Парень из Колорадо Кинг Стивен

5

Но начал рассказывать не Винс, а Дэйв.

— Двадцать пять лет назад, — заговорил он, — это был восьмидесятый год, и зима уже закончилась (здесь, на побережье, она не такая длинная, как в районах, удаленных от моря), двое ребят отправились в школу на пароме не в 7:30, а в 6:30. Это были парень и девушка, бегуны из команды межрайонной школы Бэйвью, которые совершали пробежку сначала по острову, вдоль пляжа Хэммок до главной дороги, затем по Бэй-стрит и по городской пристани. Видишь ее, Стеффи?

Да, она видела это место со всей его романтической привлекательностью. Она не могла лишь видеть, что же парень с девушкой делали дальше, оказавшись на тиннокской части залива. Стефани знала, что около дюжины детей отправляются в школу с Лосиного острова на пароме в 7:30. Они предъявляют свои пропуска паромщику — Нерби Госслин или Марси Лэйгес — и, отмеченные короткой вспышкой сканера штрих-кода, проходят через турникет. А на той стороне, где находится Тиннок, их уже ждет школьный автобус, чтобы отвезти детей за три мили в школу Бэйвью. Стефани спросила, стали ли бегуны дожидаться автобуса, но Дэйв, улыбнувшись, покачал головой.

— Не-а, побежали дальше, — сказал он. — Не за руки, но наверняка, до этого бежали именно так. Они всегда ходили вместе, Джонни Грэйвлин и Нэнси Арнолт. Пару лет они были просто неразлучны.

Стефани выпрямилась на стуле. Она знала Джона Грэйвлина. Это был мэр Лосиного острова, общительный человек, любезный со всеми и метящий в Августу, в сенат. Он уже начал лысеть, а живот заметно выдавался вперед. Стефани попыталась представить его поджарым спортсменом, пробегающим каждый день две мили по побережью острова и еще три по материку, и не смогла.

— Что, не похож? — спросил Винс.

— Ни капельки, — призналась она.

— Это потому что вместо футболиста и бегуна, заводилы по пятницам и любовника по субботам ты видишь мэра Джона Грэйвлина, местного политикана, похожего на жабу в маленьком заросшем пруду. Проходя по Бэй-стрит, он здоровается за руку со всеми встречными и скалится, сверкая золотыми зубами, любезничает с ними, и каждого не только знает по имени, но и помнит, кто ездит на «форде», а кто все еще мучается со старым отцовским комбайном «интернационал». Он карикатурный персонаж из фильма сороковых годов о политиках-выскочках из небольших городов. Он настолько провинциален, что не осознает этого. Немного пороха в нем еще осталось, — прыгай жаба, прыгай — попав на кувшинку-Августу, он либо проявит мудрость и остановится, либо прыгнет еще выше и от него останется мокрое место.

— Это так цинично, — не без юношеского восхищения сказала Стефани.

Винс пожал костлявыми плечами:

— Да ладно, я тоже персонаж, дорогая. Только в моем кино газетчик с запонками на рукавах и глазами, вокруг которых от постоянного чтения легли тени, доходит до того, что в последней сцене кричит: «Остановите прессу!». Я хочу сказать, что Джонни тогда был другим человеком, стройным, как перьевая ручка, и быстрым, как стрела. Он показался бы тебе почти богом, если бы не раздробленные зубы, которые он теперь заменил.

— А она… в узеньких коротких красных шортах… она была настоящей богиней, — он помолчал, — как и многие девушки в семнадцать лет.

— Не опошляй, — сказал ему Дэйв.

— И в мыслях не было, — удивился Винс. — Я о высоком.

— Ну, если так, — сказал Дэйв. — Признаться, она действительно привлекала взгляды и была на пару дюймов выше Джонни, возможно из-за этого они и расстались в десятом классе. Но тогда, в восьмидесятом, они были сильными, горячими и каждое утро бегали на этом берегу до парома, а на тиннокском берегу до холма Бэйвью, где была школа. Спорили о том, когда же Нэнси от него забеременеет, но этого так и не произошло; либо Джонни был ужасно порядочным, либо она была ужасно осторожна, — он задумался. — Или, черт их разберет, может, эти ребята были немного утонченней молодежи с материка.

— Это, наверное, из-за бега, — рассудительно заметил Винс.

— Не откланяйтесь от темы, вы двое, — вмешалась Стефани, и мужчины засмеялись.

— По теме, — сказал Дэйв. — Как-то весенним утром в начале апреля 1980 года они увидели, что на пляже Хэммок сидит человек. Ну, знаешь пляж около самой деревни?

Стефани хорошо знала это милое место, где всегда было много отдыхающих. Как выглядит пустой пляж, она еще не видела, но после Дня Труда такая возможность ей могла предоставиться; интернатура заканчивалась только пятого октября.

— Вообще-то, он не совсем сидел, — поправился Дэйв, — Они потом разглядели, что он полулежал, облокотившись спиной на одну из тех мусорных корзин, знаешь, основания которых закапывают в песок, чтобы их не сдул сильный ветер. Вес человека давил на корзину так… — Дэйв поднял руку вертикально, а затем немного наклонил ее в сторону.

— Так, что она накренилась, как Пизанская башня, — сказала Стефани.

— Точно подмечено. И еще, он был слишком легко одет для раннего утра, когда термометр показывал примерно 5 градусов, а из-за свежего морского бриза температура опускалась до нуля. На нем были серые слаксы и белая рубашка. На ногах мокасины. Ни пальто, ни перчаток. Недолго думая, ребята подбежали посмотреть, все ли с ним в порядке, хотя уже было ясно, что что-то не так. Позже Джонни говорил, что как только увидел его лицо, сразу понял, что этот человек мертв, Нэнси сказала то же самое. Но тогда они не захотели признать этого, не убедившись наверняка. А ты бы поступила иначе?

— Нет, — ответила Стефани.

— Он просто сидел там (ну… почти лежал), положив одну руку на колени, а другую, правую, на песок. На бледном, восковом лице выделялись маленькие фиолетовые пятна, по одному на каждой щеке. Глаза, как сказала Нэнси, были закрыты, веки и губы имели синюшный оттенок, а шея выглядела одутловатой. Его светлые, как песок, волосы были коротко стрижены, и только челка падала на лоб и трепетала на ветру, который дул почти беспрерывно.

«Вы спите, мистер? — спросила Нэнси. — Если да, то вам лучше проснуться». А Джонни Грэйвлин сказал: «Он не спит, Нэнси, и не в обмороке. Он не дышит». Позже она говорила, что и сама заметила это, но не хотела верить. Естественно, бедная девочка. И она возразила: «А может, дышит. Может, он спит. Не всегда ведь можно увидеть, как дышит человек. Тряхни его, Джонни, проверь, не проснется ли». Джонни не хотелось этого делать, но показаться трусом хотелось еще меньше, поэтому он наклонился (когда мы, много лет спустя, выпивали в «Бикерс», он говорил мне, что ему пришлось собрать для этого все силы). Он рассказывал, что все понял, как только схватил человека за плечо, потому что под рукой он почувствовал не живую плоть, а будто протез. Но он начал трясти и звать: «Проснитесь мистер, проснитесь и…», — он хотел было сказать: «Умрите по-другому», но решил, что при сложившихся обстоятельствах это будет неуместно (в нем уже тогда проявлялись задатки политика), и изменил фразу на: «Вдохните аромат кофе!».

Он тряхнул человека дважды. В первый раз ничего не произошло. Но от второго толчка голова незнакомца откинулась на левое плечо — Джонни тряс за правое — а все тело поползло вниз по стенке мусорной корзины и завалилось на бок. Голова хлопнулась о песок. Нэнси закричала и побежала обратно на дорогу так быстро, как только могла. А это, ручаюсь, было очень быстро. Если бы она не остановилась там, то Джонни, скорее всего, пришлось бы гнаться за ней до конца Бэй-стрит и дальше, до конца первой пристани. Но она остановилась, и он, догнав, обнял ее. Никогда, по его словам, ему еще не было так приятно прикосновение живого тела. Он говорил, что так и не смог забыть, как схватил мертвеца за плечо, которое было словно деревянным под белой рубашкой.

Дэйв оборвал рассказ и встал.

— Я хочу холодной кока-колы, — сказал он. — У меня в горле пересохло, а история длинная. Кто-нибудь еще хочет?

Выяснилось, что хотят все, но пошла за напитками Стефани, которая была, так сказать, лицом заинтересованным. Вернувшись, она застала Винса и Дэйва у перил за созерцанием залива и далекого берега материка. Подойдя к ним, она поставила жестяной поднос на широкий поручень и раздала стаканы.

— На чем я остановился? — спросил Дэйв, сделав большой глоток.

— Ты прекрасно знаешь, на чем, — сказал Винс. — На том, как наш будущий мэр и Нэнси Арнолт, которая сейчас бог знает где, возможно в Калифорнии — все нормальные люди в итоге уезжают так далеко от острова, как это возможно без загранпаспорта — обнаружили дитя Колорадо мертвым на пляже Хэммок.

— Ага. Джон собирался бежать к ближайшей телефонной будке у районной библиотеки, чтобы позвонить Джорджу Воурносу, который тогда был начальником полиции Лосиного острова (сердечный человек, много времени прошло, прежде чем его наградили за все, что он сделал). Нэнси была не против, но хотела, чтобы Джонни снова посадил «того человека». Она называла его «тот человек». Не «мертвец», не «тело», а «человек».

Джонни сказал: «Не думаю, что полиции понравится, что я трогал его». Нэнси ответила: «Но ты уже трогал его. Я просто хочу, чтобы ты посадил его так, как он сидел». «Я, кстати, — продолжал Джонни, — сделал это только потому, что ты попросила». «Пожалуйста, Джонни, я смотреть не могу на него, и думать о нем не могу», — сказала она и заплакала, что, конечно, решило исход дела — Джонни пришлось отправиться туда, где возле отбросов лежит труп, в той же сидячей позе, но теперь щекой касаясь песка.

Тем вечером в «Бикерс» Джонни сказал, что ни за что на свете не сделал бы этого, если бы она не попросила и не стояла там, наблюдая за ним в ожидании, что он выполнит ее просьбу. Знаешь, я ему поверил. Мужчина ради женщины готов сделать то, чего никогда бы не сделал, будь он один, то от чего любой держался бы подальше, даже будучи пьяным и окруженным подстрекающими его друзьями. Джонни рассказывал, что чем ближе он подходил к человеку, лежащему на песке, — тот просто лежал, согнув колени, словно сидел на невидимом стуле — тем сильнее становилась уверенность в том, что человек откроет глаза и попытается схватить его. И хотя Джонни знал, что это мертвец, чувство не ослабевало, более того, по его словам, оно становилось сильнее. Все же он подошел и, собрав волю в кулак, обхватил эти деревянные плечи и прислонил человека спиной к покосившейся мусорной корзине. Джонни сказал, что в тот момент думал о том, что корзина неизбежно с грохотом опрокинется, и тогда он закричит. Но корзина не опрокинулась, и он не закричал. Я убежден, Стеффи, что мы, несчастные, обречены всегда ожидать, что произойдет самое худшее, именно потому, что так получается очень редко. Это дает возможность смириться с тем, что всего лишь паршиво, ведь тогда оно кажется сносным и даже хорошим.

— Вы действительно так думаете?

— О да, мэм! В любом случае, Джонни уже хотел уйти, но заметил пачку сигарет, выпавшую на песок. И поскольку худшее было позади, а это было всего лишь паршиво, ему не составило труда подобрать ее, и он даже подумал, что надо будет рассказать об этом Джорджу Воурносу — на случай, если полиция найдет отпечатки пальцев на целлофане — и положил пачку обратно в нагрудный карман рубашки мертвеца. Затем он вернулся к Нэнси, которая ждала его, ежась от холода и переминаясь с ноги на ногу. Ей, наверное, было очень холодно в коротких шортах и спортивной куртке с эмблемой Бэйвью. Хотя, конечно, трясло ее не только от холода.

Но она недолго мерзла, потому что они тут же побежали к районной библиотеке. И клянусь, если бы кто-нибудь засек время, оно оказалось бы рекордным для забега на дистанцию в полмили или близко к рекордному. У Нэнси с собой было много четвертаков в маленьком кошельке в кармане спортивной куртки, и именно она позвонила Джоржду Воурносу, который в тот момент как раз одевался, чтобы пойти на работу (ему принадлежал «Вестерн-авто» на месте которого теперь церковные активистки устраивают благотворительные базары).

Стефани, несколько раз составлявшая рубрику «Об искусстве», кивнула.

— Джордж спросил, уверена ли она, что человек мертв, и Нэнси ответила «да». Затем он попросил передать трубку Джонни и задал ему тот же вопрос. Джонни ответил так же, добавив, что человек был тверд как доска. Он рассказал, как покойник завалился на бок, и как сигареты выпали из кармана, а он вернул их на место. Джонни ожидал получить нагоняй за то, что сделал, но не получил. Ни от Джорджа, ни от кого-либо другого. Правда, все это не похоже на то, что показывают по телевидению?

— Пока нет, — ответила Стефани, подумав о том, что, на самом деле, это напоминает когда-то увиденный ею эпизод из сериала «Она написала убийство». Но, услышав пересказанный разговор, который оживил историю, она подумала, что персонажи Энджелы Лэнсбери не стали бы доносить в полицию, а попытались сами разгадать тайну. По крайней мере, сумели бы выяснить, откуда этот мертвец.

— Джордж сказал Джонни, чтобы они с Нэнси возвращались обратно на пляж и ждали его там, — продолжал Дэйв. — Велел им никого не подпускать к трупу. Джонни ответил «хорошо». А Джордж сказал: «Если не успеете на паром в 7:30, Джонни, я напишу объяснительную записку для тебя и твоей подружки». На что Джонни ответил, что это его волнует меньше всего. И они с Нэнси Арнолт побежали обратно на пляж Хэммок, но теперь не быстрым бегом, а трусцой.

Стефани поняла, почему. Дорога от пляжа Хэммок до Лосиной деревни шла под гору, а вот бежать в обратную сторону труднее, особенно после пережитого потрясения.

— Джоржд Воурнос тем временем, — продолжил Винс, — позвонил доктору Робинсону с Бич Лейн.

Он помолчал, улыбаясь воспоминаниям. А может, просто для усиления эффекта.

— Затем он позвонил мне.

6

— На единственном пляже острова обнаружена жертва убийства, и местный блюститель порядка звонит местному редактору местной газеты? — переспросила Стефани. — Господи, это, действительно, совсем непохоже на «Она написала убийство».

— Жизнь на побережье Мэн очень редко похожа на «Она написала убийство», — резко сказал Дэйв. — И сейчас здесь все точно так, как двадцать пять лет назад, особенно, когда курортники разъезжаются, и мы, оставшись одни, жмемся друг к другу, как цыплята. Никакой романтики в этом нет, только что-то вроде, ну не знаю, называй это политикой солнечного света. Все в курсе того, что происходит, поэтому нет поводов для бесполезных пересудов. Убийство! Блюститель порядка! Тебе не кажется, что ты немного опережаешь события?

— Прости ей на этот раз, — сказал Винс. — Мы сами направили ее мысли в это русло разговорами об отравлении в Ташмуре. Стеффи, Крис Робинсон помогал двоим из моих детей появиться на свет. Моя вторая жена Арлетт, на которой я женился шесть лет спустя после смерти Джоанны, была другом семьи Робинсонов и даже встречалась с братом Криса, Генри, когда они вместе учились в школе. Дэйв говорит о таком укладе жизни, когда отношения между людьми выходят за рамки деловых.

Он поставил стакан с газировкой (которую он называл «допингом») на перила и поднял руки к лицу, развернув ладони к слушателям, жест, который Стефани находила милым и обезоруживающим. Он означал: «У меня от вас секретов нет».

— У нас тут маленький клуб только для своих. Так было всегда, думаю, так и останется, потому что больше нас не становится.

— Слава Богу, — проворчал Дэйв. — Никаких долбанных «Уол-мартов». Извини, Стеффи.

Она улыбнулась и сказала, что извинения приняты.

— В любом случае, — продолжал Винс, — я хочу, чтобы ты пока оставила идею об убийстве. Сможешь?

— Да.

— Думаю, ты к ней вернешься в конце, поэтому совсем исключать или забывать ее нельзя, как и многое другое, что касается дитя Колорадо, поэтому история эта не для «Бостонского Глобуса». Не говоря уж о «Янки», «Южной Англии» и «Побережье», ни в коем случае. Мы написали об этом, о да, потому что мы издаем газету, и новости — наша работа. Но от нас ждут статей об Элен Данвуди и пожарном гидранте, не говоря уж о парнишке Лестере, который поедет в Бостон для трансплантации почки, если доживет; и конечно, надо рассказать читателям о прогулке и танцах на ферме Джернерда, ведь так?

— Не забудьте про пикник, — шепнула Стефани. — Без этого картина будет неполной, а люди хотят знать все.

Мужчины засмеялись. Дэйв похлопал себя руками по груди, что здесь, на острове, означало: «отколола удачную шутку».

— Пусть так, дорогая! — согласился Винс, улыбаясь. — Но иногда происходит что-нибудь такое, например, на живописном пляже двое школьников во время утренней пробежки находят труп, и тогда говоришь себе: «С этим должна быть связана какая-то история». Не просто отчет с ответами на вопросы «что?», «почему?», «когда?», «где?» и «как?», а история, но оказывается, что ее-то, как раз, и нет. Лишь набор несвязанных между собой фактов, окружающих настоящую необъяснимую тайну. И это как раз то, дорогая, чего люди не хотят. Это их расстраивает. Слишком много волн. У них начинается морская болезнь.

— Аминь, — сказал Дэйв. — А теперь, почему бы тебе не рассказать остальное, пока в нашем распоряжении еще немного солнечного света?

И Винс продолжил.

7

— Мы с самого начала принимали участие в расследовании — под «мы» я подразумеваю себя и Дэйва, «Еженедельного островитянина» — но то, что Джордж Воурнос просил не печатать, в газете не появилось. Я решил, что в произошедшем нет ничего такого, что могло бы плохо отразиться на благополучии жителей острова, поэтому легко пошел на уступки. Такие решения газетчики принимают постоянно, и тебе придется, Стеффи, со временем ты к этому привыкнешь. Я лишь надеюсь, что ты никогда не станешь относиться к этому равнодушно.

Ребята вернулись на пляж и принялись сторожить тело. Хотя, вообще-то, и не от кого было сторожить — к тому моменту, как подтянулись Джордж и доктор Робинсон, они насчитали четыре машины, проехавших по направлению к городу, и не одна из них не притормозила около пары подростков, разминающихся бегом на месте и выполняющих упражнения на растяжку около маленькой парковки пляжа Хэммок.

Когда Джордж и доктор добрались до места, то отпустили ребят, которым, несмотря на свойственное всем людям любопытство, хотелось поскорее уйти. Тут мы с ними и простимся. Джордж припарковал свой «форд», доктор сгреб сумку в охапку, и они, выйдя из машины, направились туда, где у мусорной корзины сидел человек. Он снова немного завалился набок, и первым делом Док усадил его прямо.

«Он мертв, Док?» — спросил Джордж.

«Господи, да он мертв уже, по крайней мере, часа четыре, а может шесть и даже больше, — ответил тот. (Как раз в этот момент я припарковал свой «шеви» рядом с «фордом» Джорджа.) — Он тверд, как доска. Трупное окоченение».

«Так ты думаешь, он здесь давно? С полуночи?» — спросил Джордж.

«Он мог быть здесь с прошлого Дня Труда, откуда я знаю, — ответил Док. — Но в одном я абсолютно уверен: он мертв с двух часов ночи. Судя по окоченению. Возможно, он мертв с полуночи, но я в этом не специалист. Если сильный ветер дул с берега, то степень окоченения соответствует…»

«Никакого ветра всю ночь, — сказал я, подходя к ним. — Тихо, как в склепе».

«Смотрите-ка, еще один чертов знаток, — сказал доктор Робинсон. — Может, ты и время смерти назовешь, Джимми Олсон?».

«Нет, — ответил я. — Предоставлю это вам».

«А я, наверное, оставлю это окружному медэксперту, — сказал он. — Каткарту из Тиннока. Государство платит ему лишних одиннадцать штук в год за квалифицированное выворачивание кишок. Не много, в моем мелочном понимании, но все ему одному. Я всего лишь терапевт. Ну и пусть. Этот парень умер около двух часов ночи, я бы определил так. Как раз к тому моменту, как скрылась луна».

Затем мы, наверное, с минуту стояли над трупом, как будто присутствовали при погребении. При одних обстоятельствах — минута ужасно малый отрезок времени, а при таких — она тянется бесконечно. Я помню шум восточного ветра, еще слабого, но настойчиво набирающего силу. Если оказаться на берегу залива, когда дует такой ветер, можно услышать звук, похожий на…

— Я знаю, — тихо сказала Стефани. — Похожий на крик совы.

Они закивали в ответ. Незачем ей было знать о том, что зимой этот звук становится похожим на плач вдовы.

— Наконец Джордж (думаю, он просто хотел что-нибудь сказать) спросил доктора, какого примерно возраста, по его мнению, был этот человек.

«Я бы дал ему лет сорок, плюс минус пять, — ответил тот. — Согласен, Винсент?»

Я кивнул. Приблизительно так. Наверное, нелепо умереть в сорок лет, подумал я, когда в жизни наступает некий безликий переходный период.

Затем Док заметил что-то интересное. Он опустился на колено, что для человека его комплекции было нелегко (к тому времени он набрал уже 280 фунтов и, похоже, не собирался на этом останавливаться. Но, должен заметить, что и роста он был под шесть футов), и поднял правую руку мертвеца, ту, что лежала на песке. Пальцы на ней были слегка сжаты, словно перед смертью он пытался сложить ладонь в трубочку, чтобы посмотреть в нее. Когда Док поднял руку, мы увидели, что на кожу внутренней стороны пальцев налипли песчинки, и ладонь тоже была испачкана.

«Что там? — спросил Джордж. — По мне, так это просто песок».

«Да, песок, но почему он прилип? — сказал доктор Робинсон. — Эта корзина, как и другие, вкопана далеко от полосы прилива, неужели не видно? И дождя этой ночью не было. Песок сухой, как в пустыне. И еще, посмотри».

Он поднял левую руку трупа, и мы увидели обручальное кольцо, но песка не было ни на пальцах, ни на ладони. Док вернул левую руку в прежнее положение и снова занялся правой. Он немного расправил ладонь, чтобы на нее попал свет.

«Вот, — сказал он, — видите?»

«Что это? — спросил я. — Жир? Небольшое пятно жира?»

Док улыбнулся и сказал:

«Кажется, ты выиграл плюшевого мишку, Винсент. Видишь, как скрючена рука?»

«Ага. Как будто он смотрел в подзорную трубу», — сказал Джордж. Теперь мы уже втроем стояли на коленях, словно мусорная корзина это алтарь, и мы пытаемся молитвами оживить умершего.

«Нет, не думаю, что он играл с подзорной трубой», — сказал Док. Я заметил, Стеффи, что он взволнован, как бывает, когда человек сталкивается с тем, что таким, как он, в повседневной жизни не встречается. Он вгляделся в лицо мертвеца, (то есть, мне показалось, что он смотрел на лицо, но на самом деле, он смотрел немного ниже), а затем его взгляд перешел обратно на правую руку.

«Я уверен, что это не так», — сказал он.

«Тогда что он делал? — сказал Джордж. — Я хочу сообщить об этом в полицию штата и в канцелярию министра юстиции, Крис. А чего я точно не хочу, так это провести все утро на коленях возле трупа, пока ты играешь в Эллери Куина.

«Видите, большой палец почти касается указательного и среднего?» — спросил Док. Конечно, мы видели.

«Если бы парень умер, пытаясь посмотреть в импровизированную трубу, то большой палец накрыл бы остальные и касался бы среднего и безымянного. Попробуйте сделать это сами, если мне не верите».

Я попробовал, и будь я проклят, но он не ошибался.

«Это не труба, — сказал Док, снова трогая пальцем твердую мертвую руку. — Это похоже на пинцет. Плюс жир, да песок на ладони и внутренней стороне пальцев. Что получается?».

Я знал, но поскольку Джордж был главным, я дал ему слово.

«Если он что-то ел, перед тем, как умереть, — сказал тот, — то где же это, черт возьми?».

Док указал на шею мертвеца — даже Нэнси Арнолт заметила, что она была распухшей — и сказал:

«Сдается мне, что там, где оно и застряло. Передай-ка мне сумку, Винсент».

Я передал. Он попытался в ней пошарить, но обнаружил, что, стоя на коленях, может работать только одной рукой: он был огромен и должен был опираться другой рукой о землю, чтобы не кувыркнуться. Поэтому он отдал сумку мне и сказал: «У меня там два отоскопа, Винсент. Так называются фонарики для осмотра. Один старый, я его постоянно использую, а другой запасной, он выглядит совсем новым».

«Минутку, минутку. Я не уверен, — запротестовал Джордж. — Мы вроде собирались передать это дело на материк, Каткарту. Это его работа, и ему за нее платят».

«Беру ответственность на себя, — сказал доктор Робинсон. — Любопытство сгубило кошку, но она была так довольна, что воскресла. Вы вытащили меня из дома в сырость и холод, оставив без утреннего чая и тоста, и я хочу получить хоть немного удовольствия, если получится. Может, все это зря. Но такое чувство… Винсент, бери этот. Джордж, ты возьми новый, и, пожалуйста, не надо ронять его в песок, такой инструмент стоит две сотни долларов. И еще, я не стоял на четвереньках, как ребенок, изображающий лошадку, с тех пор как мне было семь лет; если мне придется стоять так слишком долго, то я рухну прямо на этого парня, так что, ребята, слушайте меня и быстро выполняйте команды. Вы когда-нибудь видели, как работники музея направляют на маленькую картину два луча, чтобы она выглядела яркой и привлекательной?».

Джордж не видел, поэтому доктору Робинсону пришлось объяснять. Когда он закончил (и был уверен в том, что Джордж Воурнос все понял), редактор местной газеты опустился на колени по одну сторону от сидящего трупа, а местный начальник полиции по другую, и у каждого в руке был похожий на трубочку фонарик Дока. Только вместо произведения искусства нам предстояло освещать глотку мертвеца, чтобы доктор мог заглянуть поглубже.

Он встал на четвереньки, громко пыхтя и отдуваясь, — это было бы смешно при менее необычных обстоятельствах, и если бы я не боялся, что у него прямо там случится сердечный приступ — затем протянул руку, засунул ее парню в рот и отвел нижнюю челюсть, словно она держалась на шарнирах. В шарнирах, если призадуматься, ничего страшного нет.

«Теперь, — сказал Док, — подойдите поближе, парни. Не думаю, что он кусается, но если я ошибаюсь, то сам же за это и поплачусь».

Мы придвинулись ближе и осветили глотку трупа. Внутри все было красным и черным, только язык был розовым. Я слышал, как тяжело дышит Док, и как он сказал, скорее сам себе, чем нам: «Еще немного», — и выдвинул нижнюю челюсть еще дальше. Затем обратился к нам: «Поднимите их и светите прямо в глотку».

Мы выполнили указания, насколько это было возможно. Направление света изменилось, и вместо розового языка стала видна эта висячая штучка в горле, эта, как ее…

— Увула, — хором подсказали Стефани и Дэйв.

Винс кивнул.

— Ага, она. И прямо за ней я увидел что-то. То есть верхнюю часть чего-то темно-серого. Двух-трех секунд хватило, чтобы удовлетворить любопытство доктора Робинсона. Он вытащил пальцы изо рта трупа, нижняя губа которого с легким шлепком легла на десну, а челюсть осталась отвисшей.

Док снова стоял на четвереньках, и дышал в два раза чаще, чем когда опускался на колени.

«Вам, парни, придется помочь мне встать, — сказал он, когда немного отдышался. — Я ног не чувствую ниже колен. Черт, ну и дурак же я, что так растолстел».

«Я помогу тебе, как только ты мне скажешь, — поставил условие Джордж. — Ты что-нибудь увидел? Потому что я не видел ничего. А ты, Винсент?»

«А я, кажется, видел, — сказал я. На самом деле я, мать его, отлично все видел — пардон, Стеффи, — но не подал вида.

«Ну и пусть, оно там, все в порядке, — сказал Док. Он все еще задыхался, но был доволен, как человек, почесавший зудящее место. — Каткарт достанет, и мы сможем определить, стейк ли это, или ветчина, или еще что-нибудь, но мне кажется, это уже неважно. Самое важное мы уже узнали — он пришел сюда с куском мяса в руке и сел, чтобы съесть его, любуясь лунным светом на воде. Прислонился спиной к этой мусорной корзине и подавился, прямо как негритенок из детской считалочки. Последний ли это был кусок того, чем он перекусывал? Возможно, но не обязательно».

«Когда он был уже мертв, чайка могла схватить и утащить прямо из его руки то, что осталось, — сказал Джордж. — И оставить только этот жир».

«Верно, — сказал Док. — А теперь вы поможете мне подняться, или мне придется ползти к машине Джорджа, чтобы подтянуться на дверной ручке?».

8

— Ну, что скажешь, Стеффи? — спросил Винс, глотнув холодящей горло колы. — Ответ найден? Дело закрыто?

— Черта с два, — ответила та, едва заметив одобрительные улыбки стариков. Ее глаза сверкали. — Может, причина смерти и ясна, но… Кстати, что там было? Что было у него в горле? Или я опять опережаю события истории?

— Солнышко, невозможно опередить события истории, которой нет, — сказал Винс, в его глазах играл озорной огонек. — Ты можешь спросить о том, что произошло или могло произойти до или после. Я отвечу. Дэйв, думаю, тоже.

И как бы в доказательство его слов главный редактор «Еженедельного островитянина» сказал:

— Это был кусок говядины, возможно стейк, приготовленный, скорее всего, из лучшей части туши, вырезки или филе. Возможно, это был бифштекс, несильно прожаренный. Механическая асфиксия вследствие аспирации инородного тела — такая причина смерти была записана в протоколе, хотя человек, которого мы всегда называли «дитя Колорадо», получил еще и тяжелую форму церебрального эмболизма — инсульт, другими словами. Каткарт решил, что удушье явилось причиной удара, но, кто знает, может и наоборот. Так что, как видишь, даже причина смерти ускользает, когда пытаешься в ней как следует разобраться.

— Есть все же в этом деле одна история, небольшая, и я тебе ее сейчас расскажу, — сказал Винс. — Она об одном парне, чем-то похожем на тебя, Стефани, хотя мне хочется думать, что, в отличие от него, ты попала в хорошие руки, когда пришло время навести последний лоск на твое образование, и люди тебе попались более чуткие, чем ему. Этот парень, думаю, был не старше двадцати трех лет и тоже приезжий (скорее с юга, чем, как ты, со Среднего Запада), и он тоже проходил дипломную практику, только по криминалистике.

— Он работал с доктором Каткартом и что-то выяснил?

Винс усмехнулся.

— Довольно логично, дорогая, но ты ошиблась насчет того, с кем он работал. Звали его… Как его звали, Дэйв?

Дэйв Боуи, у которого память на имена была крепче, чем рука Энни Оукли, целящейся из ружья, без промедления ответил:

— Девэйн. Пол Девэйн.

— Точно. Теперь и я вспомнил. Этот молодой человек, Девэйн, был прикреплен для прохождения практики к двум детективам из министерства юстиции. Только в его случае больше подошло бы слово «приговорен». Они очень плохо с ним обходились, — лицо Винса потемнело. — Когда унижают молодых, желающих учиться, думаю, таких наставников надо гнать взашей. Хотя обычно вместо увольнения они получают повышение по службе. Меня никогда не удивляло, что Бог создал мир немного под наклоном и заставил его вращаться вокруг этой оси; очень многое в нашей жизни происходит по тому же принципу.

Тот молодой человек, Девэйн, провел четыре года в заведении вроде Джорджтаунского университета. Он хотел изучать науку, которая помогает ловить всяких проходимцев, но не успев вытянуть счастливый билет, был отправлен работать с двумя детективами-пончикоедами, которые обращались с ним не на много лучше, чем с мальчиком на побегушках, заставляя возить документы из Августы в Уотервилль и обратно и отгонять зевак от мест автомобильных аварий. Ах да, иногда ему позволялось в качестве поощрения измерить отпечаток ботинка или сфотографировать следы шин. Это случалось редко. Я бы даже сказал, очень редко. В любом случае, Стеффи, эти два детектива — надеюсь, божьей волей, они уже не у дел — оказались в Тиннокской деревне именно тогда, когда на пляже Хэммок был обнаружен труп дитя Колорадо. Они расследовали пожар в многоэтажке, «причины которого были подозрительны», как они выразились, давая интервью, и с ними был их питомец, уже прощающийся со своими идеалами.

Если бы ему попалась пара следователей поприличней, из тех, кто работает вне конторы министерства юстиции (я же нашел свою стезю, несмотря на чертову бюрократию в правоохранительных органах, создающую столько проблем) или с факультета криминалистики его направили бы в какой-нибудь другой штат, принимающий студентов для обучения, Девэйн закончил бы не хуже тех ребят, которых показывают в шоу «Расследование на месте преступления».

— Мне нравится это шоу, — сказал Дэйв. — Намного реалистичнее, чем «Она написала убийство». Кто созрел для кекса? Он ждет нас в буфете.

Выяснилось, что готовы перекусить все трое, и рассказ прервался. Дэйв принес то, что обещал, да еще рулон бумажных полотенец. И когда у каждого в руках оказалось по рассыпчатому кексу от Лэбри и полотенцу, чтобы не просыпать крошки, Винс передал слово Дэйву.

— Потому что иначе я продержу нас здесь дотемна, — объяснил он.

— А мне кажется, у тебя здорово получалось, — сказал Дэйв.

Винс хлопнул себя костлявой рукой по еще более костлявой груди.

— Стеффи, вызывай скорую. У меня сердце остановилось.

— Когда это действительно произойдет, тебе будет не до шуток, старик, — сказал Дэйв.

— Вы только посмотрите, как от него летят крошки, — сказал Винс. — У тебя с одного края сыпется, а с другого течет, как говорила моя мама. Давай, Дэйв, продолжай рассказ, только сделай одолжение, сначала проглоти.

Дэйв послушался и, проглотив кусок кекса, сделал большой глоток колы, чтобы промыть горло. Стефани подумала о том, что хорошо бы в возрасте Дэйва Боуи ее пищеварительная система справлялась с такими нагрузками.

— Ну, — начал он, — Джордж не стал оцеплять пляж, потому что, знаешь, это только привлекло бы людей, как мух на коровью лепешку, но двум тупицам из министерства юстиции это было невдомек. Когда я спросил одного из них, зачем они так суетятся, он посмотрел на меня, как на урожденного придурка, несущего бред. «Это ведь место преступления, не так ли? — сказал он. «Может да, а может, и нет, — ответил я, — но ведь тело убрали. Какие еще не унесенные ветром улики вы рассчитываете найти?» К тому времени восточный ветер сильно окреп. Но они настояли на своем, и, признаю, это позволило нам поместить на передовицу неплохую фотографию, да, Винс?

— Да. Если в газете есть фото с полосатой лентой, то тираж быстро раскупается, — сказал Винс. Половина его кекса уже исчезла, но ни одной крошки на бумажном полотенце Стефани не заметила.

Дэйв продолжал:

— Девэйн присутствовал, когда Каткарт осматривал тело: руку с прилипшим к ней песком, руку без песка, затем рот, но к тому времени, как к тиннокскому похоронному бюро подъехал катафалк, прибывший на девятичасовом пароме, до вышеупомянутых детективов дошло, что их подопечный, находясь там, занимается чем-то опасно близким к своему образованию. Этого они допустить не могли, поэтому послали его за кофе, пончиками и слойками для себя, для Каткарта, для ассистента Каткарта и для двоих служащих похоронного бюро, которые только что пришли.

Девэйн понятия не имел, куда идти, а поскольку я тоже находился на огороженной желтой лентой территории, то я и отвел его в булочную Дженни. На это ушло полчаса, может, чуть больше, и почти все время заняла дорога. Я отлично понял, как обстоят дела у этого парня, хотя и не принуждал его к откровенности. Ему нечего было рассказать о своей практике, кроме того, что учится он не так много, как хотел бы, а в основном выполняет поручения вроде этого, во время которого Каткарт проводит осмотр тела на том месте, где оно было обнаружено. Мне ситуация была ясна.

Когда мы вернулись, осмотр был уже закончен, тело упаковано в мешок, застегнутый на молнию. Несмотря на это, один из детективов, здоровенный мясистый парень по имени О’Шенни обругал Девэйна: «Где тебя носило? Еще немного, и задницы у нас совсем отмерзнут», — и так далее, и тому подобное, ля-ля-ля.

Девэйн все это стойко выдержал, не жалуясь и не пытаясь оправдаться (должен признать, кто-то его очень хорошо воспитал), но я вмешался и объяснил, что мы шли так быстро, как только могли, и добавил: «Вы ведь не хотели бы, чтобы мы превысили скорость, офицеры?» — надеясь хоть немного их развеселить и, ну знаешь, разрядить обстановку. Но шутка не прошла. Другой детектив — его звали Моррисон — сказал: «Тебя кто спрашивал, Ирвинг? Тебе разве не надо освещать события распродаж на дому и тому подобное?» Ну, хоть это рассмешило его напарника. А молодой человек, приехавший изучать криминалистику, а вместо этого выучивший, что О’Шенни любит кофе с молоком, а Моррисон предпочитает черный, покраснел до корней волос.

Стеффи, никому еще не удавалось дожить до возраста, в котором я был тогда, и ни разу не получить под зад от придурков, наделенных толикой власти, но мне было жаль Девэйна, который переживал не столько за себя, сколько за меня. Он пытался найти слова, чтобы извиниться, но прежде, чем он что-нибудь успел сказать (и прежде, чем я смог успокоить его тем, что в этом нет необходимости, потому что ничего плохого он не сделал), О’Шенни взял поднос с кофе и передал его Моррисону, затем забрал у меня два пакета с выпечкой. После этого он велел Девэйну пролезть под лентой и взять сумку, в которой лежали личные вещи умершего, теперь считающиеся уликами.

«Заполни бланк свидетельства о хранении, — наставлял он Девэйна, словно пятилетнего, — и проследи, чтобы никто не притрагивался к сумке, пока я ее у тебя не заберу. И свой нос в нее тоже не суй. Все понятно?» «Да, сэр», — ответил Девэйн и улыбнулся мне. Я наблюдал, как он взял у ассистента Каткарта сумку с уликами, похожую на чехол аккордеона (иногда такие можно увидеть в полицейских участках). Я видел, как он вытряхнул бланк свидетельства из прозрачного конверта, и… Ты знаешь, для чего этот документ, Стеффи?

— Кажется, знаю, — ответила она. — Это на тот случай, если ведется дело, и в нем фигурируют некие улики. Штат может продемонстрировать надежность системы их хранения с того момента, как вещь была найдена на месте преступления, до того, как она появится в одном из залов суда под названием «вещественное доказательство № 1».

— Хорошо объяснила. Может, в писатели подашься?

— Очень смешно, — ответила Стефани.

— Да, мэм, наш Винсент настоящий Оскар Уайлд, — сказал Дэйв, — По крайней мере, тогда, когда перестает на время быть Оскаром Брюзгой. В общем, я видел, как молодой человек, Девэйн, написал свое имя на бланке и положил документ обратно в конверт, прикрепив его на сумку с уликами. Затем я видел, как он обернулся посмотреть на здоровяков, грузивших тело в катафалк. Винс в то время был уже здесь, в редакции, начинал писать статью, я тоже собрался уходить. Вокруг дурацкой полосатой ленты, к которой людей тянуло, словно мух на варенье, уже собралась кучка зевак, на чьи вопросы я отвечал, что они смогут обо всем прочитать завтра всего за 25 центов; столько в те дни стоил «Островитянин».

Так или иначе, но в последний раз видел Пола Девэйна, когда он стоял и смотрел на широкоплечих ребят, грузящих труп в катафалк. Но мне известно, что молодой человек ослушался приказа О’Шенни не заглядывать в сумку, потому что Девэйн позвонил в редакцию «Островитянина» 16 месяцев спустя. К тому времени он оставил мечты, связанные с криминалистикой, и вернулся в колледж, чтобы учиться на юриста. Плохо или хорошо то, что благодаря детективам О’Шенни и Моррисону из министерства юстиции, он поменял специальность, но именно Пол Девэйн превратил Джона Доу с пляжа Хэммок в дитя Колорадо и помог полиции со временем установить его личность.

— А мы получили сенсацию, — сказал Винс, — в основном благодаря Дэйву Боуи, который купил парню пончики и проявил сочувствие, а последнее не оценить никакими деньгами.

— Ты преувеличиваешь, — отозвался Дэйв, повернувшись на стуле. — Я пробыл с ним не больше получаса. Может, минут 45, если учитывать время, которое мы простояли в очереди за выпечкой.

— Иногда этого достаточно, — заметила Стефани.

А Дэйв ответил:

— Пусть так, иногда этого достаточно, что в этом особенного? Сколько, вы думаете, человеку нужно времени, чтобы подавиться насмерть куском мяса?