Мохнатый ребенок. Истории о людях и животных Аромштам Марина

Жил да был черепашонок

Когда бабушка Аня была маленькой, все в мире было устроено по-другому. Царил абсолютный порядок. Зима была зимою — со снегом и морозами в сорок градусов. А лето было жарким, как и подобает лету. В это счастливое время бабушка жила в эвакуации, в Саратове, и бегала по песочку вдоль широкой реки Волги. Песочек был белый и такой горячий, что на него больно было ступить босиком. Бабушка играла со своими приятелями в казаки-разбойники, в камушки и в вышибалы. Не то что современные дети, которые сидят по домам, уткнувшись в компьютеры, и только портят глаза.

— Бабушка, — осторожно замечал кто-нибудь из внуков, — но ведь это твое счастливое детство, оно во время войны было!

— Ну и что? — удивлялась бабушка. — Мы этих фашистов и не боялись совсем. Чего бояться-то? Бомбардировщики до нас и не долетали!

В Саратове жил дядя Лева — двоюродный брат бабушки и друг по счастливым годам эвакуации. Два раза в год дядя Лева приезжал в Москву защищать диссертацию, но никак не мог защитить, потому что на него все время нападал ужасный профессор Парамонов. Бабушка Аня возмущалась, потому что ни один профессор по уму не мог сравниться с дядей Левой. «Он биолог, настоящий ученый, влюбленный в свое дело, — говорила бабушка Ринке. — Изучает раковые клетки. Ты можешь спросить его о чем угодно».

— Дядя Лева, почему рак назвали раком? — спросила Ринка, вспоминая своего Гошу, который теперь жил на дне пруда вместе с симпатичной усатой рачихой.

— Если ты думаешь, что онкология имеет хоть какое-нибудь отношение к животным из класса ракообразных, с их клешнями и усиками, то глубоко заблуждаешься. Простая омонимия, — ответил дядя Лева. Но потом задумался: — Хотя можно усмотреть глубинную ассоциативную связь. Раковые клетки дают метастазы. И это похоже на то, как спрут опутывает щупальцами свою жертву.

Больше Ринка вопросов не задавала.

У дяди Левы был сын Ромка. Ромка совсем недавно окончил школу и приехал в Москву поступать в институт. Во время экзаменов он жил дома у маленькой мамы и бабушки Ани. Ромка умел рисовать кота. Сначала чертится восьмерка, положенная на бок. Над каждым колечком восьмерки рисуется полукруг. Это глаза. А внизу, под перемычкой, — еще один полукруг, только поменьше, — язычок. Потом восьмерка с глазами обводится сверху дугой, и на дуге пристраиваются уши. Кот готов!

Еще Ромка подарил Ринке собачку для кукольного театра. Собачка была плюшевая, неизвестной породы. Ее нужно было надеть на руку, и тогда она смешно шевелилась. Иными словами, Ромка очень нравился маленькой маме, и она надеялась, что он поживет у них дома подольше.

Дядя Лева хотел, чтобы Ромка стал математиком, но на экзаменах в Московский университет тот не добрал баллов. Зато его с удовольствием взяли в какое-то МГПИ — чтобы он потом стал учителем физики. И бабушка по телефону долго убеждала дядю Леву, чтобы тот не расстраивался: у мальчика явные педагогические способности. Но дядя Лева заявил, что педагогические способности не обязательно развивать в Москве. Для этого годится и Саратов. Поэтому симпатичный Ромка ближе к сентябрю стал собираться домой.

За день до отъезда он на последние деньги приобрел еще один подарок для Ринки.

— Вот, смотри! Сегодня ехал в метро. Там тетка одна продавала. Такой смешной! Я не удержался — купил!

Это был крохотный черепашонок, величиной с ладошку, с маленьким, словно игрушечным, панцирем. С одной стороны из-под этого панциря выглядывала старая головка с клювиком и складочками на шее, с другой — маленький загнутый хвостик. Ромка пустил черепашонка на пол, и тот побежал, шустро перебирая лапками.

— Будто танк какой! — сказала вошедшая бабушка.

— Мамочка, можно, он у нас поживет? В память о Роме и дяде Леве? — стала заискивать Ринка.

— Ладно, пусть поживет. Он же по столам не прыгает. Только ты его лучше в коробку посади. А то еще раздавлю случайно.

— Я ему пустыню сделаю. Чтобы он жил, как на природе.

— Сделай, сделай, — поддержал Ромка. — Тетка сказала, это такой особый вид карликовых черепашек. В Египте живут.

Ромка вместе со своими педагогическими способностями уехал обратно в Саратов, а черепашонок остался жить у Ринки с бабушкой.

Ринка гладила его по панцирю и думала: «Теперь все будет по-другому. Не как в тот раз».

Год назад у Ринки уже была черепаха. Эту черепаху незадолго до Нового года вручил ей на улице таинственный незнакомец. Он шел, завернув что-то в полу пальто, а Ринка шла навстречу. Незнакомец увидел Ринку и спросил:

— Черепаху хочешь? Она, правда, уснула, потому что холодно. Но ты ее положи под батарею. Пусть отогреется.

Он сунул черепаху ей в руки и быстро-быстро ушел. Голова и черепашьи лапы были туго втянуты в панцирь, глаза закрыты. Черепаха была похожа на странный покрытый загадочными узорами камень.

