Школьный Надзор Лукьяненко Сергей

Глава 2

Когда-то интернат был роскошным поместьем.

До революции в усадьбе, по преданию, гостил сам царь. Во времена нэпа здесь действовала коммуна, где перевоспитывались беспризорники. Потом усадьбу перестроили, возвели два новых крыла и еще несколько зданий в модном тогда духе конструктивизма и устроили детский оздоровительный пансионат. Благо от поместья сохранился обширный парк.

Об истории сейчас говорили только некоторые элементы фасада и статуи волков по обе стороны крыльца. Это было символично.

В девяностые пансионат обветшал и захирел. Парк выродился в дремучий лес. Какие-то ушлые дельцы решили было выкупить землю и построить коттеджный поселок. Но вмешались Дозоры.

Было это на самом рубеже тысячелетий. Времена смутные даже для Иных. В Москве едва не рванула воронка инферно размерами побольше той, что висела над Хиросимой в сорок пятом. Следом какая-то непонятная история произошла в Санкт-Петербурге. Говорят, разбирались Темные друг с другом. Наконец, совсем недавно, год назад, был инцидент с Иными на Байконуре. Что именно там случилось, толком никто не знал. Информацию Дозоры не распространяли, тем более что это как-то затрагивало Инквизицию. А ее всегда и все затрагивало…

Однако не только странными знамениями был отмечен рубеж. Иных стало… просто больше. Что это за феномен, научные отделы Дозоров выяснить пока не сумели. Может, в целом демографическая ситуация такая или возмущения в Сумраке. Когда шесть миллиардов человек отдают туда Силу – все, что угодно, может шарахнуть. Или проявились на уровне Иных пресловутые мутации, экологическая обстановка, генно-модифицированные продукты и прочие страшилки, какими пугают обывателей. В конце концов, вопрос, как среди обычных людей вдруг появляются маги, тоже не изучен до сих пор.

Иных прибывало. Ненамного, конечно. Но уже не один на десять тысяч людей, как раньше, а примерно один на девять тысяч восемьсот. И Великая Волшебница снова родилась, и не где-нибудь, а в Москве.

Еще совсем недавно искусство быть Иным постигалось только при Дозорах. В Ночном учебные кабинеты никогда не заполнялись и наполовину. В московском Дневном, напротив, приходилось делить школяров на классы и учить в несколько смен. А обучение было поставлено на зависть всем человеческим университетам. Потому что малограмотный специалист или откровенный двоечник – люди неприятные, но терпимые. Где опасны чрезмерно, их научились худо-бедно фильтровать. Разумеется, кроме сфер политики и власти. А вот малограмотный Иной – практически наверняка чья-то смерть.

Но всегда среди учеников находились те, кто не вписывался. Как ни странно, их-то оказывалось примерно поровну, Светлых и Темных, несмотря на константу «один к шестнадцати». Оборотни, норовившие буквально вцепиться зубами в обидчика. Юные ведьмы, чересчур рьяно использующие магию для самоутверждения. Принципиальные Светлые, которые хотели бы исправить слишком многих. Про стычки недорослей в духе «А он первый начал!» и говорить нечего.

Тогда кому-то в голову пришла светлая идея. Да-да, именно Светлая. Этот самый кто-то еще до инициации, в тридцатые, воспитывался в колонии для беспризорников на месте старой барской усадьбы. Идея, как нетрудно догадаться, была в создании интерната-коммуны для Иных подростков обеих сторон. Пусть учатся жить бок о бок.

Идея нашла одобрение Инквизиции. Контролировать отпетых нарушителей, собранных вместе, все-таки легче, чем разбросанных по городам и весям, где порой и дозорный-то один на много квадратных километров.

А может, тот неизвестный Дрееру Иной просто хотел таким парадоксальным образом отбить свою личную «республику ШКИД» у наглых коммерсантов. В любом случае у него получилось. Но что из всего этого вышло…

Учеников набралось действительно поровну. В составе педагогов тоже держался паритет. Но пришлось учитывать, у кого что лучше получается. Так, Светлые в основной массе стали воспитателями, а Темные – преподавателями Иного цикла. Кандидатура директора Сорокина была выдвинута Инквизицией и поддержана обоими Дозорами. Для соблюдения баланса, однако, замов у Петровича было двое, и оба разных «цветов».

На открытие приезжали даже из Москвы, тамошние Светлый и Темный боссы, Гесер и Завулон. А еще кто-то из высших чинов Инквизиции заглянул прямо из Праги. Это все было, правда, еще до Дмитрия.

Как вообще маг низшей категории попал в учителя других волшебников? Тут случился… хм, казус. Иных, которые не ходят в обычную человеческую школу, нужно учить, кроме магии, еще физике, химии, алгебре и прочему. А вот таких учителей в Дозорах не водилось. Многие опытные волшебники овладели Силой на пару веков раньше грамоты. Картина мира складывалась в их голове еще в те времена, когда Земля считалась плоской, а небо хрустальным. Кое-кто не доверял технике, а науку считал пустой игрой ума. Темные не любили человеческие школы, потому что были кормушки во всех смыслах посытнее, хотя бы детские курорты вроде «Артека». Светлые тоже предпочитали врачевать детей, а не учить. Жить с постоянным искусом применить реморализацию вместо долгих педагогических усилий – это оказывалось для них непосильным.

Днем с огнем принялись разыскивать Иных хоть с каким-то педагогическим образованием. И когда едва инициированный Светлый Дреер написал в анкете про свой диплом, его сразу же пригласили для разговора…

Сейчас, когда уроки давным-давно закончились и ужин тоже прошел, словесник отыскал ребят сразу. Это Лихареву потребовалось бы время, а Дмитрий знал, куда идти.

Он поднялся на третий этаж главного корпуса. Если пройти в небольшой тупичок за кабинетом физики, то можно увидеть винтовую лестницу. Та ведет в башню на крыше. В башне – обсерватория. Самая настоящая, пусть и небольшая. С мощным, похожим на инопланетную лазерную пушку телескопом и прозрачным куполом.

Семерка любила собираться здесь, поближе к звездам.

Все-таки напрасно Одноглазое Лихо называл их «волчатами». Меньше половины из них превращались в волков. А двое и вовсе были вампирами.

Сами же они называли себя «мертвые поэты».

Это случилось как раз с легкой руки Дреера, когда он показал им на внеклассном занятии «Общество мертвых поэтов». Диск учитель привез с собой, хотя тут абсолютно не было проблемой достать любой материал. Окончив университет, Дмитрий никогда не работал в школе… в смысле, человеческой. Но учить подспудно всегда тянуло. Когда смог позволить себе DVD, то и не заметил, как начал коллекционировать фильмы на школьную тему, от «Большой перемены» и той же «Республики ШКИД» до разных американских страшилок вроде «Кэрри» или «Класс 1999».

«Общество мертвых поэтов» оказалось самым любимым.

В школе Темные и Светлые друг с другом не враждовали. Может быть, потому, что люди жили не особенно близко, а значит, и ссориться не из-за кого. Однако были те, кого не очень признавали и в своем кругу. Вампиры и оборотни оставались низшей кастой, получая одни донорскую кровь в медпункте, другие – спецдиету в столовой. И если взрослые Темные умели сдерживать свое пренебрежение, то дети – еще нет. Пусть «мертвые поэты» легко опережали будущих магов почти по всем предметам, пусть оборотням не было равных на физкультуре, Светлые не уважали их за то, что Темные, а свои – за то, что низшие.

«Мертвые поэты» выделялись интеллектом и любовью к поэзии. Почти все действительно писали стихи, впрочем, у многих Иных в пубертатном возрасте идет такая сублимация. Правда, и стихи у этих были, честно говоря, мертвые. Заунывные, лакированные, безжизненные, но изысканно-красивые. Так считал Дреер, хотя вслух не говорил. Кое-что даже публиковалось в школьной стенгазете. Но афишировать свое творчество «мертвые поэты» не хотели. Все-таки они были изгоями.

Нельзя сказать, что к семерке низших Темных Дмитрий поначалу относился как-то иначе, чем ко всем остальным. Но литература их сблизила.

…Обсерватория, конечно, была заперта, и не только на материальный замок. Вообще, считал Дмитрий, в школе слишком много охранных заклятий, которые не пускают туда, сюда и никуда. Наверное, у него самого это задевало самолюбие – чтобы пройти сквозь большинство волшебных кордонов, способностей седьмого уровня никак не хватало.

Однако на Дреера как на сотрудника навешивались еще и магические пропуска. А ученикам приходилось искать лазейки. Иногда Дмитрий даже подозревал, что лазейки оставляли нарочно, чтобы дать еще один стимул научиться думать. Никто не развивается лучше, чем на реальных задачах. Даже волшебники.

