Если вы не влюблены! Куликова Галина

Поздно вечером пенсионерка Клавдия Петровна обнаружила на лестничной площадке своего дома труп неизвестного мужчины. Закаленная суровой криминальной обстановкой последних лет, старушка не испугалась и даже почти не удивилась, словно давно уже ждала, когда же разгулявшаяся преступность нагадит непосредственно у дверей ее квартиры.

Многие часы, проведенные в обществе телевизионных ментов и бандитов, не прошли для Клавдии Петровны даром. Почти автоматически она посмотрела на часы, чтобы запомнить точное время, и пошла к телефону – звонить в милицию.

Продиктовав дежурному адрес, свою фамилию, имя и отчество, Клавдия Петровна не забыла предупредить, что ехать надо в объезд по Усачевской, потому что на их улице уже месяц как все перекопано. Положив трубку, она приоткрыла дверь на лестницу, чтобы охранять место преступления до приезда опергруппы. Потом не удержалась и сама вышла на площадку, чтобы еще раз взглянуть на убитого.

В пятиэтажке по Рабочей улице Клавдия Петровна Моисеева жила уже много лет, знала по имени-отчеству почти всех жильцов своего дома, да еще добрую половину двух соседних. Клавдия Петровна считалась активной пенсионеркой. Раз в неделю она, приодевшись и надушившись французскими духами, подаренными внучкой три года назад, шла в районную библиотеку, где собирались такие же, как и она, пенсионерки, которым не сиделось дома. Они гоняли чаи, угощали друг друга домашним печеньем, обсуждали политические события, просмотренные телесериалы и в меру сплетничали.

И вот теперь, внимательно рассматривая неизвестного мертвого мужчину, Клавдия Петровна предвкушала, как поведает изумленным подружкам подробности этой жуткой и волнующей истории.

Покойник полулежал, привалившись к перилам, уронив голову на грудь. Лица не было видно, зато по светлой рубашке растекалось что-то темное. «Кровь», – поежилась Клавдия Петровна и впервые по-настоящему испугалась. На неизвестном был легкий льняной костюм светло-коричневого цвета и хорошие кожаные ботинки. Ни сумки, ни «дипломата» при нем не оказалось.

Минут через двадцать наконец-то хлопнула дверь подъезда и внизу послышались решительные грубоватые голоса:

– Без лифта, естественно. Какой там этаж? Третий? Ну и на том спасибо.

Через минуту перед Клавдией Петровной предстали два молодца. Нет, молодцом был только один – высокий, плечистый и симпатичный. Второй так себе – небольшого роста, ноги такие кривые, как будто он служил в конной милиции. Правда, голос приятный – низкий, с хрипотцой.

– Капитан Широков, – представился кривоногий обладатель приятного голоса. – Вы милицию вызывали? Ну, что тут у вас стряслось?

Обращался он к ней, но смотрел на лежащее на ступеньках тело. Клавдия Петровна объяснила, что у нее-то как раз ничего не стряслось. А стряслось вот у этого гражданина, фамилии которого она не знает, впервые в жизни видит, хотя, конечно, сочувствует его теперешнему положению.

Капитан недолго, но внимательно рассматривал мертвого мужчину, потом тяжело вздохнул и повернулся к своему помощнику:

– Ну, что тут будешь делать. Действуем согласно прейскуранту. Похоже, дяде полоснули чем-то острым по горлу.

Потом он посмотрел на Клавдию Петровну:

– Так когда, гражданка, вы обнаружили тело?

Рассказав милиционерам, как она нашла убитого, и ответив на все их вопросы, Клавдия Петровна вернулась к себе и, уютно устроившись возле окна, с интересом стала наблюдать за тем, что происходит во дворе. У подъезда, несмотря на позднее время, уже успела собраться небольшая толпа любопытных, состоявшая по большей части из вездесущих пенсионерок.

– Граждане, пропустите, не толпитесь, не мешайте, – периодически покрикивал молодой напарник Широкова, которого капитан называл Колей. Коля Сидоренков уже вторую неделю проходил стажировку в УВД города. За это время у них с капитаном сложились вроде бы нормальные отношения, однако сейчас Коля немного нервничал, не очень представляя, чего ждет от него начальник в конкретной «боевой» обстановке. Поэтому он решил пока что на амбразуру без спроса не лезть и ждать указаний шефа. Когда приехали эксперты и криминалист, Широков велел Коле пройтись по квартирам, опросить жильцов, не видел ли, не слышал ли кто чего.

– Не грусти, лейтенант, а лучше привыкай. В этом и состоит суть нашей работы – перелопатив груды пустой породы, выловить в итоге песчинку информации. А народ у нас сам знаешь какой – либо наплетут невесть что, либо, наоборот, стараются не замечать того, что у них под носом творится. Так что давай отправляйся на розыски дополнительных свидетелей. Вдруг кого зацепишь. И не стесняйся спрашивать и по второму, и по третьему, и по четвертому разу. Кстати, зайди-ка еще разок и к нашей главной свидетельнице – она бабка толковая, может, припомнит какие мелочи.

Коля позвонил в квартиру Клавдии Петровны, и она открыла ему довольно быстро, вытирая руки ярким кухонным полотенцем.

– Аль забыли чего, молодой человек? – спросила она стоящего на пороге Колю.

– Извините, Клавдия Петровна, я просто уточнить зашел. Вспомните еще разок: когда вы домой возвращались, не встретился ли вам кто-нибудь по дороге – все равно, знакомый или незнакомый? Может, странным вам кто-то показался…

– Да нет, ничего такого я не видела. Разве вот, когда на дежурстве была.

– Где это – на дежурстве?

– В доме напротив я служу. Консьержкой. – Она сказала это с удовлетворением, потому что дом был элитным, там жили всякие важные персоны, и это обстоятельство отчего-то возвышало Клавдию Петровну в собственных глазах. – К Романчиковым приходили – раз, а поздно вечером девица незнакомая из подъезда выходила. Блондинка в красных штанах.

– Ну, кто из другого дома выходил, следствию неинтересно, – разочарованно вздохнул Коля.

– Вы спросили про незнакомых, я и сказала. А здесь-то нет, никого не встретила. Вошла в подъезд, а он и лежит.

Хотя блондинка в красных штанах к делу вроде бы не относилась, Коля решил на всякий случай расспросить о ней поподробнее. Конечно, трудно представить, что девушка могла бы таким способом расправиться со здоровым мужчиной – тут нужны и сила, и сноровка. Однако чем черт не шутит, вдруг потом эта информация как-то пригодится в расследовании, и тогда он, Коля, окажется со всех сторон молодцом.

– Ну а что там с этой блондинкой, как она выглядела? – спросил он старушку.

– Лет ей, наверное, тридцать или около того. Высокая, волосы длинные, белые – так раньше перекисью водорода красились. А одета она была в широкие красные брюки и светлый пиджак.

Клавдия Петровна уже укладывалась спать, когда в прихожей снова раздался звонок. Накинув халат и подойдя к двери, она посмотрела в «глазок», но на площадке никого не увидела. «Наверное, мальчишки балуются», – решила она и уже хотела вернуться в комнату, но почему-то вдруг передумала и, повернув ключ в замке, приоткрыла дверь. В ту же секунду что-то легкое и мягкое закрыло ей лицо. «Шелковый платок», – догадалась Клавдия Петровна. Она ничего не почувствовала – ни боли, ни страха. Ей показалось, что ноги ее оторвались от земли, и вся она как будто воспарила… Правда, не слишком высоко. Клавдия Петровна даже увидела себя со стороны: как будто она стоит и разговаривает с неизвестным ей молодым человеком. Только вдруг этот молодой человек превратился в белокурую девицу в красных штанах, ту самую, о которой она недавно рассказала милиционеру Коле. Клавдия Петровна удивилась, хотела что-то сказать, но не успела.

Незадолго до гастролей

Летняя ночь опустилась на город, придавив небо к самым крышам. Воздух был густым и теплым, как нежный суп, в котором плавали желтые кружки фонарей. Шеф-повар вышел на заднее крыльцо ресторана, чтобы смахнуть со лба пот и выкурить сигарету. Маленькое здание ресторана, снятого под гулянья, напряглось, словно готовая жахнуть пушка. Там, внутри, справляли юбилей молодого столичного театра «Тема». Юбиляры зажигали так, что на кухне подпрыгивали ножи и кастрюли. Шеф-повар несколько раз с опаской выглядывал в зал, чтобы своими глазами увидеть феерическое представление. Актеры куролесили вовсю, а главный режиссер, косматый и пьяный, носился по залу, как Посейдон по волнам, раздавая дикие приказания, на которые никто, естественно, не обращал внимания. Пили так много, что у официантов, открывавших бутылки, к концу вечеринки отваливались руки.

Для молодой актрисы Тани Прияткиной этот вечер оказался не самым удачным. Начать с того, что, собираясь на юбилей и наряжаясь в свое новое вечернее платье, она никак не ожидала превращения торжественного мероприятия в банальную попойку. Ко всему прочему в самый разгар веселья какой-то раздухарившийся толстяк вихрем пронесся мимо танцующей девушки и наступил на длинный подол ее очаровательного платья. Материя треснула, и Тане срочно пришлось ретироваться, чтобы хоть как-то привести свой наряд в надлежащий вид. Пока она возилась с иголкой и ниткой, выданной ей сердобольной гардеробщицей, буря улеглась, выбросив на берег полуживой обслуживающий персонал и одно бесчувственное тело, которое принадлежало актеру первого состава Тихону Рысакову. Вернувшись в зал, Таня увидела, что музыканты уже собрали инструменты, а официанты с мутными от усталости глазами занялись уборкой. Почти все гости разошлись или же расползлись по домам, и только возле разоренных столов, на полу, в груде скомканных салфеток, словно ангел в перьях, лежал Тихон Рысаков. У него был кроткий вид и растерзанная рубашка, которую, судя по следам помады, кто-то исступленно грыз.

– Это ваш? – строго спросил Таню бармен, возвышавшийся над стойкой. Бабочка под его подбородком агрессивно расправила крылья. У бармена был лысый череп и руки размером со свиные рульки. С полотенцем на плече он походил на боксера, который вместо ринга по ошибке забрел на кухню.

– Наш, – вынуждена была признать девушка, тяжело вздохнув.

Она невольно чувствовала ответственность за всеми забытого Рысакова, хотя какое же удовольствие возиться с пьяным? По правде говоря, Тане уже не раз доводилось видеть подвыпившего Тихона: в гримерке у него неизменно находилась бутылка коньяка и, опрокинув после очередного спектакля пару рюмок, он нередко засыпал прямо на стуле в какой-нибудь причудливой позе.

Подойдя к Тихону, Таня наклонилась и наотмашь ударила его сначала по одной щеке, потом по другой. Раздавать такие поистине королевские пощечины она научилась, играя главную роль в «Драме о любви и ненависти». Впрочем, на сцене ее партнер не лежал на полу кверху пузом, как околевший хомяк.

Тело не откликнулось на агрессию и не подавало признаков жизни. Если бы не сопение, вырывавшееся из мясистых ноздрей, можно было бы подумать, что Рысаков уже отошел в мир иной.

Таня попыталась приподнять Тихона за плечи, но сразу же поняла, что одной ей с этим делом не справиться – хотя коллега был маленьким и щуплым, но весил, казалось, целую тонну. По крайней мере, менеджер ресторана, который в конце концов вытащил его на улицу и пытался засунуть в такси, отдувался, пыхтел от натуги и ругался на чем свет стоит. Рысаков странно раскорячился, и засунуть его в салон автомобиля оказалось делом непростым. Желтое лакированное такси нетерпеливо пофыркивало, мечтая поскорее рвануть с места и унестись прочь, однако мертвецки пьяное тело никак не хотело складываться и цеплялось руками и ногами за что ни попадя.

– Руку, руку ему загни! – командовал таксист менеджеру, с интересом наблюдая за возней, происходившей за его спиной, но даже не пытаясь помочь. – А теперь ногу заноси, он каблуком зацепился!

В конце концов Рысакова удалось запихнуть на заднее сиденье, и он развалился там, довольно похрюкивая. Тане ничего не оставалось делать, как продолжать играть роль ангела-хранителя.

– Ну что ж, поехали, – обреченно сказала девушка, усаживаясь рядом с водителем, и назвала свой адрес.

Рысаков на заднем сиденье всхрапнул и с чувством почмокал губами.

– Надо же как назюзюкался, – весело сказал шофер, выезжая со стоянки и быстро набирая скорость. – Ох, башка у него завтра будет, как чугунная чушка. Придется вам его лечить…

– Вот еще! – возмутилась Таня. – Хватит и того, что я его из-под стола вытащила.

Водитель рассмеялся и искоса взглянул на свою пассажирку. Хорошенькая, сил нет! Лет двадцать пять, не больше, огромные глазищи, короткие темные волосы с перепутанными прядками, острый носик… Она не могла не понравиться, хотя заигрывать с ней он бы не рискнул. По выражению глаз, по манере держаться, по уверенному тону – по всему чувствовалось, что у этой дамочки стальной характер. Она как та подлая конфета, об которую он недавно зуб сломал – грильяж называется. Снаружи выглядела шоколадной, а внутри оказалась твердой, как кусок бетона.

За окнами проплывала старая улица с округлыми поворотами. Неожиданно поднялся ветер и понесся навстречу автомобилю, припечатав к лобовому стеклу смятый конфетный фантик. Липы, прикованные решетками к земле, грозно затрясли гривами. По крыше забарабанил дождь, и Таня зябко передернула плечами. Рысаков на заднем сиденье громко икнул.

– Он на одного артиста здорово похож, – поделился шофер своим наблюдением. – На этого… из сериала «Совы – ночные птицы». Самого прикольного, маленького. Карлика-вампира! Ну, как его фамилия-то? А, Рысаков! Тихон Рысаков, вот.

– Это и есть Тихон Рысаков, – мрачно заметила Таня.

Не то что бы она хотела унизить любимца публики перед ценителем его таланта. Просто вскоре они окажутся на месте, и любимца придется каким-то образом транспортировать на третий этаж. Без помощи крепкого мужчины тут вряд ли обойдешься.

– Нет, правда? – Шофер ей сразу же поверил и так взбудоражился, что едва не въехал в пустую автобусную остановку.

– Правда, правда, – подтвердила Таня, волнуясь. – Только вы на дорогу смотрите, а то угробите достояние страны.

– А можно у него будет автограф попросить? – с воодушевлением спросил шофер, поглядев в зеркальце заднего вида. Вероятно, надеялся получше разглядеть своего кумира.

– Попросить-то можно, – ответила пассажирка. – Только вряд ли он даст. По-моему, он сейчас не в состоянии даже крестик нарисовать.

Тем временем дорога привела их к Таниному дому. Заведя машину во двор, таксист лихо подрулил к указанному подъезду, выключил мотор и сам вызвался дотащить Рысакова до квартиры.

– А вы его жена? – спросил он, сверкнув на Таню восторженными глазами.

– Коллега. Я с вечеринки уходила последняя, а он лежал на полу, – объяснила она. – Не могла же я его бросить.

На улице было холодно и противно. Фонарь, торчавший напротив подъезда, казался лейкой, из которой вовсю поливали двор. Ветер неистовствовал где-то наверху, и по небу тащились тучи, похожие на огромные китобойные корабли. Между ними, то появляясь, то исчезая, билась загарпуненная луна.

Таня сразу стала мокрой, как будто только что выкупалась прямо в одежде. Платье противно липло к телу, а прическа погибла безвозвратно. Извлеченный из салона и поставленный на нетвердые ноги Рысаков разлепил веки и посмотрел по сторонам изумленным младенческим взором. Потом, раскрыв рот и высунув язык лопаткой, попытался поймать летящие сверху капли, помотал головой и с пафосом заявил:

– Жизнь дается человеку для того, чтобы он утолял жажду! – И сразу навострился упасть лицом вниз.

Однако шофер был начеку. Он присел, подхватил Рысакова и ловко повесил его себе на плечо. Голова пьяного оказалась у него за спиной, а зад обратился к небесам.

По мостовой несся пузырящийся поток воды и, яростно ворча, уходил в забранный решеткой водосток. Таня поскакала к подъезду открывать дверь, шофер, тяжело ступая, двинулся за ней.

– А вы смотрели мое кино? – громко и нагло спросил талант у своего поклонника и требовательно стукнул того кулаком по почкам.

– Смотрел, смотрел, – ответила за шофера Таня, мечтавшая как можно скорее оказаться дома.

– Я играл вампира! – продолжал разглагольствовать Рысаков. – Стра-а-ашного вампира! У которого были огро-о-омные зубы…

Он попытался укусить шофера за пиджак, пропитанный тяжелым табачным духом, но не преуспел и только больно проехался носом по сукну.

Открыв дверь квартиры, Таня включила свет, скинула босоножки и прошлепала в комнату, показывая, куда свалить тело. У шофера оказались растоптанные ботинки с узкими носами, после них на паркете остались грязные следы, похожие на сигары. Плату за дополнительный подъем груза на третий этаж он брать категорически отказался. И еще некоторое время топтался возле дивана, разглядывая Рысакова с умилением матери, только что убаюкавшей любимое чадо.

– Надо же, – приговаривал он, призывая Таню в свидетели. – Живой артист! Собственной персоной! Мне он больше всех в сериале понравился. Я просто живот надорвал, когда он на мосту пытался старушку закусать, а она его по голове сумкой била! И он свалился в воду, а потом на катер влез и одного туриста себе приглядел, а тот оказался иностранцем и все повторял «ду ю спик инглиш»? Помните?

– Помню, – сказала Таня, у которой от холода зуб на зуб не попадал, а потом коварно добавила: – Знаете, я беспокоюсь. У вас там машина двор перегородила…

Таксист мигом испарился, и Таня, чертыхаясь, тут же бросилась сдирать с себя мокрое платье. Потом она сделала попытку раздеть Рысакова, волнуясь, впрочем, не только за его здоровье, но и за свой промокший диван. Тихон, однако, раздеваться категорически не хотел. Сначала он просто вяло сопротивлялся и что-то сонно бормотал, однако, оставшись без штанов, принялся неожиданно резво лягаться, вероятно, защищая свою честь. Получив пяткой в живот, Таня плюнула на него и отправилась в душ. Когда она вернулась, ее незваный гость крепко спал, трогательно свернувшись калачиком. Она накрыла его толстым одеялом и погасила в комнате свет.

Было уже позднее утро, а Таня все никак не могла проснуться. Разбудил ее настойчивый звонок в дверь, и сколько девушка ни накрывала подушкой голову, отделаться от назойливых переливов ей так и не удалось. Охнув, она села на постели и потерла лицо ладонями, чтобы поскорее прийти в себя. Потом накинула халат и полетела открывать. Попутно она заметила, что Рысакова на диване нет, зато из ванной комнаты доносился шум льющейся воды. В воздухе витал легкий похмельный запах.

– Кто там? – машинально спросила Таня, не заглядывая в «глазок».

– Это я, – ответил знакомый голос, и с Тани мгновенно слетели остатки сна. За дверью стоял Таранов! Тот самый тип, который ровно год назад разбил ее сердце.

Впрочем, как выяснилось, сердец у нее было штук сорок, не меньше. Потому что всякий раз, стоило ей вспомнить о подлой измене Таранова, очередное сердце подпрыгивало в груди, а потом шарахалось оземь и разлеталось на крошечные осколки.

«Господи, сегодня же пятое число, – подумала Таня. – Пятое… Год назад именно пятого числа это и случилось. Юбилей, так сказать».

– Тань, открой, пожалуйста, – попросил из-за двери невидимый Таранов. – Это ужасно важно.

Она глубоко вздохнула, решительно распахнула дверь… и увидела огромный букет роз, скрывавший нежданного гостя.

– Привет, – сказал гость, выныривая из цветочных зарослей. Букет оказался колючим, свежим и источал сладостный аромат, который всегда сводил Таню с ума. Равно как и его даритель.

Хотя в это утро Алексей Таранов выглядел не самым лучшим образом. Было очевидно, что накануне он провел бессонную ночь: под глазами у него залегли лиловые тени, светлые волосы были взъерошены, короткая щетина пробивалась неровными клочьями. Впрочем, такому лицу практически всё было нипочем – слишком обаятельная улыбка, слишком волевой подбородок, слишком много вдохновения в глазах.

Вероятно, талант вписали в метрику Таранова вместе с именем и фамилией. В театральный его приняли сразу на второй курс, на работу взяли в знаменитый московский академический театр. Правда, старая гвардия держала его на вторых ролях, отчего-то полагая, что настоящий артист может состояться только годам к сорока-пятидесяти. Но Таранов мог сыграть всякие там «кушать подано» и третьих стражников так здорово, что зрители сразу же верили – именно здесь скрыт гениальный режиссерский замысел, именно эта роль одна из ключевых в спектакле. Таня всегда открыто и искренне восхищалась его талантом. В те редкие дни, когда Лешка все же впадал в уныние, она старалась всеми силами поддерживать его оптимизм и уверенность в себе. Сама она ни на секунду не сомневалась, что не за горами тот день, когда Таранов хлопнет дверью и уйдет к нормальному, современному режиссеру в популярный продвинутый театр. «Вот тогда, – мстительно размышляла Таня, – эти замшелые «академики» поймут, какое сокровище потеряли, станут локти кусать, да поздно будет».

Впрочем, все это было давно, очень давно. До ледникового периода. До коварной измены.

– В квартиру-то пустишь? – спросил Таранов небрежным тоном и задрал одну бровь.

– Заходи, – разрешила Таня после секундного колебания и пропустила его в коридор.

Он вошел и сразу же увидел мужские ботинки – ботинки Рысакова. Несмотря на маленький рост, лапа у этого типа была сорок последнего размера. Кроме того, он обладал довольно мощным баритоном, и именно сейчас ему пришло в голову попеть. Шум льющейся воды и мужские рулады, доносящиеся из ванной комнаты, разрушили все планы Таранова. Настроение у него явно испортилось. Он испепелил рысаковские башмаки взглядом, потом криво усмехнулся и сказал:

– Вообще-то я пришел мириться, но теперь раздумал. Так что прими цветочки в знак нашей былой привязанности, позволь поцеловать ручку, и я отчаливаю!

– Ты всерьез надеялся, что я стану с тобой мириться? – гневно воскликнула Таня, пристроив тем не менее розы на тумбочку. – После того, что ты сделал?!

– Ничего такого я не делал, – сварливо заявил Таранов и яростно потер щетину на подбородке. – Ты даже ни разу не удосужилась меня выслушать! Я сразу мог бы всё тебе объяснить.

– Сразу – это когда я застукала тебя в постели с голой мымрой? – саркастически воскликнула Таня. – Именно после этого я должна была тебя слушать?!

– Ты ничегошеньки не поняла, – нагло заявил Таранов и посмотрел на нее бестрепетным взором. – Вернее, ты поняла все неправильно.

– Да что там было понимать-то?! – едва не задохнулась от возмущения Таня. Она так разозлилась, что на минуту даже забыла, сколько слез пролила за этот год, оплакивая свою подло обманутую любовь. – Утром ты делаешь мне предложение, а вечером я нахожу тебя в чужой постели! К тому же не в чьей-нибудь, а в постели этой тощей дуры Регины!

– Еще немного, и ты лопнешь от злости, – спокойно заметил Таранов. – У меня была надежда, что мы поговорим по-человечески, но, судя по всему, ты еще недостаточно остыла, чтобы разговаривать цивилизованно.

– Я не кастрюля, чтобы остывать со временем!

– И вообще, можно подумать, что если бы ты нашла меня в постели какой-нибудь другой женщины, ты расстроилась бы меньше.

– Иди ты к чертовой бабушке со своими рассуждениями!

– Значит, ты снова отказываешься меня выслушать? Ну пойми ты – это ведь была чистая случайность.

– Расскажи это своей старой шляпе! Случайно можно провалиться в канализационный люк или сесть не в тот автобус. А не в ту постель случайно не попадают.

Тем временем Рысаков выключил душ и полез из ванны, теребя пластиковую занавеску, ойкая и чертыхаясь. Потом он несколько раз кашлянул, прочищая горло, и заунывно затянул:

– Кони мои, конюшки, во зеленом полюшке…

Таранов поморщился и, поцокав языком, сказал:

– Паршиво поет. – Таня вдохнула полной грудью, собираясь прокомментировать его замечание, но он быстро добавил: – Ладно, ладно, у него наверняка полно других достоинств. В общем, ты не желаешь выслушать версию потерпевшей стороны?

– Это ты – потерпевшая сторона?!

– Конечно. Я лишился любимой женщины. Разве это не повод для расстройства?

Щеки Тани запылали, но она постаралась поскорее взять себя в руки.

– Спасибо за цветы. И до свидания, – звонким голосом сказала она.

В глазах Таранова появилась досада.

– Надеюсь, ты не забыла про антрепризу? – спросил он. – В ближайшее время нам с тобой предстоит довольно часто встречаться. На сцене.

Услышав слово «сцена», Таня почему-то сразу же вспомнила о своем внешнем виде. Боже, на кого она, должно быть, похожа! Этот халат, волосы торчком… Однако злость на Таранова тут же вытеснила из ее головы все глупые мысли, и она снова ринулась в бой.

– Ах, вот почему ты явился мириться! Боишься, что наша ссора помешает твоей работе… Не волнуйся, если по ходу пьесы тебя должны будут застрелить, я не подменю пистолет на настоящий.

– Я пришел совсем не из-за работы, и ты это прекрасно знаешь.

Таранов пристально посмотрел ей в глаза, и Таня немного смутилась. Его открытый и твердый взгляд всегда выводил ее из состояния душевного равновесия. Возможно, еще немного, и она бы пошла на попятный… Но тут из ванной комнаты донеслось звяканье флаконов, и уверенный голос завел: «Конюшки, коняши, у моей Марьяши серые глаза-а-а…»

– Перестань петь, ради бога! – в сердцах прикрикнула Таня на запертую дверь.

В ванной повисла настороженная тишина. Потом там пустили тонкой струйкой воду и зашуршали пакетами.

– В последний раз спрашиваю, – процедил Таранов. – Ты выслушаешь мою версию?

Но момент уже был упущен, и Таня снова закусила удила.

– Я не суд, чтобы выслушивать различные версии, – упрямо ответила девушка, твердо встретив его взгляд. – Я живая и очень эмоциональная. И я тебя предупреждала, что единственное, чего я не смогу простить, – это измены.

– Но я тебе не изменял!

– Вероятно, это был твой брат-близнец.

– Меня напоили водкой, я был не в себе.

– Да-а? А мне ты не показался пьяным. По крайней мере, ты выглядел вполне вменяемым и мог отвечать на вопросы. Когда я вошла в номер, ты довольно бойко со мной пообщался.

– Это еще ничего не значит!

– Уходи.

Она открыла дверь и встала так, чтобы Таранов понял – его выставляют.

– Жаль, – сказал тот и пожал плечами. – Можно было бы спасти замечательные отношения. Однако раз ты не хочешь…

– Не хочу, – подтвердила Таня.

– Ну, ладно… Раз так… – Было видно, что теперь Таранов не на шутку разозлился. – Только не приходи потом с извинениями. И запомни: сегодня ты сама захлопнула дверь перед своим счастьем.

Когда он злился, у него белели крылья носа. Так, с побелевшим носом, он выскочил за дверь и помчался по лестнице, чуть не сбив с ног ошарашенную его импульсивностью соседку.

Таня закрыла за ним дверь и осталась стоять в коридоре. Она смотрела на яркие головки цветов, и их нежный запах казался ей ядовитым. Слезы отчаяния подступили было к глазам, но тут снова раздался голос Рысакова.

– Ой, то не вечер, то не вечер, – осторожно пропел он. – Мне малым-мало спалось…

– Спалось тебе отлично, дружок! – крикнула Таня, подходя к запертой двери. – Хватит полоскаться, выходи.

– Иду, – быстро ответил Рысаков и через паузу неуверенно добавил: – Милая.

Таня хмыкнула. Вероятно, проснувшись, Тихон увидел на спинке кресла брошенные предметы дамского туалета и теперь пытался прояснить для себя, какие подвиги совершал ночью.

Предаваться отчаянию в присутствии Рысакова Таня не собиралась, поэтому, тряхнув головой и упрямо вздернув подбородок, она решительно направилась в кухню, достала большую стеклянную вазу и небрежно засунула в нее тарановский букет.

Наконец дверь ванной комнаты распахнулась и на пороге появился ее незваный гость. Физиономию его украшал такой фингал, как будто ему засветил в глаз чемпион мира по боксу.

– Боже мой! – воскликнула потрясенная Таня, уверенная в том, что вчера фингала не было.

– Боже мой! – в унисон ей воскликнул Рысаков, решив, что провел ночь с красавицей Прияткиной, но ничего об этом не помнит.

Последовало бурное объяснение, в результате которого в голове Тихона все наконец-то встало на свои места.

– Значит, я напился, – констатировал он.

– Напился, – подтвердила Таня.

– В дым?

– Еще хуже. До потери сознания.

– И меня оставили лежать на полу?

– Вот именно.

– Гнусные типы.

С некоторых пор Тихон стал подозревать, что коллеги его недолюбливают, и подозрения его были не беспочвенны. В свое время Рысаков сделал выбор в пользу многосерийного детектива про вампиров и почти на два года исчез из театра. Вернувшись в труппу, посматривал на всех свысока, как бы напоминая о своем звездном статусе. Теперь про него писали глянцевые журналы, он стал героем светских хроник, фотографы исправно снимали его на всевозможных презентациях. Правда, пока что в кино Тихона больше не приглашали, но он все время ждал, что вот-вот пригласят.

От этого ожидания, а еще от страха, что оно может не оправдаться, характер у Рысакова испортился. Когда Таня недавно сказала ему об этом, он с жаром возразил: «Да брось ты! Я и раньше был не подарок».

– Интересно, а как ты втащила меня на третий этаж? – с любопытством спросил Тихон, выглядывая из окна во двор. После попойки ему всегда хотелось знать, что творится в мире.

Мир был по-летнему чудесен. По двору бегали горластые дети, за ними – хвост баранкой – носился одуревший от счастья пес. Зелень после ночного дождя казалась изумрудной. Скупое солнце стояло в небе, отмеряя дневную дозу тепла.

– Тебя втащила народная любовь, Тиша, – ответила Таня и предложила: – Хочешь, яичницу поджарю? С грудинкой и помидорами?

Рысаков жутко обрадовался перспективе вкусно позавтракать. Пока Таня хлопотала у плиты, он постоянно втягивал носом воздух и облизывался.

– Водка стерилизует кишки, – заявил он, принимаясь за угощение. – Прочищает их, как ершик водопроводные трубы. Поэтому наутро есть хочется зверски.

Таня, зачерпнув ложкой йогурт из баночки, возразила:

– Не стоит идеализировать свои пороки. Никакой пользы от твоей водки нет. Один вред.

– Это ты из-за Таранова так говоришь, – хмыкнул Тихон. – Всем мужикам водка на пользу, а ему – во вред. Но он просто исключение из правил, потому что у него от водки свое особое помешательство. Такое бывает у одного из миллиона! А может, и из миллиарда.

Таня проглотила йогурт и небрежно бросила ложку на стол:

– Какое особенное помешательство? – сердито спросила она. – У пьяных мужиков помешательство всегда одно и то же!

– Ты что, правда не в курсе? – пробормотал Тихон, смачно чавкая и подбирая корочкой черного хлеба оставшуюся в тарелке вкусную жижу.

– В курсе чего?

– В курсе того, что у Таранова огромные проблемы с водкой.

Поскольку Таня тяжело молчала, глядя на него в упор, он быстро продолжил:

– Не с алкоголем, девушка, успокойтесь! Вино он может пить литрами. И от ликера с ним ничего особенного не случается. И коньяк этот парень очень даже уважает, и ром… Нет, ну в меру, конечно… Да кому, блин, я все это рассказываю! Ты небось лучше всех знаешь – у тебя же с ним роман был! Долгий и упорный. Ты что, мне не веришь? Тогда вспомни ту заварушку на гастролях. Ну, первая наша антреприза с Будкевичем в прошлом году, ты что, забыла? Тогда Регина Лешке в крюшон как раз водки подлила…

Увидев окаменевшее лицо девушки, Тихон перестал жевать, и в глазах его отразилась тяжелая работа мысли.

– Погоди-погоди, – пробормотал он и помотал головой, чтобы окончательно очистить затуманенное похмельем и сытной едой сознание. – Вы же как раз после того случая и разбежались… Ты что, подумала, будто он тебе изменяет?!

Таня смотрела на него во все глаза. Еще не до конца разобравшись в ситуации, она уже чувствовала, что случилось нечто ужасное.

– Не верю! – патетически воскликнул эмоциональный Тихон и вскочил с места, едва не опрокинув табуретку. – Не верю, что ты ничего не знала!

Потом он подался вперед, опершись руками о стол, и приблизил к Тане раскрасневшуюся физиономию.

– Ты бросила бедолагу Таранова только потому, что он оказался в постели у Регины?! И тебе никто ничего не объяснил?!

Ей никто ничего не объяснил. Ей никто ничего не смог объяснить, потому что она не позволила. Ни Будкевичу, ни своей подруге Белинде… И уж тем более – самому Таранову. Она была раздавлена случившимся. Она была в гневе, который затмил ее разум. А уж если Татьяна упрется… Перед ее упрямством пасовали все – она просто не желала никого слушать. Любое объяснение казалось ей жалким и оскорбительным. Да-да, вот именно – оскорбительным.

Таня сделала глубокий вдох и произнесла с детским вызовом:

– Я все видела своими глазами!

– Боженьки, да что ты видела?! – продолжал фонтанировать Тихон. Он снова уселся на табуретку, но вид у него по-прежнему был воинственным.

– Я видела Таранова под мышкой у Регины. Они оба лежали в ее постели.

– Это был не Таранов, – решительно заявил Тихон. – Выпив глоток водки, Таранов превращается в зомби, безропотно повинующегося приказам своего хозяина. И тогда с ним можно делать все, что угодно, – хоть в повозку запрягать, хоть в багаж сдавать. Вообще-то это страшная тайна, но уж ты-то должна была ее знать. Сам я узнал случайно. Наверное, эта сволочь Регина тоже как-то пронюхала. Слушай, а помнишь, вы с ней однажды на репетиции вдрызг разругалась? Может, она решила тебе так отомстить…

– И это ей удалось, – прошептала Таня, глядя сквозь Тихона невидящим взором.

– А ты знаешь, что наутро Лешка абсолютно ничего не помнил? – азартно продолжал атаковать «личный адвокат» Таранова, но потом притормозил и задумчиво почесал макушку: – Хотя, честно говоря, я тоже сегодня утром ничего не помнил… Ну да ладно, не обо мне речь, – снова встрепенулся он. – В общем, когда наутро Лешке рассказали, что ты ворвалась в номер и устроила сцену, он из Регины чуть душу не вытряс. А эта стерва только смеялась.

– Наверное, ей действительно было смешно.

– Тань, вот скажи мне, почему бабы такие выдры? Ну, не поделили вы роль, зачем мужика-то унижать? Лешку так переколбасило! Но я все же не думал, что вы именно из-за этого разбежались. Думал, просто характерами не сошлись. Так обычно в делах о разводе пишут. У меня в отношении разводов опыт просто гигантский – я до сегодняшнего дня три раза женат был, прикинь? И все три жены были выдрами. Красивыми и зубастыми. Эти хищницы меня практически разорили. Последняя вообще все вещи до одной из дому вынесла. Даже яблоки из холодильника выгребла, представляешь?!

Тихон на минуту замолчал, а потом с жаром воскликнул:

– Слушай, я вот что сейчас подумал: хорошо, что я вчера напился как свинья, и что ты меня с собой забрала, и что я тебе глаза открыл на тот случай. Это был перст судьбы! – И наивно добавил: – Может, вы теперь с Лешкой помиритесь и будете жить долго и счастливо.

– Это вряд ли, – пробормотала Таня, перед глазами которой стояло обозленное лицо Таранова. Весь их сегодняшний разговор вихрем пронесся у нее в голове, и она окончательно пала духом.

Когда Рысаков насытился окончательно, Таня прогнала его домой. Ей страстно хотелось остаться одной и обо всем как следует поразмыслить. Запирая за Тихоном дверь, она уже дрожала как в лихорадке. Походив по комнате, Таня поддалась порыву – достала мобильный телефон и набрала знакомый номер.

Таранов сразу ответил на звонок, но даже слушать ее не стал.

– Все, разговор закончен, – твердо заявил он. – Я сегодня унижался в последний раз. Снова хотел дать тебе шанс помириться, но твое упрямство, конечно, превыше всего. А я не какой-нибудь Петрушка, чтобы меня за веревочки дергать. Пожалуйста, не звони мне больше. С этого момента у нас только рабочие отношения. Как к коллеге, обещаю относиться к тебе уважительно, но как женщина, ты для меня больше не существуешь. Если бы ты действительно меня любила, ты бы меня выслушала. И поверила…

Он отключился, а у Тани задрожал подбородок. Бедолага упала на диван, зарылась лицом в подушки и разревелась от всей души. Именно в этот момент кто-то бодро принялся звонить в дверь.

– Господи, когда меня наконец-то оставят в покое? – воскликнула девушка, решив, что сейчас увидит перед собой соседку или почтальона. – Кто там? – крикнула она, вытирая нос рукавом и потуже затягивая пояс халата.

– Открывай без разговоров! – донесся до нее голос подруги Белинды. – Еда пришла.

Таня потянулась к замку, и через секунду на пороге возникло чудное видение: рост – метр с кепкой, красно-рыжая копна волос, юбочка, скорее напоминающая набедренную повязку, и босоножки на высоченной платформе. В руках видение держало бумажный пакет и прижимало его к животу.

Удивительно, но при всем минимализме облика внушительное имя Белинда прилепилось к Белле Ярцевой накрепко. Они с Таней почти одновременно пришли работать в театр «Тема», сразу же познакомились и подружились, хотя и принадлежали к разным цехам. Таня – к актерскому, а Белинда – к гримерному.

– У-у! – протянула гостья, оттолкнув хозяйку квартиры плечом и ввалившись внутрь. – Так я и знала. Отмечаем день скорби? А у тебя сегодня пробы, между прочим.

– Я знаю, знаю, – с отчаянием в голосе бросила Таня, пытаясь пригладить волосы обеими руками.

Волосы торчали в разные стороны, как у малолетнего хулигана, хотя глазастой Тане короткая стрижка очень шла.

– Немедленно причешись, – приказала Белинда. – Ты похожа на ежа в предынфарктном состоянии. И умой фейс. Я тебе сырники принесла, сейчас будем кофе пить.

– Где ты взяла сырники? – поинтересовалась Таня, по-детски шмыгая носом.

– Изготовила их собственноручно, из творожной массы. Получилось безумно сладко, а внутри – изюм. И вообще – какая тебе разница? По наблюдениям психологов, страдающие женщины едят все подряд – вкуса они все равно не замечают. Так что ты, судя по всему, тоже ничего не заметишь. Слушай, да ты собираешься приводить себя в порядок или нет? Ходить днем в халате имеют право только будущие матери и бывшие жены. А ты пока что ни то ни другое.

Белинда обладала командным голосом и повелительным взглядом. «Такой шмакодявке, как я, без этого в жизни не обойтись. Нужен характер», – объясняла она, когда ее в очередной раз пытались смягчить или утихомирить.

– Иду, иду, – проворчала Таня и отправилась в ванную.

Посмотрев в зеркало, она увидела свою угрюмую физиономию, которая ей категорически не понравилась. Страдать в одиночестве, ощущая себя обманутой, покинутой и несчастной, было, признаться, даже упоительно. Однако с появлением подруги настроение как-то сразу изменилось, и упоение ушло безвозвратно. Криво улыбнувшись своему отражению, Таня решила прекратить все эти вологодские страдания и снова «вернуться в семью, в коллектив, в работу». Она быстро умылась ледяной водой, почистила зубы и пригладила волосы щеткой. Вновь обретя после этих несложных процедур душевное равновесие, Таня предстала пред светлы очи подруги.

Белинда сидела за кухонным столом и пила кофе. На тарелке перед ней высилась масляная горка сырников. Сверху повариха щедро и неаккуратно полила их сметаной. Красиво сервированный стол она считала «буржуйством», искренне презирая вазочки, соусницы и менажницы.

– Пять минут под горячим душем и хороший крем для лица творят чудеса, – констатировала Белинда и с сожалением добавила: – Сегодня чуда не произошло. Ты выглядишь отвратительно.

– Что, правда?

– Кривда. И ты еще говорила, что покончила с прошлым.