Лекарство от уныния Рожнёва Ольга
– Кузьма, про взрослых так нельзя говорить!
– А её все зовут Катька-попрошайка!
– Кузьма у нас за всех отвечать не будет, он будет отвечать сам за себя.
– Ладно, пап… Смотри, мы с мамой какой подъёмный кран собрали!
– Хороший кран!
В их маленьком городке знали всё о всех. А вот про Катю-попрошайку почти ничего не знали. Она появилась в городе уже пожилым человеком и ничего о себе не рассказывала. На что жила, какая трагедия произошла в её жизни, почему у неё не было родных – оставалось тайной. Может, и трагедии никакой не было.
Невысокая, худенькая, одни и те же старые, не первой свежести тёмные кофта и юбка, засаленный платок на седых волосах. Ходила с трудом, видно, была больна, но чем – тоже никто не знал. Лицо приветливое, глаза добрые, но молчит или отвечает односложно. На блаженную не тянула, для простой нищенки слишком скромная и простая. Вроде умственной отсталости нет, а и особых признаков интеллекта тоже. Вот такая непонятная Катя.
Поселилась в старом домике, почти разрушенном, где раньше жил пьющий старичок. Старичок умер, а в домике оказалась Катя. Огород зарос бурьяном, в хозяйстве облезлый старый кот. В храм она ходила, но стояла только в притворе.
Отец Борис всегда подавал ей что-нибудь с канона: хлеб, печенье, пряники. Иногда давал денег. Катя низко кланялась и уходила. Раз в неделю заходила к ним в дом, садилась на лавочку, сидела тихо, так, что о ней можно было забыть. Сердобольная Саша кормила её супом, накладывала второе, давала с собой продукты.
Заходила она и в другие дома, также садилась молча у порога. Кто впускал и подавал что-нибудь, кто гнал – она отвечала одинаковой улыбкой и поклоном.
Начитанная Саша сказала задумчиво:
– Есть такой рассказ «Матрёнин двор». Тётя Катя мне всегда напоминала Матрёну, такая же добрая, кроткая. Даже если ничего не подадут, а только обругают, она никогда не обижается. Как в рассказе говорится: «Не стоит село без праведника».
Анастасия Кирилловна книги тоже читала:
– Так Матрёна – трудяга была! Всем соседям бесплатно помогала! А ваша Катя никому не помогает и сама себя прокормить не может! Сравнила тоже! Скажи, вот нам, отец Борис: может лодырь спастись или нет?
Отец Борис покачал головой:
– Я себе роль Господа Бога присваивать не буду и вам не советую. Я про самого себя сказать не могу, а вы хотите, чтобы я над другим человеком суд творил… Спасаются разными путями, вспомните: блаженны и кроткие, и милостивые, и нищие духом…
Тёща фыркнула и припечатала:
– Заповедь трудиться ещё никто не отменял! Не люблю я лентяев!
Наступил Великий пост. Длинные постовые службы. Отец Борис тихо радовался: ещё пять лет назад храм стоял пустым и ко кресту подходили только старая Клавдия из соседней к церкви избушки да сторож Фёдор. А больше прихожан в старом храме не было, и отец Борис один шёл мимо полупустой свечной лавки к выходу, а старинные иконы в полутьме смотрели так печально…
А теперь – длинная очередь на исповедь, дружное чаепитие в трапезной после службы. Собрал приход, слава Богу!
За трудами Великого поста они с Сашенькой как-то не заметили, что уже несколько дней не видно Кати. Стали спрашивать прихожан, те устыдились, собрались навестить. Оправдывались: неделя рабочая, все работали, только в воскресные дни и обнаружили, что нет привычной фигурки в притворе.
Отец Борис не стал никого ждать, сразу после службы сам пошёл к Кате. Сашенька отправилась домой варить обед, делать с Кузьмой уроки, а вот тёща неожиданно изъявила желание сходить вместе с ним:
– Помогу по хозяйству, снег там почищу или дров принесу… Наверное, грязью поросла Матрёна ваша местная…
Калитка занесена снегом, следов никаких, видимо, уже несколько дней никто не заходил в этот старый, полуразрушенный дом. Отец Борис с трудом отодвинул калитку, отгрёб снег у заметённой незапертой двери. Нехорошие предчувствия наполнили душу: сейчас войдут – а там мёртвая Катя. Попросил тёщу:
– Давайте я один пойду, погуляйте пока.
Сообразительная тёща только головой помотала:
– Вместе зайдём.
Вместо ожидаемого запаха тления – свежий весенний воздух, в избушке пахло свежестью, чистотой, так пахнет свежее бельё с мороза. Катя лежала на диване у нетопленой печки – живая. В избушке прохладно, но не холодно. В уголке перед тремя старыми тёмными иконами – лампадка горит, на подоконнике старый облезлый кот, вполне довольный жизнью, дремлет.
Катя охнула, стала садиться:
– Простите, батюшка, приболела. Встать не могу.
Отец Борис такой непривычно длинной Катиной речи даже поразился:
– Это вы нас простите! Мы к вам долго не приходили! Свою вину искупим!
Отец Борис поставил на стул сумку с продуктами, стал открывать, доставать свёртки и пакетики.
– Батюшка, да я не голодная! У меня есть еда!
И отец Борис с Анастасией Кирилловной увидели на столе, покрытом старой, в нескольких местах порванной скатертью, когда-то красного, а теперь бурого цвета, – кружку с чистой прозрачной водой и большой ломоть хлеба. Отец Борис в недоумении осторожно взял ломоть в руки и тут же испуганно положил назад – он был ещё тёплый, только испечённый.
– Катя, а хлеб у вас откуда?
Но Катя на сегодня, видимо, исчерпала свой словесный запас. Она только улыбнулась и показала рукой на одну из старых тёмных икон.
Отец Борис подошёл ближе: святитель Николай Чудотворец.
Тёща стояла молча. Потом подхватилась, её полная, но подвижная фигура замелькала по дому: помыла, прибрала, затопила – с его тёщей мало кто мог тягаться в делах хозяйства.
Отец Борис помолился, прочитал Последование ко Святому Причащению, исповедал больную, как обычно, пробормотавшую лишь пару слов, причастил.
Всю дорогу домой тёща молчала, уже перед домом спросила тихо:
– Это что такое было, отче? Это что – чудо?! Вот этой самой Катьке-попрошайке – чудо?!
Отец Борис пожал плечами:
– Может, кто-то навестил её перед нами и принёс хлеб.
– Отче, ты сам калитку откапывал и дверь, занесённую снегом, открывал. Я понимаю – чудеса святой блаженной Ксении или святой Матроны Московской. А здесь-то – с чего чудесам быть?! Может, почудился хлеб-то?
– Что, обоим сразу?
Катя умерла на Пасху, двадцатого апреля. Прихожане удивлялись:
– Надо же, как Господь сподобил… Чем-то заслужила, значит…
После отпевания и похорон Анастасия Кирилловна подошла к отцу Борису:
– Благослови, отче, вот земля согреется, я у Кати на могилке цветочков хочу посадить. Разных можно посадить, чтобы красиво было…
И голос тёщи звучал непривычно робко.
Умирать – это больно?
Отец Борис возвращался со службы и сильно промок, забыв взять зонт. А забыл из-за непривычного в семейном обиходе неприятного спора.
Вообще-то его молодая семья: он сам, жена Александра, первоклассник Кузьма и годовалая Ксюшка – жили очень дружно. Высокий, крепкий, черноволосый глава семьи, сильный характером, не по годам рассудительный, и светловолосая, хрупкая матушка, скромная, мягкая, очень подходили друг другу, и семейный корабль
благополучно плыл по житейскому морю. Тем неприятнее была утренняя размолвка, когда Александра внезапно не согласилась с мужем, а стала спорить, настаивать на своём. Впрочем, всё по порядку.
Спина была уже совсем мокрой, и отец Борис ускорил шаг. Лето кончилось мгновенно – не успел оглянуться: Петров пост, Успенский, и вот уже зарядили сентябрьские дожди. Ещё не настала пора погожих деньков с золотом деревьев и горьковатым запахом прелой листвы, просто моросило с утра до вечера, не пуская детвору во двор после уроков.
Из трубы родного дома вился дымок: матушка первый раз с весны затопила печку. Уже на веранде восхитительными волнами разливался запах томлённого в печи борща: семья ждала отца к обеду.
За стол вместе со всеми сел соседский парнишка, Коля, ровесник Кузьмы, круглолицый здоровячок. Из-за него-то и произошёл спор.
