Сокол против кречета Елманов Валерий
Страшно, когда плачет мужчина, так что уж тут говорить, когда спустя минуту после его сообщения текли слезы из глаз доброй половины собравшихся, которые ничуть их не стыдились.
И тут в первый раз уже не царевич, но пока еще и не венчанный император Константин II Николаевич поступил не просто умно, а — мудро, ибо плакал вместе со всеми. Мудро, хотя над этим не задумывался. Просто у него не было сил выбежать из зала или попытаться сдержать себя.
А ведь всем хорошо ведомо, что даже общая радость так сильно не сближает людей, как общее горе. Не случайно же люди говорят: «горем поделиться». Особенно когда оно такое вот, как это — одно на всех.
И как бы там дальше ни распихивала жизнь людей, присутствующих в зале, по разным берегам, как бы ни сталкивала их лбами, не бывать уже меж ними ни слепой вражде, ни бешеной ярости, ни звериной ненависти, ибо в их сердцах навечно останется этот миг — миг всеобщей скорби и единения.
А Вячеслава Святославича не было среди прочих. И это стало последней услугой, которую оказал детям своего братанича князь Святозар. Как обещал. Он ведь тоже к своему слову относился бережно, беря пример с батюшки государя. Коли дал его, так уж держи. Только в отличие от отца он пошел еще дальше, не освободив себя от обещания даже после смерти…
…Конечно, мне хотелось бы поведать читателям еще о многом, ибо история Руси, колесо которой так лихо крутанул мой герой, да и не только ее одной, с уходом Константина не закончилась, а продолжилась далее. Но это уже иное время, в котором живут иные герои. Так что пусть кто-то другой напишет про них и про царствование потомков Константина.
И дай бог, чтобы когда-нибудь перо искусного мастера слова смогло широкими сочными мазками нарисовать суровые годы междоусобицы времен Константина II Николаевича, прозванного злопыхателями Скородумом, загадочное исчезновение Михаила I Морского, трагедию Константина III Святого и триумф Вячеслава II Освободителя.
Не важно, как именно будет звучать фамилия автора, лишь бы он сумел вновь возродить славные времена приключений неугомонного Святослава III Воителя, поведать о душе Константина IV Философа, мятущейся в поисках истинной веры, с любовью и гордостью за свою державу рассказать, как шел от победы к победе Константин V Эллин, с ироничной усмешкой на устах поведать, как дрожал над каждой куной Вячеслав III Купец, восхищенно воспеть царственную молодую вдову Николая III Сурового Елену I Мудрую, которая всеми правдами и неправдами удерживала власть для своего малолетнего сына, будущего Михаила IV Доброго.
Много их впереди — потомков Константина, и все они разные: счастливцы и неудачники, везунчики и не очень, герои и антигерои, взошедшие на трон по праву и прокравшиеся к нему подлостью.
А мне лишь остается вместе с тобой, читатель, смахнуть непрошеную слезу. Мой герой ушел в свой последний путь, а потому и мне больше нечего здесь делать. Во всяком случае, в этом дворце, опустевшем без хозяина, да и вообще в этом времени.
Хотя… Думается, было бы в высшей степени несправедливо оставлять самого Константина, да и его друзей, во владениях костлявой старухи с косой. Люди, которые сделали столько добра для Руси, заслуживают гораздо лучшей участи. А потому…
Эпилог
Нас утро встречает прохладой
Лариса Симонова
- Миг вернется в бесконечность, нам определяя срок.
- Где же всадник мчится вечный, по которой из дорог?
Летняя жара чуть ли не плавила городской асфальт. Пожухлая листва тополей кое-где и вовсе стала сворачиваться в трубочку. Желающих в знойный полдень поджариваться под безжалостным солнцем среди жителей Ряжска оказалось немного, так что улица была почти безлюдна.
Только один прохожий беспомощно топтался на месте, обливаясь потом и явно не зная, что предпринять. Он то и дело вскидывал голову, поглядывая то направо, то налево, но затем махнул рукой и пошел в сторону средневекового кремля, возвышающегося на крутом холме и окруженного могучими стенами из красного кирпича.
Табличка, прикрепленная на широких воротах, щедро разукрашенных выпуклыми фигурками людей и животных, гласила: «Крепость-музей. Мемориальный комплекс зданий времен императора Константина I».