Проход был заблокирован в Сумраке, но как раз семерка и показала словеснику «дыру в заборе». Оказавшись на винтовой лестнице, тот начал, как ему думалось, неслышно подниматься… пока не задел какую-то невидимую магическую «растяжку». На всю обсерваторию тут же приветственно взревело: «Come on, everybody!» – почему-то выпеваясь на мотив «Рио-риты».

Эту сигнализацию поставили явно те, кого он искал. Таиться больше не имело смысла.

– Приветствую стихотворцев! – громко сказал Дреер, перекрикивая странную песню.

– Здрасьте, Дмитрий Леонидыч! – раздался под куполом нестройный хор.

После истории со Стригалем они сами время от времени звали Дмитрия на посиделки. А словесник рассказывал им кое-что не из программы. Например, кто был загадочным Иным, что нанял в помощники актера Уилла Шакспера и от его имени сочинял пьесы. Ведь среди Иной аристократии в те времена драматургия была столь же не в чести, сколь и у аристократии человеческой. Еще Дреер повествовал, как погружался в Сумрак Роберт Льюис Стивенсон, как боролся с вампирами Амброз Бирс и почему отказались от инициации Булгаков или Стивен Кинг.

Сейчас он выбрался в обсерваторию, как матрос в радиорубку – почему-то именно это сравнение пришло в голову. Семерка была в полном составе, расселись прямо на полу вокруг телескопа. И то правда, Иным простудиться не грозило.

Жгли несколько свечей разного калибра. Купол накрыли нехитрым заклинанием, которое метко назвали «тонировкой» – снаружи огня не увидать. Конечно, для Лихарева или директора Сорокина пройти взглядом сквозь такое было бы раз плюнуть. Но «тонировка» отводила глаза тем, кто специально не присматривался, а большего и не требовалось.

Дмитрий поглядел сквозь прозрачный купол башни на осеннее небо: бескрайняя плитка черного шоколада, щедро посыпанная звездами. Продекламировал:

Потом спросил:

– Не помешал ночному бдению?

Впрочем, и так было понятно, что помешал. Не дожидаясь ответа, Дмитрий начал выбирать, куда приземлиться.

– Что вы, Дмитрий Леонидович! – интеллигентно и подчеркнуто правильно сказал предводитель всей компании, вампир Артем Комаров из 9 «А». Собственно, классов в параллели было всего два, «А» и «Б». – Вы как раз вовремя!

– Да? – Дреер не стал садиться на пол и придвинул стул. Руками, а не Силой, все-таки порядок есть порядок.

– У нас тут спор!

– По поводу?.. – Дреер вдруг осекся.

Только сейчас он заметил, что на полу обсерватории расположились не семь подростков, а больше.

Восемь голов. Длинные волосы Комарова. Рыжеватый «ежик» – Толик Клюшкин. Буйная черная шевелюра – вервольф Карен Саркисян. Лохматый, нечесаный, с глазами слегка навыкате – просто-таки классический волкулак Гоша Буреев. Единственный белобрысый во всей этой шайке и одновременно самый юный – Стас Алексеенко. И, конечно, наособицу близнецы Даниловы, брат и сестра.

Немудрено, что среди них Дмитрий не сразу углядел скромную рыженькую девочку с короткой мальчишеской стрижкой. Хотя и странно – ведь сидела она, скрестив по-турецки ноги, рядом с Артемом.

Дмитрий не очень хорошо знал девочку, хотя уроки в ее классе уже вел… Кажется, появилась в школе не так давно, с первого сентября. И звали ее вроде бы Анной. Фамилию Дреер вспомнить не смог.

Зато вспомнил, даже не глядя на ауру, что она – Светлая. Первая Светлая в компании «мертвых поэтов».

– Толик говорит, что цвет Иного зависит от настроения, под которым он первый раз зашел в Сумрак… – сказал Комаров.

– Есть такая гипотеза, – ответил Дреер, не сводя взгляд с Анны.

– Ни фига себе гипотеза! – встрял Гоша. – На Инобиологии только так и говорят.

– Ну-у… – протянул Дреер. – А кто не согласен?

– Я! – сказал с места вечно настороженный Карен Саркисян.

Когда он волновался, у него отчетливо звучал в голосе армянский акцент. Обычно же Дмитрий склонен был ставить литературную речь Карена в пример.

– Получается, какой-нибудь маньяк может всю жизнь людей убивать, пока его не инициировали. А войдет в Сумрак первый раз в хорошем настроении, может, потому что только что кого-то там снова убил… И чего? Будет Светлым?

– Увы, – сказал Дреер.

– Это несправедливо! – эмоционально заявил Карен.

– Конечно, – согласился Дмитрий. – Но и случается крайне редко. Исчезающе. В основном бывает наоборот.

– Среди Темных очень мало убийц, – сказала с места Маша Данилова.

Повисла тишина. Все-таки, кроме Дреера и новой девочки, тут всем рано или поздно выпишут лицензию на охоту за людьми.

– То есть у нас многие должны… питаться, – поправилась Маша. Было видно, что ей самой неприятно говорить. – Но они не убийцы. Не совсем убийцы. Даже вампиры не убивают просто так.

– Мы обыкновенные хищники, – сказал Карен. – Должны есть мясо. Но не убиваем больше, чем можем съесть. А можем и вообще не убивать. Я никого не собираюсь.

– Я тоже, – сказал Артем.

Он был вампиром от рождения. Комаров-старший работал начальником отдела сбыта на крупном мясокомбинате. Мать Артема сама настояла на том, чтобы муж ее инициировал, когда уже была беременна. Дети вампиров редко выживают без инициации, и она не хотела, чтобы сына укусил родной отец. Теперь она трудилась на станции переливания крови, даже использовала Зов, чтобы привлекать туда больше доноров с редкими группами. Ночной Дозор разрешил ей это, оценив пользу и принимая во внимание, что за всю жизнь доктор ни разу не обратилась за лицензией.

Она даже к донорской человеческой крови ни разу сама не притронулась, пила исключительно свиную, мучаясь чувством вины по отношению к людям.

Артем вообще не должен был сюда попадать, Договора он не нарушал. Но все его горе было от ума. Комаров-младший сменил несколько школ, потому что все время доказывал учителям, что они не правы. В конце концов сами родители попросили перевести его сюда в надежде, что хотя бы среди Иных он успокоится.

Он и успокоился. Почти.

– Тут никто не хочет, – сказал рыхлый Алексеенко, самый маленький из «поэтов» и по возрасту, и вообще. Зато крупнее их всех в сумеречном облике. Такая вот странная акселерация.

– Из-за чего же спор, джентльмены? – вернулся к теме обсуждения Дмитрий. Посмотрел опять на Светлую девочку, потом на Машу Данилову, поспешно добавил: – …И леди?

– Я думаю, что Темным или Светлым человека делает все-таки не то, с какой ноги он утром встал и первый раз зашел в Сумрак, – заявил Карен.

– А что?

– Как он живет!

– А знаешь, пожалуй, так оно и есть. Разве жизнь не влияет на настроение? Хочешь сам развеселиться – попробуй развеселить другого. И какова тогда вероятность, что в Сумрак ты попадешь в депрессии? Очень и очень маленькая.

– Но мы-то уже не сможем ничего поменять, – сказал Иван Данилов, Машин брат. – Про наше настроение вообще никто не спрашивал. Даже Сумрак.

Даниловы были крайне нетипичными Иными. Потомственные оборотни-змеи, наг и нагайна. Единственные в городе и, пожалуй, во всей Средней полосе России. Какая-то веточка их рода произрастала из Индии. Несмотря на совершенно русские имена – Иван да Марья, – Даниловы и чертами лица немного походили на индусов. Иван – на знойных актеров Болливуда, а отличнице Маше не хватало разве что точки между бровей и сари. При том, что у нее было сказочно красивое лицо, словно у шамаханской царицы, и копна пышных черных волос, Маша все же немного стеснялась своей внешности. Может, боялась, что проявится вторая, «змеиная» натура. А может, из-за нескольких лишних килограммов. Наверное, поэтому Маша никогда не ходила ни в чем обтягивающем. Известное среди Темных заклинание «паранджи» в школе никого обмануть не могло.

Однажды молодой, необстрелянный и ретивый сотрудник Ночного Дозора при них с братом что-то сказал про «змеиный выводок». Ему, конечно, потом и на службе влетело по первое число. Но это было потом, а в тот самый момент Маша просто-напросто зашипела и, не оборачиваясь в змею, вцепилась ногтями ему в физиономию. Дозорному повезло, что девочка не была оборотнем-тигрицей, которые в Индии тоже не редкость, и ногти у нее оказались вполне человеческими, не выдвижными. Лицо, однако, Маша оперативнику все же попортила. Иван в той памятной драке тоже участвовал, сцепился с дозорными, что примчались своему на выручку. С сестрой он был неразлейвода. А поскольку скандал был не первым, обоих рекомендовали направить сюда, в интернат.

– Поменять что-нибудь всегда можно, – ответил Ивану Дреер. – Не прошлое, так будущее. Думаете, иначе была бы тут школа? Вы же вот не собираетесь охотиться на людей. Разве это ничего не меняет?

– Для людей – да, – усмехнулся Артем. – А для нас ничего.

– Ага, – подхватил лохматый Гоша. – Чуть что, так сразу оборотни!

– Вот что, господа Темные, – сказал Дреер, чувствуя, что момент настал. – Я ведь к вам по делу. Есть возможность сделать так, чтобы оборотни были не «чуть что».

– А как? – оживились «мертвые поэты».

Даже Светлая девочка, скромно сидевшая между ними и не проронившая ни слова, подняла голову.

– Кто слышал о сыворотке? – спросил Дмитрий, чувствуя себя кем-то вроде Одноглазого Лиха.

Сидящие на полу обсерватории замерли.

– Какой сы… воротке? – протянул Гоша.

Глава 3

Дмитрий любил выйти на улицу ночью. Хотя и знал, что тоска по звездам для него теперь – нечто вроде фантомной боли. Сожаления о давно утраченном.

А узнал об этом тоже в школе. Но в другой.

Пройдя инициацию и согласившись преподавать, Дмитрий отправился на учебу сам, и не куда-нибудь, а в московский Ночной Дозор. Он, кстати, там был вовсе не один такой из провинции. В Москву многие тянутся, Иные тут не исключение.

К удивлению Дмитрия, класс у них подобрался весьма… хм… странный. Взрослые мужики, некоторые уже седобородые, кто откуда. И почему-то все, кроме занятий магией, еще писали фантастику. Особенно много ее сочинял усатый Руслан из Казахстана.

Дмитрий фантастику любил не очень. А после инициации мир оказался куда поразительнее, чем все, что могли навоображать себе писатели. Произведения коллег по школе Дреер читал скорее из вежливости. Тем более что опубликоваться им было в общем-то проще людей. Стоило только наложить на редактора небольшие чары или провести самую простую реморализацию. Воздействие не выше пятого уровня, разрешенное в целях тренировки. К тому же увлечение фантастикой руководством Дозора и школы поощрялось как способствующее выплеску положительных эмоций у людей.

Зато история магии! После некоторых занятий Дмитрий ходил по коридорам как пьяный. Еще бы, узнать, что Великий Мерлин – вовсе не литературный персонаж. Или что поэт Томас Лермонт, предок нашего Михаила Юрьевича, и поныне здравствует на посту главы шотландского Ночного Дозора. Или что кумир детства Брюс Ли отнюдь не умер, а вынужден был срочно перейти из оперативного резерва в действующие сотрудники Ночного Дозора Гонконга, когда там сложилась критическая ситуация в семьдесят третьем. У него даже сумеречный облик – маленький дракон…

Занятия обычно вела бодрая старушка Полина Вячеславовна, но не все. Один раз лекцию читал заместитель самого Гесера по фамилии Городецкий. Дмитрию тот чем-то сразу понравился. Простой какой-то, даром что Высший. Но видно было: нечто как будто гложет его изнутри.

Городецкий сообщил, что руководство сначала было против его лекции, но затем все же разрешило. В целях эксперимента. Дмитрий, послушав его, узнал, что Иные отличаются от людей вовсе не умением пользоваться Силой, а если угодно, ее пониженным уровнем. Вернее, пониженной «магической температурой». Из-за этого они притягивают к себе магию, которая представляет собой не что иное, как преобразованные эмоции всего живого. Только у людей эмоций больше. Следовательно, – Городецкий, когда дошел до этого места, почему-то выглядел чернее тучи, – Иной не может отрываться от своей питательной среды. Иные никогда не полетят в космос. По крайней мере до тех пор, пока там не возникнут крупные человеческие поселения.

Дреер попробовал через Сумрак понять боль этого странного дозорного. Но куда ему с седьмым уровнем до Высшего мага! Все попытки Дмитрия отскочили от защиты Городецкого как теннисный мячик от стенки.

Вокруг тем временем маги-фантасты едва не рвали на груди рубахи. Мы, Светлые, и вдруг паразитируем, выходит, на человечестве! В лучшем случае пасем его, как сторожевые овчарки, но от этого не перестаем быть хищниками!

Городецкий еще поговорил с ними, грустно улыбаясь, попрощался и закончил лекцию.

Дреер тогда не стал вообще ни с кем делиться соображениями. Он не очень любил выносить наружу что-то сокровенное. На ум тогда пришло, что Иные не хищники. Они просто дети человечества. У Дмитрия же родители были самыми что ни на есть нормальными людьми, без всяких магических способностей. У этого Городецкого наверняка тоже. Впрочем, его собственная дочь, говорят, очень сильная Иная. Что же, повезло…

Каждый родитель мечтает, чтобы дети его пережили и похоронили. Даже не мечтает, это само собой разумеется. Иные переживали обычных людей на сотни, иногда на тысячи лет, если не гибли при стычках Темных и Светлых или на человеческих войнах и охотах на ведьм. Правда, пережить все человечество они не смогли бы, потому что, лишенные Силы, и сами превратились бы в людей. Но все равно относиться к людям следовало как к родителям. Только Темные, можно сказать, безнаказанно вытягивали из них пенсию, а Светлые пользовались наследством, помогая, чем могли. Впрочем, даже Темные не собирались рубить сук, на котором сидят, и проматывать все отцовское состояние.

Но зато Дмитрий хорошо усвоил из лекции, что звезды – не для Иных. Может, это и правильно. Маги, колдуны, оборотни, они из того мира, где небо держат атланты, Землю – слоны и черепаха, а первая и вторая космические скорости еще не открыты. Они были чужими на празднике жизни, когда взлетел первый спутник, поднялся на орбиту Гагарин, пристыковались «Союз» и «Аполлон». Для Иных Луна – солнце мертвых, а не плацдарм для луноходов.

Дмитрий шел не торопясь и смотрел на звезды, как будто прокладывал маршрут. Хотя дорога была ему отлично известна. Откровенного разговора с обсерваторской братией у него все-таки не получилось. Но осталось стойкое чувство, что поэты темнят в самом прямом смысле.

Компания отвечала на его вопросы крайне аккуратно и сдержанно. И это после спора о том, по настроению получают свой цвет или по природной склонности! «Мертвым поэтам» вообще была свойственна запальчивость. А тут ее не было и в помине. Они вроде бы говорили всё – и ничего. Дреер начал даже подозревать, а не используется ли сейчас популярный среди школьников Заговор Зубов. Хотя уровень каждого из семерки в отдельности был невысок, все вместе они могли сотворить что-то хитрое. К тому же с ними эта девочка… Однако лично Сорокин, маг первого уровня, повесил на Дмитрия заклинание-нейтрализатор под названием Крупица Истины, и девяносто девять целых и еще сколько-то там сотых приемов на Дреере просто не могли сработать.

– Вы поймите, – убеждал Дреер, – если кто-то здесь орудует, это же на всю школу тень. До Стаса вон уже докапывались. Еще два-три случая, и сюда нагрянет армия Инквизиторов. А полномочий у них будет больше, чем у Стригаля. Извини, Стасик…

Он увидел, как скривился Алексеенко.

– Дмитрий Леонидович, – сказал Комаров. – Вы тоже поймите. Да если бы мы сами знали, кто тут кому и чего! Вы думаете, нам кто-то скажет? Мы кто? Мертвые поэты. Низшие.

– Ага, – подхватил Гоша. – Вот-вот. Отбросы Сумрака.

– Гоги! – укоризненно прикрикнула на него Маша Данилова.

– А что я такого сказал? – удивился Буреев.

Дреер еще немного посидел с ними, сделал хорошую мину при плохой игре, чтобы не выдать своего фиаско. Рассказал пару литературных баек из жизни Иных-фантастов времен своего ученичества в московском Дозоре. Поэтам особенно понравилась бытовавшая несколько лет назад гипотеза, что можно превратить обычного человека в мага или, во всяком случае, резко продлить срок его жизни. Для этого сразу много Иных должны написать книги, где человека по-разному убивают. Говорили, даже нашелся один доброволец, но эксперимент успехом не увенчался. По крайней мере Иным доброволец пока еще не стал.

Потом Дмитрий ушел. Спать не хотелось абсолютно. Что касается учеников, то растущие Темные могли бодрствовать хотя бы и неделю, и здоровью это не угрожало, равно как и просиживание на холодном полу ночь напролет.

Дреер прошелся по школьному двору. Вышел в темный парк и двинулся по аллее. Оглянулся на башню обсерватории. Та выглядела безжизненно. У «мертвых поэтов» был резон скрываться даже после того, как убрали из школы Стригаля.

А началось с того, что была примерно такая же ночь. Только Дмитрий не ходил бесцельно, как сейчас, а возвращался в жилой корпус педагогов из клуба. Они засиделись с учителем химии Быковским, тот взялся обучить Дреера некоторым магическим трюкам. У словесника даже кое-что получилось. Дмитрий возвращался чуть ли не вприпрыжку, размахивал руками и едва не налетел на фигуру, которая съежилась на краешке парковой скамьи.

Чтобы спасти авторитет, Дреер требовательно посмотрел сквозь Сумрак и увидел печать оборотня. По индивидуальному рисунку он уже вполне мог распознать, кто это.

– Стас? – Дмитрий наклонился к фигуре. – Ты почему не спишь? Куда вообще комендант смотрит?

Вместо ответа Стас Алексеенко упал со скамьи на землю и начал трансформироваться.

Словесник уже видел такие превращения, но лишь в записи. Трансформация оборотня в юном возрасте была очень интимным процессом и воспринималась им не лучше, чем, к примеру, поллюции. На глазах чужого, тем более Светлого…

Но здесь… было что-то не то. Стас выпускал когти на одной руке, а затем тут же втягивал обратно. Одна его нога превратилась в заднюю лапу, разорвав штанину, а кроссовка и вовсе разлетелась в клочья. Но другая нога по-прежнему оставалась человеческой. Челюсти как будто пульсировали, они то начинали переходить в волчью пасть, то возвращались к прежнему облику. И при этом Стас катался по земле, стонал, временами даже рычал. Изо рта пошла пена.

Дреер был проинструктирован, что делать. Тут же мысленно вызвал обоих школьных целителей, Светлого и Темного. Не дотрагиваясь до корчащегося Стаса, они подняли его с помощью телекинеза и перенесли в интернатовский лазарет. Дреер, разумеется, просочился за ними.

Он не понял, что там наколдовали два эскулапа, но Алексеенко, лежа на койке, целиком вернулся в свой обычный человеческий облик. Светлый целитель Семенов качал головой, смотрел ауру, проводил какие-то манипуляции. Его Темный коллега, классический русскоязычный немец Карл Фрилинг, был куда спокойнее. В конце концов он даже остановил коллегу:

– Неужели не видишь?! Это же Правдолюб! Посмотри на зрачки, на радужку. И в ауре характерные сполохи внизу.

– А ведь точно, – сказал Семенов. – Т-твою дивизию!..

– Что такое Правдолюб? – подал голос Дреер.

Фрилинг повернулся к нему со странно недоброй усмешкой. Вообще пожилой врач благоволил учителю словесности, несмотря на его Светлую принадлежность. Очевидно, из-за фамилии.

– Допросное заклинание Инквизиторов, молодой человек. Говорят, очень помогало во время следствия по делу магов из «Анненэрбе» в сорок пятом. С одной стороны, крайне эффективно. В былые годы действовало даже на тех ведьм, что выносили обыкновенные методы дознания третьей степени. С другой стороны, показания, данные под его действием, принимаются на Трибунале. Формально это не пытка.

– А на самом деле? – Дреер почувствовал, как голос дрогнул.

Фрилинг пожал плечами.

– Я на себе не испытывал. Вообще я плохо знаю… серую магию. Но насколько мне известно, Правдолюб используется лишь как последнее средство, если вина подследственного не подлежит сомнению. И применяется только к Иным старше пятидесяти лет. Врать или скрывать что-нибудь… делается очень больно. А правду говорить легко и приятно.

– Зар-разы! – прорычал Семенов. – С-сучьи потроха в мантиях.

– Это не Лихо, Петрович, – урезонил Фрилинг. – Он же все-таки ваш… белый, так сказать.

Дмитрий немедленно вспомнил, как за спиной обоих школьных надзирателей ходил стишок «один Серый, другой Белый, два веселых гуся». Он знал, что Стригаль до перехода в Инквизицию был Темным. Сколько ему лет на самом деле, никто не мог бы сказать уверенно. Наверное, знал директор Сорокин, но тот не распространялся.

Стас тем временем уже совершенно затих. Семенов вколол ему обезболивающее, потом успокоительное.

– Этих сволочей надо отсюда поганой метлой, – заключил он, вытащив шприц.

– Мы все под ними ходим, – по обыкновению спокойно заметил Фрилинг.

Ему было лет триста, насколько знал Дмитрий. Фрилинг был выявлен и инициирован поздно, когда ему перевалило хорошо за шестьдесят. Старый циник уже в силу характера не мог быть Светлым. Но людям он никогда не вредил, соблюдая клятву Гиппократа. Напротив, снимал боли у пациентов, забирая весь их внутренний негатив. Даже нервных больных так вылечивал. Эта способность, природы которой до инициации Фрилинг сам не понимал, обеспечила ему в своем местечке славу непревзойденного лекаря и обширную практику. Получился своеобразный симбиоз: Темный маг тянулся к людям, когда им плохо, а те шли к нему, чтобы от этого избавиться. А между делом Фрилинг стал пользовать и своих. Времена стояли хотя и формально просвещенные, но все равно глухие в плане толерантности к разного рода нежити. Оборотни приносили ему собственных детей с какими-либо отклонениями, и Фрилинг постепенно обрел в своей среде редкий опыт.

В годы Второй мировой оказывал врачебную помощь бойцам германского Сопротивления и даже укрывал, отводя глаза тайной полиции. На Нюрнбергском трибунале проходил свидетелем. После войны осел в Западном Берлине.

Но, видимо, и за ним водились какие-то грешки, как за любым Темным. Благодаря этому Инквизиция и уговорила Фрилинга вылезти из берлоги и стать одним из двух школьных докторов.

– У него же слепок ауры должен остаться! – пробормотал Семенов. – Четкий еще, это ведь последнее, что он видел. Сейчас сниму! Как ни крути, вещдок.

– Петрович, – вдруг сказал Фрилинг. – Я не буду свидетельствовать против, если что.

– Я буду, – сказал Дреер.

А вот зачем он сделал то, что сделал потом, объяснить себе было трудно.

Дмитрий вышел из лазарета и вместо того, чтобы прямиком идти к директору Сорокину или просто направить ему мысленную докладную, поднялся на второй этаж и завернул в крыло, где находился кабинет надзирателей.

Из-под двери пробивался свет. Замок был заперт, но в Сумраке вход не заблокирован. Дмитрий умел входить только на первый слой. Этого хватило.

В кабинете сидел один старший надзиратель Стригаль. Никакой серой инквизиторской мантии на нем не было. Надзиратели вообще носили мантии только по особо торжественным случаям и во время официальных визитов кого-то из Высших Иных.

Накинув на плечи пиджак, Стригаль курил трубку и работал с ноутбуком. На столе горела старинная лампа с круглым абажуром. Перед столом у стены располагалось массивное деревянное кресло, обитое потертой кожей. В него усаживались те, кого приглашали для выяснения и профилактических бесед. Какие заклинания понавешаны на это кресло, Дмитрий определить не мог, но сейчас оно показалось ему настоящим инструментом из арсенала человеческой инквизиции века эдак пятнадцатого.

– Чем могу?.. – не оборачиваясь, сказал Инквизитор Дмитрию.

– Вы ответите, – Дреер почувствовал, как дрожит голос.

Тогда Стригаль соизволил повернуться. Блеснули его седые виски, хотя гладкие, зачесанные назад волосы надзирателя были почти идеально черными. Глубоко посаженные глаза проткнули словесника.

– За что?

– Вы пытали ребенка.

Дмитрию было неприятно говорить с Инквизитором на вы, но рефлекс срабатывал быстрее соображений.

– Наставник Дреер, – жестко и официально произнес надзиратель. – Школьный Надзор отчитывается только перед Инквизицией. А вы вообще не должны были переступать порог кабинета без предупреждения. Вам ясно?

– Значит, будете отвечать перед Инквизицией. Я позабочусь. – Дмитрий перевел дух, испытывая вообще-то не свойственное ему желание вмазать Стригалю по лицу немедленно, не сходя с места. Не давая даже возможности встать.

Впрочем, маг первого уровня Стригаль легко пресек бы такое рукоприкладство еще до того, как Дреер сжал бы кулак. Хотя… может, помог бы эффект неожиданности.

Но драться Дмитрий все-таки не полез. Опять же потом он толком не мог себе объяснить почему. Вообще во всей этой истории им двигала уж никак не голова.

– Покиньте кабинет, наставник Дреер, – сказал Стригаль. – Я веду расследование. Можете жаловаться, если хотите.

Отвернулся и снова вставил в рот трубочный мундштук. Даже клуб дыма выпустил.

Курить в школе запрещалось, но Инквизиторы явно поставили себе специальное заклятие и нашли, как это обосновать по уставу.

– Вы в школе работаете, а не на живодерне, – выдавил Дмитрий.