Крысолов Уланов Андрей

Следом память сдала Диего карту стычки в переулке: ночь, стук дождя, один убийца скорчился у стены в напрасной попытке запихнуть назад содержимое распоротого брюха, труп второго распластался в луже, а еще двое растворились в темноте, Князь Ночи укрыл своих псов плащом. И в переулке остались только Диего, не получивший ни царапины в скоротечной схватке, и Васко Муэрия с порцией свинца под сердцем.

«Главное – не позволь им убить себя так же глупо!»

Что ж, эту просьбу ему выполнять удается… пока.

Раскона вдруг понял, что их путешествие по Белому дворцу продолжается не меньше пяти минут и за это время они довольно сильно удалились от центральной части здания – в которой, как считалось, не смыкает глаз на благо родины Их Сиятельство герцог Нуарийский. Коридоры становились все уже, с дверей пропали вычурные завитушки…

– Далеко еще?

Ги Морра не удостоил его ответом, даже не обернулся – и Диего взялся за эфес, словно придерживая шпагу.

– Нет.

Снова лестница, на этот раз узкая, винтовая. На такой удобно держать оборону – сколько бы ни было нападавших, драться будет лишь первый, остальные даже пистолеты в ход пустить не смогут. Да и со шпагой тут не очень развернешься, больше подошло бы что-нибудь короткое. Свет – не обычные факелы, а свечи голубого пламени. Копоти от них нет, и гаснут они разом, стоит лишь сказать Слово Освобождения – а в темноте с легкостью можно будет протанцевать Аркольский балет.[5] А может, и танцевать не придется. Просто из этих железных, с множеством круглых отверстий ступеней вдруг вырастут шипы, и те, кто поднимался по этой лестнице, разом пожалеют, что вообще родились.

Если это ловушка… ход был бы изящный, признал Раскона. Правда, ги Карталь уверен, что заговор полностью разгромлен. Однако всеведенье – достоинство лишь Великого Огня, никак не главы казначейства, полагать иное было бы ересью. Кого-то могли не выдать даже при магическом допросе и под пытками. Мог вернуться кто-то из бежавших за границу. И потом, у заговорщиков были друзья, родственники, в числе которых вполне могли найтись не только жаждущие мести глупцы, но и люди похитрее. Например, этот ги Морра. Кажется, Аугусто Саваль, тот, что положил трех стражников, пытаясь прорубиться из окруженного дома, приходился кузеном кому-то из ги Морра. Ну и, наконец, всегда остается золото, лучшая на свете магия, ибо не придумано заклятья, действующего на людей вернее звона монет.

Право же, подумал Диего, очень жаль, что у меня при себе нет чего-нибудь короткого и…

Лестница закончилась, желтый камзол неожиданно юркнул в сторону и тан едва не уткнулся носом в оскаленную пасть полковой эмблемы на перевязи гвардейца-валхака.

…вроде кордов на поясе этого громилы.

– Хто и пошто?

Поскольку ги Морра и на этот раз медлил с ответом, Диего решил проявить инициативу.

– Тан Раскона, – протянул он гвардейцу зеленый листок, – по личному приглашению Его Сиятельства.

Наклонившись, валхак принялся изучать печать, затем вновь выпрямился и смерил тана взглядом, явственно говорившим: «Ходют тут всякие… будь моя на то воля…»

Ответный взгляд Раскона ничуть не менее явно сообщал: «Как же я рад тебя видеть!»

Действительно, присутствие гвардейца развеивало все подозрения тана столь же основательно, как заклятье архимага – призраков низших уровней. Если желтый камзол имел шанс оказаться родичем заговорщиков, другом или просто подкупленным, то солдат личного полка Его Сиятельства – никогда. Полудикие горцы из «Нуарийских волков» признавали лишь одного господина.

– Идите же, – нервно произнес ги Морра. – Вас ждут, – и, видя, что Раскона колеблется, повысил голос: – За этой дверью. Шляпу отдайте мне.

«Так просто?!» – едва не выкрикнул вслух Диего. Один стражник, дверь – и ты попадаешь к самому могущественному – после юного короля, разумеется – человеку в государстве?!

– Идите!

«Раз-два-три-и-прочь напасти, слуги Темного, не сглазьте…» – бормотать этот детский оберег было, наверно, глупо, но ничего другого Раскона в этот миг не вспомнил. Он просто вдохнул, словно готовясь к прыжку в глубину, побольше воздуха, взялся за ручку двери – медную, в виде птичьей лапы и неожиданно теплую – и вошел.

Помещение, в котором он оказался, было на удивление мало. Четыре шага в ширину и от силы восемь – от двери до узкого шкафа рядом с окном. Похоже, меня завели в крыло для прислуги, успел подумать Раскона, ну а затем склонившийся над столом человек аккуратно положил перо рядом с чернильницей и поднял голову.

– Итак, – с легким сарказмом осведомился он, – это вы тот самый отличившийся юнец из казначейства, что жаждет обменять повышение в чине на пять минут беседы со мной?

До сегодняшнего дня Диего всего пять раз довелось видеть первого министра Высокого Двора. И потому сейчас ему потребовалось изрядное усилие, чтобы сопоставить образ роскошного вельможи, ослеплявшего всех вокруг блеском подсвеченных «искрами фей» бриллиантов, и человека в простом черном с серебром камзоле. Без пышного придворного парика и слоя пудры ги Леннек выглядел осунувшимся и на добрых пятнадцать лет старше.

– Ваше Сиятельство, тан… – начал Раскона – и осекся, заметив, как недовольно дрогнул позумент на плече.

– Не надо, – устало сказал герцог Нуарийский. – Если я начту тратить время на все полагающиеся церемонии, Иторен просуществует дней десять. А потом старая повозка разлетится в щепы. Садитесь.

Кресло было глубоким, с высокими подлокотниками. Опускаясь, Диего на миг оперся на них и едва не вскрикнул – черное лакированное дерево было выпачкано чем-то холодным и липким.

– Что сморщились, как мартышка? – заметил его гримасу герцог. – Покоробило сравнение нашей великой державы с дряхлой телегой?

– Нет, Ваше Сиятельство. Уверен, вы лучше других знаете, чем приходится управлять.

– Управлять?! Да вы изрядный шутник, тан Диего. Я лишь пытаюсь не дать королевству развалиться. Тут гвоздик забил, там веревочку подвязал. Но проблема в том, что мы не стоим на тихой улочке! Мы мчимся с бешеной скоростью, а дорога в камнях и ямах.

«И мы далеко не одни в этой гонке», – добавил про себя Раскона, одновременно пытаясь незаметно вытереть ладони о полу камзола. Получалось неважно, серебряная мишура лишь царапала кожу. «Рядом несутся другие – и каждый не упустит случая подкинуть лом в колесо… или дротик в спину».

– Итак, – снова произнес тан Франсиско ги Леннек, упираясь в подлокотник и с любопытством глядя на Диего, – чего же вы хотели просить именно у меня? Место при дворе? Денег? Отвечайте по возможности короче.

– Фрегат, Ваше Сиятельство! – выдохнул Диего.

«Вот и все, – подумал он. – Шаг сделан и осталось только пройти по этой дороге до конца».

– Так… – герцог провел пальцем по щеке, словно пытаясь утереть невидимую слезинку. – Похоже, коротким наш разговор не выйдет. Но, по крайней мере, удивить меня вы уже сумели.

Отвернувшись от гостя, он выудил из-под горы свитков несколько листов бумаги, сцепленных меж собой шнуром, положил их на стол и взялся за перо.

Шнур был цветной, вернее, разноцветный. Диего сумел различить желтую и серебристую нити, после чего логично предположил, что третья нить имеет медный оттенок. А значит, лежащий перед герцогом экстракт рожден в недрах родного казначейства. И почти наверняка повествует о прегрешениях некоего Диего Раскона, двадцати двух лет от роду, крови чистой, прямых родственных связей с еретиками не имеющего…

– Ги Карталь хорошего мнения о вас, – министр произнес эти слова с легким удивлением. – Редкий случай. Потому я и решил потратить на вас время. Жаль будет, если мы с ним ошиблись.

– Ваше Сиятельство, я наде… я уверен, что вам не придется сожалеть о своем решении.

– Уверены? – герцог наклонился чуть вперед. – Хорошо, если так. Что ж…

У Раскона вдруг пересохло во рту. Он попытался сглотнуть – и зашелся в приступе сухого, лающего кашля.

– Вы что, больны?

– Нет, Ваше Сиятельство, – выдавил Диего, – совершенно здоров!

Кончик пера в руке герцога проплыл над бумагой… замер…

– Ваша семья погибла от рук пиратов?

«Это здесь ни при чем! Прошлое осталось позади!» – крикнул Раскона… беззвучно. Кричать было нельзя.

– Да, Ваше Сиятельство. Бешбеши… воспользовавшись ненастьем на море, проскользнули мимо береговой охраны, высадились и пошли в глубокий рейд. – Герцог молчал, и Диего рискнул продолжить. – Наше поместье было почти в ста лигах от моря, и никто не думал, что пираты могут оказаться так далеко. Только эти бандиты…

Он вновь закашлялся – пить хотелось просто неимоверно, в горле словно развели костер.

– … эти бандиты оказались жадны и глупы, Ваше Сиятельство. Зашли далеко на сушу и не успели вернуться. Их нагнала конница, «жуки».

Вскоре после обеда. А когда он увидел это поле, был вечер. На-десятник, рыжий крепыш с длинными, как гномья борода, усами, точь-в-точь настоящий жук, взял его к себе в седло. «Пусть посмотрит! – велел офицер, может, ему станет легче, когда он увидит!» Пусть….

Это было пшеничное поле, вернее, два поля – дорога разделяла их, и бешбеши шли по ней, когда из-за леса вылетели конники. На галопе, с ходу разворачиваясь в линию, «крылышки жука» на плечах подняты, и ветер свистит в них, пронзительно, жутко. Мало кто способен, заслышав этот звук, удержать на месте сердце и печенку. Вот и в тот раз большая часть пиратов сразу бросилась в хлеба, в безнадежной попытке найти спасение среди желтых колосьев, лишь несколько десятков сгрудились на дороге в жалкое подобие каре. Этих скосили пули, всех разом, каждый «жук» имеет при себе карабин и четыре, а то и шесть пистолей. На тех же, кто убегал, пуль не тратили – длинные изогнутые мечи кавалеристов могли разрубить человека наискось, от плеча до пояса… или заставить череп расплескаться гнилым арбузом. Ну а тем, кто спасался от клинка, обнимаясь с землей – тем доставались подковы.

Все это Диего понял уже потом, когда линейка наставника начала вколачивать в его плечи азы военной науки. В тот вечер он просто смотрел с высоты седла на раскиданные по полю тела. Это было странно – умом он понимал, он уже был достаточно взрослый, чтобы осознать: да, эти ворохи окровавленного тряпья, пожива мух и стервятников – те самые демоны смерти, что прошлой ночью мелькали в отсветах пожара отцовской усадьбы. Разум был готов это принять, а вот сердце…

Пожалуй, «это здесь ни при чем» было все же неправдой. Не совсем правдой.

– И никто не ушел?

– Я был там, Ваша светлость, я видел. – Диего сам удивился собственному ровному тону, словно бы он докладывал о какой-то незначительной пограничной стычке. – Ближайшая роща была в двух лигах. Никто из них даже четверти этого расстояния не пробежал.

– Что ж… – задумчиво повторил тан Франсиско ги Леннек. – Действительно… вы там были.

Зависшее над листом перо дрогнуло и двинулось дальше.

– Незначительные способности к магии, но с потенциалом – это что? – неожиданно спросил министр и, встретив непонимающий взгляд Раскона, пояснил: – Насколько незначительные и что за потенциал?

– В храме на Испытаниях было установлено, – торопливо произнес Диего, – что мне доступны заклинания низшего и первого-среднего уровней. Но проводивший Испытания святой брат заметил, что мне легко дается плетение составных заклятий, хоть я и не могу использовать их с надлежащей силой. Он сказал, что с подобным складом ума я мог бы попытаться достигнуть высот в Теоретической Магии.

– Но к тому времени ваш второй опекун уже добился, чтобы вас вписали в реестр «Саламаники», – герцог, видимо, уже успел прочесть несколько последующих абзацев. – Сколько вы там прослужили? Год?

– Год и три месяца, Ваша светлость.

…и девять дней, мысленно закончил Диего.

– А затем подали рапорт о переводе. Из гвардейской кавалерии – в пограничных егерей. Причем до нового места службы добирались целых… так что же было причиной, настоящей? Дуэль? Ну же.

– Не смею лгать Вашей светлости, но…

– Если я захочу, чтобы вы, тан Диего Раскона, исчезли, – ворчливо произнес герцог, – мне вовсе нет нужды притягивать эдикт, в одной лишь столице нарушаемый двадцать пять раз в будний день и вдвое чаще – по праздникам. Поверьте: вы бы без всякой магии просто растворились в воздухе, не вставая с этого уютного кресла. Так что… куда вас ранили-то?

– В левый бок, Ваша светлость. Я выехал на следующий день, но как оказалось, пуля занесла в рану клочья рубашки, началось нагноение, и как на грех, ни одного нормального клирика в округе.

– Насколько известно мне, – сказал ги Леннек, – без магического вмешательства подобные раны обычно заканчиваются гангреной и погребальным костром.

– Меня спас мой слуга, Ваша светлость. Он хоть и не врач, но кое-что умеет. – Диего заколебался, понимая, что не всякая откровенность может прийтись по душе министру. – На войне благодать Великого Огня не всегда доходит до простых солдат.

– На войне, – медленно произнес герцог, – случается умирать не только солдатам.

Раскона запоздало вспомнил слух, согласно которому знаменитая величавая походка герцога на самом деле продиктована особой обувью с подошвами разной толщины, а обувь эта в свою очередь своим появлением обязана безвестному полковому клирику, торопливо и неумело срастившему кости ротмистра ги Молина. Очень может быть, что в этом слухе правды было куда больше, чем в прочих.

– Итак, егеря. Восьмой полк, «камышовые тигры», север провинции Гадрок… та еще дыра.

Диего не понял, обращался ли министр к нему или просто рассуждал вслух – и на всякий случай решил промолчать.

– Хотя, конечно, зачастую именно в таких дырах и не приходится скучать. Вдали от властей народ все больше своевольный, на руку скор и нечист. По крайней мере, карьерный рост у вас, тан Диего, в этой глуши начался весьма стремительный. Старший патруля… командир поста… начальник участка… ну-ка! – Перо упорхнуло в сторону, когда разом посерьезневший герцог склонился над бумагой. – Инцидент в Шато-де-Абрене! Так это были вы, тан Раскона?!

Диего посмотрел на стену. Зеленый с красным старинный гобелен явно не таил в себе подсказки на тему: что же ответить тану министру?

– Я помню эту историю, – сообщил герцог и неожиданно для Диего широко улыбнулся. – Посол Фрязии два дня ходил с видом проглотившей гнилой фрукт обезьяны. Зато ги Карталь буквально лучился от удовольствия, разве что не мурлыкал. Он ведь тогда и обратил на вас свое внимание, не так ли?

Диего поколебался еще немного – и все же решился.

– Ситуация была крайне тяжелой, Ваша светлость, – начал он. – Позволю себе сказать, речь шла отнюдь не об одних лишь дукариях винного акциза, судьбой коих был так озабочен тан ги Карталь. Если бы дело было в простой контрабанде… но люди слепли от этой алхимической дряни, дети рождались калеками, уродами.

– И тогда, – министр положил на стол руки и принялся постукивать кончиками пальцев друг о друга, – в одну, вне всякого сомнения, прекрасную ночь вы и ваши люди пересекли границу и вошли в город…

– Городок, Ваша светлость.

– … коронный, заметим, город, в котором было сожжено два завода, три склада и примерно сорок человек. Полагаю, будучи нераскаявшимися грешниками, все они нашли свою смерть в огне, будучи еще живыми?

– Чуть больше половины, Ваша светлость. Прочие же перед лицом смерти раскаялись, исповедались в грехах и уже в качестве обращенных еретиков были удавлены сержантом Гимором. Нет, прошу прощения, – после короткой паузы продолжил Диего, – удавлено было только трое, затем у сержанта устали руки, поэтому остальным просто перерезали горло. Грех, конечно же. Но, Ваша светлость – мы точно знали, за кем идем. Все они были главарями местных шаек контрабандистов.

– А вы были частью армии Его Величества. И когда армия в лице, – министр желчно хмыкнул, – такой вот своей части переходит границу, врывается в чужой город и оставляет после себя огонь и смерть… знаете, как это называется, тан Раскона? Повод к войне, нет, клянусь Темным, это и есть война!

– Ваша светлость…

Неужели все, подумал Диего. Нет, это было бы слишком просто. Да и вообще – не может быть, чтобы первый министр Высокого Двора не получил подробнейший доклад – или донос – об этом деле на следующий же день после их возвращения.

– … я и мои люди были в гражданской одежде… фряжской. Я тщательно проследил, Ваша светлость – никто не имел каких-либо примет, способных указать на подданных Его Величества. Даже если бы вылазка окончилась провалом…

– Хороший некромант, – сказал герцог, – с легкостью нашел бы полную тележку примет.

– Но Магия Мертвых запрещена во Фрязии, – возразил Диего. – Конечно же, светские власти еретиков преследуют некромантов далеко не столь рьяно, как наши святые братья, но, Ваша светлость, мне представлялось… представляется невероятным, чтобы посол Фрязии осмелился предъявить полученные с ее помощью доказательства. На самом деле, Ваша светлость, – добавил он, – я был уверен, что излишне тщательное расследование этого дела будет невыгодно их властям еще в большей степени, чем Иторену.

– Тут вы угадали, – ги Леннек, нахмурившись, взглянул на шкаф справа от стола, – ле Вароль всего лишь «выразил глубокую озабоченность излишне напряженной обстановкой». В очередной раз. Но все равно… неужели вы, Раскона, не понимали, что стоит чиновникам из Канцелярии Покоя лишь захотеть, и ваши торговцы зельем разом бы превратились в почтенных винных мастеров?

– Если очень захотеть, Ваша светлость, – медленно произнес Диего, – то хоть в Шато-де-Абрене, хоть на главной площади Риены нашлись бы следы даже «Красных Драконов», а не каких-то там пограничных егерей.[6]

После этой фразы в кабинете на некоторое время наступила тишина.

Будь здесь Марратоа, подумал Диего, наверняка бы… наверняка бы – что? Укоризненно качнул головой и заметил, что никто не разговаривает в подобном стиле с королевскими фаворитами? А может…

– Интересно, с Элиасом вы общаетесь подобным же образом? – нарушил затянувшуюся паузу герцог. – Нет-нет, это вопрос не вам. Он для тана коронного казначея. Что же касается вас, тан Диего…

Ги Леннек перевернул лист. Вторая страница экстракта была заполнена лишь на четверть – дальше бумажную желтизну нарушал только жирный кругляш большой печати, рядом с которым Диего различил красный оттиск. Очень знакомый: именно этот перстень-печатку месяц назад вручил ему разбуженный посреди ночи ги Карталь.

– …и вашей просьбы. Как я понимаю, до сегодняшнего дня вы никоим боком не касались королевского флота?

– Да, Ваша светл… – закончить фразу Диего не дал очередной приступ кашля.

– И с чего же вы решили продолжить свою карьеру на море? – осведомился герцог. – Врач порекомендовал вам совершить морское путешествие для смягчения буйного нрава? Или просто увидели вещий сон? Отвечайте же, ибо я пока не вижу никаких причин, способных вызвать у вас подобное решение… а равным образом не вижу повода удовлетворить вашу просьбу.

– Ваша светлость, я много думал…

– Похвальное занятие, особенно для юноши. Полагаю, вы предавались этому занятию на службе?

– Совершенно верно, – звенящим от напряжения голосом отчеканил Диего. – Именно служба в казначействе и стала причиной моей просьбы!

– Вот как…

– Ваша светлость, – не выдержав, Раскона буквально выпрыгнул из кресла, – прошу вас, поверьте: единственное, что движет мной, это желание принести как можно большую пользу королевству!

– В таком случае вам следует оставаться у ги Карталя, – сказал герцог. – Ясно ведь: будучи одним из его лучших людей, вы сможете сделать для Иторена куда больше, чем в роли капитана без всякого опыта мореплаванья, не имея нужных знаний… боюсь, вам будет очень трудно стать хотя бы неплохим капитаном.

– Ваша светлость!

«Успокойся, малыш!»

Диего с огромным трудом удержался от взгляда за плечо. Голос, раздавшийся у него в голове, казался незнакомым, но за всю его жизнь лишь два человека называли его малышом. Вторым был Вальдес Марратоа…

…а первым – отец.

Раскона отступил от стола и сел.

– Больше всего для Иторена, – начал он, – я могу сделать, если займусь борьбой с пиратством в заокеанских владениях Его Величества. Таково мое твердое убеждение, Ваша светлость. Пока еще не стало слишком поздно.

– Вам что, так надоело читать жалобы из колоний? – ехидно спросил министр. – Занятно. Ведь согласно составленным в вашем же ведомстве сводкам, убытки нашей заморской торговли от пиратов не столь уж значительны. Три процента, кажется?

– Три и семь десятых, Ваша светлость. Конечно, это не так много, ведь пираты пока не опасны галеонам Золотого Флота. Но если смотреть на корабельные списки, все становится не так уж безоблачно – каботаж в колониях почти не прирастает, Ваша светлость, это слишком опасное, а значит, невыгодное дело. Там же, где к берегам не пристают наши торговцы, бросают якорь контрабандисты.

– За торговлю с еретиками можно поплатиться.

– Ваша светлость, даже в Гадроке я повидал множество людей, уверенных, что Высокий Закон далеко, а дешевые заграничные товары – рядом. А ведь это провинция Иторена, а не заморская колония.

Что-то мелькнуло в глазах ги Леннека при этих словах. То ли раздражение, то ли… смущение?! Быть может, герцог Нуарийский вспомнил собственную провинцию? Деньги не пачкают руки, даже когда источник их далек по чистоте от горного ручья.

– И еще, – добавил Раскона, – пираты всего лишь струйка дыма над готовым полыхнуть костром. В случае войны к ним присоединятся охотники за призами, а наш флот…

– Вполне способен решить эту проблему, – холодно произнес герцог. – У нас прекрасные корабли, по числу линкоров мы уступаем только ликтам, а…

– В том-то и дело, что по числу! – Диего старался говорить в тон ги Леннеку: спокойно, рассудительно, веско. – В погоне за числом закладывается один киль за другим, а когда эти наши прекрасные корабли сходят на воду – тут-то и начинается экономия! На жаловании офицеров, на порохе для учебы… буквально на всем.

Герцог медленно поднялся из-за стола и, заложив руки за спину, встал сбоку от окна.

– Возможно, вы в чем-то и правы, – глухо произнес он, глядя на искрящийся танец пылинок. – Но правда похожа на игральные кости – у нее много сторон. Вы в вашей башне из серого камня представления не имеете о том, какие бои с генеральными куриями мне приходится выдерживать за каждый выжатый налоговой давилкой медяк. И эти гвеллы в первую очередь идут, разумеется, в армию.

Министр на миг замолчал, а затем продолжил – с оттенком горечи, как показалось Диего.

– Конечно, будь мы в состоянии содержать достойным образом еще и флот…

И тут Раскона все-таки не выдержал!

– Если не в состоянии, – резко сказал он, – то незачем лезть за моря и приобретать колонии. Все равно их отнимут. Но если колонии дают двадцать миллионов сан годового дохода при тридцати миллионах в общем, тогда надо заниматься флотом и плюнуть на армию! Ваша светлость!

– Вот как… – протянул ги Леннек. – Занятно.

– Ваша свет… – начал Диего и осекся, повинуясь короткому жесту герцога.

– Выходит, вы мечтаете, ни много ни мало, изменить всю политику Иторена. Перевернуть с ног на голову. Отдать все лучшее морю… а как потом прикажете защищать интересы нашего королевства на континенте? Мы ведь, в отличие от некоторых, не на острове расположились! Ну же, что молчите? – уже с раздражением добавил министр, видя, что Диего не решается заговорить. – Отвечайте!

– Ваша светлость, я считаю, что, владея морем, наше королевство располагало бы не меньшими, а большими возможностями для защиты своих интересов на континенте. Понимаю, это звучит немного парадоксально, но я…

– «Немного», – герцог подошел к шкафу, скользнул взглядом по золоченым корешкам. – Сколько у вас было по философии, тан Раскона? Или надо спрашивать про софистику?

– Но, Ваша светлость, ведь это же очевидно! Если бы наш флот господствовал у берегов Кумберлянда в последнюю войну, не было бы нужды проталкивать войска по Иторенской дороге, давно уже превратившейся в узенькую тропку. Поговорка «Доставить пикинера в Кумберлянд» наверняка ведь дошла и до ваших ушей?[7] А чего стоили бы приморские крепости, лишенные снабжения с моря?

– Флот не берет крепости сам по себе, – возразил министр.

– Берет, и вы это… – Раскона оборвал фразу, но слишком поздно: теперь даже дурак смог бы договорить за него. А первый министр дураком не был совершенно точно.

«…и вы это превосходно знаете, Ваша светлость!»

Почти с тем же успехом он мог бы просто сказать: вы лжете, герцог! На прокаленных солнцем столичных улочках шпаги покидали ножны и по меньшему поводу.

Герцог отошел от шкафа, опустился обратно в кресло… наклонившись, выдвинул ящик… достал большую, в медной окантовке лупу и посмотрел сквозь нее на Диего. Тот попытался удержать истерический смешок – но не сумел.

– Я удивляюсь вам все больше и больше, – произнес ги Леннек. – В настоящий момент меня поражает ваша скромность. Да-да, не хихикайте. При столь радикальных взглядах вы готовы удовольствоваться всего-навсего единственным фрегатом.

– Будь я герцогом крови лет пятидесяти, Ваша светлость, – сказал Раскона, – я просил бы флот. Но мне двадцать два и потому я прошу всего лишь фрегат.

– Всего лишь… – проворчал министр, – звучит, будто вы крайне недовольны своим нынешним статусом, тан секретарь второго класса.

– Осмелюсь напомнить, Ваша светлость, что Арквен Голисийский в восемнадцать командовал полком, а в двадцать два – левым крылом армии.

– А в двадцать шесть стал святым, – министр выразительно глянул на потолок. – Вы торопитесь на встречу с Отцом-Солнцем? Я думаю, что не очень-то, иначе не стояли бы тут.

– Мне уже не раз предсказывали судьбу, Ваша светлость, – улыбнулся Раскона. – И каждое новое пророчество не совпадало с предыдущим.

– Видно, вам попадались неважные пророки, – сказал герцог. – Я и сам не силен в астрологии…

«А для кого же тогда был заказан телескоп работы мастера Ноймана?» – едва не вырвалось у Диего. Он хорошо помнил посвященный этому чуду враждебной техники отчет – проверка названной там итоговой суммы стала для Раскона одним из первых заданий в казначействе. Берясь за дело, Диего был уверен, что найдет целый заговор воров, ибо не может стекло и металл стоить дороже серебра. Но счет оказался чистым: просто в тот момент Иторен и Ликта переживали очередной «кризис отношений», телескоп же и без того значился в списке запрещенных к вывозу товаров. Верные предсказания всегда в цене, а для них нужны хорошие инструменты – и глупо менять их на золото будущего врага. Для доставки телескопа пришлось организовывать цепочку подставных лиц, плюс акция прикрытия… но в итоге чудо-механизм все же был доставлен в Белый дворец.

– … однако я смею думать, что являюсь неплохим знатоком Высокого Закона. Он, знаете ли, тоже порой может определить судьбу ничуть не хуже звезд. Да вы и сами, тан Диего, совсем недавно получили подобный урок, точнее, преподали его некоторым, кхм, заблудшим овцам.

– Ваша светлость! – Раскона упал на колено и склонил голову. – Честь иторенского тана принадлежит лишь ему, но жизнь – Королю и нашей Матери-Церкви. Прикажите – и в сей же миг я с одной шпагой выйду…

– Из этого кабинета! – оборвал его пылкую речь министр. – Довольно, тан Диего. Ступайте домой и ждите.

Опомнился Раскона уже на лестнице. Он развернулся, ринулся вверх – и через две ступеньки едва не протаранил спускавшегося ему навстречу ги Морра.

– Вы забыли вашу шляпу, – сообщил желтый камзол, держа упомянутый предмет перед собой – двумя пальцами за край полей, словно дохлую мышь.

– Благодарю… вас, – кипя от злости, тан выхватил шляпу и с силой надвинул ее на макушку. – Надеюсь, больше я ничего не забыл?

Имейся у него в кошельке хоть один сан, Диего непременно швырнул бы монету к ногам придворного. Но золотые остались у Марратоа, да и то если он забрал их утром из тайника. Выставлять же напоказ кошель, полный меди, Раскона не пожелал.

– Нет.

– В таком случае…

– Его светлость велел передать, – ги Морра сделал паузу, – что попробует оказаться лучшим предсказателем, чем те, с кем вы имели дело до сего дня. Прощайте.

Раскона с отчаяньем подумал, что сейчас отдал бы полжизни за то, чтобы хоть на десять минут заслать «призрачного шпиона» в кабинет ги Леннека. Но во всем Иторене вряд ли нашелся бы маг, способный предложить ему подобную сделку – в стенах кабинета Первого министра контрзаклятий наверняка было куда больше, чем кирпичей.

– Что скажешь?

Доведись Диего все же проникнуть при помощи магии в кабинет герцога, он бы изрядно удивился, глядя как ги Леннек, развернувшись, с весьма серьезным видом обращается к вышитой златорогой серне. Впрочем, удивление это продлилось бы совсем недолго – скрипнул механизм и гобелен пополз вверх, открывая солнечным лучам потайную комнатку.

Сухощавый, щегольски одетый мужчина, на вид лет сорока с небольшим, зевнул и поднялся с кушетки. Не торопясь прошел комнату, склонился над креслом для гостей, осторожно коснулся подлокотника. Коротко хмыкнул и вытер палец о спинку.

– Отвар злоголовки? Так я и думал. В сочетании с природным волнением… а я-то поначалу гадал, какая бешеная оса укусила Диего. Он ведь, да будет известно тебе, в обычном своем состоянии хладнокровнее заморских ящериц. Выстрели по нему из пушки, Франсиско – и когда развеется дым, ты увидишь его улыбку.

– Как несложно заметить, в этом кабинете пушки нет, – проворчал ги Леннек. – А мне нужно было знать, что являет собой твой протеже.

– И как? – с любопытством спросил ги Карталь.

– Если я скажу «отвратительно», ты будешь сильно удивлен?

– Удивлен? Ничуть, – рассмеялся казначей. – Будь иначе, разве я позволил бы ему забивать голову всякими дурацкими прожектами? Нет, он бы сейчас кашлял архивной пылью, пытаясь читать два, нет, четыре дела одновременно. Ах, Франсиско, – ги Карталь перешел на доверительный тон, – даже ты не можешь представить, как мне жаль, безумно жаль… ведь у мальчишки есть все, понимаешь, все нужные задатки! Каких-то десять, ну максимум пятнадцать лет – и он бы занял мое кресло, а я ушел бы со спокойной душой, твердо зная, что ученик не посрамит, а превзойдет своего учителя. Но, – казначей всплеснул руками, – увы и ах! Этот подарок Отец-Солнце приготовил не мне и не тебе – дар сей для Морского Старца.

– То есть ты уверен, что из него получится хороший адмирал?

– Хороший? Ни в коем случае. Из него, мой дражайший министр, получится Великий Адмирал. Если, конечно, – задумчиво добавил ги Карталь, – его не убьют раньше.

– На гонках колесниц, – ги Леннек сдвинув к затылку короткий парик, прижал ко лбу платок, – я бы не поставил на него и двух гвеллов.

– Почему ты не воспользуешься магией, Франсиско? – с любопытством спросил ги Карталь. – Пара капель эликсира – и ты вновь будешь пленять танесс роскошной гривой.

– Не пытайся меня сбить. Мы ведем речь о Раскона, твоем Диего. И я скажу тебе: он как шутиха – не знаешь, куда она полетит и где взорвется. Ты же хочешь, чтобы я запустил ее посреди порохового склада.

– Лучше взрываться, чем тонуть, – резко произнес казначей. – Уйти ярко, в один блистающий миг. Уверен, такое угодно Великому Огню куда больше, нежели медленное сползание в пучину. Во тьму, Франсиско, в холод и мрак. Подумай над этим.

– Оставь, – слабо махнул рукой герцог. – Мне надоело слушать эту проповедь. Каждый раз, как только ты видишь подходящий случай, ты заводишь одну и ту же гномью дребезжалку. Или ты назначил себя моей совестью, Элиас?

– В этом нет нужды, – живо возразил ги Карталь. – Я уверен, никто в Иторене лучше тебя самого не справится с этой ролью. К тебе, за этот вот стол, стекаются все нити: доклады, доносы, рапорты. И если я вижу тень из своего кресла, то первый министр не может оказаться слепцом.

– Отец-Солнце видит, я мечтал бы им оказаться, – выдохнул герцог. – Не видеть… как не видела плеяда моих предшественников. «На наш век хватит! – говорили они, – Великий Огонь не оставит лучших из детей своих!» И ведь они были правы, Элиас: на их век – хватило.

Убрав платок, он оперся локтями о стол и спрятал в ладони лицо.

– Ты просто устал, Франсиско, – успокаивающе произнес ги Карталь и сам не поверил своим словам. Его друг выглядел стариком, как будто их разделяло не десять лет, а все тридцать.

– Тем, кто придет после, – глухо произнес герцог Нуарийский, – тоже будет легче. Они всегда смогут прийти в галереи Эстрадивьяны и, указав на мой портрет, изречь с умным видом: вот он еще мог что-то изменить, а мы… а что мы? Уже слишком поздно.

– Мой портрет, надеюсь, будет висеть рядом? – ги Карталь оперся на спинку кресла, и, словно позируя невидимому живописцу, повернул голову. – Кстати, спасибо за напоминание. Пожалуй, я закажу портрет заранее, не дожидаясь, пока Двор отсыплет маэстро Велюччи десяток-другой сан от щедрот своих – уж я-то знаю, насколько скудны бывают их подачки. Да, сегодня же напишу ему…

– Элиас, Элиас, – вздохнул герцог. – Иной раз мне кажется, что маска беспечного повесы въелась в твою кожу слишком глубоко. Слишком уж часто ты бываешь весел там, где надо быть серьезным.

– Моя серьезность – слишком драгоценный товар, чтобы расходовать ее без особой на то нужды! – возразил казначей. – На прочее же хватит и веселости.

– Конечно-конечно. Представляю, как ты смеялся, когда составлял рекомендацию на этого молодца, Диего Раскона. Что ж, Элиас, шутка удалась, поздравляю!

– Ошибаешься. Как раз в тот момент я был крайне серьезен. И, Франсиско, я не понимаю, что же тебя так смущает в нем? Возраст?

– На самом деле, меня смущает не возраст его, а рост.

– Рост? – переспросил ги Карталь.

– Такие, как он, – задумчиво произнес герцог Нуарийский, – никогда не остаются среди толпы. Им нужна высокая подпорка… и ею становятся либо трон, либо эшафот.

– Это следует понимать, – прищурился казначей, – что ты согласен с моей оценкой этого маленького тана?

– И что же мне с ним делать?

– Испытай его. У тебя, Франсиско, наверняка ведь отыщется какое-нибудь невыполнимое задание.

– Вот как? И тебе ничуть не жалко своего протеже?

– Диего Раскона моя жалость ни к чему, – едва заметно улыбнулся ги Карталь. – Ему нужен фрегат.

– Плохо, Валь, очень плохо.

Они успели пройти уже полпути от дворца, прежде чем Диего сумел отвлечься от очередного безнадежного повторения в памяти деталей разговора с герцогом и ответить наконец-то на вопрос Марратоа: «как прошла встреча?».

– В самом деле?

– Самее не бывает. Я вел себя словно мальчишка! Горячился, дерзил… ужасно, в общем. Будь я на месте герцога, не доверил бы подобному юнцу даже командование весельной двойкой!

– В таком случае, – невозмутимо сказал Вальдес, – остается лишь радоваться, что первый министр Высокого Двора – это не вы.

– Повод для радости просто невероятный!

Диего со злостью пнул валявшийся на мостовой кусок штукатурки – с такой силой, что тот разлетелся на осколки, картечью брызнувшие по забору напротив. Раздавшийся в ответ рев заставил подпрыгнуть не только маленького тана, но и Марратоа. Судя по лаю, скрытое за досками чудище вполне могло позавтракать медведем, а затем отправиться на поиски обеденного слона.

– Бежим?

– Я слышу лязг цепи, – пробормотал Вальдес и, подхватив шпагу, бросился вперед. Раскона чуть задержался, прислушиваясь – и действительно, в промежутках между взревами ясно слышался металлический звон… слишком тонкий и тихий для по-настоящему массивной цепи! – а затем помчался следом за слугой.

Догнал он Вальдеса лишь в конце улицы – когда слуга перешел на шаг.

– Мой тан, – остановившись, слуга положил руку на лоб Диего, – вы меня пугаете! Пинаете ни в чем ни повинные камни… пробежав какие-то жалкие треть мили, хрипите и булькаете как пустынный единорог.

– Я здоров! – маленький тан вывернулся из-под ладони. – К Темному, Валь, неужели…

– Похоже, у вас все-таки жар, – Марратоа оглянулся, отступил на два шага и взялся за эфес. – В позицию, мой тан!

– Что-о-о?!