившим лишь маленькую подвыпившую монахиню, которая после неудачной попытки обольщения расположилась напротив и норовила лягнуть его в бедро босой ногой – сапожки она успела где-то растерять. Автоматически отодвигая ногу от азартных пинков женщины, Андр продолжал целеустремлённо насыщаться и без надежды наблюдать за залом, прислушиваться к разговорам. Говорили почти все – много, взахлёб, срываясь на крик – идеальные условия для разведчика! Однако в этом мутном потоке слов, в массовом этом словоизвержении не удалось выловить ничего, чего бы он уже не знал, ни одного выболтанного секрета или хоть сколько-нибудь полезного факта, – всё тот же замусоленный, десятки раз слышанный трёп: о жратве, о пойле, об оружии и транспорте, о бабах… По-видимому, здешние Служители были тем, чем и казались: тупыми, вскормленными человечиной надсмотрщиками, не годными ни на что другое. Управление заводами шло в обход рядовых монахов, и любые их попытки вмешаться в чётко налаженную работу предприятий пресекались немедленно и решительно – например, нынешним начальником Андра, настоятелем Уго.
Это была странная личность – невзрачный лысеющий человечек, не выделявшийся среди прочих монахов ни силой, ни свирепостью, ни даже, по первому впечатлению, интеллектом. Но в нужный момент настоятель вдруг с ходу выдавал такие решения – неожиданные, точные, насыщенные пониманием обстановки в целом и данной конкретной ситуации, что Двое только диву давались: их суммарные здравый смысл и знание жизни не сумели бы управиться лучше. На Уго будто озарение находило, он даже внешне преображался: распрямлялся, приосанивался (и это не выглядело смешным), глаза становились пронзительными, голос обретал звучность и вкрадчивую властность, – будто все его прежние повадки, мелочные и суетливые, были лишь умелой маской. Свои распоряжения при этом настоятель ничем не мотивировал, разве что ссылался всё на ту же таинственную Волю.
Оставив настоятеля с его странностями про запас, Андр три ночи кряду изображал из себя монастырское привидение, забираясь в архивы своего монастыря, а на четвёртую решился на дальний, опасный, вызвавший энергичные возражения Второго поход в соседний монастырь, переворошил кипы пыльных пожелтелых бумаг – и всё для того, чтобы обнаружить там сведения, никуда не ведущие и ничего не объясняющие. И поэтому Андр так обрадовался случаю лицезреть окружную элиту на очередной попойке в бывшем дворце.
А теперь он должен был скучать здесь, вдыхать винные испарения и сносить пинки пьяной монашки, которая, не получив удовлетворения сама, тем не менее исправно отпугивала всех прочих претенденток на роль его подружки. А Андрей только раздражённо фыркал, когда Андр взглядом обращал его внимание на какую-нибудь особенно экзотическую фигуру.
Конечно, жаловаться было глупо: путь от границы до этого уютного, в общем, угла не оказался слишком долгим. На четвёртый день после внедрения всё тот же тонкоголосый толстяк-Служитель отослал Андра в глубь страны, где ему без долгих объяснений выделили отдельную келью, снабдили всем положенным и определили надсмотрщиком в один из подчинённых монастырю заводов. Должность оказалась не пыльной, и дышалось здесь куда легче, чем на границе, – потому хотя бы, что монастырский устав предписывал беречь квалифицированных заводских работников. Да и работниц Служители по ночам не беспокоили – не было нужды. Обитательницы женского монастыря, в большинстве своём молодые, здоровые и привлекательные, с энтузиазмом поддерживали самые смелые начинания монахов, и уж в этом-то их не ограничивал никто. Это даже нельзя было назвать развратом, потому что ничего иного они не знали и представить себе не могли. В сущности, у них не было выбора: любая связь не могла длиться дольше трёх дней – таков здесь был срок памяти. Разве что после очередного инструктажа двое случайно сталкивались вновь, чтобы опять окунуться в лихорадочную торопливость любовного суррогата, будто отсутствие долгосрочных радостей люди инстинктивно стремились компенсировать разгулом сиюминутных наслаждений. Впрочем, и трёхдневная связь была нетипичной: обычно люди пресыщались друг другом значительно быстрее, что не было удивительным при таком катастрофическом обмельчании душ, и продолжали поиск в новых партнёрах – новизны ли, чувственности ли, или ещё чего-то, о чём сами они давно и прочно забыли…
Андр ощутил внезапное оживление двойника и, оглянувшись, встретился глазами с высокой статной женщиной, разглядывавшей его с надменным вызовом, за которым Второй угадал заинтересованность. Окружённая самым цветом служительской братии, она с комфортом расположилась в самом центре просторного балкона, нависавшего над залом напротив Андра. Серебристый комбинезон из плотной эластичной ткани целомудренно укрывал женщину от ступней до подбородка, облегая при этом все подробности её роскошного тела с откровенностью второй кожи. По изящной кобуре на крутом бедре Андр угадал в красавице настоятельницу женского монастыря, о которой до сих пор только слышал от знакомых монахов – в форме многозначительных кряканий да восторженных ругательств.
«Ну и что? – спросил Андр. – Пресыщенная похотливая стерва, как и остальные. Только пофигуристее».
«Заметил! – хмыкнул Второй. – Но это-то ладно. А вот когда она на тебя глянула, в её психофоне мелькнуло нечто… будто вы уже встречались».
«Действительно, любопытно», – согласился Андр. Он слабо верил в полезность ночных блужданий напарника, но за время их вынужденного сотрудничества не раз убеждался в безошибочности его интуиции.
«Подобраться бы к ней поближе, – сказал Андрей. – Хочу прощупать её подробней».
«Почему бы и нет?»
Не отрывая от настоятельницы взгляда, Андр не спеша воздвиг себя в полный рост и расправил плечи, предлагая ей оценить свои габариты и мускулатуру – здесь эти показатели были в большой цене. Затем он перешагнул через маленькую Служительницу, всё ещё неутомимо пытающуюся его достать, и двинулся через зал, раздвигая пирующих, будто ледокол льдины. Настоятельница краем глаза следила за ним, сохраняя на лице выражение неприступного высокомерия. Остановившись перед балконом, Андр приветствовал женщину недвусмысленной улыбкой, игнорируя угрюмые взгляды обоих настоятелей, усердно обхаживающих с двух сторон прекрасную хозяйку дома.
– Этот бычок слишком норовист для твоего стада, брат Уго, – заметила настоятельница. – Давно он у тебя?
– Кто бы помнил! – кисло отозвался Уго. – Вроде третий срок пошёл. Так я говорю, сестра Кима…
– Скрывать такого замечательного нахала? Братец, да ты несносен!
– Долго он здесь не задержится, я уж постараюсь! – обиженно посулил настоятель, но Кима его уже не слушала. Пересев на перила, она благосклонно улыбнулась Андру, и настоятели, дружно вздохнув, отвернулись к старшим Служительницам – дичи поскромней, но подоступней.
Остаток вечера Андр и Кима провели вместе в уютной тесноте общего кресла, по очереди прикладываясь к бокалу и поглядывая по сторонам – благо смотреть было на что. Люстры вскоре погасли, зато вспыхнули прожектора, залив слепящим светом длинный балкон, на котором, в благоразумной доступности от разгулявшихся монахов, принялись выплясывать всё те же послушницы, да ещё, кажется, энтузиастки из Служительниц – последних можно было выделить по смелости нарядов и раззадоренному вином темпераменту. Впрочем, оценить концерт могли уже немногие: половина публики разбрелась парами по кельям, большинству остальных тоже было не до танцев – полумрак включал в них вполне определённые рефлексы. И когда руку Андра нащупали и потянули за собой горячие пальцы Кимы, он удивился разве только тому, что она не сделала этого раньше.
В келье настоятельницы было душно, жарко. Погружённый в немыслимо мягкую постель, будто в исполинскую подушку, Андр давно сбросил с себя последнее одеяло – на сладко посапывающую рядом женщину. Своим пристрастием к теплу и уюту Кима напоминала большую кошку – красивую, здоровую, чистоплотную, вполне довольную собой и своей сытой жизнью. Вместе с комбинезоном, висевшим сейчас лягушачьей шкурой на спинке кресла, Кима сбросила с себя начальственную спесь и воинственную напористость первой амазонки округа, и в её гладком ухоженном теле обнаружились вдруг пылкий темперамент и – удивительное дело! – обширные запасы нерастраченной нежности.
Догорали ароматические свечи, распространяя по комнате дразнящий пряный запах. Из динамиков продолжала мурлыкать музыка, передаваемая неизвестно откуда. Сквозь витражные стены-аквариумы струился бледный лунный свет, позволяя разглядеть разнородную, но со вкусом подобранную мебель, несколько небольших и, по мнению Андрея, очень недурных картин. Из затенённого угла выступала великолепно сохранившаяся мраморная статуя, над которой поднималась к зеркальному потолку ажурная лестница. А на крыше, по слухам, размещался прекрасно оборудованный солярий, где настоятельница проводила долгие часы, нежась в жарких лучах солнца и поддерживая на теле ровный золотистый загар.
Самым же удивительным было то, что своё райское гнёздышко Кима свила на вершине мрачного сооружения, громоздившегося уродливым брусом во дворе великолепного здания и возведённого, судя по всему, сравнительно недавно. Каким целям служила эта махина, не знал, кажется, никто из рядовых Служителей – во всяком случае, те, кого Андр решился опросить, не смогли сообщить по этому поводу ничего вразумительного. Собственно, именно окружавшая башню таинственность и подтолкнула Андра на сближение с Кимой. А сейчас, похоже, наступало время действовать.
«Что слышно, Андрей? – беззвучно спросил Андр. – Она и в самом деле спит?»
«Она-то спит, – раздражённо отозвался Второй. – А вот ты когда угомонишься?»
«Ну объясни, для чего я здесь», – усмехнулся Андр.
«Да уж, ты времени не терял!..»
«Не одобряешь?»
«Нужно тебе моё одобрение, как же!.. Поразительно, с какой лёгкостью ты принял их условия игры. А ведь ты – не они, ты знаешь и помнишь!»
«Помню? – холодно удивился Андр. – Я? Что?»
«Ну и чёрт с тобой! – обозлился Андрей. – Сжигай себя ненавистью – твоё право. Но сейчас мой ход, а ты мне мешаешь. Из-за твоей идиотской активности я не могу прозондировать Киму!..»
«Сколько это займёт?»
«Времени? Откуда мне знать? Наверное, часы».
«Долго».
«Дурень, это что, мне надо? На кой леший ты тогда меня звал?»
«Ты – учёный и…»
«Но я же не провидец! – взорвался Андрей. – Впечатлений здесь масса, а фактов среди них – пшик!»
«Стало быть, говорить не о чем?»
«Отчего же, есть некоторые странности…»
«Так давай их обсудим».
«Ну, давай, – без энтузиазма согласился Андрей. – Странность номер один: трёхдневная память обитателей округа. Насколько я в курсе, ваши пещерные учёные в один голос твердят, будто кольцевая система Котлов создаёт по стране однородное Поле, а на деле напряжённость к центру падает. Может, в Столице она сходит на нет? И кстати, ты заметил, что наша с тобой связь сейчас несколько ослабла? Пожалуй, теперь я при желании смог бы выкинуть тебя из своего сознания».
«Тебя это утешает? Ну и отлично!»
Андрей злорадно хмыкнул и продолжал:
«Странность под номером два: самоуправление заводов. Как мы убедились, обычными средствами никаких внешних директив в округ не поступает, однако на работе заводов это не сказывается никак. Следовательно, деятельность предприятий страны координируется как-то иначе. Поэтому особое внимание следует обратить на местное руководство. В частности, на твою очаровательную соседку по постели».
«И что мне с ней делать? Пытать?»
«Спятил? Я же предлагал тебе зондаж».
«Это оставим на потом».
«Ну, тогда займись башней. Потому что только отсюда, из центра округа, можно управлять всем местным начальством – с помощью УКВ передатчика да вживлённых в мозги приёмников, причём извне в это вмешаться никто не может. А связь башни со Столицей может обеспечиваться кабелем. В общем, не худо бы осмотреть нижние этажи».
«Проще уж вскрыть Киме череп».
«Образчик чёрного юмора, – проворчал Андрей. – Влияние среды, надо полагать?»
«Так говоришь, Кима спит? Ладно».
Первым движением, плавным и осторожным, Андр поднял себя с постели, оглянулся на женщину – она не проснулась – и дальше уже двигался с бесшумной стремительностью профессионального боевика. Подхватив свой короткий меч, он выскользнул в коридор, один конец которого упирался в шахту лифта, неинтересного сейчас Андру. Зато на другой стороне он ещё раньше разглядел квадратный провал люка и ведущие вниз ступени, и это направление поиска обещало быть перспективным.
Бесшумно спустившись по ступеням, Андр очутился в точно таком же коридоре – во всю длину башенной стены, с единственной дверью в центре. Скользя спиной по стенке, Андр переместился к двери и некоторое время прислушивался, но не уловил ничего, кроме приглушённых взвизгов, доносящихся из монастыря. С предельной осторожностью, сантиметр за сантиметром, Андр чуть вдвинул дверь в стену и, не отрывая лопаток от камня, просочился в открывшуюся щель.
Здесь тоже был коридор, пустой и тёмный, с чёрными провалами ниш по бокам и узким окном в дальнем конце.
Задвинув за собой дверь, Андр ждал, но ничего не происходило, никого не встревожило его появление. Он сделал несколько лёгких быстрых шагов вдоль стены… и плиты под ним вдруг подались, распахнулись подобно створкам ворот, и с протяжным скрипом ухнули вниз. Отчаянно оттолкнувшись от ускользающей опоры, Андр швырнул тело вперёд. Прыжок получился дальним: Второй успел-таки включиться. Пролетев над разверзшейся в полу ямой, Андр упал руками на прочный камень, перекатился через голову и поднялся на ноги, озираясь. Упавшие плиты сотрясли, казалось, всё здание, превратив в нелепость все его предыдущие ухищрения.
«Кима проснулась! – простонал в панике Андрей. – Влипли! Говорил же тебе… Боже, что это?!» – вдруг вскрикнул он, и Андра окатило волной неукротимой, звериной жажды убийства, отразившейся от ужаснувшегося сознания двойника. И тут же из черноты ниш на Андра ринулись с двух сторон две огромные, человекоподобные фигуры, затянутые в металлическую чешую. Они обрушили на него лавину ударов, каждый из которых мог оказаться смертельным, потому что на всех конечностях у обоих чудовищ сверкали в лунном свете, будто исполинские когти, отточенные клинки.
Спасение было в скорости! Мгновенным прыжком Андр избежал смыкания тисков и в два шага оказался за спиной одного из атакующих. Но его стремительный выпад наткнулся на жёсткий уверенный блок, выполненный из безнадёжного, казалось бы, положения, – словно суставы его противника обладали сверхъестественной подвижностью.
Андр отступил и несколько долгих секунд присматривался к странной манере боя противостоящего ему «зверя», не выпуская второго врага из-за спины первого. Драться «зверь», безусловно, умел, и первобытная злоба не мешала ему сыпать ударами с хладнокровием и расчётливостью автомата. Части его тела двигались словно бы независимо друг от друга, но согласованность этих движений поражала. Чтобы успевать одним клинком отражать четыре, Андру приходилось выкладываться без остатка и в любой момент быть готовым обратиться за помощью ко Второму, благо потрясённый свирепостью схватки Андрей на этот раз, кажется, не помышлял о бегстве.
Андр быстро оценил удачность хода, сделанного им в самом начале, когда он заслонился одним противником от другого. Как ни парадоксально, вдвоём они были менее опасны, чем по отдельности. «Зверь», оказавшийся не у дел, нетерпеливо метался из стороны в сторону, пытаясь обогнуть партнёра, и мешал ему, нарушая монолитность его обороны, вынуждая того рефлекторно блокировать удары, направленные в обход. И Второй сейчас же с готовностью подтвердил, что противник Андра опасается за тылы, сомневаясь в дружелюбии напарника.
Итак, пришёл к заключению Андр, у этих забияк по крайней мере два слабых места: бездумный автоматизм обороны и взаимная недоверчивость. А нас двое, и, следовательно, сила на нашей стороне. Но время-то работает не на нас!..
И, призвав на помощь Второго, Андр вдруг ринулся вперёд, разразившись бешеным каскадом ударов, финтов, прыжков. Вряд ли это устрашило «зверя», но всё же вынудило его резко отступить и наткнуться спиною на партнёра, и у того, обезумевшего от близости и недоступности жертвы, так же неизбежно сработали защитные рефлексы. Взметнулись клинки, отчаянным усилием передний «зверь» отбил атаку с тыла, но в тот же миг Андр мощным пинком швырнул его на партнёра. Клинки с хрустом прорвали кольчугу, и тело обмякло.
«Бей! – взвизгнул Андрей. – Ну же!..»
Убийца не успел ещё вырвать ножи, когда страшный, сдвоенный, сокрушивший голову удар поднял его в воздух. И вряд ли раскоряченная фигура, исчезнувшая за краем провала, была ещё живой. Андр шагнул было к яме, но отшатнулся от вырвавшихся навстречу клубов чёрного вонючего дыма.
«К дьяволу всё! – заикаясь, выговорил Андрей. – Сволочи! Повязали-таки кровью…»
Безразлично поведя плечами, Андр нагнулся над трупом чудища, в спине которого глубоко увяз нож напарника с прилипшей к рукояти перчаткой – будто оторванная кисть.
«Оставь! – неожиданно сказал Андрей. – Свалим всё на покойников – не мы первые…»
Андр кивнул, отказавшись от мысли сбросить в шахту и второго «зверя». Коротко разогнавшись, он перемахнул дыру в полу, увидав под собой зеркальную поверхность отлично знакомой ему «жидкости», заполнявшей, похоже, всю башню до фундамента. Неслышно Андр поднялся на этаж настоятельницы – его никто не преследовал, скользнул мгновенной тенью мимо приоткрытой двери и прислонился спиной к стене, осмысливая увиденное, сфотографированное тренированной памятью.
Кима сидела в центре своей огромной пышной постели, среди разбросанных одеял, нацелив пистолет на дверь. На лице – холодная решимость. Можно было не сомневаться, что при появлении Андра она станет стрелять – хотя бы из чувства самосохранения.
«Ой, не суйся! – боязливо сказал Андрей. – Лучше подай голос».
«Не лезь!»
Нащупав на стене выключатель, Андр второй ладонью плотно прикрыл глаза и зажёг в коридоре свет всего на пару секунд. И сразу же бесшумно метнулся в комнату, надеясь, что вслепую Кима стрелять не станет. Не потревожив скрипом ступенек, он достиг верха лестницы и оглянулся. Не изменив позы, женщина продолжала целиться в дверной проём. Осторожно присев на перила, Андр небрежно спросил:
– Из-за чего шум? Опять тревога?
Рывком повернувшись, Кима перевела дуло пистолета на него.
– Ну-ну, детка, не пугайся! – сказал Андр, усмехаясь. – Это только я.
– Где ты был? – отрывисто потребовала настоятельница, держа его под прицелом и, видимо, полагая, что по такой большой мишени промахнуться трудно. Имей Кима представление о выучке своего гостя, она не стала бы медлить с выстрелом.
– Проветривался, – ответил Андр, позёвывая. – У тебя так славно, даром что ночь. Позагораем завтра?
Пистолет не шелохнулся, но на лице женщины проступила неуверенность.
– Вода в бассейне, будто суп, – добавил Андр, доверившись подсказке двойника. – Свариться не боишься?
– Не выходи больше, – сказала Кима, опуская оружие. – Это опасно. И закрой, ради Отца, дверь – через раз забываю…
Грузно скрипя ступеньками, Андр спустился, запер дверь на замок.
– И всё-таки, что там стряслось? – поинтересовался он, поворачиваясь к Киме.
– А! – махнула она рукой. – Наверно, опять храмовники сцепились – они же бешеные, – сунув пистолет под подушку, Кима зябко повела плечами и потянулась к Андру тугим телом.
– Иди сюда, родной мой… согрей меня!
Угомонился наконец боевик, с облегчением подумал Андрей. И ненасытная Кима тоже затихла. Спят, голубки! Пришло время духов – моё время…
Торопясь, Андрей окунулся в знакомую эфирную субстанцию и почти сразу в хитросплетении радужных чувственных потоков обнаружил вполне отчётливые, уже известные течения, быстро выведшие на сознание Кимы. Впервые он наткнулся на такую плотную, почти желеобразную среду, в которой можно было плыть, подгребая себе невидимыми «руками». И «картинки», которые он здесь встречал, были ярче и стабильнее всех предыдущих. Ночи, проведённые в лихорадочных, но почти бесплодных попытках удержать изображение, не пропали даром: сейчас Андрей мог поддерживать «картинки» достаточно долго, чтобы они не теряли смысла и связанности. Боясь спугнуть удачу, Андрей нетерпеливыми призрачными «пальцами» шарил по закоулкам Киминой памяти, извлекая на свет и перезаписывая в свои ячейки всё, что его заинтересовывало. Только часа через три Андрей выбрался сначала из сознания Кимы, так и не проснувшейся за время его изысканий, а потом и из всего этого мерцающего мира, наполненного дразнящими запахами и переливающимися красками, и смог наконец упорядочить свою добычу, в начало поставив следующий сюжет:
«По огромному, будто улица, коридору, залитому беспощадным холодным светом, медленно движется нескончаемая вереница девушек, похожих друг на друга короткой стрижкой и испуганным выражением юных лиц. И среди этих полуподростков – она, Кима, наивная и восторженная послушница, привезённая в Столицу из провинциального монастыря. Словно исполинская змея, под шелест тысяч ног, вереница вползала на невысокую эстакаду, где деловитые инспекторы придирчиво осматривали девушек, сортируя их на несколько групп. В отличие от большинства других, Киму не столкнули с эстакады, чтобы направить в одну из боковых дверей, и она проследовала дальше, привычно ступая голыми ногами по холодным каменным плитам и неся в себе странную смесь из неприятных воспоминаний о прикосновениях грубых рук, гордости за свою очевидную исключительность и страха перед тем, что ждало впереди. Потом это случилось – и боль, и ужас, и стыд. Но когда Киме, зарёванной и дрожащей, объявили Решение, её сердце переполнил восторг, а слёзы мгновенно высохли. Все огорчения разом превратились в далёкое-далёкое прошлое, напоминая о себе лишь лёгкой саднящей болью…»
Пожалуй, это был первый раз, подумал Андрей, когда ей по-настоящему пригодилось её счастливое качество – забывать… и даже без амнезийного поля.
