Яд для Моцарта Алефова Ирина

Кое-что, о чем необходимо знать заранее

Автор совершенно честно предупреждает читателя, чей пресыщенный литературными деликатесами взгляд выхватил интригующее название этой книги из бесконечного ряда ему подобных в предвкушении проглотить еще одну щедро приперченную порцию детективного чтива, что на сей раз чутье его подвело: это не детектив.

Для тех, кто не отложил книгу в сторону и перевернул страницу, несмотря на вышеизложенное предупреждение, маленькое уточнение: это не совсем детектив.

Абсолютным недетективом эту книгу назвать тоже нельзя, поскольку яд все-таки имел место быть, посему ни одну из нижеупомянутых смертей нельзя однозначно признать естественной, а некоторое сопоставление фактов так и напрашивается выпасть из ряда простых совпадений. Более того, автор настаивает на том утверждении, что в мире ничто не происходит просто так, все не случайно и имеет на то веские причины и основания.

Для того чтобы окончательно внести ясность по поводу того, во что читатель по оплошности ввязался, автор считает необходимым предоставить некоторые разъяснения.

Термин «сюита… на тему» – один из тех многосмысловых слов, о которых втолковывал неразумной Алисе Шалтай-Болтай. Этот литературно-музыкальный жанровый гибрид предполагает ряд танцев (в нашем случае – историй), которые одновременно могут являться вариациями-вариантами одной и той же темы, положенной в их основу.

Кроме того, подзаголовок «фантазия» позволяет автору кое-какие вольности и отступления от жанровых предпосылок, с одной стороны, а с другой – полностью снимает с него всякую ответственность за правдивость сюжетной линии и отклонения от реальных фактов. Впрочем, не исключено, что все написанное здесь имело место быть. Опровергнуть сие утверждение практически невозможно.

Структура сюиты-фантазии укладывается в следующую схему:

Первоначально в намерения автора входило подробное растолкование вышенарисованной схемы, но вскоре ему стала ясна абсурдность этой идеи, посему схема предлагается читателю на его собственное исследование.

Внимательный взгляд без труда обнаружит в ней как законы вечного кругового вращения, так и принцип нанизывания на некую непрерывную вневременную ось нескольких самостоятельных эпизодов, вынутых из истории. Одновременно эти эпизоды являются гранями одного кристалла, на уровне музыкальной формы выполняя функцию вариаций-вариантов одной и той же темы.

Последний раздел, обозначенный в схеме как «кода», включает в себя финалы развития двух вышеобозначенных линий. В одном из них содержится разгадка детектива, другой же имеет несколько иное предназначение.

Помимо несомненной пользы, безусловно извлеченной глубокомысленным читателем из предложенной схемы, а также – смысла, вложенного им же на освободившееся место, формула строения композиции попросту позволит более свободно ориентироваться в пространстве текста.

ПРИЛОЖЕНИЕ,

составленное в виде алфавитного словаря терминов, встречающихся в тексте того или иного музыкального произведения. Примечательно, что в Приложении органично уживаются между собой слова, заимствованные из четырех языков (трех живых и одного мертвого) с переводом на пятый, доступный читателю.

К нижеследующему Приложению рекомендуется обращаться при непосредственном столкновении с каким-либо из терминов при чтении, в особенности тем, кто не имеет музыкального образования. Это позволит наиболее точно услышать звучание музыки, которая проходит позади первичного – словесного – уровня и наделяет его дополнительным смысловым подтекстом, тем самым увеличивая пространство книги в глубину.