Ринка принесла черепаху домой, положила под батарею и стала ждать, когда та оживет. Но черепаха не оживала. Она была все такой же окаменевшей и не подавала признаков жизни. Ринка еще немного посидела рядом, а потом перенесла черепаху в самое теплое место — в ванную комнату, спрятала за ведром, накрытым тряпкой, и пошла делать уроки.

Весь вечер Ринка то и дело бегала в ванную мыть руки. Бабушка Аня даже удивилась, с чего это она стала такой чистюлей. Перед самым сном Ринка заперлась в ванной и долго там возилась. А потом быстро-быстро вышла, легла в кровать и накрылась одеялом с головой, чтобы бабушка ничего не заподозрила. А случилась ужасная вещь: черепаха «оттаяла» и выпустила из-под панциря голову и лапы. Теперь они вяло свисали с разных сторон — как толстые плетеные веревки. Черепаха окончательно умерла. Ринка завернула ее в старую газету и засунула глубже под ванну.

На следующей день во время перемены Ринка докладывала о случившемся на экстренном совете бывших учредителей кошачьей столовой.

— Он, наверное, эту черепаху выбросить хотел, — пытался понять действия незнакомца Борька. — Хотел — да не решился. Думал, вдруг она живая еще.

— А может, это был маньяк, который заманивает девочек в подъезды, — предположила Тамара. — И черепаха — это метка такая особая, по которой он узнает свою жертву.

— Что же, у него на всех девочек по дохлой черепахе припрятано? — отмел уголовную версию Борька.

— На одну девочку — черепаха, на другую — хомячок, — не сдавалась Тамара. — И совсем не обязательно дохлый. Может быть, и живой. Хомячки, например, очень быстро размножаются. — Эта часть Тамариной речи прозвучала особенно авторитетно.

У Тамары дома жили хомячки. Иногда Ринка ходила к Тамаре на них смотреть. В комнате, в кухне и даже в туалете были расставлены трехлитровые банки. В банках, в грязных гнездах из обрывков газет, яблочных огрызков и шелухи от семечек сидели хомячки. Большую часть времени хомячки спали, свернувшись пушистыми шариками. А когда просыпались, приподнимались и быстро-быстро перебирали передними маленькими лапками с крошечными пальчиками по стеклянным стенкам, будто хотели забраться наверх. Лапки скользили, и хомячки заваливались на бок. Ринке это не нравилось: хомячки должны жить в клетке с сетчатыми стенками, по которым можно лазить. Ринка видела такую клетку в зоомагазине. Там хомячки весело бегали из угла в угол, карабкались на потолок, повисали на задних лапах, как акробаты в цирке, а потом сваливались вниз, в общую кутерьму.

— Они веселятся, только пока маленькие, — не соглашалась Тамара. — А когда вырастают, уже не хотят лезть ни на какой потолок. Они хотят спать. И вообще — где я возьму столько клеток? А самцы — ты же знаешь! — могут съесть маленьких. Их обязательно надо отсаживать.

— Не понимаю, при чем тут самцы, которые едят маленьких, если речь идет о черепахе, — вмешалась Таня. — По-моему, мы должны решить, что теперь делать с этой размороженной черепахой, а не с хомячками в банках.

— Черепаху надо сварить. — Толик Мозгляков опять вертелся рядом и подслушивал.

Он был влюблен в Ринку и в прошлом году под этим предлогом хотел сварить рака Гошу. Возможно, он и черепаху хотел сварить по этой же причине.

— Что уставились? Про черепаший суп никогда не слыхали, что ли? У моряков, когда они по морю долго плавают, все запасы еды могут кончиться. Тогда они причаливают к какому-нибудь необитаемому острову, ловят черепах и варят из них суп. Есть такие Галапагосские острова — почти необитаемые. На них водились гигантские черепахи. Вот такого размера! — Толик обнял руками много-много воздуха. — Так там вообще черепах больше не осталось. Всех съели. А панцирь у этих черепах был такой здоровенный, что они даже в кастрюлю не влезали. Поэтому их варили по частям: сначала заднюю часть, потом — переднюю. Пока варилась задняя часть, черепаха высовывала из кастрюли голову и лапы и просила пощады. Но ее никто не щадил. Потому что черепаший суп — такая вкуснятина, что его даже в ресторанах дают.

— Ты уже это все рассказывал, про раков, — рассердилась Ринка.

Ну и что, — не смутился Толик. — Что ж я, виноват, что черепах тоже едят? Но твоя-то — дохлая. Из нее съедобного супа не выйдет. Из нее только панцирь может выйти — черепашья кость. Черепашья кость — почти что как слоновая. Дорого стоит.

— Как это — может панцирь выйти?

— Ну, как-как? Опять же — варить надо. Чтобы мясо от костей отвалилось.

Ринка подумала-подумала и неожиданно для себя — согласилась. Ее поразила Толикова осведомленность по поводу Галапагосских островов. К тому же вернуть черепаху к жизни все равно было невозможно. Похоронить зимой тоже нельзя. Только выбросить. А если получится черепашья кость, можно будет сделать морской музей. Собрать туда ракушки, камни гладкие, разные вещи с потонувших кораблей, бутылки с письмами…

Идея музея всем понравилась. Борька сказал, что его дядя служил на флоте. У него есть ремень с якорем, и Борька попросит — не навсегда, а на время, для музея. У Тани дома были большие рапаны, которые они с мамой и папой привезли с Черного моря. У Тамары, кроме хомячков, ничего не было. Но она пообещала поискать в старых журналах «Вокруг света» картинку с Галапагосскими островами. Может, ей даже попадутся моряки или черепахи. Толик пообещал раздобыть «у одного человека» песок с морского дна, с самого глубокого места, из Бермудского треугольника. Но главным его вкладом в организацию музея должно было стать отделение кости от всего остального, что раньше было черепахой.

Договорились варить черепаху завтра, после школы.

Таня и Тамара в этом «морском деле» участвовать отказались. А Борька Шалимов решил прийти — чтобы во время варки быть для Ринки моральной опорой.

— Надо кастрюлю правильно подобрать, — сказал Толик, засучив рукава. — Где твоя черепаха?

Ринка достала из-под ванны завернутую в газеты черепаху и стала перебирать кастрюли.

— Давай побольше, чтобы черепаха целиком влезла, — командовал Толик. — Все равно она дохлая и не сможет просить пощады.

— В этой кастрюле мы суп варим. Мама ругаться будет.

— И мы тоже почти суп будем варить. Все быстро сделаем и выльем. Никто не узнает.

Толик положил черепаху на дно кастрюли, налил воды, накрыл крышкой и поставил на огонь.

Все сели за стол в кухне и стали ждать, пока мясо отделится от кости.

Очень скоро кухня наполнилось резким неприятным запахом.

— Долго еще? — сморщившись, спросил Борька.

— Вода еще не закипела, — ответил Толик. — А потом — как закипит — часа два.

— Больше не могу. Меня сейчас вырвет.

— Эх, ты, слабак! А если б тебя на обитаемом острове высадили? Там и не такое есть приходится!

— Когда моя мама была в эвакуации, мальчишки нашли дохлую крысу, — сказала Ринка. — Они ее тоже сварили.

— И что — съели?

— Съели. У них потом живот болел.

— Так то ж во время войны было! Во время войны люди еще не то ели. Даже людей мертвых ели, — сказал Толик. — Закипело. Можно огонь поменьше сделать.

— Ну, про людей — это ты загнул. Все. Не могу больше — Борька вскочил, зажимая рот рукой, и замычал Ринке: — Выпусти меня. Выпусти быстрее!

Борька ушел, и Ринка сразу пала духом:

— Меня тоже тошнит, — сказала она Толику, — от этого запаха ужасного.

— Осталось немного. Скоро уже мясо начнет с кости сползать.

— Ринка вдруг представила, что мясо — это голова и черепашьи ноги, которые торчат из-под панциря. И вот сейчас они начнут отваливаться…

— Толик, — сказала она жалобно. — Ты не мог бы доварить черепаху где-нибудь в другом месте?

— Боишься? Эх, ты! А я-то думал… — Ринка вдруг поняла, что именно в этот момент, прямо у нее на глазах, улетучивается Толикова влюбленность. — Тогда я панцирь себе заберу.

— Забирай, — быстро согласилась Ринка. Она хотела только одного — чтобы все это кончилось.

Толик выключил газ и выплеснул из кастрюли воду в раковину. Кухня наполнилась густым вонючим паром.

— Кастрюлю потом занесу. Пока, эвакуация!

На следующий день Толик пришел в школу и даже не посмотрел на Ринку. Вместо этого он время от времени открывал портфель и что-то сосредоточенно там разглядывал. Наверное, думал, Ринка попросит показать, что у него там. Но Ринка не попросила. На сердце у нее была тяжесть — словно к нему внутри подвесили камень размером с замерзшую черепаху. На перемене Толик отозвал Ринку в сторонку.

— Вот, — сказал он и достал из портфеля чистенький и гладкий черепаший панцирь. — Настоящие моряки не сдаются!

Ринка посмотрела на панцирь и как-то очень спокойно отметила, что он блестит. Толик снова повертел панцирем у нее перед носом:

— Ну, как договорились. Мой!

Набежали ребята.

— Это что — панцирь? Вот это да! Вот это вещь! — говорили кругом.

Толик стал подробно рассказывать, как он варил мертвую черепаху и у нее сначала отвалилась голова, потом лапы, и последним — хвост. Какая вонь при этом стояла и как он, Толик, мужественно отскребал от панциря кусочки застрявшего мяса и потом долго промывал его под краном.

— А откуда черепаха-то? — спросил кто-то.

— Ринкина. Ей какой-то козел к Новому году подарил.

— Так до Нового года далеко еще. И зачем ей мертвая черепаха? На елку вешать? А может, он — дурак просто?

— Я же говорю — козел!

Ребята с интересом посмотрели на Ринку, но, не получив никаких разъяснений, разошлись. А Ринка все стояла на месте и смотрела на панцирь.

— Вечером зайду, занесу кастрюлю, — сообщил Толик и убрал панцирь в портфель.

Домой из школы Ринка шла самой длинной дорогой. С дерева на дерево перелетали вороны и каркали. «Что будет с вороной, если ее сварить? — внезапно подумала Ринка. — Наверное, то же, что и с курицей. У нее мясо отвалится от костей. И зачем я только ем эту курицу? Что я — моряк на необитаемом острове, что ли?»

Около дома Ринку поджидал Толик.

— Ты куда делась-то? Опять маньяка встретила? — поинтересовался он. — Я тебе кастрюлю принес. Вымыл с «Гигиеной». Можно снова нормальный суп варить.

«Гигиеной» назывался чистящий порошок, которым в то время пользовались мамы и бабушки, и еще тетеньки в столовых для мытья раковин и унитазов. Ринка взяла у Толика пакет с кастрюлей. Толик хотел уже уходить, но вдруг замялся:

— Ринка, ты это… Она же мертвая была! — вдруг сказал он. — А живую я бы не стал варить. И про раков… Это отец раков варил, а я только ел. Я всего двух раков съел. Остальных они с приятелями сожрали. Ели и запивали пивом. А если ты музей откроешь, я, это, — панцирь туда отдам. И песок достану. Из Бермудского треугольника. Не веришь?

— Верю, — сказала Ринка. — Хорошо, что ты кастрюлю «Гигиеной» помыл.

Музей так и не открылся. У всех почему-то пропало настроение собирать морские редкости. И панцирь остался у Толика. Потом он выменял его на трещотку для велосипеда: подвешиваешь к крылу колеса, и велосипед на ходу тарахтит, как трактор. А бабушка так и не узнала, что варилось в кастрюле для супа.

Борька принес Ринке треснувший аквариум, а Толик раздобыл песок. Возможно, это был тот самый песок, который достали со дна моря из Бермудского треугольника, но теперь это было неважно. Главное — устроить в аквариуме пустыню. Ринка красиво разложила в песке камушки и вкопала алюминиевую миску. В миску налили воды, а рядом воткнули маленький кактус, который Таня отщипнула от большого кактуса у себя дома. Она сказала, это — «детка». «Детка» пустит корни и будет вырабатывать кислород. Не очень много, но для черепашьей пустыни хватит. Потом Таня предложила прикрепить к задней стенке аквариума картинку с верблюдами, которую Тамара вырвала из журнала «Вокруг света».

— Картинка-то черепашонку зачем? — не понял Борька.

— Для красоты, — уверенно ответила Таня. Перед красотой Борька всегда малодушно отступал.

Некоторое время все любовались получившейся пустыней и представляли, как бы они радовались, если бы были черепахами, а им предложили здесь жить. Наконец пришло время черепашонка.

Его выпустили в аквариум, и черепашонок тут же быстро заработал лапками. Не оглядываясь по сторонам и не оценив по достоинству пейзаж, он полз вперед, как маленький безумный трактор: сначала подмял под себя кактус, потом попал в миску «оазиса» двумя левыми ногами, и вода в источнике тут же замутилась и превратилась в грязную лужу. Черепашонок выбрался и продолжил быстрое бесцельное движение, пока не уперся в стеклянную стенку. Тут он приподнялся на задних ногах, а передними стал елозить по стеклу. Совсем как Тамарины хомячки в банках.

— Ну, что ты, Тимофей? — пыталась вразумить его Ринка. — Зачем в стенку-то уперся? Ползай по кругу. И озеро тебе — чтобы пить и купаться, а не для того чтобы воду мутить.

Тимофей перестал дергать лапами и закрыл глаза. Видимо, устал и решил соснуть. Публика разошлась, а Ринка отправилась менять воду и пересаживать «детку» кактуса в консервную банку.

Неудача с пустыней, однако, была не самой большой неприятностью в жизни Ринки. Настоящей проблемой оказалась крайняя разборчивость черепашонка в пище. Он игнорировал листы капусты, которыми, как сказал Борька, обычно кормят черепах; мог пару раз откусить от ломтика яблочка, но потом быстро втаптывал ломтик в песок, и тот делался непригодным для еды. Единственное, что черепашонок признавал, были листья одуванчика. Выяснилось это опытным путем, когда Ринка вынесла его погулять и погреться на сентябрьском солнышке. Черепашонок по привычке быстро двинулся в неизвестном направлении, но, наткнувшись на одуванчик, вдруг затормозил, вытянул шею и принялся щипать зелень. Он вполне разумно прижимал листик передней лапой к земле, ухватывал его ртом и тянул на себя до тех пор, пока не отрывал кусочек, который и проглатывал, совершая серьезную работу челюстями. У черепашонка оказалась маленькая розовая пасть со смешным язычком, который старательно шевелился, помогая листику продвигаться по направлению к горлу.

Открытие любимого блюда Тимофея окрылило Ринку и порадовало остальных. Но сентябрь быстро близился к концу. В октябре выпал первый снег. Черепашонок уже не мог гулять, и Ринка после школы собирала для него то, во что к поздней осени превратились одуванчики, прихваченные ночными заморозками. Как первобытный человек, ищущий коренья для пропитания, Ринка, вооружившись детским совочком, каждый день отправлялась на «охоту за одуванчиками»: их приходилось выковыривать из-под тонкого слоя снега или выкапывать из подмерзшей земли. Однако зима в том году торопилась захватить власть, и скоро даже мороженые листья сделались недосягаемыми.

Объяснять черепашонку последствия изменений в природе было бесполезно. Он по-прежнему ничего не ел. И к концу ноября, заглянув в аквариум, Ринка обнаружила: Тимофей заболел. Черные глазки-бусинки черепашонка исчезли. На их месте появились вздутые желтые пузыри, и теперь, несмотря на свои размеры, черепашонок выглядел старым и уставшим от жизни. Ринка запаниковала. Никто вокруг не мог дать ей дельного совета, никто не мог объяснить, что произошло.

Каждое утро Ринка заглядывала в аквариум и обнаруживала больного черепашонка, вяло скребущего стекло. Она меняла в мисочке воду — это было единственно возможное полезное действие — и шла в школу. Вернувшись после уроков, снова усаживалась рядом с аквариумом и смотрела на черепашонка — иногда полчаса, иногда целый час, — как будто могла вылечить его взглядом. Ничего не менялось.

Не менялось до тех пор, пока не приехал дядя Лева. Ему опять надо было защищаться от ужасного и коварного профессора Парамонова, и дядя, к неописуемой радости бабушки Ани, приехал к ним пожить.

На этот раз у Ринки были вопросы. Точнее — один вопрос: «Что делать?»

— Этот вопрос просто обожают в нашей стране. Его задают уже сто пятьдесят лет. И никто ни разу не получил вразумительного ответа, — сказал дядя Лева, достал из аквариума черепашонка и стал его разглядывать:

— Египетский, говоришь? Рома подарил?

Дядя Лева пробормотал, что педагогические способности никогда не спасали от невежества и это часто встречающееся соседство просто отвратительно, а потом повернулся к Ринке и сказал медленно, четко и внятно:

— Это не египетская черепаха. И не карликовая. Египетских черепах в природе не бывает. Обычная степная черепаха. Самый распространенный вид в нашей стране. Черепашонок летом родился. К вам, барышня, в результате браконьерского промысла попал. Выживаемость — один из сотни. Прежде чем принимать подарки борзыми щенками, научитесь заглядывать в справочник!

Никогда в жизни дядя Лева не был так суров с Ринкой. И хотя Ринка не очень поняла, кто собирается подарить ей щенков (ведь это просто невозможно!), было ясно: она очень провинилась и должна понести заслуженную кару.

— В какой справочник? — спросила она пришибленно.

— В справочник по уходу за животными!

— У меня нет!

— А ноги у вас есть — до библиотеки дойти?

Дядя Лева объяснил, что маленьких, только что родившихся черепашат запрещено ловить, но их — в погоне за наживой — все равно отлавливают, сваливают в ящики (иной раз и соломы не постелют) и везут в Москву, где продают сентиментальным, невежественным и безответственным «любителям природы» — вроде Ромы и Ринки. Покупать черепашат — все равно что помогать браконьерам. Это может привести к уничтожению биологического вида. А Ринка, кажется, хотела стать защитницей фауны?

Ринка догадалась, что фауна — это животные. Но легче от этого не стало, потому что дядя Лева посмотрел на часы и ушел с видом человека, который на защиту этой самой фауны не претендует, но вполне способен защитить людей от зловредных раковых клеток и одновременно — от профессора Парамонова.

Ринка ненавидела браконьеров всей душой. Они убивали невинных животных и губили нашу природу. Но Ринка думала, что браконьеры водятся только в лесу, у них жестокие лица и кровожадные глаза. А та тетенька, которая в метро продала Ромке черепашонка, судя по его рассказам, была доброй на вид. Значит, она прикидывалась? А может, просто ничего не знала? Может, ее тоже обманули, и она стала пособницей браконьеров невольно. Как сама Ринка.

Ринка сглотнула накопившуюся в горле тоску и поплелась в библиотеку. Обычно ей нравилось там бывать. Детские книги в то время было трудно купить. Все, кто любил читать, ходили за книгами в библиотеку. Бабушка Аня знала один секрет — как выбирать интересную книжку: подходишь к стеллажу и ищешь самую потрепанную. Если книжка потрепана, значит, ее много раз читали. А так читают только что-нибудь действительно захватывающее. И чаще всего Ринка искала себе книгу среди старых, подклеенных экземпляров, давно потерявших свою настоящую обложку, в переплетах из желтого картона с беленькими прямоугольничками в середине, где от руки было написано название. В этих зачитанных книгах, пахнущих канцелярским клеем, часто не хватало первых и последних страниц. Ринка сначала расстраивалась, а потом решила, что это даже хорошо. Ведь вырванными или потерянными обычно оказываются неинтересные или «неправильные» страницы. Например, писатель взял и придумал книжке плохой конец. Зачем такой конец? Не нужен совсем. Лучше уж немного додумать самому — чтобы все закончилось так, как хочется.

Но все это не имело никакого отношения к справочникам. Ринка никогда не брала в библиотеке справочники. И было ясно, что додумывать в них страницы невозможно. Просто категорически нельзя. Как вообще их выбирают? Вдруг она не сумеет найти то, что нужно? Можно, конечно, сказать библиотекарше: «Вы знаете, я тут недавно стала браконьером. Хочу найти книжку, где написано, как превратиться обратно…»

Библиотека была закрыта. Последняя пятница месяца — санитарный день. Что там происходило в санитарный день, было не совсем понятно. Наверное, библиотекари на время превращались в санитаров, протирали корешки книжек хлоркой и делали друг другу прививки. Но сейчас это было неважно. Закрыта — и закрыта! Ринка испытала смешанное чувство невыполненного долга и облегчения, ни с чем вернулась домой, опять поменяла черепашонку воду и села за уроки — чтобы думать о чем-нибудь привычно скучном.

Вечером дядя Лева принес справочник. Это был личный справочник профессора Парамонова. Вдруг выяснилось, что профессор Парамонов не всегда бывает ужасным и даже возглавляет какое-то общество по охране природы. А дядя Лева не постоянно от него защищается. Иногда он даже разговаривает с профессором на разные человеческие темы. Когда профессор Парамонов был молодым научным сотрудником, как дядя Лева, он ездил в Среднюю Азию, в разные экспедиции, и своими глазами видел там черепах. Он даже немножко изучал их: как они откладывают яйца в песок и как из яиц вылупляются черепашата. Профессор Парамонов наблюдал, как этих только что родившихся черепашат склевывают хищные птицы. А местные мальчишки разоряют черепашьи кладки точно так же, как в наших краях разоряют птичьи гнезда. Если бы не угроза человечеству в виде рака, профессор Парамонов и по сей день занимался бы черепахами и, может быть, даже написал про них интересную книжку. Но так как сейчас он занят другими делами и готовит дядю Леву к защите диссертации (оказывается, научные бои у профессора Парамонова были всего лишь тренировочными!), он передает Ринке справочник в бессрочное пользование — как будущей защитнице черепах и других представителей отечественной фауны. (Что такое фауна, Ринка уже знала.)

— Давайте посмотрим, барышня, что нам тут посоветуют в нашей бедственной ситуации под названием «авитаминоз», — дядя Лева нашел главу, посвященную устройству террариумов, и углубился в чтение. Ринкин сухой аквариум, сказал он, вполне может считаться террариумом: так называется место, где в неволе живут ящерицы, черепахи и змеи. Ринка затаилась, чтобы шум надежды, возникший из толчков сердца и растущего возбуждения, не прорвался наружу раньше времени.

— Во-первых, в своей модели пустыни вы забыли главное — солнце! — сказал дядя Лева. — Черепаха нуждается в обогреве. Особенно зимой. Но это легко исправить. Давайте-ка сюда настольную лампу!

Дядя Лева установил лампу над аквариумом.

Этого, правда, мало. Настольная лампа не даст нам нужное количество ультрафиолетовых лучей. Нужно раздобыть кварц.

Затем дядя Лева прочитал, что черепашонка придется лечить с помощью витаминов, а кормить искусственно тертой морковкой.

Придется вам освоить введение инъекций. Пойдемте-ка в дежурную аптеку.

Дядя Лева шел, а Ринка то ли бежала, то ли скакала рядом и чувствовала, что слово «инъекция» ей очень нравится. Красивое такое слово. Приложишь эту инъекцию черепашонку, и он поправится. Но оказалось, что инъекции — это уколы. И Ринке предстоит делать Тимофею уколы туда, что можно условно считать черепашьей попкой, — в мягкое место рядом с хвостиком. Для уколов нужны были ампулы с надписью «Витамин В». А еще дядя Лева купил пузырек с маслом, где содержался витамин D. Маслом нужно было «обогащать» тертую морковку, которой предстояло теперь питаться черепашонку. Еще дядя Лева купил блестящую металлическую коробочку для кипячения шприцов — стерилизатор — и раствор борного спирта, чтобы протирать перед уколом иглу. Об одноразовых шприцах тогда еще даже не слышали.

— Какие расходы! — ужаснулась бабушка. — И все из-за какой-то черепахи!

Расходы — логическое следствие Роминого поступка, — отвечал дядя Лева. — Будем считать их необходимым условием выживания этого несчастного существа.

И дядя Лева стал учить Ринку кипятить шприцы и делать Тимофею уколы. Во время укола черепахе можно занести инфекцию. Прямо как человеку. Чтобы ничего подобного не произошло, нужно убить микробов в шприце и иголке. Для этого и требовалась металлическая коробочка — стерилизатор.

Колоть иголкой черепашью попку было очень страшно. И Ринка сначала училась втыкать шприц в старенькую плюшевую собачку. «Несмотря на морщинистую кожицу и панцирь, черепахи испытывают боль. Но в момент укола об этом лучше не думать. Вам повезло, что черепахи не кричат и не оказывают ощутимого сопротивления, — сказал дядя Лева. — Достаточно поднять черепашонка в воздух, чтобы он не смог задеть вас лапами. Колоть нужно уверенно и быстро, чтобы не растягивать мучений». Ринка старалась не думать про то, что черепашонку больно, и пробовала втыкать иголку уверенно и быстро. Но это оказалось не самым сложным. Гораздо сложнее было насильно кормить Тимофея. По совету справочника, Ринка вырезала из тонкой картонки палочку-пластиночку. На эту пластиночку она набирала чуть-чуть тертой морковки, смоченной витаминизированным маслом, а потом надавливала картонным уголком у основания черепашьего рта. Рот Тимофея чуть приоткрывался. В образовавшуюся щель требовалось впихнуть немного морковки. Черепашонок, почувствовав морковь, начинал делать глотательные движения. А потом снова намертво захлопывал свой клюв, и его снова требовалось раскрывать насильно. Рот у черепашонка был крошечный. Неловким нетерпеливым движением его можно было поранить. А засунуть в черепашонка еду требовалось не раз и не два. А раз этак десять.

Три дня дядя Лева по вечерам обучал Ринку выхаживать жертву браконьерского промысла. А на четвертый день пожелал Ринке терпения, Тимофею выздоровления — и уехал. Теперь Ринкина жизнь была до отказа наполненной заботами о черепашонке.

На кормление уходил час. Еще двадцать минут в день Ринка, нацепив солнцезащитные очки, кварцевала черепашонка: десять дней кварца — три недели перерыв. (Лампу бабушка Аня одолжила у соседки, которая в прошлом году родила ребеночка. Оказалось, маленьким детям тоже не хватает солнца — совсем как черепашатам.) Раз в неделю черепашонка купали в теплой воде и смазывали подсолнечным маслом. Еще требовалось стерилизовать шприцы, ходить в магазин за морковью и тереть ее на мелкой терке (самое нелюбимое).

Борька, Таня с Тамарой и Толик приходили смотреть, как Ринка кормит Тимофея. Толик пообещал, что летом поймает для нее змею. Раз она так мастерски научилась открывать рот черепахе, может, ей стоит потренироваться со змеями? Будет открывать им рот и выдавливать из них яд. Яд очень дорого стоит. Если надавить много яда, можно заработать денег на прививки всем бродячим кошкам в Москве. Кроме того, когда у Ринки появится запас яда, все будут ее бояться и никто не посмеет сделать ей ничего плохого.

Ринка сказала, что терпеть не может змей, потому что они извиваются. Кроме того, ей не нужен запас яда, чтобы ее все боялись. Тогда, сказал Толик, змею можно сварить и съесть. Путешественники в пустынях часто варят змей. Или нацепят на палочку и жарят, как шашлык. Змей, правда, трудно жевать, потому что змеиное мясо жесткое.

— Одна девочка у нас в деревне нашла змею, — сказала Тамара. — Она думала, что змея мертвая, и повесила себе на шею — как бусы. А змея ожила и укусила ее прямо в шею.

— Небось, тепло почувствовала, — объяснил Борька. — Змеи тепло любят.

— Яд ей до сердца дошел, — продолжала Тамара. — И эта девочка вся посинела и умерла.

— И ее не спасли? — возмутилась Таня. — У вас что — в деревне скорой помощи, что ли, нету?

— Скорая помощь есть. Но когда врачи приехали, она уже посинела. Врачи все равно ничего не смогли бы сделать. Против яда в сердце.

— От яда лекарства есть. Из лошадей делают, — влез Толик. — Из змей яд выкачивают и делают лошадям уколы. У них тогда противоядие вырабатывается. И потом у этих лошадей берут кровь и превращают в лекарство. Если такое лекарство человеку дать, он не умрет.

— Есть такие змеи, которые сразу насмерть жалят. Тут никакая лошадь не поможет. Никто даже укол не успеет сделать, — мягко настаивала Тамара. — А чтобы змея не ужалила, нужно слово специальное знать. Надо посмотреть змее в глаза и сказать это слово. И она тогда уползет. Не станет жалить.

— Пока ты будешь змее в глаза смотреть, она тебя укусит, — не согласился Борька.

— А в справочнике написано, что змеи никогда никого просто так не кусают, — заявила Ринка. — Это они обороняются. Если на них наступить или потревожить.

— Ну, вот видишь, — обрадовался Толик. — Говоришь, змей не любишь. А сама про них в справочнике читаешь!

— Это я случайно. Просто змеи иногда тоже в террариумах живут, — объяснила Ринка.

Черепашонок дожил до весны, и его стали выносить на зелененькую новорожденную травку — погреться на настоящем солнышке. В один прекрасный день Ринка обнаружила, что черепашонок смотрит — правда, только одним глазом. На дневной прогулке, наткнувшись на пробившийся к жизни листочек одуванчика, Тимофей задержался, склонил головку и, поглядывая на листок своей одинокой черной бусинкой, принялся щипать зелень. Сердце у Ринки готово было выскочить из груди. Ест! Сам ест!

Теперь черепашонок иногда самостоятельно прихватывал немного «обогащенной» морковки, разложенной маленькими кучками по аквариуму. Ринка нашла в журнале «Юный натуралист» статью про черепах. Правда, там было написано только о взрослых черепахах. Но кое-что подходило и черепашонку.

Оказывается, черепахи не едят на одном месте, а пасутся — точно так же, как козы или коровы. Ущипнут травки и ползут дальше. Потом опять ущипнут. Поэтому еду лучше раскладывать в разных местах. А то, что черепахи часть корма вдавливают в песок, это так полагается. Тут уж ничего не поделаешь.

Весна уже изо всех сил торопила приход лета. Бабушка Аня стала собирать Ринку в летний лагерь.

— Черепаху с собой возьми. Ты там, в лагере, наверняка в «живой уголок» ходить будешь. Вот и Тимофея туда пристроишь. Не буду же я его тут пасти. А там, на природе, у него, может, и второй глаз откроется, — сказала бабушка.

Тимофей переместился из аквариума в обувную коробку и отправился «на природу».

Приехав в лагерь, Ринка с трудом дождалась открытия кружков и скорее побежала в «живой уголок». Ринку сразу туда записали, а Тимофея подсадили в загончик к большим черепахам. «Будто бы ты на даче в детском саду, а я к тебе в гости приезжаю, — говорила Ринка черепашонку и гладила его по панцирю. — Вот тебе гостинцы — свеженький клевер. Очень вкусная и полезная травка!»

Но теперь черепашонок не занимал так много места в Ринкиной жизни. Он уже не требовал столь пристальной заботы. А в «живом уголке» было много других животных: белка, лисенок, ушастый ежик, ворона, кролики, морские свинки и волнистые попугайчики. Все они шевелились, пищали, пыхтели и тявкали, хотели есть, пить, играть и жить в чистых клетках. И Ринка вдруг поймала себя на мысли, что черепахи уже не кажутся ей очень интересными животными. Как и всем детям вокруг. О черепахах вспоминали в последнюю очередь: ползают и ползают в своем загоне. Но через две недели черепахи вытоптали там всю траву, и есть им стало нечего. Сначала траву для черепах пробовали рвать. Но это было скучно. К тому же черепах было много, травы явно не хватало. А эти старушки с морщинистыми шеями явно не ценили проявленной заботы и в обычной своей манере втаптывали половину драгоценного питания в грязь.

По предложению Ринки, черепах решили выпускать гулять — на полянку перед «уголком». Пусть пасутся, как козы и коровы, и переползают с места на место. Но черепахи, в отличие от коз и коров, не хотели ходить стадом. Они разбредались во все стороны и, не ограниченные бортиками загона, оказались вдруг довольно шустрыми и склонными к побегу. А следить за черепахами было так же скучно, как рвать для них траву. Беспечные черепашьи пастухи вспоминали о своих обязанностях только к моменту закрытия «живого уголка» и начинали бегать по полянке, обыскивая окрестную территорию в поисках беглянок. Сначала потерялись две взрослые черепахи. А потом пропал Тимофей.

Ринка, однако, уже устала о нем переживать. Черепашонок был самым шустрым и подвижным. Даже странно, что он не терялся так долго. От летнего солнышка вперемежку с дождиком, от зеленой травки и чистого воздуха у черепашонка открылся второй глаз: он выздоровел! Ринка это заметила, но не смогла сильно обрадоваться, потому что была занята кроликами и лисенком. И когда Тимофей сбежал, она совсем немного, для порядка, погрустила, а потом легко утешила себя словами бабушки Ани: «Значит, судьба его такая!»

В конце лета в лагерь приехал автобус с надписью «Зоопарк». Лисенка, енота, кроликов и других животных пересадили в дорожные клетки и увезли в Москву — туда, где они до этого жили. «Живой уголок» закрылся. Последняя лагерная смена заканчивалась.

Собирая вещи в чемодан, Ринка наткнулась на коробку, в которой одноглазый Тимофей приехал вместе с ней в лагерь. В коробке было немного сухой травки и шарики подсохших черепашьих какашек. Ринка взяла коробку в руки и вдруг опомнилась: «Черепашонок, миленький! Где же ты теперь?» Ей вдруг захотелось быстро-быстро выйти во двор и увидеть, как трава под кустом зашевелилась и показался маленький черепаший панцирь. Как кривые, но шустрые лапки быстро несут этот маленький панцирь в неизвестном направлении. А потом черепашонок остановился бы у кустика одуванчика, прижал лапкой листик к земле, ухватил его беззубым ртом и потянул на себя…

Но Ринка никуда не пошла. Она сидела на чемодане и смотрела на какашки в коробке. «Тимофей убежал, потому что я перестала его любить, — подумала Ринка и тут же попыталась смягчить свое неприятное признание: — Ну, не совсем перестала, а стала любить не так сильно. Если бы я любила его так же, как раньше, мы бы вместе вернулись в Москву, и Тимофей опять поселился бы в аквариуме и уже не стал бы болеть: ведь он подрос и научился есть капусту. А теперь его найдет какая-нибудь другая девочка. И возьмет к себе жить…»

Тут Ринку поразила страшная мысль: ведь у этой девочки нет справочника! Она найдет Тимофея, но не будет знать, как надо за ним ухаживать. Она сделает что-нибудь не так, неправильно, отчего Тимофей заболеет и, может быть, даже умрет. А Ринка будет далеко, в Москве, и уже ничем не сможет ему помочь. «Надо что-то придумать, надо что-то придумать», — без конца повторяла Ринка.

Но что надо делать, она поняла только утром.

— Автобусы приехали! — закричал кто-то.

Все побежали смотреть на автобусы, которые длинной цепочкой выстроились на дороге у ворот.

— Ура! Автобусы! Едем в Москву! — радовались ребята.

А Ринка не радовалась. Она не побежала смотреть на автобусы вместе со всеми. Она даже не пошла на завтрак. Она сидела в пустой палате и писала на листочках слова из справочника. Ринка решила развесить листочки вокруг «живого уголка». Девочка, которая найдет Тимофея, пойдет гулять и увидит листочек. А там все про черепах написано. Что они едят, и как за ними ухаживать. Вот она обрадуется!

«Но написать один раз будет мало, — думала Ринка. — Вдруг девочка пойдет какой-нибудь другой дорогой? Надо сделать еще листочки». И Ринка быстро-быстро писала, стараясь ничего не забыть. Внизу каждого листочка она сделала пометку: «Черепашонка зовут Тимофей».

А ребята уже пришли за чемоданами и потащили их к автобусам.

— Ринка! Быстрее! Пошли! Уезжаем!

— Я сейчас! — крикнула Ринка, схватила листочки и побежала к «живому уголку».

— Ри-на! Ри-на! — звали ее хором. Все ребята из отряда уже сидели в автобусе.

— Сейчас, сейчас, — приговаривала Ринка, пристраивая листочки. Один листочек она прицепила на забор, другой повесила на кустик, а третий положила под большой камень — так, чтобы его было видно, но он бы не улетел.