Соседка Алевтина, торговавшая на рынке китайскими кофточками и куртками, растила Колю одна. Супы по занятости варила редко, – немудрено, что Коля наворачивал борщ за милую душу и косился на кастрюлю в ожидании добавки.
Мальчишки росли по соседству и подружились ещё со времён песочницы и куличиков. Алевтина не препятствовала, когда сын увязывался за Кузьмой в храм. Коле там нравилось, и он часто просил у матушки Александры «такой же крестик, как у Кузи», а то рвался вслед за другом к причастию. Но проблема заключалась в том, что Алевтина не хотела крестить сына:
– Я что, запрещаю ему с вами в церковь ходить?! Не запрещаю! Дети – они все ангелы! Бог разберётся! А крещение… Вырастет – сам окрестится. Сознательно… У ребёнка должен быть выбор! Дети тоже права имеют! Они не марионетки!
И со значением поглядывала на Кузьму и Ксюшку. Те марионетками себя не чувствовали: Ксюшка – потому, что не понимала, о чём речь, а Кузьма считал себя свободным и сознательно верующим человеком.
Коля рос добрым и ласковым пареньком, он очень привязался к семейству батюшки и стал здесь своим. Немудрено, что все перемены в нём Александра сразу замечала. А перемены происходили.
Чтобы компенсировать свои поездки за товаром и ненормированный рабочий день, Алевтина купила сыну компьютер, и он пристрастился к нему по полной программе. От любимой игрушки мог отвлечь только Кузьма, но тот занимался спортом, и в отсутствие старого друга Коля отрывался, стреляя и давя всё живое. В его новом мире можно было гоняться на машине за пешеходами и давить их, можно было убивать противника разным оружием, убивать и убивать и за это получать очки. Можно было летать с небоскрёба на небоскрёб и парить в воздухе – делать всё, что невозможно делать в реальном мире.
Александра заметила, что Коля стал нервным, дёрганым, он уже не стремился присоединиться к их походу в храм, а уходил играть на компьютере. Когда Кузьма с отцом как-то зашли за ним – даже не сразу повернул голову, чтобы поздороваться. А когда наконец повернул – отец Борис отшатнулся: у ребёнка были страшные глаза. Не просто красноватые от напряжения, а страшные.
Коля стал заговаривать о смерти, и эти разговоры в устах раньше добродушного, смешливого мальчишки казались матушке Александре ужасными: как будто кто-то другой вещал привычным звонким голосом. Коля грустно вздыхал:
– Тётя Саша, а я скоро умру…
– Что ты, Коленька, ты ещё маленький, ты будешь долго жить!
– Нет, скоро умру… А умирать – это больно?
Александра страшно пугалась этих странных вопросов, и вот сегодня утром приступила к мужу с просьбой окрестить мальчика. Из-за этого и вышел спор. Отец Борис возражал, что он не может крестить ребёнка без согласия матери, а матушка просила. Нехороший спор, когда они не смогли прийти к согласию.
Вечером заговорили о том же, но отец Борис уже принял решение: он предложил жене сугубо помолиться о том, чтобы крещение Коли состоялась:
– А на помощь мы с тобой позовём тяжелую артиллерию.
– Какую артиллерию?!
– Кузьма, иди сюда. Можешь помолиться за Колю, чтобы его мама разрешила ему окреститься?
Кузя ответ дал решительно:
– Да.
Он очень серьёзно отнёсся к просьбе, и отец Борис даже с некоторым удивлением наблюдал, как сын перед сном уединялся со своим маленьким молитвословом, молился, а потом возвращался в гостиную, сияя, как человек, выполнивший важное поручение. Он молился за друга.
И маленький белобрысый Кузя действительно оказался тяжёлой артиллерией – через три дня Алевтина сама зашла к соседям с просьбой окрестить сына:
– Он странный какой-то стал, и вопросы странные задаёт…
Колю окрестили, а в ближайшее воскресенье он исповедался и причастился вместе с Кузьмой.
Отец Борис и раньше молился за Колю как за родного в домашней молитве, а теперь стал вынимать за него частицу на проскомидии. Матушка тоже молилась за него, прибавляя к ежевечерним поклонам за семью поклоны за отрока Николая.
А через несколько дней предсказания Коли о скорой смерти чуть не стали явью.
Услышав страшные крики соседки, отец Борис и матушка выбежали в подъезд и узнали: Коля играл несколько часов на компьютере в свои любимые игры, а потом, когда мать, наварив пельменей, позвала к столу, встал, но пошёл не на кухню, а к балкону. Принёс стул, открыл запертую наверху дверь, вышел на балкон, шагнул в пустоту с третьего этажа и упал на мокрый от дождя асфальт.
В больницу поехали немедленно всей семьёй. Навстречу вышел хорошо знакомый врач-реаниматолог Александр Иванович, высокий, худой, рыжеватая бородка клинышком:
– Здравствуйте, батюшка! Вы всей семьёй – к Коле, конечно? А он уже не в реанимации. Ему у нас делать нечего.
И после мёртвой паузы, почти весело:
– Да что вы напряглись так? Я вас, наоборот, успокоить хотел! Колька ваш в рубашке родился! В детское отделение отправили и даже своим ходом пошёл! Ни сотрясения мозга, ни повреждения внутренних органов, ни внутренних кровоизлияний… Даже ушибов мягких тканей практически нет…
Повредил кисть руки в запястье, поставили пластиночки. Так что слава Богу!
По дороге домой Кузя уверенно сказал:
– Я знаю: его Ангел Хранитель спас! Хорошо, что мы его окрестили, – эх и хорошо!
Позднее, когда Кузьма допытывался у друга, зачем он спрыгнул с балкона, Коля не мог ответить на этот вопрос. Он как будто не помнил прыжка и сам был очень потрясён падением.
Отец Борис, рассказывая мне эту историю, печально вздохнул и закончил так:
– Блюдите убо, како опасно ходите… От тайных моих очисти мя и от чуждих пощади раба Твоего! Господи, спаси, сохрани и помилуй!
Отец Борис и свидетели Иеговы
Одно время небольшой городок, где служил в храме Всех Святых отец Борис, ста-
ли одолевать свидетели Иеговы и заезжие миссионеры.
Идёт как-то батюшка в храм, а прямо на дороге преградил дорогу прихожанке его храма говорливый молодой человек. С журналом в руках. «Сторожевая башня» называется. А журнал этот свидетели Иеговы издают. Старушка уже его и так и этак обойти пытается, а он ей дорогу преграждает и быстро-быстро говорит что-то.
Подошёл к ним отец Борис и сказал:
– Будьте добры, пропустите бабушку!
Смерил его взглядом молодой человек, оглядел рясу священническую и дерзко выпаливает:
– А кто вы такой будете, чтобы мне указывать?!
Отец Борис, недолго думая, отвечает:
– Я-то? Я – свидетель Иеговы!
Растерялся молодой человек:
– Как это вы – свидетель Иеговы?! А я-то тогда кто такой буду?!
– Вы – лжесвидетель! А я – настоящий свидетель Иеговы!
В другой раз на пути отцу Борису ещё один свидетель Иеговы встретился. И опять с его прихожанкой разговаривает. Перед носом у неё журналом «Сторожевая башня» размахивает. Возмущается чем-то. Подошёл отец Борис поближе, прислушался. А свидетель его увидел и ещё громче начал возмущаться:
– А зачем это вы, православные, крестики носите?! А почему вы Бога Отцом называете?!
– Как же нам Господа Бога называть, если не Отцом?
– Бога можно называть только Иегова!
Отец Борис у него тогда и спрашивает:
– Почему же Господь дал молитву «Отче наш», а не «Иегова наш»?
Молодой человек замолчал. Перестал размахивать журналом. Подумал и говорит:
– Ну, наверное, потому что «Отче наш» и «Иегова наш» – одно и то же…
– Ну, раз одно и то же, чего тогда вы к бабушкам пристаёте?!
Как-то отец Борис пришёл домой из храма, и вдруг в дверь постучали. Батюшка как был в облачении, так к двери и подошёл. Открывает дверь, а там – свидетель Иеговы.
Не ожидал, видимо, свидетель увидеть православного священника, растерялся и спрашивает у него заранее заготовленный вопрос:
– А вот вы – в Бога верите?
Батюшка улыбнулся. Отвечает:
– Думаю, что да!
Свидетель так и взвился от радости:
– Думаете?! Ах, вы думаете! Да если бы вы действительно в Бога верили, вы бы не говорили так!
Батюшка у него спрашивает:
– Скажите, а апостол Павел, по-вашему, как – имел Святого Духа?
Свидетель даже рассердился:
– Конечно, имел, он был апостол!
– Так он же говорил про себя: «Думаю, что и я имею Духа»…
Развернулся свидетель Иеговы и ушёл от батюшки. Так вот они и поговорили…
Местное кабельное телевидение выделило двадцать минут в неделю для православной передачи. Передачу стал вести отец Борис, и назвали её «В духе истины».
Всё бы ничего, только как-то просит директор телестудии Гинзбург зайти батюшку к себе в кабинет. Заходит отец Борис в кабинет, а директор ему и говорит:
– Приходили иеговисты. Жалуются, что православным мы эфир предоставляем, а им – нет. А у нас больше двадцати минут в неделю не получится на передачу тратить. Что делать, батюшка?
Подумал отец Борис и говорит:
– Так пускай они на передачу приходят, пообщаемся!
И вот наступило время очередной передачи. Пришёл отец Борис в студию, а там уже два свидетеля Иеговы сидят. Одеты в чёрные костюмы. Вид строгий, воинственный, готовы к обличению православного священника. Только камеру включили, как один вскочил и начал батюшке выговаривать:
– Почему это у вас прихожане, когда благословение берут, руку целуют? Где это в Библии сказано руки целовать?! Если вы мне это место укажете, я сам вам руку поцелую!
Отец Борис ему и отвечает:
– Хорошо, я разрешу вам поцеловать руку, если вы укажете мне место в Библии, где сказано, что вы должны носить брюки.
Замолчал свидетель. Сел на стул. Тогда другой вскакивает:
– Мы живём исключительно по Библии, а вот вы вечно толкуете о Священном Писании и Предании. А мы в предания не верим! Их люди передавали, а люди могут ошибаться!
Отец Борис достал Библию и отвечает:
– Найдите мне изречение в Библии, где бы говорилось, что можно верить только Библии. Не можете? А я вот вам могу найти много мест в Библии, где заповедано верить пророкам и учителям, и тому, что говорили когда-то пророки…
Смотрят свидетели, а у батюшки закладочки такие красивые лежат в Библии. Тогда они оба встали и молча ушли из телестудии. Так и не получилось у отца Бориса диалога со свидетелями Иеговы…
Краски бытия
Прикосновение Господа
Сегодня у меня гости: из Калуги приехала Екатерина (имя по её просьбе изменено), главная героиня моего рассказа «Молитва Веры». Приехала не одна – привезла с собой свою лучшую подругу, почти сестру, по её словам, Людмилу (а это имя настоящее). Знакомимся.
Людмила – милая, приветливая женщина под пятьдесят, по профессии инженер путей сообщения. Она из Сосенского, это небольшой городок рядом с Козельском и Оптиной пустынью. Мы с Катей накрываем на стол, а Людмила общается с моей мамой.
Читала у святых отцов: «Приветливость искренняя – дар Божий, который даруется за чистоту сердца». Мама после инсульта парализована и чужих не очень жалует, но тут, смотрю: маме нравится приветливая собеседница, они быстро находят общий язык, о чём-то уже весело разговаривают.
Людмила приехала, чтобы поделиться своей историей, которая, как она думает, может оказаться полезной другим родителям. Итак, история Людмилы и её сына Серёжи.
Тот день навсегда останется в памяти Людмилы как один из самых тяжёлых дней в её жизни. Шёл 92-й год, Серёже исполнилось три, и он в первый раз был отправлен в детский сад. Дичился шустрых, привычных к детскому обществу ребятишек, и, пока остальные играли, один сидел в беседке, испуганный, потрясённый переменами в своей маленькой жизни.
Людмила пришла рано, раньше всех родителей, прижала к себе зарёванное чадо, удивилась тому, что весь мокрый и никто не переодел. Воспитательница парировала:
– А почему вы, мамаша, не предупредили, что сам на горшок не ходит?! Их много, а я одна!
– Так он ходит сам на горшочек, не привык просто к чужой обстановке… Я завтра его ещё раньше заберу, вы уж проследите, пожалуйста…
Но завтра в садик им пойти не пришлось. Ночью у ребёнка поднялась высокая температура, он весь горел. Вызванный врач поставил диагноз: ангина. Несколько дней Серёжу лечили дома антибиотиками, но лучше не становилось: температура поднималась до сорока градусов, опускалась на полчаса от жаропонижающих лекарств до тридцати восьми с половиной, и красный столбик снова стремительно поднимался до сорока.
Положили в больницу, колют уколы, лучше не становится. Обкладывают льдом, ставят капельницы – лучше не становится. Людмила чувствует, что врачи уже сами понимают: не справляются. Ищут машину отправить ребёнка в областную больницу в Калугу – то водителя нет, то машина сломана. Наконец нашли. Медсестра садится впереди и говорит водителю:
– Быстрее езжай, чтоб успеть довезти.
А Людмила сидит сзади, держит на руках горячее тельце, сама ни жива ни мертва. Едут быстро. Под Перемышлем гаишник за превышение скорости машину останавливает, медсестра выбегает, что-то говорит ему, он их отпускает.
Приехали в областную, врач в приёмном покое смотрит карточку, вслух читает: «лейкоз». Людмила спрашивает:
– Простите, а что это?
Врач как не слышит. Кладут в палату. Людмила смотрит: дети в палате худые, под глазами синяки, матери бледные, суровые. У соседки спрашивает:
– Простите, что такое лейкоз?
– Рак.
И Людмила начинает плакать. Слёзы текут, и ничего поделать не может. Только соседки по палате ей долго плакать не позволили, вывели в коридор и пригрозили:
– Будешь реветь – потребуем твоей выписки! Ребёнок тут останется, а сама домой поедешь! Поняла?! Тут все дети больные! Ты будешь реветь, а наши дети будут нас спрашивать: «Отчего это тётя плачет?» Так что либо берёшь себя в руки, либо домой едешь!
Зубы стиснула – терпит. Детям делают химиотерапию, Серёже пока капельницы ставят, обследуют, лучше не становится. На улице лето, в палате душно, разрешили им выходить на улицу, в больничный дворик. На руках вынесет сыночка, сидит с ним на лавочке. Женщина с ребёнком тоже гуляет, подходит ближе, спрашивает:
– Что у вас?
– Лейкоз…
– А… ну, лейкоз – это значит, всё…
И уходит не оборачиваясь. Людмила сына в палату унесла, сама в коридор вышла, поднялась по лестнице на пролёт между этажами, где никого нет, лбом в стекло упёрлась и разрыдалась. Рыдает и остановиться не может. И вот в тот момент она в первый раз в жизни стала молиться Богу:
– Господи, я такая грешная! Господи, прости меня! И я никогда в жизни не молилась – прости меня! Но, Господи, я никому в своей жизни не желала зла… Господи, смилуйся! Исцели моего ребёнка!
И тут она явственно почувствовала, как сверху донизу, от макушки до пят прошла по всему телу волна тепла. Дрожь такая прошла сверху донизу, реально, ощутимо. И ещё раз. И ещё – в третий раз. Трижды. И она почувствовала прикосновение Господа. Ощутила, что не впустую сказала слова, что не в мёртвое пространство бросила. Почувствовала, что услышана.
Этот ответ на молитву невозможно спутать ни с чем другим. Душа чувствует прикосновение Божие и тает вся от ласки Господа. Появляются мир и покой в сердце.
Людмила вернулась в палату. И этот день был первым днём, когда у Серёжи спала температура. Стала нормальной. До этого: сорок – тридцать восемь и пять – опять сорок. А тут – тридцать шесть и шесть! И ребёнок стал выздоравливать.
Через две недели им сняли диагноз как ошибочный и выписали домой. А Людмила стала верующим человеком.
Воцерковилась не сразу. Как многие новоначальные, не привыкшие к церкви, полагала, что верить нужно в душе. И молиться своими словами.
Тоже сын помог. Стал подрастать, а она редко в храм ходит – только на праздники большие, а об исповеди и причастии и понятия не имеет. Как-то собралась в Оптину, а шестилетний Серёжа говорит:
– Возьми меня с собой!
– Так ты же не умеешь молиться, сыночек, тебе же скучно там будет…
– А ты мне купи книжку с молитвами – я и научусь!
Спросила она в книжной лавке – есть детские молитвословы! Купила – он за неделю все молитвы выучил! Взяла, как и обещала, в Оптину, а сынок стоять с ней не стал, пошёл сразу к братии, встал рядом с клиросом и стоит – подпевает. Братия улыбается: монах растёт!
Стал проситься на причастие. Так Людмила начала сына причащать и сама научилась исповедоваться и причащаться. Теперь у неё есть духовный отец, и она часто бывает в Оптиной пустыни.
Близ Господь сокрушенных сердцем…
Удивительные совпадения
Когда я молюсь, в моей жизни происходят
удивительные совпадения и открытия,
но когда я перестаю молиться,
эти совпадения прекращаются.
Из рассказа архимандрита Тихона (Шевкунова) о Владыке Василии (Родзянко)
Проводила экскурсию по Оптиной пустыни и познакомилась с землячкой: Ольга Батюкова приехала в обитель с Урала. После экскурсии пообщались, и в следующий свой приезд, уже в марте этого года, Ольга нашла меня, передала приветы из родного города и за чашкой чая рассказала короткую историю о своём папе. Разрешила поделиться этой историей с читателями.
Папа у Ольги – человек уже немолодой, ему недавно исполнилось восемьдесят лет. Несмотря на возраст, ведёт активный образ жизни, любит гулять, ходить пешком, сам ходит на рынок, в магазины, просто любуется природой и городом. Правда, о возрасте напоминает глухота, и папа постоянно носит слуховой аппарат.
Не так давно, в январе, папа, как обычно, вышел с утра прогуляться, а также выполнить заказы мамы и купить продукты. Шёл снег, народу на улице было много, и папа с удовольствием смотрел на оживлённые румяные лица встречных.
Прошёлся по белой набережной, полюбовался чудесным ледовым городком в центре. Таких, как он, просто гуляющих по зимнему городу с утра пораньше, почти не встретил: все торопились – на работу, за покупками, по делам. Несмотря на спешку, народ вёл себя тихо, спокойно: видимо, покой белоснежного утра настраивал на мир и покой в душе…
После долгой прогулки папа зашёл в многолюдный магазин: там тоже царила тишина. Осмотрелся по сторонам: тишина… Насторожился, задумался, подошёл ближе к очереди, к открывающему рот продавцу: тишина. Поднял руку к уху – нет спасительного слухового аппарата! Потерял! Расстроился сильно…
Потеря аппарата означала глухоту на неопределённое время, незапланированные расходы, заботы… Представив себе мысленно все будущие неприятности, расстроенный, тихонько отправился назад – домой. По пути осматривал дорогу, по которой только что, такой радостный, гулял.
Заглядывал везде: в урны, под скамейки, на обочины тротуаров. А снега выпало много, по центральным улицам миллионного города прошли целые толпы людей, которые могут легко затоптать маленький слуховой аппарат! И, поскольку папа прошёл в это утро очень длинный путь, то на удачу особенно не надеялся – ищи иголку в стоге сена!
И вдруг, у столба, среди окурков, цвет которых почти совпадал с окраской прибора, папа увидел… свой аппарат!
Лежит невредимый под ногами десятков и сотен людей, снующих по проспекту! Снег метёт, заметает следы и мусор, а маленький слуховой аппарат лежит и как будто ждёт своего владельца…
Счастливый папа благодарит Господа, со всех ног торопится домой, и, отряхиваясь от снега, потрясённый, рассказывает маме о чуде. На что мама спокойно и уверенно отвечает:
– Никакого чуда. Это дочь твоя молится за тебя в Оптиной пустыни.
Когда Ольга вернулась домой и узнала о происшедшем, то подтвердила, что в этот январский день действительно была в Оптиной, и в момент потери и счастливого обретения аппарата как раз молилась у мощей преподобных Оптинских старцев за своих любимых папу и маму.
Как-то неожиданно Олег Владимирович затосковал. Тосковать ему было совершенно не о чём: любимая семья, любимая работа с достойной зарплатой, поездки в отпуск с женой и трёхлетним сынишкой по удивительным и прекрасным местам. И в храм по выходным они ходили всей семьёй, и дом – полная чаша…
О чём тужить? А вот: всё чаще, глядя на подрастающего сыночка, стал вспоминать собственное детство. Маму, добрую, светлую. Он, маленький, любил подбежать, обнять, погладить ручонками светлые пушистые мамины волосы и сказать: «Солнышко моё!» А мама подхватывала на руки, кружила и отвечала радостно: «Олежка-сыроежка мой! Это ты моё солнышко!»
Читать бесплатно другие книги:
