Властелины ринга. Бокс на въезде и выезде Беленький Александр

Калина черная (Бернард Хопкинс)

Журнал «XXL», сентябрь 2001

Тот случай, когда в результате получилось совсем не то, что я ожидал в начале. Перед тем как сесть писать эту статью, я видел несколько боев Бернарда Хопкинса, знал, что он отмотал немалый срок, и только что прочитал о его хамской выходке в Пуэрто-Рико, которая чуть не стоила ему жизни. Вот и собрался написать нечто об очередном «ярком скандалисте» из мира профессионального бокса. Нашел в Интернете пару десятков его интервью и стал читать, читать, читать… И так много дней подряд, и все это вместо того, чтобы писать. А потом написал статью за считаные часы, построив ее на цитатах из самого Хопкинса.

Статья приводится в авторском варианте. Помню, я был очень доволен правкой очаровательной женщины и по совместительству главного редактора «XXL» Марины Степновой, но у меня просто не осталось ни одного экземпляра этого журнала.

Одни уволокли, другие зачитали, а звонить Марине неудобно, так как наше сотрудничество закончилось тем, что я что-то обещал написать и не написал, за что приношу ей свои запоздалые извинения.

Если вы читаете эти строки после 15 сентября и если интересуетесь боксом, то уже знаете, чем закончилась вся эта история. Может быть, даже я сам на страницах «Спорт-экспресса» рассказал вам об этом.

Впрочем, один из двух главных ее героев заслуживает интереса независимо от того, когда вы читаете эти строки, интересуетесь ли боксом, и даже от того, чем все закончилось.

«Это война, а на войне я не уважаю Тринидада, я не уважаю его страну, я вообще ничего не уважаю».

Никто не покушался на независимость государства Тринидад и Тобаго. Войну объявили некоему Феликсу Тринидаду, обычному человеку, хотя и матерому, родившемуся, кстати, не на одноименном с собой острове, а на острове Пуэрто-Рико, который теперь отказались уважать за компанию с ним самим. А сказал эти запоминающиеся слова другой матерый человечище по имени Бернард Хопкинс, известный также под кличкой Палач.

В профессиональном боксе существует множество организаций, каждая из которых объявляет своих чемпионов мира. Три из них, WBA, WBC и IBF, пользуются примерно равным авторитетом, а остальные в той или иной степени им уступают. Хопкинс является чемпионом мира в среднем весе по версиям WBC и IBF, а Феликс Тринидад – по версии WBA. Матч между ними был намечен на 15 сентября, а PR-подготовка к этому значительному событию в мире бокса началась уже месяца за три.

Проводилось много пресс-конференций, почти на каждой из которых Хопкинс, афроамериканец из Филадельфии, считал нужным бросить на пол пуэрториканский флажок и сказать какую-нибудь гадость о латинах, например такую: «У мексиканцев и пуэрториканцев проблемы с жировыми генами (научное изыскание Хопкинса), и поэтому у них дряблые животы. Плевал я на его челюсть. Как только я начну долбить его по корпусу, а его почки станут болтаться из стороны в сторону, он сам подставит мне челюсть». Или что-нибудь еще более общее: «Мне придется заниматься раскруткой матча, так как он даже не говорит по-английски. Он не сделал того главного, что должен сделать тот, кто приезжает в эту страну, – выучить английский».

Хопкинс известен как человек умный, и все понимали, что, разыгрывая националистическую карту, он просто подогревает интерес к матчу, одновременно делая приятное и белому, пока все еще, большинству Америки, втайне тихо звереющему от собственной политкорректности и от требований типа тех, что выдвигает мощная испаноязычная группировка в Калифорнии, – сделать испанский государственным языком этого штата. И действительно – билеты пошли влет задолго до матча, интерес к которому из большого стал огромным, а, по правилам той же политкорректности, за те слова, за которые белого пригвоздят к позорному столбу, черного – лишь слегка пожурят, а может быть, и этого делать не станут.

Наконец, настало время провести очередную прессконференцию в Сан-Хуане, столице Пуэрто-Рико. Островному государству, давно уже не то являющемуся, не то все еще не являющемуся частью США, пока не приходится гордиться своими достижениями, и, как всегда бывает в таких случаях, местных жителей, добившихся славы, здесь обожествляют. Таким местным языческим божком острова и стал уже очень давно Феликс Тринидад, потрясающий боксер, впервые завоевавший чемпионский титул в 1993 году, когда ему было всего двадцать, и не знавший поражений по сей день.

На пресс-конференцию народу собралось, как на футбольный матч, – около десяти тысяч. Все-таки провинция умеет чтить своих героев. Предвидевшие такой наплыв организаторы провели ее на стадионе Клименто Колисео.

В самом начале Тринидад предупредил Хопкинса, чтобы тот не вздумал повторять свой номер с бросанием флага. Палач не понял, что речь идет не столько о гордости Тринидада, сколько о его собственной безопасности, и отреагировал с точностью до наоборот. Тут же в передних рядах на ноги поднялись около ста человек и, сметая все на своем пути, ринулись к Хопкинсу, который, оцепенев, смотрел, как на него надвигается эта непарламентски настроенная общественность. Палач ведь не ожидает, что казнить могут и его. Однако через считаные секунды до Хопкинса дошло, что спасать его некому, и он бросился бежать вверх по проходу. Телохранители прикрывали его отступление, а точнее, просто бежали за ним, вольно или невольно закрывая его от тех предметов, которые время от времени бросали преследователи.

Неожиданно на пути у Хопкинса встал неизвестно откуда взявшийся человек с дубинкой…

Бернард Хопкинс родился в 1965 году в одном из тех районов Филадельфии, которые пользуются такой же репутацией, как и нью-йоркский Гарлем. Его родители были честными трудягами и именно поэтому не могли уследить за всеми своими детьми. Бернард рано отбился от рук и уже к ним не прибивался.

Лучше всех о себе рассказывает он сам: «Большинство людей, на которых я молился, были крутыми, но я был все равно круче. Я никогда ничего не отбирал у женщин и не пользовался оружием. Обычно я просто запугивал людей, и этого оказывалось достаточно. Допустим, я увидел кого-то с цепочкой на шее, тогда я подходил и говорил: „Хорошая цепочка, можно посмотреть?.. Я же тебе сказал, я хочу посмотреть на твою цепочку… Посмотреть, понял?.. Дай-ка ее сюда, мать твою“. У меня была такая репутация, что со мной предпочитали не драться и все отдавали без сопротивления. Я много играл, но независимо от того, выигрывал или проигрывал, всегда уходил домой с деньгами, то есть я сначала проигрывал, потом избивал того, кому проиграл, и забирал все обратно. Добыча моя была мелкой, зато я получал много адреналина. Как-то раз я нацепил на себя одновременно девять цепочек».

Однако не все были готовы отдавать деньги по первому требованию. Когда Бернарду было четырнадцать лет, одна ссора из-за денег во время игры закончилась тем, что ему воткнули в легкое пестик для колки льда (один из излюбленных трущобных видов оружия), причем втыкавший явно метил в сердце, но промахнулся, и лезвие прошло в нескольких сантиметрах от него.

Через год его снова чуть не зарезали. На этот раз нож вошел в спину. Об этом инциденте у Хопкинса сохранились очень характерные воспоминания: «Я сделал что-то нехорошее тому парню, который меня подрезал, но я сделал столько зла самым разным людям, что не помню, что сделал именно этому».

Однако юный Бернард дрался не только на улице, где его так боялись, что при первой же возможности пускали в ход зубы и оставили ему на память многочисленные шрамы от укусов. Он ходил еще и в боксерский тренировочный зал, и у него были неплохие шансы на то, чтобы войти в олимпийскую сборную 1984 года, но любовь к цепочкам все-таки не довела его до добра.

О том, что произошло, Хопкинс вспоминает так: «Ну, как обычно бывает? Ты нападаешь на парня, отбираешь у него что-то из вещей. После этого он идет в свою банду, и они нападают на тебя. Только этот парень не входил ни в какую банду и поэтому пошел в полицию».

У Хопкинса за два года набралось порядка тридцати приводов в полицию, и на этот раз было решено завести на него уголовное дело. Ему припомнили еще один из его старых подвигов, и в результате семнадцатилетний Бернард получил срок, по продолжительности почти равнявшийся всей его интересной и содержательной жизни. Правда, ему оставили шанс выйти из тюрьмы через четыре с половиной года в случае примерного поведения, однако намерения вести себя примерно никто тогда в нем заподозрить не мог.

«Едва ты попадаешь в тюрьму, как все тамошние акулы начинают ждать, что ты как-то выдашь свой страх. Мне было семнадцать лет. Я был окружен убийцами, насильниками, скинхедами, парнями из мафии, так что я попал в опасную ситуацию. Я видел, как парня зарезали заточкой из-за пачки сигарет. Я видел, как людей насилуют. Даже в душевую нельзя было войти голым. Душ приходилось принимать в трусах, потому что, как бы силен ты ни был, с четырьмя-пятью парнями тебе все равно не справиться».

По нашей традиции, в буквальном смысле воспетой в слезливых, как мексиканские сериалы, блатняках, человек, попавший в тюрьму за любую уголовщину, немедленно начинает воспринимать себя как жертву. В его несчастье виноват кто угодно, кроме него самого, от семьи и школы до жертвы, которая имела наглость подвернуться в неудачный момент и тем самым подставила его, бедного и ни в чем не виноватого. В общем, Таганка, зачем сгубила ты меня?

Нечто подобное, конечно, не настолько гипертрофированное и оформленное в виде целого субкультурного пласта, имеется и в американской уголовной традиции, особенно негритянской. Но Хопкинс ей следовать отказался: «Я не виню никого, кроме себя, за то, что я и моя семья оказались в такой ситуации. Может быть, общество и поставило капканы на моем пути, но, раз я в них попал – значит, это только моя вина. Когда тебя берут за совершенное тобой преступление, ты не думаешь ни о ком, кроме себя. Затем ты начинаешь думать обо всех людях, которых ты подвел, например о своей матери. Но главное – это когда до тебя, наконец, доходит, что тот, кого ты запугал и ограбил, тоже человек, что он тоже чей-то сын, брат или отец. В тюрьме я понял, что для того, чтобы быть крутым, необязательно быть негодяем».

Этот парень не стал бы петь Таганку ни на каком языке. За четыре с половиной года заключения он ни разу не дал себя в обиду и ни разу не получил ни одного взыскания. Он знал, что выйдет из тюрьмы, и знал, чем будет заниматься: «Бокс был моим лучшим лекарством. Он спас мой разум. Я тренировался и, как одержимый, бегал кругами по тюремному двору, повторяя снова и снова: „Когда-нибудь я выйду отсюда. Когда-нибудь я стану чемпионом“».

А для начала он стал чемпионом Грейтфордской тюрьмы, где отбывал свой срок, в среднем весе, а потом и чемпионом нескольких межтюремных турниров штата Пенсильвания.

В 1987 году Хопкинс вышел из тюрьмы, и больше никаких стычек с законом у него не было. Он сам говорит: «С тех пор я даже ни разу не сплюнул на землю».

За то время, что Бернард сидел, большинство местных крутых, которые когда-то разъезжали по местным нехорошим кварталам на «Ягуарах» (у негритянской блатной шпаны вкус получше, чем у новых русских, поэтому они предпочитают «Ягуары» «Мерседесам»), либо заняли свое место на американских нарах, либо погибли. Однако и те, что остались, не нашли к нему подхода, как ни старались. Вместо того чтобы снова стать преступником, Бернард стал посудомойщиком в отеле. Свет еще не видывал посудомойщика с таким сложением и таким ударом, но это не мешало ему хорошо делать свою новую работу в течение нескольких лет.

Одновременно он возобновил занятия боксом, но здесь все пошло не так гладко. После нескольких любительских боев Хопкинс перешел в профессионалы и в октябре 1988 года провел свой первый бой в новом качестве, но неожиданно проиграл. Однако бывший чемпион Грейтфордской тюрьмы сделал из этого только один вывод: надо подучиться. В следующий раз он вышел на ринг только через шестнадцать месяцев. После этого он выиграл двадцать два боя подряд, шестнадцать из них нокаутом и двенадцать – уже в первом раунде.

22 мая 1993 года в бою за вакантный чемпионский титул в среднем весе по версии IBF он встретился с самым талантливым боксером последнего десятилетия во всех весах Роем Джонсом.

Рою проигрывают все, но Хопкинс, пожалуй, сделал это наиболее достойно: по очкам и с не слишком большим перевесом. Так или иначе, но он оказался чуть ли не единственным боксером за всю карьеру Джонса, сумевшим оказать ему сопротивление.

Неудачной для Хопкинса оказалась и вторая попытка завоевать тот же самый титул в декабре 1994 года. К тому моменту Рой Джонс уже перешел в следующую весовую категорию, и титул IBF снова оказался вакантным. На этот раз соперником Бернарда оказался очень крепкий эквадорец Сегундо Меркадо. Бой закончился вничью, и решено было провести матч-реванш.

29 апреля 1995 года, нокаутировав Меркадо в седьмом раунде, Хопкинс с третьей попытки наконец-то стал чемпионом мира в среднем весе по версии IBF и выполнил то самое обещание, которое когда-то дал себе, бегая по тюремному двору.

Ну и наконец 14 апреля 2001 года, победив по очкам Кита Холмса, Бернард завоевал чемпионский титул еще и по версии WBC. За этот бой он впервые получил миллионный гонорар. Неплохо для бывшего посудомойщика.

Через два года после выхода из тюрьмы Бернард встретил девятнадцатилетнюю девушку Жанетт, которую не испугало его прошлое. Жалеть ей об этом не пришлось: новоиспеченный примерный гражданин оказался еще и однолюбом. В одном из последних интервью он сказал: «Я люблю свою жену, и я ей никогда не изменяю. Я не шляюсь по клубам и компаниям. Когда какая-нибудь женщина дает мне знать, что я ей интересен, я говорю, что женат. Бывает, в ответ меня спрашивают: „Ты счастлив со своей женой?“ Но я просто слишком люблю свою жену, чтобы причинять ей боль походами налево».

Их первый и единственный ребенок родился только через десять лет совместной жизни. «Я долго стрелял холостыми, – сказал по этому поводу Бернард, – наверно, мне просто было еще рано становиться отцом». Но в 1999 время настало, и бывший любитель золотых цепей присутствовал при родах и впервые взял на руки свою дочь, когда ей было тридцать секунд от роду.

«Главное, чему я могу научить людей, – это как следует относиться к жене и детям, а также тому, что такое ответственность перед ними, – говорит бывший уголовник, а ныне примерный гражданин. – Я сделал много зла, и этого нельзя забывать. Но все в твоей жизни может измениться к лучшему, если ты действительно решил развернуть ее на сто восемьдесят градусов».

… Парень успел только замахнуться своей дубинкой, как получил удар в челюсть, после которого оказался на земле.

Бернард бежал в раздевалку, где, как он надеялся, его не достанут, так как небольшое помещение хорошо охранялось, да и толпе там просто негде было бы развернуться. Его отступление по этим местам не планировалось, и на пути ему пришлось совершить прыжок с высоты почти в три метра. Если бы он подвернул ногу при приземлении, его бы линчевали, но ему опять повезло, и он все-таки добежал до раздевалки, а пришедшая в себя полиция перекрыла туда доступ. Толпе пришлось довольствоваться роскошной машиной чемпиона, которую она разнесла вдребезги.

Ситуация настолько накалилась, что Хопкинса хотели эвакуировать на специально вызванном для этой цели вертолете, но в конце концов вертолет решили использовать для отвлечения внимания. Когда патриоты Пуэрто-Рико увидели вертолет, они ринулись к нему, а Хопкинса тем временем незаметно вывели из раздевалки и спешно вывезли в аэропорт на машине с затемненными стеклами.

Как ни странно, но вся эта история говорит прежде всего о том, что Бернард Хопкинс действительно оторвался от своих корней. Парень, который мылся в трусах в Грейтфордской тюрьме и знал, что его изнасилуют, если он их снимет, никогда не стал бы вести себя так перед десятитысячной толпой, большая часть которой вышла из той же среды, что и он сам. Это был, скорее, просчет шоумена, который не рассчитал силу воздействия своего номера на аудиторию и так же мало ожидал нападения, как театральный актер, играющий негодяя, ожидает, что зрители полезут его бить.

Идея разыграть национальную карту, безусловно, принадлежит промоутеру матча Дону Кингу, самому гениальному и самому беспринципному дельцу от бокса в истории.

Это его стиль – стравливать бойцов перед боем и тем самым подогревать интерес к матчу. Он уже более двадцати лет с успехом использует этот прием, действующий с надежностью трехлинейной винтовки образца 1891 года. Возможно, Дон воспользовался еще и тем естественным раздражением, которое у человека с судьбой Хопкинса вызывает баловень судьбы вроде Феликса Тринидада, который, действительно, не зная почти ни слова по-английски, благодаря своей молодости, привлекательной внешности и обаятельной улыбке стал в Америке звездой. Так или иначе, но тон высказываний Хопкинса в адрес Тринидада резко изменился после происшествия на стадионе Клименто Колисео. Ну а что касается исхода боя, то даже проигрыш для Бернарда не так страшен. За этот матч он получит около трех миллионов, едва ли не больше, чем за все предыдущие бои вместе взятые. Кроме того, ему уже тридцать шесть лет, и не сегодня завтра его карьера все равно завершится. А свой главный бой он уже давно выиграл. Это случилось еще много лет назад в Грейтфордской тюрьме, когда он отправил в небытие одного злобного выродка, носившего его собственное имя.

Бой Хопкинса с Тринидадом состоялся, только не 15 сентября, как планировалось, а двадцать девятого. Как нетрудно догадаться, это произошло из-за событий 11 сентября 2001 года. Хопкинс выиграл нокаутом в заключительном двенадцатом раунде. А дальше началось нечто фантастическое. Когда я писал статью, то думал, что независимо от исхода бой с Тринидадом может стать для Бернарда последним или предпоследним, ведь ему было уже тридцать шесть. Но Хопкинс продолжает выступать до сих пор, и как выступать!

Чемпионом мира он оставался до 2005 года и перестал им быть только потому, что в бою с Джерменом Тейлором судьи решили, что публика устала от старины Берни, и не то чтобы уж очень засудили, но попридержали его. Тем не менее он продолжал блестяще выступать и на данный момент (октябрь 2010 года) неофициально считается сильнейшим боксером в категории до 79,4 кг. И это в сорок пять лет! В декабре он собирается драться за чемпионский титул в этом весе с канадцем Жаном Паскалем.

Рой Джонс и слава бокса

22.04.2003

Статья написалась сама собой. Я приехал на какой-то турнир в Санкт-Петербург немного заранее, так как очень люблю этот город, откуда родом мой отец. Пошел гулять, во время прогулки что-то пришло в голову, я заторопился в отель, вернулся туда и за один присест написал эту статью. Материал мне никто не заказывал, но опубликовали его сразу.

Здесь приведен авторский вариант статьи. В газете она называлась «Рой Джонс: веселый гений бокса», и я не вполне согласен как с заголовком, так и с некоторой правкой.

Рой Джонс принял решение остаться в тяжелом весе и в следующем бою, скорее всего, будет драться с Эвандером Холифилдом. Голова идет кругом. Как и почти все поклонники бокса с некоторым стажем, я впервые увидел Роя Джонса на Олимпиаде в Сеуле в 1988 году и сразу вместе со всеми понял, что этот парень, выступавший тогда в категории до 71 кг, пойдет очень далеко. Но не так же далеко, в самом деле!

«К пустой голове руку не прикладывают!» – этот образчик блистательного армейского юмора каждый раз сам собой выскакивал у меня в голове после очередной победы очередного корейца в Сеуле.

Дело в том, что корейцы, которые, как я понимаю, сплошь были военнослужащими, после каждой победы торжественно вставали в середине ринга и отдавали залу армейский салют, очень похожий на наш. Для человека, испорченного Советской Армией, это выглядело несколько странно. Представьте себе: некто в трусах и в майке цвета старой бирюзы в тончайшую белую полоску отрывистым жестом, который в военной среде во всем мире проходит как самое оно, отдает честь, прикладывая руку к непокрытой голове, украшенной к тому же неуставной прической. Почему-то особенно глумливыми казались эти полосатые штаны, рождавшие воспоминание о бессмертном высказывании булгаковского Шарикова: «Дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку». Ну какой военный салют в таких портках, честное слово?

Но один кореец после победы то ли не отдал честь совсем, то ли сделал это с большим запозданием и так же неуклюже, как трехлетний ребенок, пытающийся повторить воодушевивший его военный жест. Это было в финальном бою в первом среднем весе, в котором дрался американец Рой Джонс и… мне, конечно, нетрудно найти в справочнике его имя, так как он стал олимпийским чемпионом, но есть ли в этом смысл? Я делал это много раз и тут же забывал. И дело вовсе не в том, что корейские имена трудны для запоминания. Просто мне, как и всему остальному миру, это имя неинтересно.

Три раунда Рой Джонс форменным образом издевался над корейцем, бил на выбор любой удар и с любой руки, куражился, валял дурака. Рой, не напрягаясь, показывал бокс, который я никогда в жизни не видел и вообще не знал, что он может быть.

И все это только для того, чтобы судьи потом отдали победу его сопернику.

Если бы золотая олимпийская медаль вручалась за самую крепкую голову, то кореец ее, безусловно, заслужил бы. После боя его пошатывало на ходу, и стоял он, когда его объявляли победителем, тоже не так чтобы очень прямо, но стоял ведь!

Все-таки японцы, из столетия в столетие обрушивавшие на несчастную Корею свою нерастраченную самурайскую любовь к людям, выливавшуюся в чуть ли не тотальное уничтожение всего, что попадалось им под руку, создали в конце концов своеобразную породу людей. Наш экс-чемпион мира среди профессионалов Юрий Арбачаков говорил мне не раз, что более тяжелых соперников, чем корейцы, у него не было.

Рой Джонс был потрясен вместе со всем остальным миром. Настолько потрясен, что после Олимпиады далеко не сразу перешел в профессионалы, куда его звали все промоутеры на свете, потому что было ясно, что это не просто талант, а талант, которого, возможно, никогда еще не было.

Вопрос, откуда берутся гении, будут задавать всегда, и ответа на него никогда не найдут. Гении берутся ниоткуда. Просто, как когда-то говорили, ангел мимо пролетал, когда они рождались. Можно, конечно, попытаться найти и рациональное объяснение. Так, в свое время много писали о том, что немного полоумный отец Роя, Рой Джонс-старший, в прошлом очень неплохой боксер, раскачивал подвесную колыбель своего новорожденного сына так, что она начинала биться о стену. Рой-маленький сначала ревел, а потом научился инстинктивно группироваться так, что ему не было больно, и даже перестал обращать на это внимание. Однако любой психотерапевт скажет, что эта, с позволения сказать, метода, скорее, способствовала бы формированию тревожного неврастенического характера, а не феноменальных боксерских навыков, хотя кто знает?

Так или иначе, но Рой боксирует так, как никто другой. Любой тренер пришел бы в ужас, если бы его ученик стал держать руки, особенно переднюю, левую, так низко, как Рой, потому что для него это неизбежно кончилось бы нокаутом если не в первом раунде, так во втором, а Джонсу – все ничего. Люди становились олимпийскими чемпионами и чемпионами мира среди профессионалов, имея несколько наработанных комбинаций, а бывало, что и одну. Вся техника выдающегося, вне всяких сомнений, Джо Фрезера в конечном счете сводилась к тому, чтобы выйти на длинный левый боковой, и этого, в сочетании, разумеется, с фантастически волевым характером, хватило для того, чтобы один раз из трех все-таки победить великого Мохаммеда Али.

А у Роя Джонса нет ни наработанных до полного автоматизма комбинаций, ни даже коронных ударов, потому что таковыми можно считать все его комбинации и удары. Он действует от противника и только по факту. Никаких там рассуждений в стиле «если он дернется, чтобы ударить справа, я уйду в сторону и тоже пробью справа на опережение». Все делается на уровне инстинкта. Руки Джонса – это какие-то ракеты с самонаводящимися боеголовками. Если бы у американцев в Ираке их умное оружие хоть чуть-чуть напоминало руки Роя, они бы давным-давно уничтожили все военные объекты, вместо того чтобы с завидной регулярностью бить по своим. Джонса невозможно застигнуть врасплох, потому что он читает противника, он знает, что тот будет делать, еще до того, как в сознании и подсознании этого бедолаги сложится хоть какой-то план его заведомо обреченных действий.

После долгих рассуждений и размышлений Рой все-таки перешел в профессионалы, начав выступать в среднем весе (до 72,6 кг), и уже к пятому-шестому бою был готов драться за чемпионский титул, но тут с его отцом, ставшим теперь его менеджером, произошла довольно странная метаморфоза. Если двадцать лет назад он не опасался ни за душевное, ни за физическое здоровье младенца, когда бил его колыбель о стену, то теперь стал бояться всего, и в результате первые три года своей карьеры Джонс потратил на бои с мешками. И тогда Рой предпринял самый мужественный шаг в своей жизни: он сделал своего отца просто отцом, а ведение своих дел доверил профессиональным менеджерам.

Затрудняюсь сказать почему, но среди ведущих боксеров очень много выходцев из патриархальных семей. Один из самых неистовых бойцов современного ринга Артуро Гатти как огня боится свою мать. Оскар Де Ла Хойа мог легко пойти на конфликт со своим промоутером Бобом Арумом, но не со своим тираном-отцом, который всегда был и остается им недоволен. Так же относится к своему отцу и экс-чемпион мира Феликс Тринидад. Бунт против отца в таких семьях – это почти подвиг, к которому не стоит подходить с нашими общими мерками.

Говорят, что человек, несколько десятков лет державший в своих руках миллиард других людей, китайский коммунистический диктатор Мао Цзедун, тоже начал свой путь с бунта против отца. Бунт этот заключался в том, что, когда отец в соответствии с местной традицией потребовал от него, чтобы он извинился за какой-то проступок, встав на колени, Мао отвоевал для себя право встать только на ОДНО колено, и это действительно было подвигом для того времени, того места и тех обстоятельств. Рою Джонсу для того, чтобы сказать своему отцу, что тот больше не является его менеджером, потребовалось неменьшее мужество, но он его в себе нашел. Отец не мог простить его за это много лет, но, в конце концов, признал его правоту.

Свой первый чемпионский титул, в среднем весе по версии WBC, Рой завоевал одной рукой – правой. Левая была разбита еще на тренировке, но он так долго шел к своему первому чемпионскому бою, что не мог больше ждать. Его противником был нынешний абсолютный чемпион в этом весе Бернард Хопкинс, по сей день остающийся единственным человеком, который дал почти равный бой Рою Джонсу, правда, его однорукому варианту, что он напрочь отказывается признавать. Джонс выиграл как минимум восемь раундов из двенадцати и стал чемпионом.

В 1998 году, находясь в Нью-Йорке, куда я приехал интервьюировать Леннокса Льюиса, я попал на одну боксерскую тусовку. У двери в большой зал, где собралось самое разношерстное общество, стоял очень высокий худой негр, по виду боксер-полутяж, а судя по устало-озлобленному взгляду – несостоявшийся чемпион. Одет он был во все черное, а на голове у него красовался великолепный убор, напоминавший здоровенную зеленую дыню с козырьком. В качестве приветствия он протянул мне для рукопожатия костистый кулак, весь покрытый мелкими шрамами, как я понимаю, от чужих выбитых зубов. Моей ладони не хватило, чтобы обхватить это внушительное орудие убийства.

Кажется, я непозволительно долго задержал свой взгляд на его бесподобном картузе, размышляя про себя, не лучше ли бы он выглядел, если бы его дынная часть не лежала, а стояла. Почувствовав на себе все темнеющий, как туча перед грозой, взгляд, я по возможности доброжелательно посмотрел ему в глаза. Узнав, что я журналист, обладатель картуза заявил примерно следующее: «Вы, журналисты, пишущие о боксе, ничего в нем не понимаете. Особенно австралийцы». Вывод о моей национальности он сделал, видимо, из того, что буквально за минуту до этого у него на глазах я довольно долго говорил с другим человеком, здоровенным негром в какой-то тюбетейке с бахромой и кисточками, о Косте Цзю. В течение всего разговора эта тюбетейка ездила из стороны в сторону по обритой наголо голове моего собеседника и вообще жила своей интересной жизнью, как будто под ней сидело какое-то живое существо, которое все время двигало ее в разные стороны. Если у меня когда-нибудь дойдут до этого руки, я обязательно напишу очерк о головных уборах, которые носят американцы вообще и представители боксерской тусовки в частности.

Понимая, что это может закончиться плачевно, я с большим трудом еще раз отвел глаза от картуза-дыни, который возымел надо мной поистине магнетическую власть, и уточнил, что не являюсь австралийцем, но, как выяснилось почти сразу, это не отложилось ни в его голове, ни в его картузе. «Ну скажи мне, – продолжил он прерванную моим неуместным географическим замечанием мысль, – кто сейчас лучший боксер: Джонс или Де Ла Хойа?» Я ответил, что, безусловно, Джонс, и тем самым прошел проверку на вшивость. «Все правильно, Осси (Aussie – разговорное австралиец. – Прим. А. Б.), – сказал он, – я его терпеть не могу, но он велик». Лицо его приняло при этом такое гневно-кислое и даже несколько плаксивое выражение, что я мигом прочувствовал всю силу как его восхищения, так и его ненависти, и понял, что лучше поскорее отчалить от этого нервного человека со всеми его неразрешимыми противоречиями, прятавшимися внутри интересного картуза, и отплыть по возможности подальше.

Говорят, что у Роя Джонса не было сильных соперников. По-моему, это не так. Просто самые сильные из них выглядели ничем не лучше самых слабых – перед гением все равны, как дети малые. В первой половине девяностых все дрожали перед бывшим уличным торговцем наркотиками, а затем чемпионом мира по версии IBF последовательно в среднем (72,6 кг) и суперсреднем (76,2 кг) весах Джеймсом Тоуни по кличке Туши Свет. Американские журналисты тщательно старались найти в нем хоть что-нибудь хорошее. Наконец нашли: как-то, будучи в небывало хорошем расположении духа, он чуть-чуть улыбнулся ребенку. Тут же был сделан вывод, что что-то человеческое и человечное Тоуни все-таки не чуждо.

Туши Свет был настоящим злобным бесом, не ставшим убийцей только потому, что нашел иной, тоже вполне достойный, способ зарабатывать деньги. Он уже был достаточно опытным профессионалом, но время от времени все же выходил на улицу продавать дурь и отказался от этого бизнеса только тогда, когда стал зарабатывать на ринге намного больше, чем на улице. По его собственным словам, он отказался от своего промысла лишь потому, что это подвергало риску его основной источник дохода. Вот такой милый прагматичный парень.

Но одной природной злобностью на американском ринге никого не удивишь и не напугаешь. Однако Тоуни был еще и выдающимся боксером, нокаутером, обладающим очень приличной техникой и боевым инстинктом. В 1993 и первой половине 1994 годов большинство экспертов ставили его на второе место в списке лучших боксеров во всех весах вслед за Пирнеллом Уитакером, а многие, процентов тридцать, даже отдавали Туши Свету предпочтение. Перед боем с Джонсом, который состоялся 18 ноября 1994 года, Тоуни был фаворитом, пусть и с минимальным отрывом: ставки принимались из расчета 6–5 в его пользу. И это притом, что Рой выступал на профессиональном ринге более пяти лет, почти полтора года был чемпионом мира в среднем весе, и его гений был всем давно очевиден.

Однако вопреки всем ожиданиям на ринге Тоуни выглядел против Джонса абсолютно беспомощным. Рой, не напрягаясь, выигрывал раунд за раундом и, как обычно, даже не ставил себе целью нокаутировать противника. «Мне весело в бою», – любил повторять он, а веселье не сокращают.

В четвертом раунде взбешенный собственным бессилием Тоуни попытался передразнить Джонса. Он неловко спародировал его стойку, опустил руки и тут же оказался на полу. То, что позволено Рою Джонсу, оказалось запрещено и Туши Светам, и Суши Веслам, и Сливай Маслам.

Монтелл Гриффин был хорошим и очень нестандартным боксером. Бой с ним 21 марта 1997 года складывался для Джонса нелегко. Нет, он выигрывал, но без блеска. Гриффин, наделенный почти таким же инстинктивным чувством соперника, как Джонс, боя не принимал. Он заставил Джонса атаковать, на что тот вовсе не настраивался и что ему вообщето не слишком свойственно. Стихия Роя – контратака. Чтобы спровоцировать соперника на атаку, он делает совершенно немыслимые вещи, например добровольно, по собственному почину заходит в угол. А тут нате.

Рой взбесился. Впервые кто-то диктовал ему условия. В седьмом-восьмом раундах он наконец-то приноровился к Гриффину, а в девятом достал его мощным ударом. Гриффина болтануло, но он устоял. Рой бросился его добивать, но Монтелл предусмотрительно встал на одно колено. То ли Джонса взбесил этот трусливый уход от атаки, то ли он просто не сумел остановиться, но он добил Гриффина, за что был дисквалифицирован.

Трудно сказать, почему его поражение вызвало такое озлобление в прессе. Может быть, потому, что Джонс уже столько лет отказывался потакать публике и экспертам. От него ждали нокаутов, а он выходил на ринг веселиться, смеяться над противником и выставлять его идиотом. И вот теперь на него спустили всех собак. Гриффин тоже стал говорить, что был на верном пути к победе, что не соответствовало действительности, и только Рой своими бесчестными действиями помешал ему.

В первый и единственный раз Рой рассвирепел. 7 августа 1997 года он вышел на ринг сам не свой и в первом же раунде послал Гриффина сначала в нокдаун, а потом и в нокаут. «Вы это хотели, вы это получили», – сказал он после боя. Больше довести его до такого состояния никто не смог, и он продолжил веселиться в бою.

1 марта этого года Рой Джонс повеселился на зависть всем – он в одну калитку победил чемпиона мира в тяжелом весе по версии WBA Джона Руиса. Можно сколько угодно говорить, что Руис – далеко не самый сильный тяжеловес и получил свой титул исключительно благодаря интригам своего промоутера Дона Кинга, но факт остается фактом: бывший средневес одолел вполне приличного тяжа, не оставив ему никаких шансов. Вообще-то было бы глупо начинать выступление в тяжелом весе с самого сильного соперника. И вот теперь Рой говорит, что остается в этой весовой категории и хочет встретиться с Холифилдом. Если бы я имел допуск к обкусанному Тайсоном уху Эвандера, то до посинения орал бы в него, чтобы он ни в коем случае не шел на бой с Джонсом. Холифилд – один из самых выдающихся чемпионов в тяжелом весе, но на сорок первом году жизни ему просто нечем побеждать Роя. Тот сделает из него дурака, как делал из всех, а Холифилд, четырехкратный чемпион мира в тяжелом весе, не заслужил такого унижения. Кстати, не кто иной, как Майк Тайсон, битый Холифилдом в первом бою и откусивший ему тот самый кусок уха, чтобы уйти от поражения во втором, хотя он никогда не сознается в этом даже самому себе, недавно провозгласил Эвандера самым мужественным боксером в истории. Так, может быть, Эвандеру и стоит на этом остановиться и не строить из себя напоследок шута горохового. Хотя бы ради истории, которой он уже принадлежит.

Все в том же богатом для меня на события 1998 году мне довелось сидеть в пабе недалеко от Лондона, в графстве Кент, в одной теплой английской компании. Я совсем недавно вспомнил эту встречу совсем не в связи с боксом, а услышав по телевидению искрометное выступление Михаила Задорнова, объявившего английский язык ущербным и годным разве что для общения с компьютером, так как, в частности, в английском существует только один вариант признания в любви – I love you, а вот, например, «впендюриться» по-английски никак не скажешь. Бедный наш сатирик, с его плохим знанием иностранных языков и ущемленным национальным чувством, просто даже не представляет себе, сколькими способами можно по-английски впендюриться и как заковыристо!

Вообще, сам того не зная, Задорнов повторил мнение, которое у нас на английском факультете высказывала самая заядлая двоечница, которой казалось, что все на этом языке могут сказать так же мало, как и она. Особенно нашу двоечницу, косившую под интеллектуалку, как и Задорнова, тревожило отсутствие в английском всяких уменьшительных суффиксов…

Итак, мы сидели в пабе и смотрели бой Роя Джонса с Лу Дель Валле. Обычный бой Роя, примечательный разве что тем, что в седьмом раунде он поскользнулся и судья ошибочно отсчитал ему нокдаун, единственный за всю его профессиональную карьеру.

Нас было человек семь, и с нами была всего одна женщина. Зато какая! Памела Андерсон по сравнению с ней просто стиральная доска. Когда мы рассаживались, то рядом с ней с одной стороны сел ее гордый ею друг, а за место с другой стороны поспорили сразу трое: каждый хотел потусоваться поближе к этому бюсту. Наконец, конфликт был улажен. До трансляции оставалось какое-то время. Результат боя уже был известен, так как это был повтор, и разговор пошел о том о сем.

Надо сказать, что за столом собрались в основном люди, говорившие на кокни, лондонском просторечии, которое в последнее время стало даже как-то модно культивировать. К классическому английскому оно имеет примерно такое же отношение, как язык бабелевской Одессы – к литературному русскому. Возможно, Задорнову будет очень трудно себе это представить, но по-английски тоже можно сказать что-то вроде знаменитого «Беня знает за облаву», причем множеством способов. Еще в английском, как известно, существует более ста слов для обозначения женской груди, с лихвой компенсирующих отсутствие уменьшительных и особенно увеличительных суффиксов, и львиная доля их была в тот вечер втихаря сказана. А когда началась трансляция матча, то пошло нечто такое, от чего бы покраснел сам поручик Ржевский. Цензура никогда не отступит так далеко, чтобы это можно было воспроизвести на бумаге. Могу только сказать, что самый рьяный англичанин шепотком говорил, что хотел бы провести бой с нашей дамой, которую, кстати, звали Дианой, но только при условии, что удары она будет наносить не руками, и мечтал пропускать их сотнями, особенно overhand rights (основной вариант кросса).

И вдруг все стихло. Мужички стали смотреть бокс. Дама неожиданно обиделась. Оказывается, для женщины внимания никогда не бывает слишком много. Девушка она была простая и, посмотрев по сторонам, тихонько сказала: «Bloody guys» (чертовы парни). Точнее, это я подумал, что она так сказала. Я еще удивился, что она сказала guys, так как это американизм, который англичане не очень любят, хотя и используют. И тут вдруг я сообразил, что нас всех скопом обидели. Она ведь говорила на кокни, а там «эй» меняется на «ай», так что на самом деле ее слова были: «Bloody gays». Она ошиблась. Ни одного человека, имеющего хотя бы самое отдаленное отношение к этому племени, в компании не было. Впрочем, дама просто обиделась. Совсем ее добило, когда самый ретивый, потому что самый пьяный, предложил ей исполнять роль девушки, которая носит карточки с номерами раундов в перерывах. Она, очень уязвленная, спросила, где же тут ходить, и ей ответили: «Вокруг нашего стола».

Ну а потом произошло самое неожиданное. Она начала смотреть, сначала нехотя, а потом все больше увлекаясь. И именно Диана возмущалась громче всех, когда Джонсу ошибочно считали нокдаун. Велика сила бокса. Под конец девушка просто млела, к большому неудовольствию своего друга, и мне показалось, что Рой Джонс в этот момент находился совсем не по ту сторону Атлантики, по которую следовало. Он вполне мог в тот день найти компанию получше, чем Лу Дель Валле, и имел хороший шанс отправиться в самый настоящий нокдаун, причем без всякого принуждения.

Дальше все было совсем не так весело. Рой Джонс сдал очень резко и очень быстро. Как известно, с возрастом в первую очередь уходит скорость. Именно это случилось и с Роем, и тут же подтвердилось то, о чем иногда говорили и раньше: все его ошеломляющее превосходство над соперниками держалось именно на преимуществе в скорости. Ушло оно – ушел и Рой Джонс, осталась только его оболочка, которая из проведенных с тех пор двенадцати боев проиграла шесть. Но оболочка по-прежнему надеется вернуть все то, что ушло из нее.

Место у пьедестала (Рой Джонс)

23.01.2008

Один раз показалось, что Рою Джонсу удалосьтаки повернуть время вспять. Не очень явственно показалось, если честно (где-то в середине статьи об этом говорится прямо), но всем хочется верить в чудеса. Даже боксерам и журналистам. Вот и поверилось ненадолго.

Где-то в начале девяностых я зашел в кафе на Тверской. Едва мне принесли кофе, который то ли остыл, то ли никогда и не был горячим, как туда же зашел Когда-то Знаменитый Артист очень преклонных лет, одетый в когда-то дорогой костюм.

Времена были тяжелые, и за былую славу платили меньше, чем когда бы то ни было. Но Артиста его нынешнее положение, кажется, не смущало. Он посмотрел орлиным взглядом на стайку девочек. Те в ответ прыснули, он самодовольно улыбнулся, девчонки прыснули еще сильнее. Я сидел рядом с ними и услышал, как одна из них сказала что-то вроде: «Посмотри на этого старого дурака». Бедняга был кумиром девочек совсем другого поколения, а эти его знать не знали. Я посмотрел на него еще раз и понял девочек. Он не был похож на старого орла. Он был похож на старого петуха, чтобы не сказать на старую курицу.

Я еще тогда вспомнил, как, будучи еще молодым, в одном из своих старых фильмов Артист в финале играл своего героя стариком. Но жизнь обошлась с ним куда жестче, чем гримеры. Если его киношная старость была благородной, то реальная – жалкой. Артист между тем сел и продолжил играть глазами с девочками. Смотреть на это у меня уже не было сил. Я поскорее расплатился и вышел.

История эта произвела на меня настолько неприятное впечатление, что я постарался ее позабыть, что мне удалось. И чем дальше, тем меньше мне ее хотелось вспоминать, так как сам я тоже не молодел. И все-таки я ее вспомнил совсем недавно, когда зашла речь о состоявшемся в субботу бое некогда великих Роя Джонса и Феликса Тринидада. Я очень боялся, что из нее получится что-то вроде тех давних гастролей Когда-то Знаменитого Артиста в кафе на Тверской. То есть они себя будут видеть прежними, а зрители их – нынешними.

В первые два раунда казалось, что так оно и случится. Бывший полу-средневес Тринидад, накачавший вес, который почему-то ушел главным образом в ноги, побеждал потерявшего веру в свою неуязвимость Роя Джонса, который был временами так плох, как будто никем никогда и не был. Но потом гордость взяла свое, он разъярился, раздухарился и стал… нет, далеко не собой прежним, но все-таки теперь в нем по крайней мере проглядывали его былые качества. Бывший великий кудесник поймал кураж и, начиная с последней минуты третьего раунда и до последней минуты последнего уже не упускал его.

На этот раз обошлось. Но обойдется ли в следующий раз, если он будет? А ведь он будет.

Уходить, конечно, надо вовремя, но в самой такой постановке вопроса есть какая-то капитуляция перед жизнью. Все мы, мужчины лет с тридцати, а женщины, наверное, с двадцати пяти, ведем борьбу со временем, которую обречены проиграть. Но из этого же не следует, что с ним не надо бороться. Вот только борьбу следует вести лишь до тех пор, пока ты не стал смешным в своей борьбе, а как этот момент определить?

Для Роя Джонса большинство его горячих поклонников, в том числе и я, давно этот момент определили. Мы решили, что ему пора на покой, еще после первого боя с Антонио Тарвером, а потом застолбились в своем мнении, когда он проиграл три следующих боя. И, наверное, были правы, но какая-то это трусливая правота. Зачем драться, когда уличная шваль остановила тебя в темном переулке и потребовала денег, если тебя все равно, скорее всего, побьют? А ты отдай кошелек, в котором все равно почти ничего нет, и тогда не побьют.

Но, может быть, все-таки не стоит отдавать кошелек, если есть хоть какие-то силы его сохранить? И дело вовсе не в том, три рубля там или миллион, потому что тот, кто отдаст три рубля, с той же легкостью отдаст и миллион. Это ему только кажется, что, будь там денег побольше, он бы о-гого-го что устроил этим жалким грабителям. Ничего бы он не устроил, так что драться надо и за три рубля.

Рой Джонс не послушался наших мудрых советов, и спасибо ему за это. Он когда-то сошел с пьедестала, который остался пустым, так как ни у кого не хватило сил и таланта на него подняться. И пусть у него самого тоже их больше нет, чтобы туда вернуться, но ведь есть место и рядом с пьедесталом. А девочки пусть смеются, сколько им влезет.

В следующем бою со знаменитым британцем Джо Кальзаге Рой сумел послать противника в нокдаун в первом раунде, и это показалось началом его последнего чуда. Но Кальзаге легко встал и легко победил. Чудо, как обычно, не состоялось.

Не Рой себе яму (Рой Джонс)

10.08.2009

Джонс не оставлял попыток вернуть прошлое, потому что ничего, кроме прошлого, у него и нет. Эта колонка была написана в качества анонса к поединку, который Рой должен был выиграть, но победа в котором могла в конечном итоге привести его только к дальнейшим поражениям.

Наверно, это было неизбежно, но очень уж хотелось избежать. Когда-то великий, когда-то непобедимый, когда-то многократный, когда-то чемпион мира, когда-то в четырех весовых категориях Рой Джонс снова возвращается на ринг и 15 августа проведет бой с другим экс-чемпионом мира Джеффом Лейси. Двое вышедших в тираж будут выяснять, кто из них вышел в него дальше.

Думаю, победит Рой Джонс. На Лейси-то его еще должно хватить. Но я все-таки надеюсь, что не хватит, просто чтобы, наконец, закончилось это отрезание кошке хвоста по частям. Причем в роли кошки находится как сам Джонс, так и многие миллионы его поклонников, и я в том числе.

Есть молодые люди, которым не хочется взрослеть. Если у родителей есть деньги, этот процесс можно затягивать достаточно долго. Есть не очень молодые люди, которым не хочется стареть. Для них есть виагра и всякие медицинские хитрости. Рой Джонс относится сразу к обеим этим категориям: он стареющий мальчишка, который не хочет взрослеть.

В последний раз мы видели настоящего Джонса на ринге 1 марта 2003 года, когда он победил чемпиона мира в тяжелом весе по версии WBA Джона Руиса. Игры с весом тогда Роя окончательно доконали. Я не так давно встречался с ним. Меня совершенно поразили его габариты. Ростом не выше 180 см с очень скромной рамой, он мог бы всю карьеру провести не то что в категории до 72,6 кг, с которой когда-то начинал, а даже в предыдущей – до 69,9 кг. Вместо этого он пошел в веса до 76,2 кг, до 79,4 кг и, наконец, дошел до тяжелого веса. Это было совершенно чудовищное издевательство над организмом. На бой с Руисом Джонс вышел с весом под 90 кг. Выглядел он при этом каким-то надутым богатырем.

Не буду ничего утверждать. Может быть, я чего-то не знаю. Но я плохо представляю себе, как можно добиться таких результатов без каких-нибудь не вполне разрешенных спидручников вроде анаболических стероидов. Да у него шея тогда стала чуть ли не шире головы! Такие фокусы даром не проходят. А тут и возраст начал сказываться. Вся техника Джонса держалась на огромном преимуществе в скорости, а скорость, как известно, с возрастом уходит первой.

Уже в ноябре 2003 года в первом бою с Антонио Тарвером, для которого он опять сбросил вес до 79,4 кг, Рой выглядел совсем другим боксером. Он выиграл совсем чутьчуть. Тогда и надо было ему уходить, как ушел Леннокс Льюис после вот так, на бровях, выигранного боя с Виталием Кличко.

Рой не ушел. Вместо этого он проиграл нокаутом во втором раунде матч-реванш Тарверу, потом нокаутом же Глену Джонсону, потом по очкам третий бой Тарверу. В первых двух из этих боев он выглядел как будто его вытащили на ринг на аркане. Третий мог выиграть, но слишком боялся нокаута, что очень понятно в такой ситуации. Рой попал в положение Ахилла, которому вдруг сказали, что поразить его можно не только в пятку, а куда угодно, как всякого простого смертного. Ахилл от этого трусом не стал, но он еще не освоился со своей уязвимостью. А ведь в течение пятнадцати лет Рой Джонс казался именно неуязвимым. Между ним и всеми остальными лежала пропасть.

И вот пропасти не стало.

Раньше он мог утром перед боем играть в баскетбол или за пару часов до выхода на ринг плясать с девчачьим кордебалетом, а потом разносить своих противников в пух и прах, и вдруг это все ушло. После Тарвера он выиграл четыре боя и проиграл один, но именно тот единственный из всех, который имел смысл, – с Джо Кальзаге.

Я не смог заставить себя дочитать до конца откровения Джонса, высказанные им к бою с Лейси. Вспоминая свои поражения нокаутом, он сказал, что стал проигрывать, потому что его заставили работать как все, то есть высоко держа руки для защиты. Поломали технику, и вот – результат не заставил себя долго ждать.

Это не совсем соответствует действительности. Тот роковой удар от Тарвера во втором бою он пропустил именно потому, что его руки были не там, где надо. Просто ушли суперскорость и суперреакция, которые покрывали такие огрехи. Это все равно, как если бы стареющий плейбой стал объяснять, что девочка отказала ему, потому что он накануне не выспался и плохо выглядел. Да она тебе отказала, потому что ты старый хрыч, – хоть спи, хоть не спи. Я понимаю, что Рой Джонс меня не услышит, но меня так и тянет ему сказать: не рой сам себе яму. Точнее, не Рой сам себе яму. Для этого всегда найдутся другие.

Рой Джонс победил Джеффа Лейси, а после этого проиграл два боя подряд. Сначала – австралийцу Дэнни Грину нокаутом в первом раунде, а потом по очкам Бернарду Хопкинсу, у которого за семнадцать лет до этого выиграл фактически одной рукой, так как вторая была травмирована.

Последний шанс Романа Кармазина

01.06.2010

Когда можешь помочь другу – помогаешь. Когда не можешь помочь – пишешь статью в надежде, что она хотя бы его подбодрит. Именно этим я и руководствовался, когда перед боем Романа Кармазина с немцем Себастьяном Сильвестром сделал этот материал.

Скоро в немецком Нойбранденбурге Роман Кармазин выйдет на бой с чемпионом мира по версии IBF в категории до 72,6 кг и уроженцем этих мест Себастьяном Сильвестром. Для нашего тридцатисемилетнего экс-чемпиона мира это будет последним шансом вернуться на вершину. Впрочем, вся его боксерская жизнь состояла из последних шансов.

Много лет назад (я даже точно могу сказать сколько – девять) я позвонил одному известному в мире бокса дельцу и предложил, чтобы он взял Романа Кармазина под свое, казавшееся тогда могучим, крыло. «Да нет, – ответил делец таким тоном, что я сразу увидел его лоснящуюся морду. – Ему уже двадцать восемь лет, в этом возрасте поздно разворачиваться. Ни один серьезный промоутер его не возьмет».

Делец тот давно сдулся, даже не знаю, чем он сейчас занимается, но вряд ли чем-то хорошим, и задним числом я рад, что он не взял Романа под свое, оказавшееся дырявым, крыло. Тем более что свой первый серьезный шанс Кармазин через год получил и без него. Другое дело, что шансы Роман всегда получал такие, которыми было очень трудно воспользоваться. А началась их череда 12 июля 2002 года, когда Кармазин вышел против испанца Хавьера Кастильехо драться за временный титул WBC в весе до 69,9 кг.

Мне и по сей день кажется, что тот бой Кармазин проиграл не противнику, а себе. Получилось, шанс застал Романа врасплох. А он к тому моменту уже два года вынужденно топтался на месте, и никто из грандов, включая Оскара Де Ла Хойю, уклонившегося от боя с Кармазиным, сославшись на травму руки, не жаждал встречаться с сильным и безвестным бойцом, которому можно легко проиграть, а победа над которым никакой славы не принесет. И не надо никого обвинять в трусости. Никто не пойдет на тяжелую работу к злобному начальнику за маленькую зарплату, а возможно, не пойдет и за большую. Вот и чемпионы по боксу не согласны получать люлей за просто так.

Помню, я тогда разговаривал с Романом об этом, и он, человек до невозможности беззлобный, деликатный и всегда готовый войти в чужое положение, даже в ущерб себе, сказал, что он всех понимает и не осуждает. Вообще, на моей памяти он осуждал за что бы то ни было только себя. Так было и с тем неудачным боем с Хавьером Кастильехо, состоявшимся в пригороде Мадрида.

Роману очень хотелось не упустить этот шанс, и именно поэтому он его упустил. За ним всегда водился один грешок: если он начинал насиловать себя, то не мог остановиться. Вот как сам Кармазин рассказал об этом за два года до встречи с Кастильехо, описывая, в каком состоянии оказался накануне одного из своих поединков: «Я к тому моменту не отдыхал года три и просто загонял себя. Сам себя загонял, винить здесь некого. Тренер мне недавно сказал: „Роман, лучшее – враг хорошего“. Я с тех пор это все время повторяю, потому что эту простую истину понял на собственной шкуре. Нельзя бесконечно от себя требовать, требовать, требовать. Так может крыша поехать. Вот она у меня и поехала. Какое там поехала! Просто сорвало крышу! Я ничем не мог отвлечься от бокса, все время искал у себя ошибки. Ночью спать не мог, все думал, где и что я делаю не так. Вставал и начинал тренироваться. И так без конца. Засыпал только от полного изнеможения. У меня тогда даже в семье проблемы начались. Кто захочет жить с таким типом? И вот дело к бою подходит, а меня от одного вида перчаток тошнит. Начинается бой. Я боксирую на автопилоте. Ничего не вижу, не чувствую толком. Просто как автомат. А в бою всегда должно оставаться место для фантазии, импровизации. Всегда. Без этого никакого настоящего бокса просто не бывает. А тут робот какой-то вместо меня боксировал. Я то время даже вспоминать боюсь. Это был не я».

Тот бой Кармазин все-таки выиграл, но через два года, готовясь к бою с Кастильехо, Роман снова себя загонял. Просто потому, что как раз все эти два года его водили за нос, вроде бы предоставляя возможность подраться за титул, а потом ее отбирая. И так много раз подряд. В такой ситуации сдали бы даже пеньковые нервы.

Поражение от Кастильехо не было сокрушительным, но оно было бесспорным, и, что еще хуже, Роману теперь приходилось начинать все сначала. А это было тем более сложно, что знающие люди и в этом бою разглядели, что поражение не отражало реальной силы Кармазина, что он, как был, так и остался до жути неудобным соперником, который в хороший для себя день может кому угодно устроить на лужайке детский смех.

В общем, многие тогда сочли, что Роман упустил свой последний шанс. Первый последний шанс.

Как понять, поймал ты рыбу или нет, если ты ее после долгой битвы вытащил из воды, снял с крючка, подержал в руках, а потом тебя кто-то отвлек, ты на секунду оглянулся, и она выскользнула у тебя из рук? Любитель рыбной ловли, возможно, скажет, что поймал. Любитель ухи – что нет.

Роман Кармазин оказался именно в таком положении, как этот бедный рыбак. Формально он побывал чемпионом мира, но никаких радостей от чемпионства не вкусил.

В начале 2000-х годов первый средний вес (до 69,9 кг) несколько обмелел. Многочисленные звезды, выступавшие в нем, перешли в другие веса, а оставшиеся достаточно сильные бойцы не были так независимы в подборе соперников: отказывать Кармазину им было куда сложнее. У Романа появился шанс, которым он и воспользовался.

В апреле 2005-го Кармазин провел элиминатор за право драться за титул IBF с долговязым американским левшой Китом Холмсом. В первой половине боя он все пытался пристроиться к своему очень нестандартному противнику, а пристроившись, однозначно выиграл вторую половину и с ней весь бой, который, разумеется, проходил на чужой территории – в США.

И уже через три месяца он вышел на ринг против чемпиона – боксера из Уганды Кассима Оумы, осевшего в США. Бой проходил в Лас-Вегасе, где у африканца было куда больше сторонников в зале. Поединок начался очень здорово для Романа. В третьем раунде он дважды посылал Оуму на пол, сначала левым по печени, а затем правым прямым в голову. Твердолобый африканец сумел достоять до конца раунда, в четвертом пришел в себя, а в пятом и шестом дал настоящий бой. Роман сумел остановить его порыв в последующих раундах и безоговорочно выиграл поединок, с чем не стали спорить даже представители Оумы.

В том, что Кармазин выиграл эти бои, только его собственная заслуга, но для того, чтобы его до них допустили, сильно постарался Дон Кинг, с которым Кармазин заключил контракт. Это сотрудничество принесло Роману титул, но почти не принесло денег. В этом он повторил судьбу очень многих. Впрочем, виноват здесь был не только Дон. Я с ним неплохо знаком, и он мне много раз говорил одно и то же:

«Послушай, а что я могу сделать? В Америке Роман чужой. К нему хорошо относятся, очень уважают, но он чужой, и кассы на нем не сделаешь. А в России он, по-моему, никому не нужен. Я сто раз предлагал его бои самым разным вашим телеканалам и требовал далеко не запредельные деньги, но мне либо говорили nyet, либо вообще ничего не говорили».

Иногда Кинг после этого пускался в недоуменные рассуждения о том, что же это мы за люди такие, ведь, будь Роман американцем, у него не было бы никаких проблем с показом его боев по телевидению. Ведь он не только хороший, но и зрелищный боксер. (Справедливости ради нужно отметить, что разговоры эти шли в основном позже, когда Роман уже потерял титул.)

С организацией первой защиты у Кармазина вышли кое-какие проблемы, и бой состоялся только в июле 2006 года. Соперником его стал бывший абсолютный чемпион мира в категории до 66,7 кг американец Кори Спинкс – боксер безударный, но быстрый и верткий, как угорь.

Кармазин мог выиграть тот бой. Один судья даже поставил ничейные очки, а двое других отдали победу Спинксу со счетом всего лишь 115–113. Но Роман его не выиграл. Это был тот самый случай, о котором говорят «чуть-чуть не хватило», но эти «чуть-чуть» вмещают в себя всю пропасть между победой и поражением.

Наверное, сыграло свою роль то, что у Кармазина никогда не было противников даже отдаленно напоминавших Спинкса. Может быть, команда Романа не слишком верно тактически просчитала этот бой. Но, думаю, главную роль здесь сыграло то, что Кармазину элементарно очень нужны были деньги. Просто на жизнь. И понимание того, насколько сильно зависит его финансовое благосостояние от этого боя, вызывало волнение, которое и близко не вызывал сам соперник.

А тут еще один московский коммерсант звонил ему накануне боя миллион раз и бесконечно дергал за нервы, торгуясь до последнего по поводу мелкого рекламного контракта. Уже после боя Роман узнал, что этому коммерсанту, выполнявшему роль посредника, досталось значительно больше денег, чем ему самому, но пенять было не на что: никаких норм, кроме этических, тот не нарушил. Просто воспользовался горячкой перед боем. Лекция на тему «Жадность хуже, чем холера, жадность губит флибустьера» здесь не поможет. Тем более что флибустьер – и вообще, и данный конкретный – считает, что бабло побеждает зло. При этом злом считается исключительно то, что лежит между ним и баблом.

Боюсь, такой взгляд на вещи сильно отличается от версии Христа, но богу богово, а коммерсанту коммерсантово. Боксеру, по этой логике, видимо, боксерово. В случае с Кармазиным и его чемпионством это означало почти ничего.

Поражение от Спинкса не перечеркнуло карьеру Кармазина. По общему мнению, у него оставался шанс вернуть титул и, следовательно, у него появился еще один последний шанс, и казалось, он его не упустит.

В начале января 2007 года он сам поздравил себя с Новым годом, нокаутировав в четвертом раунде довольно сильного боксера Джеймса Обеде Тоуни. Перед этим нынешний чемпион мира по версии IBF в категории до 76,2 кг канадский румын Лучан Буте сделал это лишь в восьмом. Следующий бой Кармазина состоялся 23 ноября того же года, и это был элиминатор за право драться с чемпионом мира по версии WBA в категории до 69,9 кг. Соперником его был бывший, причем недавно бывший, двукратный чемпион мира мексиканец Алехандро Гарсиа.

Поединок состоялся в Лос-Анджелесе на андеркарде супербоя между Рикардо Майоргой и Фернандо Варгасом. Я там был и навсегда запомню эту поездку как одну из самых приятных за всю жизнь. Осень в Калифорнии – это как хорошее лето у нас. Стоит отъехать от города, вдохнуть какой-то солено-хвойный воздух – и кажется, что ты уже в раю. Но пока я старался провести как можно больше времени с Романом и его менеджером Стивом Бэшем. Никакого беспокойства ни у кого не было. Единственной проблемой оказалось то, что Роман сделал вес на взвешивании со второй попытки, но это явно его не измотало.

Роман не просто победил Гарсию. Он порвал двукратного чемпиона мира вдоль и поперек за три раунда. Гарсиа после этой порки так никогда больше и не восстановился. Я уверен, что в тот день Кармазин легко победил бы и выступавших в главном бою Майоргу и Варгаса, и я был далеко не единственным среди журналистов и экспертов, кто так считал.

А на следующий день мы с Романом отправились далеко за город в один известный рыбный ресторан на берегу океана. По дороге купили какой-то фантастической клубники, несколько раз останавливали машину в полях. В тот год в Калифорнии было много лесных пожаров. Один из них мы видели. Он черной змеей прополз по склону обширного холма. В голове ее стоял мощный столб пламени, от которого шел другой столб – дыма, поднимавшийся в такое голубое небо, что казалось, на нем никогда не бывает облаков. Судя по всему, пожар уже локализовали, и он догорал. Мы ели клубнику и смотрели по сторонам. Ощущение наполненности жизнью было такое, какое бывает только в детстве: когда тебя и в зоопарк сводили, и мороженое купили, и на карусели покатали.

Потом мы доехали до рыбного ресторана, представлявшего собой какие-то избушки и уставленные столами лужайки между ними. В жизни не ел более вкусной рыбы. Мы наелись до отвала и поехали обратно, продолжая лопать никак не кончавшуюся клубнику. Казалось, что этому празднику жизни не будет конца.

Но до катастрофы в боксерской карьере Кармазина оставалось меньше двух месяцев. 19 января 2008 года Роман в нью-йоркском Мэдисон-сквер-гарден вышел против Алекса Бунемы из Конго, предпочитающего жить в Мемфисе, штат Теннесси.

Проводить бой с интервалом меньше двух месяцев было безумием. Двойным безумием было делать это уже будучи официальным претендентом на титул, но Роману позарез были нужны деньги. Не для того, чтобы поменять хорошую машину на самую лучшую, а просто на жизнь, очень скромную жизнь. Он сам попросил Дона Кинга сделать ему этот бой.

За несколько дней до поединка Роман заболел. Я позвонил тогда в Америку, и один из наших общих знакомых сказал, что дело плохо: Роман не только болен, но еще и спать перестал. Он мог отменить бой, но были нужны деньги.

В том бою Кармазин был не похож на себя. Он все-таки выигрывал по очкам после девяти раундов, но дело пахло бедой, и она пришла в десятом раунде, когда Бунема достал его длинным ударом справа, а затем еще и левым вдогонку. Роман встал, но африканец быстро добил его. Это было очень похоже на окончание боксерской карьеры, и казалось, что на этот раз Кармазин исчерпал все свои последние шансы.

Затем Кармазин не выходил на ринг одиннадцать месяцев.

20 декабря 2008 года он с большим перевесом по очкам обыграл очень уважаемого в Америке ветерана Бронко Маккарта, показав тем самым, что вернулся.

В марте 2009 года Роман в седьмом раунде нокаутировал американца Антвуна Эколса, хотя сам в пятом раунде побывал в нокдауне. А менее чем через два месяца после этого, в мае, в Чимкенте (Казахстан) он боксировал с бразильцем Луисом Аугусто Дос Сантосом, который отказался выходить на четвертый раунд.

Наконец, 8 января 2010 года Роман вышел против колумбийца Дионисио Миранды в элиминаторе за право встретиться с чемпионом мира по версии IBF в категории до 72,6 кг немцем Себастьяном Сильвестром.

И Роман, и Миранда находились в таком положении, когда проигрывать нельзя, и победил тот, чье отчаяние, видимо, было сильнее, – Кармазин. Но как победил! Из своих двадцати побед восемнадцать Миранда одержал нокаутом, и в третьем раунде он достал Романа ударом справа, так что создалось впечатление, что двадцать первая победа и девятнадцатый нокаут для него не за горами. Я и сейчас не могу понять, как Кармазин выстоял.

Дальше бой шел с переменным успехом, но в девятом раунде Миранда опять нанес мощнейший удар справа, и на этот раз Кармазин упал. Он быстро встал, но до конца раунда оставалось две минуты. Роман опять выстоял, и опять я не знаю, как он это сделал. Миранда выглядел лучше и в начале десятого раунда, но тут Кармазин стал периодически доставать его справа. Наконец, он достал его особенно плотно, а через паузу нанес еще один удар справа. Миранда упал, но поднялся. Тогда Кармазин почти в точности повторил свою комбинацию: нанес один удар справа, а через паузу – другой. На этот раз Миранда рухнул на спину, и рефери остановил бой, даже не открывая ему счет. Так Роман Кармазин получил право на бой с чемпионом мира Себастьяном Сильвестром.

Ну а дальше было совсем интересно. Российский истеблишмент всегда проявлял мало интереса к Кармазину. Роман всюду говорил, что представляет Россию, но Россия об одном из своих очень немногих чемпионов мира по профессиональному боксу как-то забывала. А тут…

Стивен Бэш, менеджер Кармазина, выиграл торги у промоутера Себастьяна Сильвестра фирмы Sauerland Event. Бой Романа должен был пройти в России, предположительно в Петербурге, где боксер живет. Однако российские коммерсанты, видимо, все свое бабло пустили на борьбу со злом, и на спонсорство такого матча денег не осталось. России Кармазин оказался не нужен.

Вообще, я, конечно, понимаю, что америкосы – все жлобы, а у нас все – чистые души, одна чище другой. Однако знаменитый американский тренер Фредди Роуч помогает Роману бесплатно, а американский парень Стивен Бэш, который вроде как боксерский менеджер (а значит, по определению, грабитель), сделал для Кармазина больше, чем вся щедрая душой Россия вместе взятая. Это он в него верил, когда не верил уже никто. Это он вкладывал в него деньги, когда никто не вкладывал. Это он дал Роману три его последних шанса из четырех. И все это без всякого интереса для себя. Не сомневаюсь, что свои деньги Бэш пока и близко не отбил. Но он не может вечно воевать в одиночку. На этот раз ему понадобилась помощь, которая, как обычно, не пришла.

В общем, Бэш зря выигрывал торги. Бой все равно теперь пройдет в Германии, а судейство там… ну, как бы это сказать… Понимаете, совесть ведь не мочевой пузырь, она лопнуть не может. Особенно судейская. Теперь Роману для победы нужен нокаут или надо очень убедительно выиграть хотя бы девять-десять раундов из двенадцати, чтобы дали победу в семи, а с таким мастеровитым, хоть и несколько однообразным боксером, как Сильвестр, это будет крайне сложно.

Так что, если Роман проиграет главный бой в своей жизни, не нам его корить. Мы ровным счетом ничего для него не сделали, чтобы иметь на это право. Слава богу, хотя бы нашелся телеканал – РЕН ТВ, который покажет бой Сильвестр – Кармазин в прямом эфире.

Ну а если Роман победит, то не надо запоздало пищать «ур-р-ря!!!» и махать флагами. Флаг Роман поднимет тоже без нас, так как это будет только его победа.

Бой Кармазина с Сильвестром закончился вничью, и это был вполне справедливый результат, так что зря я «гнал» на судей. А Роман лишний раз доказал, что он – человек вечного последнего шанса. Хотя до боя это казалось невероятным, но вполне возможно, что он еще раз будет драться за титул. Все-таки Роман должен догнать этот трамвай. Я в него верю.

Как я стал посредником между Доном Кингом и Романом Кармазиным

11.06.2007, Катовице

Ну, здесь вся предыстория вопроса подробно изложена в начале статьи, к чему мне добавить практически нечего.

Чуть больше недели назад автору этих строк позвонил представитель Дона Кинга, с которым мы несколько раз встречались в Америке и Германии. Этот представитель сообщил, что знаменитый промоутер хотел бы встретиться со мной для того, чтобы высказать в интервью для «СЭ» свою точку зрения по поводу тлеющего конфликта с экс-чемпионом мира в категории до 69,9 кг россиянином Романом Кармазиным, у которого с Кингом контракт. Более того, мне, по сути, предлагалось выступить в роли вольнонаемного посредника между Кингом и нашим боксером. Все это было абсолютно неожиданно, как и место нашей встречи – в Польше, где 9 июня должен был состояться турнир, одним из организаторов которого был все тот же Дон.

Немного ошалев от перспективы попробовать себя на дипломатическом поприще, я спешно собрался в дорогу и оказался в Катовице. Дона, правда, в отеле поначалу не застал, так как он в этот момент был на экскурсии в Освенциме.

Встретились мы за обедом. Дон сидел какой-то подавленный, время от времени выключался из общего разговора и смотрел в сторону. Впрочем, вся группа, с которой он был в Освенциме, пребывала в похожем состоянии. Неожиданно Дон стал рассказывать о политическом раскладе накануне и в начале Второй мировой войны. С большим знанием дела, надо сказать, что не слишком удивило, так как мне уже приходилось убеждаться в том, что круг его интересов очень широк, и что он часто обнаруживает познания в совершенно неожиданных областях.

Когда обед был закончен, мы поднялись в его номер на 27-м этаже, и Дон сел на фоне широкого панорамного окна. Вид из него открывался хоть куда: предгрозовое, поистине апокалиптическое небо, а внизу вполне советский, безмерно скучный социалистический пейзаж, где явным диссонансом выглядели несколько чисто польских зданий. Смотрелось все это диковато, но, представьте, интересно.

В сущности, это не я интервьюировал Кинга; он сам себя интервьюировал в моем присутствии, а я почти целиком доверился его потоку сознания, ограничивая свое участие лишь тем, что временами пытался этот поток хоть как-то структурировать. Зачем было мешать Дону? В конце концов, обращался он не столько ко мне, сколько к Роману Кармазину, а я был лишь чем-то вроде радиопередатчика, с помощью которого он отправлял свою шифровку. Так что свое мнение обо всем сказанном выскажу чуть позже. А пока постарайтесь разобраться вместе со мной в том, что в этой шифровке было изложено.

– Что вы говорите? Роман Кармазин мало заработал денег? Да вы вспомните, как он стал чемпионом мира. Мне пришлось немало поработать, чтобы заключить для него контракты на соответствующие бои. И прежде всего – на элиминатор (бой за право драться с чемпионом мира) с Китом Холмсом, так как никто не горел желанием встречаться с таким сильным бойцом, как Кармазин, на ринге. Где-то еще, в ресторане скажем, пожалуйста, но не на ринге. Ну а потом я добился боя с Кассимом Оумой, которому принадлежал титул IBF в категории до 69,9 кг, – этот титул Роман у него в итоге и отобрал.

Кроме того, мне надо было соответствующим образом преподнести Романа широкой американской публике, которая его совершенно не знала. Показать ей, какой он замечательный боксер и человек. Вы же сами с ним давно знакомы и знаете, что так оно и есть. Он замечательный парень. И Роман сделал свою часть работы, без которой не было бы ничего: он выиграл эти бои.