Клятва на стали Хьюлик Дуглас
– Например?
– Зачем вам этот пакет? – Я постучал пальцем по бумагам.
– Потому что он наш! – Пожалуй, впервые за все время знакомства Рааз пришел в искреннее недоумение.
– Нет. Это объясняет, зачем вам нужна посылка Джелема; я хочу знать, зачем вам нужно ее содержимое. Мне надо выяснить, на что вам понадобилась имперская магия.
– Это шутка? – Рааз даже не потрудился отрицать. – Тебе известно, на что способны Эталоны, – как же не хотеть их секретов?
– Так и не хотеть – мне, например. Как и моим многочисленным знакомым Ртам. – Я указал на бумаги. – Ты знаешь, что это такое? Там смерть, мучительная и медленная, – само обладание этим, одно лишь знание об этом. Секрет, которого империя не выдаст ни в коем случае; вещи, которых никто не мог сделать, кроме императора и его магов. Имперские Эталоны превращали человеческие кости в железо и нагревали их, пока металл не прожигал плоть, за одни только вопросы об этой магии. Но обладать ею? Хранить записи о ее тонкостях и открытии?
Я нахмурился. У меня не было сомнений насчет содержимого пакета – не после того, как четырьмя месяцами раньше Джелем штудировал для меня старинный дневник Эталона; не после того, как он удержал кое-что в награду за свой труд. И уж наверняка не после того, как Рааз практически подтвердил факт контрабандного ввоза имперского глиммера.
– Нет, – сказал я. – Мне известно множество людей, которым не захочется ни прикоснуться к этому пакету, ни ознакомиться с содержимым. Слишком опасно, черт побери.
– Так почему ты не уничтожил его, раз понял?
Хороший вопрос, на который я сам искал ответ. Проще всего было бы сжечь… и все-таки я не смог это сделать.
– По трем причинам, – ответил я. – Во-первых, потому что пообещал доставить. Я не люблю нарушать слово, пусть даже его выманили хитростью. Но если буду вынужден, то нарушу.
– А что тебя вынудит?
– Вторая причина, – я постучал по бумагам, – это не первый груз Джелема, не может такого быть. У Джелема были месяцы на пересылку этих бумаг по частям, и я не могу поверить, что он дожидался, пока я вдруг сорвусь и поеду сюда. Из этого следует, что я не добился бы ничего, если бы уничтожил посылку. Вред уже был нанесен: империя рано или поздно узнает, что один из ее важнейших секретов получает огласку, и приступит к поискам, даже если придется отправиться в Джан. А это означает, что выйдут и на меня.
– Пусть приходят. Это Эль-Куаддис. Их волхвам не пройти.
– Ты правда думаешь, что их, если дело дойдет до этого, остановят законы и стены? Это оплот гребаной Дорминиканской империи – она сровняет Эль-Куаддис с землей, если унюхает, какую вы возите контрабанду!
– А третья причина?
– Я имперец, – напомнил я. – Императору, может быть, до меня дела нет, но это не означает, что я хочу поражения империи в войне против Джана. И передать вам ключ от секретов, которые веками вас сдерживали? – Я покачал головой. – Падение империй дурно сказывается на бизнесе.
– Хорошие доводы. – Рааз побарабанил пальцами по каменной плитке. – И мне понятна твоя озабоченность. Но что, если мне удастся убедить тебя, что ничего подобного не случится? Этого хватит?
– Это станет началом.
– Ну что же, отлично.
Рааз сел прямее, задержал левую руку над полом и оттянул рукав, обнажив железный браслет мага. Края были закруглены и протравлены так, чтобы напоминать сгустившиеся тучи – или, скорее, тени. Одним проворным движением он отомкнул тайный замок и произнес некий слог. Символ служения йазани деспоту, задуманный как постоянный и неснимаемый, расстегнулся и звякнул о пол.
Я моргнул, пытаясь уразуметь увиденное.
– В этом случае я не работаю на деспота, – молвил Рааз. – Это личное дело тала и племени. Джелема изгнали за… «политику», скажем так, хотя это не совсем правильно. Не мне об этом говорить. Но суть в том, что есть люди, которые не согласны с таким решением и хотят исправить положение. Твоя имперская магия может в этом помочь. Секреты Джелема не обладают и толикой мощи, необходимой, чтобы повергнуть твою империю или привлечь ее внимание. Ты знаешь это, ибо именно ты выделил Джелему его часть записок. Но! – Рааз воздел палец. – Эта магия достаточно сильна, чтобы друзья стремились отомстить за него, а то и обеспечить его возвращение в Джан. Поверь, я не хочу, чтобы твой груз попал в руки другого тала, не говоря о деспоте, – мне хочется только превратить в железо кости моих врагов и посмотреть, как те запылают.
Загвоздка была в том, что я не знал этого – не знал наверняка. Когда я сговаривался с Джелемом, рядом не оказалось Рта, у которого можно было бы справиться о записках и глиммере. Мне осталось положиться на посильную собственную оценку бумаг и реакции Джелема на мои условия, а также на здоровый гонор. Слова Рааза о том, что мой груз не предназначался для сокрушения ни империи, ни даже ее уголка, явились подлинным утешением. Но это не означало, что мне улыбалась перспектива перехода этих тайн в руки йазани, единственная характеристика коих исходила от человека, который и втянул меня в контрабандный провоз магии в Джан.
Не лучшая рекомендация, однако – Ангелы свидетели – бывало и хуже. К черту, я сам был хуже. И все говорило за то, что мне не дождаться предложений получше. Вдобавок я не хотел расхаживать с этим пакетом бесконечно – это грозило все большим риском и худшими результатами.
Однако не прозвучало ни единого довода в пользу того, чтобы просто отдать его.
– Добро, – сказал я. – Это уже что-то. Но я говорил, как только сел, что мне нужно больше. Цена все-таки возросла.
– О чем же шла речь? – Рааз провел рукой в перчатке по подбородку. Его пальцы уже успели пополнеть.
– Пока не знаю, – ответил я и наконец подтолкнул к нему бумаги. – Но что-нибудь придумаю.
– Не сомневаюсь, – кивнул Рааз, хватая пакет. Он повертел его и застыл. – Печать была сломана!
– Да неужто? – Я подался вперед. – Ха! Так и есть.
Он развернул конвертный лист и начал перебирать письма. Я видел их и не нашел ни черта, кроме нудных отчетов Джелема об илдрекканской обыденности. Я подозревал либо шифр, либо, что вероятнее, тайную магическую пропись.
Поднявшись, я отряхнулся, тогда как Рааз перебрал бумаги, перевернул, перебрал снова и уставился на меня:
– Здесь только половина страниц!
– Никак уже прочел? Я впечатлен.
– Я знаю, потому что Джелем написал, чего ждать. Это не то, вернее, не все. – Он взмахнул листами. – Где остальное?
– В надежном месте, – отозвался я, подавив желание погладить шов. – Там и останется, пока я не получу всего, что мне причитается.
– Мы так не договаривались.
– О том, когда и сколько страниц ты получишь, речи не было. И я не дурак. Я понимаю, что, если у меня останется что-то нужное тебе, ты живее откликнешься, когда я позову. Но если бы уже получил все бумаги Джелема? – Я помотал головой. – Нет. Когда я нуждаюсь в людях, дело бывает срочным. Мне так удобнее.
– А как насчет того, что удобнее нам? – спросил Рааз, вставая. – Вдруг с тобой что-то случится, прежде чем мы получим остальное?
– Это не моя забота, – парировал я, снимаясь с места. – Скорее, ваша. Надеюсь, вы подумаете, как этого избежать?
Я послал взгляд Птицеловке и направился к выходу, замедлив шаг достаточно, чтобы кивнуть на ходу Изгнанному божеству. Почему-то показалось уместным.
19
Я проснулся от тяжелого стука в дверь и поразился тому, что спал. Помнил я только, как сидел на краю постели и расшнуровывал сапоги. Они так и были на мне.
Стук продолжился.
– Чего надо? – взвыл я.
– Г-г-господин Дрот? – донесся ломающийся голос хозяйского сынка. Того, что был с прыщами, судя по тембру. – Г-г-госпожа распорядилась разбудить вас, когда, то есть…
– Смелее, малыш.
– То есть чтобы вы встали и шли на встречу. Сударь. С секретарем, правильно?
Черт!
Я глянул на оконце. За ним изрядно стемнело, и час, назначенный Хироном, наверняка давно миновал. Должно быть, из последних тридцати часов я проспал добрых четыре.
– Почему не разбудил раньше? – крикнул я, вставая.
Не может быть, чтобы Птицеловка пустила все на самотек и довела до крайности.
– Я пытался, сударь, да только вы не отвечали. А сударыня строго-настрого запретила входить.
По дрожащему голосу паренька мне стало ясно, насколько строго выразилась Птицеловка. Не то чтобы я заготовил сюрпризы для визитеров, но немного здоровых сомнений с их стороны не помешает.
– А где сама госпожа? – спросил я, подтягивая свои шмотки. – Почему она меня не разбудила?
– Она почивает, сударь. – Пауза. – Она и про себя, объяснила очень подробно, почему не надо будить.
Кто бы сомневался! Когда мы вернулись из храма, Птицеловка пребывала в форме не лучшей, чем я.
– Кружку налей мне внизу, – велел я и положил в рот последнее ахрами. – Спущусь и заберу на выходе.
Я задержался ровно настолько, чтобы надеть рубашку почище, налить воды в таз и смочить лицо и волосы, после чего выскользнул за дверь. Местным баням придется немного подождать.
Когда я спустился, общий зал заполнялся – не только актерами, но и отдельными жителями квартала. Илдрекканцы привлекли в «Тень Ангела» любопытных, и Тобин с компанией оправдывали свой звездный статус байками, песнями и безудержным поглощением дармовой выпивки. Местные были счастливы расплатиться спиртным за вести из дома, и я отметил, что хозяин гостиницы уже ничуть не хмурился, – не то что в день нашего прибытия.
Едва я вошел, Тобин перехватил мой взгляд и начал вставать. Я состроил гримасу и помотал головой. У меня не было времени на цветистые жалобы. Руководитель труппы ответил такой же миной, выпрямился и стал проталкиваться через комнату.
Я первым достиг двери. Мальчишка – прыщавый, точно – ждал меня там с вытаращенными глазами и дымящейся кружкой в руке. Я забрал ее и продолжил путь.
Позади зарокотал Тобин, окликнул меня. Я не остановился.
Наперерез моей левой лодыжке сунулся посох Езака. Ни удара, ни подсечки, просто небольшая задержка стопы самым кончиком, чтобы нога пошла назад и вверх. Я не успел оглянуться, как уже растянулся в грязи.
Я перекатился, готовый разразиться бранью и уже потянувшись к клинку, когда посох Езака уперся мне в грудь.
– Не спеши, – сказал Езак. – Ничего страшного не случилось.
– Не спешить? – взвился я, отпихнув ясеневую палку и сев. – Последнее, черт побери, чего я хочу, так это…
Толстый конец посоха замаячил перед моим лицом, и я умолк.
– Не надо спешить, – повторил Езак. – Тобин всего-навсего хочет перемолвиться словом. Еще спозаранку.
– Тобин может подождать, пока я не вернусь.
– Вот тут ты ошибаешься, – подошел Тобин. – Это не ждет, особенно если ты собрался туда, куда я думаю.
– Куда бы это? – осведомился я.
– К человеку, который ведает нашей кассой.
– К Хирону, – вздохнул я и встал.
Езак не препятствовал, но и посох не опустил.
– Ладно, – произнес я, отряхиваясь. – Что такое срочное, если понадобилось валить меня в этом чертовом дворе?
– Пьеса, – многозначительно отозвался Тобин.
– А что с ней?
– Она никуда не годится, – сказал Езак.
– Не годится? – подхватил Тобин. – Если бы только это! Катастрофа, иначе не назовешь. Диалоги деревянные, персонажи безжизненные, действие плетется, как похоронная процессия. Любая труппа в своем праве либо бросит такой кошмар, либо перепишет.
– Значит, она вам не нравится?
– Не нра… – Тобин побагровел быстрее, чем поспел с репликами. – Мы… я…
– Нет, – пришел на помощь Езак, – она нам не нравится.
– И что вы от меня хотите?
– Воззвать к Хирону! – воскликнул Тобин. – Описать ему положение дел! Скажи, что мы не можем это поставить. Это не наш стиль. – Руководитель подступил ближе. – Наше дело трагедии и комедии. Добродетели и порок. А это больше… Я не знаю, как и назвать. Езак?
– Дикость?
– Еще хуже.
– Хм. Историческая?
– То-то и оно, что более чем историческая. Сказать по правде, это скорее похоже на комментарии или примечания. О Деспотии, обо всем на свете! Пассаж за пассажем, и сплошь объяснения, описания, восклицания насчет характера какого-то древнего деспота, и политики, и…
– И так без конца, – договорил Езак.
– Именно, – зыркнул на него Тобин и поманил меня к себе. Я не тронулся с места; тогда он пригнул голову и подался ко мне с заговорщицким видом. – Вот что я подумал. Если скажешь Хирону, что нам это не подходит, – ни слова о том, что я тут наговорил, ибо нам понятно, что писака, состряпавший эту вещь, может быть государственным достоянием, да помогут нам Ангелы; скажи вместо этого, что мы опасаемся не уловить должной ноты, поскольку не являемся джанийцами. Что не сумеем отдать этой вещи должное. Или, может быть…
– Он вручил ее в вашем присутствии, – напомнил я, скрестив руки. – Вы слышали, что он сказал. Визирь выбрал пьесу сам. Неужели ты думаешь, что им есть какое-то дело до ее соответствия вашему стилю?
– Я надеюсь, что он уважит желание труппы не ударить в грязь лицом перед падишахом. – Тобин расправил плечи.
– Он сочтет, что вы скулите, ноете и пытаетесь сделать по-своему. И если повезет, пошлет меня к чертовой матери. А если не повезет, то велит выметаться отсюда.
– Я не…
– Послушай, – перебил я. – Мне и самому ясно, что с нами обошлись паскудно. И я знаю, что вам это не по душе. Я иду к Хирону прямо сейчас и, насколько понимаю, могу попросить об одном из двух: либо о дополнительном времени, либо о новой пьесе. С учетом того, что до выступления остались считаные дни, мне не кажется, что будет правильнее просить о совершенно новой вещи, которая может быть даже хуже, или потребует времени на разбор, или то и другое.
Горе Тобина достигло поистине эпического размаха. Я понимал, почему он пошел на сцену.
– Итак, ты говоришь, что даже не попытаешься?
– Я говорю, что добьюсь чего сумею, но не собираюсь просить невозможного.
Тобин развел пары, исполнился мрачности и приготовился спорить дальше, но между нами проворно встал Езак. Я с невольным удовлетворением отметил, что посох обозначился перед физиономией Тобина.
– Тогда мы ограничимся тем, что получится, – проговорил Езак, пристально глядя на брата. – И будем благодарны за это.
Тобин еще немного поворчал, после чего потопал обратно к гостинице. Езак повернулся ко мне.
– Прости за подножку, но Тобин так хотел с тобой поговорить, что стал невыносим.
– Понимаю, – кивнул я.
– Отлично. – Он оглянулся на остальных актеров с посохами. – Что ж, в таком случае я…
– Езак?
– Да?
– «Понимаю» не означает «прощаю». Ты же знаешь это?
– Но…
– Пока обошлось. – Я поднял палец. – Попробуй еще раз полезть на меня с деревяшкой или чем-то другим, и к концу беседы тебе захочется уже не понимания. Ясно?
– Я понял. – Губы Езака сжались в тонкую плотную линию.
– Хорошо. Позаботься, чтобы и твой кузен осознал. Условия известны: я ваш патрон, но у меня есть и другие дела в Эль-Куаддисе, которые важнее вашей пьесы. Поверь, я не шучу, когда говорю, что вашим интересам не след пересекаться с моими.
– Я не забуду.
Повернувшись, я двинулся прочь, а он остался в сгущавшихся сумерках. Направляясь к выходу из квартала, я услышал позади перестук дерева о дерево. Он звучал быстрее и ожесточеннее, чем прежде.
Едва я очутился за воротами квартала, как до меня дошло, что если я и запоминал маршрут, пока мы шли из падишаховых угодий, то ход обратный, да в незнакомый город и с недосыпа, когда на тебя посматривают, а то и откровенно тормозят на предмет патронажного жетона, – дело совсем иного толка. Через пятнадцать минут и после трех ошибочных поворотов я сдался и бросил пару медных суппов оборванцу лет четырнадцати, который, похоже, был на пороге превращения в туга.
Дневные толпы почти рассосались, но я знал, что стоит жаре покинуть улицы, как базары, парки и питейные заведения наполнятся вновь. Сейчас джанийцы пили кофе или принимали ванну, расслабляясь и готовясь ко второму выходу в город. С первыми звездами начнутся поздние обеды, за которыми последуют встречи и любовные свидания. Ритм жизни Эль-Куаддиса совпадал с моим личным, по крайней мере частично, – это я находил приятным и досадным одновременно.
Мы шли кружным путем, особенно после того, как я отказался «срезать углы» вопреки настояниям оборванца. Может, вышло бы и скорее, но с тем же успехом мне могли затолкать кляп, связать и умыкнуть в глухие катакомбы. Илдрекканская шпана не брезговала сделками с разными бандами, и я сомневался, что здесь было иначе. Какими бы ни были его намерения, после четвертого отказа мой проводник прекратил навязывать обходные пути.
Дорога стала шире, народу было раз-два и обчелся, но я невольно заметил, что собирал больше косых взглядов, чем обычно. Я спросил у оборванца, в чем дело.
– Ты имперец, – ответил он просто.
– Ваши люди настолько нас ненавидят?
– Ненавидят? – глянул он. – Это не ненависть, а жадность. Не будь на тебе этой штуковины, – показал он, – ты стал бы законной добычей для любого, кто сумел бы тебя задержать или натравить стражу.
Я опустил глаза и сообразил, что он указывал не на рапиру и нож, а на латунный ромб, который висел на шее, – знак визирева покровительства.
– Прямо так и высматривают? – удивился я.
Мне казалось, что дело ограничится задержкой в воротах меж городскими кольцами или спросит случайный торговец да еще местный Крушак – лишь потому, что могли, но чтобы его выглядывали прохожие Светляки?
– Какова же награда за такого, как я, но без жетона?
– Не будь у тебя его и приведи я к тебе зеленых жакетов, катался бы как сыр в масле месяц, а то и больше, – улыбнулся оборванец.
Я осторожно проверил цепочку на прочность. Оборванец осклабился еще шире и зашагал вперед.
Когда мы достигли падишахских владений, пала черная ночь, но это не замечалось из-за множества факелов и фонарей впереди.
Огромные железные ворота, разукрашенные финифтью, перекрывали проем, который был больше всей гостиницы «Тень Ангела» с конюшнями заодно. С обеих сторон высились витые башенки, покрытые замысловатой резьбой. В пространство перед воротами выдавалось массивное наземное полукольцо из расцвеченного глазурованного кирпича, и красочные фрагменты складывались в изображение огромной птицы феникс – символа падишахского хозяйства. Блистательная стража в шелковых мундирах и тюрбанах с длинными перьями патрулировала ворота и башни, и факельный свет одинаково отражался от травленных кислотой наконечников копий и самоцветов в тюрбанных брошах.
Я избавился от оборванца, дав ему еще монету, и подошел к воротам. Скучавший начальник стражи – по крайней мере, я принял его за главного по серебряному кушаку и опалу с палец величиной в брошке – неспешно приблизился и изучил меня из-за расписного железного колибри.
– Я прибыл к секретарю Хирону.
– Поэт? – спросил он, оценив мой медальон.
– Актерская труппа.
Начальник указал подбородком через плечо:
– Кроме поэтов, все подопечные визиря идут через Собачьи ворота на западной стороне имения.
Мы, разумеется, находились на стороне восточной.
Он собрался уйти.
– Что, если бы я назвался поэтом? – спросил я.
Он повернулся, имея вид смиренный.
– Тогда я попросил бы тебя доказать это и что-нибудь сочинить прямо здесь. – Он взглянул на ворота. – Что-то об этом изображении. Замысловатое.
– А если бы мой стих не оправдал твоих ожиданий?
– Мы каждое утро смываем кровь с кирпичей.
Поход к Собачьим воротам занял еще полчаса. Я обнаружил, что они были названы в честь падишахских псарен, расположенных по соседству; еще потому, что собачники имели привычку бросать через стену объедки, из-за чего перед воротами образовался пятачок, который изобиловал уличными собаками, не говоря об их экскрементах.
Здешний страж без всякого повода держался чопорнее тех, что охраняли главные ворота. Впрочем, надзирая за собаками с их дерьмом, уцепишься за любое достоинство.
– Ты опоздал, – заявил он, взирая на меня сверху вниз. – Мне было велено ждать тебя в сумерках.
– А чем не сумерки? Просто приоделись потемнее.
Ни тени улыбки. Ладно. Можно и всерьез.
– Смотри, – произнес я, брыкаясь правым сапогом в попытке избавиться от особо упрямого куска собачьего дерьма. – Хирон желает меня видеть, так? Он велел мне явиться. Недвусмысленно. Если тебе охота доложить, что ты-то меня и завернул…
– Славный секретарь уже распорядился тебя не пускать.
– Что, правда? – Я оставил сапог в покое.
– Он не выносит опозданий. – Теперь страж решил-таки улыбнуться. – И нечистоплотности, – добавил он, взглянув на мою обувь.
Я оценил часового, ворота, высоту стены. Пожалуй, могло получиться: он стоял достаточно близко, чтобы я сунул руку меж прутьев, схватил его и познакомил с моим кинжалом. Затем наверх через решетку. Рядом псарни, и шум, наверное, никого не привлечет. Дальше я двинусь в тени, захвачу слугу, приставлю клинок и велю показать логово Хирона.
Правда, я передумал. Соблазн выместить усталость и злость на Хироне и стражнике, вторгнуться в парк падишаха да еще замочить его человека был велик, но это только осложнило бы мою жизнь в Джане.
Хотя было бы здорово, черт возьми.
Я покачал головой. Ангелы свидетели, мне нужно было поспать.
– Ладно, – сдался я. – Тогда отдай то, что он передал, и я исчезну.
Опоздал я или нет, мне было трудно представить, чтобы Хирон бросил нас в гостинице на произвол судьбы: он сам сказал, что визирь отвечает за нас, покуда мы носим его жетоны. К тому же он обещал прислать ахрами.
Страж нахмурился и стронулся с места.
– Ты опаздываешь и хочешь подарков от секретаря? – Он крепче взялся за копье. – Убирайся отсюда.
Я ухватился за незатейливую металлоконструкцию Собачьих ворот и демонстративно почистил сапог о решетку. Страж потемнел лицом.
– В таком случае, передай секретарю мои извинения, – сказал я. – Доложи, что завтра я постараюсь быть вовремя.
– Я тебе не гонец, – окрысился страж. – Будь я проклят, если…
На сей раз я просунул руку, схватил его и подтянул достаточно близко, чтобы кинжал ткнулся в бок, – но не пронзил.
Я подался ближе, упершись острием ему в ребра сквозь хлопковый мундир и отметив, что охрану Собачьих ворот не одевали в шелка. В его дыхании улавливался запах ахрами – моего ахрами.
– Ты редкостная гнида и гад, – сообщил я сквозь прутья. – А ну-ка, где пакет, который Хирон передал вместе с сообщением для меня?
– Пакет? – произнес он с излишней поспешностью. – Я же сказал…
– Давай я тебе объясню, что будет дальше, – предложил я. – Либо ты отдаешь мне мое, либо я зову твоего командира. Тот роется в твоих пожитках. Находит деньги и что там еще передал Хирон. Может быть, он поверит тебе, а может быть – мне; плевать я хотел. Потому что в любом случае, когда кто-нибудь наконец приведет сюда секретаря – а так и будет, поскольку я буду орать, пока не сорву голос, и напомню о покровительстве визиря, – тебе уже станет не до меня, ты будешь отчитываться перед секретарем. – Я слегка надавил кинжалом. – Нравится?
В фонарном свете было видно, как краска сошла с его лица.
– Так я и думал, – сказал я и дернул за мундир, так что страж впечатался лбом в ограду. Железо глухо звякнуло, он хрюкнул. – Гони передачку от Хирона. – Я глянул на мои сапоги. – А пока ищешь, давай сюда кушак, мне было велено соблюдать чистоплотность.
20
Я покинул Собачьи ворота в час, когда ночь уже окутывала Старый Город. Светились фонари, пылали факелы, а джанийские Рты жонглировали крохотными радугами и предлагали свои чары прохожим, чтобы освещать дорогу.
Все это паршиво сказывалось на моем ночном зрении, и я, невзирая на риск, пошел задворками. Это немного помогло, но даже здесь горели огни и вопили гуляки, что не особенно облегчало тупой ломоты в затылке. Я знал, что виной тому отчасти была простая усталость, но ровно столько же приходилось на долю заряда бодрости от ахрами.
Как я и надеялся, Хирон оставил стражу не только наши суточные, но и первую партию обещанного ахрами. В письме он мягко пожурил меня за неявку, но мне показалось, что Хирон этого ждал – либо я заблужусь, либо отвлекусь, либо что-то еще. Он написал, что следующая встреча назначена через два дня и на сей раз я должен явиться.
Что касалось испрошенной отсрочки дня выступления, то он не обмолвился об этом ни словом. Я предпочел расценить молчание как уловку с целью потомить меня, нежели стремление скрыть дурные известия. Впрочем, это означало, что нам придется придерживаться старого расписания, пока нам не прикажут иначе.
Тобину это не понравится. Деваться некуда – мне тоже.
Я положил в рот еще два зерна, доведя общий счет до шести – или семи? – с того момента, как покинул падишахские ворота. Сейчас на виске билась жилка. Скоро приход от последних зерен пройдет и пульсация превратится в стойкую боль.
Мне было ясно, что нужно поспать, однако вместо этого я настроился на очередную ночь, изобилующую зернами, кофе и расспросами. Отдыхать придется с утра, когда на боковую отправятся и местные закоулки, и мое ночное зрение.
Я задержался на паре углов, посмотрел на выступление дрессировщика с ученой лисой, оставил горсточку суппов на уличном кофейном столике и даже набрел на загон, где дразнили змей, но все это время неуклонно продвигался к Имперскому кварталу. Дело было не в том, что мне не хотелось шерстить улицы, – вовсе нет. Я еле сдерживал желание припустить по крышам и нырнуть в сообщавшиеся подвалы и тайные ходы, которых полно в каждом городе, но здесь я оставался новичком, еще не готовым избрать такие пути. Без проводника и без имени в качестве пропуска шансы попасть в беду были выше, чем получить ответы. И, даже будучи готовым умножить их ценой заблуждения или небольшого кровопролития, я не хотел идти на это с наличкой от Хирона, не говоря о запасе ахрами, которого мог запросто лишиться.
Я проскользнул в Имперский квартал, удостоив привратных стражей кивка и пары мелких подачек: кивок достался джанийскому патрулю снаружи, подачки – его имперским собратьям, стоявшим прямо в проеме. Я велел себе не забыть проверить, одни ли и те же дежурят там новобранцы. Если да, то дешевле покупать их на неделю, чем платить еженощно, чтобы выкинули из головы мои приходы и уходы.
В отличие от прочего Эль-Куаддиса, в Имперском квартале царили тишина и покой. О да, еще горели огни таверн, а на углах ночные торговцы выкрикивали свои предложения, но уровень активности был несопоставим. Стены не только разделяли имперцев и джанийцев, но и вводили разные режимы. Оба народа существовали под одним небом, но было ясно, что мы перед ним не прогнемся, – во всяком случае, империя. Она властвовала над кварталом, если закрыть глаза на одежду, погоду и пищу.
Или так нам хотелось считать. Я думал иначе – как и два Резуна, которые заступили мне путь в пяти кварталах от «Тени Ангела».
Я остановился. Они улыбнулись. То же бычье, что проводило меня к портшезу Жирного Кресла.
Ну охренеть!
Удачное место для засады: мы стояли на узкой улочке вдали от первого изгиба и не совсем достигнув следующего, а потому нас не было видно тем, кто был впереди. По обе стороны тянулись глухие стены, и только в нескольких шагах позади моих визави виднелся арочный проход с воротцами. Я оглянулся: сзади, само собой разумеется, нарисовались еще двое. И я мог поклясться, что мы находились вне периметра, каким бы его ни выстроила Птицеловка.
Я глянул вперед и назад, оценив расстояние и вновь изучив стены – высокие, с ровными краями, которые освещала луна. Это было хорошо в том смысле, что наверху, по всей вероятности, не было врезано ни острого стекла, ни керамики против таких, как я, но плохо тем, что стены выглядели слишком высокими и гладкими. Возможно, помогли бы веревка и «кошка», но я не подумал, что нынче они мне понадобятся.
Послышался шорох стали, покидающей кожаные ножны. Я посмотрел на дорогу, которой намеревался идти, и обнаружил у местного бандита короткий и прямой джанийский дуэльный меч в одной руке и небольшой медный щит в другой. Его напарник, Резун-имперец, был вооружен клинком немного длиннее и тоньше. Позади я уже рассмотрел пару топориков, а также короткую булаву и нож.
Все это были не рапиры, что давало мне преимущество в дистанции, но в сложившихся обстоятельствах оно не играло большой роли.
Я извлек клинок и вытащил из сапога нож, позаботившись обозначить их в лунном свете. Где же, черт побери, носит Дегана или хотя бы Волка, когда они нужны позарез?
– У нас для тебя послание, – произнес человек с мечом и щитом.
– Полагаю, не конверт?
– Тебя предупредили, – не моргнул тот глазом. – Ты проигнорировал предостережение моего повелителя, отказался выдать магию, которую принес в Эль-Куаддис, и продолжаешь лезть в наши дела. Ты оскорбляешь его самим своим присутствием.
– Знай я, что твоего пахана так легко оскорбить, сделал бы это раньше.
Резун ударил лезвием плашмя по щиту, распространив по улице унылый звон.
– Сейчас ты узнаешь, как перечить Закур-Мулааду!
Он пригнулся и выставил руки, прикрыв щитом гарду так, чтобы те слились в единое целое. У него получилось очень легко и непринужденно.
Я не стал дожидаться ни пока подтянутся остальные, ни команд, ни его наступления. Я просто развернулся и побежал на Резунов, которые стояли позади.
Резонно было предположить, что человек, передавший послание, был лучшим бойцом в бригаде. Именно так действуют Резуны, а главное, так мыслит большинство паханов: приказать самому крутому, а остальные пусть строятся под него. Для дел посложнее Резунов усиливали кем-то еще – Рукой или, может быть, Загибщиком.
Итак, бал правил Меч и Щит. Это означало, что мне следовало, мать его, всячески избегать столкновения с ним в честном и даже нечестном поединке.
Резуны, которые караулили сзади, не сильно удивились моему решению пойти на них буром. Однако они распахнули глаза, когда я метнул сапожный нож с нескольких шагов.
Читать бесплатно другие книги:
