Школа строгого режима, или Любовь цвета юности Штурм Наталья

Глава 10. Тайны Волги

Пароход «Максим Горький» плыл медленно и чинно, давая возможность зевакам с берега полюбоваться на него, а пассажирам рассмотреть невиданные красоты родной средней полосы. Ожившие картины Левитана, Коровина, Маковского нескончаемой вереницей тянулись за стеклом маленького мутного иллюминатора. Вот рваный обрыв с единственной березкой, уцепившейся обнаженными корнями за землю, вот спокойный рыбак несет домой свой улов, а на берегу мужики лежат и о чем-то судачат; повсюду деревянные лодки – или на плаву, или худые, перевернуты и заброшены. Детвора нам что-то кричит с берега, руками машут – простая волжская жизнь с запахом древности.

Нас никто не видит, мы плывем в каюте третьего класса вчетвером. Настюха, Татьяна, я и Викуся. Каюта номер сто тринадцать. Наш счастливый номер. Настюха сразу же сочинила корабельную речевку:

Проплыли Углич и Ярославль. Старались не бузить. Хотя такое количество бешеной энергии на одном клочке помещения можно было приравнять к мине замедленного действия. Уже к Костроме творческая фантазия стала потихоньку искать выхода. На берегу мы прикупили у местных бабулек лапти и разноцветные ленточки. Вечером на убогой корабельной дискотеке мы серьезно закосили под московских хиппи. Туристы с удивлением поглядывали в нашу сторону, пытаясь понять, кто мы и откуда. А мы повязали ленточки вокруг головы, нацепили лапти и в таком виде стали распевать вольнодумные частушки:

Наша надсмотрщица Сова, конечно, этого не слышала. То ли замешкалась, то ли ушла спать пораньше. И мы отрывались по полной! Настюха приготовила нам сюрприз – в последние две недели она отрыла на своей радиоле «Голос Америки» и через заглушки и помехи сумела записать для нас несколько антисоветских шедевров. Стихи я особо не любила учить, но этот запомнила сразу:

Заканчивался вечер тем, что на верхней палубе мы курили ценнейшую «Яву», причем «явскую», за которую Викуся переплачивала спекулянтам в нашем знаковом туалете. Весь кайф был в том, чтобы купить «Яву» именно «явскую», а не «дукатскую». Это был бренд! Нас распирало от шика и вдохновения. Мы были взрослыми, курили лучшие сигареты, плывя на супертеплоходе в первое самостоятельное путешествие.

Курить толком никто из нас не умел, так, надували щеки, не затягиваясь, и многозначительно выпускали дым.

– Затягиваться нужно. Говорят, если не затягиваешься, рак губы может быть, – со знанием дела объявила Вика.

– Ты тоже не затягиваешься, – заметила я, но курить расхотелось.

Очередной малюсенький городишко медленно проплывал мимо нас. Душу распирало от романтики. Захотелось с кем-нибудь целоваться.

– Симпотный матрос Вася, скажи? – подняла актуальную тему Викуся.

Она цинично прищурила один глаз, еще раз пыхнула сигаретой и щелчком отправила окурок в воду.

– Хочешь сама заняться? Или опять сводницей будешь? – подколола ее Настя.

– Ой, девчонки, да перестаньте вы! Я не виновата, что Танька влюбилась в этого придурка. Ей все говорят, но ведь она не слушает! – начала оправдываться Вика.

– Конечно, не слушает, когда у них так далеко все зашло, – сказала я. – Ей ничто не в радость, и поездка ей эта не нужна. Даже ни разу на берег не сошла. Или плачет, или стихи ему пишет. Совсем девка расклеилась.

– Надо ей настроение как-то поднять, – зажглась Настюха. – Давайте ее завтра в Горьком искупаем.

– Не трогайте вы ее. Этот шизанутый и так ей все нервы истрепал… Еще возьмет да утопится. Пусть уж лучше в каюте сидит, – рассудила я.

– А что там у них происходит? – спросила Настя. – Я вообще ничего не знаю. Объясните популярно!

Вика села на деревянную скамейку, рядом пристроились Настя и я. Назревало самое интересное занятие – обсуждение личной жизни несчастной подруги. Если бы обсуждали счастливую подругу – другое дело. Обсуждение, скорее всего, было бы коротким и скучным. Другое дело, когда речь идет о личной драме с привкусом сексуальных извращений. Мухаммед с его методикой создания гармонично развитой женщины казался нам воплощением порока. Мерзавцем и дьявольским искусителем.

На верхней палубе, кроме нас, никого больше не было. Теплоход медленно двигался по Волге, оставляя за собой глубокую водную борозду. Тишина и покой. Даже запах солярки не нарушал гармонии с природой.

– Может, на корму лучше перейдем? Чувствуете, какая здесь вибрация? – попрыгала на деревянной скамейке Викуся.

– А мне нравится, – прислушалась к себе Настя. – Так, что у Таньки происходит, объясните мне?

– Мухаммед готовит Таньку стать образцовой восточной женой. Чтобы во всем слушалась, не задавала вопросов, не перечила, не ревновала, была верной, умной и безотказной.

– А он уже сделал ей предложение? – удивилась Настя.

– Нет, но Танька говорит, что собирается, как только ей исполнится восемнадцать, – пояснила я.

– А если обманет? – продолжала сомневаться Настя.

– А если обманет, Танька тоже ничего не теряет: девственности он ее не лишил, забеременеть она не может, женихов от нее не отваживает. Морочит ей голову, одним словом. Я так считаю.

– Может, пойти нажаловаться на него в универ? Сказать, что совершает развратные действия с несовершеннолетней девочкой? Его отчислят и на родину отправят, – предположила Настя.

В этот момент откуда-то сбоку от ходовой рубки раздался слабый вскрик: «Дура!» – и чье-то нервное пыхтение.

Мы выскочили из своего укрытия и увидели Таню, которая пыталась перекинуть ногу через перила судна.

Вика схватила Таньку за платье и отцепила от перил. Танька отпихивалась, кричала: «Отпустите! Я все равно спрыгну!» – но мы уже втроем навалились на нее и прижали к железной палубе. На шум прибежал матросик Вася, спросил, не нужна ли помощь, и за ненадобностью был отправлен откуда пришел.

Танька начала плакать и жаловаться:

– Вы меня бросили! Оставили одну в каюте. А у меня драма, у меня жизнь рушится!.. Он мне даже не позвонил перед отъездом. Зачем я вообще согласилась плыть на этом дурацком теплоходе?.. Сидела бы дома, ждала его звонка…

– Танечка, – обратилась я к подруге, как к тяжело больной, – да не думай ты о нем! Целая жизнь впереди, столько интересного нас ждет, а ты по какому-то хачику переживаешь…

– Не надо так говорить о нем, я прошу! Мне свет божий не мил, когда я думаю, что могу его больше не увидеть! Его глаза как влажные маслины, запах его рук, волосы дивной красоты, густые, мягкие, а фигура… А-а-а! – завыла Танька, уткнувшись в свои ладони.

– Она его любит, как вы не понимаете, девчонки! – сочувственно произнесла Викуся. – Ой, Танька, ты – счастливая… Я тоже хочу влюбиться.

– Любить надо достойных. А ваш Мухаммед просто псих и извращенец, – честно выдала свое мнение Настя. – Раз он тебе даже не звонит, значит, не особо в тебе заинтересован. Скорее всего, ты сама его домогаешься. Это мое мнение.

Танька с ненавистью посмотрела на Настю.

– Дура ты! Понятно?! Ты просто мне завидуешь, потому что у тебя вообще нет парня. А попадись тебе такой, как Мухаммед, тут же, поджав хвост, за ним побежала бы!

– У меня нет хвоста. И надеюсь, никогда не будет. Жалко, Оксанка на Украине, она у нас спец по атавизмам, и хвост приделает, и оволосение лица – запросто, – отшутилась Настя.

– И не смей лезть к нему! – продолжила Таня, ничего не слыша. – Я знаю, что ты сейчас говорила про универ… Чтобы его отчислили и отправили домой! Заведи своего кадра и создавай ему проблемы. А моего не смей трогать! Понятно?

– Да больно нужно… Тебе ж, дурехе, помочь хотела, – беззлобно ответила Настя и пошла прочь по палубе.

– Мы так перессоримся. Девчонки, не надо, прекращайте. Нам еще столько дней вместе быть, давайте не будем спорить, – попросила я компанию. – Танюх, а помнишь, что я тебе обещала сделать, если Мухаммед… ну, в общем, ты поняла. Помнишь, я сказала, что переплыву Волгу?

– А что – слабо? – весело поддержала Вика.

Танька вытерла слезы, высморкалась в мой носовой платок и примиренчески улыбнулась:

– Ну да. Это прикольно…

– Все! Завтра в Горьком, когда все выйдут на берег, мы оторвемся от наших, и я переплыву. Надеюсь, это поднимет твое настроение, – потрепала я ее по голове.

На другой день наша группа выстроилась на пристани в ожидании экскурсовода: намечалась пешеходная экскурсия по крутым местам города Горького. Экскурсовод все не появлялся, Сова нервничала, ее помощники бегали звонить в телефонные будки, суета и неразбериха.

Удачнее момента, чтобы смыться под шумок, и не представить. Вместе с туристами нашего теплохода человек сорок набралось. Пока Сова вычислит, кто исчез, мы уже будем далеко!

Наша дружная четверка испарилась так, что даже никто не заметил. Теперь основной задачей было успеть переплыть Волгу до возвращения экскурсии на судно.

Переведя дыхание от быстрого бега, я оценивающим взглядом измерила ширину Волги. Девчонки тоже отдышались, и Настя воскликнула:

– Ого-го! Ты не переплывешь это и за день! Тут километра два!

– Ну, за день я, может, это расстояние и одолею… Но нам нужно уложиться в два часа. Давайте поищем, в каком месте эта Волга поуже будет, – напряглась я.

– Ты обещала переплыть прямо в порту, – напомнила Таня. – Пока мы будем искать, экскурсия вернется и Сова нас заклюет.

– Что ж ей теперь – жизнью рисковать? – возмутилась Настя. – Найдем место поспокойнее и там попробуем.

Мы шли довольно долго, и по дороге Настюха сочинила японскую трехстрочную хокку: «Долго к тебе мы шли, очень устали мы, плыть начинай скорей!» Увлечение Насти японским стихосложением переросло в то, что любое событие нашей жизни мы отражали в этой стихотворной форме. Было очень смешно!

Чтобы в пути развлечься, мы подбрасывали Настюхе темы из своей жизни, а она тут же подбирала для нас личную хокку.

– Настюх! Я вот сейчас переплыву реку! Что скажешь? – кидала я ей затравку.

тут же выдала Настя.

– Это ты сама придумала? – удивлялась Вика, вытирая пот с верхней губы.

– Нет. Это японский поэт Исса, девятнадцатый век.

Танька еще дулась на Вику за ночной инцидент, но общий азарт взял верх, и Таня предложила свою тему:

– Когда я увижу своего милого?

Настя тут же ответила:

Мы ржали так, что в боках закололо. Сил идти больше не было, поэтому мы легли на зеленую травку и периодически прыскали со смеху.

Таня не смеялась. Ей не понравилось, что она цикада. Хотя это было очень смешно.

– Может, здесь поплывешь? Здесь вроде река поуже, – примерилась Таня к моему подвигу.

– Годится! Давайте здесь! Идти больше нет мочи, – согласилась я и начала раздеваться.

Вода была темная и мутная. Одним словом – речная. Мне приходилось далеко заплывать только в Черном море. Но море – это другое дело, в нем вода соленая и плыть легче. Правда, как-то раз я на спор с соседкой по дому переплыла Москву-реку в Серебряном бору. И хотя расстояние там было сравнительно небольшое, все равно заплыв серьезно высосал из меня силы. Обратно я доплыла на одном мужестве.

Но спор есть спор. «Назвался груздем – полезай в кузов» – гласила народная пословица, и мне пришлось лезть в Волгу. Дно было илистое, вязкое, ноги словно в кисель погружались. Фу, очень неприятно. Какие-то растения опутали колени, испуганные бычки бросились наутек. Я шла, пока не погрузилась по пояс в воду, напоминающую по цвету квас. Но три пары внимательных глаз с берега вынуждали меня идти дальше. Я нырнула, чтобы выяснить структуру дна. Мало ли какие там сюрпризы? Ил был плотного черного цвета, но слава богу, битые бутылки в ноги не впились, и я со спокойной душой поплыла. Девчонки на берегу ликовали и поддерживали меня выкриками:

Пока были слышны голоса девчонок, плыть было весело и легко, но вскоре их голоса пропали. Плыть было тяжело, вода не держала. Кроме того, напрягало сильное течение. Когда я обернулась, чтобы помахать девчонкам рукой, оказалось, что меня здорово отнесло влево, и из-за прибрежных кустов никого не видно. Из-за мощного течения я не могла перестать грести даже на секунду.

Стараясь сохранять спокойствие, я начала бороться с течением, пытаясь восстановить прежний курс, но тщетно. Течение относило меня все дальше и дальше. Я начала психовать. Помощи ждать было неоткуда. Кругом не было ни души. Правильно, ведь мы специально выбирали такое место, чтобы нам никто не мог помешать…

Некстати вспомнились слова мамы, которая рассказывала о водоворотах на реках и как сложно из них выбраться. Не будь я и так мокрая в тот момент – наверное, прошиб бы холодный пот от страха.

Меня все дальше относило в сторону от того места, где остались подружки. Факт, что вернуться туда невозможно. Главное – добраться до берега. Я уже не тратила силы на борьбу с течением – это было бесполезно. Просто молилась: «Мамочка, спаси!» – и плыла вместе с рекой.

Внезапно мои ноги «вошли» в гущу подводной травы, и я вскрикнула от страха. Ее было так много. Казалось, она не кончится никогда. Видимо, в том месте было мелко, потому что верхушки стеблей бурой растительности виднелись на воде. Но попробовать встать на ноги в этом жутком подводном «саду» мне не хотелось.

Как долго я плыла – не знаю. Радовало одно: течение несло меня к порту, а не наоборот. Значит, обратный путь до причала займет меньше времени.

Проплыв серьезный отрезок пути, я почувствовала, что течение начало ослабевать. Я напрягла все силы и развернулась к берегу. Наконец-то мой второй юношеский разряд пригодился! Река отступила, и я начала «причаливать».

Ноги погрузились в густые заросли речной травы, я пересилила отвращение и нащупала дно. Слава богу. До берега оставалось метра три, но расслабляться было рано – речное дно неровное, можно неожиданно провалиться в глубокую яму. У самой кромки воды росла изогнутая ива, ветви которой практически лежали на воде. Можно ухватиться за ветви и как по канату взойти на берег…

Я взялась за ветку, потянула ее, шагнула и почувствовала, как уперлась во что-то большое и страшное.

К веткам дерева был привязан большой тяжелый полиэтиленовый пакет.

В пакете был труп.

Это была утопленница.

Дикое чувство страха парализовало горло. Я только просипела: «Боже мой!»

Я разглядела длинные светлые волосы и раздувшееся мраморное тело, привязанное к дереву за ноги. Прошел катер, и мертвое тело забилось на частых волнах…

…Вот тебе и «простая волжская жизнь»…

Ужас выбросил меня на берег, и я без оглядки рванула к пристани. Мне казалось, что труп сейчас оживет и бросится за мной.

Задохнувшись от быстрого бега, я села у края дороги и разревелась. Мне никогда не доводилось видеть мертвых людей. В советское время трагедии засекречивались, и телевидение смерть не смаковало.

Потрясла не только гибель молодой девушки. Потрясло простое безыскусное оформление. Ну, утонула, что ж поделать, всякое бывает, наверное, была красавица, парни с ума сходили… а теперь – виси головой вниз.

К тому времени, как я взбежала по трапу на теплоход, мне было абсолютно безразлично, что скажет Сова и какое наказание придумает. Я оставила на крутом бережку всю безмятежность и легкомыслие, свойственные молодому возрасту. Оказывается, проказы бывают не только «милыми и невинными», и возможно, та девушка тоже играла в опасные игры.

Теплоход отплывал. Я еле успела добежать до каюты, когда в рубке раздалась команда: «Отдать швартовы!».

Я забралась на верхнюю полку и отвернулась к стене. Девчонки наперебой расспрашивали, куда я делась, пугали гневной Совой, которая уже готова была идти искать меня с водолазами.

Внезапно я почувствовала, что хочу еще раз взглянуть на то место, где билась в волнах утонувшая девушка. Мне нужно было с ней попрощаться и сказать спасибо за этот «знак», посланный небом.

Я спрыгнула с полки и столкнулась в дверях с Совой.

– До Астрахани вся каюта наказана. Никто из вас не выйдет больше на берег. Понятно? – с тихой ненавистью уставилась она на меня.

– Агриппина Федоровна, извините меня, пожалуйста, я больше не буду. Девчонки не виноваты, это я их подбила, – искренне покаялась я.

– Своими головами нужно думать, а не твоей дурной башкой.

Оскорбляет. А зря. Я и так чувствовала себя виноватой, и когда человек кается, не нужно еще больше его унижать. Пережить бы ей то, что пришлось пережить мне за эти три часа… Раскудахталась тут…

– Можно мне пройти на верхнюю палубу? – сдержанно попросила я. – С городом попрощаться.

– Сиди в каюте! Творческая личность… Навязалась на мою голову. Город без тебя обойдется, надо было тебя в нем оставить, чтобы поняла.

– Что случится, если я постою на верхней палубе? – тихо настаивала я. – В воду я прыгать не собираюсь, ветром меня не сдует, чего вы боитесь?

– В каюте сидеть будете! Без разговоров! Разрешу выйти на берег только в Казани и только… Тане. Она самая послушная девочка из вас. А если ослушаетесь – пошлю телеграммы вашим родителям, пусть приезжают и забирают свои «творческие личности»… Тьфу!

Сова злобно вышла, оставив после себя, как скунс, облако отрицательной энергетики.

– Она «пробила» наше биополе. Я чувствую на себе «энергетические дырки», – похлопала себя по телу Настя.

Викуся засмеялась и поддержала мысль:

– Срочно нужна защита! Она оставила у нас в каюте злобные феромоны.

– Что-что? – заинтересовалась я новыми словами. – Злобные хто-хто?

– Феромоны выделяются человеком с целью привлечения противоположного пола, а Сова выделяет феромоны тревоги и паники. Так от нас даже матрос Вася сбежит.

– Надо срочно открыть иллюминатор! И проветрить, – предложила я.

Вика высунула голову в иллюминатор и тут же засунула обратно:

– Девки! На соседнем иллюминаторе вобла висит сушеная!

– Тащи ее! – возбудилась Настюха. – Дотянешься? Мы тебя за ноги подержим!

От этих слов я поморщилась – сразу перед глазами предстала та несчастная девушка в пакете.

– Нет, – категорично замотала я головой, – лучше подденем чем-нибудь, а рисковать жизнью нельзя!

Тут подала голос Татьяна:

– Воровать нехорошо.

– А ты действительно поверила, что «самая послушная девочка»? Ха-ха! Увидела бы Сова, что ты со своим Мухаммедом вытворяешь! Ее бы инфаркт хватил! – выступила Настя.

– А твое какое дело? – огрызнулась Танька. – У меня любовь, а ты просто мне завидуешь!

– Девки, ну что вы опять сцепились? – расстроилась я. – Давайте лучше подумаем, как рыбу достать. Хоть какое-то развлечение, а то протухнем здесь под арестом.

Наконец Вика втащила воблу, и начался пир. Рыбка была свежая, грамотно провяленная, с икорочкой, жирненькая… У всех поднялось настроение.

– А я слышала, что внутренности рыбы защищают от злых духов, – изрекла вдруг Настя. – Давайте нанижем на шнурок воблин мочевой пузырь и повесим амулет на дверь. Сова больше не будет к нам входить.

– Это у тебя мочевой пузырь, у рыбы просто пузырь, – уточнила Танька.

– Нужно нанизать все четыре пузыря и еще головы впридачу. Чтоб наверняка! – хлопнула я в ладоши.

Так мы и сделали. Сняли красный шнурок с кроссовки «Адидас», проткнули обглоданные останки воблы и прицепили снаружи на двери за номер «113».

– Теперь она сюда не сунется, – заключила Настя.

– Ага… Или наоборот – на запах прибежит… – ухмыльнулась Таня.

В дверь постучали. Как выяснилось, это оказались ребята из соседней каюты – владельцы съеденной воблы. Четыре веселых паренька собирались попить пивка и закусить таранькой, но мы оказались проворнее. Парни не стали скандалить, просто принесли к нам в каюту пиво (нам же запретили покидать каюту) и начали пировать. Ребятки были простые, незатейливые и все время травили анекдоты, запивая их пивком. Один паренек так насосался, что уснул прямо на Викулиной полке.

– Не будите его. Накройте одеялом: Сова нагрянет с шухером и увидит, что я сплю, – прошептала мне на ухо Вика. – А я как раз смоюсь к матросу Васе. У него зеленые глазки и широкие плечи.

– Только аккуратнее, чтобы вас не зажопили. А мы парней отправим и спать ляжем. Я за сегодняшний день как будто полжизни прожила… – Мне снова вспомнились речные переживания.

– Кстати, мы за тебя очень волновались, решили, что будем стоять на том же самом месте, пока ты не приплывешь или по берегу до нас не дойдешь. Настя вообще отказалась уходить, сказала: «Место встречи изменить нельзя».

– А как же вы все-таки на теплоход вернулись?

– Танюха уговорила. Сказала, что ничего с тобой не случится. Наверняка ты уже ждешь нас на корабле.

– Я чуть не погибла.

Вика округлила глаза и прижала руки к щекам.

– Давай не будем об этом вспоминать. Мне неприятно, – вздохнула я.

Вика кивнула, приложила палец к губам и рукой сделала жест «заметано».

Сова, как и ожидалось, заявилась перед сном с проверкой.

Мы покорно лежали под своими одеялами и изображали послушание. Но Сова, видимо, унюхала запах пива с воблой и нагло включила верхний свет. На месте Вики спал абсолютно посторонний парень и самозабвенно храпел.

– Это чей? – спросила она строго, глядя, конечно, в мою сторону.

– Не мой. У меня бы ума не хватило, – злопамятно ответила я.

– Тогда чей? – снова спросила она меня.

– Откуда я знаю, мы спим, – ответила я и отвернулась к стенке.

Сова разбудила парня, тот спросонья назвал ее «бабушкой» и быстро смылся.

А Сова выключила свет и принялась ждать Вику.

Для чего она устроила засаду в нашей каюте – непонятно. Ждала, что Вика мужика приведет? Или сразу несколько, чтобы на всех хватило? Не знаю. Но ждала она тихо, терпеливо и очень профессионально. Математически высчитала, где ее не видно: села в углу возле иллюминатора и затаилась.

Вика заявилась в три часа ночи. Села на свою койку и начала шумно стягивать кроссовки.

– Не спите, сучки? Знаю, что не спите, новостей ждете, – приговаривала она вполголоса, снимая носки. – Матросик охренительный, мы с ним сосались, он меня чуть не трахнул. Сова не заходила? Испугалась мочевого пузыря, нечистая сила…

На верхней полке беззвучно сотрясалась от смеха Настя.

– Вик, свет включи, – не выдержала я.

– Засосов нет! А то пришлось бы сочинять, как Танька, что мне сиську иллюминатором прихлопнуло.

Боясь очередной порции Викиных откровений, я спрыгнула с верхней полки и включила свет.

Вика увидела, что сидит на одной полке с Совой.

– Ой, здравствуйте, – вежливо растерялась Вика. Она была воспитанная девочка.

– Да и тебе не болеть, – мрачно ответила Сова, поднявшись с полки. Она еще раз свирепым взором оглядела всех по очереди. Но на мне задержала взгляд дольше всех (а может, мне показалось).

– Завтра вашу каюту расформируют. Побудете в компании нормальных учеников. А тебя, Шумская, переведу в каюту к комсоргу Ане Суровой, думаю, вам найдется о чем поговорить…

– Спасибо, Агриппина Федоровна, за доверие! После того, как я искупала ее в каше, логично будет отмыть ее в Волге.

Сова ничего не ответила и злобно захлопнула за собой дверь.

В Казани никого из нас не выпустили с корабля. Вот что значит послушные дети – нас же не милиция держала, захотели бы – вышли. Но мы не ослушались, потому что были воспитаны в духе высокой коммунистической морали.

Я грустно смотрела на портовую вывеску «Казань» и неожиданно вспомнила, что у Динары в этом городе живет тетка.

– Девчонки, никто из вас не звонил Динаре? Мы ведь можем ей посылку от тети привезти. А?

– Она мне не звонила, – отозвалась Вика. – А сама я забыла как-то…

– Танюш, тебе Динарка не звонила? – спросила я подругу.

– Вроде нет, – уклончиво ответила Таня и тут же предложила нам скинуться, чтобы ненадолго сбегать в город и прикупить национальных лакомств.

Мы отдали все свои сбережения (все равно тратить не на что). Обидно же быть в Казани и не попробовать чак-чак, беляши, лепешки кыстыбай, талыш. Во славу Танькиному подвигу Настя тут же сочинила стих:

До Астрахани ехали без приключений, просто вычеркнутые дни из жизни. Даже комсорга Аню не получилось выкупать в реке – Сова благоразумно перевела в каюту Суровой нашу Вику.

В Астрахани нас выпустили на берег прогуляться возле корабля под присмотром второй воспитательницы. Пока та «пробивала» местных бабок на предмет покупки черной икры, Настюха сбежала искупаться.

Получаса не прошло, как мы увидели несущуюся к нам Настю. Ее глаза горели ужасом.

– Девчонки! Там онанист!

Оказалось, кусты, в которых Настя хотела переодеться, уже занял местный эротоман. Он жадно рассматривал купальщиц, наяривая двумя руками. Настя застала его на месте преступления, мужчина испугался, бросился бежать, сбил ее с ног и обозвал «мымрой».

– Почему из всех волжских городов именно в этом и именно мне попался онанист? Девчонки, ну почему всегда мне достаются какие-то извращенцы? – посмеивалась над собой Настя.