Охота на льва Петровичева Лариса

Шани любил принимать особых гостей в Янтарном зале. Все убранство здесь действительно было сделано из разноцветного янтаря, им были облицованы стены и потолок, и в таинственном мерцании свечей огромный зал казался волшебным гротом, пещерой с сокровищами. Как правило, гости с раскрытым ртом замирали на пороге, не в силах оторвать глаз от этого великолепия, – так маленький Саша Торнвальд однажды застыл в Янтарной комнате Екатерининского дворца, кажется даже позабыв дышать, но в сравнении с его нынешним залом она показалась бы маленьким закутком, кладовкой.

Уильям Стивенсон знал толк в искусстве и предметах роскоши. Когда за ним закрылись двери, он некоторое время озирался по сторонам и восторженно ахал, бросая взгляд то на колонны, сделанные в виде тропических деревьев, что взметали рыже-золотые метелки листвы под самый потолок, то на изысканное обрамление бесчисленных зеркал, что, отражаясь одно в другом, увеличивали зал до невероятных размеров, то на картины, созданные, опять же, из янтаря. Потолок украшало огромное батальное полотно – богиня Победы, окруженная небесными духами, сбрасывала в грозовую бездну знамена побежденной амьенской армии. Шани терпеливо ждал, когда Виль налюбуется; наконец, тот опустил голову и восторженно выдохнул:

– It’s amazing, Your Majesty[3].

– Я практически забыл английский, – произнес Шани. – Так что предлагаю перейти на аальхарнский.

Виль почтительно ему поклонился, прекрасно понимая, какую дистанцию следует держать со своим земляком, если он хочет чего-то добиться от этой аудиенции, устроить которую было очень нелегко. Кто он такой, в конце концов? Низший чиновничий чин на северных рудниках. Пришлось изрядно опустошить кубышку и дать на лапу кому надо, чтобы хотя бы подойти к порогу дворца, – а лап было ой как много.

– Разумеется, сир, – произнес куратор ссыльных. – Как вам будет угодно.

– Тогда, как говорят у вас на севере, не будем тянуть рыбу за нос, – улыбнувшись, произнес Шани. – Что привело вас ко мне?

Виль склонил голову и медоточиво произнес:

– Желание отправиться домой, ваше величество. На Землю.

Шани хмыкнул.

– Друг мой, что вам там делать? Бегать от властей? Пробегаете недолго, уверяю вас. А если вам все-таки угодно бегать, то эту забаву я вам устрою хоть сейчас.

Виль помолчал, а затем промолвил:

– Ваше величество, вам знакомо такое слово – Джоконда?

– Разумеется. Великое полотно Леонардо и прочая, и прочая. Насколько помню, Французский халифат ее совершенно бездарно потерял.

Виль кивнул.

– Совершенно верно, сир. Халифат потерял. А я нашел. И сейчас эта картина стоит столько же, сколько вся Южная федеральная земля.

Шани прикинул по памяти размеры Южной федеральной земли и даже присвистнул. Сумма получалась в самом деле колоссальная.

– Хорошо, – кивнул он. – Каков мой интерес в этом деле?

– Вы отдаете мне ключ от корабля, сир, а я сообщаю вам, где находится тайник «Айванта».

Тут Шани задумался уже серьезно. Секретное подразделение амьенской армии «Айвант» в свое время вывезло из столицы практически всю сокровищницу аальхарнских государей. Были там и произведения искусства, и слитки, и дорогие украшения – да чего там только не было! После войны малая часть награбленного вернулась-таки на родину, а все остальное руководитель «Айванта» милорд Файринт надежно спрятал и не выдал местонахождение клада даже под пытками. Шеф-мастер инквизиции Коваш работал с ним неделю, но так ничего и не выведал, и Файринт умер, не открыв, где спрятал похищенное.

– Как же вы обнаружили этот тайник? – глухо промолвил Шани.

Виль снова ему поклонился.

– Сир, ну я же как-никак профессионал своего дела. Впрочем, шифровка Файринта попала ко мне случайно, не скрою, но всем остальным я обязан своему опыту дешифровальщика и поисковика. Когда наша армия подступала к столице и разгром Амье был уже неотвратим, Файринт решил припрятать большую часть сокровищ уже не для владыки Хилери, а для собственных нужд. Поэтому часть обоза осталась в столице, ее мы и вернули, а другая, с ним во главе, совершенно секретно двинулась в Заюжье. Когда клад был спрятан, Файринт перерезал товарищей и вернулся в столицу, где сразу попал в руки инквизиции.

Некоторое время Шани молчал, а затем рассмеялся от души и хлопнул Виля по плечу.

– Знаете, друг мой, однажды в кабаке мне алкаш предлагал карту пиратского клада за бутылку. Потом за стакан. Потом за полстакана. Ситуация похожа, не правда ли?

Виль даже обиделся – причем обиделся всерьез.

– Я не алкаш, ваше величество, – он полез за пазуху, извлек тщательно запечатанный пакет и протянул Шани: – Вот, возьмите. Если клад в самом деле там – а я готов поставить голову против дырявого медяка, что он там, – забирайте его. Если вы будете достаточно честны, чтобы потом отдать мне ключ, то я отправлюсь домой. Если нет – что ж, дело ваше.

Шани думал еще несколько минут, а затем протянул руку и взял у Виля пакет. Тот отдал его с легкостью.

– Что ж, дорогой сэр, – сказал Шани. – Это в самом деле трудное решение. Но если вы готовы отправиться в путешествие, то пойдемте.

– Джоконда этого стоит, – совершенно серьезно сказал Виль и подался за Шани к выходу.

Шани не был уверен, что у него получится активировать ключ и открыть Туннель из дворца на корабль Андрея, который дрейфовал на орбите. По большому счету, маленькая пластиковая капля нисколько не напоминала ключ – ее нужно было положить на ладонь, кончиком пальца нажать на острый край и ждать. Механизм был настолько простой, что, когда сиреневый луч с гулом и грохотом вобрал в себя императора и земного авантюриста, Шани даже не успел удивиться.

В маленькой камере перехода пахло озоном. С тихим шелестом раздвинулись полупрозрачные двери, и Шани вышел в коридор. Ошарашенный Виль потянулся за ним: он явно не ожидал когда-либо вновь увидеть космический корабль, услышать тонкое дыхание приборов и вдохнуть свежий кондиционированный воздух. Коридор вел в рубку, шагая по теплому, чуть пружинистому полу, Шани тоже был ошеломлен и думал, что ему это снится. Всего этого просто не могло быть.

В конце концов, я слишком давно расстался с миром высоких технологий, чтобы воспринимать его как-то по-другому, подумал Шани и вошел в рубку. На огромном экране, занимавшем почти всю стену, неспешно проплывала сине-зеленая Дея, похожая на Землю, какой ее помнил Шани, и в то же время совсем другая – зрелище было настолько завораживающим, что Шани и Виль на несколько минут замерли перед пультом управления, погрузившись в благоговейное созерцание.

Шани опомнился первым:

– Что ж, это рубка, а вот пульт управления. Каюту для себя выберете сами. В любом случае, вы разбираетесь в этом гораздо лучше меня. Надеюсь, что клад находится именно в том месте, которое вы указали в бумагах.

– Разумеется, сир, – кивнул Виль и вдруг содрогнулся всем телом от удара. Опустив глаза, он увидел рукоять широкого амьенского кинжала, вонзившегося в его правый бок. Шани ласково улыбнулся и дернул кинжал влево и вверх.

– Счастливого пути, мой друг, – сказал император и оттолкнул Виля назад.

Тот рухнул на пол и застыл. Шани постоял над ним несколько минут, а потом отступил и почти рухнул в кресло пилота – ноги не держали.

Несколько мгновений он был в странном полубессознательном состоянии: он все видел, слышал и понимал, но не мог пошевелиться. Корабль был для него чужим – не проявляя прямой агрессии, он словно выталкивал незваного гостя прочь, в открытый космос. Шани вырвался из оцепенения только тогда, когда мелодичный голос над ухом пропел на чистом русском языке:

– Здравствуйте, господин Торнвальд. Добро пожаловать на борт.

– Откуда вы знаете?.. – спросил Шани и осекся. – А, понял… База данных министерства юстиции?

– Совершенно верно. Ваши отпечатки пальцев и сетчатка были отсканированы сорок лет назад при первом открытии Туннеля. Вы готовы задать координаты конечной точки?

– Нет, – прошептал Шани. – На борту есть оружие?

– Есть. Переносной МПи-218а, ручной ТТ-17 и два Алфа-Си5551.

Вместо Деи на экране появилось изображение оружейного запаса корабля. Разглядывая продукцию Тульского оружейного, которая вращалась прямо перед ним в натуральную величину – казалось, стоит протянуть руку и можно потрогать, – Шани думал о том, что Андрей отправился на Дею с голыми руками. Нет, от этих машинок толку не будет – с такими еще дедушка Торнвальд на охоту ходил.

– Ладно, оставьте их здесь. Есть что-нибудь из медицинского?

– Оборудование? Препараты? – бодро предложил голос. На экране появился белый планшет размером с полмизинца с красным крестом на верхней панели. – Портативный сканер всех систем организма, выявляет заболевания и оказывает медицинскую помощь на любом этапе заболевания.

– Пробитую сонную артерию залечит? – осведомился Шани.

– Разумеется, господин Торнвальд, – сканер исчез с экрана и с легким треском упал на колени императора. Шани провел по нему мизинцем и подумал, насколько странно и нелепо они сейчас выглядят: человек в камзоле и со шпагой и этот миниатюрный образец новейших технологий. Эх, эту бы козявочку да на высоты Гвельда, где кругом была смерть и ничего, кроме смерти.

– А от отравлений помогает?

– Да, господин Торнвальд. Также в него встроена программа для синтеза всех типов отравляющих веществ.

– Я забираю все лекарства, – сказал Шани, убирая сканер в потайной карман камзола и протягивая ладонь в пустоту. На ней тотчас же возник полупрозрачный планшет – устаревшая версия такого прибора сейчас лежала в ящике стола во дворце. – А читалки есть?

– Читалки? – Голос сделал паузу. – Вы имеете в виду е-книги?

– Ну да.

Копия медицинского планшета повисла в воздухе. Вместо красного креста ее украшал бело-золотой славянский «Аз»[4].

– Спасибо, – сказал Шани и поднялся. – Что ж, всего доброго. Как мне вернуться в то же место, откуда я сюда попал?

– Просто пройдите в камеру перехода. Когда закроются двери, Туннель будет активирован по месту последнего запуска. Всего доброго, господин Торнвальд.

Разложив планшеты по карманам, Шани побрел в коридор. Покидая рубку, он оглянулся – на экране снова плыла Дея, а труп Виля уже начали оплетать сети уборщиков: тело куратора заключенных было для них простым мусором, и серые нити, выраставшие из пола, готовились растворить его.

– Всего доброго, – повторил Шани и направился к камере перехода.

Бабье лето в Загорье – изумительная пора. Оторвавшись от газет и переведя взгляд на окно библиотеки, Супесок долго еще не мог вернуться к своим занятиям, засмотревшись на полупрозрачное золото тонких белоствольных берез, напитанное солнечным светом, листву, трепетавшую в насыщенной синеве неба, и длинные нити птичьих стай, что тянулись к югу. Природа жила своей жизнью, в чистоте и правильности которой не было места ни смерти, ни боли – был лишь круговорот живого в живом и вечное возвращение, к коему человек добавил все свои мерзости.

С сожалением отведя взгляд от окна, Супесок неторопливо прочитал последнюю страницу «Вестника» и, свернув газету, положил ее на стол. Женщина за стойкой библиотекаря рассматривала его с нескрываемым интересом.

– Может быть, что-то еще, мой господин? – сладко пропела она и повела плечами, ненавязчиво демонстрируя достоинства своей ладной фигурки. В былые дни Супесок не отказал бы себе в удовольствии познакомиться с этой кокетливой дамой поближе, но сейчас ему меньше всего хотелось с кем-то общаться. Он отрицательно помотал головой и покинул библиотеку.

Андерс сидел на скамье возле дома, и его остекленевшие глаза смотрели сквозь Супеска, словно доктора хватил удар. Распечатанное письмо в его руках трепетало на ветру, словно становилось на крыло, стремясь улететь отсюда.

– Что с вами, доктор? – Супесок присел рядом с Андерсом на корточки, вспоминая давние курсы первой помощи на тот случай, если это действительно удар.

– Нас нашли, – едва слышно промолвил Андерс и протянул Супеску письмо.

Тот всмотрелся и от удивления едва не шлепнулся на землю – он узнал почерк императора. Эти аккуратные, почти каллиграфические буквы с резким подчеркиванием гласных Супесок не перепутал бы ни с какими другими.

«Дорогой мой тесть, уважаемый господин Супесок, здравствуйте!

Я искренне рад приветствовать вас в Загорье и смею надеяться, что целебный климат этого места выгонит прочь все ваши неблагонадежные измышления. Предлагаю вам там и оставаться. Я рассчитываю, что природа Загорья настолько вас очарует, что вы не пожелаете покидать эти благословенные края. Впрочем, если обаяния натуры[5] окажется недостаточно, то на месте вас – в особенности Доброго Лекарника – удержит судьба ее величества, которая непременно расстанется с жизнью в тот же миг, как только вы покинете Загорье. Дорогой доктор Андерс, я клянусь вам, что Инна будет жива и здорова – разумеется, пока вы останетесь там, где находитесь сейчас. Она захотела, чтобы ваше изгнание было максимально комфортным, а я слишком люблю свою супругу, чтобы отказать ей в подобной мелочи.

Искренне надеюсь, что у вас все благополучно. Если возникнут те или иные вопросы или надобность в чем-то, то вы всегда можете обращаться ко мне напрямую. Остаюсь вашим искренним и преданным другом, Ш. Т.».

– Да провались ты в Гремучую Бездну! – выругался Супесок и швырнул листок на землю, в пыль. – Трижды и три раза провались! Друзей таких пусть свиньи за овином дерут!

Провал всей их авантюры и веселый цинизм императора ввели его в невероятный гнев. Больше всего Супеску сейчас хотелось выломать из забора доску потолще и всю ее обломать – неважно, о землю ли, о скамейку или о голову его величества. Андерс осторожно потянул его за руку, и Супесок вдруг заметил, насколько несчастным и постаревшим выглядит доктор.

– Как вы думаете, Парфен, – спросил он с невероятной надеждой, – она еще жива?

– Да конечно жива, доктор, ну что вы! – Сев на скамью, Супесок ободряюще сжал руку Андерса – словно ладонь ребенка, который боится темноты. – Все газеты только о ней и говорят. И красавица, какой свет не видывал, и умница, и родословная у нее от языческих государей идет. Он мерзавец, конечно, отъявленный, но клятвопреступником не был никогда. Не бойтесь.

– Хорошо, – кивнул Андерс, проводя ладонями по щекам.

«Да он же плачет!» – с удивлением и сочувствием подумал Супесок, и в груди у него что-то сжалось.

– Знаете, Парфен, я и шагу отсюда не сделаю. И вас… прошу. Ради нее.

– Конечно, доктор, – искренне произнес Супесок. – Конечно.

Все равно идти им было некуда.

Некоторое время они сидели молча. По улице неспешно прошла молодуха с коромыслом, важно поклонилась сидящим. Андерс и Супесок пользовались в поселке репутацией солидных господ, а анонимность придавала им романтически-загадочный ореол. Потом Супесок поднял с земли письмо императора и спросил:

– Послушайте, доктор, а зачем, интересно, он особо подчеркнул Доброго Лекарника? Так ведь Заступника называют. Может, тут есть какой-то намек?

Андерс печально усмехнулся и несколько минут молчал, словно размышлял о чем-то или решался на какой-то поступок. Затем он спросил:

– А вы не испугаетесь?

– Послушайте, друг мой, – моментально вспыхнул Супесок. – Такие намеки вообще-то оскорбительны. Я мужчина, в конце концов, и…

– Ну ладно, – Андерс пожал плечами и поднял руки к лицу. А потом он протянул Супеску открытые ладони, и тот с трудом удержал вскрик: на ладонях лежали глаза доктора.

Впрочем, это было всего лишь первое впечатление – всмотревшись, Супесок понял, что это не глаза, а искусно созданные цветные подобия глаз. Глаза же самого доктора оказались ярко-сиреневыми – и тогда Супесок понял, кого ему всегда напоминал Андерс. Понял – и упал на колени.

За окнами моросил дождь. Спустившийся на поселок легкой серебристой завесой, он разрастался и креп: становилось ясно, что лето завершилось окончательно, осень вступает в свои права и тепла уже не будет. Супесок поворошил кочергой в камине и подбросил в огонь пару ароматных поленцев.

Фальшивые глаза доктора Андерса лежали на каминной полке, и Супесок чувствовал их взгляд.

– Не верится, – пробормотал он. – Просто не верится.

– Правильно, – откликнулся доктор. Он сидел чуть поодаль, возле окна, и слушал, как стучат по подоконнику капли. – Вспомните Писание. «Придет множество под именем Заступника, но все они будут хищные звери в шкурах агнцев, и все слова их суть ложь и отрава».

– Я вспомнил вас, доктор, – сказал Супесок и выпрямился. От резкого движения в колене что-то хрупнуло. – Мне было четырнадцать, сопляк совсем. Но я помню, как вас судили, хотя на процесс и не попал. И на площади казни не был, хотя зарево тогда по всему городу полыхало. Знаете, это странно, что вас никто не узнал теперь.

Андрей пожал плечами.

– Все-таки двадцать лет прошло, Парфен. Много всего случилось.

– Я так понимаю, что ее величество – это святая мученица Несса?

Андерс кивнул, и Супесок ухмыльнулся.

– Хитрый ублюдок неплохо устроился, – тут он осекся и поинтересовался: – Доктор, а он-то сам, простите, не небесного ли рода? Глаза-то, считай, как ваши…

– Нет, – ответил Андерс. – Он такой же, как вы все.

Супесок покачал головой: подобное сравнение ему явно не понравилось. Дождь усиливался, и соседнего дома уже не было видно за струями воды, шумно срывавшимися с крыши. Некоторое время Супесок смотрел в окно, вспоминая про три вещи для бесконечного созерцания: воду, огонь и звездное небо, – а затем его словно кто-то толкнул в спину, и он произнес:

– Знаете, доктор, я теперь понял, почему он нас сослал. Зачем ему повторение судьбы прежнего государя на глазах у всех? Гораздо проще вас фумтом тайком отравить. Или здесь объявится кто-нибудь вроде ежегодного сборщика налогов с неуставной пистолью. И он выходит молодец, и вас нет на свете…

Скорбное лицо Андерса в полумраке наступившего вечера и отблесках пламени в камине казалось застывшей маской. Супесок подумал, что у его друга настолько тяжело на душе, что каждый шаг дается ему с болью – но он все-таки идет дальше. Непривычная жалость кольнула Супеска – и она же заставила его подняться и сделать то, что он сделал. Супесок сгреб с каминной полки фальшивые глаза доктора и швырнул их в огонь.

– Что вы делаете? – вскочил Андерс. Глаза растаяли в пламени, и в комнате резко запахло чем-то медицинским. – Парфен, Змеедушец вас побери, ну зачем?

– Затем, – Супесок опустился на колени, как рыцарь, присягающий на верность суверену, и взял доктора за руки, – что мы отправляемся в путь, мой господин.

Казалось, что она просто спит. Устала от дневных трудов и забот и прилегла отдохнуть, а то, что она лежит в хрустальном гробу, выглядит простым женским капризом. На щеках играл румянец, а губы улыбались – и не было той обычной бледности и заостренности черт, которая отличает мертвецов от живых людей. Андрей шагнул вперед и увидел тонкую алую полосу с едва различимыми поперечными стежками на шее Нессы – отрубленную голову аальхарнской государыни аккуратно пришили к телу, и это было единственное, что убеждало в ее смерти.

– Дочка… – промолвил Андрей и подошел к гробу вплотную. В пышном платье, расшитом самоцветами и жемчугом, с тонкой короной в волосах и маленьким скипетром в правой руке, она выглядела искусно сделанной куклой. У Андрея словно опора выскользнула из-под ног, и невероятное одиночество накрыло его тяжелой волной, сбило и повлекло на дно. Мертвая дочь в наряде государыни всеаальхарнской лежала перед ним; Андрей с ужасом подумал, что ей, должно быть, очень неудобно лежать в этом хрустальном ящике, а в склепе холодно, – и тогда он закричал от невыносимой раздирающей боли и упал на колени рядом с гробом, готовый отдать всего себя до последней клетки – лишь бы Несса сейчас была жива.

Но она не просыпалась. Бледное лицо и маленькие руки оставались неподвижными.

Андрей открыл глаза и некоторое время смотрел в темноту комнаты, с облегчением понимая, что это был всего лишь страшный сон, и в то же время всей душой предчувствуя великую беду. Императору наверняка уже успели донести о возвращении Заступника, и что тогда защитит Нессу?

Чем он, черт побери, думал, когда согласился на эту авантюру Супеска? Тот-то, понятное дело, хочет вернуться домой в чести и славе, и терять ему нечего, а он, Андрей, на что надеется? На доброту государя? Ну-ну.

Вчера его пришли слушать жители трех окрестных поселков – женщины в праздничных платьях с нарядными детьми на руках, мужчины в традиционных загорянских сюртуках с золотым шитьем на груди, даже старики. Один из них, настолько дряхлый, что видел, наверно, войны и радости родины, взял Андрея за руку и опустился на колени.

– Ты, господин над господами, единый милостивый владыка души моей и жизни, – прошамкал он. – Я и не чаял уже тебя дождаться…

Андрей вкратце рассказал им о себе и о своем возвращении, а затем спросил, кому и какая помощь нужна. Было двое хворых, помочь которым не составило особенного труда; остальные, как тот старик, пришли просто посмотреть на живого Заступника и попросить о прощении грехов. Андрей слушал рассказы об их радостях и невзгодах и обещал, что все наладится, а он готов помочь всем и каждому. Ни о ссылке, ни об императоре у Андрея не спрашивали – и правда, кому бы тут знать об этом? – однако Супесок позднее рассказал, как один из паломников отделился на своем кауром коне от односельчан и двинул в сторону столицы. Понятное дело, что он туда еще не добрался – однако наверняка отправил телеграмму по нужному адресу с ближайшего почтового пункта.

Андрей выбрался из-под одеяла и засветил лампу на столе. На улице снова моросил дождь, до утра было еще далеко. Приютивший их с Супеском дом тихо спал, и Андрею чудилось, что он слышит, как его товарищ похрапывает за стенкой.

План Супеска был прост и конкретен – двигаться в столицу, вербуя по пути сторонников из влиятельных людей и очаровывая селюков, которые, несмотря на всю политику просвещения, только и ждут, чтобы бухнуться в ноги вернувшемуся божеству. В столице же программа их действий, по версии Супеска, заканчивалась элементарно: «За задницу и к ответу!» И пусть только попробует не ответить Заступнику!

Но будет ли все это иметь значение, если Несса к тому моменту упокоится в склепе аальхарнских государей?

Скрипнула дверь, и в комнату заглянул сонный Супесок.

– Не спится, доктор? – поинтересовался он. – Шел мимо, смотрю, у вас свет горит.

– Тревожусь за дочь, – сказал Андрей. – Думаю, не отказаться ли нам от нашего плана.

Супесок прикрыл за собой дверь, тихо прошел через комнату и сел на кровать рядом с Андреем.

– Я понимаю, – сказал он. – Но все же знаете… я думаю, именно сейчас он ничего и не сделает. Убьет ее величество – и этим окончательно развяжет вам руки. Вам уже нечего будет терять, а у него финал тогда один. Костер под аплодисменты благодарного народа, которого спасли от тирана. Заступника в ссылку отправить и святую загубить – это вам не шутки.

– Какие уж тут шутки, – вздохнул Андрей. – Парфен, вы в это в самом деле верите или просто успокаиваете меня?

– Я не просто верю, я знаю, что так оно и есть, – серьезно сказал Супесок и вдруг вскинул руку в тревожном жесте.

Андрей проследил за направлением его взгляда и посмотрел в окно – никого. Тихая дождливая ночь, свет уличного фонаря разбрызгивает золото по лужам. Однако Супесок выглядел весьма встревоженным.

– Шарится там кто-то под окном, – пояснил он. – Пойду-ка я гляну, что к чему.

– Нет, – прошептал Андрей. – Нет, Парфен, не ходите туда.

Дурное предчувствие смерти обволакивало его, словно болотная жижа: живой и здоровый Супесок, мерещилось, смотрел на Андрея мертвыми белыми глазами вываренной старой рыбины. Видимо, Супесок тоже почувствовал что-то нехорошее, потому что задумчиво провел ладонью по затылку и спросил:

– А что же нам делать? Сидеть тут до утра? Чшшшш! Слышите?

За окном и впрямь послышались осторожные тихие шаги, и чьи-то быстрые пальцы прикоснулись к оконному стеклу и отпрянули. Супесок отошел в сторону и вытащил из-за пояса маленькую шестизарядную пистоль. До поры до времени ее прикрывала рубаха, и Андрей даже не догадывался, что там есть оружие.

– Что бы ни случилось, доктор, – промолвил Супесок, – не двигайтесь. Если это та, о ком я думаю, то нам, скорее всего, конец.

И он абсолютно бесшумно отступил к двери и вышел в коридор.

Некоторое время ничего не происходило. На улице все так же моросил дождь, и было очень тихо, так что Андрей в конце концов решил, что им все померещилось. Мало ли, пьяница возвращался из кабака и перепутал дома… И именно в тот момент, когда Андрей сумел себя окончательно убедить, что им ничего не угрожает, с улицы донесся негромкий хлопок – пистоль Супеска выстрелила.

Андрей вскочил и бросился к двери. Далеко идти не пришлось – в коридоре он увидел живого и здорового Супеска, который легко нес кого-то, перекинув через плечо.

– Наша взяла, доктор, – радостно сообщил он, оттесняя Андрея обратно в комнату. – Идемте, идемте, только тише. А то вся деревня сюда сбежится.

Пленницей Супеска оказалась девушка в запыленном мужском костюме. Бывший глава охранного отделения небрежно сбросил ее на пол, и та застонала от боли. Заметив тонкую дорожку капель крови, что тянулась по полу, Андрей склонился над девушкой и изумленно воскликнул:

– Мари? Это вы?

– Доктор… – прошептала дзёндари императора. – Здравствуйте.

Пуля из пистоли Супеска попала ей чуть ниже ключицы – с такими ранениями выживают, конечно, только медлить не стоит. Вдобавок Супесок успел полоснуть ее и по животу, причем, похоже, собственным клинком дзёндари, и еще повезло, что рана там неглубокая. Андрей принялся стягивать с девушки жилет и рубашку – следовало осмотреть раны и готовиться к операции. Черт побери, все приходится делать практически голыми руками! Но Супесок подхватил его под локоть и оттащил в сторону.

– Подождите, мой господин. Что, Мари, теряем квалификацию? – обратился он к дзёндари. – В былые времена ты меня с такими царапинками давно бы завалила, правда?

– Парфен, ее нужно срочно оперировать, – произнес Андрей. – Иначе она умрет.

– Невелика беда, доктор, – сказал Супесок холодно, и в его голосе мелькнуло нечто, напомнившее Андрею Шани. – Мы сейчас поговорим с ней по душам, а там уж как получится. Ответит быстро и правдиво – будет жить. А если нет – ну на нет и суда нет.

– Да как вы можете! – воскликнул Андрей, пытаясь оттолкнуть Супеска и подойти к девушке, но безрезультатно: с тем же успехом можно было пытаться столкнуть паровоз с рельсов. – Парфен, она же умирает!

– Ничего страшного, – прошептала Мари. – Доктор… Скажите мне… Вы правда – Царь Небесный, или все это выдумки?

Андрей хотел было ответить, но Супесок перебил его:

– Тут я вопросы задаю. Что тебе приказал хозяин? Прирезать нас, как свиней?

– Нет, – Мари прижала руки к животу и закашлялась: по ее посеревшему лицу скатывались крупные капли пота. – Нет, он просил передать…

– Что? – Супесок отошел от Андрея и пнул девушку в бок. – Что, падаль?

– Что если доктор Андерс – Заступник Истинный… – вымолвила Мари, – то Аальхарн ждет его, чтобы воздать честь и славу. А если самозванец… то еще есть время прекратить этот фарс… Потому что иначе…

Она умолкла и закрыла глаза. Супесок пнул ее еще раз, но никакой реакции не последовало. Тогда бывший глава охранного отделения отступил в сторону и произнес:

– Что ж, доктор. Она ваша.

– Он привез ее из Амье после войны. Тогда она была замухрышка неумытая, шаг в сторону сделать боялась и по-нашему ни бельмеса не понимала. Глянуть не на что, уж на что он там позарился, не знаю. Но слухи об этой девке ходили те еще. Говорили, будто однажды она в одиночку перерезала два отборных отряда из тридцати человек, которых отправили специально для ее поимки. Причем жестоко перерезала. Напоказ, чтоб наука была. Не лезьте, дескать, не по вашим зубам я орешек. Крови на ней… уйма.

Супесок и Андрей сидели в саду в маленькой беседке, увитой темно-красными листьями плюща. Дождь перестал, и в прорехи облаков весело выглядывало солнце, однако Андрей чувствовал только бесконечную усталость и какое-то омерзение, словно полез голыми руками в кишащую червями навозную кучу. Операция прошла успешно, и Мари сейчас спала, а Андрей никак не мог перестать злиться на Супеска и его немотивированную жестокость. Посланница императора и так бы сказала все, что нужно, зачем было ее бить и не позволять оказать помощь?

– А потом ее все-таки поймали, ну и отвели душеньку. До состояния мясного фарша. И тут как в сказке получилось: ехал мимо государь да пожалел. Если бы не он, давно бы эта дрянь сгнила. А вот ведь живет, бегает, – Супесок всмотрелся в лицо Андрея и проговорил: – Вы ее не жалейте, доктор. Она убийца. Подлая, изощренная убийца. Врет и не краснеет, даже при смерти. Наклонитесь вы над ней – прирежет.

– Не прирежет, – вздохнул Андрей, – вы ей руки связали.

– Я бы эту веревку ей на шею накинул, – мрачно сообщил Супесок. – Доктор, ну неужели вы верите в то, что она в самом деле посланец?

– Верю, – кивнул Андрей. – Да, я верю, несмотря на то что она пришла тайно, ночью, как… ну как дзёндари. А еще я вижу в ней не злостную маньячку, а несчастную девчонку, которая ничего хорошего в жизни не видела и которую никто никогда не любил и не жалел. И то, что она, как вы говорите, лжива, жестока и цинична, это не порок ее, а большая беда, от которой она сама бесконечно страдает.

Супесок вздохнул.

– Вот слушаю вас и понимаю, что вы действительно Заступник, – сказал он. – И говорить нечего.

Мари пришла в себя через час после этого разговора. Лежа на койке, она безучастно смотрела в потолок и думала о странных ярких снах, которые ей снились, а еще о том, что связанные руки затекли, и вряд ли она что-то сможет ими делать в ближайшее время. Грудь и живот жгло, но Мари знала, что ее раны заживут.

– Как ты себя чувствуешь? – услышала Мари голос доктора Андерса и, повернув голову, обнаружила, что тот стоит возле кровати и внимательно смотрит на свою пациентку. Заступник он или нет, но лекарник хороший.

– Терпимо, – ответила Мари. – Пить очень хочется.

Андерс взял со стола стакан воды и присел на кровать рядом с Мари.

– Немного и маленькими глотками, – предупредил он. Когда Мари напилась, доктор отставил стакан и сказал: – Я хочу развязать тебе руки, но опасаюсь, что ты сделаешь что-нибудь со мной или с собой.

Мари криво усмехнулась.

– Это было бы здорово, доктор. А то даже не почесаться. Не волнуйтесь, я обещаю, что ничего плохого не сделаю.

– Вот и хорошо, – с облегчением произнес Андерс и принялся развязывать узлы: затягивая их, Супесок потрудился на совесть.

Мари пошевелила освобожденными пальцами и негромко сказала:

– Спасибо.

– Да не за что. Мари, а ты и правда принесла послание императора?

Она посмотрела доктору в глаза: нет, не шутит и спрашивает совершенно серьезно.

– Ну что вы, конечно, нет, – сказала она. – Император послал меня убить вас и Супеска.

В лице Андерса что-то дрогнуло, и он на миг сделался очень несчастным, словно родитель, уличивший во лжи любимого ребенка.

– И ты выполнишь приказ? – спросил он.

Мари подумала, что любой другой на его месте уже бы удирал без оглядки, и ответила абсолютно правдиво:

– Я не знаю.

