По головам МакМаннан Джордж
– Да, – бросил напоследок сержант, разворачиваясь, – не сочтите за грубость, товарищ капитан, но примите поздравления с прибытием домой.
10 августа 1993 года выдалось на редкость прохладным и дождливым, так что капитан Анатолий Смирнитский решил не везти семью в парк отдыха и развлечений кататься на немногих работающих каруселях, а потом есть мороженое в детском кафе.
«А ещё там есть пирожное «картошка», – по обыкновению говорила жена, когда он предлагал сходить в кафе, и по-детски прыгала от неподдельного восторга, хлопая в ладоши.
– Сходи с Лизой без меня, – устало и как-то равнодушно ответила на предложение жена.
Интонацию, с которой ответила жена, Смирнитский замечать не хотел, хотя разум повторял, словно заезженная в проигрывателе кассетная лента, что в некогда жизнерадостной и приветливой жене произошли значительные и далеко не в лучшую сторону перемены.
Он не ответил, просто развернулся и пошел в детскую, где спала маленькая дочурка».
Обогнувшего очередной поворот Кириллова, который из последних сил тащил проваливавшегося в бессознательное состояние полковника Смирнитского, встретила уходившая вверх и казавшаяся бесконечной каменистая пыльная дорога. Не гудели, разрывая воздух, вертолетные винты, не тарахтели БТРы и танки, изрыгая из выхлопных труб столбы копоти и брызги солярки, не стоял ни один блокпост федеральных сил с напряжёнными и матерящимися солдатами. Словом, ничего из того, что свидетельствовало бы о приближении к пункту эвакуации.
Только протянувшаяся, насколько хватало глаз, в мареве полуденного солнца с горизонтом сливалась одна из горных дорог Чеченской Республики.
Смирнитский, капая слюной, еле шевеля губами, что-то едва слышно пробурчал.
Кириллов остановился, поправив соскальзывающую с шеи руку полковника, состояние которого только ухудшалось. Ногами он практически перестал двигать, так что они волочились по каменистой земле. Мышцы тела постепенно расслаблялись и обмякали, превращая некогда казавшегося несгибаемым полковника в мешок с овощами.
– Эй, Иваныч, ты давай, держись, – Игорь не знал, слышал ли Смирнитский, но очень надеялся, что звуки речи не позволят ему выпасть из реальности, и поэтому он продолжал повторять то, что уже говорил не единожды, – всё будет хорошо! За тем поворотом, там «наши», Иваныч.
А что ещё он мог сказать?
Сколько поворотов уже было пройдено, Игорь не знал, но каждый раз рассчитывал, что за следующим «наши» окажутся обязательно.
– Ты главное, не пропадай, – говорил Кириллов, – слушай меня, слушай мой голос и борись, цепляйся за жизнь!
«– Жили они долго и счастливо, – закончил Смирнитский, закрывая книжку русских народных сказок.
Он сидел на краю детской кроватки, нежно укрывая дочку одеялом.
– Папа, давай ещё одну! – заупрямилась дочь. – Пожа-а-а-алуйста!
Однако Смирнитский на провокацию не поддался.
– Нет, Лиза, – ответил он ласковым, но в то же время строгим голосом, – следующая сказка будет завтра.
Дочь надула губки и сложила в знак недовольства на груди руки.
Смирнитский улыбнулся.
– Ты же знаешь, на солдата такие штуки не действуют.
Она ещё мгновение подулась, искоса поглядывая на отца: может всё-таки удастся разжалобить на вторую сказку, но тот оказался непреклонным.
– Нет, дорогая, – повторил Смирнитский, – завтра.
– Ну, ладно, – укладываясь в кровать, сказала Лиза, – завтра, так завтра. Но учти, – она постаралась скопировать манеру разговора отца, – завтра у тебя будет один выбор: или читать мою сказку, или которую я тебе покажу.
– Как скажешь, Лиза, – вставая, ответил он.
– Папа! – окликнула Смирнитского дочь, когда он, собирался выключить свет.
Смирнитский застыл на полдороги: что-то недетское прозвучало в её голосе в тот момент. И это одновременно и испугало, и насторожило.
– Да, дорогая, – чуть помедлил он с ответом.
Лиза, села на кровати, развернувшись в сторону отца.
– А почему ты солдат? – спросила она.
Смирнитский, не готовый к такому вопросу, не нашёлся с ответом.
– Это из-за того, что ты солдат, вы с мамой ругаетесь? – Лиза буквально сразу же задала второй вопрос. – И тот, другой дядя, приходит к маме тоже поэтому?
Сердце Смирнитского заколотилось.
– Когда-нибудь, – с трудом начал он, – ты поймешь, что есть такая профессия – Родину защищать.
– А я тоже родина? – перебив, спросила дочка.
На что Смирнитский только утвердительно кивнул.
– Спи, дорогая, – и он вышел, выключив свет».
Кириллов несколько раз сильно шлёпнул Смирнитского по щекам, пока глаза того не приоткрылись. Потом Игорь отвернул крышку фляги и прислонил горлышко к губам полковника, буквально влив последнюю воду в горло.
Когда они собрались продолжить движение дальше вверх по дороге, за спиной раздался хруст веток и послышался топот ног.
– Пора идти, Иваныч! – Кириллов левой рукой перехватил перекинутую через шею руку полковника, правой обхватил за пояс и, насколько позволяли оставшиеся силы, старался быстрее скрыться за поворотом.
«Не успели!» – только и пронеслось в голове, когда лязгнул затвор.
Игорь сделал полшага вправо, прикрыв собой Смирнитского, когда воздух разрезала короткая автоматная очередь.
«Я всё сделал правильно!» – пронеслась последняя мысль в голове Кириллова, прежде чем он, так и не расцепив рук, которыми держал Смирнитского, замертво повалился на пыльную землю.
«Любой воин скажет, что каждый, чья душа пронизана верностью и святыми принципами чести, поступил бы именно так по одной простой причине: в выборе между правом на жизнь и правом остаться собой, потерять себя куда страшнее.
«Каждый, кто говорит, что он ничего не боится, либо врёт, либо дурак. В то, что может быть столько дураков, я не верю. Значит, абсолютное большинство людей просто врёт. Я – солдат. Моё дело – воевать. По сути, это единственное, что я умею делать. И каждый раз, когда я выхожу на задание, я дико, до дрожи в коленках, боюсь. Мне становится настолько страшно, что начинает мутить и выворачивать изнутри. И если меня спросить, почему я выбрал для себя этот путь, я отвечу так: «Чтобы люди страны, ради которой я воюю, не испытывали такого же страха и не боялись».
г. Москва, здание 3–1 ФСБ России, вечер того же дня
Генерал армии Константин Сергеевич Кривошеев расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, дочитав и отложив в сторону последний из поданных рапортов. Дышать становилось тяжело, катастрофически не хватало воздуха.
Кривошеев встал из-за стола. Отдёрнув портьерную штору, он настежь распахнул окно. Ударивший в лицо порыв свежего воздуха, принёс легкое успокоение и вернул трезвость мысли.
В дверь постучались.
– Войдите! – громко сказал Кривошеев.
На пороге стоял адъютант.
– Товарищ генерал, – начал он, – вы просили доложить данные о потерях.
– Говори, – коротко бросил Кривошеев.
Адъютант вынул из папки листок бумаги.
– Вот, Константин Сергеевич! – и передал данные Кривошееву.
– «Двухсотые» – трое, – зачитывал Кривошеев, – «трехсотые» – десять, один в тяжёлом состоянии.
– Кто? – спросил он.
Адъютант ответил не сразу.
– Полковник Смирнитский Анатолий Иванович, – доложил он, – готовится к операции в нашем Центральном клиническом госпитале.
– Соедини меня с дежурным госпиталя.
Через несколько минут после отданного распоряжения адъютант по интеркому сообщил, что на телефоне оперативной связи клинический госпиталь.
– Генерал армии Кривошеев, – сняв трубку, сказал Константин Сергеевич, когда на том конце представились «Дежурный Центрального клинического госпиталя ФСБ России подполковник Кижуч». – К вам поступил полковник Смирнитский Анатолий Иванович, после боестолкновения близ селения Даттах. Приказываю: немедленно организовать и провести операцию. О состоянии докладывать лично мне ежечасно.
Телефонная трубка легла на привычное место. Кривошеев откинулся на спинку кресла, тяжело вздохнув и закрыв лицо ладонями.
«Константин Сергеевич, – как-то сказал бывший руководитель Первого главного управления КГБ СССР генерал Потапов, слова которого эхом отдавались в голове, – не подведите. В ваших руках будут жизни бойцов. Их кровь нам с вами не смыть с рук».
Глава: Ход Питерса (часть IV)
США, г. Маклин, несколькими часами позже проведенной спецоперации
Захлопнув за собой входную дверь, Джонатан Питерс прошёл в просторную гостиную, уютно обставленную в средне-западном американском стиле, где комнату окутывал приглушённый свет, исходивший от редких светильников с торшерами из плотной ткани.
У левой стены расположился небольшой по размерам, сложенный из настоящего камня камин, где, слегка потрескивая, горели деревянные полешки, отдавая тепло. Над камином висели три чучела голов животных: оскаленного волка сменяла настороженная морда оленя, и завершал ряд удивленный и, казалось, обеспокоенный медведь. А на самом камине в аккуратных рамках стояли фотографии, что запечатлели значимые для памяти хозяев мгновения жизни. Вот Джонатан Питерс, облачённый в специальный охотничий костюм и с карабином, стоит рядом с убитым бурым медведем, далее стояла ещё молодая жена Джонатана Кони Питерс в вечернем платье перед выходом на офицерский бал. Далее расположилась фотография, запечатлевшая от души улыбающегося сына хозяев Джоша Питерса, одетого в парадную форму выпускника колледжа с дипломом в руке. А это чёрно-белая и местами выцветшая фотография изображала облачённых в парадный костюм и нарядное платье родителей Джонатана, сидящих на стульях перед фотоаппаратом с напряжёнными улыбками на лицах.
Убранство гостиной отличалось значимостью каждой детали интерьера: начиная светильниками и настенными бра и заканчивая мебелью, «съедавшей» свободное пространство. Но даже при казавшейся невероятной загруженности комнаты, лишней вещи в доме не ощущалось. Рядом с развёрнутым в сторону камина большим угловым кожаным диваном, расположенным посередине, стоял журнальный столик со стеклянной столешницей, где аккуратной стопкой лежали журналы «National Geographic». Перед диваном, добавляя особый колорит, была брошена шкура медведя, без которой не обходилось ни одно семейство среднего достатка. По большому счёту, камин, кожаный диван, чучела и шкуры животных являлись неотъемлемыми элементами интерьера дома человека, имеющего положение в обществе. Так же, как звёзды на погонах являются отличительным знаками чина и звания.
Джонатан Питерс поставил на стоявшую у входа тумбочку портфель, а ключи от машины отправились в выдвижной ящик.
– Это ты, дорогой? – спросила жена Питерса Кони, когда он прошел в гостиную.
Джонатан прислушался к доносившимся запахам и, распознав тушёного кролика с овощами, насторожился: не забыл ли он какой-либо знаменательной даты.
«Нет, сегодня ничего», – заключил Питерс, покопавшись в памяти.
– Да, дорогая, – ответил Джонатан. – Если ты, конечно, не ждёшь кого-то ещё.
В дверном проеме кухни появилась Кони Питерс, которая для неполных пятидесяти пяти лет выглядела вполне моложаво.
– Я готовлю кролика, – улыбнувшись, сказала она, наблюдая, как муж снимает пиджак и избавляется от галстука, бросив их на диван, и с лёгкой укоризной добавила, – Джонатан, ты такой неряшливый.
Питерс состроил гримасу наигранного неудовольствия, взял с дивана вещи и направился в гардеробную.
– Так намного лучше, – прокомментировала Кони, когда вещи оказались аккуратно развешенными по местам.
– Что бы я без тебя делал, дорогая?
– Ну, как вариант, погряз бы в мусоре. Ой, кролик! – и Кони исчезла на кухне.
При упоминании о кролике желудок Питерса отреагировал голодным урчанием.
В этот самый момент зазвонил мобильный телефон Джонатана.
– Алло, – ответил он на звонок.
– Джонатан! – говорил Джек Ричард. – Джонатан, включи канал «Russia Today».
Голос друга отдавал напряжением и тревогой.
– Что там? – лениво пробурчал Питерс. – Это не может подождать до завтра? А то у меня Кони…
– Джонатан! – резко перебил Джек. – Просто включи канал.
Взяв со стола в гостиной пульт, Питерс включил стоявший в дальнем углу комнаты плазменный телевизор, как-то странно крякавший всякий раз при включении.
– Ну? – нетерпеливо поинтересовался в трубку Ричард.
Запущенный в мировое вещание англоязычный канал «Russia Today» создавался исключительно для формирования пророссийских настроений у западной аудитории. Знающие люди понимали, что канал является ни чем иным как элементом ведения информационного противоборства на территории «противника».
– Подожди, Джек, – ответил Питерс, пока на экране телевизора появлялась картинка: молодая девушка-диктор новостной программы на хорошем английском извещала о проведённой на территории Чеченской Республики контртеррористической операции.
Питерс прибавил громкость.
– … завершилась контртеррористическая операция в Ножай-Юртовском районе Чеченской Республики, – сообщила диктор, – во время которой федеральными силами в селении Даттах была блокирована бандгруппа одного из одиозных полевых командиров – Сулимана Гагкаева. По предварительной оценке операция завершилась ликвидацией полевого командира и членов бандгруппы.
Питерс напрягся.
– Джек, – сказал он, – нужны подробности.
– Мы работаем, – сказал Ричард, – снимаем информацию с открытых источников. Но для полноты нужно подключить специалистов русского отдела.
– … вместе с тем, по неподтвержденной информации, нескольким членам банды Гагкаева удалось выйти из кольца оцепления и скрыться в горной местности. В ФСБ России не отрицают возможности перехода данных лиц на территорию Грузии, учитывая напряжённые дипломатические отношения с данным государством.
– Джонатан! – раздался в телефоне голос Ричарда.
– Что?
– Будет помощь русского отдела?
– Да-да, – как-то неуверенно промямлил он, проигрывая в голове варианты вывода «из-под удара» «Араба», замкнувшегося на Кхутайбе, который был членом группы Гагкаева.
Из кухни вышла Кони, внимание которой привлёк громко работающий телевизор в гостиной.
– Дорогой? – голос выдал оттенки тревоги после того, как она увидела побледневшее и казавшееся худым лицо мужа.
Джонатан знаком показал, что сейчас не время, и Кони снова исчезла на кухне.
– Что будем делать? – между тем спросил Джек Ричард.
– Надо выводить контакт «Араба» через Грузию в Европу, если его не ликвидировали, и обезопасить самого «Араба». Государственный департамент должен создать шумиху вокруг ситуации, чтобы максимально оттенить потенциальное внимание от «Араба».
– Каким образом? – спросил Ричард.
– Я не знаю, Джек! – сорвался на крик Джонатан, который впервые за долгое время был по-настоящему растерянным.
Часть VI: 2011 год
Глава 1
г. Москва, два года спустя после ликвидации банды Гагкаева С.В.
Дверь легко поддалась, и в тёмную прихожую двухкомнатной квартиры проникла полоска мерцающего света коридорной шестидесятивольтной лампочки. Следом за полоской света в помещение ввалился и хозяин квартиры.
Хозяин устал. Тут не надо было быть «семи пядей во лбу» – это читалось во всем его поведении. Он облокотился правой рукой о стенку, снимая один ботинок, придерживая пятку другим, а затем снял таким же образом и второй. Небрежно бросил кожаный портфель на пол в коридоре, легкое демисезонное пальто последовало примеру портфеля и так же небрежно отправилось на пол. Возвращаться за полночь давно превратилось в норму жизни или, если быть точным, скорее стало признаком отсутствия жизни в принципе.
Хозяину квартиры ещё не перевалило за тридцать, а лоб испещрило множество морщин, что делало его лет на пять-шесть старше.
Он зашёл в кухню. Холостяцкий холодильник поражал разнообразием продуктов. Прикидывая, чем порадовать организм, хозяин вытащил пастеризованное молоко «Домик в деревне» в упаковке «тетра пак». И куда делось нормальное молоко, которое будучи ещё маленьким, он часто пил в деревне у бабушки?
«Боже! – пронеслась мысль, – сколько же лет прошло с тех пор»?
А прохладная и чуть вязкая белая жидкость тем временем приятно «обожгла» горло, пока не аукнулась в желудке.
Бульк!
И он рукавом рубашки вытер мокрые губы.
– Гарик? – непонятно откуда появившийся женский голос вернул хозяина в реальность.
Он медленно перевел взгляд в сторону, откуда донёсся голос.
– Какого! – выдавил он.
На пороге кухни стояла миниатюрная брюнетка с миловидными, очень нежными и плавными чертами лица. Она сложила губки бантиком, отчего ещё больше стала похожа на пупсика, так популярного среди маленьких девочек. Миловидная брюнетка встретила хозяина в одних трусиках, которые состояли из полоски материи, слегка прикрывавшей «сладкое» для плотского удовольствия место.
– Я уже почти уснула, – она грациозно по-кошачьи проскользнула в темноту кухни, прижавшись к хозяину квартиры, которого называла Гариком, и чмокнула его в щеку.
На самом деле Гарика звали совсем не Гариком, а Максимом, а для близких друзей – «Максом». Но для подружек, имена которых стирались из памяти сразу после знакомства, и которые превращались в «Кисок», «Очаровашек», «Красоток», его звали Гарик.
Бесконечных вопросов о реальности имени «Гарик» ему удавалось избегать не всегда. Но всякий раз он отвечал, лишая данной темы всякого намека на продолжение: «Да, именно так! И по паспорту тоже так».
Максим чуть отстранился от брюнетки, сделав ещё один глоток молока.
«Боже, как классно!»
Желудок в знак полного согласия заурчал.
– Ты что тут делаешь? – параллельно выдавил он вслух.
– Ну, – протянула она, – ты же сам оставил мне ключи от квартиры.
Она начала снимать с него одежду, отпустив узел галстука и расстегнув две верхние пуговицы рубашки.
«Что за! – Разум активно воспротивился тому, что услышал. – Максим, ты снова в клубе думал пенисом? Теперь придётся менять замок – интересно, в который раз: шестой, седьмой, десятый?…»
Человеческая логика и удовлетворение телесных желаний всю сознательную жизнь Макса вели незримую войну. Война шла бесконечно и вряд ли закончится победой одной из сторон, но кое-какие победы всё же одна из сторон периодически одерживала, при этом всегда в паритете с другой, будто по договорённости «побеждать» ровно столько, чтобы не доставлять душевных мук.
Кто взял верх при знакомстве с миниатюрной девочкой: трезвый Разум или похотливые желания Нижней Чакры, догадаться труда не составляло.
«А где это было?» – вставил своё «слово» Разум.
– Послушай, – Максим старался вспомнить имя брюнетки, что успела стащить рубашку и принялась за брюки, – красота моя!
«О-па!»
Так и не вспомнил.
Наверное, теперь нужно чувствовать себя чуточку виноватым за досадную неприятность.
«Ну и фиг с этим», – выпалил и без того уже перегруженный Разум.
Да и стыдно всё же не было.
Максим убрал руки брюнетки от брюк, уже державшихся на одной молнии.
«Быстра же чертовка!» – голосила Нижняя Чакра, пребывая в полном восторге от действий брюнетки.
Максим застегнул обратно пуговицу и ремень.
– Красота моя, не торопи события. Не люблю потных мужчин.
– И, слава Богу, что ты не любишь мужчин, не то чтобы даже потных, а в принципе. Иначе женщины не пережили бы потерю такого мужчины.
Максим попытался очаровательно улыбнуться, но вышла кислая мина.
– Ну, Гарик! – протянула она.
В этот момент он засомневался, поняла ли она скабрезную шутку в свой адрес.
«Она же брюнетка!» – подала голос Нижняя Чакра.
«Может, крашеная», – саркастично ответил Разум.
Но, в любом случае, сейчас Максиму точно хотелось побыть одному.
– Крашеная, – почти про себя пробормотал он, и уголки рта растянулись в лёгкой улыбке.
Брюнетка имела цель проникнуть в душ, но, столкнувшись с запертой дверью, только наигранно обиженно промяукала:
– Гарик, так нечестно!
Максим сделал вид, что не услышал и просто промолчал.
– Ну, Гарик, – брюнеточка в последней попытке попробовала растормошить Максима и, за безуспешностью попытки, пошла обратно в спальню.
Воспоминания сегодняшнего дня сняло быстро – душ приятно расслаблял. Ушли навалившиеся за день усталость и рабочая суета, напряжение от бесконечных встреч и впитанные эмоции. Негативные впечатления, растерянные и просто безвозвратно потерянные, словно оторванные, частички души. Слегка прохладная вода сбегала по телу, ударяясь о ванну и разлетаясь сотнями брызг. Вода обволакивала сознание, очищала разум, стирала проблемы и просто позволяла забыться…
… Прекращала на мгновение бесконечный розыск оставшегося в живых члена бандгруппы Гагкаева, Кхутайбы, превратившегося для Максима в «кровного врага». А значит, этот поиск стал, фактически, смыслом его существования, дающим силы, питающим верой и сжигающим жизнь.
Но в этот момент, стоя под душем, Максим забыл обо всём.
г. Москва, утро следующего дня
Максим Доментьев перепробовал все известные способы привести себя в порядок и хоть чуть-чуть взбодриться после практически бессонной ночи, проведённой с Анжелой.
«Так её звали Анжела? – Разум безразлично выдал не лишенную саркастической интонации мысль. – Поразительная память».
На скабрезное замечание Нижняя Чакра не ответила: после проведённой ночи она безмятежно дремала.
Максим сделал последний глоток уже порядком остывшего крепкого кофе, но продолжал клевать носом перед экраном компьютера.
«Возможно, – вскользь, с намеком на критическое замечание, сказал Разум, – такое рвение в постели явно оказалось лишним».
Однако получилось так, что голос Разума звучал весьма навязчиво и утомлял, а другой «компании» Доментьеву в ближайшее время не предвиделось.
«При твоей работе, – снова отозвался Разум, пытаясь уже надавить на сокровенные для любого, кто носил погоны, чувства долга и ответственности, – это так опрометчиво».
– Заткнись уже, – пробурчал сам себе Доментьев, обращаясь к нудящему Разуму.
«Хорошо», – ответил Разум, стараясь скрыть за небрежным показным безразличием обиду.
И исчез в глубинах внутреннего мира Максима.
Доментьев широко зевнул убирая со стола пустую кружку, когда неожиданно зазвонил телефон оперативной связи.
Он посмотрел на часы: пробило только тринадцать минут девятого.
– Доментьев, – ответил Максим.
В трубке раздался отдающий официальностью, но от этого не менее приятный женский голос:
– Алло! Максим Доментьев?
«Вот и я!» – под громогласные звуки фанфар появилась Нижняя Чакра.
И перед взором Максима стал очерчиваться силуэт стройной шатенки, в волосах которой проскальзывали белокурые локоны. Ушитая под размеры форма приятно очерчивала линии пышной груди. Короткая секси-юбочка, из-под подола которой слегка проглядывали ажурные края чулок, только цветом напоминала уставную.
Максим мотнул головой, отгоняя образ.
– Да, это я, – пробормотал сонный Доментьев.
– Что, простите? – не разобрала обладательница красивого голоса.
– Вас слушает Максим Доментьев, – прибавив деловой интонации, повторил Максим.
– Старший контролер пункта пограничного контроля ПС ФСБ России в аэропорту «Домодедово», прапорщик Серова Евгения, – отчеканила девушка давно заученную фразу.
«Вау, Женечка!» – облизнулась Нижняя Чакра.
– Да-да, – ответил Максим немного растерянно из-за несвоевременно наваливающихся пошловатых мыслей.
– В отношении запроса о постановке на контроль объекта «О». Вы понимаете, о ком идёт речь?
– Да, – ответил Доментьев.
Объектом «О» в оперативных учётах значился Ислам Оздамиров, которого Максим ловил около двух лет. И всё время Оздамиров в ответственный момент уходил, словно его хранил сам Аллах.
И неожиданный звонок контролера. Неужели Оздамиров всё-таки попался? Сомнение было велико.
– Вы меня слышите? – выдавший лёгкое беспокойство голос контролера Серовой вернул Доментьева к реальности.
– Говорите, пожалуйста, – ответил Максим.
Девушка снова перешла на деловой тон.
– Если вас не затруднит, подъезжайте, пожалуйста, в пункт аэропорта «Домодедово». Мы бы хотели предоставить полученные материалы, чтобы точно удостовериться.
– Хорошо, в течение часа буду, – сказал Максим.
Пункт пограничного контроля представлял собой обособленное от остальной части аэропорта большое, разделённое на пять отсеков помещение. В первом отсеке располагались оперативные дежурные. Второй – самый большой по площади – предназначался для повседневной работы личного состава пункта. В третьем находилась комната отдыха дежурной смены. Помещение, оборудованное для содержания задержанных лиц, находилось напротив кабинета начальника, в котором собрались Максим Доментьев, сам начальник, поджарый майор в возрасте, и контролёр Евгения Серова.
«Действительно, хороша!» – с восторгом облизнулась Нижняя Чакра.
Доментьев слегка улыбнулся, когда их с Женей взгляды пересеклись.
Контролер смущенно потупила взгляд.
Читать бесплатно другие книги:
