Она читала на ночь Солнцева Наталья
Юля беззаботно смеялась, а Ганна недовольно ворчала, убирая со стола.
– У Лешеньки нынче лобик горячий был и дышал он во сне тяжело. Как бы снова не заболел!
– Ты что, ходила ночью в детскую?
– А как же! Раз до ребенка никому нет дела…
– И чего тебе не спится?
– От сна какой прок? Так всю жизнь проспать можно, – возразила Ганна.
На самом деле она страдала от бессонницы. Мысли, которые удавалось гнать от себя днем, дожидались ночи, и тогда от них не было никакого спасения. Ганна вставала и начинала бродить по дому – то на кухню придет, попьет водички, то в детскую наведается.
– Ко мне сегодня вечером подруга приедет, – радостно сообщила Юля, не обращая внимания на слова няньки. – Мы с ней почти год не виделись. Приготовь чего-нибудь вкусненького на ужин.
– Ладно, – вздохнула Ганна. – Голубцов сделаю. Со сметаной.
Юлия Марковна действительно ждала вечером гостью, свою давнюю подружку Ксению. Раньше они друг без друга дня прожить не могли, а потом… годы и город сделали свое. Горячевы переехали, и ездить с окраины Киева в центр оказалось сложнее, чем бегать с этажа на этаж. А когда Юля вышла замуж, то они и вовсе видеться перестали. Ксения даже на свадьбе у них с Филиппом не была, потому что как раз накануне вывихнула ногу.
«Ксеня моего супруга еще ни разу не видела, – подумала Юля. – Надо их познакомить».
Она набрала номер мобильного телефона Филиппа.
– Алло?
– Это ты, Юленька? – Он всегда безошибочно узнавал ее голос. – Что-то случилось?
– У нас сегодня будет торжественный ужин. Ганна обещала голубцы. Так что не задерживайся, пожалуйста.
– Постараюсь. К нам кто-то придет?
– Моя подруга Ксения.
– Слава богу! – засмеялся Филипп. – А то я уже подумал, что у тебя нет подруг! Во всяком случае, за четыре года нашей с тобой семейной жизни я ни одной не видел.
Егор Иванович Шахров не любил людей. Ему казалось, что он родился таким – диким волком, хищником-одиночкой. Чувство стаи было ему чуждо.
Еще в раннем детстве Егорке нравилось бродить одному по занесенным снегом улочкам Евенска, по бокам которых тянулись деревянные дома. Из закопченных труб шел дым, пахло вареной картошкой, домашним хлебом; заледеневшие окна светились в темноте, обещая тепло, уют и покой. Маленький Егор всегда испытывал чувство голода. У них в доме было холодно, грязно и пусто. Отец ушел, а мать нашла себе какого-то мужика, про которого говорили, что он «беглый». Что это такое, Егор точно не знал, но чувствовал недоброе. Новый папа много не пил, но зато дрался и орал на Егора, называя его голодранцем и дармоедом. Мать оказалась безвольной, запуганной женщиной. Она угождала своему супругу, чуть ли не сапоги с него снимала, не смела слова поперек сказать. Это было отвратительно. Егор презирал и ненавидел мать за ее подобострастие и полное отсутствие собственного достоинства. Он твердо решил, что уйдет из дому и никогда не вернется. Тогда же родилась и прочно укоренилась в его сознании стойкая брезгливость к женщинам. Он раз и навсегда потерял к ним уважение. Шахров считал женщин людьми второго сорта, трусливыми и беспринципными, которые годились только на то, чтобы их использовали. Так он к ним и продолжал относиться по сей день.
Те женщины, что работали в «Вавилоне», вызывали у него снисходительную жалость. Он их не обижал, хорошо им платил, но… Ни одну женщину Шах не смог бы полюбить. Ему казалось, что и Андрон такой же.
В дверь постучали.
– Вадим, ты?
– Я.
Охранник вошел, шумно дыша, как будто только что пробежал стометровку.
– Ну, узнал?
– Егор Иванович, эксперт сказал, что смерть Андрона естественная. Причина – остановка сердца. Вот и все.
Вадим развел руками и вздохнул. Он не понимал, отчего шеф нервничает.
– Хорошо, иди.
Шахров махнул охраннику и потер пальцами виски. Он вспомнил вчерашний разговор с Ксенией. Она была в недоумении. Удивлялась. Чувствовала себя крайне неловко.
Егор Иванович вышел из машины и подал ей руку. Его нелюбовь к дамам не исключала необходимой порции вежливости. Именно так он и считал: «необходимой порции». Не больше. Если он будет груб, эта Ксения ничего ему не скажет. Упрется, как баран, и будет только сверкать глазами.
– Я никуда с вами не поеду! – заявила она, опасливо оглядываясь. – Давайте поговорим здесь, раз уж это так необходимо.
Шахров был вынужден согласиться.
– Курите?
Он предложил ей хорошие, дорогие сигареты.
– Нет!
Рыжеватые волосы Ксении казались на солнце золотыми. Она производила приятное впечатление. Особенно красивы были ее губы – мягкие и нежные, изысканной формы. А в целом – женщина как женщина, ничего особенного. Интересно, чем она привлекла Андрона?
– Вы встречались с Андреем Якимовичем? – спросил господин Шахров.
– Это приятель моего брата. Вы сказали, что… он умер… Как это случилось?
– Пока точно неизвестно, – уклончиво ответил Егор Иванович. – В связи с этим я и хотел поговорить с вами.
– О чем? Я ничего не знаю.
– Когда вы видели его последний раз?
Ксения задумалась, машинально теребя прядь волос. Наконец она произнесла:
– Несколько дней назад. Кажется, во вторник.
– Вы… поругались или расстались мирно?
Она пожала плечами.
– Как вам сказать? Андрей пытался ухаживать за мной, а я… В общем, мне не очень нравилась эта идея.
– Что за идея?
– Ну… чтобы мы стали любовниками.
Она говорила без тени смущения, как будто речь шла о самой заурядной вещи.
– То есть вы не соглашались? – уточнил Шахров.
– Не соглашалась. Андрей Федорович рассердился.
– Еще бы!
– Вы полагаете, это смешно?
Шахров поспешно убрал с лица улыбку.
– А почему, позвольте спросить? Чем Андрей пришелся вам не по вкусу?
– Он мне не нравился, вот и все.
– И вы отказались лечь с ним в постель?
– Именно так.
– И он пришел в бешенство!
Ксения кивнула.
– Андрей пригрозил, что если я не соглашусь, он меня убьет.
– Вы кому-нибудь рассказывали об этом?
– Н-нет. Только вам. Честно говоря, я ему не поверила.
Ксения подняла на Шахрова свои светлые, раскосые глаза.
– Может быть, ваш брат решил расправиться с Андроном?
– Эд?! – Ее глаза раскрылись еще шире. – Что вы! Он был бы счастлив, если бы я… ну, словом, стала любовницей Андрея. И вообще… Эдик трус. Он не способен на такое.
– У вас есть другой мужчина? – неожиданно для себя спросил Егор Иванович.
– Это вас не касается. Но я все же отвечу. Нет!
– Тогда почему…
– Послушайте, – разозлилась Ксения. – Я ведь не только особь противоположного пола. Я человек и имею право выбора! Если у меня нет мужа или любовника, это не значит, что я должна ложиться в постель с первым встречным!
– Да, конечно, – улыбнулся Шахров. – Простите. Давайте пообедаем вместе? Я… хочу загладить свое назойливое любопытство и этот допрос.
Ксения поблагодарила и отказалась.
Уже вернувшись в «Вавилон», Егор Иванович все еще вспоминал ее рассеянную улыбку, широкие скулы с нежным румянцем, внимательный и вместе с тем неуловимый взгляд. Странная дама…
Шахрова отчего-то взбудоражила встреча с Ксенией. Он не мог усидеть в своем кабинете и вызвал Вадима.
– Ты поручил ребятам выяснить, кто такая Ксения Миленко?
– Да.
Охранник старался засунуть жвачку за щеку, чтобы хозяин не заметил.
– Выплюнь резину! – брезгливо сказал Шахров. – И не смей больше являться с этой гадостью во рту.
Вадим поспешно исполнил приказание, проклиная себя за забывчивость.
– Она художница. Пишет картины и продает их. Живет вдвоем с братом. Все…
– Как она реализует свои работы? Сдает в галерею, в магазины или стоит с ними сама?
– У нее берет картины маленький магазинчик на Владимирской улице. И один из продавцов, который просто стоит и торгует в людных местах.
– Адрес магазина?
– Вот! – Охранник поспешно протянул Шахрову листок с адресом. – Я сам проверил. Там продается несколько ее картин.
– А перекупщик? Ну, тот, что стоит на улицах?
– Не знаю. Вы же просили…
– Понятно! Иди.
Егор Иванович в первую минуту хотел отругать Вадима за равнодушие и отсутствие инициативы, но вспомнил, что сам же требовал строжайшей дисциплины.
– Без моего ведома ни шагу!
Вот хлопцы и привыкли жить по указке. Что велено, выполнят, а сверх того ни-ни!
Шахров вертел в руках листок с адресом и думал. Ему вдруг стало очень любопытно, какие картины пишет Ксения. Ее трудно было представить с кистью и мольбертом.
Хозяин «Вавилона» надел темные очки и вышел через запасной ход. Черный «мерседес», как было приказано, ждал его в тени каштанов.
Спустя полчаса господин Шахров остановил машину у небольшого двухэтажного дома на Владимирской. Большие стеклянные окна на первом этаже, давно не мытые, были увешаны картинами, над входом красовалась претенциозная надпись: «Галерея искусств». Егор Иванович открыл дверь и вошел в тесный полутемный торговый зал, сплошь загроможденный полотнами с рамами и без рам, деревянными скульптурами, глиняной посудой, различными панно в народном стиле, какими-то стеклянными шарами и бутылками. Повсюду лежал тонкий слой пыли, пахло лаком, красками, сухим деревом и шерстью.
В зале никого не было. Видимо, покупатели посещали «Галерею искусств» настолько редко, что продавец просто не считал нужным зря терять время, стоя «за прилавком». Собственно, и прилавка никакого в магазинчике не было. Он больше напоминал склад ненужных вещей, нежели торговое помещение.
– Эй! – крикнул господин Шахров. – Здесь есть кто-нибудь?
В самом дальнем углу зала что-то заскреблось, и на свет вышла маленькая сухонькая женщина. Она смотрела на посетителя поверх очков, не выпуская из рук вязание. Спицы так и мелькали, а клубок ниток, по всей видимости, находился в оттопыренном кармане ее безразмерной кофты. Во всяком случае, нитка тянулась именно оттуда.
– Вам кого? – спросила женщина, не прекращая работать спицами.
– Я покупатель, – сказал Шахров. – Хочу приобрести картину.
Женщина так удивилась, что на минуту забыла о спицах, и они застыли в ее руках.
– Что вы сказали? Я не очень хорошо слышу.
– Хочу картину купить! – громко повторил Шахров, проклиная свое любопытство и эту глухую тетерю, которая вылупилась на него, будто бы он просит продать ему живого слона.
– А-а… – неопределенно произнесла тощая дама. – Ну, смотрите. Выбирайте.
– Вы мне не поможете?
Дама вздохнула, поправила на носу очки и спрятала вязание в карман. Весь ее вид выражал недоумение, что такой приличный человек валяет дурака. Разве среди этого хлама есть нечто, заслуживающее внимания?
– Вам что, портрет или пейзаж? – спросила она. – А может, натюрморт предпочитаете?
– Меня интересуют работы Ксении Миленко. У вас есть что-нибудь?
Лицо тощей дамы немного оживилось и даже порозовело.
– Знаете, – доверительно наклоняясь к Шахрову, сказала она, – это единственная художница, которой удается продавать картины через наш магазин. Если кто сюда и заходит, то покупает только ее работы. Идите сюда!
Она подошла к двум полотнам средних размеров, без рамок.
– Вот! Это ее. Одна называется «Синяя мозаика», а другая… минуточку… – Дама наклонилась, вглядываясь в неразборчивую надпись. – Ага… «Туманность». Да, все верно. Ее стиль. Туманно и неопределенно.
Егор Иванович смотрел на картины. Они не произвели на него никакого впечатления. Мазня. По-другому не скажешь. Чего он поперся в захудалый магазинишко? Какая-то Ксения… тьфу!
Внезапно у Шахрова потемнело в глазах, а затылок стал ледяным. Он едва устоял на ногах, с ужасом ощущая, как предательски дрожит тело.
– Что с вами? – испугалась дама. – У вас не астма случайно? А то здесь такая духота! И пыль…
– Н-нет. Все в порядке. – Шахров стиснул зубы, подавляя приступ дурноты. – Я возьму вот это…
Он ткнул пальцем в полотно, которое называлось «Синяя мозаика».
– Вам завернуть?
– Не надо.
Шахров достал из портмоне стодолларовую купюру и протянул даме. Это слишком много за такую дрянь, но более мелких денег у него при себе не оказалось. Честно говоря, Егор Иванович не собирался ничего приобретать, он хотел только посмотреть.
– «Синяя мозаика» стоит двести пятьдесят долларов, – отчетливо произнесла тощая дама и чихнула.
– Сколько?!
Глава 6
– Вы же меня, дорогой Илик, без ножа режете! – пронзительно вопил в трубку Козленко. – У меня спектакль срывается!
– Плевал я на ваш спектакль! – рассвирепел Гусаров, который только-только сел поработать, как на тебе, приходится выслушивать претензии режиссера.
Мысли, эпизоды, целые фрагменты романа роились у него в голове, грозя перемешаться или вовсе исчезнуть, а он должен отвлекаться на всякую ерунду!
– Илик… – жалобно проскулил Эрнест Яковлевич.
– Я вам не Илик! Слышите, вы?! – взревел драматург и бросил трубку.
Подумав мгновение, он вскочил и отключил телефон. Пусть теперь Козленко попробует до него добраться!
Замирая от предвкушения грядущего творческого процесса, Илларион Гусаров уселся за компьютер и вдохновенно защелкал клавишами…
Внутри «Слатара» воцарился приятный сиреневый полумрак. Осиан-айо удобно расположилась в мягком кресле и незаметно для себя уснула.
– Мы приближаемся к Кольцу Аллоиса. «Слатар» примет главная планета кольца – Цоуфис.
Сообщение, прозвучавшее в сознании Осиан-айо, разбудило ее.
Прямо перед глазами открывалась картина космоса. С трепетом и восхищением одинокая пассажирка «Слатара» разглядывала огромный, жарко пылающий оранжевый шар Цоуфиса, который далеко освещал фиолетовое пространство. Планета и космический корабль медленно и осторожно сближались. Цоуфис окутала зеленоватая дымка. «Слатар», войдя в атмосферу, вспыхнул ослепительно-белой звездой, испуская бесчисленное множество тонких лучей. Цоуфис бережно принял его на свою поверхность.
Осиан-айо показалось, что посадка длилась лишь мгновение. Мягкий, едва ощутимый толчок – и в стене корабля образовался проход, сквозь прозрачные стенки которого проникал оранжевый свет незнакомой планеты. Осиан-айо покинула «Слатар».
– Здравствуй, Цоуфис! Ты прекрасен… – Гостья застыла в восхищении.
Ее окружал простор, наполненный упругим ароматным ветром, под ногами струилась ласковая и теплая золотистая дымка, которая всюду, сколько видел глаз, покрывала планету. В этой дымке отражались желтые облака, скользящие по оранжевому небу.
– Так вот ты какая, Эльсиния! – прошептала Осиан-айо. – Кто же хозяин этого великолепия? И тут же в небе появилось серебристое облачко. Приближаясь, оно превратилось в остроносые сани, которые опустились на воду и плавно подкатили к гостье. Из них вышел хозяин оранжевой планеты.
Осиан-айо узнала Фария раньше, чем ей удалось хоть что-то рассмотреть. Целую вечность она ждала этой встречи. Теперь, оказавшись в объятиях Фария, она закрыла глаза и впитывала ощущение его присутствия всем своим существом.
– Прости меня! Я не мог больше ждать!
Она силилась что-то ответить и не могла собраться с мыслями.
Фарий с восхищением смотрел на ее изящное тело, золотой поток волос, струящийся вдоль гибкой спины, розовое сияние кожи, зеленый огонь распахнутых глаз, светящихся оттенком нежности, присущим только ей одной. Фарию казалось, что она родилась только что, в этот самый момент из золотых вод Цоуфиса. Он торжествовал.
– Фарий! – Осиан-айо подняла глаза, всматриваясь в любимого.
– Оси, дорогая, я знаю, что виноват перед тобой. Прости. Я непрерывно думал о тебе.
От волнения выразительные черты его лица, обрамленного светлыми кудрями, выглядели еще более утонченными. Ласковый взгляд завораживал. Осиан-айо любовалась Фарием, его стройной фигурой, благородными линиями легкого и сильного тела.
– Жалеешь, что откликнулась на зов моей тоски по тебе?
– Нет! – Она прижалась лицом к его плечу, пряча свое волнение.
– Этот новый мир подарит нам больше счастья, чем мы могли мечтать!
Фарий был непоколебимо уверен в том, что говорит.
Вдруг тревожная мысль появилась в сознании Осиан-айо:
– Как легко заблудиться в немыслимо огромном пространстве космоса и потерять надежду встретиться хоть когда-нибудь! О-о-о, нет!
Фарий поймал мысль Осиан-айо на лету легко, как это всегда у него получалось, и вздохнул. Он был готов к тому, что ей может не понравиться такая игра, и все же огорчился.
– Пространство Эльсинии растет, оно постоянно расширяется… С каждым мгновением его размеры становятся все грандиознее, но мы с тобой всегда будем вместе, Оси. Ты мне веришь?
Осиан-айо растерянно кивнула и взглянула вверх. В небе, как в огромном оранжевом зеркале, отражались их застывшие в объятии фигуры, сквозь которые скользили светящиеся желтые облака. Казалось, что все вокруг излучает любовь…
– Фарий, как красиво! – восхищенно прошептала она, мгновенно забыв свои опасения.
Фарий улыбнулся в ответ, безмятежно, как ребенок. Ему нравились захватывающие игры с пространством и временем, с чувствами и мыслями. И чем они сложнее, жестче и опаснее, тем интереснее. Но его любовь к Осиан-айо родилась раньше, чем страсть к жизни в царстве материи; раньше, чем зажглись первые звезды. Фарий поклялся самому себе уберечь это чувство от разочарований, боли и страха. Ради Оси он сумеет усмирить бушующую стихию материальности, противопоставив ей самообладание и равновесие своего духа.
Ганна с ног сбилась, стараясь угодить хозяевам. Она была не большая мастерица готовить, но Чигоренко не жаловались. Борщ, вареники, котлеты и голубцы – вот почти весь перечень ее нехитрых блюд. Алешка привык к стряпне «бабы Ганны», как он называл няньку, а Юля и Филипп оба были непривередливы. Так что домработница особо не переживала по поводу своих кулинарных способностей. Но сегодня к Юлии Марковне придет давняя подруга, с которой они бог знает сколько времени не виделись, и Ганне не хотелось ударить лицом в грязь. Как назло в последний момент обнаружилось, что нет сметаны.
– Юлия Марковна! – чуть не плача, сокрушалась Ганна. – Придется в село бежать! Сметаны нету!
– А нельзя как-нибудь обойтись?
– Нельзя! Никак нельзя! Что за голубцы без сметаны?
И Ганна, продолжая причитать, выскочила за ворота и понеслась в свое родное село Дубки, видневшееся на пригорке.
Когда она вернулась, гостья уже сидела в гостиной, и они с хозяйкой мило беседовали.
«Хорошо, что Филипп Алексеевич еще не приехал», – подумала Ганна, бегая из кухни в комнату и поспешно накрывая на стол.
К голубцам она достала из погреба соленые помидоры, огурцы и белые грузди. Соленья и маринады у Ганны получались отменные, а грибы она сама насобирала прошлой осенью, насушила и насолила вдоволь. В городских магазинах такого не купишь!
– Здравствуйте, милые дамы! – шутливо воскликнул Филипп Алексеевич, появляясь в дверях гостиной.
Ганна не сразу поняла, что галантное приветствие относится и к ней тоже, что хозяин и ее считает не кем иным, как дамой. Она густо покраснела, принимая от него большую тугую белую розу на длинном стебле, такую же, как он преподнес жене и гостье.
– Что будем пить? Шампанское или коньяк?
Господин Чигоренко поставил на стол бутылки, огромную коробку конфет и два ананаса.
– Ксения, это Филипп, мой муж, – сказала Юля, поднимаясь с дивана. – Вы тут знакомьтесь. А я пойду цветы в вазу поставлю.
Она взяла розы и вышла.
Хозяин дома чуть поклонился, сдержанно улыбаясь, и поцеловал протянутую для знакомства руку Ксении.
– У вас кровь… – сказал он, поднимая на гостью свои синие глаза. – Вот, смотрите… вы, наверное, укололись.
Ксения посмотрела на свою руку и увидела капельку крови, выступившую на среднем пальце. Она поранилась шипом розы и даже не заметила.
– Я принесу йод, – предложил хозяин дома.
– Что вы, не надо… Пустяки!
Ксения облизала кровь и посмотрела на Филиппа. Ее полные, розовые губы дрогнули, на щеках выступил бледный румянец.
– Прошу за стол! – громко возвестила Ганна, с шумом двигая стулья.
Ксения и Филипп вздрогнули, старательно скрывая свое волнение.
В гостиную вбежал маленький худенький мальчик и бросился к Филиппу.
– Папа! Папа приехал! – радостно закричал он, обнимая отца за шею. – Ой, ананасы! И конфеты!
– Только после ужина, – строго сказала Юля. Она поставила на стол вазу с розами и взяла мальчика на руки. – Иди ко мне! Папа устал и проголодался.
Ужин начался в полном молчании. Филипп разлил по рюмкам коньяк. Ганна принесла блюдо с горячими голубцами, тарелку с молодой картошкой. Запахло укропом и томатным соусом.
– Садитесь с нами, Ганна, – сказал Филипп, отодвигая для нее стул. – Мы все здесь одна семья!
Ганна хотела было отказаться и скрыться на кухне, но мальчик слез со своего стульчика, и ей пришлось сесть и взять его к себе на колени.
– Баба Ганна будет меня кормить, – сообщил ребенок, обводя присутствующих огромными и такими же синими, как у Филиппа, глазищами. – Я тоже голодный!
Юля засмеялась, легко и тихо, как смеются только очень счастливые женщины.
– Чем вы занимаетесь, Ксения? – спросил Филипп, чтобы начать разговор. – Я имею в виду, где работаете?
– Ксения – художница! – ответила за подругу Юля. – Она пишет картины маслом и еще этим, как его…
– Пастелью, – добавила Ксения. – Это такие цветные мелки.
– Да! Как я могла забыть? Мы все детство прожили в одном доме, в одном подъезде и практически в одной квартире.
Ксения чувствовала себя не в своей тарелке. Разговор не клеился. Юле было досадно, что Филипп, обычно такой вежливый и гостеприимный, умеющий поддержать беседу за столом, – отмалчивается. Только после третьей рюмки коньяка все немного оживились. Ганна не понимала, в чем дело, но напряжение, разлитое в пространстве гостиной, подействовало и на нее. Гостья вызывала у нее неприязнь. Пришла, нарушила спокойное и приятное течение жизни, всех взбудоражила. Достаточно посмотреть на хозяина: человек сам не свой – бледный, глаза опущены. Юлия Марковна явно нервничает. Конечно, ей неловко перед подругой, что вместо веселого застолья получается черт знает что.
– Вы кушайте, кушайте, – стараясь быть радушной, говорила Ганна, подкладывая Ксении на тарелку голубцов и обильно поливая их сметаной.
– Ой, спасибо, не надо… я больше не хочу.
– Что, невкусно?
– Очень вкусно! – испугалась Ксения. Ей не хотелось обижать Ганну, но вторая порция голубцов была лишней. – Я наелась… Грузди у вас замечательные! Хрустящие и в меру соленые. Просто прелесть!
– Это Ганна собирала, и солила тоже она, – серьезно сказал Филипп.
– Вы удивительная мастерица, Ганна, – улыбнулась Ксения. – Преклоняюсь перед женщинами, которые умеют и любят готовить. Я не такая. Сделаю что-нибудь на скорую руку… чтобы не возиться, да и ладно.
В это время мальчик, который сидел у няньки на коленях, начал ерзать.
– Я тоже наелся! – заявил он, слезая на пол. – Папа! Пойдем, поиграем.
– Пойдем, – легко согласился Филипп.
Он обрадовался возможности выйти из-за стола под достойным предлогом. Непонятное волнение, охватившее его при знакомстве с Ксенией, не то чтобы пугало, а… настораживало. Он давно не ощущал ничего подобного при общении с женщинами.