«Склонившееся над нею лицо было величественным и божественно прекрасным, можно было принять смерть за одно только счастье его созерцать… и слушать этот дивный голос, обволакивающий, поднимающий на тёплых ласковых волнах…
И вдруг по лицу бога пробежала рябь, и Кима увидела… скорее, ощутила… как сквозь искусную маску проступают хищные, страшные черты: пронзительные глаза, нос, как клюв, торчащие из смердящей пасти клыки… Она зашлась в истошном крике, рванулась, но тут же будто многотонный обвал обрушился и поволок её по склону, калеча и раздирая о камни нежную плоть…»
Этот сюжет Андрей прокручивал несколько раз, но неизменно наплыв раскалённых эмоций разом смывал «картинку», погребая под чувственным сумбуром всякую осмысленную информацию, словно женщина инстинктивно старалась скрыть от себя и других этот ужас.
«И она преуспела в этом, изгнав жуткое видение даже из снов, забыв обо всём прочно и основательно, превратив зияющую рану психики в тонкий и бледный, почти безболезненный рубец, проявлявшийся только в неодолимой тяге к огромным красивым мужчинам, словно среди них надеялась она отыскать того, кто смог бы вылечить её окончательно».
Вот и объяснение, подумал Андрей. Кима увидела в Андре того зловещего исполина, нагнавшего на неё столько страха в юные годы. Что ж, едем дальше!
«Маленькое сморщенное существо почему-то не казалось ей уродливым. Кима смотрела на него с неясным удовлетворением и тихой спокойной радостью, уже забыв о яростной боли, недавно раздиравшей тело. Когда она прижимала к груди этот крохотный комочек плоти, внутри что-то странно и тепло шевелилось…
А потом милое существо вдруг исчезло, оставив в душе боль и печаль. Но тосковала Кима недолго: всё тот же безотказный инстинкт самосохранения помог забыть и это».
Всё это интересно, думал Андрей, и я почти уверен, что не путаю хронологию, но каким образом определить интервалы между этими событиями? А ведь это может быть важным!
«Дети. Их было много, они поступали в Питомник главным образом из столичных родильников, и каждый напоминал Киме о чём-то смутном, будил в душе тоскливую нежность. Вместе с детьми прибывали и почему-то неприятные ей кормилицы, в меру заботливые, мясистые и туповатые, постоянно что-то жующие. Они обслуживали сразу по нескольку младенцев, из которых ни один не был им родным, потому что их уцелевшее после отбраковки потомство направлялось обычно в питомники разрядом пониже. Отбыв положенный срок, кормилицы возвращались в Столицу – „на подзарядку“, как острили монахини, стерильные со дня принятия сана.
Вероятно, Кима была идеальной опекуншей, не позволяя уплыть на сторону ни крупице из выделяемых Питомнику средств, жестоко карая проворовавшихся монахинь и строго контролируя выполнение всех оздоровительных процедур, предписанных Уставом. Но в остальном рутина монастырской службы была ей в тягость, и Кима не стеснялась перекладывать на плечи Старших Служительниц основную тяжесть забот по поддержанию порядка в монастыре и распределению по кельям воспитанниц Питомника, достигших возраста послушания, и сохранению – до положенного срока – невинности этих шустрых и жадных до жизни послушниц, осаждаемых охочими до запретного плода монахами, решавшимися иногда – с риском оскопления – на прямое нарушение Воли».
Со смешком Андрей вспомнил тонкоголосого предводителя охранников. Вот и ещё один кубик стал на место.
«Так она и жила: подстраиваясь под главенствующий образ мыслей, доверяясь утренним гипноснам, не возражая и не сопротивляясь, хотя многое в этой жизни её коробило, а кое-что и пугало. Но даже себе она в этом не признавалась, избегая задумываться, комфортом защищаясь от неудовлетворённости, услаждая себя чем только можно – лишь бы как-то скрасить своё бесконечное одиночество в толпе. Редкостная приспособляемость мирила Киму с животным эгоизмом окружения, со всем непостижимым и чудовищным, что творилось вокруг. Укрываясь за привычной маской, она смотрела на мир сквозь узкие прорези и видела только то, что хотела, что могла выдержать её тоскующая, несмотря ни на что, душа».
Андру бы это показать, вздохнул Андрей. Ему тоже не вредно узнать, что жертвы бывают и вполне благополучными с виду.
Ну, а теперь, под занавес, самое интересное:
«Но иногда, будто чудовище из океанских глубин, всплывал в её сознании страшный образ исполина, звучал его мощный голос и врывались леденящие душные испарения. В ужасе Кима забивалась в самые дальние уголки сознания, не зная и не желая знать, что происходит сейчас с её горячо любимым, не однажды поруганным телом. И возвращалась, только когда чувствовала, что Тот, ужасный и неодолимо могучий, уходил и пропадало в душе жуткое ощущение смердящего холода. По возвращении она встречала перепуганные взгляды подчинённых, узнавала о чудовищных и невероятных своих поступках – во главе вырвавшихся из Башни, озверевших от длительного безделья храмовников – и об отданных ею распоряжениях, потому что Старшие Служительницы немедленно и исправно повторяли эти никогда не произнесённые ею фразы».
Проявив обычную заботу о своей земной оболочке, Андрей уложил её отмокать в ванну, а сам удалился в «комнату-тоннель», куда не долетали посторонние шумы, где так хорошо думалось. Обстановка здесь уже вполне определилась, разделившись невидимой границей на две плохо гармонирующие части: на стороне Андра было голо, пусто и строго функционально, зато половина Андрея изобиловала всеми мыслимыми средствами потакания сибаритству. Слух здесь ласкали чудесные мелодии, вместо окон светились со стен изошедевры, а воздух был пропитан нежнейшими ароматами и вызывал, если вдыхать его ртом, божественные вкусовые ощущения. По заказу он был способен сгущаться до степени осязаемости, и тогда принимался гладить и мять призрачное «тело» Андрея с искусством лучшего из массажистов. И всё это сказочное великолепие чутко реагировало на малейшие перепады хозяйского настроения, формируя любые подходящие к случаю комбинации из накопившихся за десятилетия воспоминаний. Кажется, копаясь в памяти других, Андрей научился наконец пользоваться и собственной. Как выяснилось, под пластами последующих накоплений там добросовестно хранилось всё то, что он когда-либо видел, слышал, ощущал. Раньше он с трудом пробивался к нужной полке, и если что-нибудь там находил, то в изрядно подпорченном виде. Теперь же всё было как на ладони: рассортированное, аккуратно уложенное, снабжённое указателями и ярлычками – протяни руку и бери, качество информации гарантировано.
И сейчас Андрей с увлечением переваривал свежедобытые сведения, классифицируя их и раскладывая по полкам. И потому не сразу заметил, что напротив, в жёстком кресле, образовалась сумрачная фигура с колючими холодными глазами. А увидав, приветствовал её легкомысленным взмахом руки.
«Выспался? – спросил он не без зависти. – Ах, лицемер! Передо мною строишь из себя аскета, а в жизни умеешь устраиваться с комфортом».
«Исключительно в интересах дела, – без улыбки ответил Андр. – Если хочешь, в следующий раз поменяемся».
«Ладно, будто я не чувствую твоего смущения! Ну, признайся, Кима тебя удивила? Ты ведь не ожидал от неё такого приближения к любви?»
«Есть новости? – сухо спросил Андр. – Так я слушаю».
«Я лопухнулся, – признался Андрей удручённо. – В мою гипотезу не вписывались некоторые факты, и я доблестно ими пренебрёг. Как мог я забыть, что ни Уго, ни дражайшая Кима психологически абсолютно не годятся на роль вожаков волчьих стай, в просторечии именуемых монастырями! В условиях общегосударственного культа силы наверх должны выбиваться самые зубастые, а та же Кима, например, иногда ухитряется быть даже нежной. Стало быть, настоятелями назначают за какие-то другие, причём очень редкие качества. И я убеждён, что дело тут в их исключительном телепатическом даре – недаром же я смог так глубоко прозондировать Киму…»
Андр недоверчиво нахмурился.
«Ну да! – подтвердил Андрей. – Я правильно угадал, что отсюда, из башни, идёт управление округом, но отнюдь не с помощью банальной радиосвязи. Как видно, неспроста ты прорвался ко мне именно в амнезийном поле. Помимо прочего, оно усиливает сенсорные способности».
«И кто же на другом конце провода?»
«Похоже, сам Отец, хотя не представляю, как он справляется с руководством в масштабе страны».
«Если Уго не врал, долго я здесь не задержусь, – сказал Андр. – Подождём. В Столице всё прояснится».
3
Устройство охранной ниши было продумано до мелочей. Строители храма позаботились даже о разумном комфорте для стражников: боковые стенки ниши круто сужались на уровне талии, образуя подлокотники, опираясь на которые, можно было разгрузить ноги. В то же время такое сечение не позволяло нерадивому стражу опуститься на пол и прикорнуть часок-другой, воспользовавшись темнотой этой микропещеры. Правда, при некоторой сноровке можно было спать стоя, что часто и делалось, но это был куда более чуткий сон.
Впрочем, Андр не позволял себе таких вольностей. Время от времени он высовывал голову из ниши, озирая длинный, скудно освещённый коридор, в стенках которого чернели многочисленные углубления. И мало кто знал, что скрывается в глубине каждого из них – глухая стена, стражник или потайная дверь во внутренние покои Храма.
Утомлённый ночным бдением Андрей ещё спал, и пока его сумбурное сознание не путало мысли, Андр решил ещё раз, для большей уверенности, прокрутить в памяти подробности своей стремительной карьеры. Амнезия облегчила ему путь наверх – Андр двигался без задержек, будто по хорошо смазанному конвейеру. Система исключала волокиту и кумовство, ибо ни родственных, ни дружеских привязанностей здесь попросту не существовало. Симпатии же начальства Андр, с бесценной помощью двойника, научился вызывать без затруднений. И в остальном Андр был оснащён лучше любого другого – для общества, в котором главным мерилом служила крепость кулака. С неудержимостью тарана он продвигался от ячейки к ячейке, от монастыря к монастырю, от ордена к ордену, пока не достиг вершины Служительской иерархии – столичного ордена храмовников, личной гвардии Отца.
Беспокоило поведение Второго. Растеряв по дороге в Столицу благодушие и самодовольство, Андрей взамен всё уверенней обживал их совместный дом, а попутно высвобождался из-под влияния Андра – с настойчивостью, достойной лучшего применения. С течением времени Андр утверждался в мысли, что уже не является незаменимым связующим звеном между двумя мирами, что Андрей, вынуди его обстоятельства, сможет переключиться на любого из настоятелей (на ту же Киму, например) и что круг его психоконтактов непрерывно расширяется. При таких темпах Андрей скоро сумеет прозондировать каждого внутри Поля… и даже вне его?..
Ход рассуждений Андра вдруг прервал протяжный зевок, а затем и недовольный голос напарника:
«Предупреждал же: не поминай имя моё всуе! Теперь вот не засну…»
«Здесь храм, а не курорт, – ответил Андр. – Отоспишься потом – если доживёшь».
«Ну-у, оптимист!.. Уж не решился ли ты на штурм? И где будешь прорубаться?»
«Да уж, штурм… Слишком тщательно оберегает себя Отец, даже огнестрелы в Столице изъял из употребления! И это при том, что на людях он почти не появляется. У него что, мания преследования?»
«Свежая мысль, – ленивым со сна, но уже язвительным голосом откликнулся Андрей. – И кого же это он так испугался? Уж не нас ли с тобой?»
«Почему же нет? С его стороны это было бы разумно».
«А у тебя, похоже, мания величия! Много ли мы узнали за это время?»
«А разве мало?»
«Ну да, мелкие бытовые подробности этого славненького общества государственного садизма!.. А в чём его цель?»
«Не всё сразу».
«Чёрт возьми, у меня отпуск на исходе! Не хватало ещё, чтобы меня хватились на работе и взломали двери, когда я… Бр-р-р! Ладно, что же мы всё-таки будем делать?»
«Ждать».
«У моря погоды? Говоря откровенно, этот ваш Отец нравится мне всё меньше, в его возне проглядывается какая-то жуткая система. Но суть её я никак не могу ухватить, настолько захламлена она необязательными мелочами…»
«Ты мог нацелиться не на ту систему».
«А у тебя есть что-нибудь взамен? Нет? Ну так не копай под недостроенное здание моей гипотезы! Критиканов всегда в избытке, с идеями вот…»
«Тихо!»
Напротив, во мраке одной из ниш, обозначился бледный силуэт, через секунду материализовавшийся в истерзанную нагую женщину. Тоненько поскуливая, она сделала несколько шатких шагов вдоль коридора, потом, вдруг обессилев, съехала по стене на пол, но ещё два-три метра проползла, будто стремясь убраться подальше от страшного места.
С минуту Андр выжидал, размеренно стискивая пальцами подлокотники и игнорируя горестные ругательства Второго. Затем шагнул из ниши и склонился над Невестой. Она тихо всхлипывала, уткнувшись измученным лицом в камень. Сейчас ей было больно и страшно, и вряд ли она помнила тот восторг, с которым сегодняшним утром встречала Выбор.
«Бредятина! – возмутился, чуть не плача, Андрей. – Ну откуда в этом винегрете столько варварской экзотики, я с ума сойду!..»
Читать бесплатно другие книги:
