Волчья звезда Галина Мария

— А у нас — какое?

— Похоже, там тоже неладно. Может, плюнуть на все — вылететь к ним? Немедленно.

— И упустить, быть может, последний шанс? Как он держался, этот туземец?

— Спокойно…

— Тогда может, там сейчас тоже идет аналогичная попытка контакта?

— Спонтанно?

— Да, иначе бы они нас известили. Все равно — действуем по плану. Попытаемся выйти на контакт, затем, при любом раскладе — эвакуация. Если они в нас заинтересованы, они и там с нами свяжутся — при такой-то технологии. Запускай сервов в замок, Гидеон. Пусть все упакуют в герметичные контейнеры и — вниз. В бункер. Если все пойдет хорошо, мы вернемся за оборудованием и экспонатами. Симон…

— Да?

— Задействуй систему индикаторного поиска. На всякий случай. Может, придется отойти далеко от лагеря, кто знает? И возьми с собой пеленгатор.

— Я…

— Побыстрее, Симон. И пожалуйста, держись. Уже недолго осталось.

Симон осторожно перевел дыхание. Расплывчатые очертания предметов стали отчетливей, сердце билось — неровно, глухо, но билось.

— Не волнуйся, — сказал он, — я в порядке.

Вода была светлее неба, разбросанные по ней островки казались черными. Дикая утка поднялась на крыло и полетела, оставив за собой длинную темную полосу — словно взрезанная ножом рана на поверхности реки. Но она вскоре затянулась.

Небо на востоке было нестерпимо белым — смутное светящееся пятно растворилось в нем.

Я сказала:

— Если честно, не думаю, что они прилетели со звезд, Улисс. Они тут испокон веку.

Он сердито возразил:

— Откуда вы знаете? Вы же не ведете никаких Записей! А в архивах мы не нашли никаких упоминаний ни о чем подобном.

— А если бы кто-то сделал такую Запись сейчас? Ее можно будет прочесть через сто лет?

— Даже через двести, — рассеянно ответил он.

— И все узнают, что когда-то давно кто-то видел что-то?

— Если тогда еще будут уметь читать. Похоже, это почтенное искусство тут успехом не пользуется. Я спросила:

— Думаешь, это неправильно?

— Да, — сказал он, — думаю, неправильно. Знаешь, что самое забавное? Эти объекты… Похоже, там, на той станции недавно наблюдали что-то в этом роде. Но мы им не поверили — решили, что это галлюцинация. Там как раз случилось ЧП…

— Случилось что?

— Беда там случилась, — сказал он сердито, — и я решил, им просто что-то примерещилось…

— Беда? Какая?

— Не твое дело, — отрезал он.

— Это они потому не стали нас искать?

— Не знаю, — сказал он, — не знаю. В принципе… там могло случиться то же, что и с нами… и это еще не самое страшное.

— А… — он взглянул на меня так мрачно, что я осеклась и вместо этого спросила, — иеужто твои могли бы нас отыскать даже тут?

Он сказал:

— Где угодно. Сюда, — он похлопал ладонью по груди, — вмонтирован миниатюрный датчик. Он работает от биоритмов сердца.

— Пока бьется сердце?

— Да.

— И кто-то там, далеко его видит или слышит?

— Да. И может определить его местонахождение.

— А теперь, раз уж никто нас не нашел — может, они все умерли, Улисс? И ты остался совсем один?

— Я не могу остаться совсем один, — сухо сказал он, — это практически невозможно. Черт, если бы у нас был радиопередатчик! Хоть какая-то связь…

Холодный внимательный взгляд уперся мне в затылок, и я обернулась: на воде вновь плясал светлый облеск, но на этот раз довольно далеко отсюда.

Я сказала:

— Погляди, вон еще один! Роятся, как мухи.

Он так и застыл, вбирая слабое сияние расширенными глазами. Потом спросил:

— Так раньше бывало?

Я пожала плечами:

— Не знаю. Вроде нет.

— Может, — сказал он неуверенно, — может, это они за нами следят?

— Зачем мы им нужны, Улисс?

— Может, они раньше просто не поняли… подумали, что мы… в общем, им теперь стало интересно, вот и следят.

— Значит, у нас скоро опять начнутся неприятности.

— Это просто суеверие, — сказал он мягко, как идиотке.

— Ага… — ответила я, — как же… А эта ваша станция далеко?

— Запад-северо-запад, — сказал он. — Вверх по реке и в горах.

— Тут нет гор.

— Еще бы, — сказал он, — до них еще десять дней пути, как минимум.

— И ты всерьез думаешь, что мы доберемся?

— Очень надеюсь, что нам помогут, — сказал он, — иначе почему бы…

— Опять ты за свое! Говорю тебе, если там кто и есть, то мертвецы. Ни за что ори не станут нам помогать…

Он промолчал, и я добавила:

— Может, ты думаешь, что это именно из-за тебя они тут болтаются? Мы-то для них вроде как грязь под ногами, а тут все они и собрались — на тебя полюбоваться.

Он вновь ничего не ответил, и я поняла, что попала в точку.

— Тогда ты ничем не лучше их.

Он сказал:

— Ну что ты? Чего ты злишься? Возможно, у них и впрямь были свои причины обратить на меня внимание. Ну и что? Я же тебя не брошу.

— Я и сама туда не пойду. Не стану я дела с ними иметь, хоть режь…

— Ладно, — сказал он, — о чем мы спорим? Посмотрим… Нужно еще как минимум подобраться к ним ближе…

— Если все так, как ты говоришь, он сам пойдет за нами…

Я представила себе, как они висят над лагерем кочевых и над крохотным островком, где мы остановились — цепочка молчаливых светящихся пятен, отражающихся в воде. Скоро кочевые к ним привыкнут.

Пойма здесь так поросла тростником, что казалась одной сплошной отмелью — что наверняка было неправдой, поскольку самые зловредные омуты водятся именно в таких местах. Нам здорово пригодилась бы лодка — из тех маленьких, неустойчивых, но юрких суденышек, которыми испокон веку пользуются рыбаки на побережье; возможно, если мы все-таки набредем на какую-нибудь приличную общину, нам удастся выменять такую лодку на один из ножей — железо у них в цене… или, на худой конец, просто украсть.

Одно утешение, кочевым приходится еще хуже — никто из них не умеет плавать.

Другое дело, уж если они что-то забрали себе в голову, то не отступятся. Мне следовало об этом помнить, а я отвлеклась на всякую ерунду, вроде этой летающей мерзости — ни толку от нее никакого, ни помощи…

Я увидела, как они перебираются через стремнину — воды там было выше человеческого роста, и тем не менее, их головы виднелись над поверхностью. Сначала я решила, что они, почему-то плывут по-трое; на каждое темное пятно приходилось еще два, потом поняла, что они попросту надули воздухом бурдюки. Кожаные мехи поддерживали их на плаву, но заодно мешали передвигаться — их владельцев то и дело сносило вниз по течению, швыряло на груды щепы и плавника, но они все равно упрямо продолжали пересекать реку.

Они уже были на расстоянии хорошего выстрела, и я с перепугу решила, что им ничего не стоит утыкать нас с этого расстояния стрелами не хуже ежей, и только потом сообразила, что стрелять они не будут — если кто сдуру и прихватил с собой лук, то тетива после такого купания у них высохнет не скоро.

Я шепотом спросила Улисса:

— Видал?

Он все не мог оторвать глаз от светящегося пятна вдалеке — оно висело над водой, по-прежнему не двигаясь с места.

— Что? — спросил он, потом сказал. — Ох, ты!

— Здорово же они за нас взялись! Неужто из-за нескольких паршивых трупов?

— Я-то думал, то что случилось, их остановит, — сказал он, — но, похоже, вышло наоборот. Это они нам мстят за свой страх.

Не было времени расспрашивать его, что там так могло испугать кочевых, которые, по-моему, вообще не умеют ничего бояться, да я уже поняла, что он и не скажет. Кочевые отлично видели нас, но продвигались в полном молчании, и это было особенно страшно.

Улисс тоже молчал, глядя вдаль с какой-то отчаянной надеждой — он явно ожидал помощи, которой не могло быть, и мне захотелось свернуть ему шею.

Я сказала:

— Ты что, хочешь дождаться, чтобы они вылезли на берег, что ли? Тогда с ними вообще невозможно будет управиться.

Он тоскливо сказал:

— Что же мне делать? Стрелять?

— Нет, стой себе столбом как стоял…

— Я не думаю, что это им понравится.

— Кому? — удивилась я, но тут же поняла. — Тьфу ты! Да какая разница? Когда вас резали там, в лагере, им это тоже не понравилось? А я их видела в ту ночь, они болтались неподалеку… Что же они не вмешались, а?

Он растерянно пожал плечами:

— Не знаю.

— Хочешь им угодить, да? Как будто кому-то нужен придурок, который даже за себя постоять не умеет!

За это время я насчитала штук двадцать пловцов — хотя не все они могли справиться с течением; некоторых отнесло на другие острова, а кое-кто и вовсе барахтался на стремнине.

— Почему они ничего не делают? Они могли бы их как-то безболезненно отпугнуть, — сказал он задумчиво, — даже мы пользовались в экстремальной ситуации слезоточивым газом, даже мы.

— Как же, — сказала я, — помню. Для всех тогда было бы лучше, если бы вы тогда поубивали их — и для вас в том числе.

— Не в том дело, лучше или хуже, — сказал он. — Дело в том…

— Да-да, знаю Воспитанный человек никого не убивает ни с того ни с сего.

— Я не так говорил, — начал возражать он, — я…

Самый ловкий из кочевых уже выбрался на берег. Из-за спины он выхватил короткое копье — они умеют их бросать, и довольно ловко.

Я вцепилась Улиссу в плечо.

— Стреляй, если ты еще не позабыл, как.

Он прошипел:

— Руки убери.

И наставил на кочевого это свое странное оружие. Уж не знаю, как там оно действовало, но кочевой вдруг закричал и упал плашмя — на груди его появилось черное пятно и вокруг запахло горелой плотью.

Я сказала:

— Здорово.

— Помолчи, пожалуйста, — сказал Улисс. Его так и передернуло, и он начал целить в бурдюки — я-то понимала, чем это кончится, но он, похоже, решил, что так он их не утопит, а просто остановит, и очень удивился, когда из бурдюка с шипением вырвалась струя пара, а темноволосая голова, несколько раз нырнув, как поплавок, скрылась под водой. Я сказала:

— Готов!

— Утонул! — удивленно пробормотал Улисс, опуская свое оружие.

— Я же сказала, они не умеют плавать! Похоже, ему было легче палить по бурдюкам, чем по живым людям, хоть я особенной разницы и не видела — кочевые ведь все равно тонули… Теперь я разглядела, как действует это его оружие — оно выбрасывало из себя луч пламени, такой тонкий, что он и виден был лишь тогда, когда упирался в воду, поднимая облако пара. А вскоре он уже стал виден постоянно — пара набралось так много, что он стелился над водой и тонущие люди, затерявшись в нем, кричали гортанными птичьими голосами. Улисс сокрушенно сказал:

— Это же бойня!

Я утешила его, как могла:

— Если б они успели выбраться на берег, нам бы еще повезло, если бы нас сразу прикончили. Они на нас такой зуб имеют — даже говорить не хочется, что бы они с нами сделали, попадись мы им в руки.

— Хуже, чем с теми пленными?

— Гораздо хуже, Улисс.

Он сказал:

— Не думал я, что так оно обернется.

И вновь прицелился. Я уже поняла, что он все делает как надо — поломается-поломается и делает. Нужно только убедить его хорошенько.

Просто ему нравится мучиться.

Туман над водой чуть рассеялся и стало видно, что кое-кто все же уцелел — но их закрутило и отнесло на мелкие островки, цепочкой растянувшиеся чуть ниже по течению; теперь они выбрались на берег, отряхиваясь, точно собаки. Но пылу это им не поубавило — если бы можно было убивать взглядом, от нас бы уже ничего не осталось.

Зато полоса воды между островом и дальним берегом была совершенно пустой и отсюда бьщ виден протянувшийся от нашего островка язык отмели; нам и плыть-то почти не придется. Улисс все еще топтался на месте, с надеждой глядя на светящееся туманное облако, переливающееся над водой, потом вздохнул и последовал за Мной. Берег здесь густо порос ивняком, даже из /воды торчали кусты, высокие, выше моего роста, Улисс все время оглядывался — наверное потому все и случилось.

Что-то плеснуло в зарослях, я поначалу решила, что мы вспугнули птицу или выдру, которых тут тоже водилось достаточно, но тут же поняла, что ошиблась. Кожан стоял у самого уреза воды, еще двое кочевых выскочили из кустов и теперь оказались у нас за спиной.

— Так я и знал, что мы с вами встретимся, друзья мои, — сказал он, ухмыляясь.

Улисс застыл, вытаращившись на него, палец его раз за разом нажимал на выступ в рукоятке оружия, но то почему-то не стреляло. Зеленый огонек на укрепленной сверху плоской коробке сменился красным.

Кожан кивнул одному из своих, и тот бросился на меня; я попыталась добежать до воды — пустое дело. Он догнал меня одним прыжком, схватил за волосы и швырнул на землю. Потом рывком вздернул на ноги, как я ни кусалась, как ни царапалась, и, зажав правой рукой, левой приставил к горлу мой же собственный нож.

Улисс отчаянно лупил ладонью по коробочке и вытряс-таки что-то из своего оружия — красный огонек сменился зеленым. Кожан за все это время не произнес ни слова и не пошевелился, лишь наблюдал за ним насмешливо прищуренными глазами.

Улисс, похоже, взял себя в руки — он выпрямился и молча, с непроницаемым лицом направил невидимый луч на ближайший куст ивняка. Тот зашипел, потом листья почернели, свернулись в трубку и вспыхнули. Слабый ветерок раздул пламя, на меня потянуло жаром.

Улисс перевел оружие на Кожана. — Отпусти ее, — сказал он. Кожан даже не пошевелился.

— Разумеется, нет, друг мой Улисс, — сказал он. — Я тебя уже немножко знаю. Ты не выстрелишь. Поскольку, если ты убьешь меня, девчонке тут же перережут глотку. Будь ты настоящим человеком, ты бы выстрелил — я бы на твоем месте поступил бы именно так. И это было бы разумно — ведь в таком случае мы бы убили ее сразу. Ведь ты отлично знаешь, что ее все равно убьют — и все равно не стреляешь. Впрочем, вы всегда поступали странно.

Надо сказать, он был совершенно прав.

Я крикнула:

— Убей его!

Но тот кочевой, что меня держал, так сжал мне горло, что я захрипела.

Улисс не опустил оружие, но и не выстрелил. Он стоял, белый как мертвец и все озирался с какой-то отчаянной надеждой.

— Вы всегда были слабыми, — сказал Кожан, — несмотря на эти свои машины. Я это сразу понял. Потому что верили в то, во что хотели верить. И потому вы очень некрасиво умирали. Вы не умеете умирать. Где твое достоинство, друг мой Улисс? Где ваше достоинство?

— Сукин сын, — тупо сказал Улисс.

«Чего от него ждать, — подумала я, — он же придурок».

Кожан даже ухом не повел.

— Сейчас ты положишь это свое оружие, которое не способно сделать тебя мужчиной, — сказал он, — и дашь себя связать. Иначе я у тебя на глазах перережу девчонке горло. Положи эту штуку на песок и отойди на несколько шагов.

Улисс колебался. Видно, примеривался, может ли он все-таки выстрелить, не задев меня — ничего из этого, разумеется, не получилось бы; кочевые не такие дураки. Я надеялась, что у него все-таки хватит мужества и мне не придется больше унижаться и терпеть все, что последует потом, тоже не придется, но мне следовало бы помнить, с кем имею дело. Он медленно нагнулся и положил эту свою стрелялку.

— Нож! — сказал Кожан. Улисс отстегнул нож и бросил его на землю. Кожан кивнул одному из своих воинов. Тот приблизился, впрочем с некоторой опаской, но Улисс дал себя связать.

— Почему? — спросил он, обращаясь к Кожану.

— Любое дело следует доводить до конца, друг мой, — вежливо сказал тот.

— Мы же не хотели вам ничего плохого? Мы же хотели как лучше!

Тот только молча пожал плечами.

— Хоть ее отпустите! Неужели у вас нет ни капли милосердия?

Я сказала:

— Не унижайся.

Тот воин, что держал меня, теперь был занят тем, что стягивал мне за спиной руки сыромятным ремнем и потому отпустил мою глотку — я могла говорить. Впрочем, что толку?

— Ведите их, — Кожан кивнул, а сам двинулся вперед.

Его человек подтолкнул меня сзади, но я пошла сама — теперь-то сопротивляться было поздно. Если бы Улисс повел себя как надо, они бы сейчас волокли по песку трупы, но теперь оставалось лишь держать себя достойно, вот и все. Теперь я увидела, что в зарослях, торчащих из воды, скрыт довольно внушительный плот — он был связан наспех, неаккуратно, но прочно, и на песке лежали здоровенные шесты.

— Никогда не следует пренебрегать знанием, — заметил Кожан. — Возможно, ты не помнишь, мой друг Улисс, но вы когда-то рассказывали нам о чем-то в этом роде. Мы — степные жители, для нас это тогда было в новинку.

И велел, обернувшись к сопровождавшему Улисса воину:

— Перетащи его на плот. И осторожнее — он может быть опасен. Девчонка пойдет сама.

Тут он опять был прав.

Плот был привязан к вбитому в песок заостренному колышку — они и об этом позаботились. Пока они отвязывали его и отталкивались шестами от берега (держались они неуверенно, потому как все-таки боялись воды), я думала о том, что, может, если у Улисса все-таки достанет мужества, удастся перевернуть плот. Выплыть мы уже из-под него не выплывем, со связанными-то руками, но хоть потонем, как люди, а может, еще и кого из кочевых с собой прихватим.

Тут Кожан велел:

— Следите за девчонкой. Ишь, как глазами сверкает!

И добавил, обернувшись к Улиссу:

— Я очень хочу довезти вас в целости, друг мой. Потому что я, понимаешь ли, видел то, что тогда осталось в шатре. И мне очень интересно — что скажет твоя спутница, когда посмотрит на тебя чуть позже. Наши женщины тогда очень кричали.

Улисс устало сказал:

— Будьте вы прокляты.

— Диана была твоей женщиной, нет? Видел бы ты ее… потом… Похоже, я насчет вас не ошибся с самого начала. Вы — нелюди. Чудовища. Зараза, которую нужно выжечь каленым железом.

Улисс молчал.

— Смотри на него внимательно, — велел Кожан одному из своих, — мне не нравится, как он выглядит. И держи оружие наготове — копье, не нож. Если что, бей сразу.

Я осторожно пододвинулась ближе к краю плота — не так-то это было трудно, он был небольшой, но скатиться в воду мне мешали две смуглые ноги; один из кочевых стоял у самой кромки, орудуя шестом, впрочем довольно неумело — плот все время закручивало, и волна захлестывала бревна, связанные сыромятными ремнями. Я попробовала освободить руки, понятное дело, ничего из этого не вышло, и тогда я напряглась и, выбросив вперед ноги, резко ударила кочевого под коленки, тот выпустил шест и рухнул в воду. Он пошел ко дну как камень, честное слово, потому что течение в этом месте было довольно сильное, и плот тут же отнесло в сторону — уцепиться за него он не смог. Я тоже сделала еще один отчаянный рывок и скатилась с плота — вода накрыла меня с головой, я увидела над собой темную массу и даже заметила, что бревна мягко трутся друг о друга и сквозь щели в них просвечивает небо. Потом в глазах покраснело, потом потемнело, в ушах раздался нарастающий шум, и я попыталась вдохнуть ее полной грудью, эту спасительную воду, чтобы уже никогда больше не вынырнуть на поверхность. Последнее, что я видела, была фигура того кочевого — он медленно опускался на дно, вращаясь и шевеля руками, точно тряпичная кукла. Потом вдруг у меня страшно заболела голова, так заболела, что я даже не почувствовала, как кто-то тянет меня за волосы.

— Думала, я дам тебе умереть? — спросил Кожан. Свесившись с плота, он крепко держал меня своей длинной смуглой рукой. Потом резко подтянулся, и я оказалась на плоту. Под щекой у меня скрипели все те же мокрые бревна.

— Тело само хочет жить, верно? — спросил он усмехаясь. — Ты его топишь, а оно выныривает.

Он перевернул меня на живот и нажал на спину коленом. Меня тут же вырвало водой.

— Держи ее, — приказал он кому-то, и я почувствовала, как чья-то жесткая рука прижала мне голову к бревнам так, что я и повернуться не могла. Вода, проникая сквозь щели, время от времени плескала мне в лицо, но ее было слишком мало, чтобы утонуть в ней. Плот все так же бросало из стороны в сторону и закручивало, потом вдруг он начал как-то странно трястись, мелко, словно испуганное животное, и я услышала какой-то нарастающий звук, настолько чуждый, что я даже какое-то время не могла осознать, что я такое слышу, нечеловеческий режущий визг, прерываемый хриплыми, испуганными человеческими голосами; хотелось заткнуть уши руками, потому что он делался невыносимым, но руки у меня были связаны и потому я просто потеряла сознание.

…Не знаю, когда я очнулась, но фазу почувствовала, что плот уже не плыл, он застрял в каком-то наносе из плавника и полусгнившего камыша, и теперь мягко покачивался на мелких речных волнах. Вокруг было очень тихо. Я по-прежнему лежала на мокрых бревнах, но теперь лицом вверх и видела лишь вялые стебли и кусочек серого равнодушного неба. Потом я попробовала пошевелить руками и поняла, что они все еще связаны. И жутко болели — каждая мышца ныла, а грудь просто разрывалась от боли. Я вспомнила все и закашлялась.

— Пришла в себя? — спросил Улисс. — Не дергайся, сейчас я развяжу веревки.

Я и не собиралась дергаться, но попробовала приподнять голову, чтобы осмотреться. Кроме нас, на плоту никого не было. Я смутно увидела Улисса — темный силуэт на фоне светлого неба.

— Где… они?

Он коротко сказал:

— Утонули. Потом добавил:

— Я бы тебя и раньше развязал, но боялся, что ты не в себе и можешь опять прыгнуть в воду.

Он перерезал ремни ножом — это заняло довольно много времени, потому что они намокли и стянулись. Только теперь я поняла, что руки у меня уже ничего не чувствуют и какое-то время занималась тем, что молча растирала их, пока пальцы не закололо иголками. Я прекратила только, когда боль стала невыносимой. Все это время светящееся пятно висело совсем близко — даже небо из-за него казалось светлее, чем нужно. Это было неприятно — словно на моих глазах нарушался нормальный ход вещей.

На всякий случай я спросила:

— Утонули?

Он молча пожал плечами.

— Не может быть! Неужто мертвецы их потопили? Никогда я про такое не слышала.

Он сказал:

— Нет. Они тут ни при чем.

Говорил он неохотно и вроде как через силу. И что-то такое было в его лице, что мне не нравилось, я только никак не могла понять, что именно.

— Не сами же они в воду прыгнули! Что-то же случилось! Не хочешь же ты сказать, что ты их потопил?

Он помолчал, потом так же неохотно ответил:

— Понятия не имею.

Он стягивал свою странную одежду у ворота, словно ему было холодно. Я спросила:

— Что происходит, Улисс? Почему мы ничего не делаем? Может, вытащить плот повыше, чтобы его не унесло? Раз уж нам так повезло, что он нам достался.

Он уставился в пространство, потом сказал:

— Послушай… мне, вероятно, придется уйти. Ты уж как-нибудь сама…

Тут мне стало по-настоящему страшно.

— Да что случилось-то?

— Долго объяснять. Похоже… А ты попробуй все-таки найти кого-нибудь из наших. Может, есть еще какие-то шансы…

— Улисс, ты сошел с ума. Как я их найду? Откуда я знаю, где этот ваш лагерь?

— Я же показывал тебе, как ориентироваться по карте. Помнишь?

Тут я поняла, что он и вправду сошел с ума.

— А что, у нас есть карта?

Он надолго замолчал, потом недоуменно сказал: