Алмазный браслет Стил Даниэла

Глава 16

Саша с Лайамом летели в Европу врозь: она – в Париж, он – в Лондон. Они практически одно-временно добрались до места, и она сразу ему позвонила. В его голосе слышалось отчуждение. Они говорили коротко, Лайам пообещал прилететь на уик-энд. Но Саша не очень поверила. Да Лайам и сам не был уверен в том, захочет ли сдержать свое обещание. Что-то сдвинулось в их отношениях, по безмятежности был нанесен болезненный удар. Спасибо Татьяне! Саша не собиралась ради Лайама начинать военные действия с дочерью. Татьяна по праву рождения может рассчитывать на ту беззаветную любовь, какой от Саши добивается Лайам. А у него такого права нет.

На неделе он встретился с Ксавье. Они посидели в ресторане. Лайам попытался обсудить создавшееся положение, но понял, что Ксавье обо всем судит по своей благополучной жизни. У него были замечательные родители, в чьей любви он никогда не сомневался. Лайам этого был лишен, у него в душе было полно шрамов. И теперь из-за этих шрамов страдала и Саша – он никак не мог себя обуздать. Разница в возрасте и образе жизни лишь усугубляла положение. Саша опять мучилась сомнениями в возможности их прочных отношений. Она всей душой желала их продолжения, но не ценой объявления войны собственной дочери. Это была бы слишком высокая плата за любовь.

В пятницу вечером Лайам прилетел в Париж, и этот уик-энд прошел вполне благополучно. Лайам остался на Четырнадцатое июля, и они вместе смотрели парад на Елисейских Полях. Лайам вспомнил, как они вместе ходили в Нью-Йорке на бейсбольный матч. А еще он много говорил о своих детях. Перед отъездом из Штатов Лайам хотел с ними еще раз повидаться, но оказалось, они уехали с Бет, и он обещал навестить их в сентябре.

В галерее в июле было тихо. Саша с волнением ждала поездки в Сен-Тропе с детьми. Она старалась поменьше говорить об этом с Лайамом, чтобы не бередить раны. Татьяна наконец прекратила играть в молчанку, но говорила с матерью сквозь зубы. Трудно было представить, во что превратится их совместный отпуск. Ксавье надеялся, что сестра все же попытается держать свои эмоции при себе, но появление Лайама грозило бы непредсказуемыми последствиями. Ксавье сообщил матери, что Лайаму он так и сказал.

В последнюю июльскую субботу они гуляли с Соксом в Булонском лесу, и Лайам вдруг повернулся к Саше.

– Что ты решила насчет отпуска? – Вопрос застал ее врасплох. Она думала, что все уже обговорено, хотя им обоим хотелось бы провести это время вместе. И тут вдруг выяснилось, что Лайам ждал, что она передумает или сумеет уговорить Татьяну. Тот факт, что она до сих пор этого не сделала, Лайам воспринял как очередное Сашино предательство.

– Что ты имеешь в виду? Что я должна решить? Мне кажется, тут и говорить не о чем. Как ты себе представляешь этот отпуск вчетвером? Я и так вся издергалась – не знаю, как подступить к Татьяне… Придется столько сил положить, чтобы хоть как-то наладить с ней отношения. А у нас с тобой еще много времени будет для путешествий и отдыха.

– Ты, стало быть, не собираешься вправлять ей мозги? – Лицо у Лайама было каменное.

– Не сейчас. Потом, если надо будет, я это сделаю. Но надеюсь, до этого не дойдет. Со временем она просто свыкнется с мыслью, что мы с тобой вместе. Даже взрослые дети, бывает, с трудом переносят то, что их мать или отец с кем-то встречается. – Саша воспринимала упрямство дочери именно в таком свете.

– Если ты на нее сейчас не надавишь, она меня никогда не примет, – наседал на Сашу Лайам.

– Она только на прошлой неделе согласилась разговаривать со мной, – напомнила ему Саша. – Лайам, я не могу насильно заставить ее тебя любить. Вспомни, при каких обстоятельствах она с тобой познакомилась! Я имею в виду вашу встречу в Саутгемптоне. Не торопи события!

– Она ведет себя как избалованная девчонка, – заявил он. Справедливо, но сказано уж больно не по-доброму. Но Татьяна ведь ее дочь! Тон, каким говорил Лайам, ее задел.

– Ты тоже, – мягко заметила она.

Лайам не стал продолжать разговор и стал играть с собакой. По дороге домой он не проронил ни слова. И дома ходил надутый и злой, как мальчишка, обидевшийся на строгую мать.

Саша готовила ужин, когда Лайам вдруг спустился с рюкзаком в руках.

– Ты куда это? – спросила она, замирая от страха. Она уже знала ответ.

– Я ухожу. Я не позволю обращаться с собой, как с маленькой и постыдной тайной прихотью, и тем более терпеть оскорбления от твоей дочери.

– Лайам, прошу тебя… – Саша запаниковала. – Не руби сплеча, дай нам шанс! Мы же с тобой с самого начала понимали, что придется притираться, а для этого нужно время. И никакая ты не тайная прихоть! – Какая уж «тайная», когда все об этом знают.

– Нет, я для тебя позорище. Ты меня стыдишься! – При этих словах обоим на память пришло злополучное Четвертое июля и барбекю.

– Я тебя люблю! Но ты требуешь от меня выбирать между тобой и дочерью. Это несправедливо! – Саша заплакала. Лайам требовал от нее невозможного.

– Иногда приходится идти на жертвы. Я хочу, чтобы ты меня любила и уважала. А ты отказываешься.

– Если бы ты сам меня любил и уважал, то не просил бы выбирать между тобой и дочерью.

Лайам молча смотрел на нее. Потом взял в руки рюкзак и произнес:

– Все кончено, Саша. С меня довольно. Мы исчерпали все возможности. Ты была права. Наши отношения невозможны. Ты всегда это говорила. Так что ты права, а я заблуждался.

Она не хотела этой правоты! Она хотела ошибиться. И она почти уверилась в том, что ошиблась. Они были так близки к развязке. Но развязке совсем не той, что предлагал ей он. Он поставил ее перед этим ужасным выбором.

Она сделала шаг к нему, но он жестом ее остановил:

– Не надо! Я тебя люблю. Я еду в Лондон. И не звони мне. Все кончено. – И в завершение – последняя порция жестокости: – Пламенный привет Татьяне! Скажи, ее взяла. Пусть радуется! – Лайам развернулся и вышел. Дверь закрыл тихо. Потом стукнула тяжелая калитка, а Саша стояла в своей кухне и смотрела ему вслед, вернее – туда, где только что был он, и по щекам ее ручьем катились слезы. После смерти Артура ей еще ни разу не было так мучительно больно.

Она опустилась на пол и зарыдала. Подошел щенок, Саша стала его гладить. Теперь у нее остался только этот пес. Лайам ушел, вернулся в свой мир, и Саша знала, что он говорил серьезно.

Она долго сидела и плакала в темноте. Свет зажигать не хотелось. Она повторяла одно и то же слово. Невозможно. А Лайам уже был в пути и думал о том же.

Глава 17

Отпуск в Сен-Тропе был бы для Саши приятным развлечением, если бы не болела душа. Едва приехав и увидев мать в отеле «Библос», где у них были забронированы номера, Ксавье понял, что случилось нечто ужасное. В таком состоянии он не видел Сашу со дня смерти отца. Впрочем, Ксавье уже накануне заподозрил неладное, когда столкнулся в пабе с Лайамом, пьяным в стельку и увлеченно целующимся с красивой молоденькой спутницей. У Ксавье от этого зрелища екнуло сердце. Он уже тогда подумал, что Саша с Лайамом, наверное, расстались. Лайам не был склонен к изменам, если не считать того единственного рокового случая, который привел к их с Бет разводу. И если он появился на людях в обществе другой женщины, значит, с Сашей у него все кончено.

– Поссорились? – негромко спросил он мать, когда они сидели на балконе и потягивали «Перно».

– Он стал требовать, чтобы я поставила на место Татьяну. Я объясняла ему, что сейчас этого нельзя делать. Ему хотелось быть здесь, с нами. Но это же безумие! Я не хочу портить с Тати отношения. Он захотел все и сразу. Я не могла на это пойти.

– Ну и дурак! – рассердился Ксавье. В свои двадцать шесть он был намного взрослее Лайама. – Я ему то же самое сказал. Все, что от него требовалось, это успокоиться и ждать. Но он же как молодой конь – все бьет копытом и рвется вперед.

– По-видимому, ждать для него не по силам. – Уж больно живучи у него детские комплексы. Наверное, они так и будут его терзать до конца дней. Взрослые люди, если хотят быть вместе, должны сложить воедино свой жизненный багаж и дальше нести его наравне, а если это не получается, то и отношения не складываются. У Лайама с Сашей так и вышло.

И тут Ксавье, недолго думая, объявил:

– Я его видел вчера в пабе. Лыка не вязал. Я сразу понял, тут что-то не так. Но он был не в том состоянии, чтобы разговаривать. – По его тону Саша почувствовала, что сын что-то утаивает от нее. Глядя на него в упор, она задала вопрос, который ее терзал:

– Он был один? – Слова дались ей с трудом. Грудь стиснуло, в глазах зарябило. Ксавье молчал целую вечность, а потом качнул головой:

– Была с ним какая-то дурочка. Наверное, там же и познакомились. Это ничего не значит, мам. Он был пьян. Уверен, он ее даже не знает. – Про поцелуи Ксавье говорить не стал, про юный возраст подружки Лайама – тоже. Но и сказанного хватило, чтобы Саше словно нож вошел в сердце. Стало быть, все действительно кончено. После такого известия настроение ее было испорчено вконец. Вся поездка для нее прошла как в тумане. Но Ксавье тут был не виноват. Просто Лайам ушел – и все. А она ни о чем другом не могла думать.

Две недели они провели в Сен-Тропе, общались с друзьями, ходили на пляж и по ресторанам. Обедали обычно в «Клубе 55». Пили коктейли в баре «Горилла». А еще, когда приехала Татьяна, женщины совершили налет на магазины. Саша была погружена в свои переживания, а Татьяна была холодна с матерью. Имя Лайама в разговорах не всплывало. Ксавье тоже не решался о нем заговорить. Он видел по глазам, как страдает мать, даже когда она делала вид, что все в порядке, – а это происходило почти все время. А вечером, уходя к себе в номер, Саша горько плакала в подушку. Ей страшно не хватало Лайама. И одновременно она понимала, что никакой силой его не вернуть. Оставалось только покориться судьбе. Она не могла позвонить и предложить ему приехать. В таком случае немедленно уехала бы Татьяна. Саша не хотела рисковать, да и теперь уже было поздно пытаться.

Знакомые несколько раз приглашали их провести вместе вечер. Саша соглашалась только тогда, когда это были ее ровесники или клиенты. Но даже сидеть и вести беседу было ей мучительно тяжело, хотелось тайком уползти в какой-то тихий уголок. Такого с Сашей еще никогда не было. После смерти Артура она несколько месяцев жила затворницей. Теперь она снова вращалась в обществе и делала вид, что у нее все в порядке, но это было для нее невыносимо. Она пыталась себя занять, но ничто не приносило утешения. Она рвалась к Лайаму и понимала, что он больше ей не принадлежит. Она не звонила, он – тоже. Каждый вечер Саша представляла себе, как он кутит в барах в обществе молодых женщин. К тому моменту, как они взошли на зафрахтованную яхту, она совершенно извелась. И, только покинув город и выйдя в море, вздохнула с облегчением.

По ее совету и Ксавье, и Татьяна пригласили своих друзей. Они весело проводили время. Развлекать их не было никакой необходимости. Можно было лежать с закрытыми глазами на палубе, в кормовой части, думать о Лайаме и снова, и снова переживать свое горе. Когда по вечерам молодежь сходила на берег, Саша оставалась на яхте. Она говорила, что не хочет портить им веселье. На самом же деле у нее просто не было сил ни с кем общаться. Ей нужно было настрадаться вволю.

В Портофино она ненадолго сошла на берег. Они поужинали в «Сплендидо», и в кои-то веки она согласилась пойти с молодежью развлекаться. Но, несмотря на героические усилия, вид у нее был такой несчастный, что она, сославшись на головную боль, отправилась на яхту.

– Мама не заболела? – забеспокоилась Татьяна, вернувшись. Ей было невдомек, что это она стала причиной Сашиного горя. Или она делала вид – Ксавье пока не знал.

– Нет, не заболела, – ответил брат. – Она переживает. Впервые ее такой вижу после папиной смерти. – Ксавье посмотрел на сестру с упреком, а та ничего не сказала. – Ты, Тати, ей здорово подгадила. Она этого не заслужила. Перед самой поездкой они с Лайамом расстались. – Он переживал за обоих и был убежден, что они искренне любят друг друга, какая бы ни была у них разница в возрасте. В тот вечер, когда он случайно увидел Лайама, тот тоже был в ужасном виде. Только проявлялось его плачевное состояние иначе, чем у Саши. Он вел себя вызывающе, а она страдала молча. Татьяна в ответ на слова брата не выказала ни малейшего сожаления.

– Ну, и к лучшему. Мерзкий тип! – заявила она, и Ксавье захотелось влепить сестре пощечину.

– Как ты можешь говорить такие гадости? Неужели тебе хочется, чтобы мама была несчастна? – Он не на шутку рассердился. – Я тебе говорю, он отличный парень. И любит ее. А она, судя по всему, его. Ну что ты теперь с ней станешь делать? Рядом сидеть и развлекать, чтоб ей не скучно было? Но у тебя своя жизнь. И у меня тоже. А она опять одна осталась. – Он был рассержен и переживал за мать.

– Она любит папу, – упрямо проговорила Татьяна.

– Любила. А теперь любит Лайама.

– Она выставляла себя идиоткой, а он над ней потешался. И вообще, это гадко по отношению к папе.

– Ничего дурного она не сделала. Он умер, пойми ты! И никогда не вернется. А у мамы есть право на личную жизнь, как бы ты ни противилась. Они ведь с Лайамом расстались из-за того, что она не захотела огорчить тебя его присутствием здесь. Ты должна перед ней извиниться! Может, еще не поздно все исправить. Они любят друг друга. И имеют на это право. А ты не имеешь права встревать!

– А я не хочу, чтобы у них что-то исправлялось! – в отчаянии воскликнула Татьяна.

– Как ты можешь быть такой эгоисткой после всего, что она для нас делает? – Ксавье хотелось придушить сестру за бессердечное отношение к матери, которая по-настоящему страдала из-за разрыва с Лайамом. Что лишний раз убеждало Ксавье, как сильно она его любит.

– Может, я ей услугу оказала.

– Вот задрать тебе подол и надавать по заднице! Он прав, ты избалованная мерзавка.

– Он так сказал? – Татьяна рассвирепела. – Да он вообще предстал передо мной со всем своим хозяйством да еще хотел меня по голове шарахнуть! И это после того, как слез с нашей мамули! – В Татьяне кипел благородный гнев.

– Ты отвратительна. Надо было тебя действительно по башке огреть. Ты это заслужила, – сердито бросил Ксавье. Татьяна стремительно выскочила за дверь, а на следующее утро Саша заметила, что брат с сестрой перестали разговаривать. Почему, она не знала. Ей и в голову не пришло, что они поругались из-за Лайама. После этого разговора Ксавье стал с матерью еще нежнее, Татьяна тоже несколько смягчилась. Она была рада узнать, что Лайам исчез с горизонта, и считала это большим благом для всех. Она ни словом не обмолвилась о нем матери, а Саша тоже не поднимала эту тему, чтобы лишний раз не провоцировать ссору. Да и какой смысл? Его не вернуть. А говорить о нем ей было больно.

Невзирая на Сашины страдания, они прекрасно отдохнули в море и с большой неохотой причалили в порту Монако. Это был их последний вечер на яхте. Молодежь отправилась в бар, а Саша решила лечь пораньше. На следующее утро они все разъехались. Татьяна улетела в Нью-Йорк, Ксавье – в Лондон с обещанием в скором времени навестить мать, а Саша, проводив детей, села на парижский рейс. Три недели отпуска тянулись для нее бесконечно долго. Она была рада вернуться домой. Там ждет ее удобная постель и ее ласковый пес.

Дом поразил Сашу своей тишиной и пустотой. Теперь ждать от жизни было нечего, оставалась одна работа, которая и раньше, когда она овдовела, помогала ей держаться. Но сейчас ей было тяжелее. Когда Артур умер, ей ничего не оставалось, как принять утрату и приспособиться, как бы трудно ни было. Другого выхода не было. А Лайам жив и здоров, работает у себя в мастерской и волочится за молоденькими. От этой мысли Саше стало совсем плохо. Оставалась крошечная на-дежда, что он все же позвонит, а может, и вернется. Но, зная Лайама, она не очень в это верила. Он слишком упрям и слишком тяжело воспринял ее отказ поставить дочь на место. У него в душе снова открылись старые раны, нанесенные предательством и непониманием родных, и зарубцуются они не скоро, она это знала. Саша за это время хорошо изучила Лайама и не сомневалась в своей правоте.

В первый же рабочий день она попросила Бернара, если позвонит Лайам, не соединять с ней, а переговорить самому. Саша решила не отвечать на его звонки. Она отдавала себе отчет в том, что в свете приближающейся выставки Лайам может связываться с галереей по разным вопросам, и не могла себе представить, как станет с ним говорить. Сердце еще слишком болело.

– Что-то случилось? – забеспокоился Бернар. Несмотря на отдых, вид у Саши был неважный. Под загаром угадывались синяки под глазами, и вид у нее был поникший. Бернару даже показалось, что Саша похудела.

– Нет, ничего… – Саша хотела было отговориться, а потом решила сказать правду: – Мы с Лайамом расстались. И не спрашивай меня, пожалуйста, ни о чем!

– Та-ак, – Бернар не знал, как и реагировать. Он видел, как она несчастна. Он помнил, какой Саша была приподнятой, когда все у них с Лайамом шло хорошо. – Его выставка в Нью-Йорке не отменяется? – на всякий случай поинтересовался он.

– Нет, конечно. Это же работа. – Теперь в ней говорил профессионал. Саша молча прошла к себе в кабинет и закрыла дверь. Тема Лайама была исчерпана.

Эжени тоже заметила, что Саша словно притихла и затаилась. А в сентябре она отправилась в Нью-Йорк готовить очередную выставку, и теперь уже волноваться за нее пришлось Марси. Саша с трудом сдержала слезы, когда поведала ей о разрыве с Лайамом. А ведь с его ухода прошло уже два месяца. У Саши было такое чувство, будто, начиная с июля, она и не живет вовсе, а делает все автоматически. Загар почти сошел, и вид у нее был измученный. Да и чувствовала Саша себя не лучше. Все вокруг напоминало ей о Лайаме, все без него казалось пустым и безжизненным. Кровать в парижском доме была чересчур велика. Войти в нью-йоркскую квартиру было пыткой. Консьерж оживленно расспрашивал ее, как дела у Лайама. Притом что своих отношений они не афишировали, сейчас, когда Лайам ушел, все будто сговорились и только о нем и спрашивали. Он всех покорил, заворожил. Она это по себе знает – каким неотразимым мог быть Лайам. Одна Татьяна его невзлюбила. Она так и не призналась, что в курсе их разрыва. Зато Ксавье радовал мать частыми звонками, и она подолгу и с удовольствием с ним разговаривала.

Несколько раз Ксавье виделся с Лайамом, но матери об этом ничего не говорил. И даже имени его не упоминал. Лайам всякий раз был с новой пассией. Казалось, он наверстывает упущенное. Лайам говорил о своем разводе, а о Саше никогда не спрашивал, из чего проницательный Ксавье заключил, что Лайам тоже по-прежнему любит Сашу – уж больно он старательно обходил эту тему.

В октябре Ксавье как-то провел с матерью выходные. Погода в Париже стояла замечательная, они поужинали в «Вольтере», их любимом ресторане. Саша выглядела оживленной. Она только что вернулась из Амстердама, где подписала контракты с двумя новыми художниками. Она не стала жаловаться сыну, но, чтобы ехать в Нью-Йорк и делать выставку Лайама, приготовилась собрать всю волю в кулак. До открытия оставалось полтора месяца. Саша понимала, что за эти полтора месяца ей так или иначе придется с ним общаться, и надо было научиться не проявлять эмоций, что бы она ни чувствовала при встрече. Она занимается его картинами, она должна как можно выигрышнее показать его полотна – вот ее задача. Ксавье видел его последние работы и дал им высокую оценку. Бернар тоже летал в Лондон на них посмотреть. Он остался очень доволен и не сомневался, что и Саше картины понравятся.

Выставка открывалась 1 декабря. Поскольку ей предстояло быть в Нью-Йорке, Саша договорилась с детьми провести вместе День благодарения. За пару дней между праздником и вернисажем она как раз успеет все подготовить. Во Франции День благодарения обычно не отмечался, и был прямой резон собраться всем в Нью-Йорке.

Непосредственно перед отъездом из Лондона Ксавье заезжал к Лайаму в студию. И застал у него приятную молодую женщину. Он так и не понял, какие отношения связывают с ней Лайама. Ксавье вдруг пришло в голову, что с Лайама станется притащить ее с собой в Нью-Йорк. Сашу это добьет. Но в глубине души он надеялся, что у Лайама достанет такта этого не делать. Ксавье понимал, как болезненно Саша воспримет появление Лайама в обществе другой женщины. Сама Саша и не пыталась найти замену Лайаму. Ксавье заговорил с ней об этом еще в Париже, за ужином, и у нее на глаза навернулись слезы, так что она не смогла вымолвить ни слова и лишь качала головой. Больше он этой темы не поднимал. Похоже было, что Саша поставила крест на своей личной жизни. В сорок девять лет это было преждевременное решение, но Саша словно ушла в себя и ни с кем не хотела общаться. Единственным ее интересом оставалась галерея. Ксавье был рад, что у нее есть любимое дело и необходимость работать.

– Увидимся в Нью-Йорке! – бодро прокричал ему вслед Лайам. Он пребывал в возбуждении от предстоящей выставки. Имя Саши опять ни разу не прозвучало.

Саша с детьми отметили День благодарения у нее дома. После ужина они с Ксавье отправились прогуляться, а Татьяна присоединилась к своей компании. В третий раз они отмечали этот праздник без Артура, и впервые он прошел не так болезненно. Последовавшие выходные Саша провела в хлопотах о выставке.

Наконец-то прибыли из Лондона работы Лайама.

Когда распечатали ящик с картинами, все ахнули от изумления. Саша даже отошла чуть назад и стала рассматривать их издали, испытывая гордость за Лайама. Он проделал фантастическую работу. Все картины прибыли в целости и сохранности. Саша поставила их вдоль стены и решала, как развесить. За этим занятием она провела всю субботу и воскресенье, а напоследок, уже вечером, стала выбирать, какую из двух самых интересных и самобытных работ выставить при входе, чтобы посетители сразу оценили талант автора. Она была так увлечена, что не слышала, как вошел Лайам. Дверь в галерею была не заперта. Незадолго до этого заезжал Ксавье, и Саша забыла за ним запереть. Итак, она стояла перед двумя последними полотнами, как вдруг раздался знакомый голос, и сердце ее часто забилось. Это был Лайам, прямо с самолета. В черной водолазке и джинсах, в своей неизменной бейсболке, байкерских сапогах и потертой кожаной куртке. Длинный белокурый хвост спускался между лопатками. «Он уже не мой», – сказала себе Саша и обернулась. Она заговорила обманчиво спокойным голосом и смело встретила его взгляд. Лайам и догадаться бы не смог, что это потребовало от нее немалых усилий.

– Работы замечательные, – это были ее первые искренние слова. Она напомнила себе, что теперь она для него только галерист и никто более. Их глаза встретились. Он не подошел и не поцеловал ее даже в щечку. Просто стоял в отдалении и смотрел на нее, а она – на него. Все изменилось. Он был серьезен, печален и утомлен, но красив, как и прежде. – Ты потрудился на славу, Лайам. – Саша в самом деле была восхищена.

– У меня не было выхода, – ответил Лайам.

– Это верно, – согласилась Саша и тут же рассердилась на себя за эту реплику. Ей не хотелось быть с ним нарочито жесткой. С волнением она продолжала: – Какую бы ты выбрал для этой стены, у входа? Я тут уже целый час стою, никак не могу решить.

– Вот эту, – без тени сомнения указал он на самое большое полотно. – А ты как думаешь? – Сашино мнение он по-прежнему ценил очень высоко. У нее был верный глаз, и Лайам всегда питал глубокое уважение к тому, что и как она делает.

– Да, пожалуй. Ты прав. А я что-то растерялась и засомневалась. Но ты, конечно, прав. – Она перенесла картину туда, где ее решили вешать, и Лайам поспешил на помощь. Холст был слишком велик, чтобы нести его одной, но Саша бы справилась. Ей было не впервой задерживаться в галерее допоздна и собственноручно развешивать картины, одновременно воюя со стремянкой, полотном, рулеткой, уровнем, гвоздями и молотком. Лайам с улыбкой смотрел, как она ловко загнала в стену гвоздь и подхватила поданную им картину. Все такая же упрямая и целеустремленная! Ничто не изменилось. Когда она спустилась полюбоваться результатами своего труда, он все еще улыбался. – Вот это да! Смотрится идеально!

Лайам кивнул и окинул картину на стене придирчивым взором художника. И тоже остался доволен.

– Да, отлично. – Потом он обошел другие залы и был восхищен тем, как Саша все разместила. Но он и заранее знал, что она сделает все наилучшим образом. А Саша стояла, смотрела на него и считала в уме, сколько времени прошло с их последней встречи. Получалось, что четыре с лишним месяца. Но Саша твердо решила не делать ни одного шага навстречу. Хватило бы только сил выдержать эти дни, когда он здесь, совсем рядом. Ее по-прежнему пронзало током, как и раньше, когда он приближался, но она не должна была этого показывать. Лайам казался оживленным, был доброжелателен к ней и… спокоен. Это и мучило Сашу, и озадачивало. Но она сказала себе, что так даже к лучшему. А, собственно, она ничего другого и не ждала.

Когда Лайам прошел по всем залам, Саша погасила в галерее свет, включила сигнализацию и заперла дверь. Они вместе вышли на улицу. К Сашиному изумлению, с неба сыпал снег. Она пробыла в галерее весь день и не заметила, как изменилась погода.

– Ты где остановился? – как можно более ровным голосом спросила она. Лайам смотрел на нее и поражался, какой у нее усталый вид и как сильно она исхудала. А Саша, глядя на него и гадая, какие у него теперь подружки, чувствовала себя уставшей немолодой женщиной. Но Лайам и сейчас отдавал должное ее красоте. Правда, она казалась уж очень изможденной. Может, она больна? – забеспокоился он.

– У друзей в Трайбеке. – Он специально выразился так туманно, не хотел обсуждать никаких личных тем. – На следующей неделе хочу съездить к детям, сразу после выставки. Бет в Новый год выходит замуж. – Лайам и сам не знал, зачем это ей говорит, но было так приятно снова ее видеть. Приятно, но очень странно. Странно было так любить человека, а в результате их даже друзьями нельзя назвать. Художник и галерист, вот чем теперь исчерпываются их отношения. Вот пройдет выставка, и когда они в следующий раз увидятся, одному богу известно.

– Как твои ребята? – поинтересовалась Саша, дожидаясь такси. Снег падал и не таял, и, судя по всему, давно, так как насыпало уже несколько дюймов, а такси все не появлялось. Но вот наконец подъехала одна машина.

– Да вроде все в порядке, – ответил Лайам и приготовился уступить машину ей. Им было совсем не по пути, так что подвезти никто никого не мог. Да и в любом случае Саша бы с ним в машину не села. Оказаться с ним так близко было бы для нее слишком тяжело. Но тут она поняла, что следующей машины он может дожидаться и час. Они и эту-то минут двадцать ждали.

– Может, забросишь меня, а сам дальше поедешь? А то ты тут так до утра проторчишь в такую-то погоду, – предложила она. Снегопад усилился, и под ногами было уже сплошное месиво. Если бы не холод и сырость, зрелище было бы завораживающее. Лайам подумал и кивнул. Они вместе сели в машину.

Саша назвала таксисту адрес, и оба пассажира погрузились в молчание.

– Надеюсь, до метели дело не дойдет, а то люди и на вернисаж не попадут, – вслух рассуждала Саша, глядя в окно.

– А мне Нью-Йорк в такую погоду нравится, – улыбнулся Лайам, любуясь снежной пеленой. Он по-прежнему был похож на озорного мальчишку, или ей теперь всегда так будет казаться?! – Как провела День благодарения? – из вежливости полюбопытствовал он.

– Раньше было веселее, при Артуре. Но в этом году настроение было получше, чем в предыдущие, – сказала Саша. А вот это была откровенная ложь. Настроение у Саши было паршивое, глаза на мокром месте.

Они уже подъехали к ее дому, Саша вышла и попрощалась с Лайамом, привратник распахнул дверь.

– До завтра. Ты вот-вот станешь звездой, – с улыбкой проговорила она. И добавила: – Ты уже звезда. Удачи тебе!

– Спасибо, Саша! – Лайам вложил в эти слова всю свою искренность.

Машина отъехала, а Саша чуть не налетела на Татьяну, которая заскочила взять у мамы в долг обе-щанное платье – на будущей неделе ей предстояло идти на какое-то мероприятие. Саша видела, что дочь бросила взгляд внутрь машины и узнала пассажира. В лифте Татьяна ничего не сказала, но, едва войдя в квартиру, поспешила дать волю своему раздражению.

– С кем это ты приехала? – недовольным голосом спросила она. Но Саша, не дав вырваться на волю раздражению, не реагировала больше на дочкины выходки и провокации. Тема Лайама между ними не возникала с самого июля.

– Ты прекрасно знаешь, с кем, – ровным голосом ответила она. – Завтра у него вернисаж. В моей галерее.

– Вы, значит, опять вместе? – Татьяна смерила мать критическим взглядом, словно готовая отчитать ее, если ее опасения подтвердятся. Сашино возмущение все нарастало. Татьяна и так уже сильно осложнила ей жизнь. Больше она этого не потерпит.

– Нет, мы не вместе. – «И я сожалею об этом!» – хотелось крикнуть ей. Но теперь уже ничего не изменишь…

– У него небось подружки вдвое тебя моложе, – ехидно проговорила Татьяна, и Саша взорвалась.

– Ну вот что, хватит! – закричала она, и изум-ленная Татьяна вздрогнула. – Чем и с кем он занимается – не твоего ума дело. И не моего тоже.

– Так ты что же, все еще влюблена в него, а? – передернула плечами Татьяна, и Саша посмотрела ей в глаза.

– Да, влюблена, можешь себе это представить?!

– И очень жаль!

– А мне жаль, что у тебя хватает наглости говорить такие вещи, портить жизнь ни в чем не повинным людям, да еще оправдывать свое хамское поведение именем отца! Это никакого отношения не имеет ни к отцу, ни к тебе, ни к твоему брату, чтоб ты поняла. Лайам порядочный человек. У нас с ним не сложилось, и я об этом чертовски сожалею. Но если тебе вздумалось и дальше ковырять пальцем мои раны, можешь выметаться немедленно. У меня и так жизнь не сахар, а ты мне еще больнее делаешь! Ты можешь понять, что люди могут страдать?! – У Саши в глазах стояли слезы, и Татьяна остолбенела от такой реакции матери. Ксавье говорил ей, что мама любит этого Лайама, но Татьяна отказывалась верить. Она думала, все дело только в сексе. Теперь видела, что все куда серьезнее.

– Прости меня, мама, – вдруг произнесла она. – Я не знала, что он тебе так дорог. Я не хотела причинить тебе боль! – До Татьяны, похоже, стало доходить, что она натворила.

– Да, он мне очень дорог, но теперь это уже неважно, – честно призналась Саша и вытерла слезы.

Впервые после той злополучной ночи в Саутгемптоне Татьяне стало искренне жаль мать. Она, живя весело и насыщенно, и не задумывалась, насколько одиноко Саше живется. Дочь больше волновали собственные проблемы, потеря отца, чем одиночество матери и ее неустроенность.

– Я просто думала, что тебе лучше было бы с человеком вроде папы, – еще тише проговорила Татьяна, жалея обо всем сказанном прежде. И тут она окончательно поняла, как все обстоит на самом деле, и разрыдалась. – Нет, не так, – поправилась она. –Я хотела, чтобы ты вообще ни с кем не была, только с папой!

– Я знаю, – сквозь слезы ответила Саша и обняла дочь. – Мне тоже его очень не хватает, глупышка. Когда Артур умер, я думала, что не смогу жить без него. И уж меньше всего я могла предположить, что полюблю Лайама. Я совершенно не хотела, но это случилось. – Она закрыла глаза. – Но все это уже неважно. Все кончено. – Слезы градом покатились по ее лицу.

– Может, он еще вернется? – сказала Татьяна, жалея мать. Долго же она шла к своему раскаянию!

– Нет! Это невозможно, – тихо сказала Саша, а дочь продолжала обнимать ее, прижавшись к груди. – Дело не в тебе, Тати. Если бы он меня по-настоящему любил, он бы не ушел. Наши отношения так или иначе бы распались. Они были невозможны с самого начала. И ты была права, – Саша грустно улыбнулась, – я для него слишком стара. Мне нужен взрослый человек, зрелый во всех отношениях.

– Папа был взрослый и зрелый, – проговорила Татьяна с таким же скорбным выражением. Теперь она чувствовала свою вину за все, что случилось.

– Да. Но таких мужчин мало. – Саше пришел на память давнишний монолог Марси о том, что попадаются одни придурки и неудачники. Наверное, она права. Ей и самой встречались такие люди за те два года, что она вдова. Лайам хотя бы был искренен и честен. И любил ее, несмотря на всю свою инфантильность и незрелость. Умом Саша понимала, что живут на свете интересные умные мужчины, но у нее уже не было ни сил, ни желания, чтобы пускаться на поиски. И доверять никому она была уже не в силах. Ей просто было очень больно. И никто ей больше был не нужен. Теперь она может оплакивать обоих своих мужчин – Артура и Лайама.

После примирения Татьяна поцеловала мать на прощанье и убежала с вожделенным платьем, а Саша сидела и думала о том, что только что произошло между ней и дочерью. Ведь Татьяна не сделала ничего необычного – она, как всегда, наскочила на мать из-за Лайама. А Саша дала ей отпор. Это было то, чего добивался от нее и Лайам, но тогда это было невозможно. Время тогда еще не пришло, хотя совет был правильный. Саша была у него в долгу и теперь этот долг отдала. Но когда он требовал от Саши защитить их отношения, она этого не сделала, сочла, что еще слишком рано. А сейчас, увы, уже поздно. Поздно для нее и для Лайама. Но она все равно была рада, что высказала все дочери. Татьяне надо было это услышать. А ей надо было это сказать. Саша наконец отстояла свою любовь, Лайама в глазах дочери, и пусть это будет ему последний подарок.

Глава 18

За ночь снегопад прекратился и улицы успели расчистить. Утро выдалось ясное и морозное. Саша одевалась на вернисаж. Как всегда по таким случаям, требовалось что-то темное и строгое. Она выбрала маленькое коктейльное черное платье. Подобрала украшения. Все внимание должно было быть отдано картинам, а не ей.

Марси сообщила Лайаму, что приехать надо к половине шестого, чтобы ответить на вопросы, поговорить с критиками. И еще один популярный журнал хотел сделать фотографии Лайама и его работ. Приглашения были разосланы на шесть.

Саша оставила Марси организовывать интервью и фотосессию и удалилась к себе в кабинет, а когда ровно в шесть вышла, чтобы встречать гостей, критик, корреспонденты, фотографы уже ушли. Лайам стоял взволнованный в центре зала. Он был в черном костюме с белой сорочкой и темно-красным галстуком, на ногах – дорогие черные туфли из мягкой кожи со шнурками, волосы стянуты в хвост. Саша усмехнулась, заметив черные носки. Вид у него был безукоризненно ухоженный и подтянутый, и она невольно залюбовалась. Однако ни одна черточка в лице Саши не выдала ее чувств. Саша была приветлива и бесстрастна, она предвкушала открытие нового художника широкой публике. Она предвкушала успех.

– Ты сегодня прекрасно выглядишь, Лайам, – сердечно проговорила она, а он окинул взглядом ее изящную фигурку в маленьком черном платье.

– Ты тоже. – Он ответил комплиментом на комплимент. Подошел официант с шампанским, Лайам взял себе бокал и тут же робко взглянул на Сашу. – Не бойся, я себя буду хорошо вести.

– Я в этом ни минуты не сомневалась, – кротко отозвалась она.

– Надеюсь, сегодня на лошадях катать не будут? – сказал Лайам, припомнив злополучную вечеринку в Саутгемптоне, где он безбожно напился и вел себя непотребным образом.

– Верхом не будут. – У Саши в глазах сверкнули искорки. – После вернисажа запланировано катание на санях.

Лайам помотал головой в притворном ужасе.

– Лошадей побереги.

Она улыбнулась, но ничего не сказала, а лишь подняла за него тост:

– За успех твоей первой выставки в галерее «Сювери»!

– Спасибо, Саша. За моего вдохновителя и патрона!

В этот момент начали прибывать первые гости. И началась обычная в таких случаях круговерть. Толпы людей бродили по галерее, рассматривали картины, обменивались мнениями, обсуждали свои дела, смеялись, знакомились, здоровались. Вопросы, цены, любопытствующие и коллекционеры – все смешалось. Но интерес и восхищение были очевидны. За весь вечер Саше не удалось и словечком перемолвиться с Лайамом. Она оставила с ним Марси, чтобы та знакомила его с людьми, поддерживала в нем бодрость духа и – на всякий случай – присматривала, чтобы Лайам не разошелся.

Никаких инцидентов или сюрпризов не случилось. Единственной неожиданностью – но не для Саши – было то, что распроданы оказались все картины за исключением двух. Лайам не мог в это поверить. Когда Саша сообщила ему эту радостную новость, он остолбенел и уставился на нее непонимающим взором, готовый заплакать.

– Большой успех, Лайам! Такое редко случается. Только с большими, по-настоящему талант-ливыми художниками. А это значит, что твои работы поняли и оценили по достоинству. Тебе есть чем гордиться! – И добавила: – Лично я тобой очень горжусь.

Он молча сгреб ее в объятия и тут же испугался. Его переполняли чувства.

– Ты теперь не просто талантливый и признанный художник – скоро и богатым станешь. Очень, очень скоро. – Про себя Саша уже решила, что впредь надо будет назначать цены повыше. – Теперь, думаю, можно будет в Париже выставку готовить. Там рынок не такой бойкий, но раз в Нью-Йорке ты прошел на ура, то и там, скорее всего, будет успех, по опыту знаю. До твоего отъезда еще все обсудим.

Лайам никак не мог оправиться от потрясения и в таком состоянии поехал в ресторан на банкет. Саша отправила его вперед с Карен и Марси, а сама собирала остальных гостей. Приглашены были его друзья, постоянные клиенты галереи, которые уже что-то купили и которым она теперь хотела его представить лично. Стол был заказан на двадцать персон, во главе было место Лайама, а Сашино – напротив, на противоположном конце стола. Рядом с Лайамом Саша посадила его друзей. Она чувствовала себя довольно неловко в этой ситуации, но сейчас она делала свою работу, и делала ее хорошо, независимо от ее отношений с Лайамом. Среди приглашенных по его просьбе художников было несколько женщин, Саша с ними уже встречалась. Тогда они числились у Лайама в друзьях. Она не имела представления о том, кто теперь его дама сердца, да ей это и не нужно было знать. Ее соседями за столом были ее знакомые – постоянные покупатели, люди солидные и состоятельные. Остальные гости были людьми совсем молодыми. Лайам был свой среди них – он вернулся в привычный круг. Ему больше не надо приспосабливаться к ней и ненавистным правилам. И даже вести себя можно как хочется, как-никак он – герой дня. Но Лайам сегодня вел себя на удивление достойно – то ли так сам пожелал, то ли Саше хотел угодить. Сегодня был большой день в его жизни, он одержал крупную победу.

За ужином Саша сделала объявление. Один из давних ее клиентов только что принял решение купить две непроданные картины. Выходило, что в первый же день вернисажа были проданы все картины. Саша стоя, под аплодисменты гостей, огласила эту новость и подняла тост за Лайама. А он сидел напротив и смотрел на нее во все глаза.

Потом он произнес довольно нескладный тост за Сашу и за всех, кто заинтересовался его работами, сказал, что не мастер говорить речи и что он благодарит всех, а особенно Сашу, Марси и Карен. Он был неподдельно растроган. Саша смотрела на него с нежностью и гордостью.

Пару раз она одобрительно улыбнулась ему через стол, этим и ограничилась. Она радовалась тому, что выставка прошла с таким успехом. А это и было изначальной целью их союза. Все остальное было вроде неожиданной премии и уж ни в коем случае не мотивом для ведения с ним дальнейших дел. Она добилась того, к чему стремилась, – обеспечила Лайаму успех. Собственно, они оба пришли к успеху, объединив усилия. К успеху, увы, лишь в делах.

Ужин продолжался до начала первого ночи, и, как всегда, Саша оставалась до конца, пока не уехал последний гость. Она расплатилась по счету, поблагодарила хозяина и вместе с Лайамом вышла в ледяную декабрьскую ночь. Было морозно, колючий ветер студил лицо, дыхание перехватывало на морозе.

– Не знаю, как тебя и благодарить, – сказал Лайам. Он был на седьмом небе от счастья. К ужину Саша заказала прекрасные вина, но он, похоже, к ним мало притрагивался. Успех пьянил Лайама – она видела это.

– Тебе не нужно меня благодарить, – бесхитростно ответила Саша. – Это моя работа – знакомить мир с подающими надежды художниками. – После сегодняшнего вечера Лайам не просто «подавал надежды» – многие из его на-дежд неожиданно сбылись. – К тому же, как ты знаешь, галерее идет приличный процент. Так что я благодарна тебе не меньше.

– Спасибо, что верила в меня и дала мне шанс. Вот ребята удивятся… – мечтательно заулыбался он и снова посмотрел на Сашу. В сапогах на низком каблуке она казалась такой маленькой. – Можно пригласить тебя выпить? – Первым порывом Саши было отказаться, но, удивляясь себе самой, она согласилась. Что, если это ее последний шанс?

Они решили поехать в бар отеля «Карлайл», а по дороге делились впечатлениями о состоявшемся вернисаже. Лайам жаждал услышать все подробности, все мнения и замечания. Саша пересказала ему все, что знала и слышала, он жадно впитывал.

В «Карлайле» он заказал бренди, а она взяла себе чашку чая. Вина она уже достаточно выпила за ужином и не хотела терять самообладания. Они впервые сидели рядом после окончания их бурного романа. Саше еще предстояло выработать новую модель поведения и общения с Лайамом. Трудно было держаться в рамках строго деловых отношений.

После обмена ни к чему не обязывающими фразами Саша вдруг неожиданно для себя самой рассказала о вчерашнем разговоре с дочерью.

– Даже не знаю, зачем я тебе это рассказываю, – проговорила она со смущенным видом. – Наверное, хотела, чтобы ты знал, что я все-таки за тебя заступилась. Теперь это уже не имеет ни малейшего значения. А ты оказался прав – стоило мне проявить материнскую строгость, как Татьяна мигом сдала позиции. Тогда, летом, я была не в состоянии говорить с ней на эту тему, объясняться с ней, просить прощения… А собственно, за что?! Если бы не эта сцена в Саутгемптоне, можно было рассчитывать на другой разговор. Но что теперь говорить! Прошло время, мы обе овладели собой. Надеюсь, она поняла, что ее мать не похотливая самка, а ты вполне заслуживаешь доверия и любви. Словом, я отстояла свою честь, да и твою тоже. Моя дочь признала, что она была не права.

– Саша, – мягко сказал Лайам, – я все понимаю. Мы были в сложном положении. В жизни все так запутывается. И прошлое, и настоящее, и будущее; нас держит наше прошлое, мы недовольны настоящим, торопимся в будущее. Ты была права, когда называла меня сумасбродным мальчишкой. Я хотел немедленно быть отмщенным, злился на Татьяну, на тебя… Видел происходящее только со своей колокольни. Мне было проще. Татьяна – твоя дочь, родной тебе человек, и тебе нельзя ее потерять. Я, к сожалению, поздно это осознал.

– Спасибо, что не держишь зла, – с улыбкой ответила Саша. – Я знаю, тебе нелегко пришлось. Мне тоже. Но ты прав, Татьяна – моя дочь. При этом она уже вполне взрослый человек, а в той ситуации повела себя как обиженный ребенок. Наверное, с каждым из нас такое случается.

– А у меня так это даже пунктик, – горько усмехнулся Лайам. – Я очень преуспел в инфантильном поведении.

– Какое самобичевание! С чего это вдруг? – спросила Саша, глядя на него с нежностью. Она смотрела на Лайама, и сердце щемило от любви и боли. Он был таким родным, таким близким и… таким далеким и недоступным!

– Старею, надо полагать. Скоро сорок один стукнет.

– Только не надо этих слезных признаний! А мне что тогда делать – ведь в мае мне будет пятьдесят. Черт, когда я только успела состариться? – «И поглупеть», – хотела она добавить.

– Не прибедняйся, Саша. Ты все такая же красивая и элегантная. Не понимаю, с чего все с ума сходят из-за своих лет? Я, впрочем, тоже. Все молодого из себя корчу, а какой из меня юноша? Как ни грустно сознавать, но придется соответствовать возрасту. Не понимаю, почему мы считаем юность таким сладостным периодом в жизни? Моя юность была отвратительной. Так я ее тогда воспринимал. Сейчас же я просто наслаждаюсь жизнью. Жизнь прекрасна!

– Жаль, что не могу сказать того же о себе. – Саша откинулась к спинке дивана и смотрела на него. Как странно! Из любовников они превратились в деловых партнеров, а может, станут друзьями. С Лайамом она могла говорить свободнее и откровеннее, чем с кем бы то ни было. За исключением разве что сына. Но Ксавье – ее сын. Были вещи, в которых она ни за что не призналась бы Ксавье, зато свободно могла сказать об этом Лайаму. Все эти долгие месяцы ей так не хватало человека, с которым бы она могла быть откровенной.

– Ты не должна так говорить! Ты самый умный человек на свете, ты столько всего знаешь! Ты счастливая мать, красивая, элегантная женщина. Талантливый, успешный профессионал!

– Мы два сапога пара, – сказала Саша и прикусила язык, неожиданно смутившись. Она не хотела, чтобы Лайам решил, что она пытается вернуть его. – Я говорю о живописи.

– Мы и в других сферах неплохо ладили. По большей части. Просто иногда у нас случался сбой.

С Сашиной точки зрения, это было очень мягкое определение. За те одиннадцать месяцев, что они были знакомы, они дважды и надолго расставались.

– Ты называешь это сбоем? Ты великодушен, – она допила чай и поднялась. Они уже два часа сидели в баре. Пора было ехать домой.

Швейцар вызвал для них такси, и Лайам, как и накануне, отвез ее домой. Саша бы с великой радостью пригласила его подняться, но понимала, что этого она не должна себе позволить. Она захочет большего и не совладает с собой. Та часть жизни, которую они провели вместе, закончилась навсегда, и оба это знали. Никуда от этого не спрячешься. Не разница в возрасте – сама жизнь их развела. Разные ценности, разный образ жизни. И Татьяна. Иными словами – судьба. Как бы их ни тянуло друг к другу, им не суждено быть вместе.

Перед прощанием Лайам сказал:

– Спасибо за фантастический вернисаж, за успех! – Он помедлил, потом взял ее за руку. – В пятницу я еду в Вермонт. – Он не знал, сколько Саша пробудет в Нью-Йорке. – Можно мне тебя пригласить завтра на ужин, Саша? В знак признательности за сегодняшний успех. Вспомнить прошлое.

– Не уверена, что это хорошая идея. Стоит нам пойти куда-то ужинать, и на нас сваливаются неприятности. Не забыл?

– Можешь мне довериться. Я буду вести себя хорошо, – рассмеялся Лайам. – Обещаю!

– Я не тебя, а себя боюсь. – Она была с ним предельно откровенна, как и раньше, как и всегда.

– А вот это уже интересно! «Успешный художник подвергся насилию со стороны своей галеристки и подает в суд за сексуальные домогательства». Смотри, Саша, станешь приставать – позову на помощь. Что, боишься? Давай рискнем?! – Лайам был неподражаем, Саша не могла отказаться.

– Я буду держать себя в руках, – пообещала она с улыбкой. Лайам сгорал от желания поцеловать ее на прощанье, но сдержался. Не хотел портить то, что между ними сохранилось, к тому же видел, что она напряжена. Как и он.

– Я заеду за тобой в галерею в шесть часов. Хочу зайти и полюбоваться на свои работы, пока их не увезли покупатели.

Саша рассмеялась, вышла из машины, помахала на прощанье рукой и направилась к подъезду. Такси медленно отъехало.

Саша вошла в свою квартиру, и воспоминания охватили ее. Она словно слышала снова смех Лайама, а вот он зовет ее из ванной, вот они завтракают на кухне. Теперь этот дом населяли призраки. Артур. Лайам. Даже дети разлетелись. Теперь она в категории одиноких женщин, и это, увы, печальная реальность. Саша сняла пальто и начала раздеваться. Она заснула, едва коснувшись головой подушки.

Глава 19

Ровно в шесть, как и обещал, Лайам приехал за ней в галерею. Перед уходом он еще раз бросил взгляд на свои картины. Грустно было сознавать, что больше он их не увидит. Это было похоже на то, как отдать своих детей в чужие руки. Он дал этим полотнам жизнь, а теперь должен с ними распрощаться. По дороге в ресторан Лайам пребывал в задумчивости. Он заказал столик в «Сильвано». В июле они с Сашей тут бывали. Это был популярный итальянский ресторан в центре города, в нем всегда царила непринужденная атмосфера. Официанты, например, могли спеть итальянскую песню, а еда была выше всяких похвал.

Они, как и прежде, говорили обо всем на свете. Лайам рассказал, что у старшего сына в колледже дела идут хорошо, младший сын избавился от тика, а малышка – просто прелесть. Потом он заговорил о Бет. Признался, что ему странно представить Бет женой другого. К Рождеству все бракоразводные бумаги будут оформлены.

– Я надеялся, мы хоть друзьями останемся. Получается, что даже это нам не под силу. Мы с тобой хотя бы нашли способ сохранить дружбу, правда, Саша? А это уже немало.

Но оба понимали, что между ними существует нечто большее, чем просто дружба. Их взаимное влечение не ослабло. Во всяком случае, про себя Саша знала это определенно. И это ее испугало. Неужели она никогда не освободится от этого плена?!

Они вспоминали поездку в Италию. У обоих сохранились о ней самые чудесные воспоминания. Тут Лайам бросил взгляд на Сашину руку и увидел, что у нее на запястье подаренный им браслет. Саша все время носила его. Так она будто бы и не расставалась с Лайамом. И сейчас, когда Лайам это заметил, она смутилась.

– Видишь, я старею. Становлюсь сентиментальной.

– Я тоже, – признался он, но объяснять ничего не стал.

– Как собираешься встречать Рождество?