Второй дубль Нельсон Е.

Глава 5

Небо обложило серыми тучами. Похоже, будет дождь, думала Вера, молча убирая со стола.

Жизнь в селе текла равномерно. Одни и те же обязанности, одни и те же люди. После приезда из Москвы Вера находилась в какомто оцепенении. Всю работу по дому и по хозяйству она выполняла чисто машинально. Местные ребята приглашали ее на танцы и в кино, но Вера отказывалась.

— Пап, я решила ехать в Ленинград, найти там работу.

Отец оторвался от газеты, изучая дочку глазами. Казалось, он совсем не удивился.

— А почему в Ленинград?

— Пап, я много читала о нем. Это самый красивый город в Советском Союзе, а может, и в Европе. Хочу посмотреть, может, понравится мне там. Я хочу работать. Не могу я в селе этом жить. Душно мне здесь, папа. Все одно и то же — двор, огород, хозяйство, кухня.

Отец не стал просить ее остаться, зная, что Верка — упрямый чертенок и никакие уговоры не помогут. Он только сказал осторожно:

— Верунь, может, еще немного подождешь? Всетаки и месяца не прошло, как вы с Мишей из Москвы приехали, а ты уже лыжи навострила. Может, хотя бы поближе к дому, Вер? В Ставрополь, к примеру?

— Пап, а что Ставрополь? В Ставрополь я всегда успею. В Москву я больше не вернусь, а вот Ленинград хотя бы посмотреть хочется.

— Ну а как ты поедешь? Поездом я тебя одну не отпущу. Надо узнать, как самолеты туды летают. Завтра на почте спрошу.

— Спасибо, папочка. — Вера чмокнула отца в щеку.

…Самолет Ан24 казался Вере большим серебристым дельфином. Рядом с ней сидел представительный мужчина с добрым лицом и усталыми глазами.

«На сенбернара похож», — подумалось Вере.

На взлете у Веры захватило дух. Она летела самолетом в первый раз, и от новизны ощущения ее щеки раскраснелись, ей трудно было спокойно сидеть на месте.

Через плечо соседа она все пыталась посмотреть в иллюминатор, увидеть, как выглядят облака и земля, над которой они пролетали.

— В первый раз летишь? — спросил ее дядечка, похожий на добродушного сенбернара.

— Угу, — смущенно кивнула Вера, про себя подумав: «Наверное, сейчас решит, что, мол, деревня».

— Давай местами меняться, деточка. Ты к окошку сядешь, небось, интересно тебе.

— Спасибо вам большое. — Вера пересела к окну и, не отрываясь, смотрела на облака. Они были похожи на огромные куски сахарной ваты.

«Как же все относительно, — думала про себя Вера. — С земли облака кажутся намного меньше, а с самолета — ну просто бесконечные. А все зависит от того, где мы находимся, откуда смотрим. У облаков нет возраста, годы им неподвластны. Они не могут быть молодыми, не могут быть старыми. Они есть всегда, они вечны. Их никогда не постигнут любовные муки, потери, неволя».

Вера вдруг мысленно перенеслась в село, вспоминая разговор с церковным батюшкой. В церковь она пошла перед отъездом, чтобы найти какоето успокоение, найти ответы на терзавшие ее вопросы. Отец Сергий, их дальний родственник, очень обрадовался, увидев Веру среди прихожан, и после службы сказал, что проводит ее домой. Они шли по сельской улице, и знакомые звуки вдруг наполнили ее: крик петуха, гавканье собак, воркование голубей. Она интуитивно чувствовала, что не скоро услышит все это снова. Сейчас она оставляла позади не только свое детство, но и свою молодость. Ей было всего двадцать, а она чувствовала себя старухой.

— Я рад, что ты в церковь пришла, Верочка. Хотел бы я тебя почаще здесь видеть… Ты уезжать собралась, я слышал?

— Да.

— Я, Верочка, очень надеюсь, что ты найдешь себя в этой жизни, — сказал отец Сергий. — Знаешь, что самое бессмысленное для человека? Это жить без причины жить…

— Без причины жить? Как я…

— Когда человек теряет все или встречается с огромными трудностями, — мягко продолжал священник, — у него есть только два выбора: или он закрывается в себе, оставляя всех и все за закрытыми дверями, и вскоре становится озлобленным и отчаявшимся от бессилия, начиная ненавидеть все и всех вокруг. Или, наоборот, человек ощущает потребность принять и открыться. Это происходит не без борьбы. Никто никогда еще не справлялся с этим в одиночку. Встреча с Богом невидима и происходит в самой глубине души. Какими бы мы ни шли дорогами, обойти храм нам не удастся. Ктото называет его Всевышний, ктото Высшей Мудростью, ктото просто говорит: Бог. Но в него верят, его любят и открывают ему свое сердце.

Ибо в доме Отца моего обителей много…

— Деточка, столик раскладывай. Сейчас еду будут разносить. — Вера очнулась от легкого похлопывания по плечу. Сосед участливо посмотрел на нее и показал, как разложить столик.

— Ты откуда родом будешь? — спросил он, пока они ели принесенную стюардессой еду.

— Из Ставрополья.

— А в Ленинград в гости едешь?

— Нет, — Вера мотнула головой. — Жить и работать.

— А работать где будешь?

— Пока не знаю, хочу чтонибудь найти.

— А по профессии ты кто? Ты чтонибудь заканчивала?

— Нет у меня профессии, — Вера смущенно улыбнулаь соседу.

— Зовут тебя как?

Доброе лицо мужчины вызывало доверие, и Вера уже не смущалась.

— Вера, — представилась она.

— А меня Иваном Алексеевичем зовут. Знаешь что, Вера, а иди к нам на завод работать. Я начальник цеха на заводе резиновых изделий, устроим тебя в общежитие, поработаешь, в Ленинграде освоишься, а потом посмотришь, захочешь остаться или нет.

— А вы меня в общежитие сегодня можете устроить?

— А почему не могу? Устрою. Я тебе дам адрес, ты из аэропорта сразу поедешь на завод, зайдешь в отдел кадров, отдашь записку им от меня, они тебя направят в общежитие.

В отделе кадров Вере дали все нужные инструкции, рассказали, как найти общежитие и кого там спросить. Уже завтра ей надо было выходить на работу.

Выйдя на улицу, Вера впервые понастоящему осмотрелась. Это был промышленный район, и повсюду Вера видела заводские трубы. Город, о котором она так много читала и видела на открытках, в действительности показался ей мрачным и какимто надменным.

Вера оглянулась в поисках пешеходного перехода. Найдя его и перейдя на другую сторону улицы, она остановилась и, наклонившись к парапету, посмотрела на воду. Серая свинцовая вода медленно текла внизу, пронося с собой разного вида балки, бутылки и другой хлам.

«Какая грязная вода», — подумалось ей. Вера подняла голову. Здания по обе стороны канала были большие, темные, в основном серого и грязножелтого цвета. Никакой прославленной архитектуры, о которой она читала, Вера пока не видела.

Завод, на котором Вере предстояло работать, представлял собой длинное четырехугольное строение из красного кирпича. Из заводской трубы валил дым. Вера почувствовала запах резины.

Комендант общежития, полная женщина лет пятидесяти, критично оглядев девушку с головы до ног и устроив ей почти что допрос, наконец определила ее в комнату, где проживали еще три соседки.

Работа на «Красном треугольнике» была тяжелой для хрупкой девушки, но Вера не жаловалась. Работа позволяла ей не думать о своем горе, о чеченском рабстве, о Москве, о потере любимого человека.

Единственное, что раздражало Веру, — запах резины, который, казалось, обволакивал цеха, проникал в столовую, впитывался в одежду и волосы.

Вера быстро подружилась с соседками по комнате, которые были приблизительно одного с ней возраста. Двое из девушек работали в том же цехе, что и Вера. Третья, Надежда, работала в лаборатории и была в более привилегированном положении, чем остальные.

Вера быстро привыкла к посменной работе, но к холодному северному городу было привыкнуть гораздо труднее.

Они с девчонками часто гуляли в центре города, и Вера наконецто смогла оценить восхитительную архитектуру, причудливые мостики, каналы, разводные мосты на набережной. Вера полюбила этот город, но одновременно и побаивалась его. Непривычны ей были эти туманные сырые улицы, которые, как ей казалось, нависают над тобой и готовы тебя поглотить. Возможно, этот образ сложился у нее под впечатлением произведений Достоевского.

Но в ее натуре была заложена любовь к прекрасному, и Вера восхищалась и Эрмитажем, и Летним парком, и многочисленными дворцами и соборами.

А больше всего Вере нравилась театральная жизнь города. После дневной смены Вера с подругами частенько ходила на театральные премьеры.

Никому из девчонок она не рассказывала ни о Москве, ни о театральном училище, ни о Владимире. Все думали, что Вера была простой провинциальной девушкой, приехавшей в большой город, как и все они, искать счастья.

И она жила согласно этим представлениям: работала, устраивала вечеринки с девчонками, ходила на танцы, в театры и музеи.

И все ждала его…

Тайно в ней всетаки жила надежда, что он появится, узнает о ней, приедет. Она не запоминала лиц молодых людей, приглашавших ее на очередной танец и пытавшихся завоевать ее внимание. Она улыбалась, смеялась, отвечала, не придавая никакого значения словам.

Она ждала…

Полгода прошло со дня ее приезда в Ленинград, и подруги из общежития подбили Веру перейти вместе с ними на бумажнокартонный комбинат.

Переезд оказался делом нехитрым, у каждой девушки было по одному чемодану. Другие скромные пожитки были помещены в картонную коробку, которую парни из цеха помогли им перевезти в новое общежитие.

Вере на бумажном заводе понравилось. Здесь не было запаха резины, в цехах было тепло, и коллеги были очень приветливые. Обучали ее поочередно в нескольких цехах, и Вера легко все усваивала.

Она быстро освоилась на новом месте, работу выполняла усердно, на все сто процентов.

Время и работа потихоньку стирали из памяти все, что было связано с Москвой, училищем и рабством. У Веры просто не было времени предаваться воспоминаниям, переживаниям и слезам. Иногда всплывали картинки, сохранившиеся в самой глубине памяти, но Вера настойчиво отгоняла их, и они возвращались все реже…

Многие парни пытались ухаживать за Верой, и она позволяла провожать ее до общежития, целовать в щечку, принимала цветы и шоколад, но в большее это не переходило. Не находила она в них тех черт, которые были ей важны.

Както, сбегая со ступенек, она налетела на высокого темноволосого мужчину, который подхватил ее за локоть, не дав упасть.

— Девушка, вы так по лестницам не бегайте. Нам нужны полноценные рабочие, а не калеки, — проговорил мужчина со смеющимися глазами. Он смотрел на нее с интересом и удивлением, а она, только слегка пожав плечами, высвободила локоть и побежала вниз, невольно почувствовав, что сердце учащенно забилось.

Как потом выяснилось, мужчину звали Владиславом Михайловичем Королевым. Он был новым заместителем начальника целлюлознобумажного цеха. Ему было около тридцати пяти, он имел многочисленное количество поклонниц, хотя красивым его трудно было назвать. Сероголубые мутноватые глаза, длинный перебитый нос, широкий рот. Но чтото было в этом мужчине, что так влекло к нему женщин. Его харизматичная улыбка, зажигательный смех, его шутки сделали его любимчиком женского пола.

Вере он сначала не очень понравился, но когда ее перевели в целлюлознобумажный цех, она стала все больше приглядываться к нему. А Владислав Михайлович стал подольше задерживаться у станка, где работала Вера, и разговаривал с ней то о работе, то о погоде, то рассказывал какието смешные свои истории.

Вере льстило внимание заместителя начальника, в которого большая часть женской половины завода была тайно влюблена.

— Верунчик, ты смотри, не влюбись, — шутил машинист Васька, к которому Вера была приставлена подручной. — Балаболка он. И женат к тому же.

Вера только усмехалась, ничего не отвечая. Да кто такой этот Васька, чтоб ей давать советы?

Владислав Михайлович был женат, имел двоих детей, но шли слухи, что, мол, с женой они давно не вместе, он живет отдельно от семьи. Ктото говорил, что жена больна, считаные дни ей остались, что Владислав новую мать подыскивает своим сыновьям.

Вера не знала, чему верить, все эти слухи еще больше разжигали ее интерес.

Както в вечернюю смену Вера сидела около станка, вырабатывающего бумагу. Одной из ее обязанностей было проверять состояние бумажной массы, от которой зависело качество бумаги. Как и всю ей порученную работу, Вера выполняла эту так же ответственно и каждые полчаса бегала набирать массу из больших контейнеров, сдавая ее в лабораторию. Согласно указаниям нужно было усилить либо ослабить напор бумажной массы, поступающей на машину.

— Добрый вечер, Верочка, — услышала она знакомый голос и, повернувшись, увидела рядом с собой смеющиеся глаза Владислава. — Как работается сегодня? Все хорошо?

— Все отлично, бумага идет хорошая, Владислав Михайлович, готовьте премию, — пошутила она.

— Верочка, мне помощь нужна. Меня в профкоме попросили посодействовать и чтото придумать для новогодней газеты. Я вот и хочу поспрашивать людей в цехе, может, у кого какие идеи есть.

Вере сразу вспомнилась газета, которую они оформляли на первом курсе училища, какой веселой она тогда у них получилась.

— А большая газета? Что за материал нуже?

— А я вам могу показать сейчас. У вас есть минутка? Пойдемте со мной.

Вера оглянулась в поисках Василия и, увидев его, жестом показала, что отлучится.

— Вот, прошу, — Владислав открыл дверь профкома, который находился на том же этаже, что и Верин цех.

Включив настольную лампу, он подозвал Веру к столу, на котором лежала начатая газета.

— Будет на четырех разворотах, два из них уже закончены. Нам нужно чтото такое, что понравилось бы рабочим.

Он стоял так близко от Веры, что она почувствовала запах «Беломорканала» от его одежды, а еще крепкого мужского одеколона.

— Поняла теперь?

Вера, не в силах поднять на него глаза, уставилась на его шею, видя, как под кожей двигается кадык. Она почувствовала, что он целует ее в щеку, и внезапно, сама от себя не ожидая, обвила руками его шею, и ее губы нашли его.

Спускаясь по ступенькам на мягких, как вата, ногах, Вера не могла сконцентрироваться.

В полночь заканчивалась ее смена, и Владислав сказал, что будет ждать ее недалеко от проходной.

— Вер, ты что, в ночную остаешься? — Вера непонимающим взглядом уставилась на коллегу, задавшую вопрос. — Ты зачем опять на себя рабочую одежду надеваешь?

Вера так волновалась, что в раздевалке, выйдя из душевой, стала натягивать форму.

Снова переодевшись, Вера молилась, чтобы Владислав не ушел, подумав, что она передумала. Он, наверное, видел, что ее не было среди тех, кто выходил с проходной после вечерней смены.

Она зря переживала. Он ждал ее недалеко, около трамвайной остановки. На улице было холодно, и Вера сразу ощутила пощипывание мороза на своих щеках.

— Вера, я вас приглашаю ко мне домой. На горячий чай. Или, может, вы кофе предпочитаете?

— Чай, — не сводя завороженный взгляд с Владислава, ответила Вера. Они заскочили в подошедший трамвай и через минут десять были на месте.

Жилье в коммунальной квартире принадлежало его другу. Владислав жил там временно, пока друг был в командировке. Комната была небольшой и чистой.

Владислав вышел на кухню поставить чайник, а Вера села на диван и стала листать журнал. Вернувшись, Владислав достал из холодильника ликер, налил в два небольших бокала.

— За вас… за тебя, Вера.

Вера лишь слегка пригубила напиток из своего бокала.

— Ты останешься сегодня со мной? — спросил он, подсаживаясь ближе и гладя ее волосы.

— Не знаю, — ответила Вера с идиотской улыбкой, а сердце билось часточасто. Она вдруг превратилась в беспомощную глупую девчонку, не зная отчего робеющую перед этим взрослым мужчиной.

Он взял ее за подбородок и прошептал:

— Посмотри на меня.

Но она отвела голову. В тот момент она ненавидела себя.

Он встал с дивана и, потянув Веру за руку, заставил ее тоже подняться. Включил магнитолу, совсем тихонько, чтобы не разбудить соседей, и пригласил девушку танцевать. Они начали целоваться, он задрал ее блузку и стал гладить тело. Его опытные руки ловко расстегнули Верин бюстгальтер и ласкали грудь.

— Мы не должны этого делать… — прошептала Вера, но он закрыл ее рот своим, и Вера невнятно вымолвила «нет», ловя себя на мысли, что раньше таких ощущений не испытывала. Владислав присел на стул и посадил Веру к себе на колени, продолжая целовать.

И Вера не могла оторваться от его рта. Его поцелуи были сильными, почти грубыми, но одновременно сладкими. Он поднялся с ней на руках и подошел к дивану.

Она задрожала, когда почувствовала его губы на внутренней стороне бедер, ощутила их медленное движение к ее самому сокровенному и, больше ни о чем не думая, открывала себя и принимала его поцелуи, доставлявшие ей невыразимое наслаждение.

Вера почти закричала, когда он вошел в нее, но не от боли, а от экстаза. Владислав прикрыл ей рот своей рукой. Его сильные руки делали с ее телом все что хотели, и Вера позволяла.

Владислав был искушенным в любви. Каждый раз он открывал Вере новые стороны страсти, о которых она даже не подозревала.

Они встречались тайно от всех, но, тем не менее, весь завод знал об их романе. Вера летала по заводу счастливая, зацелованная, заласканная. Мысли о Владимире уже почти не посещали ее.

Не раз она размышляла: «Как странно устроена жизнь. Любить так сильно, безумно желать, запоминать каждый его взгляд, каждое движение его, каждый жест, каждое слово. Сойти с ума от горя, потому что его больше нет рядом. Думать, что тебе никто не нужен, кроме него. Вздрагивать, видя похожий силуэт в толпе, и каждый раз приходить в отчаяние, зная, что больше не увидишь его. Стремиться к нему как к заветной цели — и что же? Через два года эта цель перестает быть целью, теряет свою ценность, утрачивает свое притяжение. Что случилось? Что стало с тобой, с твоей мечтой? Неужели два года — такой большой срок для сердца? Или просто новое чувство, зародившееся в тебе, стирает память и делает осуществление мечты ненужным? Новая любовь вытесняет старую…»

«Не переступай эту границу, будь осторожна, — шептал ей рассудок. — Он намного старше тебя. Ты просто игрушка для него. Уйди от него, пока не стало слишком поздно».

Но вопреки голосу разума Вера продолжала свои отношения с Владиславом.

Она почти ничего о нем не знала. Он не рассказывал, а она не спрашивала. Сказал только, что женат, но с женой они уже давно не живут вместе. У него было два сына, видел он их нечасто.

Вера не задавалась вопросами о его семье. Женат, да, но ведь живет же один. И с ней встречается. И им хорошо вместе. Очень хорошо.

Владислав хорошо пел и играл на гитаре. Он часто пел ей романсы. Он обожал поэзию и книги вообще и советовал Вере прочитать те, которые, по его мнению, могли бы ей быть интересны.

Вера интуитивно чувствовала, что Владислав был слишком взрослым и умным для нее. Вращаясь в рабочей среде, Вера не углублялась ни в политику, ни в науку. Для нее интересны были лишь события культуры да где какие фильмы показывают, какие спектакли ставят в театрах и кто в них играет.

Владислав снова вернул Вере интерес к классической литературе, да и современная поэзия ей теперь нравилась.

Она любила, но не была счастлива от этих отношений. Зная, как много у Владислава было поклонниц, Вера очень ревновала. Их свидания становились все реже и реже, и Вера, мучившаяся в душе от этой неизвестности, часто плакала в подушку, когда в очередной раз ничего не слышала от него. Но стоило ему только подойти к ней на работе, заговорить с ней и снова пригласить к себе домой, как Вера забывала все и соглашалась.

Однажды, возвращаясь после свидания с ним, она сидела в трамвае возле окна, и ее взгляд случайно упал на мошку, ползущую вверх по стеклу. При сильном толчке трамвая мошка падала вниз на оконную раму. Каждая ее новая попытка взобраться наверх, к свету, оканчивалась тем, что она снова оказывалась внизу.

«Так же и я, — невольно сравнила Вера, и слезы покатились по ее щекам. — Я хочу выпутаться из этих отношений, хочу уйти от него, и каждый раз мне не вырваться из его рук, как и не уйти от его губ».

Прошло почти десять месяцев их случайных встреч, когда Вера поняла, что беременна. Она безумно обрадовалась, потому что хотела ребенка от Владислава. Его реакция была даже спокойнее, чем она ожидала. Он не возмутился и не стал кричать, а только немножко нервно сказал, что развестись он не сможет, он же состоит в коммунистической партии, и развод там считается аморальным и выносится на всеобщее обсуждение.

Не думая о последствиях и ни о чем не сожалея, Вера решила оставить ребенка и ходила высоко подняв голову под любопытными взглядами коллег.

Подруги устроили ей допрос и, узнав, что Вера на Владислава не рассчитывает и собирается ребенка растить одна, нагрянули к начальнику бумажного цеха. Одна другую перебивая, они стали рассказывать ему о Вере, о «подлеце» Владиславе Михайловиче, соблазнившем молоденькую девушку, сделавшем ей ребенка, а теперь снимавшем с себя всю ответственность. Вера ничего об этом визите не знала.

После этой небольшой демонстрации Владислава перевели с должности заместителя начальника бумажного цеха мастером в дргой цех.