Клятва на стали Хьюлик Дуглас
Затем полез в карман, извлек серебряный дхарм и пять медных суппов.
– Серебро тебе за смелость, – сказал я и подался вперед, чтобы незаметно вручить ей квадратные монеты.
Девчушка ахнула и сделала большие глаза.
– Спрячь. Потом отдай дяде медяки и скажи, что я хочу еще тарелку вафель и два чая с медом. Передай, что, если он вздумает снова меня нагреть, я доходчиво объясню, почему меня нужно бояться.
Девчонка уперла руки в бока, пылко поклонилась и умчалась в лавку.
Я взял следующую вафлю.
– Не лучший способ подладиться к местному Закуру, – проговорили слева.
– Я имперец и Кент, – отозвался я, подчеркнуто наблюдая за улицей. – Вашим не люб.
– Да, но бывает не люб, а бывает и туп. – Голос мужчины, похоже, когда-то был нежным тенором; ныне он наводил на мысли о высохшем речном русле. – В этой округе заправляет женщина по имени Добрый Поступок. Ей не нравятся люди, которые угрожают торговцам, находящимся под ее опекой.
– Добрый Поступок? – Я сдался и посмотрел на него. – Ты шутишь.
Седой человек, стоявший возле стола, пожал плечами.
– Она из шаркаев, – объяснил он, как будто названия племени было достаточно. – Что тут поделать?
Он сел.
Помимо голоса, в нем не было ничего примечательного: худые щеки, потемневшая от солнца кожа и недельная щетина, которую можно либо сбрить, либо оставить расти в зависимости от надобности изменить внешность. Зеленая шапочка на макушке почти не скрывала залысин, зато все остальное пряталось под тобой, достигавшей лодыжек.
Я подтолкнул к нему тарелку с последней вафлей. Он посмотрел на нее, кивнул и взял. Джаниец принял мое гостеприимство – значит, никто никого пока не убьет.
– О чем ты разговаривал с Красными Сапогами? – спросил он, жуя. – Заставил выкрикивать мое имя на всю улицу? Толково.
– Понравилось?
– Понравилось? – повторил Аади эль-Амах. – Ко мне ломилась шпана с трех районов, докладывая, что на меня охотится имперец, и надеясь на монету за хлопоты. Мне повезет, если шейхи Закура не спросят, с какой такой радости на улице кричат о моем занятии – а следовательно, могут выйти и на них. Все уважаемые люди криминальной среды будут чураться меня много дней. Они решат, что либо я слишком стар, чтобы держать мое ремесло в тайне, либо чересчур знаменит, чтобы хранить их секреты. Ты обошелся мне в недельный заработок, а то и больше.
– Но все-таки привлек твое внимание.
– Пфф! – Изо рта у него полетели крошки. Он утерся и откусил еще. – Мальчик, ты привлек мое внимание четыре дня назад, когда начал расспрашивать обо мне.
– Пять.
– Считая с нынешним закатом, а солнце еще высоко. Не перебивай. Я с самого начала знал, что ты меня ищешь.
– И почему же предоставил мне шляться по улицам?
– Я не знаю тебя. И ты Кент. А те актеры, с которыми ты странствуешь, дают тебе слишком много воли для простого Шлепка или Гудка. Ты не похож на типичного разбойника или грабителя, даже когда работаешь на улицах в Нижнем Городе. – Он отодвинул пустую тарелку. – Я собирался игнорировать тебя, пока ты не заставил тех болванов блажить, как мулы; теперь мне стало любопытно. И я не на шутку раздражен. С чем-то одним я бы справился, но с тем и другим? – Он пожал плечами. – Я из тех, кто чешется, когда зудит. А ты, имперец, причиняешь мне зуд.
Я изучал его, покуда девчонка, принесшая чай, наполняла сперва мою пиалу, затем Аади; она задержалась и ждала, пока я не сниму пробу. Чай был хорош: крепкий и ароматный, с тончайшим привкусом меда. Толковая девка, хоть и мала. Я одобрительно кивнул, и она упорхнула.
Аади отведал своего, добавил меда и отпил еще. Он тоже кивнул.
– Ты знаешь, чем я занимаюсь? – осведомился он.
– Ты Посредник.
– Имперское слово. – Он улыбнулся, не поднимая глаз от пиалы. – Кто такой Посредник?
– Ты сводишь братву… преступников. Когда замышляется дело и нужен, скажем, Говорун или Удильщик, то обращаются к тебе.
– И я их свожу?
– За мзду. Или за процент. Но только при доверии к сторонам. Хороший Посредник не позволяет кидать ни себя, ни друг дружку.
– Посредник. – Аади отхлебнул чаю и улыбнулся. – Да. Очень хорошо. Итак, чего ты от меня хочешь? Помимо, конечно, сведений о том большом имперце, о котором ты спрашивал.
Я ждал, что этот вопрос рано или поздно прозвучит. Я не только интересовался Аади, но и тишком искал наводки на Дегана. Имени я, разумеется, не называл – откуда мне было знать, как он звался теперь, когда покинул орден, но довольно подробно расписывал высокого, белокурого и светлокожего имперца, искусно владевшего клинком. Последняя реплика Аади была единственным, чего я добился, если ее можно назвать наводкой. Скорее всего, он просто повторил услышанное обо мне на улице.
Но если действительно что-то знал…
– Ты… – начал я.
– Я ничего не знаю о нем и просто хотел выяснить, насколько он для тебя важен. Похоже, что ответом будет «очень».
– У меня свой интерес.
– Полно! У моего третьего сына есть «интерес» к дочке пекаря в конце улицы. Ты хочешь найти этого человека – возможно, должен найти. Это написано у тебя на лице и отпечатано в осанке. – Аади отставил пиалу: прибыли вафли. Взяв сразу две, он спросил: – Не потому ли ты меня искал?
Меня подмывало ответить утвердительно; подключиться к сети, которой этот тип опутал Нижний Город; пустить его по следу Дегана. Мне было отлично известно, на что способен в родном краю такой человек, как Аади, что он может выяснить и каким образом. Но я знал и то, что цена окажется высока: для Дегана, а вероятнее – для меня. Против меня было слишком многое, чтобы рассчитывать на честное предложение, а если бы оно и прозвучало, не существовало гарантий того, что Аади не заведет меня в мертвый тупик – той или иной разновидности.
Я посмотрел ему в глаза. Нет, не сегодня. Не с этого мы начнем. Ни слова о Дегане.
– Сейчас мне нужно кое-что другое, – ответил я. – Информация и, может быть, услуга.
Аади кивнул.
– Тогда дело упрощается. Информация не сбежит и не даст сдачи. Что касается услуг… – Он пожал плечами. – Скажи мне, о чем идет речь, и я отвечу, стоит ли мне расходовать время на помощь имперцу.
– Мне нужно разобраться вот с этим. – Я вынул глиняную табличку, которую получил Тобин, когда внес нашу труппу в список талантов для падишаха. – Хотелось бы продвинуться в очереди и, может быть, изучить возможность благоприятного исхода.
Аади переводил взгляд с таблички на меня. Затем его разобрал смех. Я стиснул зубы и подождал, пока он успокоится.
– Итак? – спросил я.
– Спасибо за чай, – отозвался он. – И за вафли.
Он взял три последние, сунул в рукав и приготовился встать.
– Подожди, – остановил его я и потянулся, но в последний миг отказался от мысли схватить его за руку. Он был в родном городе, а я в нем нуждался.
– Нет, – произнес Аади, вновь опустившись на колени и подавшись ко мне. – Никаких «подожди». – Он указал на кружок обожженной глины в моих пальцах. – Никто не вмешивается в прослушивания для шестого сына высочайшего. Никогда. Последний из Закура, кто попытался, был шейхом с тремя – тремя! – поясами заслуг к своему имени. Говорят, что если ночь тихая, то из дворцовых подвалов до сих пор доносятся его вопли. Я могу устроить многое, но только не собственную смерть.
– Мне говорили, что в Джане для Закура возможно все.
– Все, но ни один из нас не в силах повлиять на исход падишахской аудиенции.
– Ладно, – сказал я и чуть склонился к нему, создавая иллюзию близости и тем удерживая Аади от ухода. – Как насчет изменения очереди? Чуток продвинуть нас?
– Это можно, – прищурился Аади.
Я заулыбался.
– Но не для тебя.
– Что? – Моя улыбка погасла. – Почему бы и нет?
– Потому что ты Кент, потому что не убедил меня и потому что, если бы я даже не возражал, мне не хочется переходить дорогу доверенным лицам.
Я раздосадованно хмыкнул. Под доверенными лицами разумелась местная торговая монополия, которая правила бал в районе Нижнего Города под названием Садок. Все чаяния наталкивались на эту препону и ею оценивались; должный процент отстегивался падишахским министрам. Я разместил нас в караван-сарае за цену, перед которой бледнело всякое вымогательство.
– Пробовал, – сказал я.
– И что?
– Они не заинтересовались.
– Ах вот как! Значит, ты уже знал, что это бесполезно.
– Я знал только то, что они отказали мне. Это не означает, что они откажут другому, кто выступит от моего имени. Человеку, имеющему здесь вес.
Его губы чуть дрогнули в улыбке. Он склонил голову набок.
– Ценю твою уверенность во мне, но ответ по-прежнему отрицательный.
– Но должен же быть способ…
– Его нет. – Аади уселся на пятки. – Не для тебя. Лучше дождитесь своей очереди и потратьте время на репетиции. Падишахский визирь придерживается строгих стандартов, и если его высочество будет склонен приветить актеров на этот сезон, то он, в свою очередь, нет. Лишнее время может обернуться для вас благом.
Я неразборчиво буркнул и отвернулся.
– Прошу тебя воздержаться от дальнейших поисков меня. – Аади крякнул, поднимаясь на ноги.
– Не могу обещать. Я больше никого не знаю в Эль-Куаддисе.
– Тогда советую завести новых знакомых или забыть имеющегося.
Он сделал официальный глубокий поклон, поблагодарил за гостеприимство и ушел.
Что ж, паршиво.
Я запрокинул голову и посмотрел на резные скалы и белые стены Старого Города. Их было видно почти отовсюду. Они высились как обещание великолепия, которого никогда не достичь, или, в моем случае, как непозволительное фиако.
Две недели, сказано Волком. Я не знал, что он сделает, если мне не удастся проникнуть к этому времени в Старый Город, но после действий, которыми он привлек мое внимание в Илдрекке, желанием выяснить не горел. Перед мысленным взором возникла картина: меня ведут в Старый Город закованным в цепи и дело кончается тем, что Деган, разбив их, бросает меня изгоем на чужеземных улицах. Это была неприятная мысль.
Занятно было то, что я все же знал еще одного человека, и не просто члена Закура, или доверенное лицо, или какого-то уличного толкача из Нижнего Города. Я располагал именем йазани из Старого Города, которое назвал мне Джелем, когда вручал свои письма. Имя, при помощи которого я надеялся, очутившись внутри, распахивать двери и разыскивать Дегана – при условии, что люди пойдут навстречу и цена будет не слишком высокой. Но чтобы связаться с этим йазани, я должен был сперва попасть в Старый Город.
– Еще чаю или вафель? – спросила девчонка.
– Нет, спасибо. – Я моргнул и посмотрел на нее.
– Бывали там? – Она кивнула и глянула вверх, куда был устремлен мой взор.
– Нет.
– Обязательно побывайте. Там на рынке в третьем кольце торгует старуха, у которой с ума сойти какие цукаты. Лимоны, абрикосы, иногда манго. Объедение!
– Да, здорово.
– Точно, – серьезно подтвердила она. – Кисло-сладкие и очень вкусные. Правда, дорогие, и я их редко беру. Но теперь… – Она застенчиво зыркнула на меня и коснулась туники, в которой спрятала мой дхарм. – Как пойду, прочту за вас благодарственную молитву.
– Рад, что сумел… Погоди. – Я сел прямо. – Ты бывала в Старом Городе?
– Конечно.
– Ты хочешь сказать, что у тебя есть патронаж? – Я уставился на нее, не веря ушам.
– Патронаж? – удивилась она. – Нет. Зачем же мне… о-о! – Она прикрыла ладонью рот и густо зарделась. – Ой, правда же, вы не джаниец! Вам-то он нужен! Извините. Я не хотела, чтобы вы чувствовали…
– Нет-нет, – возразил я быстро и нацепил улыбку. Чувствовал я другое: зарождение мысли и, что важнее, – шанса. – Все в порядке, я просто забыл, что покровитель тебе ни к чему. В конце концов, это священное место для джанийцев.
– Ну да, правильно. – Она одернула тунику, так что я понял вполне, как часто она посещала Старый Город по религиозным соображениям.
– И там замечательные цукаты, – добавил я.
Быстрая улыбка.
– И это тоже.
– Скажи-ка, – произнес я, сделав последний глоток чая и отставив пиалу. Когда моя рука убралась, в чайной гуще сверкнули три серебряных дхарма. – А мне ты этих цукатов не достанешь? У меня от разговоров слюнки потекли.
– Я не… – Ее взгляд метнулся от монет к завешенной двери.
– Могу вернуться завтра, если так будет проще.
– Да, завтра будет проще. – Она глотнула, кивнула.
– А еще лучше, если я и дяде оставлю несколько суппов?
– Да. – Долгий, облегченный выдох.
– Отлично. – Я изготовился встать, но помедлил, держа руку на кошельке. – Ах, еще одно. Раз уж ты будешь там, наверху, не передашь ли весточку? Буквально словечко, моему другу.
– Другу? – Она чуть отпрянула, как ива на ветру.
– Не волнуйся, – успокоил я. – Он ученый.
Ладно, йазани – тот самый, от Джелема, – но я не хотел ее пугать.
– Просто передашь ему записку. Можно оставить у двери.
– Только записку? – Она взглянула на серебряные прямоугольники в чашке и ковырнула носком ковер.
– Только записку.
Наподдала еще, глянула снова. Закусила губу и кивнула.
– Ладно.
– Замечательно, – сказал я. – Тогда мне осталось найти лавку писца. Не знаешь такой поблизости?
13
Через три дня, как было обещано, я нашел йазани сидевшим на корточках у стены в Нижнем Городе. Он показывал танец теневых кукол. Вокруг столпились дети и подростки, галдевшие и смеявшиеся над представлением. Никого не заботило то, что силуэты плясали сами по себе и все участие йазани сводилось к редкому слову и помаванию тонкой оливковой веточкой. Когда мы приблизились, он сунул ее под мышку, подставил руки под солнечный луч и изобразил на пыльных кирпичах тень петуха. Несколько невнятных слов – и вот петух выпорхнул из своей тени, присоединившись к безмолвному танцу черного пса, слона, дракона и человека.
Толпа заулюлюкала и разразилась аплодисментами. Человек улыбнулся. Затем он поднял взгляд и увидел нас с Птицеловкой.
– На этом все, друзья мои, – объявил он, вставая.
Подростки принялись издавать гадкие звуки, а младшие взмолились, но мужчина помотал головой.
– Нет, – сказал он. – У меня дела. Идите помучайте кого-нибудь еще.
Толпа рассеялась. Пара мальчишек постарше наградила нас обвиняющими взглядами. Я ответил тем же, постаравшись смотреть сурово, но с бесстрастным лицом. Да, это были щенки и волчата, но при неправильном обращении могли и завалить, тем более незнакомца.
Мужчина отряхнул штаны и усмехнулся под нос. Он был одет на «городской», как я начинал догадываться, манер: в подвернутые портки, тунику до колен и короткий жилет. Цвета были сплошь ржавые и красные; кремовая куфия намотана на голову, как тюрбан. С нижних краев рукавов и жилета свисали светлые кисточки. По дороге сюда наш караванщик серьезно объяснил, что это делается для отвлечения джиннов, которые предположительно обитали по всей пустыне, откуда и прибывали.
Что касалось самого Рта, йазани, то он был скользким и вертким, как его теневые куклы. Мне он поклонился по обязанности, Птицеловке – не совсем. И та залилась краской.
Хм.
– Ваша светлость, – заговорил он по-имперски с акцентом.
– Прошу прощения? – откликнулся я.
На его спокойном лице отразилось недоумение.
– Виноват, – молвил он. – Вы своего рода эмир, то есть Принц. Вам угодно, чтобы вас почитали иным обращением?
Птицеловка фыркнула.
– Меня устроит наименование Дрот, – ответил я.
– Дрот, – повторил он, пробуя слово на вкус. Я знал, что Джелем упомянул меня в письме, которое отправил вперед, но это не означало, что истинное звучание моего имени соответствовало тому, что он прочитал. – Дрот. Да. Превосходно. Я имею удовольствие быть Рассаном ибн Азим бе-Махлаком, родственником Джелема бар-Джана, прежде звавшегося Джелем ибн Абу Джхиббар эль-Тазан эль-Куаддис. – Он выдержал паузу и добавил: – Но вы можете называть меня Раазом.
Я уже открывал рот, когда Птицеловка пихнула меня локтем под ребра. Я глянул на нее. Она выгнула бровь и кивнула на Рааза.
– Это Птицеловка Джесс, – сказал я.
Очередной поклон, еще один долгий взгляд.
– Мои извинения за столь несовершенный для ваших ушей имперский язык, Птицеловка Джесс.
Снова румянец.
Я откашлялся.
– Значит, родственник Джелема? – переспросил я, вспоминая слова Джелема о его семействе: родные, дескать, будут счастливы видеть его исключительно мертвым.
Моя левая рука неспешно потянулась за сталью. Я прикинул, что сработает быстрее, если до этого дойдет, – моя кисть или его рот.
– Со стороны его жены Ахнийи, – уточнил Рааз, вновь повернувшись ко мне. – Через дядю мужа ее сестры. Я родственник, в лучшем случае, по имени и закону, но не по крови. В отличие от сородичей Джелема, мое племя не имеет причин от него отрекаться даже после его изгнания. – Он посмотрел на мою руку. – Или желать ему смерти.
– Однако ты называешь его родней, – заметил я. – Мне казалось, что джанийцы не признают семейной связи с изгоями.
– Это племенные особенности, – отмахнулся тот. – Очень сложные. Из моих сородичей одни согласятся с вами, другие – нет. Джелем помог мне поступить в эль-куаддийский вахик-тал, и я глубоко почитал его еще до того, как он женился на Ахнийе и стал моим дальним родственником. Когда от него отказались свои, я предпочел по-прежнему считать его родней. Что касается тазанов… – он отвернулся и якобы небрежно сплюнул, но я не сомневался в продуманности всех его действий, – это мелкие недоумки. Их старейшины не властны над тем, что я храню в моем сердце.
Мы с Птицеловкой переглянулись. Она вздернула плечи, ясно показывая: «Ты старший, тебе и решать».
Из того немногого, что я вынес из бесед с Джелемом, мне было известно, что джанийское общество представляло собой хитроумное переплетение кровных уз и социальных связей, причем то и другое нередко пребывало в противоречии. По вертикали выстраивались отношения племенные, и каждый джаниец принадлежал к некой группе, которую именовал «семьей и домом». Внутри племени существовали кланы и прочие объединения, но решающей считалась верность племени, которая определяла выбор джанийца, когда речь заходила о политических интересах. Одновременно существовала и горизонтальная составляющая, образованная разнообразными общественными кастами. Она определяла повседневную жизнь большинства джанийцев, начиная от промысла и заканчивая местом жительства и кругом общения. Человек рождался в касте, проживал в ней жизнь и там же умирал. Единственными исключениями были две просвещенные касты: Путь Пера и Путь Света – писцы и маги. Попасть в них при наличии способностей и упорства теоретически мог любой, повысив тем самым свой статус благодаря прилежанию и покровительству. Но, по словам Джелема, это был трудный путь, который охраняла элита, препятствовавшая вторжению низов.
Если Джелем помог Раазу поступить в вахик-тал, магическую академию в Эль-Куаддисе, то я полагал, что тот находился перед ним в серьезном долгу. Джелем же долгов никогда не забывал и не прощал.
Я скрестил руки, показывая, что не берусь за оружие. Рааз улыбнулся.
– Идемте же, – позвал он. – О встрече уже условлено.
– О встрече? – не понял я. – Но в письме было сказано искать тебя здесь.
– Я всего лишь курьер. Мои ранг и положение не позволяют вести переговоры о том, чего вам угодно. Если вы хотите обсудить влияние на прослушивание и его стоимость, то вам придется обратиться к старейшинам. Пожалуйте за мной.
Рааз пошел вглубь извилистых улиц, и мы покорно последовали за ним. Через несколько поворотов я спросил:
– Скажи, а как относится Деспотия к вещам, которыми ты занимался?
– Что вы имеете в виду?
– Тени, – пояснил я. – Глиммер.
Рааз недоуменно взглянул, затем рассмеялся.
– Глиммер? Вы про магию? – Он всплеснул руками. – Восхитительно! Я должен запомнить: «глиммер». Очень хорошо. – Рааз с улыбкой покачал головой. – Я получил подготовку в вахик-тале. Как у всякого йазани, моя магия принадлежит деспоту. – Он поднял левую руку и приспустил рукав, показав железный обруч на запястье. – Это знак моего долга перед деспотом во всем. Академии существуют лишь благодаря его покровительству. Применяя свой дар на потеху его подданным, я служу ему службу – в какой-то малой степени возвращаю долг.
– А что же деспот получает взамен?
– Возможность призвать вахик-талы и их учащихся, разумеется.
– Для какого-то дела?
– Для большинства дел.
Я кивнул. Нешуточная опора.
– Как относится деспот к магии более стойкой? Или более мощной?
– Мы делаем то, что необходимо и потребно. Высшие Волхвы Пятнадцати Блистательных Вахиков прописали ограничения – конечно, после совещания с деспотом и его визирями, но очень многое остается на усмотрение практикующего, иначе как нам исполнить долг перед деспотом? – Рааз покосился на меня. – Разве в вашей империи не так?
– Не совсем. – Я хмыкнул. – О да, у нас имеются уличные маги, которые латают кастрюли и устраивают мелкие представления. Но более искусные Рты – те, что знают свое ремесло, как вы с Джелемом, – ходят по лезвию. В Илдрекке можно творить заклинания за деньги, но вещи более прочные и серьезные запрещены.
Именно поэтому торговля переносным глиммером и самыми мощными устными заклятиями была вотчиной Круга. Черный рынок магических услуг являлся детищем Круга и его первого и последнего короля Исидора.
– Но перед вашими имперскими магами, Эталонами, трепещут и в Джане, и за его пределами. – Рааз покачал головой. – Как может империя сдерживать магию, творимую такими могущественными людьми?
– Эталоны – другое дело. Это личные маги императора. Им ведомы заклинания, неизвестные более никому; они имеют доступ к знанию, за которое обычному Рту грозила бы смерть. – (Или Носу, или Серому Принцу, если на то пошло.) – Насколько я понимаю, их магия находится за пределами возможностей прочих Ртов.
– Вы говорите о ваших Ангелах? – осведомился Рааз с учтивой неуверенностью. – Хотите сказать, что они каким-то образом наделяют властью ваших Эталонов?
– Такова имперская точка зрения.
– И что же?
– Разве я похож на священнослужителя?
После этого мы умолкли, но я, пока мы шли, время от времени ловил на себе взгляд Рааза. Я знал правду о могуществе Эталонов и об имперской магии: о том, как применявшие ее мужчины и женщины использовали свои души для собирания и обуздания силы, а также о том, как она калечила и пожирала эти души. Я прочел об этом в старинном дневнике, но не собирался рассказывать джанийскому Рту.
Рааз вел нас кривыми путаными улочками, которые казались типичными для большинства джанийских городов. Чистые или грязные, людные или пустынные, они единой нитью вились через все населенные пункты Джана, где я побывал. Исключения – широкие, прямые бульвары, которые тянулись от одного общественного места до другого, будь то храмы, парки, рынки или пекарни, – выделялись именно уникальностью.
Правда и прямота напоказ, уклончивость и коварство подспудно – да, это выглядело вполне по-джанийски.
Мы достигли небольшой двери, порог которой находился ниже уровня мостовой. Железный ключ и приглушенное бормотание позволили нам войти. Три шага вниз, пять вперед, четыре вверх. Там стоял дюжий джаниец с кривой саблей. Он кивнул Раазу, когда тот отпер дверь, и уставился на нас с Птицеловкой. Позади него виднелась винтовая лестница, уходившая в подполье.
Как только страж затворил за нами дверь, свет в комнате наверху погас. Внизу остался, но слабый. По ходу спуска я чувствовал, как оживало ночное зрение.
В канделябре у подножия лестницы горела небольшая свеча – мало, чтобы ослепить меня, но достаточно, чтобы причинить боль. Я отвел глаза, тогда как Рааз отворил очередную дверь, на сей раз обойдясь без заклинания.
За ней открылось вытянутое и низкое помещение с цилиндрическим сводом, который с обеих сторон был погружен в темноту. Оно скорее напоминало туннель, чем комнату. Между колоннами в стенах виднелись глубокие ниши высотой в человеческий рост и такие широкие, что можно было спрятать несколько человек. Я принял бы это место за винный погреб, разве что без вина.
На каменном полу стояла пара глиняных масляных светильников. Их уже зажгли. В остальном вокруг было пусто. Я моргнул на свету и задержался на пороге, давая глазам время обжечься и приспособиться.
– Прошу вас, заходите, – пригласил Рааз, на сей раз по-имперски.
Птицеловка вошла, огляделась и кивнула. Я последовал за ней.
– Вы должны понять, – произнес Рааз, шагнув вперед и оказавшись между дальней стеной и светильниками так, что пролегли две тени. – Джелема… не жалуют в Джане и тем паче в Эль-Куаддисе. Коль скоро вы что-то от него приносите, нам приходится соблюдать осторожность. Поистине опасно быть застигнутым с письмами или посылками от такого изгоя. Мы должны проявлять осмотрительность.
– Мы? – переспросила Птицеловка, берясь за рукоять своего длинного ножа. Я не стал ей мешать. – Не вижу здесь никого, кроме нас.
– Я говорю это только для того, чтобы вы поняли: то, что я сделаю дальше, является предосторожностью, а вовсе не пренебрежением к тебе, о шейх Круга.
Теперь и моя рука потянулась к клинку.
– Какая еще предосторожность? – спросил я, вглядываясь во мрак, который царил по обе стороны.
При таком освещении янтарь моего ночного зрения представлял собой в лучшем случае размытую позолоту, обозначавшую абрис вещей, однако его хватило, чтобы выявить безлюдность темного пространства за светильниками.
– Я испытываю тревогу, когда люди начинают произносить речи о «предосторожности» и «пренебрежении». Мне, если на то пошло, не нравится, когда людей, с которыми у меня назначена встреча, не оказывается там, где я рассчитываю их увидеть. Такого рода события обычно означают кровь. – Я повернулся к Раазу и чуть обнажил клинок. – Где твои старейшины, Рот? Где твои волхвы?
– Я ничего не говорил о волхвах. – Рааз прищурился в полумраке.
– Нет, зато другие говорили, и я ни на миг не поверю, что ты предпринял все это ради моей беседы с парой племенных старейшин.
Рааз перевел взгляд с меня на Птицеловку и снова на меня. Затем кивнул.
– Джелем сказал, что ты хитер. Да, вам предстоит беседа с членами Маджима – двумя. Оба они сочувствуют положению Джелема.
– Да что же это за положение?
Дело, выглядевшее как простое изгнание, теперь казалось куда более запутанным.
– Я не могу сказать. Вы должны понять, что теперь участвуете в джанийской политике, не будучи членами ни племени, ни клана. Джелем отзывался о вас хорошо, но мы не можем полностью вам довериться – между нами нет ни кровных, ни каких-то других уз. Отсюда и предосторожности.
– И все же, несмотря на этот… пробел… между нами, твои хозяева готовы помочь мне попасть в Старый Город. Разве не странно?
– Странность странности рознь, о шейх. – Рааз издал негромкий смешок. – То, что другим кажется препятствием, Маджим считает неудобством. Но не думайте, что обретете желаемое, ибо мои хозяева лишь согласились поговорить. Они выслушают вас и решат, исходя из многих соображений помимо ваших нужд. Или их собственных.
Я глубоко вдохнул, выдохнул. Пахло сыростью, пылью и плесенью. По меньшей мере два ингредиента казались неуместными в Джане. Мне были отлично знакомы эти ощущения.
– Хорошо, – сказал я, убрав клинок. – Принимай свои меры предосторожности, и кончим с этим.
– Как тебе будет угодно.
Рааз повернулся лицом к стене и широко раскинул руки, из-за чего его тени как бы сцепили кисти. Делая так, он негромко заговорил. Не по-джанийски, но я узнал язык, если можно назвать «узнаванием» знакомство со звуками, которые слетали с губ Джелема.
Мы наблюдали, и вот обе тени Рааза начали двигаться и меняться. Одна стала короче и шире, другая приняла более вытянутую форму. Светильники замигали, понуждая тени плясать и тем усиливая впечатление о перемене. В фигуре справа, которая была постройнее, безошибочно угадывался силуэт женщины с длинными распущенными волосами и острыми плечами. Вторая увенчалась выростом, в котором я признал тюрбан, а вокруг шеи обозначилось утолщение – по-видимому, борода.
Теперь они двигались независимо от Рта, но в целом еще следовали его примеру. Он ронял руку – они роняли тоже, но в собственном темпе, и останавливали по-разному: одна тень задерживала ее на бедре, вторая сгибала в локте. Когда он отклонялся влево, туда же подавались и они, но первая тень делала шаг, а вторая склонялась.
Светильники снова мигнули. На этот раз колебание света вообще не отразилось на тенях. Было ясно, что их теперь порождает кто-то другой, и близко не подходивший к помещению.
– Ты видел, чтобы Джелем… – Птицеловка подалась ко мне.
Читать бесплатно другие книги:
