Русская фантастика 2015 Князев Милослав

Глава 7

В зеркальном отражении

Еще в прихожей я слышу, как Катя спрашивает с кухни:

– Ты когда вчера вернулась, Душка?

На кухне играет музыка, одна из моих любимых песен, до меня долетает запах моих фирменных кексов с курагой и яблоками, и я едва успеваю удивиться, как тут же мой голос отвечает:

– Я вчера вернулась сегодня. Около шести.

– Даже так? – переспрашивает Катя с явным одобрением.

– Ну да. Вчера на работе был корпоратив, отмечали нового сотрудника, потом мы с виновником торжества посидели в баре, потом я его принимала в невропатологи до утра. С испытаниями!

– Аллилуйя! – радуется Катя.

Я открываю дверь. За столом у окна в раскладном полосатом шезлонге сижу я: в моем любимом махровом халате со звездами, изрядно помятая и растрепанная. Напротив меня Катя в сиреневом сари: в театре собираются ставить какую-то индийскую драму, и она вживается в образ.

Увидев мое «второе пришествие», Катя издает странный горловой звук, как будто дует в кувшин. Вторая «я» хихикает.

Я поспешно говорю:

– Лика, мерзавка, зачем людей пугаешь? Почему не предупредила, что приедешь? Катя, это моя сестра, и она немного чокнутая, ты извини.

Катя с шумом выпускает воздух и произносит ломающимся голосом:

– Сама ты чокнутая! Почему ничего не рассказывала?

– К слову не пришлось.

– У тебя сестра-близнец, а тебе это к слову не пришлось!

– Анечка меня немного стыдится, – лукаво улыбается Лика. – И стыдится того, что стыдится.

– Почему стыжусь? Горжусь. Только тайно, – и к Кате: – Лика у нас художница и талантливая. И печь умеет так же хорошо, как я. Так что давайте завтракать.

Хорошо, что Катя умеет ко всему относиться несерьезно, и вскоре она уже хохочет над тем, как мы ее разыграли, мы мирно завтракаем, и я с удовольствием отмечаю, что Лика даром время не теряла – в кексах появилась нежная прослойка заварного крема.

– Летняя школа Гастона Ленотра, – хвастается Лика. – Когда жила в Париже, заскочила.

– А к нам надолго?

– Всего три дня. Картины привезла на выставку в галерее. Пойдете, Катя?

– Обязательно. А ты, Аня?

– Наверное.

– А почему наверное?

– Да так, работы много.

Потом, уже в моей – то есть временно нашей – комнате, я спрашиваю Лику:

– Ты действительно хочешь, чтобы я пошла?

– Анька, ну брось ты свой пафос. Пафос, патос, климакс и катарсис! Я не умру от недооцененности, если ты не придешь. И с собой не покончу. Но я буду рада, если тебе понравится.

– Тогда сначала покажи репродукции, чтобы я знала, что сюрпризов не будет.

Больше никогда не поверю ей на слово! Три года назад она меня затащила смотреть свою картину: портрет женщины, сидящей спиной к зеркалу. Женщина в очках читает книгу. А ее отражение в зеркале тайком подкрашивает губы, поглядывая в маленькое зеркальце. Сходства между женщиной на портрете и мной (точнее нами) не было ни малейшего. И Анжелика уверяла, что сделала всё это ради того, чтобы нарисовать маленькое отражение этой сцены в маленьком зеркале в руках отражения; говорила о подражании «Портрету четы Арнольфини» Ван Эйка. Но я всё равно потом долго переживала: мне казалось, Анжелика выставила напоказ что-то интимное, касающееся только нас с ней. Ради смеха, ради чужого удовольствия. И ведь добилась своего – картину хвалили, одно время репродукциями пестрела вся Сеть, незнакомые мне люди выкладывали и перезаливали символическое изображение нашего с Ликой дуэта. Всё-таки никто так виртуозно не умеет причинять боль и вызывать стыд, как близкие родственники. Особенно талантливые.

Поэтому я изучаю Ликин альбом с пристрастием опытного аукциониста, который полагает, что его хотят надуть. И на этот раз остаюсь довольна. Лика привезла серию рисунков цветными мелками. Спины и затылки. Все в одинаковых позах – с опущенными плечами, поникшими головами. Обнаженные. Мужские, женские, детские, юные, старые, смуглые, светлые, с нежной молочной кожей и рыжими волосами, покрытые загаром шеи и руки выше локтя, ровно загорелые спины красоток с подчеркнутыми талиями – словом, весь спектр человеческих типов, в позе то ли скорби, то ли бесконечной усталости. Сильно.

– Приду, – решаю я. – У тебя когда будет открытие?

– Послезавтра. Ох, Анька, ты не меняешься!

– Зато ты меняешься за двоих. Ладно, рассказывай, где была, что видела…

Первое, что встречает меня, когда я вхожу в ординаторскую после рождественских каникул, – огромная доска памяти во всю стену. Прикидываю дату и время: Юлия умерла примерно тогда, когда мы с Максимом целовались в «Гармо-маме». Впрочем, какая разница! Это был лишь вопрос времени… А время всегда движется в одну сторону. А мне, например, нужно двигаться на работу.

Вечерних занятий у меня пока нет, а вот утренние часы забиты плотно, и снова я попадаю в ординаторскую уже в конце рабочего дня, когда все собираются по домам. Но чайник горячий, и я решаю выпить чаю – с утра ничего не ела, а у меня с собой Лизины кексики.

Доску изучает Витя – тот самый новенький аспирант. Тыкает пальцем в детскую фотографию – маленькая девочка за роялем – и получает вылетевший из нее целый рой фото: Юлия в семь лет (толстушка с косичками), в десять (толстушка со стрижкой), в пятнадцать (стройная девушка с глазами лани – куда что делось и откуда что взялось?) и неизменный рояль.

– Такое впечатление, что она из-за него не вставала, – бормочет Витя. – Так и росла.

Он начинает тыкать в фотографии и любуется на вылетающие оттуда сканы дипломов. «Лауреат конкурса юных пианистов «Звездочка», «Победитель конкурса пианистов-младшеклассников «Солнышко», «Лауреат юношеского конкурса Чайковского», «Лауреат конкурса Филдса», «Лауреат конкурса «Открытая Европа».

– Ого! – произносит Витя.

– На самом деле это очень грустная история, – откликаюсь я. – Юлия Сергеевна победила всего один раз – на том самом районном «Солнышке», после чего ее педагог и ее отец уверовали в талант и взялись за нее всерьез.

– Она вам рассказывала?

– Она много чего рассказывала – в самом начале, ее тогда словно прорвало. В первые годы, как пришла на отделение, казалась гордой, молчуньей, такой с претензиями. Потом, как избрали заведующей, все думали: теперь всё, танцкласс в Смольном институте. А она вдруг изменилась – чуть ли не всем врачам стала лучшим другом, классная тетка, всегда поможет, всегда выслушает, всегда прикроет. Мы тогда даже не подозревали, что это значит.

– Нейролептики?

– Да нет, обычное бытовое пьянство. В пятницу напьется, в субботу догонит, в воскресенье отойдет, в бассейн сходит, и всю неделю – как ангел. На праздниках один-два бокала вместе со всеми. Пила она в другой компании, так что мы были просто не в курсе. Поняли, когда ей стало не хватать, и она начала посреди недели догоняться. Но это позже, лет через пять.

Витя зябко передергивает плечами. Я приглашаю:

– Садитесь. Ко мне сестра приехала – вот, напекла. Хотела всех угостить да забегалась. Попробуйте.

– Спасибо.

Он впивается зубами в ароматную душистую розочку и, бросив на меня извиняющийся взгляд, слизывает крем с пальцев.

– Вкусно! Как в детстве, в кондитерской…

Потом снова поворачивается к доске и застывает, глядя на фотографию пятнадцатилетней Юли с темными ровными волосами до пояса, перехваченными белой лентой.

– Она, наверное, уже тогда начала пить? Когда пошли международные конкурсы…

– Нет, всё было сложнее. Из этой истории она как раз вышла победительницей. В какой-то момент ее отец развелся с матерью и выставил ту из дома, доказав, что она препятствует развитию дарования дочери. Даже алименты отсудил. Тогда у Юлии началось что-то вроде писчего спазма – перед выступлениями сводило кисть. Отец потратил кучу денег на лечение. Массажистка ее и надоумила, как быть. Юлия подала через представителя заявление в суд, прося вернуть опеку матери. Доказала как дважды два, что отец заставил ее соблюдать такой режим тренировок, который вредит ее здоровью, и забрал из школы на экстернат, лишив общения со сверстниками. Выиграла суд. Уехала к матери, доучилась два года и поступила в медицинский институт.

– Мать была врачом?

– Нет, бухгалтером. Юлия рассказывала: «Девочки, как я отдыхала на первых курсах! У меня же память тренированная. Что там? Учебник анатомии? Гистологии? Биохимии? Раз-два, и свободна. И мальчики, танцы, посиделки до утра. У меня же никогда раньше этого не было…» Нет, тогда она тоже пить не начала. Ей и без вина эндорфинов хватало.

– А как же это случилось?

– Юлия окончила институт с красным дипломом и пошла на специализацию в хирургию. Рассудила: руки пианиста – то, что нужно, буду нейрохирургом или даже сосудистым.

– Ох!

– Что «ох»?

– Я представляю. Я ведь тоже присматривался к хирургии на последних курсах. Ужасная специальность. Бесконечные дежурства, огромная нагрузка. Пока ты молодой, с тобой просто не обращаются как с человеком. Каждый считает нужным какую-нибудь хамскую шутку отпустить… И на разборах, если что случалось, так друг друга топили, лишь бы самому выйти чистеньким. А тут еще и женщина… Даже я подумал-подумал и понял: я пас. Хотя знаете, что самое странное: на гинекологии было всё нормально, хотя тоже ведь хирургия. И расписание нормальное, и помочь всегда без проблем, подменить если что. И… там же коллектив в основном женский… уходили в декретный… приходили… как-то между делом, всё в рабочем порядке. Посмотрел бы я, что было бы на хирургии в этом случае! То есть лучше не смотреть. Там ординаторы в первые пять лет даже не женились. «Да ну ее, залетит еще, а мне завотделением вместо обязательного отпуска по уходу – заявление по собственному желанию. И – прощай карьера!»

– Значит, вы легко догадаетесь, когда Юлия начала всерьез пить.

– Да уж!

Витя мрачнеет и засовывает в рот еще один кексик – целиком, чтобы прогнать мрачные воспоминания. Совсем еще мальчик!

– Тогда ее мама вышла на пенсию и переехала к родственникам на юг. Юлия сдавала мамину квартиру, а жила в аспирантском общежитии – было ближе к работе, у них на отделении была милая манера: если у больного осложнения, вызывать лечащего врача в любое время. На отделении быстро поняли, что если ты выпил, чтобы расслабиться, то на повторную операцию тебя не вызовут. Кроме того, в общежитии – вечно компании, всё время что-то празднуют. А потом, когда она поняла, что как ни паши, карьеру не сделаешь, ей просто не переждать всех мужчин-врачей на отделении, начала пить крепко. Потом в какой-то момент испугалась, как я понимаю. Завязала. Ушла из нейрохирургов в невропатологи, когда забеременела. Вышла замуж, родила ребенка, замужество оказалось неудачным, она про него ничего не рассказывала толком. Развелась. Отправила ребенка к бабушке. Снова стала пить: чтобы снять стресс. Принимала периодически курсы адаптогенов, гепатопротекторов и как-то держалась, хотя сползала. Мы всё поняли буквально в последний год. А когда поняли, то оказались в ловушке – доказать-то мы могли, у нее к тому времени уже почти не было сил скрываться, но – как же? Это же Юлия, она нам как старшая сестра. Неплохой администратор, кстати, была, заботливый. А уж диагност вообще экстра-класса. Потом она сама ушла. И – вот.

– Грустная история.

– Да.

Мы молчим.

– Слушайте, Виктор. – Я неожиданно вспоминаю о Лизе и хочу сменить тему. – Довольно об этом. Мертвые мертвы, а живые живы. Но, кстати, о диагностах. Давно хотела узнать, как вы, врачи, ставите диагноз? Я имею в виду: вы же не видите патологию, как я. Я всегда поражалась, когда Юлия говорила, где и что не в порядке, и это совпадало…

– Вообще-то принцип простой: симптомы укладываются в синдром, затем выявляем причину, если возможно, или, по крайней мере локализацию «поломки» – вот и диагноз.

– Как-то слишком общо. Но я понимаю, сейчас уже поздно…

– А где у вас тут можно хорошо провести время?

– В смысле?

– Я говорю о выходных. Я недавно в городе. Можно сходить куда-нибудь в театр или на концерт?

– Можно, наверное. А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Потому что вы, одинокая и интеллигентная, должны быть в курсе, – улыбается Виктор. – А вообще я к вам клинья подбиваю.

– Что?

– Мне нравится говорить с вами. Хотелось бы подружиться, если вы не против.

Улыбка у него совсем мальчишеская – обезоруживающая в своей искренности. Но я смотрю глубже и с ужасом вижу полную картину эротического возбуждения. На этот раз я пропустила момент – растяпа! – и сформировались оба «обручальных кольца»: восходящее (гипоталамус-инсулярная область на дне латеральной борозды, между лобной, теменной и височной долями – средняя опоясывающая кора – орбитофронтальная и премоторная кора) и горизонтальное (оптические и слуховые центры соответственно в затылочной и височной коре – суммация импульсов в височно-затылочной доле – сборка эротического образа – и передняя опоясывающая извилина – оценка – и дальше снова орбитофронтальная и премоторная области – формирование ожиданий, поведенческие реакции). Вот уж сделала интеллектуальный минет! Спасибо Лизе за определение.

Но с другой стороны мысль, посетившая меня пару минут назад, тоже возбуждает. А она проста: случай Лизы нужно рассматривать не с точки зрения детектива, которым я никогда не была, а с точки зрения врача, к которым я имею отношение. Точнее – с которыми имею отношения. Конечно, прямо ничего нельзя рассказывать: Максим запретил, да и вряд ли поверят – но нельзя ли повести разговор так, чтобы Виктор дал мне подсказку, сам того не зная? «Эх, Юлию бы сюда, – приходит мгновенная мысль, болезненная, как ссадина. – Задачка как раз для нее».

– Выставка современных художников подойдет? – спрашиваю я Виктора.

– Конечно, подойдет. В субботу вам будет удобно?

Свидание получается практически идеальным. Вите нравится выставка, нравятся Ликины спины. Я знакомлю его с Ликой, и он оказывается очень галантен: «Удивительно! Вы такие разные и такие обе талантливые». Мы веселимся, глядя на картины ретроминималистов, выставляющихся вместе с Ликой, и придумываем им объяснения.

– Это зоопарк, вид сверху!

– Только звери выбрались из клеток и убежали!

– Но перед этим растерзали смотрителей!

– И растоптали их завтраки! Вот это желтое пятно явно было горчицей на хот-доге!

Потом мы вдвоем сидим в кафе (Анжелика осталась на выставке), и Виктор рассказывает мне о диагностике:

– Топическую диагностику вы себе представляете?

– Смутно. То есть не представляю, как это делают обычные люди.

– Логически рассуждая. В неврологии это просто, так как локализация функций по отделам головного мозга хорошо известна. Например, у пациента спастический паралич левой половины тела – рука приведена к телу, на ней напряжены мышцы-сгибатели, на ноге, наоборот – разгибатели. Получается, рука, как у нищего, просящего милостыню, а нога не может согнуться, пациент ходит, загребая ею. Раньше так и описывали: «рука просит, а нога косит». Где очаг поражения? Нет, не щурьте глаза. Смотреть некуда! Попробуйте рассуждать. Говорю вам, это просто. Как насчет периферических нервов?

– Нет, паралич был бы вялым, к мышцам не поступали бы импульсы. А здесь мотонейрон в передних рогах спинного мозга сохранен, импульсы поступают, а торможения нет. Это центральная нервная система.

– Верно. Но где именно? Мозжечок?

– Есть неустойчивость походки?

– Нет.

– Тогда не мозжечок.

– Пойдем с другого конца. Кора? Прецентральная извилина?

– Это каких же размеров должен быть очаг, чтобы захватить руку и ногу? Нет, были бы более локализованные поражения. Одна рука или даже кисть руки. Я такое видела.

– Тогда где?

– Пирамидные пути в стволе. Поражения на одной половине тела, так? Значит, очаг расположен в правой половине, выше перекреста в продолговатом мозге. Нет, выше ствола – иначе были бы частичные дефекты на стороне поражения.

– Правильно. Скорее всего, параличи лицевых мышц. Тогда где? Мы уже близко.

– Подождите. Основание мозга, внутренняя капсула!

– Бинго. Я же говорил, это просто.

– Сложнее, чем увидеть.

– Кто бы спорил. Теперь следующий вопрос. Характер поражения и его причины? Кажется, возможностей много, на самом деле не очень. Чаще всего – это сосудистые нарушения по типу инсульта. Из экзотики: травма, опухоль, дегенеративные процессы. У наших деток – гипоксические поражения в родах. Здесь уже нужны аппаратные средства. Что мы делаем? Входим на международный неврологический сервер, забиваем симптомы, он выдает план обследования и даже адреса ближайших клиник, которые располагают соответствующим оборудованием. И любую привходящую информацию. На исследования. Чтецы таких подробностей, как правило, не видят. Так ведь?

Я киваю.

– В самом деле, тем, кто придумал эти сервера, в ножки надо поклониться. Они превратили диагностику из высокого искусства в рутинную работу. Но вот для лечения нужен талант. В том числе и ваш, Анна.

– Я бы не назвала это талантом. Просто возможность.

– А что такое талант, по-вашему? Это и есть возможность делать то, чего не могут другие.

– Можно, конечно, и так сказать.

Мы очень мило проводим остаток вечера, и за десертом Витя, смущаясь, просит передать номер вызова его уникома Лике.

– У моей матери есть подруга, а у той – своя галерея. Она привечает талантливых молодых художниц. Я бы хотел их познакомить. Анжелика заслуживает как минимум персональной выставки. Вы ведь не против, Анна? Мы ведь можем остаться друзьями?

Вернувшись домой, я передаю Витино предложение Лике. Та морщится:

– Вот гаденыш! Не буду с ним говорить.

– Лика, не мели ерунды. А вдруг получится! Ты же хотела чего-то подобного.

– Но не ценой же твоего счастья!

– А кто говорит о моем счастье? Я всё, что хотела, уже от него получила.

– Вот дурочка. Ты же не старшая сестра, а вечно жертвуешь собой.

– Да с чего ты взяла, что у меня на него хоть какие-то планы?

– С того, что я не вижу здесь штабелей молодых людей.

– Вот странно, правда? И знаешь, в чем дело? В том, что я их не зову сюда.

– Аня, «плохо человеку быть одному»…

– Никогда этого не понимала. По-моему, у меня даже слишком много общения.

– Анька, ты меня пугаешь! Нет, серьезно. Мне иногда кажется, что я у тебя забрала эту возможность… Быть с кем-то… Просто радоваться жизни.

– Я этого не заметила. По-моему, я радуюсь. Как раз в меру, чтобы не выглядеть циклотимиком в маниакальной стадии. А что тогда я у тебя забрала?

– Все мозги.

– Прямо-таки все… Это похоже на правду.

– Да ну тебя! Нет, постой. Я даже не знаю. Нерушимость какую-то. Мне вот нужно, чтобы мои работы всем нравились… И я тоже. Чтобы вокруг было движение, смех, любовь. Знаешь, как теплая волна… как теплое шампанское. Хоть и гадость, а бодрит. Особенно с похмелья.

– Кто создан из глины, кто создан из камня, а я серебрюсь и сверкаю…

– Ты меня не ненавидишь порой?

– Что ты, Лика? Нет!

– А то знаешь, мама иногда говорит, что я эгоистка. Что забрала себе всю удачу… Что ты выросла такая угрюмая из-за меня.

– Что ты? Я очень рада, что ты избавила меня от этой тяжкой доли – серебриться и сверкать. И потом – разве я угрюмая? Я просто чтец. Мне не надо, чтобы на меня смотрели – мне нужно самой смотреть. И потом ты тоже смотришь – только не так глубоко. Так что ничего мы друг у друга не отняли.

– Но всё же парня ты себе могла бы завести. Вылезти как-нибудь из своей башни из слоновой кости и…

– Смотри, всё просто. Половина мужчин меня боится из-за моих способностей, у половины я вызываю жгучий интерес по той же причине…

– А ты, конечно, хочешь, чтобы любили именно тебя…

– Нет. Ты же знаешь, каково это: жить со мной. Мысли я, конечно, не читаю, но что с тобой происходит, мониторю автоматически. Это мало похоже на нормальные отношения.

– Я не из-за тебя ушла из дома! Это бывает и у нормальных братьев и сестер!

– Я всё пытаюсь сказать тебе главное, а ты не даешь. Моя жизнь и так полна эмоциями и событиями. Наверное, влюбленность была бы чрезмерной нагрузкой на нервную систему. Трата энергии, которую я не могу себе позволить. Короткое замыкание. Может, я начала бы пить…

– А может, лопать и трахаться? – Лика корчит гримаску.

– Сейчас я тебя трахну. Подушкой по голове…

Но Лика успевает первой…

Ночью мне внезапно приходит в голову идея, как можно выиграть у Акинатора. Зажигаю ночник, включаю уником. Нахожу нужную страницу.

– Ваш персонаж – девушка?

– Да.

– Вы знакомы лично с этим персонажем?

– Да.

– Ваш персонаж – ваш родственник?

– Да.

– Ваш персонаж снимался в каком-нибудь фильме?

– Нет.