Третья девушка Кристи Агата

Глава 10

— Выпейте это, — произнес голос.

Норму сотрясала дрожь, а перед глазами была какая-то пелена. Голос снова приказал: «Выпейте это». Она послушно глотнула и поперхнулась.

— Очень.., очень крепко, — пробормотала она, задохнувшись.

— Ничего. Зато сейчас вам станет легче. Только не двигайтесь, сидите тихо.

Тошнота и головокружение действительно вскоре исчезли, она почувствовала, как к ее щекам прилила кровь и унялась дрожь. Наконец ей удалось посмотреть вокруг осмысленным взглядом. До этой минуты страх и ужас владели ею, только они одни, но она поняла, что бояться вроде бы нечего. То, что она увидела, показалось ей смутно знакомым, будто она в этой комнате уже бывала. Письменный стол, кушетка, кресло, стул, стетоскоп[38] на тумбочке и какой-то аппарат, кажется, для проверки зрения, решила она. Затем она перевела взгляд на того, кто с ней говорил. На мужчину, который приказал ей выпить эту жгучую гадость.

Она увидела человека лет тридцати трех, рыжего, с некрасивым, но симпатичным лицом — из тех, которые называют грубоватыми, но интересными. Он успокаивающе кивнул ей.

— Ну что, пришли в себя?

— Кажется.., по-моему.., да. Я.., вы.., что произошло?

— Вы не помните?

— Машина. Я.., она неслась на меня.., прямо на меня… — Она поглядела на него. — Меня сбила машина.

— Нет, не сбила. — Он покачал головой. — Я помешал.

— Вы?

— Ну да, вы ведь вышли на середину улицы, и на вас мчался автомобиль. Я еле успел оттащить вас в сторону. Почему вы вдруг кинулись под машину?

— Не помню… Я.., наверное, я задумалась.

— «Ягуар» летел явно превышая скорость, а по встречной полосе ехал автобус. «Ягуар» не пытался вас сбить? Нарочно сбить?

— Я.., нет, нет, я уверена, что нет. То есть.., я…

— Ну, а я было подумал… Возможно, что-то другое?

— О чем вы?

— О том, что вы сознательно это сделали.

— Что значит — сознательно?

— В общем, я подумал, а не хотели ли вы покончить с собой? — И добавил небрежно:

— Так как же?

— Я?.. Нет.., то есть.., конечно нет.

— Если да, то способ вы выбрали не самый лучший. — Его тон слегка изменился. — Но послушайте, что-то ведь вы должны помнить.

Ее снова начала бить дрожь.

— Я думала.., я думала, все сразу кончится. Я думала…

— Так, значит, вы все-таки хотели покончить с собой? Но почему? Мне вы можете все рассказать. Личные проблемы? Это, конечно, штука скверная. Весь свет сразу становится не мил, и с отчаянием думаешь, что уж тогда-то он наверняка пожалеет! Но он не пожалеет, можете не сомневаться. Люди не любят жалеть или чувствовать себя в чем-то виноватыми. И ваш возлюбленный, скорее всего, сказал бы: «Я всегда чувствовал, что она ненормальная. Пожалуй, это самый лучший выход для нее». Обязательно вспомните об этом, когда вам вновь придет охота кидаться под «ягуар». И потом, вы ведь и «ягуару» создадите проблемы, это тоже надо учитывать. Так в чем же дело? Ваш дружок вас бросил?

— Нет, — сказала Норма. — Вовсе нет. Как раз наоборот. — И неожиданно добавила:

— Он хочет, чтобы мы поженились.

— Но это же не причина бросаться под «ягуар».

— Нет, конечно. Я это сделала потому… — Она умолкла.

— Лучше все-таки расскажите. Вам станет легче.

— Как я сюда попала? — спросила Норма.

— Я привез вас на такси. Судя по всему, вы отделались только синяками. Но вы были на грани обморока. Это от шока. Я спросил, где вы живете, но вы смотрели на меня так, словно не поняли ни единого моего слова. Начала собираться толпа. Я подозвал такси и привез вас сюда.

— Это.., это врачебный кабинет?

— Да. Это приемная, а я врач. Моя фамилия Стиллингфлит.

— Я не хочу показываться врачу! Я не хочу разговаривать с врачом! Я не…

— Успокойтесь. Прошу вас успокоиться. Вы уже десять минут как разговариваете с врачом. И чем же вам так не угодили врачи?

— Я боюсь. Я боюсь, что врач скажет…

— Послушайте, дорогая моя, вы же не просите, чтобы я вас проконсультировал. Считайте меня просто прохожим, который позволил себе вмешаться и избавить вас от гибели под колесами, или от переломов рук и ног, или от тяжелейших травм вроде сотрясения мозга или от чего-нибудь еще более неприятного — вы ведь могли на всю жизнь остаться калекой. Я уж не говорю о некоторых других деталях. В прежние времена за попытку наложить на себя руки вы могли угодить под суд. Сейчас тоже можете, если выяснится, что вы в сговоре с другим потенциальным самоубийцей. Ну вот, как видите, я предельно откровенен! А теперь откровенность, за откровенность — почему вы так боитесь врачей? Что они вам сделали?

— Ничего. Пока ничего. Но я боюсь, что они…

— Что они?

— Запрут меня.

Доктор Стиллингфлит поднял свои морковные брови и посмотрел на нее.

— Ну-ну, — сказал он, — У вас о врачах какие-то странные представления. Зачем бы мне вас запирать? Не хотите ли чаю? Или предпочтете легонький транквилизатор? Пурпурное сердце? Ваши сверстники и сверстницы охотно этим балуются. А вы пробовали?

Она покачала головой.

— Нет. Не.., не по-настоящему.

— Я вам не верю. Но в любом случае откуда такая тревога и безысходность? Вы же никаким психическим заболеванием не страдаете, верно? На мой взгляд, вы совершенно нормальны. А врачи вовсе не жаждут сажать людей под замок. Психиатрические клиники и так уж переполнены. Втиснуть туда кого-нибудь еще — очень непросто. По правде говоря, последнее время оттуда начали выписывать, точнее выпихивать даже тех, которых следовало бы там подержать еще. В стране просто не хватает психиатрических лечебниц для действительно больных. Ну, так как же, — продолжал он, — что вы предпочтете? Что-нибудь из моего шкафчика с тонизирующими лекарствами или испытанное старое средство — чашку крепкого чая?

— Я.., я бы выпила чаю, — сказала Норма.

— Индийский или китайский? Так ведь положено спрашивать? Однако не гарантирую, что у меня найдется китайский.

— Индийский мне нравится больше.

— Вот и отлично.

Он направился к двери, открыл ее и крикнул:

— Энни! Чаю для двоих. Вернувшись, он спросил:

— Ну а теперь уясните себе, барышня… Кстати, как вас зовут?

— Норма Ре… — она умолкла.

— А?

— Норма. Уэст.

— Так вот, мисс Уэст, пожалуйста, уясните себе, что я вас не лечу, что вы не обращались ко мне за медицинской помощью. Вы — жертва уличного происшествия, сформулируем это так. По-моему, вы именно это хотели — устроить уличное происшествие, что, впрочем, было довольно жестоко по отношению к водителю «ягуара».

— Сначала я хотела броситься с моста.

— Да? Вам бы пришлось убедиться, что это очень не просто. Нынешние мостостроители очень предусмотрительны, они все учитывают. Вам бы пришлось карабкаться на парапет, а это требует некоторой сноровки. Кто-нибудь непременно бы вас остановил. Но продолжу свой рассказ.

Я привез вас к себе, так как вы были в шоке и не могли сказать мне своего адреса. Да, кстати, где вы живете?

— У меня нет адреса… Я.., я нигде не живу.

— Интересно! — сказал доктор Стиллингфлит. — «Без определенного места жительства», как говорят в полиции. И как же вы устраиваетесь? Всю ночь просиживаете на набережной?

Она взглянула на него чуть настороженно.

— Я ведь мог бы сообщить о случившемся в полицию, но, поскольку совсем не обязан это делать, предпочел иную версию: что вы, увлекшись девичьими грезами, по рассеянности вышли на мостовую.

— Вы совсем не похожи на доктора, — заметила Норма.

— Правда? Собственно говоря, я действительно несколько разочаровался в том, чем мне приходится как практикующему врачу здесь, в Англии, заниматься, а потому я через две недели отбываю в Австралию. Из чего следует, что с моей стороны вам ничего не угрожает и вы можете без всякой опаски поведать мне, как из стен на вас бросаются розовые слоны, а деревья пытаются задушить своими ветками. Или что вы по глазам догадываетесь, в ком поселился дьявол. Короче, не стесняйтесь, выкладывайте все что хотите — я и пальцем не пошевелю. А если серьезно, то вы в полном порядке, это и есть мое мнение.

— По-моему, не совсем.

— Может, и не совсем, — любезно уступил доктор Стиллингфлит. — Но скажите, какие у вас основания так думать.

— Иногда я совершаю поступки, о которых потом ничего не помню. Или что-то рассказываю кому-то, они мне об этом напоминают, а я.., я ничего не помню…

— Но ведь отсюда вытекает только, что у вас очень плохая память.

— Вы не понимаете. Все это., очень дурно, это большой грех.

— Комплекс вины на почве чрезмерного увлечения религией? Интересно!

— Никакой религии… Одна только.., одна.., только ненависть.

В дверь, постучав, вошла пожилая женщина с подносом в руках. Она поставила поднос на письменный стол и удалилась.

— С сахаром? — осведомился доктор Стиллингфлит.

— Да, пожалуйста.

— Умница! После шока нужно есть побольше сладкого. — Он разлил чай по чашкам и передвинул сахарницу поближе к Норме. — Ну вот, — добавил он, садясь. — Так о чем мы говорили? А, о ненависти.

— Ведь правда, можно ненавидеть так, что хочется убить? По-настоящему?

— Конечно, можно, — весело ответил доктор Стиллингфлит. — Еще как можно. Но даже если действительно этого хочешь, еще не факт, что ты готов сделать это на самом деле. Человеческая психика снабжена тормозами, которые в нужный момент срабатывают.

— Вы говорите так, словно в таком желании нет ничего необычного, — сказала Норма с заметной досадой.

— Это свойственно всем людям. Дети испытывают подобные чувства чуть не каждый день. Обидятся, например, на мать или отца: «Вы злые, я вас ненавижу, я хочу, чтобы вы умерли!» Матерям обычно хватает благоразумия пропускать такие реплики мимо ушей. Подрастая, продолжаешь испытывать вспышки ненависти, но желания убить всерьез не возникает, слишком уж оно чревато всякими осложнениями. А если все-таки вы позволите себе совершить такое хлопотное и скверное деяние, то вас тут же упекут в тюрьму. А не сочинили ли вы все это для красного словца? — небрежно спросил он.

— Конечно нет! — Норма даже выпрямилась, ее глаза сверкнули гневом. — Конечно нет! Неужели я стала бы говорить такие вещи, если бы не чувствовала этого на самом деле?

— Почему бы нет? За некоторыми людьми такое водится. Рассказывают о себе всякие кошмарные небылицы и получают от этого удовольствие. — Он взял ее пустую чашку. — А теперь расскажите-ка мне все как есть. Кого вы ненавидите. За что ненавидите. Как хотели бы с ними расправиться.

— Любовь способна стать ненавистью!

— Прямо-таки цитата из романтической баллады. Но не забудьте, ненависть в свою очередь способна стать любовью. Срабатывает и так и эдак. И вы утверждаете, что возлюбленный тут ни при чем? «Он был избранником твоим и изменил тебе!» Что-нибудь в этом духе.

— Да нет же! Совсем нет. Это.., это моя мачеха.

— А-а! Значит, злая и жестокая мачеха. Оставьте. Вы уже взрослая и можете от нее сбежать. Да и что она вам сделала — помимо того, что вышла замуж за вашего отца? Вы и его ненавидите? Или так обожаете, что ни с кем не хотите его делить?

— Ничего подобного. Ну, ни капельки. Когда-то я его любила. Ужасно любила. Он был.., он был.., я верила, что он замечательный.

— Послушайте меня внимательно! Я хочу кое-что вам предложить. Видите эту дверь?

Норма обернулась и с недоумением посмотрела на дверь.

— Нормальная дверь, верно? Не заперта. Легко открывается и закрывается — никаких хитрых замков. Можете сами удостовериться. Вы ведь видели, как моя экономка вошла и вышла? Никаких фокусов. Ну-ну, что же вы сидите!

Норма встала, неуверенно пошла к двери и открыла ее. Потом вопросительно посмотрела на него.

— Отлично. Что вы видите за ней? Самую обычную прихожую, которую не мешало бы отремонтировать, но я ведь уезжаю в Австралию. Теперь идите к входной двери, откройте ее — тоже проще простого. Спуститесь на тротуар и убедитесь, что вы абсолютно свободны, что никто не думал вас запирать. И когда убедитесь, что вольны уйти отсюда в любую минуту, можете вернуться, сесть вон в то удобное кресло и все мне рассказать. После чего я облагодетельствую вас своим неоценимым советом, которому вы вовсе не обязаны следовать, — ободряюще закончил он. — Люди редко следуют чужим советам, но почему бы вам его не выслушать? Ну, договорились?

Норма медленно двинулась к открытой двери, неверной походкой вышла действительно в самую обычную прихожую, отодвинула незатейливую задвижку — все соответствовало словам доктора. Она спустилась по ступенькам на тротуар и оказалась на улице, застроенной солидными, но ничем не примечательными домами. Она остановилась, не подозревая, что доктор Стиллингфлит следит за ней сквозь тюлевую занавеску. Постояв пару минут, она вдруг с неожиданной решимостью повернулась и пошла назад.

— Все в порядке? — спросил доктор Стиллингфлит, когда она снова вошла в кабинет. — Убедились, что я играю по-честному?

Она кивнула.

— Вот и прекрасно. А теперь присаживайтесь. Располагайтесь поудобнее. Вы курите?

— Я.., ну…

— Только с марихуаной? Так? Отвечать не обязательно.

— Конечно нет! Ничем таким я не пользуюсь!

— Ну уж и «конечно нет!». Однако пациентам следует верить. Ладно, расскажите мне о себе.

— Я.., я не знаю. Рассказывать ведь, в сущности, нечего. А на кушетку разве мне ложиться не надо?

— Ваши сны и ассоциации меня не слишком интересуют, оставим это психоаналитикам. Я просто хотел кое что уяснить. Ну, вы понимаете. Где вы жили в детстве — в городе или за городом? Есть у вас братья и сестры или вы были единственным ребенком? И так далее. Когда умерла ваша мать, для вас это было большое горе?

— Конечно! — воскликнула Норма с негодованием.

— Вы слишком уж любите слово «конечно», мисс Уэст. Да, кстати, Уэст ведь не ваша настоящая фамилия? Но не важно. Настоящая меня не интересует. Называйте себя хоть Уэст, хоть Бэст, хоть Лэст, мне все едино. Но что было после смерти вашей матери?

— Она еще задолго до смерти постоянно болела. И часто лежала в больницах, а я жила у тети в Девоншире, она была очень старенькой. То есть вообще-то она мне не тетя, а мамина двоюродная сестра. Ну, а потом, примерно полгода назад, вернулся отец. Это.., это было как чудо! — Ее лицо внезапно словно озарилось, и она не заметила быстрого проницательного взгляда, который бросил на нее доктор, слушавший ее как будто даже не очень внимательно. — Понимаете, я ведь его почти не помнила. Уехал он, когда мне было около пяти. И я никак не думала, что когда-нибудь снова его увижу. Мама о нем говорила редко. По-моему, она вначале надеялась, что он оставит ту женщину и вернется к ней.

— Ту женщину?

— Да. Он уехал с какой-то женщиной. С очень плохой женщиной, это мамины слова. Она всегда так о ней говорила.., со злостью. И об отце тоже, но я про себя думала, что, может быть.., может быть, папа вовсе и не такой плохой, как ей кажется, а во всем виновата та женщина.

— Он женился на ней?

— Нет. Мама сказала, что никогда не даст отцу развода. Она принадлежала к.., к.., как это говорится? — к высокой церкви? Понимаете, она была, ну, почти католичкой по своим взглядам. И не признавала разводов.

— Но отец и та женщина продолжали жить вместе? Как кстати ее звали? Или это тоже тайна?

— Фамилии я не помню. — Норма покачала головой. — Нет, по-моему, они довольно быстро расстались… Видите ли, мне обо всем этом вообще мало что известно. Они уехали в Южную Африку, но, кажется, вскоре поссорились и расстались — я так думаю, потому что тогда-то мама и сказала, что папа, наверное, вернется к нам. Но он не вернулся. И даже не писал. Даже мне не писал. Только открытки на Рождество и присылал всякие подарки. Каждый год.

— Он вас любил?

— Не знаю. Откуда же мне знать? Никто о нем при мне даже не упоминал. Кроме дяди Саймона, его брата, понимаете? У него была контора в Сити, и он очень сердился, что отец взял и бросил на него все дела. Он говорил, что отец всегда был таким: ни к чему серьезно не относился, ни на чем не мог остановиться. Но еще он говорил, что отец совсем неплохой человек, просто слабовольный. Правда, дядю Саймона я видела редко. Все больше маминых знакомых. Очень скучных. И моя жизнь была ужасно скучной. Поэтому возвращение отца было для меня настоящим чудом. Я так его ждала. Я изо всех сил старалась вспомнить о нем побольше. Ну, понимаете, что он мне говорил, в какие игры со мной играл. Вспоминала, как он все время меня смешил. Я пыталась отыскать его фотографии, какие-нибудь старые снимки. Но ни одного не нашла. Наверное, мама все их порвала и выбросила.

— Значит, она испытывала к нему ненависть?

— Мне кажется, не к нему, а к Луизе.

— К Луизе?

Он заметил, что она чуть-чуть напряглась.

— Не помню. Я же вам сказала, что не помню никаких имен.

— Да это и не важно. Вы ведь имели в виду женщину, с которой бежал ваш отец?

— Да. Мама говорила, что она пила, принимала наркотики и наверняка плохо кончит.

— И мамино предсказание сбылось?

— Ничего я не знаю. — Возбуждение Нормы росло. — Для чего вы меня расспрашиваете? Я ничего о ней не знаю! Ничего о ней не слышала с тех пор. Совсем про нее забыла, пока вы не напомнили. Говорю же вам, я ничего не знаю!

— Ну, хорошо, хорошо, — сказал доктор Стиллингфлит. — Не надо так волноваться. Оставим прошлое, если вам не хочется о нем вспоминать. Подумаем о будущем. Что вы намерены предпринять сейчас?

— Не знаю. — Норма судорожно вздохнула. — Идти мне некуда. Я не могу… И лучше бы.., нет, конечно, лучше бы.., сразу со всем кончить.., только…

— Только второй раз вы не сможете, верно? И будет очень глупо, моя милая, если вы все-таки попытаетесь, уж поверьте мне. Так, значит, идти вам некуда, довериться некому. Ну а деньги у вас есть?

— Да. У меня есть счет в банке, и отец каждый квартал вносит на него какую-то сумму.., но, не знаю… Быть может, они меня уже ищут. А я не хочу, чтобы меня нашли.

— Это нетрудно устроить. Тут я вам могу помочь. Есть одно заведение с очень пышным названием — Кенуэй-Корт, хотя там все довольно скромно. Своего рода санаторий для тех, кому надо оправиться после болезни, там людям обеспечивают полный покой. Там нет ни врачей, ни сторожей и, ручаюсь вам, под замком там никого не держат. Уйти можете в любую минуту. Можете завтракать в постели, можете вообще лежать весь день, если захотите. Отдохните как следует, а я как-нибудь заеду к вам, и мы вместе кое в чем разберемся. Ну как, подходит? Вы согласны?

Норма посмотрела на него. Пристально, без всякого выражения. Потом кивнула.

Ближе к вечеру доктор Стиллингфлит позвонил по телефону.

— Операция «Похищение» увенчалась полным успехом, — сказал он. — Она в Кенуэй-Корте. Отправилась покорно, как агнец на заклание. Пока почти ничего не могу сказать… Девочка накачана наркотиками. Насколько могу судить, и «пурпурные сердечки», и «бомбы грез», и, возможно, ЛСД.

Причем употребляет уже длительное время. Отрицает все начисто.., но я не стал бы ей особенно доверять… Некоторое время он слушал.

— Нет, этого не знаю! И потом.., необходима предельная осторожность. Чуть что — она сразу в испуг… Да, чего-то очень боится или изображает, что боится… Пока еще не знаю. Не могу сказать. Не забывайте, с теми, кто принимает наркотики, ни в чем нельзя быть уверенным. И полностью полагаться на их слова тоже нельзя. Пока все, и я не хочу ее вспугнуть… Детская закомплексованность из-за фактического отсутствия отца. По-моему, не очень любила мать. Та, судя по всему, была тяжелой женщиной — тип добродетельной страдалицы. Похоже, когда-то отец был довольно легкомысленным малым и не выдержал тяжести брачных уз. Имя Луиза вам ничего не говорит?.. Ее оно как будто пугает. Думаю, это первый в ее жизни объект для ненависти. Отняла папу, когда девочке было пять лет. Дети в этом возрасте мало что понимают, но чутко реагируют на тех, кто причинил им боль. Отца она с тех пор до самого последнего времени не видела ни разу. По-моему, лелеяла мечту, что они с отцом станут лучшими друзьями. И.., сплошное разочарование. Отец вернулся, но с новой женой — молодой и привлекательной. Кстати, ее имя не Луиза?.. Да нет же, я просто поинтересовался. Я ведь предлагаю вам всего лишь очень приблизительный набросок, так сказать, общую картину.

Голос на другом конце провода резко перебил:

— Что вы сказали? Повторите, пожалуйста!

— Я сказал, что предлагаю вам очень приблизительный набросок…

Собеседник доктора ничего не ответил, и тот продолжил:

— Да, кстати, вас может заинтересовать один факт. Она сделала попытку покончить с собой. Весьма неуклюжую попытку. Вас это удивляет?.. Ах, не удивляет… Она бросилась под «ягуар», который несся с огромной скоростью… Я едва успел ее оттащить… Да, все было внезапно, но, кажется, осознанно… Она и не отрицала. Классическая фраза: «Чтобы сразу со всем покончить».

Он выслушал еще одну порцию нетерпеливых вопросов, потом ответил:

— Не знаю. Пока у меня нет уверенности… Картина, впрочем, уже достаточно ясная: девушка нервная, с расстроенной психикой, в крайне возбужденном состоянии… Из-за наркотиков, причем разных наркотиков. Нет, каких именно, я не знаю. Их теперь десятки, и каждый действует по-своему. Одни — на сознание, другие — на память, третьи — вызывают агрессивность, четвертые — растерянность или отупение… Нет, трудность в том, чтобы отличить ее подлинные реакции от тех, что вызваны наркотиками. Понимаете, возможны два варианта. Либо она и в самом деле неуравновешенна, подвержена депрессиям и тяге к самоубийству, либо все это игра, затеянная с целью создать о себе совершенно превратное представление. Если последнее — то все это она проделывает весьма ловко. Хотя есть и неувязки. Вот и думайте, кто она на самом деле? Талантливая актриска, недурно сыгравшая свою роль, или психически неуравновешенная кандидатка в самоубийцы?.. Возможно, нет… Ну в какой-то степени возможно и то и другое… Что вы говорите?.. «Ягуар»?.. Да, явно с превышением скорости… Думаете, может, вовсе и не самоубийство? Хотели сбить? — Доктор Стиллингфлит задумался. — Трудно сказать, — медленно произнес он. — Да нет, не исключаю. Нет, не исключаю. Просто я об этом как-то не очень задумывался. Видимо, это действительно возможно. Тоже так считаете? Уверен, что узнаю от нее побольше. Она мне почти доверяет, — но лишь пока я не начинаю торопить события — тут же ощетинивается, и тогда из нее ничего не вытянешь. Буду приручать дальше и тогда, думаю, все расскажет. Если, конечно, не актриса. А возможно, и сама захочет все рассказать, может, еще придется и сдерживать. А пока чего-то очень боится… Если же морочит голову, нужно будет выяснить, с какой целью морочит. Во всяком случае, сейчас она в Кенуэй-Корте и, думаю, пока будет там. Пару дней, пожалуй, за ней следует присмотреть. Если все же надумает уйти? Тогда следует кого-нибудь отправить за ней, кого она не знает, конечно.

Глава 11

Эндрю Рестарик выписывал чек, слегка морщась. Кабинет у него был большой, великолепно обставленный в обычном стиле преуспевающих дельцов. Мебель и все прочее здесь остались от его брата, и Эндрю Рестарик почти ничего менять не стал, только убрал две картины, а на их место повесил собственный портрет, который привез из загородного дома, а также вид Столовой горы[39]. Эндрю Рестарику было под пятьдесят, и он начинал грузнеть. Однако по сравнению с человеком на пятнадцать лет моложе, который смотрел с портрета над его столом, он изменился относительно мало: тот же тяжелый подбородок, те же плотно сжатые губы и чуть приподнятые насмешливые брови. Он был человеком не слишком яркой внешности, скорее даже заурядной, а в эту минуту к тому же и далеко не счастливый. В дверях кабинета возникла секретарша. Он вопросительно посмотрел на нее, но она подошла вплотную к столу, прежде чем сказать:

— Какой-то мосье Эркюль Пуаро. Настаивает, что вы назначили ему встречу, хотя у меня нигде не записано.

— Мосье Эркюль Пуаро? — Имя показалось ему знакомым, но в связи с чем, он вспомнить не смог и только пожал плечами. — Представления не имею, хотя фамилию где-то слышал. Как он выглядит?

— Низенький. Иностранец, француз, по-моему. С необыкновенными усами.

— Ах да! Мэри именно так его и описала. Он нанес визит старику Родди. Но я никакой встречи ему не назначал.

— По его словам, вы ему написали.

— Абсолютно не помню, даже если и написал. Может быть, Мэри… Ну да не важно. Пригласите его сюда. Пожалуй, следует разобраться.

Через полминуты Клодия Риис-Холленд вернулась, пропуская вперед себя низенького человека с яйцеобразной головой, огромными усами, обутого в узкие лакированные туфли и лучащегося тихим самодовольством — все точно соответствовало рассказу его жены.

— Мосье Эркюль Пуаро, — представила Клодия и вышла, а посетитель направился к письменному столу, из-за которого уже вставал Эндрю Рестарик.

— Мосье Рестарик? Эркюль Пуаро к вашим услугам.

— Да-да. Жена говорила, что вы навестили нас.., вернее, моего дядю. Чем могу служить?

— Я прибыл по вашей просьбе, изложенной в вашем же письме.

— В каком письме? Я вам не писал, мосье Пуаро.

Пуаро посмотрел на него с недоумением, затем вынул из кармана лист, развернул его, пробежал взглядом и с поклоном протянул через стол.

— Убедитесь сами, мосье.

Рестарик уставился на письмо. Оно было напечатано на бланке его собственной фирмы, внизу стояла его подпись.

«Уважаемый мосье Пуаро!

Я был бы вам крайне признателен, если бы вы посетили меня по вышеуказанному адресу в любое удобное для вас время. Согласно словам моей жены, а также справкам, которые я навел, вы пользуетесь репутацией человека, на которого во всем можно положиться. А посему я хотел бы просить вас взяться за одно непростое и весьма щекотливое дело.

Искренне ваш,

Эндрю Рестарик».

— Когда вы его получили? — резко спросил Рестарик.

— Сегодня утром. Поскольку в настоящий момент я абсолютно ничем не занят, то сразу и приехал.

— Я ничего не понимаю, мосье Пуаро. Я этого письма не писал.

— Не писали?

— Нет. И подпись это не моя. Вот посмотрите сами. — Он обвел взглядом стол в поисках образчика своей подписи и, не найдя, протянул Пуаро чековую книжку, в которой только что расписался. — Видите? Совсем другая.

— Поразительно, — сказал Пуаро. — Просто поразительно. Кто же тогда написал письмо?

— Я и сам хотел бы знать.

— А ваша супруга.., простите.., не могла?..

— Нет-нет. С какой стати? Да и зачем бы Мэри расписываться за меня? И в любом случае она рассказала бы мне, предупредила о вашем визите.

— Значит, у вас нет никакого представления о том, кто мог бы отправить мне это письмо?

— Ни малейшего.

— И вы не знаете, о каком деле идет речь, ради которого вы якобы хотели заручиться моими услугами?

— Ну откуда же мне знать?

— Прошу прощения, — сказал мосье Пуаро, — но вы не дочитали письма. Там после подписи есть еще маленький постскриптум.

Рестарик перевернул лист и прочел на обратной стороне машинописные строчки: «Дело, о котором я хотел бы посоветоваться с вами, касается моей дочери Нормы».

Рестарик переменился в лице, его брови сдвинулись.

— А, вот что! Но откуда же… Кто стал бы вмешиваться?.. Кому об этом может быть известно?

— Не уловка ли это, чтобы надоумить вас обратиться ко мне? Какой-нибудь ваш друг из самых лучших побуждений? Вы действительно не представляете себе, кто может быть автором письма?

— Не представляю.

— И у вас нет никаких неприятностей по поводу вашей дочери? По поводу Нормы. Рестарик сказал медленно: