Дети Хурина. Нарн и Хин Хурин Толкин Джон
Поглядела на него Ниниэль удивленно и молвила:
— Разве не к нему предлагал ты отвести меня? Или хочешь ты меня обмануть? Черный Меч был моим возлюбленным и мужем. Искать его иду я — и только за этим. А ты ожидал иного? Теперь поступай как знаешь, а мне должно поспешить.
На мгновение Брандир потрясенно застыл на месте, она же кинулась прочь; а он закричал ей вслед, взывая:
— Подожди, Ниниэль! Не уходи одна! Ты сама не знаешь, что ждет тебя там. Я пойду с тобой!
Ниниэль словно не слышала; теперь спешила она вперед, как будто кровь в ее жилах, еще недавно холодная, пылала огнем; и хотя Брандир торопился за ней как мог, вскорости исчезла она из виду. Тогда проклял он судьбу свою и слабость; но вспять не повернул.
К тому времени серебристая луна поднялась высоко в небо: близилось полнолуние. И пока бежала Ниниэль вниз по склону к реке, казалось ей, будто вспоминает она эти места — и внушают они ей страх. Ибо вышла она к Переправе Тейглина, и здесь, перед нею, в лунном свете смутно белел курган Хауд-эн-Эллет, и лежала на нем наискось черная тень; и исходил от кургана леденящий ужас.
С криком отвернулась она и побежала на юг вдоль реки, сбросив на бегу плащ, — словно стряхивая с себя вязкую тьму; а под плащом была она вся в белом, и сияла в лунном луче, мелькая между дерев. Брандир заметил ее сверху, со склона холма, и повернул ей наперерез, надеясь перехватить ее, если удастся; посчастливилось ему отыскать ту крутую узкую стежку, которой воспользовался Турамбар, — и наконец он вновь почти догнал беглянку. Однако сколько ни звал он, Ниниэль не внимала, а может статься, и не слышала, и вскоре опять оставила его далеко позади; и так приблизились они к лесам близ ущелья Кабед-эн-Арас и к месту предсмертной агонии Глаурунга.
Луна плыла в южной части безоблачного неба, струя холодный, чистый свет. Приблизившись к краю разоренной Глаурунгом прогалины, Ниниэль увидела неподвижную тушу Дракона — брюхо тускло серело в лунном свете; а рядом лежал человек. Позабыв про страх, бросилась она через дымящееся пожарище и подбежала к Турамбару. Он лежал на боку, накрыв меч своим телом; а лицо его в призрачном лунном свете казалось бледным как смерть. Рыдая, бросилась Ниниэль наземь рядом с ним и покрыла лицо его поцелуями; и показалось ей, он слабодышит, но сочла она это обманной надеждой, ибо был он недвижен и холоден, и не отвечал ей. Лаская его, заметила Ниниэль, что рука его почернела, словно обожженная, и омыла она его руку слезами и перевязала, оторвав лоскут от своего платья. Однако по-прежнему не пошевелился он при ее прикосновении, и поцеловала она его снова, и громко воскликнула:
— Турамбар, Турамбар, вернись! Услышь меня! Очнись! Ибо Ниниэль это. Дракон мертв, мертв, и здесь, с тобою, одна только я!
Турин же безмолвствовал. Голос Ниниэли услыхал Брандир — к тому времени и он добрался до края пожарища; но едва шагнул он к Ниниэли, как вдруг замер и словно прирос к месту. Ибо при крике Ниниэли Глаурунг пошевелился в последний раз: дрожь пробежала по его телу, чуть приоткрыл он свои жуткие глаза, и в узких щелях блеснул лунный блик; и проговорил он, задыхаясь:
— Привет тебе, Ниэнор, дочь Хурина. Довелось нам перед смертью встретиться вновь. Обрадую тебя: ты нашла наконец своего брата. Узнай же ныне, каков он: ночной убийца, вероломный враг и бесчестный друг, проклятие родни своей, Турин, сын Хурина! Но худшее из его деяний ты, верно, уже ощущаешь в себе.
Ниниэль осталась сидеть, словно оглушенная, Глаурунг же издох, и со смертью Дракона пелена забвения, сотканная его злобой, пала с Ниниэли, и прояснились ее воспоминания, день за днем, не забыла она и того, что случилось с нею с тех пор, как рухнула она наземь на кургане Хауд-эн-Эллет. И содрогнулась она от ужаса и горя. Брандир же, что слышал все от слова и до слова, оперся о дерево, до глубины души потрясенный.
Внезапно Ниниэль вскочила на ноги: точно бледный призрак в лунном свете, стояла она там, глядя на лежащего Турина. И воскликнула она:
— Прощай, о дважды любимый! А Турин Турамбар турун'амбартанен: победитель судьбы, судьбой побежденный! Счастлив ты — ибо умер!
Вне себя от отчаяния и ужаса, кинулась она бежать от этого места, куда глаза глядят; Брандир же заковылял вслед за нею, крича:
— Подожди! Подожди! Ниниэль!
На миг лишь задержалась она, обернувшись и глядя на него расширенными глазами.
— Подождать? — отвечала она. — Подождать, говоришь? Неизменно таков был совет твой. Кабы я к нему прислушалась! Теперь слишком поздно. Нечего мне более ждать в Средиземье. — И вновь бросилась она бежать, не оглядываясь.
Вскорости оказалась она на краю ущелья Кабед-эн-Арас и встала там, глядя вниз, на грохочущий поток, и воскликнула:
— Река, река! Прими же ныне Ниниэль Ниэнор, дочь Хурина, прозванную Скорбью — Скорбную дочь Морвен! Прими меня и унеси меня к Морю!
С этими словами она кинулась вниз с обрыва: белый отблеск поглотила темная пропасть, и крик потонул в реве воды.
Река Тейглин по-прежнему текла себе вдаль, как ни в чем не бывало, но Кабед-эн-Арас не существовал более: Кабед Наэрамарт, Прыжок Злой Судьбы — вот как называли его впредь люди; ибо вовеки не перепрыгивал более через ту пропасть олень, и все живое чуждалось этого места; и никто из смертных не приближался к обрыву. Последним, кому довелось заглянуть вниз, в темную бездну, был Брандир, сын Хандира; и отвернулся он, охваченный страхом, ибо сердце у него сжалось, и хотя жизнь ныне сделалась ему ненавистна, не нашел он в себе сил встретить здесь желанную смерть. Тут мысли его обратились к Турину Турамбару, и воскликнул он:
— Чего во мне больше — ненависти или сострадания? Но ты мертв. Ничем я тебе не обязан, не ты ли забрал у меня все, чем владел я — или мечтал завладеть? Однако соплеменники мои перед тобою в долгу. И должно им узнать о том от меня.
И захромал он обратно к водопаду Нен Гирит, и, содрогнувшись, обошел место гибели Дракона стороной; и, вновь поднимаясь по крутой тропке, заметил он, как из-за деревьев выглянул человек — и при виде него отпрянул назад. Но узнал его Брандир в отблеске заходящей луны.
— Эй, Дорлас! — воскликнул он. — Что можешь порассказать ты? Как же удалось тебе уцелеть? И где мой родич?
— Не знаю, — угрюмо буркнул Дорлас.
— Странно это, — заметил Брандир.
— Ежели угодно тебе знать, так Черный Меч погнал нас в темноте вброд через стремительный Тейглин, — отвечал Дорлас. — Стоит ли удивляться, что не преуспел я? С секирой управляюсь я получше иных, но на ногах-то у меня не копыта!
— Значит, на Дракона они пошли без тебя? — продолжал расспрашивать Брандир. — Как же, если он переправился на другую сторону? По крайней мере ты, верно, держался поблизости и видел, как все было.
Дорлас ничего на это не ответил, лишь посмотрел на Брандира ненавидящим взглядом. И тут понял внезапно Брандир, что этот человек бросил своих спутников и, сгорая от стыда, спрятался в лесу.
— Позор тебе, Дорлас! — промолвил он. — Ты, и только ты, повинен во всех наших бедствиях: это ты подзадоривал Черного Меча, и приманил к нам Дракона, и выставил меня на посмешище, и увлек Хунтора на верную гибель, а теперь малодушно бежал и схоронился в лесу! — И не успел он договорить, как в голову ему пришла новая мысль, и воскликнул он в великом гневе: — Отчего же не вернулся ты к людям с вестями? Хотя бы этим искупил бы ты свою вину! Сообщи ты о случившемся, госпоже Ниниэли не пришлось бы отправляться на розыски самой. Тогда, верно, не повстречалась бы она с Драконом. И, может статься, не погибла бы. Дорлас, я ненавижу тебя!
— Оставь свою ненависть при себе! — бросил Дорлас. — Столь же никчемна она, как и все твои советы. Кабы не я, так пришли бы орки и подвесили бы тебя на дереве пугалом в твоем же саду — птиц отгонять. Сам ты — трус малодушный!
И с этими словами, пуще обычного разъярившись от пережитого унижения, замахнулся он на Брандира тяжелым кулаком, — и на том завершилась его жизнь прежде, чем в глазах угасло изумление, — ибо Брандир выхватил меч и зарубил его одним ударом. Мгновение постоял он на месте, дрожа крупной дрожью, — дурно ему стало при виде крови; и, швырнув наземь меч, развернулся он и побрел своим путем, тяжело опираясь на клюку.
Когда же добрался Брандир до водопада Нен Гирит, мертвенно-бледная луна уже села и понемногу светало: на востоке занималось утро. Люди, что еще ждали в страхе у моста, заметили его приближение — словно серая тень замаячила в предрассветных сумерках, — и удивленно его окликнули:
— Где ты был? Видел ли ты ее? Ибо госпожа Ниниэль покинула нас.
— Да, — подтвердил Брандир, — она нас покинула. Покинула, навсегда покинула, и не вернется вовеки! Я же пришел рассказать вам о случившемся. Внемлите же, о люди Бретиля, и скажите, слыхал ли кто подобную повесть! Дракон мертв — и Турамбар остался лежать мертвым подле него. Добрые то вести: да, и то, и другое — вести воистину добрые.
При этих словах зашептались люди, дивясь его речам, и говорили иные, что он, верно, безумен; но воскликнул Брандир:
— Выслушайте меня до конца! Ниниэль тоже мертва, прекрасная Ниниэль, которую любили вы, а я так любил превыше всех прочих. Кинулась она вниз с обрыва в ущелье, что зовем мы Олений Прыжок, прямо в клыкастую пасть Тейглина. Шагнула она навстречу смерти, ненавидя свет дня. Ибо вот что узнала она, прежде чем бежала прочь: они с Турамбаром оба — дети Хурина, брат и сестра. Мормегилем прозвали его; Турамбаром нарек себя он сам, скрывая былое; но он — Турин, сын Хурина. Мы дали ей имя Ниниэль, не зная о ее прошлом; а была это Ниэнор, дочь Хурина. В Бретиль принесли они тень своей темной судьбы. Здесь-то и настиг их рок, и горя этого здешней земле не избыть вовеки. Не зовите ее более Бретилем, не зовите и землею халетрим; имя ей отныне Сарх ниа Нин Хурин, «Могила детей Хурина»!
Тогда, пусть и не понимая до поры, как могло случиться такое зло, зарыдали люди, а иные сказали так:
— В Тейглине обрела могилу любимая всеми Ниниэль, но подобает упокоиться в могиле и Турамбару, храбрейшему из мужей. Не след бросать тело избавителя нашего под открытым небом. Пойдемте же к нему.
Глава XVIII
СМЕРТЬ ТУРИНА
Едва бежала Ниниэль прочь, пошевелился Турин, и померещилось ему, словно из глубин тьмы слышит он ее далекий зов; а как только Глаурунг испустил дух, черное забытье оставило Турина — и вновь стал дышать он полной грудью, и вздохнул, и тотчас задремал от великой усталости. Но перед зарей резко похолодало, и повернулся он во сне, и рукоять Гуртанга впилась ему в бок, и спящий разом пробудился. Ночь была на исходе, в воздухе ощущалось дуновение утра. Турин вскочил на ноги, вспомнив о своей победе и об ожоге от яда на руке. И поднял он руку, и пригляделся, и весьма подивился. Ибо перевязана была рука лоскутом белой ткани, влажным насквозь, и боль поутихла; и сказал он себе: «Отчего же кто-то обо мне позаботился, однако ж бросил меня лежать здесь, на холоде, посреди пожарища, в облаке драконьего смрада? Что за странные дела творятся?»
И позвал он вслух, но не было ему ответа. Все вокруг, куда ни кинь взгляд, казалось черным и мрачным, и над землей нависал запах смерти. Нагнулся Турин и подобрал с земли меч; клинок был цел и ничуть не потускнело его лезвие.
— Пагубен яд Глаурунга, — промолвил Турин, — ты же, Гуртанг, сильнее меня. Любая кровь тебе мила. Победа — за тобой. Но полно! Должно мне идти искать помощи. Ибо устал я и измучен, и продрог до костей.
И повернулся он спиной к Глаурунгу, оставив мертвую тушу гнить; и направился прочь от того места. Каждый шаг давался ему труднее, нежели предыдущий, и подумал он: «У водопада Нен Гирит, может статься, дожидается меня кто-нибудь из дозорных. Однако ж хотелось бы мне поскорее оказаться дома, где исцелят меня нежные руки Ниниэли и благое искусство Брандира!»
И побрел он устало, опираясь на Гуртанг, сквозь серые рассветные сумерки, и добрался наконец до водопада Нен Гирит, и предстал перед людьми, когда те собрались уже на поиски его мертвого тела.
И отпрянули люди в страхе, решив, что видят неупокоенный призрак; и запричитали женщины, и закрыли лица руками. Но молвил Турин:
— Нет, не рыдайте, но радуйтесь! Взгляните же! Разве не жив я? И разве не сразил я Дракона, внушавшего вам такой страх?
Тогда накинулись соплеменники на Брандира и закричали:
— Глупец, будь ты неладен со своими лживыми россказнями — зачем болтал ты, будто лежит он мертвым? Разве не говорили мы, что ты безумен?
Брандир же, потрясенный до глубины души, в страхе глядел на Турина, не в силах вымолвить ни слова. И обратился к нему Турин:
— Значит, это ты побывал там и уврачевал мне руку? Благодарю тебя. Но убывает твое искусство, если не в силах ты отличить забытье от смерти. — И вновь обернулся он к людям: — Не смейте так говорить с ним, глупцы вы все до единого. Кто из вас сделал бы больше? У него хотя бы достало мужества дойти до места битвы, пока вы ждали здесь, стеная и плача!
А теперь, сын Хандира, многое хотелось бы мне узнать. Зачем ты здесь, а также и все эти люди, которых оставил я в селении Эффель? Ежели рискую я жизнью ради вас, так неужто не вправе я ждать от вас повиновения в мое отсутствие? И где Ниниэль? Не терпится мне увидеться с нею. Уповаю, что уж ее-то не увели вы сюда, но оставили там, где я наказал ей быть — в моем доме и под надежной защитой?
Когда же не ответил ему никто, воскликнул он:
— Ну же, говорите, где Ниниэль? Ее первой хотелось бы мне увидеть; ей первой перескажу я повесть о деяниях минувшей ночи.
Все отводили глаза, и молвил наконец Брандир:
— Ниниэли здесь нет.
— Это хорошо, — отозвался Турин. — Тогда вернусь я домой. Не найдется ли для меня лошади? А лучше бы носилок. После пережитого я с ног падаю.
— Нет, нет! — вымолвил Брандир с болью в сердце. — Опустел твой дом. Ниниэли там нет. Она мертва.
Тут одна из женщин — жена Дорласа, что Брандира не жаловала, — завопила пронзительно:
— Не слушай его, господин! Несчастный утратил разум. Явился он, крича, что ты мертв, и назвал это добрыми вестями. Но ты-то жив! Может статься, и рассказ его про Ниниэль далек от правды: что она-де погибла, и много чего похуже!
Турин шагнул к Брандиру:
— Значит, по-твоему, смерть моя — это добрые вести? — воскликнул он. — Да, всегда ревновал ты ее ко мне, и я о том знал. Теперь говоришь ты, она мертва. И много чего похуже? Что за ложь измыслил ты во злобе своей, Колченогий? Или хочешь ты убить нас гнусными речами, раз иным оружием не владеешь?
Тогда гнев вытеснил из сердца Брандира жалость, и закричал он:
— Утратил разум? Нет, разум утратил ты, Черный Меч черной судьбы! Равно как и весь этот скудоумный народ. Я не лгу! Ниниэль мертва, мертва, мертва! Ищи ее в Тейглине!
Турин застыл на месте.
— Откуда ты знаешь? — тихо спросил он. — И каким ухищрением добился ты того?
— Знаю, потому что видел, как она бросилась вниз с обрыва, — отвечал Брандир. — И добился того ты, а не я. От тебя бежала она, Турин, сын Хурина, и в Кабед-эн-Арас бросилась она, лишь бы не видеть тебя никогда. Ниниэль! Ниниэль! Нет, Ниэнор, дочь Хурина.
Тут схватил его Турин и с силой встряхнул за плечи; ибо в словах Брандира послышалась ему неумолимая поступь надвигающегося рока; однако во власти ужаса и ярости сердце его не желало принимать услышанного: так смертельно раненный зверь тщится причинить боль всем вокруг, перед тем как испустит дух.
— Верно, я — Турин, сын Хурина, — закричал он. — И догадался ты о том давным-давно. Но ничего неведомо тебе о сестре моей Ниэнор. Ничего, слышишь! Живет она в Сокрытом Королевстве, в мире и безопасности. Ложь эту измыслил твой подлый ум, дабы довести жену мою до помешательства, а теперь и меня. Ты, хромоногий злодей — или хочешь ты затравить нас до смерти? Но Брандир сбросил с плеча его руку.
— Не прикасайся ко мне! — рек он. — И полно тебе бесноваться. Та, кого звал ты женой, пришла к тебе и врачевала тебя, да только не ответил ты на ее зов. Зато отозвался другой: Дракон Глаурунг, который, как понимаю я, околдовал вас обоих вам на погибель. Так сказал он прежде, чем издох: «Ниэнор, дочь Хурина, вот брат твой: вероломный враг и бесчестный друг, проклятие родни своей, Турин, сын Хурина».
Внезапно расхохотался Брандир как одержимый.
— Говорят, в предсмертный час люди рекут истину, — хрипло смеялся он. — Сдается, что и драконы тако же. Турин, сын Хурина, ты — проклятие родни своей и всех, кто приютит тебя!
Стиснул Турин рукоять Гуртанга, и глаза его вспыхнули беспощадным огнем.
— А что про тебя сказать, Колченогий? — медленно произнес он. — Кто за моей спиной тайно выдал ей мое настоящее имя? Кто привел ее к Дракону, так что оказалась она во власти его злобы? Кто стоял в стороне и пальцем не пошевельнул, чтобы спасти ее от гибели? Кто пришел сюда, дабы раструбить об этом ужасе, нимало не мешкая? Кто теперь злорадствует, на меня глядя? Говоришь, люди перед смертью рекут истину? Так реки, да побыстрее!
Брандир же, прочтя в лице Турина свой смертный приговор, не дрогнул и не стронулся с места, хотя не было при нем иного оружия, кроме клюки, и молвил он:
— Обо всем, что случилось, рассказ затянется надолго, а ты мне прискучил. Клевещешь ты на меня, сын Хурина. Напраслину ли возвел на тебя Глаурунг? Ежели убьешь ты меня, все убедятся, что Дракон не солгал. Однако ж не страшусь я смерти: ибо тогда отправлюсь я на поиски Ниниэли, которую любил я, и, может статься, и впрямь найду ее за Морем.
— На поиски Ниниэли! — воскликнул Турин. — Нет же, Глаурунга ты найдешь, а не Ниниэль; вместе с Глаурунгом станете вы измышлять новую ложь. Уснешь ты бок о бок со Змием, задушевным своим другом, и сгниете вы в одной и той же тьме!
И замахнулся он Гуртангом, и зарубил Брандира, и сразил его насмерть. И отворотились люди, не в силах смотреть на это злодеяние, когда же развернулся Турин и зашагал прочь от Нен Гирит, бежали от него в ужасе.
И бродил Турин как помешанный в лесной глуши, то проклиная Средиземье и жизнь человеческую, а то призывая Ниниэль. Когда же наконец оставило его безумие горя, присел он на землю и задумался о деяниях своих, и словно со стороны услышал свой голос: «Живет она в Сокрытом Королевстве, в мире и безопасности!». И порешил Турин, что теперь, пусть жизнь его загублена, должно ему отправиться туда; ибо лживые измышления Глаурунга неизменно сбивали его с пути. Потому поднялся он, и отправился к Переправе Тейглина, и, минуя Хауд-эн-Эллет, воскликнул:
— Горько поплатился я, о Финдуилас, за то, что прислушался к Дракону! Пошли мне ныне добрый совет!
И едва договорил Турин, как увидел: двенадцать хорошо вооруженных воинов перешли через Переправу. То были эльфы, и, едва они приблизились, Турин узнал одного из них — Маблунга, предводителя охотников Тингола. И окликнул его Маблунг приветственно:
— Турин! Наконец-то мы встретились! Я тебя разыскиваю — и рад видеть тебя живым и невредимым, пусть годы и явились для тебя тяжким испытанием.
— Тяжким! — воскликнул Турин. — О да, словно поступь Моргота. Но если ты и впрямь рад видеть меня в живых, так ты — последний из обитателей Средиземья, о ком можно сказать такое. И почему же ты радуешься?
— Потому, что среди нас уважают и чтят тебя, — отвечал Маблунг, — и хотя спасся ты от многих опасностей, в конце концов испугался я за тебя. Своими глазами видел я, как Глаурунг покинул свое убежище; и подумалось мне, что исполнил он свой гнусный замысел и теперь возвращается к Повелителю. Но Дракон свернул к Бретилю; и тогда же узнал я от скитальцев той земли, что вновь объявился там Черный Меч Нарготронда и орки бегут прочь от бретильских границ, словно сама смерть гонится за ними по пятам. Тогда накатило на меня недоброе предчувствие, и сказал я себе: «Увы! Глаурунг держит путь туда, куда не дерзнут пробраться орки, — а разыскивает он Турина». Засим поспешил я сюда сколь можно быстрее, дабы упредить тебя и помочь тебе.
— Быстро, да не слишком, — ответствовал Турин. — Глаурунг повержен.
Изумленно поглядели на него эльфы и воскликнули:
— Ты умертвил Великого Змия! Да славится твое имя вовеки среди эльфов и людей!
— Мне все равно, — отозвался Турин. — Сердце мое тоже мертво. Но раз явились вы из Дориата, поведайте мне о родне моей. Ибо сказали мне в Дор-ломине, будто мать моя и сестра бежали в Сокрытое Королевство.
Промолчали эльфы, но наконец заговорил Маблунг:
— Да, так все и было — за год до появления Дракона. Ныне уже нет их там, увы!
Замерло у Турина сердце, и заслышал он поступь рока, преследующего его до последнего рубежа.
— Продолжай! — закричал он. — Да не мешкай!
— Отправились они в глушь искать тебя, — промолвил Маблунг. — Все отговаривали их; но когда стало известно, что Черный Меч — это ты, непременно желали они ехать в Нарготронд; и появился Глаурунг, и разогнал их охрану. С тех пор никто не видел Морвен; а Ниэнор, оказавшись во власти чар, лишилась дара речи и бежала на север в леса, словно дикая лань, и пропала.
Тут расхохотался Турин громким, резким смехом, к вящему изумлению эльфов.
— Не шутка ли это? — воскликнул он. — О, прекрасная Ниэнор! Выходит, убежала она из Дориата к Дракону, а от Дракона — ко мне. Вот ведь великая милость судьбы! Смуглой, как ягода, была она, темноволосая, миниатюрная и хрупкая, словно эльфийское дитя — как же ее не узнать!
— Ты заблуждаешься, — удивленно отозвался Маблунг. — Вовсе не такова была сестра твоя. Была она высокая, статная, синеглазая, а волосы — чистое золото; как две капли воды походила она на Хурина, отца своего, только в женском обличье. Ты, верно, ее не видел!
— Не видел, Маблунг, не видел, говоришь ты? — закричал Турин. — А почему нет? Ибо смотри: слеп я! Ты разве не знал? Слеп, слеп, с самого детства на ощупь пробираюсь я сквозь мглистый туман Моргота! Посему оставь меня! Ступай, ступай прочь! Возвращайся в Дориат, да сгубит его зима! Да будет проклят Менегрот! Да будет проклято поручение твое! — воскликнул Турин. — Только этого лишь и недоставало. Теперь наступает ночь!
И он бросился прочь быстрее ветра, эльфы же преисполнились изумления и страха. Но рек Маблунг:
— Случилось нечто странное и страшное — о чем нам неведомо. Поспешим же за ним и поможем ему, ежели в наших это силах: ибо ныне владеет им одержимость обреченного.
Турин же далеко обогнал их, и прибежал к ущелью Кабед-эн-Арас, и застыл на месте; и заслышал он рев реки, и увидел, что все деревья вокруг, далеко и близко, увяли и иссохли, и жухлые листья скорбно опадают с ветвей, словно в первые дни лета пришла зима.
— Кабед-эн-Арас, Кабед Наэрамарт! — воскликнул он. — Не оскверню я твоих вод, в коих омылась Ниниэль. Злом обернулись все мои деяния, а последнее — злом наихудшим.
Тут извлек он из ножен меч и молвил:
— Привет тебе, Гуртанг, железо смерти, один ты ныне остался со мною! Ни господина, ни верности не знаешь ты, повинуясь лишь руке, в которую вложен. Ничьей кровью не побрезгуешь ты. Так примешь ли ты Турина Турамбара? Дашь ли мне быструю смерть?
И зазвенел в ответ холодный голос клинка:
— О да, охотно выпью я твою кровь, чтобы позабыть вкус крови хозяина моего Белега, и вкус крови Брандира, убитого безвинно. Я дам тебе быструю смерть.
Тогда Турин укрепил меч рукоятью в земле и бросился на острие Гуртанга, и черный клинок взял его жизнь.
Приблизился Маблунг и окинул взором отвратительную тушу мертвого Глаурунга, и лежащего рядом Турина; и опечалился, вспоминая Хурина — каким видел его в битве Нирнаэт Арноэдиад, — и думая о страшной судьбе его рода. А пока стояли там эльфы, пришли от водопада Нен Гирит люди поглядеть на Дракона; и, увидев, к какому концу пришла жизнь Турина Турамбара, зарыдали они; эльфы же, узнав наконец, чем подсказаны были слова Турина, к ним обращенные, преисполнились ужаса. И молвил с горечью Маблунг:
— И я оказался вовлечен в судьбу детей Хурина: словами убил я того, кто был мне дорог.
Когда же подняли тело Турина, увидели все, что меч его переломился надвое. Так сгинуло все, чем владел он.
И вот те, кто там был, принесли дров, и сложили их высокой грудой, и запалили громадный костер, и сожгли тушу Дракона, так что ничего от него не осталось, кроме черного пепла, и кости его рассыпались в прах, а на выжженной пустоши впредь так и не выросло ни травинки. Турина же погребли в высоком кургане, на том самом месте, где упал он; и обломки Гуртанга предали земле вместе с ним. Когда же все было сделано и менестрели людей и эльфов сложили скорбную песнь о доблести Турамбара и красоте Ниниэли, принесли огромный серый камень и установили его на вершине кургана, а на нем начертали эльфы Рунами Дориата:
ТУРИН ТУРАМБАР ДАГНИР ГЛАУРУНГА
А ниже приписали:
НИЭНОР НИНИЭЛЬ
Но не там обрела она могилу; никто и никогда не узнал, куда унесли ее тело студеные воды Тейглина.
На сем завершается «Повесть о детях Хурина» самая долгая из песней Белерианда.
После гибели Турина и Ниэнор Моргот, во исполнение своего злобного замысла, освободил Хурина от оков. Скитаясь по свету, Хурин добрался до леса Бретиль и в вечерних сумерках поднялся от Переправы Тейглина к тому месту, где сожжен был Глаурунг, и к громадному камню, установленному на краю Кабед Наэрамарт. О том, что там случилось, повествуется ниже.
Хурин не взглянул на камень, ибо знал надпись наизусть; он уже заметил, что находится на скале не один. В тени камня на коленях застыла смутно различимая фигура. Казалось, то — какой-нибудь бездомный бродяга, согбенный годами и слишком измученный, чтобы заметить его появление; однако лохмотья его наводили на мысль о женском платье. Наконец, пока стоял там Хурин, не говоря ни слова, странница откинула истрепанный капюшон и медленно подняла голову, открыв лицо — изможденное, изголодавшееся, под стать загнанному волку. Седа была она, нос — заострился, зубы искрошились; тощей иссохшей рукой она теребила плащ на груди. Но вот глаза их встретились, и Хурин тотчас узнал ее: ибо хотя блуждающий взгляд женщины ныне был исполнен страха, в нем по-прежнему сиял отблеск света, выдержать который удавалось не всякому: этот эльфийский свет некогда снискал ей, самой гордой из смертных дев древности, имя Эледвен.
— Эледвен! Эледвен! — воскликнул Хурин; и поднялась она с земли, и с трудом заковыляла к нему, и Хурин обнял ее и привлек к груди.
— Ты пришел наконец, — молвила она. — Слишком долго пришлось мне ждать.
— Путь мой лежал во мгле. Я пришел, когда смог, — отозвался Хурин.
— Поздно, — отвечала Морвен, — слишком поздно. Они сгинули.
— Знаю, — откликнулся он. — Но ты со мной.
— Ненадолго, — отозвалась Морвен. — Силы мои на исходе. Я уйду вместе с солнцем. А они — сгинули! — Она судорожно вцепилась в плащ. — Времени мало. Если ты знаешь, расскажи мне! Как удалось ей отыскать его?
Не ответил Хурин, и сел он под камнем, держа Морвен в объятиях, и более не вымолвили они ни слова. Солнце закатилось, Морвен вздохнула, сжала руку мужа — и застыла недвижно, и понял Хурин: она мертва.
ГЕНЕАЛОГИИ
ПРИЛОЖЕНИЯ
Эти самостоятельные, хотя и взаимосвязанные, предания с самого начала выделялись на фоне долгой многоплановой истории Валар, эльфов и людей в Валиноре и в Великих землях. «Утраченные сказания» остались незавершенными, и в последующие годы отец отошел от прозы и начал работу над длинной поэмой под названием «Турин, сын Хурина, и Дракон Глорунд» — впоследствии в отредактированной версии заглавие было изменено на «Дети Хурина». Это произошло в начале 1920-х годов: в то время отец преподавал в Лидском университете. В поэме он использовал древнеанглийскую аллитерационную строку (стих «Беовульфа» и прочих памятников англосаксонской поэзии), воспроизводя средствами современного английского языка жесткие схемы ударений и аллитераций, или «начальных рифм», соблюдаемые поэтами давних времен. Этим искусством отец овладел в совершенстве, причем в самых разных формах — от драматического диалога в «Возвращении Беорхтнота» до плача о павших в битве на Пеленнорских полях. Аллитерационная поэма «Дети Хурина» оказалась гораздо длиннее всех прочих его произведений, написанных тем же стихом, и насчитывала больше двух тысяч строк. Однако отец задумывал поэму с таким небывалым размахом, что даже в том виде, как есть, на момент, когда работа была прервана, повествование дошло только до нападения Дракона на Нарготронд. Учитывая, сколько еще материала «Утраченных сказаний» предстояло вместить, при такой масштабности потребовалась бы не одна тысяча строк. Вторая версия, оборванная на более раннем эпизоде, почти вдвое длиннее соответствующего фрагмента первого варианта.
В той части легенды о детях Хурина, что пересказана в аллитерационной поэме, исходная история «Книги утраченных сказаний» была существенно расширена и обогатилась новыми подробностями. В частности, только теперь возникает огромный подземный город-крепость Нарготронд, а также и обширные земли, ему подвластные (один из ключевых элементов не только легенды о Турине и Ниэнор, но истории Древних Дней Средиземья в целом), вместе с описанием возделываемых нарготрондскими эльфами угодий. Такого рода упоминаний о «мирных занятиях» древнего мира в текстах содержится очень немного. Идя на юг вдоль реки Нарог, Турин и его спутник (в настоящей книге — Гвиндор) обнаруживают, что земли у входа в Нарготронд, по всей видимости, покинуты:
- …Придя к владеньям, возделанным ревностно,
- Затоны в цвету и тучные выгоны
- Миновали, не видя вовсе жителей,«
- И поле, и пашни, и пастбища Нарога,
- Изобильные земли средь буйства зелени
- Меж утесом и потоком. Мотыги забытые
- В полях валялись; лестницы брошены
- Средь спутанной поросли пышных садов.
- Деревья украдкой кронами буйными
- Качали, все примечая; чутко вслушивались
- Высокие травы; солнце палило
- И лист, и луг; но хлад пробирал их…
Так двое путников приходят к вратам Нарготронда в ущелье Нарога:
- Грозных кряжей крепкие плечи
- Нависли сверху над водами быстрыми;
- Укрыта под кронами, терраса отвесная
- Простерлась просторно, истертая гладко«
- На лоне скалистых склонов изваяна.
- Врата темные тусклой громадой
- Прорублены ровно; прочные балки,
- Столпы и своды, и сваи — из камня.
Эльфы берут чужаков в плен, уводят внутрь — и ворота за ними закрываются:
- Со скрипом и скрежетом на крепких петлях
- Врата тяжкие натужно стронулись,
- Точно гром грянул — затворились с лязгом.
- В переходах нехоженых глухое эхо
- Отозвалось зловеще под сводом незримым.
- Луч поблек. Повлекли их далее
- Коридорами долгими сквозь пределы тьмы;
- Направляли воины их неверную поступь,
- Вот слабый блик пламенных факелов
- Блеснул пред ними; невнятный гул«
- Голоса бессчетные сонмов несметных«
- Вдали послышался. Взнеслись ввысь своды.
- За поворотом резким разом предстал им
- Тайный чертог, застывший в безмолвии:
- Сотни сошлись здесь в сумерках неохватных
- Под куполом каменным, канувшим в тень,
- Дожидаясь немо.
Однако в тексте «Детей Хурина», приведенном в данной книге (†), нам сообщается лишь нижеследующее:
И поднялись они, и, покинув Эйтель Иврин, направились на юг вдоль берегов Нарога; там захватили их эльфы-дозорные и привели как пленников в потаенную крепость.
Так Турин пришел в Нарготронд.
Отчего же так вышло? Ниже я попытаюсь ответить на этот вопрос.
Все то, что написано о Турине аллитерационным стихом, практически наверняка создано в Лидсе; отец забросил работу над поэмой в конце 1924 года или в начале 1925-го, почему — неизвестно. На что он затем переключился, загадки не представляет: летом 1925 года он взялся за новую поэму под названием «Лэ о Лейтиан», «Избавление от оков», для которой выбрал совершенно иной стихотворный размер: восьмисложные парнорифмованные двустишия. Таким образом, отец принялся за второе из преданий, которое много лет спустя, в 1951 году, охарактеризовал как полно разработанное, самодостаточное — и, однако ж, связанное «с историей в целом»:[27] сюжетом для «Лэ о Лейтиан» послужила легенда о Берене и Лутиэн. Над второй длинной поэмой отец работал на протяжении шести лет и в свой черед забросил ее в сентябре 1931 года, написав более 4000 строк. Подобно своему предшественнику, аллитерационному «Лэ о детях Хурина», эта поэма знаменует собою существенный шаг вперед в эволюции легенды в сравнении с исходной историей Берена и Лутиэн в «Книге утраченных сказаний».
В ходе работы над «Лэ о Лейтиан» в 1926 году отец написал «Очерк мифологии», предназначенный для Р. У. Рейнолдса, своего бывшего учителя из бирмингемской школы короля Эдуарда, «как объяснение предыстории «аллитерационной версии» «Турина и Дракона»». Эта небольшая рукопись (около двадцати печатных страниц), по утверждению самого автора, задумывалась как краткий конспект; повествование ведется в настоящем времени, сжато и емко; и однако ж именно этот текст послужил отправной точкой для последующих вариантов «Сильмариллиона» (хотя самого названия еще не возникло). Но в то время как в «Очерке» изложена вся мифологическая концепция, сказанию о Турине со всей очевидностью отведено почетное место. Действительно, рукопись даже озаглавлена как «Очерк мифологии, имеющий непосредственное отношение к «Детям Хурина»», — что неудивительно, памятуя о том, чего ради текст написан.
В 1930 году создается произведение гораздо более пространное, «Квента Нолдоринва» (то есть «История нолдор»: ведь история эльфов-нолдор — центральная тема «Сильмариллиона»). «Квента» восходит непосредственно к «Очерку»; даже при том, что текст обогащается новыми подробностями и обретает законченность, отец тем не менее воспринимал «Квенту» как своего рода резюме, краткое изложение гораздо более обширных художественных замыслов — что в любом случае явствует из подзаголовка: «краткая история [нолдор], почерпнутая из «Книги утраченных сказаний»».
Не следует забывать, что на тот момент «Квента» отображала в себе (пусть отчасти и схематично) «вымышленный мир» моего отца в полном объеме. Не историю Первой Эпохи, как впоследствии; ведь ни о Второй Эпохе, ни о Третьей речь пока не шла; не было еще ни Нуменора, ни хоббитов, ни тем более Кольца. История завершалась Великой Битвой, в которой другие Боги (Валар) наконец-то побеждали Моргота: его «выбросили через Дверь Вневременной Ночи, за пределы Стен Мира, в Пустоту». В конце «Квенты» отец приписал: «На том завершаются сказания о предначальных днях северных земель западного мира».
Таким образом, может показаться странным, что «Квента» 1930 года является тем не менее единственным (после «Очерка») завершенным текстом «Сильмариллиона»; однако, как оно случалось нередко, на эволюции его произведения сказывалось давление извне. Позже, в 1930-х годах, за «Квентой» последовала новая версия — красиво переписанная и, наконец, озаглавленная как «Квента Сильмариллион, История Сильмарилли». Она была или должна была стать — куда длиннее предшествующей «Квента Нолдоринва», но по-прежнему воспринималась как по сути конспект мифов и легенд (которые сами по себе, будучи пересказаны полностью, оказываются совершенно иными по своей природе и масштабу). Концепция произведения вновь определена в заглавии: «Квента Сильмариллион… Эта история в сжатом виде почерпнута из многих древних преданий; ибо все, что в ней содержится, встарь, да и по сей день, эльдар Запада пересказывают куда подробнее в иных повестях и песнях».
Вполне вероятно, что отцовский замысел «Сильмариллиона» возник благодаря тому, что так называемая «Квента» — фаза работы в 1930-х годах началась со сжатого конспекта, составленного с определенной целью; затем, на протяжении последующих этапов, «Квента» увеличивалась в объеме и прорабатывалась в деталях, пока не утратила конспективности, но тем не менее сохранила от исходной формы характерную «единообразность» стиля. В ином месте я писал, что «сжатость и конспективность «Сильмариллиона», наводящего на мысль о многих веках поэзии и «тайного знания» рождает сильнейшее ощущение «нерассказанных преданий» даже в процессе рассказывания; «удаленность» никуда не исчезает. Повествование развивается неспешно, нет гнетущего страха в преддверии стремительно надвигающегося, неведомого события. Сильмарилей мы в сущности не видим — так, как видим Кольцо».[28]
Однако в этой форме «Квента Сильмариллион» внезапно оборвалась в 1937 году — как оказалось, решительно и навсегда. 21 сентября того года «Джордж Аллен энд Анвин» выпустили книгу «Хоббит», а вскоре, по просьбе издательства, отец послал им несколько своих рукописей; в Лондон они прибыли 15 ноября 1937 года. В их числе была и неоконченная «Квента Сильмариллион» — текст обрывался на середине фразы внизу страницы. Даже не имея на руках рукописи, отец тем не менее продолжил набрасывать дальнейшее развитие событий и довел повествование до бегства Турина из Дориата и его ухода в разбойники:
…пройдя через границы королевства, собрал он вокруг себя отряд бездомных, отчаявшихся бродяг: немало таких скрывалось в глуши в те черные дни и нападало на любого встречного, будь то эльф, человек или орк.
Таков ранний вариант отрывка, приведенного в тексте настоящей книги на с. 100, в начале главы «Турин среди изгоев».
Отец дошел до этих слов к тому моменту, как «Квента Сильмариллион» и прочие рукописи вернулись к нему, и три дня спустя, 19 декабря 1937 года, сообщил в «Аллен энд Анвин»: «Я написал первую главу новой истории про хоббитов — «Долгожданные гости»»*.
Именно тогда непрерывная, развивающаяся традиция «Сильмариллиона» в виде конспективного «Квента»-варианта оборвалась — в самый разгар событий, на эпизоде ухода Турина из Дориата. На протяжении последующих лет продолжение истории существовало в виде простой, сжатой, неразработанной «Квенты» 1930 года — так сказать, «замороженной», в то время как с написанием «Властелина Колец» возникали грандиозные построения Второй и Третьей Эпох. Но дальнейшее развитие событий имело кардинально-важное значение в контексте древних легенд. Ведь в заключительных преданиях (заимствованных из исходной «Книги утраченных сказаний») рассказывалась горестная история Хурина, отца Турина, после того, как Моргот освободил его, а также и повесть гибели эльфийских королевств Нарготронда, Дориата и Гондолина, о которых Гимли пел в копях Мории спустя много тысяч лет:
- Был светел мир в оправе скал
- В былые дни — еще не пал
- Ни Нарготронд, ни Гондолин;
- За волны Западных пучин
- Ушли владыки их с тех пор…
Именно такое грандиозное завершение автор провидел для общего целого: обреченность эльфов-нолдор в их долгой борьбе против мощи Моргота и роль Хурина с Турином в этой истории; и в финале — сказание об Эарендиле, которому удалось спастись при гибели Гондолина в огне.
Когда много лет спустя в начале 1950-х годов был закончен «Властелин Колец», отец смело и решительно взялся за «предания Древних Дней», что ныне стали «Первой Эпохой»; и за последующие несколько лет извлек на свет немало старых рукописей. Именно тогда, вернувшись к «Сильмариллиону», он испещрил аккуратный текст под названием «Квента Сильмариллион» исправлениями и дополнениям; процесс редактуры прервался в 1951 году, прежде, чем автор дошел до истории Турина, в то время как «Квента Сильмариллион» была заброшена в 1937 году, с возникновением «новой истории про хоббитов».
Отец приступил к переработке «Лэ о Лейтиан» (стихотворной поэмы, повествующей о Берене и Лутиэн; работа над ней была прервана в 1931 году) и вскоре произведение изменилось до неузнаваемости и заметно усовершенствовалось; однако порыв иссяк и в конце концов поэма была заброшена. Отец взялся за новый труд, задумав длинную повесть о Берене и Лутиэн в прозе, основанную на переработанном «Лэ»; но и она осталась неоконченной. Таким образом, желание отца, засвидетельствованное в последовательных попытках пересказать первое из «великих преданий» в желанном масштабе, так и не осуществилось.
В то же самое время отец вновь обратился к «великому преданию» о Падении Гондолина, что до поры существовало лишь в составе «Утраченных сказаний», написанных около тридцати пяти лет назад, и в виде небольшого фрагмента на нескольких страницах в тексте «Квента Нолдоринва» 1930 года. Автору в расцвете творческих сил предстояло представить связно, во всех ее аспектах, примечательную повесть, с чтением которой он некогда выступил в Эссеистском клубе Эксетер-Колледжа в 1920 году и которую на протяжении всей жизни воспринимал как ключевой элемент Древних Дней. Повесть эта особым образом связана с историей Турина: Хурин, отец Турина, и Хуор, отец Туора, приходятся друг другу братьями. Хурин и Хуор в отрочестве побывали в эльфийском городе Гондолине, сокрытом в кольце высоких гор, как рассказывается в «Детях Хурина» (†); впоследствии в Битве Бессчетных Слез они вновь встречаются с Тургоном, королем Гондолина, и Тургон говорит им (†): «Недолго теперь оставаться Гондолину сокрытым от чужих глаз, а, как только обнаружат город, суждено ему пасть». На что Хуор отвечает: «Однако ж, если выстоит город еще немного, тогда из дома твоего явится надежда эльфов и людей. Вот что я скажу тебе, владыка, в смертный мой час: хотя расстаемся мы сейчас навсегда, и не увижу я вновь твоих белокаменных стен, от тебя и меня родится и взойдет над миром новая звезда».
Пророчество исполнилось, когда Туор, двоюродный брат Турина, явился в Гондолин и женился на Идрили, дочери Тургона, ибо их сын Эарендиль, спасшийся из Гондолина, стал «новой звездой» и «надеждой эльфов и людей». Впоследствии в прозаическом повествовании «Падение Гондолина», начатом, по всей видимости, в 1951 году, отец рассказал о странствии Туора и его провожатого, эльфа Воронвэ. В пути, оказавшись в безлюдной глуши, они услышали в лесу чей-то крик:
Вскоре меж деревьев появился высокий человек в доспехе и черных одеждах, с длинным обнаженным мечом в руке; и меч тот показался им большим дивом, ибо он тоже был черным — лишь края клинка сияли холодным блеском.[29]
Это был Турин, спешащий прочь от разграбленного Нарготронда (†); однако Туор и Воронвэ не заговорили с ним и не остановили его; «они не знали, что Нарготронд пал, и что человек этот — Турин, сын Хурина, Черный Меч. Так, всего один раз, и то лишь на миг, сошлись пути двух родичей, Турина и Туора».
В новом сказании о Гондолине отец привел Туора на вершину Окружных гор, откуда взору его открылись равнина и Сокрытый город; как ни печально, здесь автор прервался и продолжать повествование не стал. Вот так и в «Сказании о Гондолине» отец не осуществил своего замысла; мы не увидели ни Нарготронда, ни Гондолина сквозь призму позднего авторского восприятия.
Я уже писал, что «закончив с великим «вторжением» и распрощавшись с «Властелином Колец» отец, по всей видимости, вернулся к Древним Дням, рассчитывая возродить куда более грандиозный размах, с которого он начинал давным-давно, в «Книге утраченных сказаний». Он по-прежнему задавался целью завершить «Сильмариллион», однако «великие предания», развившиеся на основе исходных вариантов, — откуда предстояло заимствовать последние главы, — так и не были закончены».[30] Все это справедливо и по отношению к «великому преданию» о «Детях Хурина»; однако в данном случае отец продвинулся гораздо дальше, хотя так и не сумел привести значительную часть поздней, существенно расширенной версии в готовый и законченный вид.
Вернувшись к «Лэ о Лейтиан» и к «Падению Гондолина», отец одновременно вновь взялся за работу над «Детьми Хурина», но обратился уже не к детству Турина, а к фрагментам более поздним — к кульминации его трагической истории после падения Нарготронда. В настоящей книге этот текст представлен начиная с главы «Возвращение Турина в Дорломин» (†) и до его смерти. Отчего отец на сей раз отказался от обычной своей практики начинать все заново с самого начала, я объяснить не могу. Однако в данном случае он оставил среди прочих бумаг также и великое множество поздних (без указания даты) текстов на тему истории Турина — от его рождения и до разграбления Нарготронда, причем старые варианты были существенно расширены и обогатились подробностями, до сих пор неизвестными.
Несомненно, произведение это по большей части, если не целиком, создавалось в период непосредственно после публикации «Властелина Колец». В те годы автор воспринимал «Детей Хурина» как основополагающее предание конца Древних Дней и на протяжении долгого времени посвящал ему все свои помыслы. Однако теперь, когда история заметно усложнилась в том, что касается и событий, и персонажей, свести ее к жесткой повествовательной структуре оказалось непросто; действительно, один из пространных фрагментов существует в виде мешанины разрозненных черновиков и набросков сюжета.
И тем не менее по завершении «Властелина Колец» предание «Дети Хурина» в последнем его варианте — это основное и важнейшее художественное произведение о Средиземье. Жизнь и смерть Турина изображены ярко, живо и убедительно — среди народов Средиземья равных этой истории вряд ли сыщется. По этой самой причине я попытался, на основе долгого изучения рукописей, в рамках настоящей книги создать текст, представляющий собою непрерывное повествование от начала и до конца, — полностью исключив чужеродные для авторского замысла элементы.
В «Неоконченных преданиях», опубликованных более четверти века назад, я частично привел текст расширенного варианта этой повести, известного под названием «Нарн», от эльфийского «Нарн и Хин Хурин», «Повесть о детях Хурина». Но то был лишь один из фрагментов внушительного сборника, вобравшего в себя материал самый разнородный; кроме того, текст был далеко не полон, в соответствии с общим замыслом и назначением книги. Я опустил целый ряд существенных эпизодов (один из них — весьма длинный) там, где текст «Нарн» достаточно близко соответствовал гораздо более сжатому варианту «Сильмариллиона», или там, где я решил, что самостоятельный «развернутый» вариант привести невозможно.
Таким образом, форма «Нарн» в данной книге во многом отличается от варианта «Неоконченных преданий»: отчасти благодаря тому, что после публикации вышеупомянутой книги я гораздо тщательнее изучил внушительную коллекцию рукописей. В результате я пришел к иным выводам по поводу взаимосвязанности и последовательности некоторых текстов, главным образом в отношении чрезвычайно запутанной эволюции легенды в эпизоде «Турин среди изгоев». Ниже приводится описание и объяснение компоновки нового текста «Детей Хурина».
Важная составляющая процесса — это особый статус опубликованного «Сильмариллиона»: в первой части Приложения я уже упоминал о том, что, взявшись за «Властелина Колец» в 1937 году, мой отец прервал работу над текстом «Квента Сильмариллион» в том месте, до которого успел дойти (бежав из Дориата, Турин становится изгоем). Составляя связный текст для опубликованной книги, я широко пользовался «Анналами Белерианда» (изначально — «Повесть Лет»), которые в последующих версиях расширялись, обрастали новыми подробностями и превращались в летописное повествование, параллельное последовательности рукописей «Сильмариллиона». Доходило это повествование до освобождения Хурина Морготом после гибели Турина и Ниэнор.
Так, первый эпизод, опущенный мной в варианте «Нарн и Хин Хурин» в «Неоконченных преданиях» (с. 58 и примечание 1), — рассказ о пребывании юных Хурина и Хуора в Гондолине. Я исключил его просто-напросто потому, что эта история пересказывается в «Сильмариллионе» (с. 158–159). На самом деле отец записал ее в двух вариантах, один из которых со всей определенностью предназначался в начало «Нарн», но очень близко совпадал с фрагментом «Анналов Белерианда» и от начала до конца от него практически не отличается. В «Сильмариллионе» я использовал оба текста, здесь следовал версии «Нарн».
Второй фрагмент, выпущенный мною из «Нарн» в «Неоконченных преданиях» (с. 65–66 и примечание 2) — это рассказ о Битве Бессчетных Слез; он изъят по той же самой причине. И здесь тоже отец написал две версии: одну — в «Анналах», и вторую — гораздо позже, но имея перед глазами текст «Анналов» и по большей части близко ему следуя. Это второе повествование о великой битве тоже со всей определенностью должно было войти в «Нарн» (текст озаглавлен «Нарн II», то есть второй раздел «Нарн»). В самом его начале в настоящем издании († объявляется: «Здесь же речь пойдет лишь о тех деяниях, что имеют отношение к судьбе Дома Хадора и детей Хурина Стойкого». По этой причине отец взял из текста «Анналов» только описание «западной части поля боя» и уничтожение воинства Фингона; благодаря этому упрощению и сокращению повествования он изменил описание хода битвы, приведенное в «Анналах». В «Сильмариллионе» я, конечно же, следовал «Анналам», хотя несколько деталей заимствовал из версии «Нарн»; в данной книге я придерживался текста, подготовленного отцом специально для «Нарн».
После главы «Турин в Дориате» новая версия заметно отличается от варианта, приведенного в «Неоконченных преданиях». Существует огромное количество текстов (многие из которых — не более чем наброски), имеющих отношение к одним и тем же элементам сюжета на разных этапах развития; и, безусловно, подходы к этому материалу возможны самые разные. Сегодня мне кажется, что при составлении текста «Неоконченных преданий» я позволил себе больше редакторской свободы, нежели было необходимо. В данной книге я пересмотрел исходные рукописи и переработал текст, во многих (как правило, очень незначительных) местах восстановив первоначальные формулировки, добавив фразы или небольшие фрагменты, которых не следовало опускать, исправив ряд ошибок и выбрав иные прочтения из числа нескольких возможных.
Что касается структуры повествования в рамках этого периода жизни Турина, от его бегства из Дориата до пристанища разбойников на Амон Руд, отец держал в уме несколько сюжетообразующих «элементов»: суд Тингола над Турином; дары Тингола и Мелиан Белегу; дурное обращение изгоев с Белегом в отсутствие Турина; встречи Турина и Белега. Отец по-разному располагал эти элементы по отношению друг к другу, помещая фрагменты диалога в разный контекст, однако никак не мог свести их к устоявшемуся «сюжету», «выяснить, что случилось на самом деле».[31] Но теперь, после многих дополнительных изысканий, мне стало ясно, что отец и впрямь добился в этой части истории убедительной композиции и логической последовательности, прежде чем отложил ее в сторону; более того, сокращенный вариант повествования, составленный мною для опубликованного «Сильмариллиона», с ним вполне согласуется — за одним-единственным отличием.
В «Неоконченных преданиях» есть и третья лакуна (на с. 96): повествование обрывается в тот момент, когда Белег, наконец-то отыскав Турина среди изгоев, никак не может убедить его вернуться в Дориат (с. 106–110 нового текста) — и возобновляется со встречи разбойников с Малыми гномами. Для заполнения этого пробела я вновь дал ссылку на «Сильмариллион», отметив, что далее в истории следует прощание Белега с Турином и его возвращение в Менегрот, «где он получает от Тингола меч Англахель, а от Мелиан — лембас». Очевидно, что эту версию отец отверг: «на самом деле случилось» вот что — Тингол вручил Белегу Англахель после суда над Турином, когда Белег впервые отправился на поиски друга. Поэтому в данном тексте дарение меча происходит именно в этот момент (†), а про лембас не говорится ни слова. В более позднем эпизоде, когда Белег возвращается в Менегрот, отыскав Турина, в новом варианте уже не упоминается про Англахель, зато повествуется о даре Мелиан.
Здесь уместно отметить, что я исключил из текста два фрагмента вводного характера, содержащихся в «Неоконченных преданиях»: рассказ о том, как Драконий Шлем стал достоянием Хадора Дорломинского («Неоконченные предания», с. 75) и о происхождении Саэроса («Неоконченные предания», с. 77). В связи с этим нужно упомянуть, что, внимательно сопоставив рукописи, я убедился доподлинно: отец отказался от имени Саэрос и заменил его именем Оргол [Orgol], которое в силу «лингвистической случайности» совпадает с древнеанглийским словом orgol, orgel ‘гордость, гордыня’. Но я решил, что менять вариант «Саэрос» слишком поздно.
Основной пробел в тексте «Неоконченных преданий» (с. 104) заполнен в данном издании на страницах 144–182, начиная от конца главы «О гноме Миме» и включая главы «Земля Лука и Шлема», «Смерть Белега», «Турин в Нарготронде» и «Падение Нарготронда».
В этой части «саги о Турине» исходные рукописи, версия «Сильмариллиона», разрозненные фрагменты, собранные в приложении к «Нарн» в «Неоконченных преданиях» и новый текст данного издания соотносятся между собою весьма запутанным образом. Я всегда полагал, что отец намеревался со временем, закончив к вящему своему удовлетворению «великое предание» о Турине, создать на его основе существенно более сжатый вариант той же самой истории «в стиле «Сильмариллиона»». Но, разумеется, этого не произошло; так что я, теперь вот уже более тридцати лет назад, взялся за странную задачу: попытался сымитировать то, чего отец так и не сделал — написать «Сильмариллионовскую» версию позднего варианта данной истории, при этом опираясь на разнородные материалы «развернутой версии», то есть «Нарн». В составе опубликованного «Сильмариллиона» это — глава 21.
Таким образом, текст данной книги, заполняющий обширную лакуну в тексте «Неоконченных преданий», основан на том же самом исходном материале, что и соответствующий фрагмент «Сильмариллиона» (с. 204–215), однако в каждом случае материал этот используется в разных целях, причем новый текст учитывает выводы, сделанные на основе более внимательного изучения беспорядочных черновых набросков, пометок и их хронологической последовательности. Многое из того, что содержится в исходных рукописях, но было опущено или сокращено в «Сильмариллионе», по-прежнему доступно; однако там, где к версии «Сильмариллиона» добавить нечего (как в эпизоде смерти Белега, заимствованного из «Анналов Белерианда»), она просто-напросто повторяется.
В результате, в то время как мне пришлось вводить там и тут соединительные абзацы, совмещая воедино разрозненные черновики, в пространном тексте настоящего издания отсутствует какой бы то ни было элемент чужеродного «домысла», пусть даже самый мелкий. И тем не менее текст этот — искусственен, иначе и быть не может; тем более что обширный корпус рукописей представляет собою непрерывную эволюцию истории как таковой. Черновики, необходимые для создания непрерывного повествования, на самом деле могут относиться к этапу более раннему. Так, если обратиться к примеру ближе к началу, то первичный текст о приходе Туринова отряда на холм Амон Руд, о найденном на вершине убежище, о жизни изгоев там и о мимолетном расцвете земли Дор-Куартол был написан еще до того, как стало известно хоть что-либо о Малых гномах; более того, вполне сложившееся описание дома Мима на вершине холма возникло прежде самого Мима.
В оставшейся части предания (начиная от возвращения Турина в Дорломин), которую отец облек в законченную форму, данный текст, естественно, очень мало отличается от варианта «Неоконченных преданий». Но в двух местах в рассказе о нападении на Глаурунга в ущелье Кабед-эн-Арас я позволил себе исправить слова автора: и эти подробности нуждаются в пояснении.
В первом случае речь пойдет о географии. Говорится, что, когда в роковой вечер Турин и его спутники пустились в путь от водопада Нен Гирит, они пошли не прямиком к Дракону, залегшему на противоположной стороне ущелья, но сперва двинулись по тропе к Переправе Тейглина, и лишь «затем, не доходя до нее, свернули по узкой стежке к югу» (†) и прошли через лес над рекой в сторону ущелья Кабед-эн-Арас. В исходном тексте данного отрывка говорилось, что по мере их приближения к ущелью «позади, на востоке, замерцали первые звезды».
В ходе подготовки текста для «Неоконченных преданий» я не заметил, что такое невозможно — ведь они со всей очевидностью двигались не в западном направлении, а на восток или на юго-восток, удаляясь от Переправы, так что первые звезды на восточном небе должны быть у них впереди, а не позади. Рассматривая этот отрывок в книге «Война за Самоцветы» (1994, с. 157), я принял версию о том, что «узкая стежка», уводящая на юг, на пути к Тейглину в какой-то момент вновь свернула на запад. Сейчас эта гипотеза кажется мне маловероятной, ибо повествованием никак не подкрепляется; куда более простым решением представляется исправить «позади» на «впереди». В данном тексте так я и сделал.
Схематическая карта, приведенная мною в «Неоконченных преданиях» (с. 149) с целью проиллюстрировать характер местности, не лучшим образом ориентирована по странам света. На отцовской карте Белерианда, воспроизведенной мною для «Сильмариллиона», видно, что Амон Обель находился практически четко на востоке от Переправы Тейглина («из-за холма Амон Обель встала луна», с. 244), и в той его части, где располагались ущелья, Тейглин тек на юго-восток или юго-юго-восток. Потому я перерисовал карту, а также указал на ней приблизительное местонахождение ущелья Кабед-эн-Арас (в тексте говорится, что «точно на пути Глаурунга разверзалось одно из таких ущелий, отнюдь не самое глубокое, зато самое узкое, чуть севернее впадения Келеброса» †).
Вторая подробность касается рассказа о том, как Глаурунг был убит при переправе через теснину. Этот фрагмент представлен в виде черновика и конечного варианта. В черновой версии Турин и его спутники вскарабкались вверх по дальнему склону ущелья до самой кромки обрыва; кое-как уцепившись там, они прождали всю ночь, и Турин «боролся с темными, исполненными ужаса снами, и в снах этих всю свою волю вложил в то, чтобы удержаться, уцепиться покрепче и не упасть». С наступлением дня Глаурунг изготовился перебираться через ущелье «за много шагов к северу», так что Турину пришлось спуститься к реке и вновь подняться по склону, чтобы подобраться снизу к драконьему брюху.
В окончательном варианте (с. 238) Турин и Хунтор поднялись по дальнему склону не до конца, когда Турин сказал, что они напрасно тратят силы, карабкаясь вверх, ибо пока еще неизвестно, где именно Глаурунг станет перебираться; «потому остановились они и стали ждать». В тексте не говорится, что они снова спускались вниз, и описание сна Турина, в котором «всю свою волю вложил он в то, чтобы удержаться и не упасть», вновь заимствовано из черновика. Но в отредактированной версии им нет необходимости цепляться за склон: они вполне могут спуститься на дно ущелья и подождать там. На самом деле, именно так они и поступили: в окончательном варианте («Неоконченные предания», с. 134) говорится, что они стояли не на самой дороге у Глаурунга и что Турин «пробирался вдоль потока под брюхо к Дракону». На тот момент казалось, что конечный текст содержит в себе ненужную подробность, унаследованную от предшествующего черновика. Ради связности повествования я исправил «стояли не на самой дороге у Глаурунга» на «чуть в стороне от пути Глаурунга», и «пробирался вдоль потока» на «вскарабкался вдоль утеса» (†).
Все эти детали сами по себе — сущие мелочи, но они проясняют одно из самых значимых событий в легендах Древних Дней — и эпизоды, оживающие перед внутренним взором особенно наглядно и ярко.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН И НАЗВАНИЙ
Названия, встречающиеся на карте Белерианда, отмечены звездочкой (*).
Агарваэн (Agarwaen) ‘Запятнанный кровью’; имя, взятое Турином по приходе в Нарготронд.
Аданэдель (Adanedhel) ‘Эльф-человек’; имя, данное Турину в Нарготронде.
Азагхал (Azaghl) правитель гномов Белегоста.
Айнур (Ainur) ‘Священные’, первые существа, созданные Илуватаром до сотворения Мира: Валар и Майар («существа того же чина, что и Валар, но уступающие им в могуществе»).
Алгунд (Algund) человек из Дор-ломина, один из отряда изгоев, к которому примкнул Турин.
Амон Дартир (Amon Darthir)* горный пик в цепи Эред Ветрин к югу от Дор-ломина.
Амон Обель (Amon Obel)* холм в лесу Бретель, на котором было выстроено селение Эффель Брандир.
Амон Руд (Amon Rdh)* ‘Лысый холм’, отдельно стоящая гора в земле к югу от Бретиля; жилище Мима.
Амон Этир (Amon Ethir) ‘Холм Дозорных’, огромная земляная насыпь, воздвигнутая Финродом Фелагундом в лиге к востоку от Нарготронда.
Анах (Anach)* перевал, уводящий вниз от Таур-ну-Фуин в западной оконечности Эред Горгорот.
Ангбанд (Angband) огромная крепость Моргота на северо-западе Средиземья.
Англахель (Anglachel) меч Белега, подарок Тингола; после того, как его перековали для Турина, меч стал называться Гуртанг.
Ангрод (Angrod) третий сын Финарфина; погиб в битве Дагор Браголлах.
Ангуирель (Anguirel) меч Эола.
Андрог (Andrg) человек из Дор-ломина; предводитель отряда изгоев, к которому примкнул Турин.
Анфауглит (Anfauglith)* ‘Удушливая Пыль’, огромная равнина к северу от Таур-ну-Фуин; некогда поросшая зеленой травой, она называлась Ард-гален; в ходе Битвы Внезапного Пламени Моргот превратил ее в пустыню.
Аранрут (Aranrth) ‘Гнев Короля’, меч Тингола.
Арверниэн (Arvernien)* побережье Белерианда к западу от устьев Сириона; упоминается в песне Бильбо в Ривенделле.
Арда (Arda) Земля.
Арминас (Arminas) эльф-нолдо, пришедший вместе с Гельмиром в Нарготронд, чтобы предупредить Ородрета об опасности.
Аррох (Arroch) конь Хурина.