Андерс облегченно улыбнулся, и Мари вдруг поняла, что он волновался вовсе не за себя – за нее. Ей вдруг стало очень стыдно и неловко.

– Тебе сейчас нужно отдыхать и поправляться, – сказал Андерс и поднялся. – Поспи, не буду тебе мешать.

– Супесок меня сегодня зарежет, – выпалила Мари. – Скажите напоследок, доктор, вы действительно Заступник? Это все, что я хотела бы узнать.

Андерс как-то беспечно пожал плечами и ответил ей в унисон:

– Я не знаю.

Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга, и Мари не в силах была отвести взгляд, словно доктор читал что-то в ее сердце.

В ее жизни никогда не было места богу. Ни в раннем детстве, когда от легочного жабса умерли родители, ни на войне, ни под пытками, ни даже тогда, когда она сняла с руки мертвого брата веревочный браслет и прочла его последнее послание сестре. Но теперь бог вдруг неожиданно сел на койку и обнял Мари – так, как мог бы обнять отец давно потерянную дочь. И Мари расплакалась: громко и искренне, как пропавший и найденный ребенок.

Спустя два часа Супесок увидел, как Андрей осторожно выводит дзёндари из дома. Было видно сразу, что каждый шаг дается ей с трудом, но Супесок знал, что эта дрянь настолько упряма, что из гордости сейчас даже сплясать может – лишь бы показать характер. Видывал, случалось.

– Вы куда? – спросил он, на всякий случай вынимая пистоль.

Дзёндари посмотрела на него, и Супесок увидел, что ее глаза красны от слез.

– Мари уходит, – пояснил Андрей. – Ей уже лучше, она отправляется домой. Не знаете, во сколько от почты отходит дилижанс?

– Не знаю, – ошарашенно ответил Супесок. – Доктор, вы что? Да она нас сегодня же ночью передушит, как цыплят!

– Не передушит, – уверенно сказал Андрей и обратился к Мари: – Тебя довести до почты?

– Не надо, – ответила она. – Я сама.

– Ну смотри.

Уж Супесок-то смотрел во все глаза – он никак не мог понять, какой святой простотой нужно быть, чтобы вот так запросто отпускать на все четыре стороны убийцу, который заявился отправить тебя на тот свет. Неужто рассчитывает, что император оценит такой жест доброй воли?

– Прощайте, – сказала Мари, вышла за калитку и поплелась по дороге в сторону почты. Соседская собака брехнула было на нее, но тотчас же осеклась. Андрей смотрел ей вслед с неподдельной тревогой и сочувствием.

– Доктор, вы никак с ума свернули, – сокрушенно покачал головой Супесок. – Я вас не понимаю.

Мари остановилась на перекрестке – теперь ей нужно было свернуть направо, чтобы выйти к почте, но она замерла и некоторое время стояла, покачиваясь и глядя в землю. Супесок подумал, что дзёндари умерла и вот-вот упадет, но она в конце концов повернулась и пошла обратно.

И Андрей вышел ей навстречу.

Рубины были впечатляющими. Оправленные в золотое кружево изящного колье, они казались застывшими каплями крови, что стекали по шее; золота в оправе было немного, и Несса, глядя в зеркало, думала, что эффект очень уж разительный.

– Мне словно отрубили голову, – сказала она, отворачиваясь от зеркала и снимая колье. – Страшно.

– Иногда красота может быть и страшной, – сказал главный поставщик двора и ведущий представитель всех ювелирных домов столицы, высокий сулифатец, укутанный с ног до головы в полосатое одеяние. – Но в сочетании с алым платьем на Празднике осени это будет не страшно, а восхитительно, ваше величество.

Несса взвесила колье на ладони и протянула поставщику.

– Странно, Вивид, – сказала она, – почему владыка Хилери решил сделать мне такой подарок.

Кембери, который сегодня заменял преподобного Аль-Афхани, усмехнулся под тканью, закрывавшей лицо.

– Информация, которую вы передали ему, моя госпожа, просто бесценна. А это колье хранилось в сокровищнице Амье еще со времен языческих государей, и в свое время его носила сама прекрасная Альджурна. Владыка надеется, что вы, как и она, всегда будете очаровательны и обретете счастье в любви.

Он держал ее за руку слишком долго – гораздо дольше, чем положено по дворцовому протоколу. Рубиновые капли колье стекали из их сжатых ладоней, и само время, казалось, прекратило свой бег. Наконец Несса встрепенулась, освободила свою ладонь и промолвила:

– Это очень мило с его стороны, однако я полагаю, что настоящие, – она выразительно подчеркнула последнее слово, – чертежи дирижабля стоят намного больше, чем драгоценности, которые меня скомпрометируют в глазах моего мужа и всей страны, – Несса посмотрела на Кембери со всем доступным ей кокетством. – Я ведь никогда их не надену, к сожалению. Так что в моем случае деньги гораздо предпочтительнее.