Прохожий долго и внимательно читал табличку, затем пробормотал себе под нос:
— И правда, что ли, в свой бывший терем податься?
— А что тут думать! — выглянула из своей будочки нарядная пышногрудая кассирша. — Даже если вы там уже были, еще раз пройдитесь — память освежите. К тому же прохладно там. — И вздохнула с сожалением. — Умели же люди строить. Не то что нынче. Без освежителя — зарез.
— И то правда, — согласился прохожий. — А платить вам?
— Конечно, мне, — обольстительно улыбнулась кассирша, оценивающе оглядывая будущего экскурсанта. — А вы издалека, что ли, будете?
— Издалека, — вздохнул прохожий, извлекая дорогой бумажник тисненой кожи и неуверенно копаясь в нем. — Вот этого хватит? — неуверенно протянул купюру.
— Да вы что? — округлились глаза кассирши. — У меня вся дневная выручка половины не стоит. Да и то в выходные. Где я вам сдачу сыщу?
— И что делать? — уныло уставился на нее прохожий. — Понимаете, у меня в городе никого знакомых нет. Ну, вечером я гостиницу сниму….
— Размечтались, — насмешливо фыркнула женщина. — Это только светлейшим князьям под силу да еще самому императору. У нас, когда ассамблея, — завсегда так. Простые люди за месяц номера заказывают, а умные — за два.
— Вот тебе и на, — опешил прохожий. — И что — так все серьезно?
— Так это ведь вам Ряжск, а не какая-нибудь деревня захудалая. Понимать надо, — с гордостью заметила женщина. — Даже столица опустела. Из Рязани все сюда подались. Хотя нет, сегодня еще пусто. А вот завтра начнется столпотворение. Погодите-ка, а вы сами, стало быть, не на торжества приехали? — удивилась она.
— Ну-у, отчасти, — неуверенно промямлил прохожий. — Я, видите ли, путешественник, — и добавил мысленно: «Во времени».
— Ну и правильно вы путешествуете. Нынче во всем мире ничего важнее ассамблеи нету, — наставительно заметила женщина, и ее внушительный бюст еще раз призывно колыхнулся, будто подтверждая правоту слов своей хозяйки. — Ладно, уж, — смягчилась она. — Ряжск — град гостеприимный. — И многообещающе посулила: — Так и быть, найду я для вас местечко для ночлега. Вы — господин солидный, бедную женщину обижать не станете, так что сдам я вам одну из комнат. Все равно пустуют. Одинокая я, — в голосе кассирши явно пробивался вполне очевидный намек.
— Не обижу, — кивнул прохожий и столь же многообещающе подчеркнул: — Ни в чем.
— Ну, а раз так, тогда идите, — махнула женщина рукой. — После рассчитаетесь, когда разменяете. — И посоветовала напоследок: — Ежели есть желание специалиста послушать, так там как раз экскурсия ходит. Кажется, из Индии. Только не из той, что наша, а из Южной. Ну да это без разницы. Все равно им на русском языке объясняют, так что поймете.
— А что, русский тоже международный? — уточнил прохожий.
— Как это тоже? — искренне удивилась кассирша. — Я о других и не слыхала. Нет, есть, конечно, но они так, для родного захолустья, да и межсвязь опять же вся на русском.
— Любопытно, — пробормотал себе под нос прохожий, уже удаляясь в глубь прохода, ведущего к зданиям мемориального комплекса. — Очень любопытно. И как тут все перестроили, — вздохнул он через несколько минут, уже во второй раз возвращаясь из какого-то темного тупика.
Словно отвечая на его критическое замечание, за углом раздался вкрадчивый голос экскурсовода:
— Уникальность этого комплекса еще и в том, что со времен Константина Первого здесь практически ничего не перестраивалось. Все здания остались прежними и дошли до двадцать первого века практически без изменений.
— Это как же без изменений, когда вот здесь зал был, где Константин свой совет созывал, а теперь вместо него клетушка какая-то? — перебил ее чей-то недовольный голос.
— Молодой человек, а вы знаете, что в состав его совета входило весьма ограниченное количество людей? К тому же истории неизвестны случаи, когда император собирал свой совет в Ряжске, — мягко поправила сотрудница музея новоявленного знатока средневековой Руси, но тот не сдавался, и прохожему послышалось что-то знакомое.
Нет, голос был определенно чужой, но вот интонации…
Он насторожился и, по-прежнему не выходя из-за кирпичного угла, надежно закрывающего его от посторонних глаз, еще внимательнее вслушался в разговор. Знаток все больше повышал голос, пока наконец экскурсовод не попыталась урезонить его:
— Пожалуйста, потише. В конце концов, я допускаю, что могу в чем-то ошибаться, но не надо так шуметь. Вы только представьте себе, как семь с половиной веков назад эти стены видели самого императора Константина Первого, первого русского патриарха Мефодия Первого, верных помощников государя — храброго полководца Вячеслава Михайловича, воевод Юрко Золото, Лисуню, Добрыню, изобретателей Михаила Юрьевича и Сергея Вячеславовича. Кстати, последний вроде бы является старшим сыном полководца.
— Чего?! — слились в один истошный вопль сразу два голоса, но тут же разделились.
Один утверждал, что Сергей всего на год младше Вячеслава, поэтому никак не мог быть его сыном, а второй, совсем звонкий и молодой, поддакивал, добавляя, что в то время, когда Вячеслав брал Крым и Кавказ, Сергей уже вовсю вкалывал на Урале. А если еще раньше, то…
— Вы так убежденно говорите, как будто сами жили в то время, — чуточку иронично заметила экскурсовод.
— Может, и жили, — выпалил один из знатоков Средневековья.
Прохожий выглянул из своего укрытия и услышал, как совсем молодой юноша лихорадочно шепчет своему спутнику:
— Славка, ты сдурел совсем! В психушку захотел?
— А чего они тут гонят? Всю историю переврали, — уже остывая, недовольно проворчал тот. — Как говаривала моя мамочка Клавдия Гавриловна…
— Подождите, я, кажется, начинаю что-то понимать, — вмешалась в их разговор гид. — Вы, случайно, не Вячеслав будете? — обратилась она к тому, кто был повыше ростом.
Тот подозрительно посмотрел на нее, почесал нос с небольшой горбинкой и нехотя буркнул:
— Ну, Вячеслав. А в чем дело?
— Нет-нет. Все в порядке. А отчество ваше случайно не Михайлович? — заторопилась экскурсовод, юная худенькая девушка в нарядном сарафане и узконосых сафьяновых сапожках.
— Ну, допустим, Михайлович, — последовал ответ.
— А вы, конечно же, Михаил Юрьевич, — повернулась она к его спутнику.
— Положим, так, — столь же недовольно ответил он. — Да в чем дело?
— Все в порядке. Вы не волнуйтесь. А знаете, почему я вас сразу определила? — почти радостно заметила она и взмахнула рукой. — Потому что вы очень похожи на своих знаменитых предшественников. Вы им не родственники?
— Мы — это они и есть, — брякнул тот, что повыше, но тут же осекся.
— Я так и подумала почему-то, — кивнула девушка. — А теперь перейдем в ложницу императора, — как ни в чем не бывало продолжила она, увлекая за собой туристов.
Во время своих пояснений она несколько раз нервно оглядывалась и переспрашивала:
— Я все верно сказала? Ничего не перепутала?
— Да все в порядке, — успокаивал ее Вячеслав.
Минут через десять он уже до такой степени расслабился, что смущенно признался:
— Вы знаете, я ведь и сам только общие контуры помню. Не так уж часто я тут бывал.
— В основном, в своих каменных палатах в Рязани проживали, наверное, — понимающе кивнула девушка.
— В каких каменных? — нахмурился Вячеслав. — А-а, понял, о чем вы. Нет, я в них, можно сказать, и не жил. К тому же я их и строить-то начал только после того, как мой деревянный терем сгорел. Это уже где-то лет за пять до смерти было, — говорил он, не обращая внимания на то, как его дергает за рукав спутник. — Так что там дочка моя жила, Иринка.
— До чьей смерти? — уточнила девушка.
— Моей, — ляпнул Вячеслав.
— Понятно, — обреченно вздохнула девушка, еще раз оглянулась и, очевидно, не найдя того, что искала, заискивающе улыбаясь, попросила: — А вы не могли побыть немного одни. Я… одним словом, отлучиться мне надо. Это недолго, всего пара минут. Вы никуда не уйдете?
— Подождем, конечно, — хмыкнул Вячеслав. — Да, Миня?
Человек, подслушивающий все это, резко отпрянул и затаился в глубокой нише. Взволнованная девушка пропорхнула мимо, даже не заметив спрятавшегося, который, держась на расстоянии одного поворота, неторопливо следовал следом за ней.
Вскоре впереди раздался радостный голос девушки:
— Ой, Маша, как хорошо, что ты мне попалась. Представляешь, у меня в группе опять психи, причем сразу два.
— Везет тебе на них, — посочувствовал более низкий женский голос. — За последнюю неделю третий случай, и все твои. Привораживаешь ты их, не иначе.
— Тебе шуточки, а я прямо вся дрожу, — чуть обиженно заметила девушка. — Надо позвонить дежурным лекарям, чтоб приехали. Может, ты пока задержишь их, чтоб никуда не убежали? Я скоренько.
— Думаешь, я их не боюсь? Нет, уж, подруга, пошли вместе звонить, а потом, так и быть, я тебе составлю компанию.
— Ну, пойдем, — вздохнула девушка, и они направились куда-то вперед, очевидно к телефону.
Человек удовлетворенно кивнул, развернулся и почти бегом бросился обратно. Дойдя до двух безумных экскурсантов, он несколько секунд внимательно разглядывал их, после чего негромко произнес:
— Вот уж не чаял встретиться. Ну, здравствуйте, что ли, соратники Константина, — и тут же добавил с улыбкой: — То бишь мои.
Оба, как по команде, резко обернулись и недоверчиво уставились на появившегося мужчину.
— Значит, так, времени у нас почти нет, Миня, — тут же скороговоркой зачастил он. — Потому как экскурсовод в психушку звонить побежала. Поэтому все вопросы зададите на ходу, если не верите, что это я и есть. Хотя то, что я тебя, дорогой Эдисон Кулибиныч, подобрал в тринадцатилетнем возрасте, после чего ты тут же принялся лепить арбалеты и гранаты, кроме меня и Славки знать никто не может.
— А про меня что скажешь? — медленно произнес Вячеслав.
— Горжусь тем, что довел бравого спецназовца от капитана внутренних войск до министра обороны, — последовал ответ.
— Костя!..
С трудом высвободившись из крепких дружеских объятий, Константин вновь поторопил обоих:
— Время не ждет, — и напомнил: — Не знаю, как вы, а я со своими двойниками в палате номер шесть встречаться не хочу. Кстати, могли бы и сами догадаться, куда девочка отлучилась, когда соврала вам про схожесть. Вы же себя прежних ни-чуточки не напоминаете. Что, в зеркало поглядеть времени не было?
— Да и ты, величество, тоже не больно-то на императора смахиваешь, — огрызнулся Минька и весело улыбнулся. — Зато мы молодые и веселые, а это поважнее. Знаешь, сколько у меня болячек к семидесяти годам набралось? О-го-го! А морда лица — так к ней и привыкнуть можно, авось не впервой.
— Погоди, Эдисон, — остановил друга Славка. — Ты лучше скажи, Костя, куда бежать-то? — деловито уточнил он. — Она же к выходу пошла. Не успеем мы мимо проскочить.
— Есть подземный ход, о котором даже ты не знаешь, — усмехнулся Константин. — Он в дворцовой церкви.
— Точно, — хлопнул себя по лбу Минька. — Как это я про него забыл! Если только его за семьсот лет не нашли — действовать должен.
— И если механизм не поломался, — скептически проворчал Вячеслав, следующий за друзьями.
— Обижаешь, воевода. Я на века лепил. Да и не знал о нем никто, кроме меня и Кости, — самодовольно ухмыльнулся Минька.
— И даже мне слова не сказали, — попрекнул Славка.
— А чего говорить, когда я его, по сути, не для себя, а для потомков делал, — откликнулся Константин. — Знаешь, на всякий случай. Вдруг понадобится.
— И куда он идет?
— За город. Прямо к Хупте. Кстати, ребята, надо бы как-то и нашего патриарха отыскать. Без нас ему несладко придется, — озаботился Константин.
— Спокуха, княже. Патриарх нас прямо возле твоего подземного хода ждет.
— То есть как? — даже остановился Константин, опешивший от такого неожиданного сообщения.
— Да очень просто. Ты же сам сказал, что ход в церкви.
— Ну?
— А владыка Мефодий как раз там и ждет меня и Миньку. Молится, — пояснил Славка.
— И ругается, — добавил Минька.
— Ругается? — удивился Константин.
— На чем свет стоит, — подтвердил слова друга Славка. — Очень уж ему не по душе, что его этим, как его, равноапостольным обозвали.
— Круто, — восхитился Константин.
— Еще бы. Мы с тобой и то лишь до святых доросли.
— Чего?!
— До святых, — безмятежно повторил Славка, забавляясь несказанным удивлением Кости. — Тебя в них записали чуть ли не сразу, лет через двадцать после того как ты, гм, помер, а меня намного позже — века через три. Вот так вот, Миня, — хлопнул он по плечу друга. — Гордись. Сразу с двумя святыми рядом идешь. Хоть бы поклонился разок.
— А ты мне, — не остался тот в долгу. — Вместе же в энциклопедию смотрели. Основоположник русской науки, глава первого университета, гениальный изобретатель. Между прочим, святых на Руси завались, а я один такой. И в любом вузе на самом видном месте не ваши портреты, а мой. Ну, еще Костин иногда, — тут же отдал он должное. — А вот твоего, воевода, ни одного.
— А вот тебе фигушки, — развеселился Славка. — Меня во всех военных академиях повесили. Да и в любое военное училище загляни. На самом видном месте кто — я, а не ты.
— А чьим именем артиллерийская академия названа?! Твоим, что ли?! — возмутился Минька, не желая уступать другу.
— А вы откуда все это успели выкопать? — удивился Константин.
— Да мы третий день уже здесь и все тебя дожидаемся, — простодушно пояснил Минька. — Думали, что ты уже сбежал куда-нибудь, нас не дождавшись.
— То есть как сбежал? — снова не понял Константин. — А почему вы вообще решили, что я тоже ожить должен?
— Простая логика, — пожал плечами изобретатель. — Мы-то ожили. Значит, и ты тоже должен.
Ты умер самым первым, значит, и воскреснуть должен был самым первым из нас.
— Первым был не я, — поправил Константин.
— Правильно, — поддержал друга Славка. — Владыка Мефодий. Вот его-то мы и встретили первым же вечером. Кстати, возле музея. Он туда собирался зайти. Короче, после того как встретились, нам не до экспонатов стало, сам понимаешь. На второй день мы кое-как оклемались и все дружно в библиотеку подались. Хотели в музей, но потом решили международную обстановку разведать, да и вообще, — Славка неопределенно помахал в воздухе рукой. — Но, ты знаешь, было чему порадоваться. Одно то, что Россию владычицей четырех океанов называют, — уже круто. Читал и прямо гордость за державу разбирала.
— Как четырех? — удивился Константин. — Что, Атлантический тоже наш?
— Ну, раз Исландия с Гренландией наши, то получается, что и океан не чужой. Опять же Америка.
— Ты США имеешь в виду?
— Да нет теперь никаких США, — улыбнулся Минька. — Россия сплошная.
— Правда, выходцев из Европы твои потомки, вспомнив опыт пращура, изрядно набрали, — добавил Славка. — Даже с перебором. И восстание свое они подняли. Тоже независимости захотелось.
— И что? — насторожился Константин.
— Да ничего, — пожал плечами Славка. — Когда это торгашам русичей удавалось одолеть? Рылом не вышли. Морду им начистили, и всего делов.
— А…. Индийский океан?
— Ну, со стороны Азии мы туда лишь самым краешком вышли — через Индию, — притворно сокрушаясь, вздохнул Славка и сделал многозначительную паузу, но эффект сообщения испортил неугомонный Минька.
— Зато Австралия — русское генерал-губернаторство, — выпалил он. — Да ладно вам о политике. Ты, Костя, про нас обязательно почитай. Хотя наврали, они, конечно, с три короба — обхохочешься, но все равно интересно. Меня почему-то смердом какого-то боярина назвали, а Славку вообще… — он весело хихикнул.
— Ну вот и пришли, — Константин остановился перед тяжелыми дверями, окованными серебром, и медленно потянул деревянную ручку, отполированную за многие века.
Створка двери медленно подалась, открывая главное помещение церкви. Было оно практически пустым. Только в левом углу, стоя на коленях, молился человек в строгом сероватом костюме, отливающем синевой.
— Если мне память не изменяет, то наш владыка Мефодий молится как раз на твой подземный ход, Костя, — не удержался от ироничного замечания Минька.
— Наверное, чтобы открылся, — без тени улыбки прокомментировал Славка.
— Вот мы и опять вместе, — задумчиво глядя на молившегося, произнес Константин.
Человек в костюме услышал его, оглянулся, несколько секунд недоверчиво вглядывался в троицу, застывшую в дверях, и лицо его осветила улыбка, поначалу робкая, но с каждым мгновением безудержно расползающаяся вширь.
— Вот мы и опять вместе, — много позже повторил фразу Константина Славка.
К этому времени они уже сидели на берегу реки, успев разложить костер и даже пропустить за встречу энное количество стопок водки.
— Собрались, стало быть. А дальше что делать будем? Нет, я, конечно, еще месячишко отдохну с радостью, но, положа руку на сердце, — уже сейчас чертовски скучно, братцы. По всей стране тишь, гладь да божья благодать. Ни морду врагу набить, ни о государевых делах с императором побалакать. И куда бедному воеводе податься? — философствовал он, вальяжно развалившись у самого костерка, — с реки ощутимо несло совсем не летней прохладой.
— Неужто ты недоволен тем, что страна в величии пребывает, что люди в ней счастливо живут? — попрекнул его Мефодий. — Ты ж сам ради этого до скончания своих дней трудился. И каждый из нас так же. Вот и будем радоваться, что сбылась наша мечта. Мы же счастливые люди — можем ею воочию полюбоваться.
— Помнится, был такой Лев Давидович Троцкий, — задумчиво начал Константин. — Так он говорил, что цель — ничто, движение — все. Исходя из его слов, получается…
— Получается, что мы были всем, ибо творили все, — тут же подхватил Славка. — А теперь перед нами уже достигнутая цель, зато мы никто и звать нас никак, — подытожил он. — Кстати, Костя, а в этой реальности твоего Давидовича нет и, по-моему, даже и не было. Ни его, ни дедушки Ленина, ни вождя всех народов товарища Сталина. Может, они, конечно, и родились, но в связи с отсутствием революции шибко не засветились. Энциклопедия, которую мы с Минькой листали, их не зафиксировала, потому как все они — мелочь, не заслуживающая внимания.
— Значит, революций не было? — довольно улыбнулся Константин.
— За вторым цветным теликом, или, как его здесь называют, визором, переться на баррикаду желающих не нашлось, — усмехнулся Минька.
— Помнится, раньше ты к другому призывал, — поддел Славка.
— А к чему призывал, то и произошло. Земля и так у крестьян, фабрики и заводы владельцев имеют, но я зато поглядел по этому визору, как тут рабочие живут… Наверное, правильно ты, Костя, говорил, что у каждой вещи должен быть свой хозяин. Ну и мир, конечно. Он хоть и не во всем мире, но наша Русь за последние сто лет вообще ни разу в войне не участвовала. Чего же лучше?
— Ни разу? — недоверчиво переспросил Константин.
— Это только в Библии Давид Голиафа одолел, а в жизни все эти карлики на гиганта напасть опасаются — себе дороже, — скупо улыбнулся Мефодий.
— Только вот скучно нам здесь будет, — добавил Славка. — Мы ведь к другому привыкли, так что не знаю, как вы, а я от этой размеренной жизни через пару-тройку недель точно потихоньку с ума сходить стану. Ты знаешь, Костя, что у всех нас даже заботу о поиске хлеба насущного отняли, потому как стакан газировки из автомата три копейки стоит, буханка черного хлеба — десять… Знаешь, во что мне обошелся сегодняшний банкет? Сейчас скажу точно, — он извлек из кармана штанов смятые бумажные купюры и горсть монет, сосредоточенно нахмурился, подсчитывая сдачу, оставшуюся после покупок, и наконец выпалил: — В двадцать пять рублей и десять копеек. Это считая черную и красную икру, водку, балычок, шашлычок и прочее. А на этой пластмассовой дуре у меня, да и у всех вас, наверное, тоже — по десять миллионов. Каково, а?
— Радоваться надо, — встрял Мефодий.
— Да чему?! — взвыл Славка. — Мы же все здесь бывшие — бывший изобретатель, бывший воевода, бывший император и даже, прости, владыка, бывший священнослужитель.
— Священнослужитель, если только он настоящий, бывшим не бывает, как и офицер, — не согласился Мефодий. — Вот что касаемо сана патриарха — это да. Тут я с тобой согласен. А так у меня и здесь есть чем заняться. Как бы ни была благополучна страна, в ней всегда найдутся страждущие утешения, алчущие…
— Ну, хорошо, хорошо, — перебил его Славка. — Тебе легче. А меня здесь ни одно военное училище не возьмет — старый я. А Миньке что здесь изобретать? А Косте кем повелевать? Слугами? Можно, конечно, только тоже скоро наскучит. Ни тебе войну объявить, ни даже на кол посадить.
— На кол я не сажал, — поправил Константин.
— Зато вешал. Что в лоб, что по лбу. А здесь, представляешь, последний раз преступника приговорили к смерти три года назад.
— А потом что? Мораторий объявили? — заинтересовался Константин.
— Ты, величество, своих потомков не оскорбляй, — ответил Славка. — Они хоть и императоры, но к своему народу повнимательнее президентов прислушиваются. Если люди не согласны — против них не идут. Что значит мораторий? Чтоб убийцы и маньяки жили, а их неотмщенные жертвы в земле гнили? Дудки. Просто не было с того времени таких преступлений. До чего докатилась нация! — патетически закатил кверху глаза Славка и тут же угрожающе наставил палец на Мефодия: — А все из-за тебя, владыка. Из-за твоих плодов воспитания и просвещения. — И тут же окрысился на улыбающегося Константина: — И нечего тут ржать. Ты, величество, тоже руку приложил.
— Судя по тем скелетам, которые мы видели в подземном ходе, не так уж все гладко было, — коротко поправил тот друга.
— Всякое случалось. Сейчас просто не хочу рассказывать — обстановка не та. Лучше ты потом прочитаешь, а если чего непонятно — меня спросишь, — сразу помрачнел Славка и уже более серьезно добавил: — Конечно, чего там говорить, хорошо, когда всем весело и все смеются. Да и сознавать, что мы с вами этому начало положили, тоже приятно. Не знаю, как вы, а я собой прямо-таки гордюсь. Это ж как лихо тогда мы всем гадам зубы пересчитали! — И тут же скучным голосом произнес: — Вот только теперь это дело прошлое, причем весьма отдаленное. От нас оно сейчас, если считать от года твоей смерти, на расстоянии ровно семи веков.
— Да-а, если вдуматься, то и впрямь получается парадоксальная ситуация, — усмехнулся Константин. — Всю жизнь мы с вами вбухали, чтобы построить это самое светлое будущее, теперь, оказавшись в нем, воочию можем убедиться, что наши труды не пропали даром, и что?
— А что? — осведомился Минька, молчавший до сих пор.
— Так ведь опять недовольны, — подвел итог Костя. — И сами не понимаем, какого рожна нам надо.
— Ну, какого — это, положим, ясно, — заметил Славка. — Ты же сам говорил, что цель — ничто, движение — все. Вот движения нам и надо. Мы ж как рыбы, которые на берегу оказались. Нам это движение как воздух нужно, иначе хана.
— А мне помнится, что такое у нас уже было, — задумчиво произнес Мефодий.
— Ты имеешь в виду отсутствие движения? — удивился Славка.
— Я имею в виду такие вот посиделки, — поправил его бывший патриарх.
— Ну, положим, было, и не раз, — недоуменно пожал плечами Славка. — А ты это к чему, владыка?
— А это он к тому, что поскучать нам могут и не дать, — подхватил Константин, догадавшись, к чему клонит Мефодий. — Так сказать, идя навстречу пожеланиям трудящихся. Особенно когда эти пожелания весьма настойчивы и высказывают их не совсем обычные трудящиеся.
— То есть?
— А ты вспомни, как мы тихо сидели и подвывали возле Оки, желая вернуться обратно. Ну, когда банда Гремислава Рязань спалила, а я вас отвлечь решил и выход на природу устроил. Вспомнили?
— Так, так, так, — вскочил на ноги Минька. — Он же утро имеет в виду. То самое, когда мы впервые кокон увидели, который за нами прислали[173].
— Точно, — подтвердил Константин. — И все тогда именно как сейчас было — квартет славных ряж-ских хлопцев, тихая река…
— Только тогда это была Ока, а на дворе стояла осень, — критически заметил Славка.
— Я так полагаю, что название реки и время года особой роли не играют. Зато место здесь весьма уединенное, да и подвываем мы точно так же, — заметил Константин.
— Погоди, погоди. Но тогда мы хотели вернуться обратно, то есть представляли, куда именно, — возразил Минька. — А сейчас что? Мы ведь и сами не знаем, куда хотим.
— Ну и что, — философски отозвался Мефодий. — Коли это посланец божий, то ему виднее — куда нас отправить.
— Куда и в качестве кого, — добавил Константин.
— Вообще-то, параллельных миров много, — задумчиво произнес Минька. — Так что на наш век работенки хватит.
— И еще останется, — покладисто согласился Славка. — Когда, говоришь, ты его увидел, Миня? — деловито уточнил он.
— Перед рассветом. Светать только начало, — припомнил изобретатель. — Думаешь, и сейчас оно точно так же будет?
— А чего тут думать, — пожал плечами Славка, у которого не осталось и следа былого уныния. — По ночам только привидения шляются и эти, как их, злые бесы. А наша фигня, как ее оценил владыка, как раз наоборот — к светлым принадлежит. Значит, ее на рассвете ждать надо.
— И не жалко, тебе, Слава, нерастраченных миллионов? — поинтересовался Константин.
— Так я и у тебя, величество, в гривнах нужды не испытывал, — равнодушно пожал тот плечами. — Если бы мне их дали, когда я в нищих капитанах российской армии хаживал, — другое дело. — И процитировал, явно подражая кому-то: — «Из года в год растет благосостояние российских военных, о чем красноречиво свидетельствует очередная ежегодная прибавка к их пенсии на целых десять процентов». Тьфу, заразы, — сплюнул он, но тут же повеселел и подмигнул другу. — А у тебя я к хорошим деньгам уже привык, потому что почти полвека в порядочной армии прослужил. Слушай, а если оно не появится? — озабоченно спросил он.
— Есть у меня еще одно местечко на примете. Так сказать, резерв главного командования, — вздохнул Константин и передернулся, вспомнив свою прогулку по Веселому лесу[174]. Если бы его тогда не держал за руку Маньяк, то как знать, чем бы она закончилась. — Но это уж через недельку или две. Очень уж охота почитать, как там мои наследники рулили.
А к чему ты про время спросил? Интересуешься, сколько ждать осталось? — уточнил он.
— Не-е-е, — протянул Славка, оценивающе взвешивая в руке большую литровую бутыль, водки в которой осталось меньше трети. — Я думаю, какой я молодец, что догадался две взять. Как раз хватит. Но если это белохвостое чудо без перьев запоздает, — тут же предупредил он, — то самому молодому придется опять в магазин бежать. — И подмигнул Миньке: — Да ты не боись, Эдисон Кулибиныч. Мы в это такси все равно без тебя не сядем, — и принялся неспешно разливать водку в стаканчики.
Торопиться и впрямь было некуда. До рассвета оставалось еще изрядно времени, и его надлежало использовать с чувством, с толком и с расстановкой. А то когда оно еще появится-то, это самое свободное время? Да и появится ли вообще? Тем более что где-то там, вдали, за речным поворотом, метрах в пятидесяти от них, уже промелькнуло что-то светлое. То ли крупная рыба сверкнула своей серебристой чешуей, то ли…
Инок Валерий написахом книги си летописець, наделся от бога милость прияти, при государе Константине, самодержце во всея Руси.
Иже чтет книгы сия, то буди мя в молитвах…