atempo – в прежнем темпе. Ремарка относится, как правило, к моментам возвращений, после вторжения контрастных эпизодов

accelerando – постепенно ускоряя движение, переходя с шага на легкий, а затем и довольно быстрый бег, но, впрочем, не доведенный до одышки

adlibitum – по желанию исполнителя, полагаясь на ритм собственного сердца и внутреннюю пульсацию крови, совпадающие с дыханием музыки

agile – легко, бегло, полетно, одним прыжком отталкиваясь от земли

agitato – взволнованно, возбужденно, нервно шагая по комнате и хватая воздух руками

alla – в духе, в характере

allegretto – немного сдержаннее и танцевальнее, чем следующий термин

allegro – скоро, быстро, не задерживаясь лишний раз ни на минуту – всякое может случиться из-за непредвиденной заминки, потому что неизвестно, кто и зачем бежит сзади

amabile – приветливо, любезно, дружелюбно глядя собеседнику в глаза

andante – не спеша, спокойно, рассудительно, может быть, даже созерцательно

andantino – немного подвижнее и легкомысленнее, чем предыдущий термин

animato – воодушевленно, вдохновленно, словно подчиняясь порыву теплого волшебного ветра

appassionato – страстно, горячо, экзальтированно, якобы пребывая в тяжелом лихорадочном состоянии

assai – весьма

attaca – внезапно, без какого-либо перехода, избегая пауз и остановок – для создания эффекта яркого контраста

belebt – живо, оживленно

bruscamente – грубо, резко; подобно тому, как рубят деревья

burlesco – комически, откровенно потешаясь

cadenza – особый раздел музыкального произведения, в котором звучит кульминационное высказывание, из чего многое становится понятным. Каденции очень удобны для того, чтобы расставить все точки над i, а посему обычно помещаются в третьей четверти формы произведения или же в конце. Впрочем, возможны и исключения

calmanto – успокаивая, поглаживая по оголенным нервам

cantabile – певуче, плавно напевая, словно выводя извилистую музыкальную линию ловким смычком

capriccioso – капризно, в зависимости от контекста – либо кокетничая, либо устраивая легкий скандальчик, но в любом случае должны быть слышны интонации женского голоса

conamore – с любовью; более подробно – с тайным трепетом, с замиранием сердца, с восхищением, с огромной нежностью и глубокой печалью одновременно, а также со всеми прочими известными вам компонентами, которые составляют искренне и противоречивое чувство настоящей ЛЮБВИ

condolore – с грустью и невыразимой печалью, что таится на обратной стороне луны и в каждом осколке разбившейся тени

conforza – с силой, ударяя по каждому слову, абсолютно не жалея о том

congrazia – с грацией и элегантностью, с невыразимым и совершенным изяществом, присущим только самым тончайшим материям, из которых сотканы живые существа

congrotesk – с гротеском, откровенно издеваясь, нарочно обостряя углы и обрезая закругленности, способные смягчить резкую диссонантность звучания

conmoto – с движением, рассчитывая куда-то успеть

conpreghiera – с упованием и мольбой ко Всевышнему, беззвучно, одним шевелением губ произнося молитву, трепетно касаясь клавиатуры

concitato – взволнованно, возбужденно, страстно

deciso – решительно, руководствуясь твердой волей и холодным разумом

disinvolto – непринужденно и просто; так обычно говорят о самых банальных и естественных вещах, например, о погоде или о рассаживании цветов

doloroso – очень печально, проникая в самые отдаленные уголки души

doux – нежно, мягко, с некоторым спокойствием и умиротворенностью, но в той лишь степени, в которой это состояние свойственно французам

duramente – грубо, жестко, не выбирая слов и выражений, не жалея клавиш, не задумываясь о последствиях и доставляемой адресату боли

espressivo – выразительно, с полным набором чувств, эмоций, мимики и характерных жестов наподобие грациозных поворотов кисти и изгибов шеи

feroce – неистово, дико, с агрессивными повадками хищного зверя, сверкающего из темноты опасностью

funebre – скорбно, мрачно, угрюмо, одевшись во все черное, прикрыв глаза и изо всех сил сдерживая раздражение

furioso – бешено, яростно, подобно демоническим фуриям или в характере разыгравшихся стихий

giocoso – шутливо, весело, как проказничают и радуются шаловливые дети

grave – важно, степенно, значительно, каждый звук имеет немалый вес, поэтому между ними рекомендуется делать паузы и брать дыхание

humoreske – миниатюра-зарисовка юмористического характера

infernale – дьявольский, наводящий ужас и страх; звуки, рожденные в самых последних кругах ада

inqueto – тревожно, обеспокоенно, повинуясь нехорошему предчувствию, внешне якобы совершенно необоснованному

intimo – интимно, откровенно, задушевно, поверяя собеседнику наиболее скрываемые от посторонних глаз затемненности

irato – гневно, раздраженно, с напряженной внутренней пульсацией и дрожью в голосе

ironico – иронически, насмешливо

lamentabile – в высшей степени жалобно, сетуя на злую судьбу, тяжелую участь, невыносимую ношу, неудобный крест и прочие неотъемлемые явления бытия подобного рода

leggiero – по-летнему беззаботно и легко, порхая цветной бабочкой среди роскошных благоухающих цветов

leise – негромко, сдержанно

limpido – утренне-ясно, родниково-прозрачно, кристально-чисто, с легкой улыбкой на устах младенца

maestoso – торжественно, под звуки триумфального марша, с горделивой осанкой, прямой спиной, грудью колесом и властным взором

marcato – подчеркивая, словно подстраивая под каждый звук более прочный фундамент, для опоры

meditation – размышление, длительное и неспешное раздумье, погруженность в себя, рекомендуется прием самого глубокого прикосновения

mesto – печально, с затаенной ноткой скорби и безысходности

misterioso – таинственно, внушая всем видом намек на существование некоего откровения, постичь которое возможно только избранным

moderato – умеренно, т. е. соблюдая во всем меру

morendo – замирая, застывая на полувздохе, полужесте, полуслове, что характерно для полного и бесповоротного наступления тихой осени

narrante – говорком, рассказывая о вещах обыкновенных, служащих скорее фоном для основных событий, но без которых обойтись совершенно невозможно – как невозможно вырастить что-либо живое на камнях

nontroppo – не спеша, размеренно, в темпе спокойного и неторопливого шага – так прогуливаются по пустынным коридорам официальных заведений в ожидании

overture – вступительный раздел небольшого музыкального произведения или же самостоятельная часть крупного жанра (оперы или балета), открывающая своим звучанием занавес и раскрывающая слушателям особенности и законы предстоящего мира

parlando – быстро проговаривая, время от времени переходя на шепот, после чего вполне правомерно вновь набирая полную силу звука – в зависимости от контекста

pensieroso – задумчиво, мягко погружаясь в клавиатуру подобно тому, как рука уходит в воду, приобретая особую плавность и размытость контуров

piumosso – более подвижно, чем до сего момента; такое бывает, когда внезапно вспоминаешь о чем-то важном или новая мысль приходит в голову и заставляет действовать

pittoresco – живописно, картинно, якобы рисуя звуками и гармониями, которые используются в данном случае вместо красок, полотна удивительной естественности и неподражаемой красоты

poco – постепенно, более, шаг за шагом

pompоso – пышно, важно. Исполнитель, которому в тексте музыкального произведения встречается такая ремарка, должен непременно представить себя на феерическом балу эпохи барокко, облаченным в роскошный наряд. Иначе выполнить требования автора будет практически невозможно

quasi – термин волшебный. С его помощью музыка способна перевоплощаться в то качество, характер или жанр, который указан рядом. И тут важно очень верно подметить новое настроение звучания, дабы не напяливать на музыку откровенно-фальшивую маску

recitativ – речитатив, форма мелодико-речевого декламирования, посредством которой слушатель узнает о событиях, происходивших за кадром, но повлиявших на развитие действия самым непосредственным образом. В чисто инструментальной музыке применяется в качестве отдельного фрагмента повествовательно-декламационного характера

resoluto – решительно, собранно, готовясь к важному сражению или выполнению ответственного задания

ritardanto – расширяя пространство, главным образом за счет запаздывания, растягивания времени и более свободного и глубокого дыхания

ritenuto – сдерживая, несколько замедляя ход событий, придавая тем самым звучанию большую значимость и подчеркивая содержательность текста

rubato – свободно, ориентируясь на предыдущее указание и на собственное усмотрение, исходящее от чувства музыки

sarabanda – сарабанда, траурно-танцевальный жанр-шествие, входящий в инструментальную доклассическую и классическую сюиту. Отличается сдержанностью темпа, спокойствием и размеренностью трехдольного метроритма с характерной остановкой на второй доле. Несет в себе оттенок скорби и печали

scherzando – скерцозно, шутливо, забавляясь

scherzo – скерцо, самостоятельный жанр инструментальной музыки, а ранее – отдельная часть сонатного цикла с ярко выраженным игровым характером. В зависимости от контекста скерцо может быть в равной степени как добрым и простодушным, так и остро-конфликтым, трагичным, злым etc.

sciolto – свободно, непринужденно, с ощущением абсолютного отсутствия границ и преград, и от радости, и из непривычности подобного чувства – несколько порывисто, бурно, даже резковато

secco – сухо, жестко, отрывисто, словно разговаривая с недоброжелателем, процеживая слова сквозь зубы

semplice – просто и ясно, естественно и легко; исполнитель обязан проникнуться чувством комфорта и уюта домашнего очага, ощутить себя в кругу самых близких и родных людей, с которыми можно быть самим собой

serioso – серьезно, пристально и напряженно глядя в глаза; звукоизвлечение плотное, но задерживаться все же не рекомендуется

sforzando – неожиданно громко, вскрик. Действие ремарки распространяется на относительно краткий отрезок времени – от одного звука до нескольких аккордов подряд

solo – соло, эпизод-монолог, высказывание от первого лица, обычно содержит в себе откровение исповедального характера. В форме произведения имеет особенно важное значение

sostenuto – сдержанно, проверяя и обдумывая каждый шаг

sottovoce – особый эффект звукоизвлечения, дословно переводимый как «вполголоса». Если учитывать то обстоятельство, что вполголоса, равно как и шепотом, принято говорить о вещах, имеющих конфиденциальный характер, то имеет смысл внимательнее прислушаться. Обычно композитор использует сей «обманный» прием, дабы все затаили дыхание и в тихих призрачных звуках научились отчетливо слышать музыку

souvenir – воспоминание. Вырывается из звучания основного текста особенным качеством полузатаенности, как может звучать музыка в отдалении или под покрывалом плотного и густого тумана. Легче всего такого характера звучания добиться путем нажатия левой педали рояля и прикрытия глаз исполнителя

stepstomacabre – причудливое сочетание английского слова «шаги» и осколка латинского термина dans macabre, в переводе означающего «танец смерти». Что получается, догадаться нетрудно. Дополнительный штрих вносит приближающий предлог to. Играть следует подчеркнуто механистично и бездушно, безропотно повинуясь неотвратимой воле рока

stravagante – фантастично, со странностями, близко к помешательству или проникновению в ирреальность бытия

subito – внезапно, с высоты камнем вторгаясь в плавное течение реки, взрывая водную гладь и поднимая фейерверк брызг, уходя одновременно на глубину

tempoprimo – возвращение к первоначально заданному темпу, после странствий – на круги своя

tenebroso – мрачно, таинственно, оминоривая прикосновением самые мажорные гармонии, устраняя тем самым последние блики солнечного света и целиком вступая в царство теней

tranqillo – спокойно, в некоторой степени безмятежно, но с непреходящим подозрением, что это спокойствие и умиротворенность – всего лишь видимость

triumfal – триумфально, ликующе и торжествуя, победно шествуя «со щитом» под главной аркой. Здесь можно смело добавить солнца и громкости в звучание, поскольку небесный свет десятикратно преумножается в отражении от сверкающих лат, оружия и глаз победителя

unruhig – беспокойно, взволнованно, закручивая воронкой мутную и шероховатую поверхность, поднимая с глубины ил и песок; так чувствует себя кошка при встрече с невидимой опасностью, когда у нее дугой выгибается спина и шерсть встает дыбом

violento – бурно, неистово, стремительно, горно-речно, с размаху обрушиваясь на клавиши, ощущение неограниченной свободы и силы

vivace – оживленно, проворно, весело и жизнерадостно

vivo – скоро, живо; от предыдущего термина отличается большей сосредоточенностью и целеустремленностью, что никоим образом не сказывается на темпе

Диалог с паузами

Быть может, всемирная история – это история различной интонации при произнесении нескольких метафор

Х. Л. Борхес. («Сфера Паскаля»)

– Нет ничего лучше, чем сидеть у огня на исходе дня и слушать треск и говор сгорающих сухих веток, и видеть живую игру угольев, завораживающе красивую…

– В надвигающихся сумерках бескрайность полей кажется пугающей…

– … завораживающе, завораживающе красивую…

– Меня охватывает неведомый страх. Разве ты не чувствуешь, что сегодня что-то должно случиться?

– …завораживающе, безумно красивую…

– Брат не слышит меня. Нас всегда было двое, но я был одинок, глубоко одинок.

– Ты что-то говоришь мне?

– Нет, нет. Я просто беседую сам с собой.

– О чем же?

– О беспредельности пространств.

– Да, ты прав, совершенно прав. Беспредельность полей потрясает необыкновенно. А эти звезды – ?! Взгляни на небо: вон там, в сгущающейся синеве, виднеется маленькая, едва различимая планета…

– Одинокая…

– А? Ты что-то сказал? Так вот, планета… Посмотри повнимательнее: неопытному глазу может показаться, что вокруг сияющей звезды нет ничего, кроме беспредельного разреженного пространства или, напротив, сгущенной туманности. Но на самом деле это не так, вовсе нет…

– Неужели?

– На самом-то деле ее окружают бесчисленные миллиарды таких же планет!

– Почему же их тогда не видно?

– Они не видимы потому, что не наделены божественным сиянием. Они не звучат, они мертвы. Звезда затмевает их своим свечением, звуковым потоком.

– Ты хочешь сказать, что эта маленькая звезда может излучать не только свет, но и звучание? Разве это возможно?

– О, это не подлежит сомнениям! Дорогой мой брат, это непреложная истина!

– Почему же мы ничего не слышим?

– Тс-с-с! Замри, притаись, закрой глаза, забудь о дыхании… Слушай!.. Ну, как? Слышишь?

– Слышу… как трещат поленья в огне. Сгорают, превращаются в уголья.

– Да нет же! Ты слышишь совсем не то! В твоих ушах звучат лишь знакомые звуки, земные. Попробуй еще раз: там, вдали, в бескрайних просторах космоса, в лабиринтах времен – звучит мелодия! Она пронзает всю ткань Вселенной. Ритм музыки сфер подчиняет себе все живое, заставляет сердца пульсировать в такт… Ну же, прислушайся! Она звучит достаточно отчетливо, чтобы расслышать ее за треском поленьев и танцем язычков пламени, чтобы услышать ее отзвук в бликах огня.

– Я ничего не слышу, ничего не слышу.

– Мелодия – удивительно красивая, безумно, завораживающе красивая! Звучит, наполняет вселенской гармонией все сущее… Раз-два-три, раз-два-три…

– Ничего не слышу… Все это самый обыкновенный бред! Ты сам выдумал эту сказку, как обычно, с одной лишь целью: чтобы построить между нами непреодолимую преграду, непроницаемую стену! Чтобы еще раз подчеркнуть, насколько мы разные, что ты одарен привилегией – называй это как хочешь, пусть даже и божественным сиянием, как эта звезда, а я – нет! Я – лишь твое множественное, безликое, мертвое, холодное, чуждое окружение!!! Ты хочешь, чтобы я поверил в это. Так вот, – слышишь? – вот что я тебе на это отвечу: планета звучит только у тебя в мозгу, а на самом деле никакой мелодии, никакого звучания и нет!

– Нет?.. Как же нет, если она звучит? Музыка не может смолкнуть лишь оттого, что кто-то не может ее понять… Имеющий уши – да услышит.

– …

– ???

– …Прости, это я сгоряча. Словно что-то оборвалось у меня внутри, где-то вот здесь, под сердцем… Что это на меня нашло? Наверняка виной всему темнота. Эта беспредельность пространств – и на небе, и на земле – меня пугает, повергает в ужас, в леденящий ужас.

– Что с тобой, брат мой? Я никогда не видел тебя таким. Ты начинаешь всерьез тревожить меня. Что тебя так пугает? Я слышу в твоем голосе напряженность, натянутость до предела всех струн твоей души.

– Это ничего, это пройдет. Подбрось поленьев в огонь, холодает… Вот, так лучше, светлее.

– Ты весь дрожишь! Сядь ближе к огню, я обниму тебя, быстрее согреешься.

– Не нужно. Мне вполне достаточно греться на расстоянии. Нет, не приближайся ко мне: я боюсь!

– Чего? Я не понимаю – чего ты боишься?

– Обжечься…

– Не беспокойся, искры от костра не долетят до тебя.

– От костра… Знаешь, брат, я должен тебе что-то сказать. Объяснить кое-что, чего я и сам еще не совсем понимаю. Так или иначе, выслушай меня, и тебе станет все понятно. Если ты, конечно, хочешь меня понять.

– Конечно, я буду рад выслушать тебя. Я весь внимание.

– Тогда посмотри, как дышит огонь в угольях. Ты увидишь, как это будет всегда…

История первая. Лицом к лицу

Россия, последний год XX века

allegro maestoso burlesco

«Это был триумф! Полнейший, совершеннейший, невероятнейший – триумф!!!

Мои песни, почти сразу же ставшие шлягерами, распевала вся стотысячная тусовка! Сей факт о чем-либо говорит?! Не подтверждает ли он то, что я – гений?

Я – гений! Да, да и да! По-моему, на этот счет ни у кого (ни у единого человека на земном шаре! – за исключением глухих, разумеется) не осталось никаких сомнений. Мной и моей музыкой восхищается вся страна, да что там страна – весь мир от меня в восторге. Вот, пожалуйста, мои портреты на обложках самых крутых журналов мира! Оскар Каннский! Это имя должно звучать подобно колоколу!

Не даром же я его так тщательно выбирал среди многих тысяч существующих имен!..» – говорил себе мысленно человек весьма невеликого роста, с невыразимой любовью и нежностью созерцая собственное отражение в зеркальной стене. Он бы с гораздо большим удовольствием произнес вышеизложенную речь вслух, но, увы, не имел таковой возможности.

Словам похвалы и гордости было слишком тесно внутри, и они то и дело прорывались наружу, правда, несколько не в том виде, в котором хотелось бы.

Вместо торжественного декламирования из ванной комнаты доносились лишь невразумительные междометия, чередуемые с крепкими непечатными выражениями, из чего читателю становится совершенно ясно, что человек пребывал в состоянии достаточно сильного опьянения. Лучи славы, изливающиеся на прогрессирующую лысину из многогранного хрустального шара-светильника, подвешенного под потолком, казались неземным сиянием, едва ли не священным нимбом. Человек, чуть покачнувшись, наклонился к зеркалу и лукаво подмигнул ему: мол, нам-то с тобой известно, чего стоит добиться столь громкого, ошеломляющего успеха!

Оскар Каннский, при рождении получивший более простую и незатейливую русскую фамилию Артемьев и впоследствии с легкостью отрекшийся от нее, в данный момент был явно доволен собой. Доволен и горд как никогда. И, надо признать, причина тому была.

Дело в том, что Каннский, числившийся уже не первый год в первых рядах создателей поп-шлягеров, приобрел наконец пусть и не всемирную, как льстил ему опьяненный триумфом и изрядной дозой алкоголя разум, но во всяком случае уж всероссийскую известность наверняка. Тот факт, что не далее как сегодняшним утром его имя упоминалось в перечне шлягеров, исполняемых отечественными поп-звездами на фестивале в Монте-Карло, еще ни о чем не говорил. Тем не менее именно он стал поводом последующего банкета, который Каннский незамедлительно устроил в свою честь.

Сознание вновь переместило его из зеркальной ванной в банкетный зал. На пиршество, так кстати приуроченное ко дню рождения «маэстро», явились не только поп-звезды, друзья, шоумены, именитые продюсеры. Нет, в этот раз все было не так скромно, как раньше. Каннский набрался храбрости и пригласил ведущих представителей прессы, и даже телерепортеров – только на торжественную часть, разумеется.

Десятки пар внимающих глаз и ушей, с жадностью ловящих каждое сказанное им слово в портативные диктофоны, яркий свет мощных прожекторов, объективы телекамер, направленные на его важную персону, как и прочие проявления внимания и восхищения, – все доставляло маэстро невыразимое удовольствие.

«Так и должно было быть!» – с гордостью думал Каннский, нисколько не скрывая своего отношения к происходящему. Его самодовольный вид внушал почтение всем присутствующим и не оставлял ни тени сомнений в его гениальности, которая отныне стала общепризнанной.

Но даже в огромной бочке меда не обходится без ложки дегтя.

con forza

И кто только пустил этого идиота в банкетный зал!

Вернувшись из банкетного зала обратно в ванную, Каннский почувствовал себя препаршивейше. Он подошел к перламутровой раковине и открыл блестящий кран. Старые методы действовали эффективнее всяких новомодных разрекламированных препаратов, якобы полностью снимающих синдром похмелья. Куда там! Оскар лучше всяких специалистов знал особенности собственного организма – в подобных ситуациях его спасало лишь средство безвозвратно ушедшей в прошлое молодости: сунуть разгоряченную голову под кран с холодной водой, а еще лучше – забраться целиком под бодрящий душ. Но на второй вариант у него не хватало ни храбрости, ни сил, ни желания.

funebre

Ледяная вода сделала свое дело. Отрезвленный насильственным вмешательством противной мокрой стихии разум выдал отчетливую картинку-эпизод прошедшей вечеринки. Каннский поморщился: даже капли воды, стекающие за шиворот и вызывающие дрожь про всему телу, казались не такими неприятными, как омерзительный образ придурковатого молодчика-репортера.

Уже один вид этого тощего дебила с ярко-красными паклями, свисающими вдоль бледно-зеленого лица, внушал подозрение и отвращение. Молодчик, еще та паршивая овца, испортил всю малину – и если бы это ограничилось только его внешним видом!

Ненавистный репортер оказался невероятно проворным и первым пробрался к маэстро, окруженному фанатами и почитателями. И надо же было такому случиться, что в тот момент, когда он обратился к объекту всеобщего обожания, все, как по знаку невидимого дирижера, замолкли, выдержали паузу, длящуюся ровно столько, чтобы в наступившей тишине явственно прозвучал гнусавый голос молодчика – будь он неладен! Самое страшное, как выяснилось, было в том, что репортер попался заикающийся.

Да, среди представителей прессы заики попадаются весьма редко. Их процент составляет приблизительно один из ста. Но в самый ответственный момент может произойти все что угодно, и даже невозможное. И это невозможное случилось: в воцарившейся на мгновение тишине гнусавый голос громко произнес:

– Гос-господин Кан-каннский!..

furioso sforzando

Надо же было этому придурку так не вовремя заикнуться и опошлить его блистательное имя!!!

Оскар брезгливо поморщился, зеркало тут же вернуло ему в ответ перекошенную агрессией физиономию, отчего мир не стал казаться краше. Кан-каннский! Вот так одним махом взять и превратить красивое, звучное имя в обыкновенное издевательство.

burlesco

Вся светская публика едва сдержалась от смеха. Оскар был уверен, что опошленный вариант имени еще прозвучит не раз, теперь все его недоброжелатели непременно уцепятся за это прозвище! Мысленным взором он уже видел смешливые статейки на страницах желтой прессы с интригующими названиями типа «Новое имя: Оскар Кан-канский!»

У-у-у, злодеи!

tranqillo

Неожиданно приступ злости и раздражения отступил. Возможно, этому поспособствовал стакан, некогда служивший для полоскания рта, а ныне слетевший с полки на мраморную плитку и разлетевшийся вдребезги – не без участия хозяйского кулака, ясное дело.

Каннский успокоенно созерцал деяния рук своих. «Да плевать я хотел на эту прессу, на этих тявкающих шавок и мосек – я, Оскар Каннский, Каннский и никто иной, создатель музыки современности, должен быть выше их дрязг и злостных насмешек. Их нужно пожалеть: они ведь, бедолаги, не могут понять главного, им не под силу осознать и оценить по достоинству всю широту и мощь моего таланта!»

– Оскар! Ося! Это ты так гремишь? – послышался из-за двери испуганный женский голос, прервав тем самым сеанс психологического аутотренинга.

Вероника, законная жена Каннского, как подобает подавляющему большинству законных жен, прекрасно знала все особенности и привычки мужа. Грохот и всплеск осколков подсказывал ей, что супруг пребывает отнюдь не в благостном состоянии духа, как, впрочем, и тела.

morendo

Она осторожно приоткрыла дверь ванной комнаты, но заглядывать пока не стала, опасаясь, как бы участь разбитого стакана не настигла бы любой другой предмет, который на сей раз мог бы полететь не на пол, а в дверь, например.

Убедившись, что ее вторжение не повлекло за собой дальнейшего нещадного истребления предметов гигиены, Вероника просунула голову в щель и обнаружила супруга, аккуратно и совершенно мирно вытирающего голову пушистым полотенцем.

– Ося, что у тебя упало? – уже более уравновешенным голосом произнесла она.

– Да так, пустяки, – Оскар улыбнулся жене. Улыбка вышла несколько вымученной и неестественной и походила скорее на кривой оскал.

– Как прошел банкет?

cantabile semplice

Вероника никогда не посещала мероприятий и торжеств, связанных с работой мужа. Она вела скромное существование тихой и уютной домохозяйки, будучи довольной своей судьбой, по велению которой робкая девочка из провинции, случайно очутившись в столице, встретилась с начинающим шоуменом, пописывающим симпатичные мелодии, и уже в скором будущем обрела собственный дом со всеми мыслимыми удобствами и даже некоторыми излишествами, типа зеркальных стен в ванной, которых она до сих пор втайне сторонилась.

Светской львицей Верочка не смогла стать – это было выше ее сил. Но супругу и не нужно было вовсе держать подле себя диких хищников, на торжествах он прекрасно обходился без нее. Зато тем больше ценил жену за ее нежность и заботу, за умение создавать уют домашнего очага и, конечно же, за ее неподдельное, искреннее восхищение его талантом.

Вероника усматривала в лице, нет – в светоносном лике супруга воплощение музыкального гения. Его музыка постоянно звучала в радиоэфире, к нему то и дело наведывались клипмейкеры, о нем писали и вещали, его имя было у всех на устах. Верочка всегда была уверена, что шлягеры мужа поистине гениальны, а сам он не кто иной, как великий композитор современности.

Самое приятное для Каннского заключалось в том, что таким же преданным и влюбленным взглядом на него смотрели тысячи, а может быть, и миллионы фанатов. Звезды эстрады слезно умоляли его написать для них еще пару-тройку новых песен, а за альбомы предлагали целое состояние. А что его ждет теперь, после того, как его песня прозвучала в Монте-Карло! Безусловно, с сегодняшнего дня на голову маэстро обрушатся золотые горы, и к этому надо быть готовым. Нужно принять дары и приношения с достоинством и без лишних эмоций…

– Оскар, ты меня слышишь? Я спрашиваю, как прошел банкет.