Книга мертвых Чайлд Линкольн
– Вы знаете, кто я, не так ли, дитя мое? – спросил он, и даже его вкрадчивый голос с новоорлеанским акцентом показался ей знакомым.
– Да, я знаю, кто вы. – На мгновение Констанс стало трудно дышать: настолько зловещим показалось ей сходство этого человека с другим – тем, которого она так хорошо знала. Разными у них были только волосы… и глаза.
Незнакомец кивнул:
– Что ж, я очень рад.
– Как вы сюда проникли?
– Как я проник, не столь важно. Гораздо важнее, почему я это сделал. Почему – вот верный вопрос. Вы не находите?
Констанс, казалось, на минуту задумалась.
– Да, наверно, вы правы. – Она сделала шаг вперед, убрала руку с подлокотника и медленно провела ею по краю стола. – Итак, почему вы здесь?
– Потому что пришло время поговорить – мне с вами. Вы должны меня выслушать. В конце концов, это единственная любезность, о которой я вас прошу.
Констанс сделала еще один шаг, ее пальцы медленно перемещались по полированной поверхности.
– Любезность? – переспросила она.
– Да. В конце концов, я…
Он не успел договорить: Констанс схватила со стола нож для бумаги и бросилась вперед. Это нападение было замечательно не только своей молниеносностью, но и абсолютной внезапностью: Констанс не сказала и не сделала ничего, что заставило бы ее противника насторожиться.
Но она потерпела неудачу. В самый последний момент мужчина чуть наклонился в сторону, и нож по самую рукоятку вошел в потертую кожаную спинку кресла-качалки. Констанс вытащила его, быстро и опять-таки молча повернулась к незнакомцу и занесла нож над головой для следующего удара.
Она замахнулась, но противник хладнокровно увернулся от удара и, сделав неуловимое движение рукой, схватил ее за запястье. Констанс колотила его свободной рукой и вырывалась, пока наконец оба не упали на ковер. Навалившись, незнакомец прижал ее к полу, нож отлетел в сторону.
Губы незнакомца находились всего в каком-то дюйме от ее уха.
– Констанс, – услышала она его тихий голос, – Du calme. Du calme.[5]
– Любезность! – закричала она. – Как вы смеете говорить о какой-то любезности! Вы убили друзей моего опекуна, оклеветали его, посадили в тюрьму! – Она замолчала и вновь стала вырываться. Из ее горла вырвался негромкий стон, в котором слышалось отчаяние, смешанное с другим, более трудноопределимым чувством.
Мужчина продолжал говорить, и его голос звучал мягко, вкрадчиво:
– Пожалуйста, Констанс, поймите, что я не собираюсь причинить вам боль. И удерживаю вас лишь потому, что вынужден защищаться.
Она снова попыталась вырваться.
– Я вас ненавижу!
– Констанс, пожалуйста! Я должен вам кое-что сказать!
– Я не собираюсь вас слушать! – выпалила она задыхаясь.
Он продолжал прижимать ее к полу – мягко, но достаточно сильно. Наконец Констанс затихла. Она лежала неподвижно, и сердце бешено колотилось у нее в груди. Неожиданно девушка услышала у своей груди биение его сердца – намного более спокойное. Незнакомец продолжал что-то успокаивающе шептать ей на ухо, хоть она и старалась не слушать.
Наконец он немного отстранился.
– Если я вас отпущу, вы обещаете больше на меня не нападать? Вы будете сидеть спокойно и слушать, что я вам скажу?
Констанс ничего не ответила.
– Даже осужденный на смерть преступник имеет право быть выслушанным. К тому же, возможно, вы поймете, что все обстоит не совсем так, как кажется.
Констанс не произнесла ни слова. Через несколько долгих мгновений мужчина поднялся с пола и – очень медленно – отпустил ее запястья.
Она тут же встала и, тяжело дыша, разгладила передник. Ее взгляд вновь заметался по библиотеке. Противник, все еще занимавший стратегическое положение между нею и дверью, указал рукой на кресло-качалку.
– Пожалуйста, Констанс, – попросил он, – присядьте.
Девушка устало опустилась в кресло.
– Можем мы поговорить как цивилизованные люди, без истерики?
– Вы смеете называть себя цивилизованным человеком? Вы? Серийный убийца и вор? – Она презрительно засмеялась.
Мужчина медленно наклонил голову, молча проглотив обвинение.
– Мой брат, естественно, как следует вас обработал. Что ж, это ему всегда удавалось. Он удивительно обаятельный человек, к тому же имеет настоящий дар убеждения.
– Неужели вы думаете, что я поверю хоть чему-нибудь из того, что вы скажете? Вы сумасшедший. Или даже хуже, если творите все это, находясь в здравом рассудке. – Констанс вновь бросила быстрый взгляд мимо него, в направлении двери в гостиную.
Диоген Пендергаст – а это был именно он – внимательно посмотрел на нее.
– Нет, Констанс, я не сумасшедший. И так же, как вы, очень боюсь безумцев. Видите ли, как это ни странно, у нас с вами много общего – и не только этот страх.
– У нас нет ничего общего.
– Несомненно, именно это и хотел внушить вам мой брат.
Констанс показалось, что на лице Диогена появилось выражение бесконечной грусти.
– Не спорю, я далеко не образец совершенства, и у вас нет никаких оснований доверять мне, – продолжал он. – Но, надеюсь, вы поймете, что я не намереваюсь причинить вам никакого вреда.
– Ваши намерения меня не интересуют. Вы напоминаете ребенка, который поймал бабочку и заботится о ней, а на следующий день отрывает у нее крылья.
– Констанс, что вы знаете о детях? У вас такие серьезные и грустные глаза. Не ошибусь, если скажу, что вам пришлось очень многое пережить. Сколько непонятного и внушающего страх вы, должно быть, видели! Как проницателен ваш взгляд! Он наполняет меня грустью. Да, Констанс, я подозреваю – нет, я уверен, – что вам не довелось испытать счастья, которое обычно дарит людям детство. Как, впрочем, и мне самому.
Констанс застыла на месте.
– Как я уже сказал, я пришел сюда, потому что настало время все вам рассказать. Вы должны узнать правду. Настоящую правду. – Он говорил так тихо, что слова почти невозможно было разобрать.
– Правду? – невольно переспросила Констанс.
– Да. О наших с братом отношениях.
В мягком свете гаснущего огня взгляд странных глаз Диогена Пендергаста казался смущенным, почти растерянным. Однако когда он вновь посмотрел на Констанс, лицо его немного просветлело.
– Ах, Констанс, вы, возможно, мне не поверите, но когда я смотрю на вас, мне кажется, я сделал бы все возможное, чтобы избавить вас от боли и страха и взять эту ношу себе. И знаете почему? Потому что, глядя на вас, я вспоминаю себя.
Констанс продолжала сидеть неподвижно, не говоря ни слова.
– Я вижу перед собой личность, которая хочет стать такой, как все, – обычным человеком, но которой суждено всегда быть одной. Я вижу личность, которая чувствует глубже, острее, чем готова это признать… даже самой себе.
Констанс задрожала. Диоген продолжал:
– Я чувствую вашу боль и ваш гнев. Боль из-за того, что вас покинули – и не один, а несколько раз. И гнев на несправедливость богов. «Почему я? Почему опять я?» Ведь это правда – вас оставили еще раз. Хотя вы до конца этого не осознаете. В этом наши судьбы тоже очень похожи. Я остался один, когда мои родители сгорели заживо по милости невежественной толпы. Мне удалось избежать смерти, а им нет. И у меня навсегда осталась уверенность, что умереть должен был я, а не они, что я виноват в том, что они погибли. Вы испытали то же чувство в связи со смертью вашей сестры Мэри – что это вы, а не она, должны были умереть. По прошествии некоторого времени я был покинут во второй раз – теперь уже моим братом. В ваших глазах я вижу недоверие. Но, в конце концов, вы так мало знаете о моем брате. Все, о чем я прошу, – это чтобы вы выслушали меня. – Он поднялся. Констанс порывисто вздохнула и тоже привстала. – Нет, – произнес он, и девушка вновь опустилась в кресло. В голосе Диогена теперь слышалась лишь бесконечная усталость. – Вам незачем бежать. Я сам сейчас уйду. Позже мы побеседуем еще раз, и я расскажу вам о детстве, которого у меня не было. И о старшем брате, который платил за мою любовь ненавистью и презрением. Который получал удовольствие, разрушая все, что я создавал, – будь то мои детские тетради со стихами или мои переводы Вергилия и Тацита. Который мучил и в конце концов убил моего любимца с такой жестокостью, что даже сегодня мне трудно об этом вспоминать. Мой брат задался целью восстановить всех против меня ложью и оговорами, сделать из меня своего зловещего двойника. Но когда и это не смогло меня сломить, он придумал нечто настолько ужасное… настолько ужасное… – При этих словах голос Диогена дрогнул. – Посмотрите на мой глаз, Констанс. Это самое малое из того, что он сделал.
Некоторое время в библиотеке царила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Диогена, пытавшегося взять себя в руки. Невозможно было понять, куда устремлен его безжизненный взгляд – на Констанс или мимо нее, в пустоту.
Проведя рукой по лбу, он наконец сказал:
– Мне пора идти. Но я кое-что вам оставил – вы найдете это позже. Это подарок от близкого человека, испытавшего такую же боль. Надеюсь, вы примете его с таким же чувством, с каким он был подарен.
– Я ничего от вас не приму, – заявила Констанс, однако вместо ненависти и непримиримости в ее голосе прозвучало смущение.
Задержав на ней взгляд, он медленно – очень медленно – повернулся и направился к выходу.
– До свидания, Констанс, – сказал он тихо, чуть обернувшись. – Не беспокойтесь, я найду дорогу назад.
Констанс неподвижно сидела в кресле, прислушиваясь к звуку удалявшихся шагов, и поднялась лишь после того, как он окончательно стих. Вставая, она почувствовала, как что-то шевельнулось в кармане ее передника, и вздрогнула от неожиданности. Это что-то продолжало шевелиться, и вдруг из кармана появилась усатая мордочка со смешно подергивающимся крошечным розовым носиком, глазами-бусинками и мягкими маленькими ушками. Оцепенев от удивления, Констанс подставила зверьку ладонь, и он тут же забрался на нее. Его передние лапки были прижаты к груди, словно он просил о помощи, усики дрожали, а крохотные бусинки глаз умоляюще смотрели в глаза девушки. Это была белая мышка – крохотная, с блестящей шерсткой и совершенно ручная. Сердце Констанс вдруг оттаяло – так внезапно, что она чуть не задохнулась, и из глаз ее брызнули слезы.
Глава 14
В неподвижном воздухе читальной комнаты Центрального архива кружились пылинки и довольно приятно пахло старым картоном, пылью, дерматином и кожей. Полированные панели покрывали стены до самого потолка в стиле рококо, с которого свисали две тяжелые люстры из позолоченной меди и хрусталя. У дальней стены виднелся камин, сложенный из кирпича и отделанный розовым мрамором, имевший по крайней мере восемь футов в высоту и столько же в ширину. Центр комнаты занимали три массивных дубовых стола на толстых ножках, застеленные сукном. Это было одно из наиболее впечатляющих помещений музея – и менее всего известное широкой публике.
Прошло уже больше года с тех пор, как Нора заходила в архив в последний раз, и, несмотря на все его величие, воспоминания, которые он пробуждал в ней, отнюдь нельзя было назвать приятными. Но, к несчастью, читальная комната Центрального архива была единственным местом, где она могла получить наиболее ценные исторические сведения.
Послышался тихий стук в дверь, и на пороге появилась плотная фигура Оскара Гиббса, державшего в мускулистых руках огромную кипу перевязанных бечевками старинных документов.
– Здесь очень много информации об этой гробнице Сенефа, – сказал он, с трудом перекладывая бумаги на стол. – Странно, что до вчерашнего дня я ничего о ней не слышал.
– О ней мало кто знает.
– Зато теперь в музее только о ней и говорят. – Гиббс покачал коротко стриженной головой, гладкой как бильярдный шар. – Только в этом подземелье и можно было спрятать египетскую гробницу. – Он постоял, переводя дух. – Вы помните распоряжение, доктор Келли? Мне придется запереть вас здесь. Когда закончите, позвоните четыре-два-четыре-ноль. Нельзя пользоваться бумагой и ручкой, кроме тех, что находятся в шкатулках. – Он бросил взгляд на ее лэптоп. – И не снимайте перчатки.
– Я все поняла, Оскар.
– Если я вдруг вам понадоблюсь, найдете меня в архиве. Не забудьте: четыре-два-четыре-ноль.
Наконец огромная бронзовая дверь закрылась, и Нора услышала, как щелкнул хорошо смазанный замок. Она вернулась к столу. От аккуратных стопок документов исходил запах тлена. Нора внимательно просмотрела их, чтобы получить общее представление о том, что здесь находилось и какую часть необходимо прочесть. И речи идти не могло, чтобы изучить все документы, – на это ушла бы целая вечность. Она запросила инвентарную опись гробницы Сенефа и все связанные с ней документы – с момента ее обнаружения в Фивах до закрытия выставки в 1935 году. Похоже, Оскар проделал огромную работу. Самые старые документы были написаны на французском и арабском языках, но с того момента, как гробница из собственности наполеоновской армии перешла британцам, преобладающим языком стал английский. Среди документов были письма, чертежи гробницы, рисунки, транспортные накладные, договора страхования, вырезки из журналов, старые снимки и научные монографии. После того как гробница оказалась в музее, количество документов увеличилось в разы. В толстых папках лежали строительные чертежи, карты, синьки с чертежей, доклады о проведении работ по консервации, различная переписка и бесчисленные счета, относящиеся ко времени открытия выставки. Кроме того, здесь были письма от простых посетителей выставки и ученых, внутренние доклады сотрудников музея и смета на проведение работ по консервации гробницы. В нижней папке оказались документы, имеющие отношение к новой станции подземки, и просьба музейного руководства к городскому совету Нью-Йорка о строительстве пешеходного туннеля, который соединит станцию «Восемьдесят первая улица» с новым подземным входом в музей. Самым последним документом был краткий отчет какого-то давно забытого хранителя об окончании работ по консервации выставки, датированный 14 января 1935 года.
