Время неместное Фомальгаут Мария
– Процент в дело вложите, больше пользы будет…
…во время войны Роттервельд прославился тем, что спас множество людей от неминуемой гибели, помог множеству евреев эмигрировать за океан, оказывал гуманитарную помощь СССР…
Главная заповедь Роттервельда:
ВЕРЬТЕ В СЕБЯ!
– …а придурок этот до последнего ждал, что мы его из Берлина вытащим…
– Ага, представляю себе его рожу… – Роттервельд вскидывает руку, кричит хриплым басом, – немецкий народ… достоин лучшей участи…
Смеются. Пьют за встречу. За нас с вами и за чёрт с ними, и за всё такое.
– А всё-таки… вы кто?
Гость наклоняет голову:
– А вы как думаете?
Роттервельд никак не думает. Сколько лет прошло, лет триста, не меньше, сколько раз Роттервельд состариться успел, и умереть, и снова родиться в династии Роттервельдов. Династия, хвала Всевышнему, растёт и множится, младшая Берта замуж вышла, в июле первенец будет… Роттервельд думает, может, ему в этого первенца переродиться, ладно, ещё силёнки есть, ещё поскрипим, а вот правнуки пойдут, вот там можно и присмотреть себе замену. А гость всё такой же, волосы те же, тёмные, чуть сединой тронутые, даже в одном и том же сюртуке каждый раз приходит, будто и не было для него этих трёхсот лет…
– Дьявол, – шепчет Роттервельд.
– Дьявол, – кивает гость.
– Нет… нет… не дьявол.
– Не дьявол, – соглашается гость.
Молчание. Надо бы посмотреть у него в волосах, может, три шестёрки где, или ещё что…
– Я что пришёл-то… – Роттервельд открывает чемодан, бережно вынимает хитромудрую машину.
– Уу-берите, видеть не могу, замучился с арифмометрами этими…
– Да и не видьте. Только запатентуйте машинки счётные…
Роттервельд покорно кивает. Да если гость прикажет дерьмо запатентовать, Роттервельд не дрогнет.
– А теперь бумагу возьмите. Пишите.
Роттервельд настораживается, это что-то новенькое…
– Я, Роберт Дуглас Роттервельд в здравом рассудке и памяти завещаю…
…на закате своих дней Роттервельд передал своё имущество своим сыновьям… (запись удалена)
Джон Рокфеллер
Генри Форд
Билл Гейтс
Роберт Роттервельд –?
Пространственно-временной континуум.
Учебник для третьего класса школы с углублённым изучением пространства-времени.
Дорогие ребята, в этом году вы начинаете изучение очень интересного и важного в нашу эпоху предмета – пространственно-временного континуума. Все вы, конечно, слышали о континууме, смотрели на экране путешествия в другие времена и миры. Очень скоро вам самим придётся ступить на путь покорителей других миров и измерений, а пока нам остаётся только пожелать вам удачи в изучении сложного, но очень интересного предмета, ведь без знания теории невозможно стать настоящим исследователем.
Ваши Авторы
Как менялись представления о времени в разные времена.
До середины XXI века люди полагали, что времени как такового не существует, что время – только последовательность событий, т. е. если не происходит никаких событий, время не движется. Только в 60-е гг. XXI века группой учёных под руководством Сперанского С. Н. доказано, что пространство и время – это самостоятельные, объективно существующие субстанции, которые могут как взаимодействовать друг с другом, так и существовать независимо друг от друга…
Вот мы и подошли к изучению событий и времени.
1.1. Для начала, дорогие ребята, рассмотрим самый простой случай, когда одномерное время совпадает с одномерными же событиями.
Здесь время движется в одном направлении, и события происходят…
…взрывается раскалённое сверхтяжёлое нечто, разлетается на мириады осколков, зарождаются первые элементарные частицы, первые атомы, первые молекулы. Мало-помалу формируются галактики, газовые облака сбиваются в звёзды, отпочковывают от себя планеты. Планеты постепенно остывают, земля покрывается океанами.
В первозданном океане, в грязи, в глине, от удара молнии появляются первые молекулы рибонуклеиновых кислот, возникает жизнь. Комочки слизи плещутся в горячем океане, более сильные поедают более слабых, выживают сильнейшие.
Время идёт, первые медузы выставляют свои зонтики, слушают приливы, первые пауки выбираются на сушу, плетут свои коконы. Огромные стрекозы летают над деревьями, которые плачут янтарными слезами. Рыбы неуклюже выползают на сушу, перебирают плавниками. Перепончатокрылые ящеры носятся в темноте ночи. Первые звери прячутся в кронах деревьев от проливных дождей.
Леса отступают, зверям некуда податься, выбираются в степь, привстают на задние лапы, чтобы увидеть, не крадётся ли хищник. Вспыхивает дерево, обожжённое молнией, дикие люди боязливо подкрадываются к дереву, чтобы согреться. Человек в одеянии из шкур мастерит копьё. Люди волокут камень на камень, поклоняются первым богам.
Эхнатон хочет основать новую столицу, приказывает поклоняться великому Ра. Чингисхан объединяет монголов. Хан Батый идёт на Русь. После смуты в Москве коронуют Михаила Романова. Колумб собирается в Индию. Братья Райт мастерят самолёт. Рушится Берлинская стена. Марк Цукерберг основывает Фейсбук…
Мы с тобой встретились.
Там, на площади.
Помнишь?
Ты ещё спешила куда-то, ты вечно куда-то спешила, волокла сумку, набитую непонятно чем, у тебя ещё порвалась сумка, ты помнишь? Помнишь, как рассыпались по площади не то помидоры, не то яблоки, я кинулся подбирать, ты засмеялась, тоже подхватывала какие-то консервы, окорока, хохотала во всё горло. Я ещё подумал про себя, что раньше никогда не слышал такого смеха, звонкого, заливистого, нежного. Девки современные ржут, как лошади, гы-ы-гы-гы, так бы и дал по морде, извините за выражение…
А ты…
Помнишь?
Я ещё спросил, далеко живёте, а то донесу, куда же вы набираете столько, а что мне прикажете, два раза в магазин идти, неужели некому вам сумки подносить, а кому, попугая прикажете выдрессировать, чтобы в клюве таскал, так, что ли? И смеялась. Смеялась. И чем больше ты смеялась, тем больше я понимал, что никуда не пойду, девушка, а можно на этаж сумку подниму, а у вас глотнуть чего не найдётся, жара такая, я чуть не сварился, да на хрена вы в костюм упаковались, а что мне, раздеться прикажете, боюсь, меня неправильно поймут…
Помнишь?
Ты уже ничего не помнишь.
Потом было что-то, уже потом, миленький, ну тебе трудно, что ли, шторы повесить, да, трудно, ещё на работе паши как чёрт, ещё дома тут шторочки-рюшечки вешай… Ты меня не любишь, всё такое, бросаешь вещи в сумку, хлопаешь дверью, рву газету в какой-то слепой ярости…
Помнишь?
Уже ничего не помнишь.
Потом… уже потом, где-то через месяц, через два, спохватился, одумался, набирал номер, ожидал услышать какое-нибудь разгневанное: «И не звони мне больше», и так далее по тексту.
– А вам кого?
Незнакомый женский голос.
– А… мне Иру.
– А, Ирочку…
Голос дрожит. Срывается.
Так я толком и не спросил, что, где, как, когда, какого чёрта. Почему-то мне всё время кажется: ты садишься в машину, выруливаешь на шоссе, откуда-то из ниоткуда вырывается пьяный лихач…
Помнишь?
Ничего ты уже не помнишь.
И не вспомнишь никогда.
Смотрю на тебя, непривычно неподвижную, берёзовый листик сел тебе на лицо, ты не замечаешь, ты уже ничего не замечаешь, смотришь со своего портрета, не похожая на саму себя…
Глава 1. В лучшем из миров
Ква!
Ква-а-а-а!
– Да-да-да, щас, буду, щас-щас-щас!
Ага, буду я… годика через два. Или через десять. Или вообще когда весь этот город проклятущий истлеет и на куски развалится, глядишь, тогда до работы своей окаянной доскребусь.
Не раньше.
Ква-а-а!
Остальные думают то же самое. Мне так кажется.
Потираю руки, собачка на приборной панели машет головой, ай-яй-яй, встряли мы, хозяин, встряли…
Да уж, встряли, что дальше некуда. Шальная мыслишка, если бы всех их вокруг меня не было, доехал бы в два счёта. Как маленький был, в битком набитом автобусе ревел в давке, пусть все вы-ы-ыйдут, пусть выы-ыйдут, и мать хлопала по затылку, все терпят, и ты терпи…
Ква-а-а-а-а!
Самое смешное, они думают то же самое… эти… все, вокруг, если бы меня не было, глядишь, оказались бы чуточку поближе к работе… ну, чуточку… ну самую капельку… ну…
Город обступает, давит со всех сторон, душит, топчет, окаянный мегаполис. В динамиках надрывается какая-то очередная звездулька, которую не сегодня-завтра все забудут, всё будет чики-пуки, выше руки, выше руки… Лихорадочно вспоминаю какие-то душеспасительные брошюрки, подброшенные в подъезд, если вы стоите в пробке, расслабьтесь, примите то, что не можете изменить, предоставьте свою судьбу воле Всевышнего…
Всевышний, поди, в пробках не стоит… Его ангелы в колеснице возят, или я не знаю там, кто…
И всё-таки мы живём в лучшем из миров.
И в лучшем из времён.
Я это знаю. Точно.
Ква-ква-ква-ква-ква!
Надрываются сигналы.
Продвигаемся ещё на несколько метров вперёд. Знать бы, что случилось впереди, кто кого поцарапал, кто с кем стоять будет до приезда ги-бэ-дэ-дэшников, и страховщиков, а ещё лучше подойти к этим, столкнувшимся, и расстрелять обоих… Трепещет над городом растяжка, здесь могла быть ваша реклама, уже третью неделю висит, шеф меня с потрохами сожрёт, продать не могу…
Далеко на западе грохнуло. Мощно, сильно, земля содрогнулась, кажется. Вот-вот солнце сорвётся с неба, покатится, обрывая провода.
Переглядываемся с шофёрами.
– Атомной, вроде, рванули, – говорит мужик в соседнем жигулишке.
– Точно, – киваю, – вон как дрогнуло…
Вспоминаем, что мы живём в лучшем из миров. Злоба куда-то уходит, улетучивается. Почаще бы так рвало, глядишь, люди бы у нас подобрее и посмирнее бы были. Говорят, хрень какую-то придумали от пробок, как придумали, так и запретили.
Потому что нельзя.
Потому что прогресс.
А прогресс нельзя.
Продвигаемся ещё ненамного, по цепочке водилы передают друг другу про трамвай, в который врезалась газелька, мысленно материм водилу газельки, мысленно желаем ему…
…чш, чш, живём в лучшем из миров…
Снова звонят, снова клянусь в трубку, что буду-буду-буду-еду-еду-еду. Шеф, скотина, на работе уже, ему про пробки говорить не надо, он только театрально руками разведёт, скажет: а я что, на самолёте сюда летел?
Поток машин движется вперёд, живее, живее, неужели проскочили, да быть того не может, жму на газ… чёрт, опять встали, ну ещё бы не встали, куд-да ты вперёд меня прёшь, пшёл вон…
Торможу…
Торможу…
Ещё ничего не понимаю, ещё жму на тормоз, ещё-ещё-ещё, ну не сейчас, не сейчас, ну пожа-алуйста, остановись, мгновенье, ты прекра-асно…
Бумс.
Как я ненавижу этот звук… собачка на капоте вздрагивает, машет головой: да-да-да, попали мы, хозяин…
Смотрю на «мерин» впереди, припоминаю какие-то анекдоты, на перекрёстке «жигулёнок» врезается в «мерс», оттуда выходят крутые братки… а вот дальше я не помню. Блин, сколько анекдотов знал, всё из головы выпорхнуло, вот что значит врезался…
Собираюсь с духом.
Выхожу.
Хозяйка «мерина» несётся навстречу рассвирепевшей фурией, не могу разобрать слов за визгом, да может и нет там никаких слов, крашеные волосы, крашеные губы, визг-визг-визг…
– Да уймись уже, задолбала меня сегодня, – краснощёкий здоровяк вылезает из «мерина», шагает ко мне, – тебя, парень, сразу убить или потом?
Сзади отчаянно сигналят, чего сигналите, не видите, что ли, дорожная… надо бы треугольник выставить, только нет у меня никакого треугольника, щас, найду в багажнике ведро какое-нибудь…
– Пенёк хренов! – орёт кто-то сзади.
– Да сам ты… – водитель «мерина» разражается отборной бранью, думает, что пенёк адресован ему.
Снова грохочет.
Там, на западе.
Сильно, гулко, бу-у-м-м-м-м, грянуло стекло в какой-то высотке.
Замираем.
Все, разом.
Смотрим на запад, в ту сторону, где наше Плато плавно переходит в Склон. Смотрим на дым пожарищ и небо, затянутое пепельно-серыми тучами. Интересно, что на этот раз рвануло, ракета ядерная или что похуже.
– В лучшем из миров живём, – говорю я.
– Куда уж лучше, – хозяин «мерина» хлопает меня по плечу, – чё, с тормозами нелады?
– Ну…
– Бывает… я вот тоже так… там автобус впереди ехал, я в него… блин, сто веков уже на ней езжу, ни хрена нового не будет…
– Не будет, – киваю, – прогресс же…
– Ну чё, давай звонить, что ли…
Утешаю себя, что живём-таки в лучшем из миров, ищу в телефоне страховщика…
– Дяденьки, Турка! Турка!
Чумазая девчушка бросается к нам, тянет за рукава, да что за чёрт, совсем обнаглели цыганята…
– Иди, иди, играй, – отстраняю девчонку, она трясётся в рыданиях, да что за чёрт… Бормочет про какого-то Турку, да что за Турка, что с ним там…
– Да что с ним, ты говори нормально-то!
– Упал… у… пал…
– С крыши, что ли? Или из окошка выпал?
– Не-е… по клоуну…
– По какому клоуну?
– По кло-ону…
– По какому…
Наконец, до меня доходит. Холодеет спина: во, блин, по Склону… ну ясное дело, пацанве всякой делать больше нечего, по Склону бегать, пробраться за ограждения, за таблички ПРОХОД ЗАПРЕЩЁН, кто дальше, кто больше, а я во-он куда забежал, а я во-он куда, а я до трёхтысячного года добегал, врёшь ты всё, а я во-он какую штуку нашёл, а я вон какую штуку, меняемся?
Мы тоже так бегали. По молодости. Состязались друг с другом, кто забежит дальше всех.
Победитель, как правило, не возвращался. На следующий день в класс приходила директриса, трагическим голосом сообщала про того, кто не вернулся, ах, ах, дети, ни за что, никогда туда не ходите…
Кивали.
И ходили.
У меня до сих пор где-то патроны валяются… оттуда…
Хочу объяснить девчонке, что я занят, за-нят, пусть обратится к кому-нибудь другому, тут же спохватываюсь, что кто-нибудь другой скажет то же самое…
Сворачиваю в арку, перемахиваю ограждение, (ПРОХОД ЗАПРЕЩЁН), оказываюсь там.
Пробирает холодок, мерзёхонький, колючий, у них тут климат какой-то другой. Оглядываю склон, залитый сумеречным светом. Где-то хлопают выстрелы, рыльца пушек плюются огнём там, там, в тумане…
Где он может быть, этот пацанёнок…
Куда его чёрт занёс…
– Где он… Колька твой, или кто там?
– Та-а-ам!
Девчонка показывает куда-то, куда-то, непонятно, куда. При одной мысли, что придётся туда идти, всё внутри сжимается, как перед дверью стоматолога. Вообще, чего ради я попёрся, есть же, в конце концов, спасатели, чего я-то… А чего спасатели, можно подумать, они кого-то спасают, только руками разведут: пропал без вести…
Спускаюсь по склону. Осторожно, шаг за шагом, ноги скользят в чём-то, то ли в снегу, то ли ещё в чем. Что-то обжигает щёку, вот чёрт, я и забыл, что здесь не райские кущи… Пригибаюсь к земле, ползу на четвереньках, снег обжигает руки… у нас август, а у них снег… Девчонка вертится рядом, трещит без умолку, как они с этим Стёпкой или как его там, пошли, кто дальше, это не они, это всё Кабан решил пойти, он в седьмом классе, его все ребята слушаются, а Кабана подстрелили, а Витька этот или как его там, он там заблудился, и…
– Домой уже иди, хочешь, чтобы и тебя туда же? Иди, иди уже…
Не умею я с девчонками, сейчас бы ей шлепака хорошего дать, чтоб под пули не лезла, да потом её родители меня по судам затаскают… за сексуальные домогательства…
Ничего, поняла вроде, убралась. Кричу в дымную темноту, в лёгкую метель:
– Лёоо-о-о-шка-а-а-а!
…или как тебя там…
Детский крик. Откуда-то оттуда, из темноты, где хлопают выстрелы. Вот тебя куда чёрти занесли, поросёнок ты окаянный… Не иначе пушку какую-нибудь нашёл, или ещё чего, вот так вот таскают всю эту дрянь домой, тайком от папы-мамы, потом в газетах заголовки, подросток подорвался на гранате, которую принёс со Склона… И комменты, а-а-а, родители целыми днями на работе, сына за комп сунут, и дело с концом, вот дети и не знают, чем себя занять… вот мы в их годы… вот так же не знали, чем себя занять, так же на Склон таскались, потому что родители на работе целыми днями…
Спускаюсь по склону. Осторожно-осторожно, больно покалывает сердце, солоно-солоно во рту, так всегда бывает, когда переходишь из года в год. Из родного две тыщи пятнадцатого в две тыщи шестнадцатый, и дальше – семнадцать… восемнадцать…
На двадцать втором останавливаюсь, перевожу дух. Сердце, окаянное… да что окаянное, не создан человек для того, чтобы по временам туда-сюда ходить. Это ещё полбеды, вот когда обратно пойду, вот там будет дело, там и голову сожмёт клещами, и рвать будет…
…откуда знаю?
Как не знать, кто из нас пацанами сюда не бегал… только мы как-то нормально сюда бегали, до туманов, до метелей, подбирали оброненные перчатки, шлемы, гильзы, убегали – со всех ног – если слышали стрельбу…
А теперешние…
– Ди-и-имка-а-а!
…или как его там…
– Ту-у-ута-а-аяя-я-я-я-а-а-а-а!
Где ты тута… Куда тебя чёрт занёс… А что, интересно же вот так спуститься по склону в тёмную бездну, где хлопают выстрелы и грохочут взрывы… посмотреть, что будет там, там, в следующем году, и в последующем, и через год. И ничего, что никому никогда об этом не расскажешь, потому что иначе выдерут тебя дома, как сидорову козу, все равно… знать… что там… там…
– Гри-и-и-шка-а-а!
…или как там его…
– Я-а-а-а!
Иду на крик… чёрт бы драл пацанёнка, далеко убежал… Ладно, знаю, сам вот так бегал, потом просился к временщикам, которые уходили туда, за две тыщи двадцать пятый и дальше, дяденьки, а возьмите, дяденьки, я помогать буду, мал ещё, годиков в двадцать приходи… Дяденьки, да вы не смотрите, что мне десять, я всё умею…
Потом уже, лет в двадцать, мыкался в поисках каких-то работ, кто-то на бирже труда вякал, вот, временщиков не хватает, я фыркал презрительно, я что, дерьмо съел, во времени ковыряться?
Две тыщи тридцатый…
…тридцать первый…
…тридцать третий…
На тридцать четвёртом сердце сжало клещами, подкатили спазмы, хотелось тошниться, не тошнилось, лучше бы вывернуло наизнанку, легче бы было…
Снова обожгло щёку, вот с-сука… падаю в снег, ползу, где ты, Витька, или как тебя там, найду, бошку оторву к хренам собачьим…
Натыкаюсь на кого-то, чёрт, сейчас прихлопнет меня как муху.
– Простите… я… мальчика потерял…
Солдат не отвечает, лежит на мёрзлой земле, сжимает винтовку.
– Разрешите… я… пройду?
Молчит. Что он задумал, м-мать его…
– Я… не ваш… я… из прошлого… не из вашего времени…
Осторожно касаюсь его плеча, солдат скатывается вниз по склону.
Ёкает сердце.
Блин, я и забыл, что здесь убивают…
Тридцать пятый год… вот чёрт занёс пацанёнка…
– Лё-оо-о-шь!
Не отвечает. Может, грохнули его уже там, тогда вообще какого я здесь, заворачивать надо… легко сказать, заворачивать, Плато еле-еле виднеется вдали… вот так и теряют дорогу, вот так и остаются здесь… навсегда… пока не пристрелят…
Ползу. Соскальзываю, теряю равновесие, кувыркаюсь по склону, на какие-то доли секунды теряю сознание. Долго не могу выцарапать себя из обморока, сердце мечется в поисках выхода…
Кто-то прыгает на меня, замурзанный солдат, обросший щетиной, заносит клинок… м-мать моя женщина, русским по белому говорят, не ходите на Склон без оружия, да вообще не ходите на Склон, какого хрена вы там забыли-то?
Наши глаза встречаются…
Чёрт, где я видел это лицо…
Где…
– Не узнаёшь? – он смотрит на меня весело, насмешливо.
– Не…
Ёкает сердце.
Узнаю…
Редкий случай, даже не знаю, к чему он, к счастью, или к беде. Нет, вроде как встреча с самим собой не предвещает ничего хорошего, так все хронологи говорят… хронологи… хренологи…
Расходимся. Сейчас бы поболтать, перекинуться парой слов, что, да как, да ты тут как, да какими судьбами… только нельзя. Так можно и всю историю шиворот-навыворот повернуть…
Расходимся. Бегу дальше, в темноту, натыкаюсь ещё на кого-то, бью – больно, сильно…
– У-у-у, за что?
Обиженный детский голосочек, а, вот ты где, Минька, или как тебя там…
– Дяденька, я из прошлого…
– Ага, знаю… пошли.
Читать бесплатно другие книги:
