Плащ крысолова (сборник) Аромштам Марина
– Дыхание кошки – чума, – как эхо, проговорила Эмма.
– Откуда они это взяли? Вот дурачьё-дурачьё… Ладно, не будем об этом. Давайте-ка лучше про крысиного короля. Знаешь, Джеймс, что тут было недавно? Я поймал одну крысу… А она поднялась на задние лапки. Сразу видно, взмолилась. Мол, отпусти меня. Пожалей моих деток-крысяток.
У Джеймса отвисла челюсть.
– А что, когда крыса встаёт, значит, она взмолилась?
– Конечно, а ты не знал? И что-то во мне шевельнулось. Дай, думаю, отпущу. Пусть пока поживёт. Придёт день, тогда и поймаю. Но, говорю, за это ты мне тоже кое-что сделаешь. Научишь меня крысиному языку.
– И что, научила?
– А то! Вот как, например, сказать: «Крыса, иди сюда?» – Уилл поводил языком по пересохшим губам и попытался цокнуть. – Дай-ка ещё водички… Сейчас покажу. Ц-ц-ц! Ц-ц-ц! А ну-ка попробуй, Джеймс.
– Это ещё зачем? – Эмма слегка нахмурилась.
– Ну, мало ли что случится. Вдруг Джеймсу надо будет договориться с крысой?
– Не болтай ерунду, Уилл. Вообще лучше помолчи. А то растеряешь все силы.
– А вот смотри, Джеймс, вот как ещё можно цокать… – Уилл снова закашлялся.
Его стало заметно трясти.
– Говорю, помолчи, – строго сказала Эмма. – Лучше попробуй поспать. Может, силы вернутся. Я тебя сейчас потеплее укрою, – Эмма укрыла Уилла большим куском мешковины. – Так лучше?
– Прям как в раю. И ангел…
– Пф-ф… – на мгновение Эмма вновь стала прежней. – Спи себе, не болтай. А ты, Джеймс, давай-ка проваливай.
– А чего делать-то?
– Что хочешь. Можешь тоже поспать.
– Спать? Так ведь утро…
– Шляться по улицам тебе уже не придётся.
Джеймс нехотя отошёл.
Джеймс проснулся внезапно. В него проникла тревога – мучительная, леденящая. Она извивалась внутри холодной змеёй, добралась до сердца, сдавила тугими кольцами. К жизни змею вызвали странные звуки, доносящиеся из кухни. Джеймс прислушался и почти с удивлением понял: Эмма плачет. Джеймс не мог припомнить, чтобы Эмма когда-нибудь плакала.
Он сполз с тюфяка и пошёл на кухню.
Уилл сидел, как и утром, прислонившись к стене, но завалился на бок. Рот его был открыт. Эмма сидела рядом. Внутри неё что-то тоненько подвывало, время от времени она силилась сделать вздох – и замирала, словно вот-вот задохнётся.
На улице в отдалении послышался скрип колёс и крик:
– Эй там, в чумных домах! Выносите своих мертвецов!
Эмма застыла, потом вдруг резко вскочила, размазала слёзы рукавом по лицу, бросилась к двери и закрыла её на засов.
– Джеймс, давай, помоги! Кати сюда эту бочку. Опрокинь её и кати. И давай сюда мешок с углем. Подтаскивай его к двери. Вот так, хорошо. Теперь её просто так не откроют, – на лице у Эммы проступила ожесточённая радость.
– Выносите своих мертвецов!
Чумная телега остановилась прямо напротив их дома. Сторож стукнул в окно – как полагалось, когда телега подъезжала к чумному дому:
– Эй, у вас кто-нибудь умер? Если да, отдавайте покойника.
Ему не ответили.
– Эй! Или вы все там померли? – сторож забарабанил сильнее. – Вы ж все здоровые были.
– Куда отвезут покойника? – наконец подала Эмма голос.
– А то не знаешь? Куда положено. Где хоронят покойников из чумных. Сбросят в чумную яму.
– Он умер не от чумы.
– Ты ещё будешь учить! Чумная яма для крысолова – самое место.
– В чумную яму – не дам, – спокойно ответила Эмма.
– Я те покажу! – рассердился сторож. – Ты у меня побузишь! Не даст она крысолова! А то я так не возьму.
Сторож стал возиться под дверью.
– Просто так не войдёшь. А будешь ломиться, окачу кипятком, – голос Эммы звучал решительно.
– Вот дура баба! – выругался сторож. – Эти чумные все такие дурные. Ну и сиди с покойником. Как запахнет, сама отдашь. Ещё будешь умолять, чтобы его забрали. Крысолова жалеет. Ведьма!
Он что-то крикнул могильщикам. Телега со скрипом тронулась и поехала дальше. Джеймс и Эмма услышали, как сторож опять заколачивает дверь и бормочет угрозы. Чтобы чумные поняли, как они провинились, сторож и ставни забил снаружи.
Потом всё стихло.
– Надо поудобней его положить, – Эмма кивнула в сторону Уилла.
Они с Джеймсом устроили покойника на полу и накрыли его с головой. Эмма больше не плакала: достала работу, проверила, осталось ли в лампе масло, и села на своё обычное место.
Джеймс опустился недалеко от Уилла, сидел и глядел на Эмму. А потом сказал ни с того ни с сего:
– Эмма… Ты вовсе не старая. И никакая не ведьма. Ты даже очень красивая!..
– Джеймс, ты чувствуешь запах? Мы же ещё не топили, – Эмма трясла Джеймса за плечо.
Его резко выбросило из сна:
– Дым! Это что? Пожар?
В подтверждение их догадки ударили в колокола.
– Надо узнать, где горит, – Эмма бросилась было к окну и вспомнила: заколочено! Она начала барабанить по ставням. – Эй, что там происходит? Где горит?
Не дождавшись ответа, Эмма бросилась на чердак. Джеймс за ней. Сквозь щели в крыше было видно низкое небо. Оно дрожало и колебалось, то и дело меняя цвет.
– Джеймс, посмотри в окошко.
Джеймс просунул голову в крошечное чердачное окошко. Отсюда мало что было видно. Горело с другой стороны. Джеймс высунулся по пояс, попробовал развернуться и чуть не упал.
– Кажется, это пекарня. А может, и нет. Плохо видно.
Со стороны пекарни послышались крики.
– Это же совсем рядом, – ахнула Эмма.
Они быстро спустились вниз и бросились к двери.
– Давай, скорее, оттаскивай бочку… Эй, кто-нибудь! Отоприте! – Эмма заколотила в дверь.
Было слышно, как по улице бегут люди. Кто-то притормозил у их двери. Но его тут же одёрнули:
– Дом с алым крестом. Чумной. Не задерживайся! Смотри, смотри, и вон там загорелось!
Через щели в ставнях виднелись красноватые тени. Колокола захлёбывались. Джеймс и Эмма снова поднялись на чердак. На этот раз с чердака было видно, как разрастался пожар.
– Нам надо выйти отсюда, Джеймс! Нам надо как-то выйти.
Эмма опять побежала вниз, колотила то в дверь, то в окно. Крики на улице стихли. А запах гари стал ещё ощутимее. Слышался треск огня.
– Горит уже совсем близко. – Эмма вдруг перестала метаться и посмотрела на Джеймса. – Послушай, Джеймс… Через дверь нам не выбраться. Но ты ведь можешь пролезть в окошко на чердаке? Пролезешь и спустишься вниз.
– А ты?
– Я тебе помогу. И плащ Уилла поможет. Он прочный. Он послужит вместо верёвки.
– Нет, а ты-то как выйдешь?
– Ты спустишься вниз, а потом снаружи попробуешь открыть дверь. Давай-ка, идём скорее. Уже становится жарко.
Они снова полезли наверх.
– Давай, сначала протиснись наружу.
Джеймс высунулся в окошко – и тут же отпрянул:
– Соседняя крыша горит.
– Давай же, Джеймс, не тяни, – Эмма пихнула его.
Он медленно, обдираясь, стал выбираться наружу.
– Искры прямо сюда долетают.
– Не обращай внимания. Вот так. Хорошо. Зацепился? А теперь ухватись за плащ. Я буду тебя опускать. Постараюсь как можно ниже… Ты ведь сумеешь прыгнуть?
Джеймс кивнул. Эмма стала понемногу выпускать плащ наружу. Джеймс, вцепившись в него руками, перебирал по стене ногами.
– Всё! – крикнула Эмма. – Ниже не получается.
Джеймс глянул вниз. До земли было далековато. Жар от пожара делался невыносимым.
– Прыгай, Джеймс! Отпускаю.
При падении Джеймс ушибся. Но – удача! – ничего себе не сломал. Плащ упал рядом. Джеймс вскочил, подобрал его, скомкал – и оглянулся вокруг. Он на заднем дворе. Чтобы справиться с дверью, нужно выйти на улицу. Но в узком проходе между домами всё охвачено пламенем… Ветер вскинул в небо новый язык огня.
– Эмма! Крыша! Она горит!
– Джеймс, беги! Не смотри сюда. Слышишь меня? Беги! – Эмма скрылась внутри.
– Эмма-а-а-а!
Крыша с треском осела.
От жара, дыма и ужаса Джеймс совсем перестал соображать. В горле саднило, глаза слезились.
Мимо метнулась тень. Крыса! Она тащила крысёнка. Крысёнок слабо попискивал.
Горящий дом плюнул искрами. Джеймсу больно ужалило щёку и опалило брови. Он отпрянул, размазал слёзы и побежал за крысой.
Пожар крушил кости домов и рычал прямо в спину. То там, то здесь раздавались крики – загорались всё новые крыши. Над крышами вились голуби – множество голубей, сошедших с ума от страха. Длинные руки огня опаляли им крылья – и птицы падали замертво.
Но Джеймс не смотрел наверх. Он думал лишь об одном – не выпустить крысу из виду. Крыса бежала не очень быстро – из-за крысёнка; изредка останавливалась, шевелила усами – и продолжала путь. На перекрёстке их чуть не сбила повозка с пожарными бочками: люди не оставляли попыток утихомирить огонь. Но тот лишь шипел в ответ и вспыхивал с новой силой. Крыса сворачивала то туда, то сюда – и Джеймс сворачивал следом за ней.
У лавки Ральфа было полно солдат. Констебль стучался в дверь:
– Именем короля! Выходите! Ваш дом подлежит разрушению!
Завыла женщина. Ральф упёрся. Его вытолкали на улицу. Солдаты стали заваливать дом – чтобы он не достался огню.
Крыса помедлила, повернула обратно и вывела Джеймса в другой переулок. Впереди показался мост. Джеймс чуть притормозил: толпы людей бежали к мосту: скорей, скорей, через реку! На другом берегу – спасение!
Но крыса свернула в сторону. Ноги Джеймса скользили на грязном глинистом склоне. Спускаясь к воде, Джеймс несколько раз упал. Местами ему приходилось двигаться на четвереньках. Он даже выругался: «Поганка! Хочет, чтоб я стал крысой». Крыса нырнула в трещину между камнями.
И тут Джеймса оглушило: кричали те, кто бежал по мосту. За ними ползла огненная змея, глотая всё на своём пути: лавки, людей, дома. Змея повисла над Темзой, слепя глаза искрящейся чешуёй.
Лодки, теснившиеся на реке, судорожно пытались уплыть подальше от опасного места. Ещё немного, и вдруг змею разорвало посередине – мост обрушился!
На берегу было много людей. Они стояли, глядя на объятый пламенем город. Иногда кто-нибудь говорил: «Смотрите, огонь добрался до собора Святого Павла. Вот и шпиль завалился…» Или: «Вон там… ратуша загорелась…»
Ближе к вечеру ветер стих. Огонь без помощи ветра стал терять свою силу. На небе собрались тучи, хлынул дождь. Джеймс поёжился и накрылся плащом (как это он не бросил его по дороге?) – и постучал ногой по камням, в которых укрылась крыса.
– Эй, ты здесь? Ц-ц-ц!
В трещине показались усы и дрожащий нос.
– Ц-ц-ц, – настойчиво повторил Джеймс.
Крыса, помедлив, вылезла из укрытия и ухватилась лапками за край плаща. Джеймса слегка передёрнуло, но он опять повторил:
– Ц-ц-ц! – так, как учил Уилл.
Крыса стала карабкаться по одежде Джеймса и скоро оказалась у него на плече. Её усы шевелились. Джеймс стоял, замерев, прислушиваясь к ощущениям. А потом шевельнул рукой:
– Всё. Надоела. Проваливай.
Крыса быстро спустилась вниз и снова исчезла в трещине.
– Эй, ты там, – Джеймс тронул камень ногой. – Мы с тобой квиты, ясно?
Крысиный нос больше не показывался. Джеймс услышал, как тоненько пискнул крысёнок. «Вот ведь, спасла. Одного из пяти…» – некстати подумал он.
– Нет больше старого Лондона, – сказал человек, стоявший неподалёку.
– И чумы больше нет, – вдруг откликнулся Джеймс.
– С чего это ты решил?
– Последние новости из крысиного королевства.
Джеймс передёрнул плечами и пошагал вдоль берега. Пёстрый плащ – наследство Уилла – доставал почти до земли. Полы плаща волочились по грязной земле.
Человек посмотрел вслед Джеймсу и медленно двинулся в сторону пепелища.
Чёрные крысы Дональда Дэдфилда
1
«Дорогой Джеймс! Пишу тебе, чтобы поведать об обстоятельствах небывалых, которые заставили меня вспомнить твои рассказы. Видит Бог, благодаря тебе я остался жив. А ведь порой над тобой потешался! Мне и впрямь было странно, что ты так серьёзно отнёсся к методу, которым китайцы ведут своё летоисчисление, к тому, что они считают крысу священным животным. Ты говорил, что крыса не случайно назначена этим древним народом открывать новый цикл звериного календаря. И что будто бы в этом есть скрытый смысл. Мне казалось, так мог рассуждать какой-нибудь крысолов давно прошедших времён, в пёстром плаще и с дудкой, мнивший себя причастным к тайному знанию.
Но в тот злополучный день именно крысы заставили меня думать о возможной опасности. К вечеру я, измотанный дневными делами, уже готовился наконец-то отдаться во власть Морфея, как вдруг моё внимание привлёк необычный шум в углу комнаты. Этот шум был настолько навязчивым, что не давал уснуть. Я поднялся с циновки и засветил лампу.
Я, конечно, догадывался, что делю свою хижину не только с Сюаньдэ и Мэн Цзян. И кого-то интересуют мои съестные запасы. Иногда по ночам я слышал слабое шебуршение и возню по углам. Но теперь я воочию мог убедиться в своих подозрениях: на полу суетились крысы. Их было пять или шесть. И они отличались от тех, которые до сих пор обитают на лондонских чердаках. Серого цвета и раза в два крупнее. Крысы не обратили на меня никакого внимания. Я же застыл, поражённый их безрассудством: неужто они совсем меня не боятся? Потоптавшись немного в углу, крысы вдруг развернулись и уверенно двинулись к двери. Две из них пробежали, почти коснувшись моей ноги. У дверей они завозились: отверстие, через которое крысы собирались пробраться наружу, было, видимо, маловато. Им потребовалось время, чтобы его расширить. А потом они быстро покинули хижину. Что-то заставило меня двинуться следом за ними. Я выглянул в темноту. Стояла тихая лунная ночь. Слишком тихая. Тишина не была умиротворяющей. Она была напряжённой. Я вглядывался во тьму, словно чего-то ждал. Вдруг я заметил движение: на дорожке, петлявшей между домами, я разглядел тёмный сгусток. Он двигался. Присмотревшись, я понял, что это крысы. Несколько крыс. Они двигались очень уверенно, не оглядываясь по сторонам, – точно так же, как те, что недавно покинули мою хижину. Через некоторое время я увидел ещё пятно. Пятна сливались и превращались в непрерывный серый ручей.
Меня охватила тревога. Вот тут я и вспомнил твои рассказы. Я бросился в хижину и разбудил Сюаньдэ. Я сказал ему: нужно бежать – и как можно скорее. Сюаньдэ не стал со мной спорить. Они с Мэн Цзян кое-как увязали вещи, и мы бросились прочь.
Не мы одни заметили крыс. На дороге с каждой минутой становилось всё больше людей. Мы бежали туда же, куда двигались крысы. Крысиный поток становился всё более плотным. Я боялся, что наступлю на крысу. А Мэн Цзян боялась ещё сильнее.
– Крысы бегут к реке, – сказал Сюаньдэ. – Надо торопиться. Иначе нам не достанется лодки.
– Но у тебя своя лодка, – удивился я.
– Люди больше не будут думать, где чужое, а где своё.
Мы побежали быстрее. Мэн Цзян упала – наступила на крысу. Крысы, которым тоже теперь было тесно бежать, полезли на Мэн Цзян. Мгновение – и её накрыло шевелящейся массой. Мэн Цзян закричала. Я тоже. Я схватил её за руку и сильно потянул, выдёргивая из-под крыс. Мэн Цзян кричала и скидывала крыс. Видимо, крыса, которой сделали больно, укусила её. Мы опять побежали. Сюаньдэ тащил вещи. Он был тёмным от пота. Я поддерживал Мэн Цзян.
Наконец мы добрались до берега. Люди спешно влезали в лодки. Сюаньдэ оказался прав: добежавшие первыми не думали о хозяевах. Возле одной из лодок затеяли драку. Однако нам повезло. Мы нашли свою лодку. Это была хорошая, прочная лодка. И довольно вместительная. Какая-то женщина с маленьким сыном металась по берегу. Никто не хотел её брать. Она бросилась к нам, умоляя спасти. Сюаньдэ кивнул, и я помог ей забраться. Кто-то увидел наше добросердечие и тоже бросился к нам. Но Сюаньдэ уже оттолкнул нашу лодку. Он сказал, что больше мы никого не возьмём – лодка уже перегружена. Люди громко кричали. Мэн Цзян зажала уши. Я решил не смотреть в сторону берега.
Сюаньдэ быстро грёб к середине реки. Плеск воды, раздражаемой вёслами, почти оглушал нас в ночной тишине. А тишина становилась всё более невыносимой. И вот в ночной тишине послышался низкий пугающий звук. Сюаньдэ крепче сжал весла.
– Драконы вступили в битву, – прошептал он одними губами. – Они сотрясают землю.
И тут случилось нечто невероятное. Плотный крысиный поток, до этого двигавшийся по берегу, вдруг развернулся, и крысы бросились в воду. Прибрежная полоса в одно мгновение стала серой. Подземный толчок породил высокую волну.
– Держитесь! – закричал Сюаньдэ, пытаясь развернуть лодку против волны, чтобы нас не перевернуло.
Я успел заметить, как крыс подбросило на волне, а затем швырнуло вниз. Все мы охнули. Я испытал невольное сострадание. Сколько же их утонуло? Но когда волна схлынула, я с удивлением увидел, что серая масса по-прежнему движется по воде. И её пополняют всё новые крысы, скопившиеся на берегу. Скоро они достигли середины реки. Теперь вёсла нашей лодки погружались в крысиную массу.
– Не греби, Сюаньдэ, не надо, – попросила его Мэн Цзян. – Пусть их…
С новым толчком и новой мощной волной тысячи крыс пошли на дно.
Когда толчки прекратились и волны улеглись, река уже не была сплошь покрыта крысиной массой. Но отдельные крысы, выбиваясь из сил, продолжали упорно грести.
– Смотрите! Вот там! – показал Сюаньдэ.
На другом берегу крысы снова сбивались в серую кучу. На мой взгляд, они были еле живыми. Но те, что достигли берега, не прекратили движения. Они двинулись дальше на север…
Джеймс, меня поразило их внутреннее чутьё, их коллективная воля к жизни. И то, как они готовы пожертвовать своей жизнью во имя выживания вида. И я не могу не думать, что обязан крысам своим спасением. Им и тебе – потому что в нужный момент вспомнил твои рассказы.
Если бы я пренебрёг тем знаком, который они мне дали… Наше селение, как я узнал позднее, целиком поглотила трещина.
Я чувствую внутреннюю потребность отблагодарить тебя. Если ты захочешь продолжить свои изыскания в области, которая так тебе интересна, – в области поведения крыс, тебе может пригодиться одна старая вещь. Это, Джеймс, настоящий плащ крысолова.
Теперь, наверное, настала твоя очередь посмеяться: мой дед по материнской линии был лондонским крысоловом. И его звали Джеймсом, как и тебя.
Правда, в нашей семье всегда считалось неприличным упоминать об этом. Что поделать – традиция! Перед отъездом в Китай я отдал свои вещи на хранение Рональду – моему двоюродному брату. Плащ где-то среди них.
Кажется, ты знаком с моим братом? Сейчас у него своё дело в Лондоне. В этом письме ты найдёшь записку, которую я адресую ему.
Думаю, он без колебаний передаст тебе плащ крысолова.
Всегда твой,
Чарльз»
2
Мой двоюродный брат Чарльз одержим жаждою путешествий. У него были деньги, и он мог позволить себе подобные удовольствия. Чарльз утверждал, что они помогают ему в постижении философии. Англию он покинул больше двух лет назад. Через короткое время после отъезда Чарльза скончался его отец – человек достойный во всех отношениях и, в довершение к этому, невероятно удачливый. Среди прочего он оставил после себя аптеку. Чарльз доверил управлять ею мне – как человеку, сведущему в предмете.
Я испытал приятное удивление: мне всегда было интересно приготовление снадобий, и, оказалось, Чарльз помнил об этом. Теперь я мог с пользой для нас обоих проявить свои знания.
Но не успел я как следует погрузиться в новое дело, как в аптеку пришёл посетитель – надо заметить, весьма необычного вида.
Видели б вы его! Я встречал разных франтов, но этот просто потряс меня своим щёгольским нарядом. Его камзол отвечал последней парижской моде. Однако что ещё сильнее поразило меня, так это его парик.
Признаюсь: поначалу мода на парики не особенно мне понравилась. Я слыхал, что своим появлением она обязана лысине французского короля: тот ещё в молодости обнаружил на своей голове проплешины, и они его раздражали. Кроме того, парикмахеры, делавшие парики, нередко сговаривались со знакомыми палачами, и те поставляли им волосы с голов казнённых преступников. А я всегда отличался буйным воображением… Но в английских салонах – вопреки отношению к Франции как к враждебной державе – французская мода нашла поддержку. И вскоре явиться в общество без парика сделалось непристойным.
Так вот, парик незнакомца – роскошный, с длинными локонами – произвёл на меня сильное впечатление. Я прикинул, сколько может стоить такой парик, и преисполнился к посетителю уважением.
– Сэр! Чем могу служить? – спросил я со всем возможным почтением.
Джентльмен изящным движением поправил перчатки:
– Мистер Кэджи, не так ли? Мы с вами немного знакомы.
К своему стыду, я ничем не мог подкрепить это утверждение.
– Ничего удивительного! – Джентльмен улыбнулся и качнул головой. – Мы с вами пересекались раз или два, не больше. Моё пребывание в Оксфорде не было долговременным. Науки меня никогда не прельщали. Я нашёл себе более подходящее дело… Но вы должны помнить мистера N.
N был ценителем красоты и собирал картины.
– Помните, как-то раз N пригласил нас к себе полюбоваться своим новым приобретением? На картине была нарисована дама с забавным зверьком на руках.
Полотно, как я помнил, принадлежало кисти малоизвестного мастера. Дама была нарисована не слишком выразительно, но одета весьма вызывающе. Однако в голосе N звучал неподдельный восторг: «Джентльмены, не чудо ли? Эта картина очень напоминает „Даму с фуро“[1] великого Леонардо».
Нас смутило такое сравнение. Но N всегда замечательно нас угощал, и мы старались льстить его самолюбию. Поэтому мы стояли, уставившись на полотно, и старательно изображали, что процесс его лицезрения доставляет нам наслаждение.
Все, кроме Джеймса. Джеймсу в гостях у N нравилось есть и пить. И он старался не упускать представившегося случая. Но картины из коллекции N, как правило, оставляли его равнодушным, и он, в силу своего характера, этого не скрывал. N терпел его из-за меня: мы с Джеймсом очень дружили и всюду ходили вместе. И вот, когда все мы стояли, уставившись на картину…
– Вы помните, что вы сказали? Вы сказали, что дама выбрала фуро за неимением кошки. Кошка ловит мышей и крыс в десять раз лучше хорьков. Вы, мистер Кэджи, проявили тогда удивительную прозорливость. Я вспомнил об этом в связи с некоторыми обстоятельствами и понял, что вы и есть именно тот человек, который мне очень нужен.
– Да, мистер?..
– Дэдфилд. Для вас – Дональд Дэдфилд. Видите ли, я рассчитываю, что вы поможете мне очистить мой дом от крыс, – джентльмен посмотрел свою на манжету и снял с неё невидимую пылинку.
Я почувствовал себя уязвлённым: за кого он меня принимает? Но Дэдфилд поторопился продолжить:
– Мистер Кэджи, я понимаю, вы несколько удивлены. Но ведь вы занимаетесь приготовлением ядов?
– Я занимаюсь приготовлением снадобий.
– Это я и имел в виду: «Всё есть яд, и ничто не лишено ядовитости; одна лишь доза делает яд незаметным». Кажется, это Гарвей?
– Гарвей занимался движением кровотоков. А это слова Парацельса. Он создал науку приготовления снадобий – фармакопею, если вам будет угодно. – Роскошный парик незнакомца вынуждал меня думать о нём хорошо, но я опять почувствовал раздражение.
– О, мистер Кэджи, я допустил ошибку! Простите великодушно, – Дэдфилд заговорил примиряющим тоном. – Но, видите ли, мне и нужно, чтобы вы приготовили яд – раз всё дело лишь в дозе. Яд, убивающий крыс. Я не могу пожаловаться на жизнь. Но крысы мне досаждают. Возможно, я придаю им слишком большое значение. И я не возражаю, чтобы это считалось капризом, – Дэдфилд снова снял с манжеты невидимую пылинку. – К тому же я держу небольшой ломбард необычного свойства: принимаю в залог частную переписку. Бывает, что люди нуждаются. Кому, как не вам, это знать? (Мне снова сделалось неприятно: что он себе позволяет?) И порой судьба заставляет людей доверить свои секреты постороннему человеку. Постороннему, но надёжному. И вот представьте, недавно крыса сорвалась со стены и упала под ноги даме. Представьте, что с нею было, сколько шуму и крику! Естественно, после этого мы уже не могли вести деловой разговор. – Дональд Дэдфилд слегка усмехнулся. – Мистер Кэджи, если вы согласитесь на моё предложение, вам не придётся об этом жалеть. Я человек бережливый. Но для чего мы трудимся в поте лица? Чтобы изредка потакать своим слабостям. Мне не нравится жить в доме с крысами. И я хорошо заплачу тому, кто избавит меня от крыс. Хорошо заплачу, мистер Кэджи.
Видимо, на моём лице отразилась борьба. И мистер Дэдфилд опять усмехнулся.
– Не буду торопить вас с ответом. Но очень надеюсь, что вы захотите принять моё предложение, – он протянул мне бумажку с адресом, поклонился и вышел.
Я проснулся с отчётливой мыслью: нельзя рисковать репутацией! Приготовишь крысиный яд – и прослывёшь крысоловом. Одно дело, когда ты аптекарь. Другое – когда крысолов. «Крысолов» звучит унизительно. Я всегда опасался, что меня по какой-то причине назовут крысоловом. Как после этого я смогу появиться в обществе? А если я соберусь жениться? Кто из достойных людей отдаст свою дочь замуж за крысолова?
Потом мои мысли приняли другой оборот: неужели мне сложно сделать то, о чём просит Дэдфилд? А выполни я его просьбу – у меня появятся деньги. И появятся быстро. Аптека Чарльза – дело хорошее. Но когда ещё она начнет приносить доход? А деньги меняют жизнь. Совершенно меняют. Появись они у меня – я бы сразу женился. Купил бы новый парик – такой, как у Дональда Дэдфилда, – и явился к отцу Лютеции. Стал бы он меня спрашивать, как я разбогател? Когда на тебе прекрасный парик, вопросов не задают…
В таких размышлениях я провёл два дня и три ночи.
И в конце концов решил отбросить сомнения. Предложение Дэдфилда казалось мне соблазнительным. Либо я покупаю новый парик, либо совсем расстаюсь с волосами.
Я отправился к Дэдфилду.
Он жил на окраине города, и дом его был деревянным – большая редкость по нынешним временам. После пожара в Лондоне почти не осталось деревянных домов. Этот в силу «почтенного возраста» поражал своей мрачностью и какой-то замшелостью. Трудно было представить, что здесь обитает владелец роскошного парика.
Я позвонил в колокольчик:
– Мне нужен мистер Дэдфилд. Я по поводу крыс.
Огромный слуга – такой же мрачный, как дом, – смерил меня недоверчивым взглядом и захлопнул дверь у меня перед носом. Опешив, я подумал, что слуга, вероятно, кретин, и уже решил уходить, как вдруг дверь отворилась опять, и всё тот же ужасный слуга поманил меня внутрь. Я вошёл, огляделся (внутри всё казалось ещё более неприятным) и двинулся за слугой по извилистому коридору. К неприятному виду прибавился гадкий запах: пахло гнилью и затхлостью. А мой провожатый в неверном свете казался огромным троллем. Вид его могучей спины и огромных кулаков рождал нелепые мысли. (Я уже говорил о своём буйном воображении…)
Наконец мы пришли в помещение, которое, судя по обстановке, служило гостиной. Я огляделся: в отличие от коридора, здесь всё поражало роскошью и соответствовало моим представлениям о хозяине.
– А, мистер Кэджи! – Дэдфилд возник неожиданно.
Я даже не понял, откуда он появился. Вот причуды старого дома! Дэдфилд опять был очень нарядно одет и, конечно же, в парике – припудренном и завитом.
– Дьявол, достали, твари! – он схватил крупную щепку, валявшуюся у камина, и запустил её в угол. – Я ж говорю: они всюду!.. Значит, вы, мистер Кэджи, решили принять моё предложение? Однако вы долго думали!
Меня удивило замечание Дэдфилда. Кажется, он считает, что я перед ним провинился?
– Я полагаю, дальше всё пойдёт по-другому. Вы подпишете договор.
– Договор?
– Ну конечно. Ведь я нанимаю вас. И у меня есть правила, – Дэдфилд сделал знак. Появился тот же самый слуга, который меня привёл. У него в руках были бумаги. – Поставьте здесь свою подпись.
Я пробежал глазами бумагу:
– Помилуйте, но тут сказано, что в случае неисполнения…
–Да, мистер Кэджи? – Дэдфилд весь обратился в вежливое внимание.
– В случае неисполнения я обязан уплатить вам «означенную сумму». Что это значит?
– Я, мистер Кэджи, деловой человек. Я дорожу своим временем. А вы тянули с решением целых три дня. Согласитесь, за эти дни я мог бы найти кого-то ещё. Теперь давайте представим, что вы не справитесь с делом, которое вам поручили. И всё это время я буду ждать и страдать. В этом случае кто-то должен – разве вы не согласны? – возместить мне ущерб. Но, мистер Кэджи, вы – человек образованный и, безусловно, сможете приготовить крысиный яд. А с помощью этой бумаги я хочу подтвердить, что заплачу вам, если вы преуспеете. Довольно большие деньги. Взгляните, какая сумма значится в договоре.
Цифры, которые я увидел, лишили меня осторожности. Я решил подписать договор. Но что-то в манере Дэдфилда меня раздражало. И мне хотелось как-то поднять свой авторитет. Я сделал вид, что внимательно вчитываюсь в договор.
– У меня нет возражений против этой бумаги. Кроме вот этого пункта, – я ткнул пальцем в бумагу.