Младенец и черт Акунин Борис
Тогда Тимо рывком высвободил руки (силища у него была, как у орангутанга), снизу взял филеров за подбородки и несколько раз ударил головами о днище рояля – так, что дерево треснуло.
Каждый удар сопровождался величественным, прямо-таки бетховеновским рокотом струн.
Когда оба тела обмякли, Тимо оттолкнулся от рояля руками и на спине въехал в коридор. Поднялся. Без видимого усилия перевернул несчастный инструмент на попа, так что тот перегородил дверь.
Лестница наполнилась шумом и топотом, снизу поднималось много людей. Но Тимо не заинтересовался этим обстоятельством.
Он подобрал свой испытанный «рейхсревольвер» и побежал в комнату. Там тоже было шумно.
Один из агентов лежал на полу, булькая перерезанным горлом. Двое других крутили господину руки, причем у человека в фуражке половина лица была залита кровью, и он всё повторял плачущим голосом: «Гнида, у, гнида!»
Тимо выстрелил два раза.
Неожиданная преграда
Доковыляв до третьего этажа, Козловский увидел странную картину. Поперек квартирной двери дыбом стоял черный рояль. Перед ним, толкаясь и мешая друг другу, толпились филеры. Одни двигали лакированную махину влево, другие вправо. Толку от этой суеты был ноль.
– Вправо! Навались! Раз-два! – скомандовал штабсротмистр.
Рояль отъехал в сторону, как миленький, и князь первым ринулся в коридор.
За десять секунд до этого
За какие-нибудь десять секунд до того, как штабсротмистр ворвался в комнату, там произошло нечто в высшей степени удивительное.
Капитан фон Теофельс и его слуга стояли на подоконнике, держась за птичьи клетки. Зепп – за попугая, Тимо – за ворону.
– Оп-ля! – сказал капитан, и оба шагнули вниз.
Стальные тросики, идущие от клеток вверх, были закреплены на специальных блоках. Но если этого не знать, зрелище выглядело прямо-таки фантастическим: две фигуры в чуть замедленном темпе слетели с третьего этажа на тротуар. Этот диковинный полет сопровождался отчаянным карканьем Аликс и воплями попугая «Уррра, Ррроссия!»
Как раз когда штабс-ротмистр вбежал в комнату, Зепп быстрым движением открыл клетки, сильно их тряхнул.
Две птицы, карнавально-яркая и черно-серая, хлопая крыльями, взлетели вверх – над вывеской ломбарда, над фонарем, над распахнутым окном третьего этажа, где Козловский оцепенело смотрел на три бездыханных тела. Тарканьи усы дрожали, изо рта вырывались судорожные, квохчущие звуки. Плакать бывший лейб-кирасир совсем не умел.
Но скорбеть о павших было некогда…
Негласный обыск в Спортивном клубе Гвардейского корпуса шел двенадцатый час подряд. Еще до рассвета три бригады (одна под видом полотеров, другая – мойщиков окон, третья – маляров) принялась осматривать само здание, вспомогательные постройки и прилегающую территорию.
Штабс-ротмистр, с красными – и не только от бессонницы – глазами не отлучался ни на минуту. Он переоделся в мундир, потому что мог встретить здесь прежних сослуживцев и маскарад лишь повредил бы. Во взоре князя застыли тоска и безумие. Он не мог ни пить, ни есть, ни сидеть на месте и всё переходил из помещения в помещение.
Их, собственно, было не так много. Салон-гостиная с большим столом для празднования спортивных побед; справа и слева две раздевалки; небольшая комната для почетных гостей; на второй этаж, весь занятый залом для зимних тренировок, вела лестница с огромным портретом государя императора.
За двенадцать часов Козловский успел наизусть выучить надписи на всех фотографиях, наградных чашах и кубках. От курения на пустой желудок болела голова и мутило. Самое паршивое, что ничего мало-мальски похожего на тайник обнаружить не удалось. С отчаяния штабс-ротмистр велел даже заглянуть под настил скаковой конюшни и проверить щупом землю на клумбах.
Увы.
Дополнительное неудобство создавали господа спортсмены. Некоторые ловкачи умудрились уже с полудня перекочевать с места службы в клуб, где сменили мундир на теннисный костюм, или рубашку-джерси и брюки-гольф. Козловский смотрел на лоботрясов тяжелым, осуждающим взглядом. Скоро заговорят пушки, а они ерундой занимаются. Да еще под ногами путаются, работать мешают.
Одно из окон в гостиной усердно, но не очень умело надраивал молодой мойщик в старой гимнастерке. На стекло он почти не смотрел, всё вертел головой по сторонам.
– Послушал я вас, Романов, – с горечью процедил штабс-ротмистр, подойдя к подоконнику. – Ничего нет. Спрятать план развертывания в раздевалке или гимнастическом зале? Бред! Я тоже хорош, идиот. Ухватился за соломинку.
Он отмахнулся от начавшего оправдываться студента и отошел.
Алеша бросился вдогонку.
– Лавр Константинович! А в матах смотрели? Там в зале такие кожаные тюфяки…
– Навязался на мою голову, – не слушая, бормотал князь. – Господи, научи, вразуми!
Вошел в раздевалку, что справа от входа. Вдоль стен там стояли номерные ящички. Каждый досконально осмотрен, а тот, что закреплен за покойным Рябцевым, даже разобран на дощечки и снова собран. Двое агентов работали: один щупал сиденье кресла, второй простукивал стену под киотом, где самое почетное место занимала большая, в массивном серебряном окладе икона Николая Угодника.
Штабс-ротмистр истово закрестился на главного российского святого, страстно зашептал молитву.
Безбожник-студент к чудотворцу почтения не проявил, лишь поинтересовался:
– А почему тут именно святой Николай? Из-за царя, да?
– Из-за Николая Николаевича! – ответил Козловский таким тоном, что стало ясно: в гвардии своего командующего чтут куда больше, чем императора.
Вошли два офицера, у каждого в руке по прямоугольному кожаному саквояжу.
– …И крученым прямо в девятку. Представляешь? – оживленно досказывал какую-то историю один.
Второй не поверил:
– Брось. От флажка?
– Клянусь тебе, собственными глазами видел!
Агенты, ничего не найдя, давно уехали, а Козловский всё бродил вокруг клуба. Студент плелся сзади. Приблизиться боялся, но и уходить не уходил.
На футбольном поле шла тренировка.
Штабс-ротмистр встал в сторонке, мрачно наблюдал исподлобья. Правил игры он не знал, но, судя по всему, старшим по званию тут был человек, которого остальные называли «господин капитан». Значит, из пехоты или артиллерии. Если б из кавалерии, был бы ротмистр.
Начальник кричал хорошим командным голосом:
– Васильчиков, по краю, по краю!.. Сигизмунд, душа моя, пыром бей! … Корнет, я вас в запасной состав отправлю! Право, нельзя так манкировать дриблингом!
Козловский покосился на студента.
– Послушайте, что вы за мной таскаетесь, как побитая собачонка? – рявкнул князь, и самому стало совестно. Грех срывать досаду на мальчишке, который, в сущности, прав: папка спрятана где-то здесь, близко.
– Ладно, простите. Вы не при чем. Я вам говорил, трое наших погибли…
Ободренный Романов подошел, встал рядом.
– Я ничего, я понимаю.
Помолчали.
– Что это он? – удивился штабс-ротмистр странному поведению одного из игроков. – Разве головой по мячу можно?
– Можно. Руками нельзя.
– А почему вон те господа никогда не участвуют в нападении? Всё в тылу отсиживаются.
Козловский неодобрительно показал на трех лентяев, жавшихся к воротам.
– Это бэки, им не положено… Послушайте, Лавр Константинович, зря вы отмахиваетесь. – Алеша, волнуясь, заговорил о главном. – Включите меня в футбольную команду. Я на воротах стою уж во всяком случае не хуже, чем тот господин. Свой человек в клубе вам не помешает. Буду ходить сюда каждый день. Может, озарение снизойдет…
– Озарение! – фыркнул князь. – Да кто вас возьмет? Вы не гвардеец.
На это Романову возразить было нечего. Он уныло ссутулился.
Кто-то сзади хлопнул Козловского по плечу.
– Лавруша! Ты как здесь?
Стасик Ржевусский, сослуживец по лейб-кирасирскому. Он был в костюме для джигитовки, с желтым английским седлом через плечо.
– Вот, зашел посмотреть…
Опустив взгляд, штабс-ротмистр с тоской смотрел на белые рейтузы старого товарища.
Ржевусский отлично всё понял. Он был настоящий, коренной кавалерист.
– Наши тебя вспоминают. Как нога? В полк вернешься?
Ответом был безнадежный вздох.
– А где ты сейчас?
Несмотря на свою хитроумную службу, врать Козловский умел плохо и почувствовал, что мучительно краснеет.
– Так, в штабе. Куда меня еще возьмут?
– Беда… Ну, мне в манеж.
Пожали друг другу руки, попрощались, и Стасик пошел заниматься настоящим делом – легкий, стройный, счастливый.
– Вы ему не сказали про контрразведку, потому что это тайна, да? – шепотом спросил студент.
– Нет. Потому что стыдно. – Князь пнул ногой деревянную скамейку и взвыл от боли – надо было левой, не правой! – Чтоб оно всё провалилось! Грязь, мерзость! Отравленные перстни, наклеенные бороды! Эх, Романов, если б не переломы, я бы сейчас…
Хотел сказать, что этим летом в эскадроне освобождалась вакансия старшего офицера, но оборвал себя, выругался.
Мальчишка понял по-своему:
– Да, жалко, что у вас нога. А то можно было бы вас в команду записать. Вы-то по гвардии числитесь. Но не получится. В футболе бегать надо.
И здесь впервые за этот тягостный день Козловский ощутил нечто наподобие душевного подъема или, по терминологии студента, озарения.
– Позвольте, – показал князь на томившегося в воротах игрока, одетого иначе, чем остальные. – А вон тот господин в кепи совсем не бегает. Он и есть голкипер, верно? Я давно на него смотрю. Он вообще ничего не делает. Просто стоит и всё. Только иногда, когда залетает мяч, достает его из сетки. Этак я тоже могу.
В это самое мгновение гурьба сопящих футболистов набежала на ворота, один ударил по мячу – тот полетел в угол. Голкипер отчаянно прыгнул. С мячом не встретился, но смачно приложился головой о деревянный столб.
Под оглушительный хохот бессердечных товарищей вскочил, в сердцах швырнул о землю кожаные перчатки и с воплем: «Всё, с меня довольно!» пошел с поля прочь. Сколько ему ни кричали, как ни звали, не обернулся.
Штабс-ротмистр с Алешей переглянулись и поняли друг друга без слов.
Миновало шесть дней
Алеша вытер пот, встал на одиннадцатиметровой отметке. Разбежался, ударил под верхнюю перекладину. Мяч чиркнул Козловского по пальцам и влетел в сетку.
– Еще, – хмуро велел Лавр Константинович.
Снова разбег, удар – гол.
– Еще.
Практиковались каждый день часа по два, по три. Не считая тренировок с командой в клубе.
На принадлежавшем контрразведке стрельбище были воздвигнуты футбольные ворота, на траве сделана разметка.
Учение давалось князю трудно, но он не сдавался. На мяч прыгал, как на лютого врага, стиснув зубы и чуть не рыча от ярости. Сколько раз Алеша говорил ему:
– Мяч надо любить! Представьте, что это прекрасная женщина. Она жаждет оказаться в ваших объятьях, но изображает неприступность, как и положено приличной даме! Не со злобой кидайтесь на мяч, со страстью!
На поучения штабс-ротмистр обычно отвечал невежливо. Мол, мяч – не женщина, а женщина – не мяч, и вообще не сосунку учить лейб-кирасира технике объятий.
К футболу Козловский теперь относился, как к тактике, топографии и прочим военным наукам. Нужно постичь сию премудрость – постигнем. Трудно в учении, легко в бою.
От былого пренебрежения к «дурацкой забаве» не осталось и следа. Штабс-ротмистр уже знал, что в Англии мэтчи посещает сам король. Что у нас августейшим покровителем Российского футбольного союза состоит его императорское высочество великий князь Борис Владимирович. Наконец, что 11 июля на русско-германском ристалище будет присутствовать сам Никник, обожаемый шеф гвардейцев. Операция операцией, но разве можно ударить лицом в грязь перед таким зрителем?
Удар – гол.
Удар – гол.
Светлый костюм штабс-ротмистра стал черно-зеленым от валяния по траве и земле. На коленях, не взирая на щитки, багровели ссадины. Труднее всего Лавру Константиновичу давались прямые кики по углам – больная нога мешала быстроте прыжка.
Сжалившись, Алеша послал очередной мяч поближе к голкиперу. С звериным рыком штабс-ротмистр подпрыгнул и крепко схватил кожаный шар обеими руками.
– Уф, перекур.
Скромный успех не сильно улучшил его расположение духа. Затягиваясь папиросой, офицер угрюмо констатировал:
– Завтра мэтч, а я ни на что не годен!
Романов тоже закурил.
– Чего ж вы хотите? Меньше недели тренируетесь. По-моему, начинает получаться.
– Продуем мы, чувствует мое сердце, – с тоской произнес Козловский
– Наверняка. Лучше немцев только англичане играют. В германских футбольных клубах чуть не сто тысяч игроков, а у нас на всю Россию, может, человек пятьсот. На Олимпиаде в Стокгольме немцы нашу сборную 16:0 обставили!
– Я не про футбол. Обведет нас вокруг пальца этот летучий дьявол.
Подробностей неудачной операции на Предтеченской студент не знал и потому переспросил:
– Летучий?
Объяснять Козловский не стал. Его мысли были сумрачны.
Готовились к большой войне, готовились. Как подняли армию после японского позора! Сколько произвели современнейших броненосцев, орудий, пулеметов с бомбометами! А в разведочно-контрразведочной сфере ни черта не сделано. Брезговать изволят. Как еще недавно он сам, болван, от этой «грязи» нос воротил. И что мы теперь имеем? Кукиш с маслом.
Вот у германцев разведку почитают первейшим делом. Ею руководит отдел «III Б» Большого генштаба. Есть несколько так называемых бюро, каждое ведает несколькими странами. Самым главным стратегическим направлением считается восточный сосед. Наглецы-тевтоны посмели разделить Россию на «инспекторские районы», а те на «бригадные участки». Рядовые шпионы докладывают бригадирам, бригадиры инспекторам, из Берлина раз в квартал приезжают особые контролеры. Целая машина и работает, как часы! А мы обо всем этом узнали только сейчас, когда, наконец, слезли с печки и забегали. Только поздно…
У германцев, как в пчелином улье, всякий агент имеет свою специализацию. Есть информаторы по мобилизации, по военной технике, мастера диверсий, проводники, вербовщики, целая сеть распространителей слухов. Заготовлены конспиративные квартиры, тайники, склады взрывчатки.
Грядет война слепого против зрячего, растравлял себя штабс-ротмистр. Я – глаза и уши империи. А сам ни черта не вижу, ни черта не слышу. От меня, идиота безмозглого, зависит судьба войны. Если к немецкому командованию попадет Генеральный план развертывания, катастрофы не избежать. По главным направлениям наших ударов германец выстроит крепкую оборону. Где у нас слабые места – вобьет стальные клинья, перережет коммуникации. Никакая храбрость не поможет, если нет подвоза патронов и снарядов. Надо срочно обезвредить резидента, а кое-кто шестой день кожаный мяч ловит.
– Что расселись?! – рявкнул Козловский на мальчишку. – Марш на позицию! Только в поддавки со мной больше не играть! По углам лупите, по углам.
И тренировка продолжилась с удвоенным усердием.
Во время следующего перекура Алеша спросил, очень осторожно:
– Лавр Константинович, отчего вы не хотите рассказать, как прошел товарищеский ужин в Немецком клубе?
– Оттого что нечего рассказывать. – Вот и весь ответ.
Гостевание у немцев, действительно, мало что дало. Резидента штабс-ротмистр видел только при накладной бороде (она потом была обнаружена в квартире на Предтеченской). Стало быть, опознать не мог. В германской команде, состоящей из подданных кайзера, которые постоянно жительствуют в Петеребурге, недавно появилось два новых игрока. По росту и комплекции оба похожи на разыскиваемого субъекта. Проверка ничего не дала, слежка установлена. И всё, точка.
– Лавр Константинович, а… а вы меня завтра на операцию возьмете?
– Еще чего. Вы, Романов, даже не представляете себе, какой опасный человек этот «Фердыщенко». Изворотливость фантастическая. Все, кто видел его лицо, убиты. В немецкой команде и среди зрителей у него наверняка будут сообщники. Слишком многое поставлено здесь на карту… Хватит прохлаждаться. Бейте!
Но Алеша не тронулся с места. Его математический ум, наконец, нашел решение задачки, не дававшей ему покоя все эти дни.
– Ну вот видите! – воскликнул он. – Все, кто может опознать нашего Фердыщенку, мертвы. Остался один я. Тогда, в Левашеве, я видел его вот так. – Для наглядности Алеша схватил мяч и выставил перед собой на вытянутых руках. – Конечно, фальшивая борода и все такое, но глаза, но форма носа!
Штабс-ротмистр заколебался, это было видно. Сам он, хоть тоже видел резидента вблизи, ни глаз, ни формы носа не запомнил.
Алеша нажал сильней:
– Клянусь, я опознаю резидента, если увижу вблизи! Не верите? Вот вам святой крест!
В Бога математик не верил, но на всякий случай, крестясь правой рукой, пальцы левой сложил кукишем, чтоб крестное знамение не засчиталось.
Ну же, шевели мозгами, мысленно воззвал он к тугодуму Козловскому. Это самое логичное решение, лучше всё равно ничего не придумаешь.
Князь шевелил бровями. Думал.
И нашел компромиссное решение
Недооценил Романов умственные способности штабс-ротмистра. Чем рисковать студентом, подключая его к опасной операции, Козловский придумал выход попроще.
Прямо со стрельбища, не переодеваясь, повел к себе в кабинет и стал показывать фотокарточки.
– Смотрите внимательно. Вот новички из немецкой команды. Это Кренц, хавбек. Это Зальц, форвард. Фас, профиль, словесные портреты. Ну что? Который?
Скисший Алеша промямлил:
– Трудно сказать… Позвольте?
Взял карандаш, пририсовал бороду сначала одному, потом второму. Оба стали похожи на левашевского союзника по драке. Хотя, честно говоря, Алеша его тогда толком рассмотреть не успел.
– Нет… Не поручусь… – печально молвил студент. – А может, нашим лучше взять и поменять план развертывания? На всякий случай. А?
– Легко сказать. Лет десять назад немцы это уже проделали. Купили копию у одного нашего полковника из генерального штаба. Пришлось разрабатывать новый план. Работа заняла несколько месяцев. Сейчас же до войны остаются дни. Я еще неделю назад предложил начальнику: нужно дать утечку информации – что план развертывания срочно меняется. И, действительно, изменить в нем хоть какие-то детали. Чтоб немцы не знали, какие именно внесены коррективы. Это, по крайней мере, усложнило бы их задачу, заставило бы перестраховываться, держать во втором и третьем эшелоне больше резервов… А генерал в крик. «Погубить хотите? Чтобы министру, го-су-да-рю донесли? Мол, контрразведка план развертывания не уберегла? Со службы погонят. В шею, с позором. Найдите мне желтую папку Рябцева! Это приказ». – Козловский и сам понимал, что болтает студенту лишнее, но остановиться не мог – подперло. – Я, дурак, послушался. Ну как же, устав: приказы начальства не обсуждаются, а исполняются. Теперь выходит, что я соучастник. Тут уж не со службы погонят, а под суд отдадут. И правильно сделают. Целая неделя упущена!
Он подошел к большой, в пол-стены, географической карте. Она была многоцветная, красивая, сбоку маленькие гравюрки столиц, медальоны с портретами царствующих особ, а каждая страна украшена изображением государственного герба.
Над Российской империей и над Германией парили орлы, похожие, как родные братья. Только наш уродился на свет с двумя головами.
– Ничего, Бог милостив. Найдем и папку, и резидента, – бодро сказал штабс-ротмистр, потому что военный человек не имеет права долго предаваться унынию. Он любовно погладил отечественную геральдическую птицу по короне. – Одна голова хорошо, а две лучше. Что нос повесили, Романов? Не узнали резидента – так не узнали. Обойдемся завтра без вас.
Такой поворот дела Алешу не устраивал. Срочно требовались какие-то новые аргументы. Он напряг свое логическое мышление – есть!
– Лавр Константинович, я могу узнать его по голосу. Особенно если крикнет что-нибудь. Он ведь кричал, когда дрался.
– Разве?
– Еще как! – уверенно заявил Романов. – «Сволёчь!» и всякое такое. Тембр голоса очень характерный. А во время мэтча все орут, сами знаете. Не удержится и Фердыщенко. Тут-то я его и узнаю.
Кажется, подействовало!
Князь смотрел на собеседника с сомнением, но в глазах читалась и надежда.
– Без санкции начальства не имею права… Ждите здесь.
Быстро привел себя в приличный вид, переоделся и захромал к генералу.
Его превосходительство сегодня пребывал в чуть лучшем настроении, чем во все последние дни. Причина была существенная: наконец вышел высочайший указ о переводе на военную службу, так что начальник сегодня впервые явился в мундире с золотыми погонами. Когда распахнулась дверь, новоиспеченный генерал-майор любовался на себя в зеркало.
Улыбка пропала, брови сердито сдвинулись. Во-первых, было конфузно. Солдафон Козловский всегда влетал в кабинет, как бомба: стукнет раз для проформы и, не дождавшись ответа, врывается. А во-вторых, сам вид штабс-ротмистра, ведшего дело об украденном плане, был его превосходительству глубоко неприятен.
– Ну, что нового? – спросил начальник. Причем не грозно, как следовало бы, а как-то жалко, чуть не заискивающе.
У себя в полиции он, может, был и хорош, подумал Козловский. Иначе не перевели бы в генштаб. Но ловить шпионов много трудней, чем бомбистов-эсеров да болтунов-эсдеков. Вот и растерялся человек. Может, еще выправится.
– Ваше превосходительство, шансы на успех повышаются, – отрапортовал штабс-ротмистр со всей возможной мажорностью. – Помните, я докладывал про студента Романова? Дозвольте взять его с собой на операцию. Он может опознать резидента по голосу. Об опасности Романов предупрежден.
– Не только дозволяю, но и приказываю! – закричал начальник. – Всенепременно! Это же всё меняет! Пусть потрется возле немецких футболистов, послушает. И всех, у кого голос хоть немножко похож, заарестуем. Прицепим каждому бороду, и выявим мерзавца! Вот вам готовый план действий. Выполняйте!
– Слушаюсь, – щелкнул каблуками Козловский.
Чтоб зря не расстраивать генерала, про главное свое сомнение умолчал: резидент запросто может прислать за папкой кого-то другого. Знает ведь, что состоит в розыске.
Его превосходительство вдруг встревоженно насупился – по другой, однако, причине:
– Вы говорили, у студента Романова ветер в голове. Вдруг он не явится? Проспит, передумает, за юбкой какой-нибудь погонится! Не отпускайте его от себя ни на шаг, вплоть до самой операции! Это приказ!
И очень неглупый, подумал князь. За эти дни он успел привязаться к Романову. Парень неплохой: смелый, быстро соображает. Но насчет ветра в голове – это правда.
По лицу штабс-ротмистра Алеша сразу понял: получилось!
И заговорил с ним Лавр Константинович не как прежде – без снисходительности, без недомолвок, а просто и серьезно. Так же, как со своими сотрудниками.
– Еле дозволил, – озабоченно сообщил Козловский. – Я за вас поручился, не подведите. Но поставил условие. До завтрашнего дня мы с вами неразлучны. Ночевать будете здесь, в дежурке. Ясно?
– Так точно, – вытянулся Алеша. Губы сами собой растянулись в широкую улыбку. – Слушаюсь!
Дальше – лучше.
– С оружием обращаться умеете?
– Хожу с дядей на охоту… Неплохо стреляю, – скромно сказал Романов.
Князь погрохотал ящиками стола, вынул небольшой черный пистолет.
– Держите. Отличная машинка. «Штейер-Пипер», австрийский. Немножко сложен в обращении, ну да вы физик-математик, сообразите.
Пальцы офицера быстро завертели игрушку.
– Устройство довольно своеобразное. Тут кнопочка предохранителя, вот так отщелкиваете в положение «огонь». Здесь фиксатор затвора. Это взвод. Это регулятор мушки. Спусковая скоба снимается вот так. А этот рычажок – защелка магазина. Рраз, и обойма сама выскакивает в ладонь. Очень удобно. Учтите: выбрасывателя нет. Запомнили?
Вообще-то не очень, но признаваться в бестолковости было стыдно.
– Конечно. Ничего сложного, – уверенно ответил Алеша, решив, что разберется в рычажках и кнопочках после.
Да и время поджимало. В четыре свидание с Симой.
– Можете спуститься в тир, попрактиковаться. Но из штаба ни ногой.
Считая разговор оконченным, Козловский сел к столу и уткнулся в бумаги.
– Хорошо. Я только на пару часов отлучусь и тогда постреляю.
Штабс-ротмистр поднял голову.
– Я ведь сказал: никаких отлучек.
– Не могу. Очень важная встреча! Я дал слово!
Лицо офицера пошло сердитыми красными пятнами, но Козловский сдержался – вспомнил, что студент присяги не давал, приказам подчиняться не обязан и вообще доброволец. К тому же ключевая фигура в завтрашней операции.
– Слово надо держать, – обреченно вздохнул князь. – Где встреча?
– В Юсуповском саду.
Лавр Константинович поднялся, вынул большие очки странного вида – с кожаными наглазниками и на лямках.
– Что ж, едем. Приказ его превосходительства. Где вы, там и я.
– Но… но это личная встреча! С дамой. Понимаете?
– Отлично понимаю. Не беспокойтесь. Буду тактичен.
Штабс-ротмистр всем своим видом являл истинно христианскую долготерпеливость, однако по тону было ясно – не уступит.
– А это зачем вам? – показал Алеша на диковинные очки.
Очки оказались автомобильными
По мере того как надвигалась война, контрразведке всё щедрей выделялись денежные средства, кадры, новейшая техника. В числе последней поступил и автомобиль «руссобалт», приказом начальства закрепленный лично за штабс-ротмистром Козловским.
Когда Алеша узнал, что к Симе его доставят на авто, препирательства сразу прекратились.
Шоффэр князю был не нужен. Управлять машиной он выучился еще в полку и довез своего пассажира до Садовой на головокружительной скорости, по всякому поводу оглушительно дудя в клаксон.
На месте оказались раньше, чем нужно. К тому же Симочка, как и положено уважающей себя барышне, считала ниже своего достоинства приходить на свидания вовремя. Однако сегодня Алеша был на нее не в претензии.
Сначала он попросил показать, как переключать рычаги и крутить руль, который князь лихо называл «бубликом». Оказалось, что это совсем нетрудно.
Уже через четверть часа после начала учебы студент зигзагообразно проехал вдоль тротуара. Потом, осмелев, сделал круг по Забалканскому и Фонтанке. Под конец разогнался до сорока километров – только фонари замелькали. У решетки сада затормозил так отчаянно, что завизжали шины, а у князя с головы слетела фуражка.
Симы всё еще не было.
– Лавр Константинович, а можно я останусь за рулем?
Роль наставника и покровителя молодежи штабсротмистру была небесприятна.
– Будет еще эффектней, если вас доставит личный шоффэр.