Вторая жизнь Эми Арчер Пейтман Р.

Смотрю через стол на Лоис. Вид у нее взволнованный, настороженный. Женщина содрала с ногтей весь лак, и кожа вокруг них кровоточит.

– О господи, – стону я, сжимая кулаки. – Неужели вы тоже ей поверили?

– Ну, – говорит она тихо, не глядя мне в глаза, – некоторые детали выглядят… убедительно.

– А, значит, у вас есть доказательства, что Эми приходила домой? – кричу я. – Свидетели? Запись камеры наблюдения?

– Нет, но если она пролезла между прутьев в заборе, как она говорит…

– Как Эсме говорит!

Лоис кивает:

– Как Эсме говорит, то камера над воротами ее все равно бы не зафиксировала.

– О боже! Ушам не верю! – Я протягиваю к ней руки, ладонями вверх, умоляюще.

Лоис склоняет голову набок:

– Эсме права еще кое в чем.

– В чем же? – с вызовом спрашиваю я.

– Машина Палмера действительно была зеленой. Это мы проверили, когда пытались восстановить детали происшествия.

– Совпадение, – говорю я. – Или догадка.

– И то, как умерла Эми. – Лоис листает свои записи. – Мы еще ждем официального заключения о причине смерти. Это нелегко установить по прошествии такого времени, но первоначальная экспертиза не выявила признаков травмы или насилия. Так что удушье весьма вероятно.

– Или удушение.

Молчание.

– Или удушение, – произносит наконец Лоис. – Должна сказать, в каком-то смысле это выглядит правдоподобно, но с другой стороны… – Она смотрит в потолок и качает головой.

– На самом деле все просто. – Я сверлю ее взглядом. – Любой настоящий следователь сразу бы во всем разобрался. Дане было известно больше, чем она рассказала в своих воспоминаниях, и она поделилась этим с Эсме. Вот и весь секрет.

Лоис поднимает брови и вздыхает:

– Я думала об этом. Возможно, конечно, но…

– Но – что?

– Дана боялась Эсме, боялась ту, кем ее считала. Слишком боялась, чтобы заговорить с ней прямо и заставить вспомнить то, что она хотела забыть.

– Насколько нам известно. – Я откидываюсь на спинку стула, скрещиваю руки на груди и смотрю на нее с вызовом.

– Насколько нам известно, – неохотно соглашается Лоис.

Брайан перестает раскачиваться и поднимает взгляд. Глаза у него красные и мокрые.

– Но… как же то, что Эсме рассказала Бет и о чем Дана вообще не упоминала?

Я изумленно поворачиваюсь к нему:

– О чем именно?

– Ну… Дана ведь не говорила о том, как Эми ужалила медуза в Занте и я помочился ей на ногу, чтобы нейтрализовать ожог? Или о том, как она скатывалась на роликах в переход возле «Слона и замка». А про то, где мы жили, пока не поженились? И разбитое зеркало в ванной… Помню… Ты сказала, что разбила, когда там убирала.

– Тогда и разбила! Нечаянно!

Мысли лихорадочно мечутся у меня в голове.

Вспоминаю о других несоответствиях. Я тысячу раз перечитывала азбуку Даны и все равно проглядела недостающие детали. Там есть и другие пробелы, понимаю я. Откуда Эсме узнала о том, что я пью именно черный кофе и что раньше ела грейпфруты на завтрак? О том, как Эми хотелось, чтобы от ветрянки у нее были не пятна, а полоски, как у Багпусса? Раньше я не обратила на это внимания, ослепленная гневом, горем и смятением.

– Это означает вовсе не то, что ты думаешь. Не то, что Эсме – это Эми. Фактически это доказывает, что я права и Дана действительно рассказывала Эсме об Эми. Выходит, она с самого начала знала, что случилось с нашей девочкой. А значит, и Эсме знала!

– Тогда выходит, что все показания Даны – ложь, – медленно произносит Лоис, что-то записывая. – Я не знала об этих несоответствиях. Нужно было сказать нам раньше, Брайан.

Он качает головой:

– Я сам не знал, что знаю. Только что осенило, когда мы стали искать не то, что есть, а то, чего не хватает.

Лоис откашливается и обводит кружком недавнюю запись.

– Вообще-то, я не уверена, что Дана в чем-то солгала. Подумайте. Зачем бы она стала так подробно рассказывать обо всей своей жизни, о дружбе с Эми, о насилии над ними и так далее, но упустила бы такие важные детали? Она прямо заявила, что хочет рассказать все, что знает. Думаю, что и рассказала. Девушка была в отчаянии, ей хотелось загладить вину перед Эми. Если бы она знала все, то и выложила бы все начистоту. Это же был ее последний шанс получить прощение за то, что все это время молчала.

– Это просто догадки, – резко говорю я.

– Нет, это расследование, – отвечает Лоис. – А кроме того, Дана наверняка ненавидела своего деда. Она рассказала бы все до мельчайших подробностей, все, что могло бы доказать его вину. Если бы то, что она рассказала, было неправдой, Бишоп вообще не стал бы признаваться, тем более с такой готовностью.

Брайан кивает:

– Итак, мы вернулись к тому, с чего начали. Единственное объяснение, откуда Эсме известно, что случилось с Эми, – она та, за кого себя выдает. – Муж смотрит на меня, и глаза его горят от ненависти. – А значит, мы должны поверить и тому, что она приходила домой, и тому, что ты просто сбежала и спряталась в ванной. Как ты могла? Ты же мать! Не могу поверить… Газеты были правы с самого начала: смерть Эми на твоей совести.

– Нет!

– Да! – Палец, которым он тыкает в меня, похож на кинжал. – И все эти годы изображала из себя мученицу. Убитая горем мать в тоске заламывает руки. Только для того, чтобы скрыть собственную вину.

Он останавливается, переводит дыхание. И застывает с широко раскрытым ртом. Потрясенный. На лице все явственнее проступает понимание.

– Ты… – шепчет он. – С тобой было то же самое?

– Что – то же самое?

– То, что Бишоп делал с Эми.

Кажется, моя голова потеряла связь с телом и мотается из стороны в сторону сама по себе, сначала едва заметно, потом все быстрее, отчаяннее. Я хлопаю ладонью по столу и вскакиваю:

– Не смеши людей, черт тебя возьми, Брайан! – Мой взгляд мечется по комнате, ищет, за что бы зацепиться, чтобы не сорваться. – Думаешь, я позволила бы Бишопу до меня дотронуться?

– Не Бишопу, – всхлипывает Брайан. – Другому такому же. Когда была маленькой. – Голос у него звучит тверже, увереннее. – Вот о чем ты говорила Эми: «Неужели опять?» Не сказала: «За что это Эми?» Сказала: «За что мне опять такое?..»

– Нет! – Снова хлопаю по столу. – Я ничего подобного не говорила. Эсме все это придумала, пойми ты, ради бога! – Я обхватываю голову руками. – Как ты не видишь, – выкрикиваю я, меря шагами комнату, – что это все – часть ее спектакля?

– Потому что это правда.

Я вскидываю голову, вытираю со щек слезы и сопли:

– Вот как, Брайан? Правда? А тебе не кажется, что, если бы меня изнасиловали в детстве, я бы как-нибудь об этом упомянула? Тебе, своему мужу, человеку, которому доверяла? Лучшему другу, который знал обо мне все? Который любил меня за это? Или психиатру, к которому ты меня так настойчиво уговаривал пойти?

– Эми тоже ничего не сказала!

– Эми была ребенком.

Я так зла, что с трудом нахожу в себе силы продолжать спор. Но я должна довести его до конца.

– И Дана ничего не говорила, – продолжает Брайан. – Даже потом, когда выросла.

Лоис не сводит с меня испытующего взгляда:

– Люди, пережившие насилие в детстве, нередко молчат об этом, когда вырастут. – Ее голос звучит мягче, чем прежде, более сочувственно, словно она хочет вызвать меня на откровенность. – Случается, что они так ничего и не рассказывают.

– О боже! – Я подхожу к стене, прислоняюсь к ней головой. – Мне нечего рассказывать.

– Это многое могло бы объяснить, – задумчиво говорит Брайан.

Я оборачиваюсь. Он кивает сам себе, словно детектив из дурацкого фильма, напавший на важный след.

– Она всегда была немного…

– Она? То есть я? Я, вообще-то, здесь, Брайан.

– Ты… ты была… ну, не знаю… равнодушной. – Он вздрагивает. – Холодной.

– Ты же всегда говорил, что я слишком эмоциональная!

– Я имею в виду – в постели.

Меня отшатывает, как от удара.

– Фантастика! Все веселее и веселее. – Я закусываю губу с такой силой, что чувствую привкус крови. – Господи, как со мной могло случиться такое? Десять лет назад я пережила самый страшный для любого родителя кошмар. Мой ребенок пропал. Исчез. Вероятно, погиб… Десять лет я провела в настоящем аду, какого никому не пожелаю. – Я расхаживаю по комнате, перевожу взгляд с Брайана на Лоис, словно адвокат, представляющий дело в суде. – И тут появляется Эсме, чтобы еще раз повернуть нож в ране. Отнять у меня все воспоминания об Эми, одно за другим… надругаться над ними… уничтожить меня. А как только мы наконец узнаем правду – благодаря моим же усилиям, могу добавить, потому что от полиции толку ни хрена не было, – настоящий преступник уходит от ответственности и все сваливают на меня. По наговору злобной, испорченной девчонки, охотницы за наживой. – Тычу пальцем в Лоис. – Это Эсме вы должны засадить за решетку, а не меня. Но нет, наша сонная полиция, которая и шлюху в борделе не выследит, ведется на дурацкие сказки, и притом без четких, прямых доказательств. Или я не права? Продолжайте, внимательно слушаю.

Лоис вертит ручку в пальцах:

– Как я уже сказала, мы не утверждаем, что в этом случае кто-то должен понести наказание.

– То есть я могу уйти хоть сейчас?

– Да.

– Нет! – вмешивается Брайан. Он встает в дверях, скрестив руки. – Она виновата. Вы должны выдвинуть против нее обвинение.

– Я ни в чем не виновата, – говорю я прямо ему в лицо. Стоя в каком-нибудь дюйме от Брайана, выдерживаю его немигающий взгляд. – А если бы и была, то я не вижу, какое обвинение мне можно было бы предъявить. Вина и преступление разные вещи, насколько я знаю. К тому же доказательств по делу нет. – Я отхожу от него и надеваю пальто. – Даже жаль немного. Могу представить, как заинтересовал бы газеты такой прецедент – дело о реинкарнации. Это все равно что доказывать существование Санта-Клауса. Ну что ж, удачи.

– Вы же ее не выпустите? – спрашивает Брайан, наваливаясь на дверь.

– Она не под арестом, – просто отвечает Лоис.

– Нет, – подхватываю я, – всего лишь под подозрением. Бог свидетель, мне не привыкать.

– Но вы не можете ее отпустить! – Брайан стискивает руками голову. – Слышали же, что сказала Эсме!

– В том-то и дело, – говорит Лоис. – Это сказала Эсме. Не Эми.

– Значит, вы не думаете, что Эсме и есть Эми? – спрашиваю я и удовлетворенно киваю.

Лоис смотрит на меня. Я выдерживаю ее взгляд. Она моргает:

– Дело не в том, что я думаю. – Лоис кладет ручку на стол. – Дело в том, могу ли я это доказать.

Я иду к двери.

– Отойдите, Брайан, – говорит Лоис.

Глаза у моего бывшего жесткие от ненависти.

– Я никогда не знал тебя по-настоящему. Все эти годы ты… Что ты за женщина?

Я кусаю нижнюю губу, сдерживая слезы:

– Очевидно, я женщина, которая вышла замуж за идиота, способного поверить в эту чушь… Женщина, которая была предана своей дочери и никогда от нее не отступалась… даже когда отступился ты, ее отец. Женщина, которая… которая, узнав правду, приняла твое равнодушие за тайную вину и в момент… безумия обвинила тебя в причастности. Женщина, которая в душе понимала, что это совершенно нелепая мысль… которой было очень нужно, чтобы ты опроверг ее подозрения, доказал, что она неправа. Та, которой ты разбил сердце тысячу раз… но ни разу еще так безнадежно, как теперь.

Лоис встает из-за стола и отстраняет Брайана от двери.

Дверь захлопывается за мной, и я иду по коридору к выходу из полицейского участка.

Увидев на стоянке Либби и Эсме, застываю как вкопанная. Они уже садятся в патрульную машину – и тут замечают меня. У Эсме подергиваются губы, словно она хочет что-то сказать или заплакать, но сдерживается. А может, подавляет улыбку.

Меня трясет.

У Либби дрожит рука, лежащая на плече Эсме.

– Садись, Эсме, – говорит Либби. – Поехали.

Девочка смотрит на меня еще мгновение, а потом отворачивается и садится в машину.

– Меня зовут Эми, – огрызается она. – Понятно? Эми.

Я ухожу не оглядываясь. Щурясь от яркого света, пускаюсь в долгий путь домой мимо школы Эми. Ворота крест-накрест затянуты пластиковой лентой, на игровой площадке все еще стоят полицейские машины.

Прислоняюсь к воротам, вцепляюсь руками в прутья решетки. С той стороны подходит полицейский.

– Я могу вам помочь?

– Помочь? – Я начинаю смеяться. Истерически. – Конечно нет! От вас никогда не было никакой помощи. Никто мне не поможет.

Он хмурится и проверяет замок на воротах.

Замок. Есть вещи, которые запирают на замок.

– Знаете, шли бы вы своей дорогой, – говорит полицейский. – Не на что тут смотреть.

– Да. Правильно, – говорю я. – Тут смотреть не на что.

Отцепляюсь от решетки и ухожу. Смотреть не на что. Правды тут точно не увидишь.

Возле моего дома – целая ватага журналистов. Подхожу. Они все бросаются ко мне. Осыпают вопросами, ослепляют вспышками, толкают и преследуют до самой двери. Захлопываю ее за собой, делаю глубокий вдох, затем бегу в гостиную и задергиваю занавески.

Я рада укрыться в темноте, но шум все равно прорывается в дом. Репортеры повторяют мое имя и выкрикивают вопросы об Эми и Эсме.

Миссис Арчер. Эми. Эсме. Эми. Миссис Арчер.

Эсме.

Эми.

Я чувствую, что вот-вот взорвусь, хватаюсь руками за голову, сжимаю ее, стараясь сохранить самообладание.

Медленно подхожу к камину. Эми смотрит на меня с фотографии на каминной полке. Мое отражение колеблется в зеркале над ней. Над Эми. Я похожа на ее призрак. На ее эхо. Или она – на мое.

Хватаюсь за каминную полку, чтобы не упасть, и чувствую, как что-то скользит под рукой. Мой камешек. Камешек-талисман. Символ любви, надежды и истины. Беру его в руку. Когда-то он был круглым и гладким, а сейчас кажется угловатым, шершавым, как пемза.

Миссис Арчер.

Эми.

Миссис Арчер.

Камешек отлетает от зеркала. Расползаются трещины.