Нора посмотрела на разложенную на столе груду документов и вздохнула. Мензис хотел к завтрашнему утру получить их краткое описание, с тем чтобы наконец приступить к работе над «сценарием» выставки и описанием экспонатов. Она проверила время: ровно час дня. Во что же она позволила себя втянуть?
Включив лэптоп, Нора стала ждать, пока он загрузится. По настоянию своего мужа Билла она недавно сменила ПК на «Мак», после чего время загрузки компьютера сократилось во много раз, составив восемь и девять десятых секунды вместо долгих двух с половиной минут. Разница была такой, словно она пересела из «форда-фиесты» в «мерседес». Увидев появившееся на экране монитора яблоко – логотип компании «Эпл Макинтош», Нора подумала, что хоть что-то в ее жизни идет так, как положено.
Надев жесткие льняные перчатки, она начала развязывать бечевку, которой была перевязана первая пачка документов, но ей не удалось справиться с узлом вековой давности: бечевка порвалась, и над столом поднялось облачко пыли.
С величайшей осторожностью Нора раскрыла первую папку и вынула из нее пожелтевший документ, написанный по-французски причудливым витиеватым почерком, и углубилась в процесс его расшифровки, время от времени делая пометки на компьютере. Несмотря на то что почерк разобрать было очень трудно, а познания Норы во французском языке оставляли желать много лучшего, вскоре она с удивлением обнаружила, что ее по-настоящему захватила история, вкратце рассказанная Мензисом накануне, во время их визита в гробницу.
Когда Наполеон вел войны в Европе, в голову ему пришла потрясающая идея – пройти по всему Среднему Востоку тем же путем, которым во время своих завоевательных походов шел Александр Македонский. В 1798 году началось вторжение в Египет, в нем были задействованы четыреста кораблей и пятьдесят пять тысяч солдат. Наполеон также воплотил в жизнь радикально новую по тем временам идею: он привел с собой более ста пятидесяти гражданских ученых и инженеров, на которых возлагалась задача всестороннего изучения Египта и его загадочных руин. Одним из тех ученых и был молодой энергичный архитектор по имени Бертран Магни де Кахорс.
Де Кахорс одним из первых исследовал величайшую находку египтологов всех времен – Розеттский камень, который откопали наполеоновские солдаты, возводившие укрепления вдоль береговой линии. Это открытие вдохновило его, показав, какие еще находки могут ждать впереди. Де Кахорс последовал за французской армией на юг, вверх по течению Нила, где были обнаружены величественные храмы Луксора, а на другом берегу реки – Долина царей, древнее ущелье в пустыне, которому суждено было стать самым знаменитым кладбищем в мире.
Большинство гробниц Долины царей были высечены в скале, и перевезти их не представлялось возможным. Однако усыпальницы менее могущественных фараонов, регентов и визирей, находившиеся в верхней части долины, являли собой сооружения из известняковых блоков. Одну из таких гробниц – а именно гробницу Сенефа, визиря и регента Тутмоса IV, – де Кахорс и решил разобрать, чтобы потом переправить во Францию. Это был рискованный и даже опасный технический проект, поскольку блоки весили по нескольку тонн каждый. Их приходилось по одному спускать со скалы высотой двести футов, затем везти на повозках к берегу Нила, где они перегружались на баржи, и сплавлять вниз по течению.
С самого начала де Кахорса преследовали неудачи. Местные жители отказались участвовать в разборе гробницы, опасаясь проклятия, поэтому пришлось привлечь к работам группу французских солдат. Первое несчастье произошло, когда вскрыли внутреннюю гробницу, которая еще в древности была повторно замурована после ограбления. Девять человек погибли почти сразу. Позже было высказано предположение, что камеру заполнил углекислый газ, выделяемый подземными водами, которые протекают в известняке глубоко внизу, и именно он стал причиной смерти трех солдат, первыми вошедших в гробницу, а также еще шестерых, отправленных на их поиски.
Однако де Кахорс был настроен решительно, и гробницу в конце концов разобрали, блоки пронумеровали и доставили по Нилу к Абукиру, где они были выгружены на берег и разложены на песке в ожидании отправки во Францию.
Знаменитое сражение при Абукире нарушило планы де Кахорса. После того как адмирал Горацио Нельсон встретился с огромной флотилией Наполеона и наголову разбил ее в одном из самых важных в истории морских сражений, Наполеон бежал на маленьком судне, оставив свою армию отрезанной от Франции. Наполеоновские войска вскоре сдались, и по условиям капитуляции вся сказочная коллекция египетских древностей, включая Розеттский камень и гробницу Сенефа, отошла британской стороне. Через день после подписания договора де Кахорс покончил с собой – нанес себе удар мечом прямо в сердце, стоя на коленях между известняковыми блоками на раскаленном песке Абукира. Тем не менее память о нем как о первом в мире египтологе сохранилась, а его потомок предложил музею финансировать работы по восстановлению гробницы.
Нора отложила первую стопку документов и взялась за следующую. Некий шотландец, офицер королевского флота капитан Алисдаир Уильям Артур Кьюмин, впоследствии барон Рэттрей, сумел присвоить гробницу Сенефа в результате какой-то грязной сделки – в документах упоминались игра в карты и две проститутки. Барон Рэттрей переправил гробницу в свое поместье на Шотландском нагорье и собрал ее там, в результате чего разорился и был вынужден продать часть родовых земель. Последующие бароны Рэттреи с трудом сводили концы с концами вплоть до середины девятнадцатого века, пока последний представитель этого рода в отчаянной попытке спасти то, что осталось от поместья, не продал гробницу американскому железнодорожному магнату Уильяму С. Спрэггу. Спрэгг, один из первых попечителей музея, перевез ее через Атлантику и воссоздал в первозданном виде в музее, строительство которого тогда еще не было закончено. Этот проект захватил его целиком, и он месяцами маячил на строительной площадке, подгоняя рабочих и путаясь у них под ногами. По жестокой иронии судьбы, всего за два дня до торжественного открытия выставки в 1872 году Спрэгг был раздавлен колесами конной кареты «Скорой помощи».
Нора отложила документы, решив сделать небольшой перерыв. Еще не было и трех часов, а она уже успела просмотреть больше бумаг, чем рассчитывала. Если удастся покончить с ними до восьми, она даже успеет поужинать с Биллом в «Костях». Ему понравится эта мрачная, покрытая пылью история. Перед открытием выставки из нее получится неплохой материал для раздела культуры.
Нора взяла в руки следующую связку – это были музейные документы, находившиеся в гораздо лучшем состоянии. В первой папке оказались бумаги, имеющие отношение к открытию выставки, и несколько приглашений с золотым тиснением.
Президент Соединенных Штатов Америки почтенный генерал Улисс С. Грант,
Губернатор штата Нью-Йорк почтенный Джон Т. Хоффман,
Президент Нью-Йоркского музея естественной истории д-р Джеймс К. Моретон,
попечители и директор музея сердечно приглашают вас на обед и бал по случаю открытия
Великой гробницы Сенефа, регента и визиря Тутмоса IV,
правителя Древнего Египта в 1419–1386 гг. до н. э.
Примадонна Элеонора де Граф-Балконски исполнит арии из новой знаменитой оперы Джузеппе Верди «Аида».
Гости приглашаются в египетских костюмах.
Нора держала пожелтевшее приглашение в руке, с изумлением думая о том, какую, оказывается, важную роль музей играл в общественной жизни в прошлом, раз приглашения подписывал сам президент. Она перебрала еще несколько бумаг и нашла второй документ – меню званого обеда.
Разнообразные закуски
Консоме «Ольга»
Кебаб по-египетски
Филе-миньон «Лили»
Овощное пюре Farcie
Жаркое из голубя с кресс-салатом
Фуа-гра en Croute
Baba Ghanouj
Уолдорфский пудинг
Персики в желе «Шартрез».
Насчитав дюжину чистых приглашений, Нора взяла одно и вместе с меню положила в папку с надписью «Снять фотокопию». Надо обязательно показать это Мензису. Еще она подумала, что было бы здорово воспроизвести церемонию первоначального открытия гробницы – конечно, без костюмированного бала – и предложить то же меню для обеда.
Нора принялась читать пресс-релизы торжественного вечера. Как оказалось, это было одно из тех знаменательных общественных событий Нью-Йорка конца девятнадцатого века, которым уже никогда не суждено повториться. В списке приглашенных значились все великие фамилии начала Золотого века: Асторы и Вандербильты, Уильям Батлер Дункан, Уолтер Лэнгдон, Уард Макалистер и другие. В этой же папке обнаружились фотографии из «Харперс уикли» со сценами бала – на танцующих были самые причудливые и нелепые версии египетского костюма…
Однако нужно было спешить. Нора отложила просмотренные бумаги в сторону и открыла следующую папку. В ней тоже оказалась вырезка, на этот раз из «Нью-Йорк сан» – одной из самых скандальных газет того времени. На фото был запечатлен темноволосый человек со светлыми глазами, в феске и длинном ниспадающем одеянии. Нора быстро пробежала глазами содержание статьи.
Специально для «Сан»:
На гробницу в Нью-Йоркском музее естественной истории наложено заклятие
Египетский бей предостерегает
Проклятие глаза Гора
Нью-Йорк. В ходе недавнего визита в Нью-Йорк его высочества Абдула эль-Мизара, бея Болбоссы, что в Верхнем Египте, этот джентльмен из страны фараонов был потрясен, узнав, что в Нью-Йоркском музее естественной истории открылась выставка, посвященная гробнице Сенефа.
Высокопоставленный египтянин и его свита, осматривавшие экспозицию, в ужасе бежали прочь от гробницы, предупредив других посетителей, что если те войдут в гробницу, то тем самым обрекут себя на неминуемую и ужасную смерть.
«На эту гробницу наложено заклятие, хорошо известное на моей родине», – позже сказал эль-Мизар корреспонденту «Сан».
Нора улыбнулась. Автор статьи продолжал в том же духе, мешая откровенные угрозы с чудовищно искаженными историческими фактами, и закончил, как и следовало ожидать, «требованием» предполагаемого «бея Болбоссы» немедленно вернуть гробницу в Египет. В заключение были приведены слова некоего официального представителя музея, заявившего, что гробницу ежедневно посещают несколько тысяч человек, но пока еще никаких «неприятных инцидентов» не произошло.
За статьей следовал шквал писем, по большей части от людей откровенно ненормальных. В них рассказывалось о неких таинственных существах, присутствие которых они ощутили во время посещения гробницы. Несколько человек жаловались на ухудшение состояния здоровья: одышку, испарину, учащенное сердцебиение, нервные расстройства. В одном письме, самом примечательном из всех, рассказывалось о ребенке, упавшем в колодец и сломавшем обе ноги (одну ногу впоследствии пришлось ампутировать). После длительных переговоров с участием адвокатов было достигнуто полюбовное соглашение, по которому музей должен был выплатить родителям ребенка компенсацию в размере двухсот долларов.
Нора открыла следующую, очень тонкую, папку и с удивлением увидела внутри один-единственный пожелтевший кусочек картона с наклейкой, на которой значилось следующее:
Содержимое этой папки отдано на ответственное хранение 22 марта 1938 года.
Подпись: Люсьен П. Стробридж, хранитель отдела Древнего Египта.
Нора удивленно вертела карточку в руках. Ответственное хранение? Должно быть, это то же самое, что в настоящее время называется сохранной зоной, где находятся самые ценные из принадлежащих музею артефактов. Что же находилось в этой папке, коль скоро ее пришлось убрать под замок?
Вернув кусочек картона на место, Нора отложила папку, решив заняться ею позже. Непросмотренной оставалась одна пачка. Развязав ее, Нора обнаружила, что она состоит главным образом из писем, относящихся к строительству пешеходного туннеля, который соединял музей со станцией метро «Восемьдесят первая улица».
Корреспонденция была чрезвычайно обширной, и, изучая ее, Нора начала понимать, что рассказанная Мензисом история о консервации гробницы в связи со строительством туннеля не вполне соответствует действительности. Все было как раз наоборот: городские власти предлагали протянуть пешеходный переход от ближайшей к музею части станции, в стороне от входа в гробницу, – это было бы самым дешевым и простым решением. Однако музейное начальство по каким-то причинам захотело направить туннель к дальней части станции метро, после чего заявило, что туннель отрежет вход в гробницу и поэтому ее необходимо законсервировать. Создавалось впечатление, что руководство музея желало закрытия выставки.
Нора продолжала читать. На самом дне папки ей попалось письмо какого-то городского чиновника, спрашивавшего, почему администрация музея так категорически настаивает на более дорогостоящем проекте строительства туннеля. На полях письма имелась приписка, сделанная тем самым Люсьеном Стробриджем, который отправил на ответственное хранение содержимое предыдущей папки:
Скажите ему что-нибудь. Я настаиваю на закрытии гробницы. Мы не можем упустить последний шанс избавиться от этой проклятой проблемы.
Л.П. Стробридж
««От проклятой проблемы»? Интересно, что Стробридж имел в виду?» – подумала Нора. Она вновь перебрала содержимое папки, но не нашла ничего, что указывало бы на какие-то проблемы, связанные с гробницей, помимо уже упоминавшегося выше недовольства бея Болбоссы и спровоцированного им потока писем от не вполне здоровых людей.
Ответ на этот вопрос, решила Нора, нужно искать в сохранной зоне. В конце концов, все это не слишком важно, а она и так уже опаздывает. Можно продолжить поиски потом, когда будет побольше времени. Если она сейчас же не приступит к написанию доклада, то так и не поужинает с Биллом.
Нора придвинула к себе лэптоп, открыла новый файл и начала печатать.
Глава 15
На следующий день капитан отдела по расследованию убийств Лаура Хейворд, предъявив удостоверение, была почтительно препровождена в кабинет Джека Манетти, начальника службы безопасности Нью-Йоркского музея естественной истории. Хейворд с удовлетворением отметила тот факт, что руководитель охраны музея, администрация которого казалась чрезмерно озабоченной своим статусом, выбрал для своего кабинета маленькое помещение без окон, расположенное в задней части здания, и обставил его в высшей степени функциональной мебелью – металлическими столами и стульями. Это свидетельствовало о наличии у него положительных качеств – по крайней мере Лаура на это надеялась.
Манетти совсем не обрадовался ее появлению, но постарался проявить гостеприимство, предложив гостье стул и кофе, от которых та отказалась.
– Я здесь в связи с делом о нападении на Грин, – сказала она, – и хочу попросить вас проводить меня на выставку «Священные изображения» и ответить на несколько дополнительных вопросов, связанных со входом и выходом посетителей, обеспечением безопасности и тому подобными вещами.
– Но мы ведь все это обсудили несколько недель назад, – удивленно заметил Манетти. – Я думал, расследование закончено.
– Мое расследование продолжается, мистер Манетти.
Манетти облизал губы.
– Вы беседовали с директором? У нас существует правило координировать все…
Лаура, не дав ему договорить, встала и с раздражением произнесла:
– У меня не слишком много времени. Думаю, у вас тоже. Пойдемте.
Она шла за начальником службы безопасности по лабиринту коридоров и пыльных залов, пока наконец не оказалась у входа на выставку. Музей еще не закрылся, и все двери, ведущие к экспозиции, оставались распахнутыми, но посетителей уже почти не было.
– Давайте начнем отсюда, – предложила Хейворд. – Я несколько раз мысленно воспроизвела все произошедшее, но кое-что для меня осталось непонятным. Преступник должен был войти в зал через эту дверь. Правильно?
– Да.
– Дверь в противоположном конце зала открывается только изнутри, а не снаружи. Так?
– Совершенно верно.
– А система безопасности должна была фиксировать всех, кто входил в помещение и выходил из него, поскольку в каждой магнитной карточке-ключе закодировано имя владельца.
Манетти кивнул.
– Однако система сделала единственную запись – о том, что в зал вошла Марго Грин. Следовательно, преступник потом украл у нее карточку и воспользовался ею, чтобы выйти с выставки.
– Таково было наше предположение.
– Грин могла войти и выйти через уже открытую кем-то дверь.
– Нет. Во-первых, это противоречит правилам, во-вторых, система зафиксировала, что она этого не делала. Через несколько секунд после того, как она вошла, дверь вновь автоматически закрылась. У нас имеется соответствующая запись.
– Получается, что преступник прятался в зале с пяти часов вечера, когда выставка закрывается для посетителей, до двух часов ночи, когда было совершено нападение.
Манетти кивнул.
– Либо он сумел каким-то образом обмануть систему безопасности.
– Мы считаем, что это практически невозможно.
– А я почти уверена, что именно так и было. Я много раз бывала в этом зале после нападения и считаю, что преступнику здесь практически негде спрятаться.
– В тот момент строительные работы еще не были завершены, и в зале оставалось полно всякого хлама.
– Нападение произошло за два дня до открытия выставки. Почти все уже было убрано.
– Наша система безопасности практически не дает сбоев.
– А как же Алмазный зал? – Лаура заметила, как Манетти сжал губы, и почувствовала внезапный укол совести. Подобные замечания были не в ее характере. Она знала, что в последнее время ведет себя как самая настоящая стерва, и это ей не нравилось. – Спасибо, мистер Манетти, – сказала она, – я хочу еще раз осмотреть зал, если вы не возражаете.
– Вы – наша гостья.
– Я с вами свяжусь.
Манетти исчез, и Хейворд задумчиво прошлась по залу, где было совершено нападение на Марго Грин, в который раз пытаясь представить себе каждый шаг преступника – как в некоем мысленном подобии замедленной съемки. Она старалась не слушать голос, нашептывавший ей, что это бесполезная затея: невозможно найти что-то важное через несколько недель после преступления, да еще когда здесь побывала добрая сотня тысяч человек. Голос внушал ей, что она занимается совсем не тем, чем надо, и лучше бы ей, пока не поздно, подумать о своей жизни и своей карьере.
Она сделала еще один круг по залу, и тихий голос наконец замолк, заглушаемый громким стуком ее каблуков. Подойдя к стеллажу, возле которого было обнаружено пятно крови, она вдруг увидела отделившуюся от шкафа фигуру в темном костюме. Человек двигался согнувшись, готовый вот-вот наброситься на нее.
Нора выхватила оружие и прицелилась.
– Не двигаться! Полицейское управление Нью-Йорка!
Человек выпрямился, издав булькающий звук и взмахнув руками, непокорная прядь волос упала на глаза. Лаура узнала в нем Уильяма Смитбека, журналиста «Нью-Йорк таймс».
– Не стреляйте! – крикнул репортер. – Я просто хотел кое-что осмотреть. Господи, как же вы меня напугали этой штукой!
Хейворд смущенно убрала оружие в кобуру.
– Простите, я немного нервничаю.
Смитбек прищурился:
– Вы капитан Хейворд, верно?
Она кивнула.
– А я освещаю дело Пендергаста для «Таймс».
– Мне это известно.
– Хорошо. А знаете, я ведь хотел с вами поговорить.
Лаура посмотрела на часы.
– Я очень занята. Позвоните в управление и запишитесь на прием.
– Я уже пытался. Мне сказали, что вы не общаетесь с журналистами.
– Это правда. – Лаура мрачно посмотрела на него и сделала шаг вперед, но Смитбек продолжал стоять на месте, не давая ей пройти.
– Позвольте…
– Послушайте, – быстро заговорил он, – я думаю, мы можем помочь друг другу. Обмен информацией и все такое – ну, вы понимаете.
– Если вы располагаете какой-то информацией, имеющей отношение к делу, лучше выкладывайте ее сейчас, иначе я привлеку вас за попытку воспрепятствовать правосудию, – резко ответила она.
– Нет, я совсем не о том! Дело в том, что… Видите ли, пожалуй, я знаю, почему вы сюда пришли. Вы не удовлетворены результатами расследования. Вы думаете, что, возможно, на Марго напал не Пендергаст. Я прав?
– С чего вы это взяли?
– Капитан отдела по расследованию убийств не станет тратить свое драгоценное время на посещение места преступления, если дело закрыто. Значит, у вас имеются сомнения.
Хейворд ничего не сказала, чтобы не выдать своего удивления.
– Вы думаете: а не мог ли быть убийцей Диоген Пендергаст, брат специального агента? Вот почему вы здесь.
Хейворд продолжала молчать, ее удивление росло.
– И, между прочим, я здесь по той же самой причине. – Смитбек помолчал и с любопытством посмотрел на нее, словно желая увидеть, какой эффект произвели его слова.
– С чего вы решили, что это был не агент Пендергаст? – осторожно спросила она.
– Потому что я хорошо знаю агента Пендергаста. Я, так сказать, освещал его деятельность со времени музейных убийств, произошедших семь лет назад. И я также знаком с Марго Грин – она звонила мне из больницы. Марго клянется, что напавший на нее человек не Пендергаст. Она сказала, что у нападавшего глаза были разного цвета: один ореховый, другой – молочно-голубой.
– Пендергаст известен как мастер перевоплощений.
– Да, но это описание указывает на его брата. Зачем агенту выдавать себя за своего брата? К тому же нам уже известно, что именно его брат совершил кражу алмазов и похитил ту женщину – леди Маскелин. Из всего этого напрашивается единственный вывод: Диоген напал на Марго и подставил своего брата. Что и требовалось доказать.
И вновь Хейворд, стараясь ничем не выдать своего изумления, подумала, насколько одинаково они мыслили. Наконец она позволила себе улыбнуться.
– Ну что ж, мистер Смитбек, вижу, вы очень любознательный журналист.
– Да, я такой, – поспешил подтвердить Смитбек, убирая назад свой непокорный чуб, который вновь упал ему на глаза.
Лаура немного помолчала, обдумывая услышанное.
– Что ж, хорошо. Может быть, мы действительно сможем помочь друг другу. Мое участие, естественно, будет неофициальным и должно остаться в тайне.
– Естественно!
– Кроме того, обо всем, что вы раскопаете, вы должны будете сразу же сообщить мне. До того как напишете об этом в своей газете. Я соглашусь работать с вами только на таких условиях.
Читать бесплатно другие книги:
