Москвест. Роман-сказка Пастернак Евгения
Мальчик смотрел прямо в глаза Маше, но в них не отражалось ничего, кроме благоговения.
– Ты можешь говорить? – спросила Маша и повернулась к Мише: – Он немой, похоже.
И тут «немой» мальчик заголосил. Из длинной речи удалось вычленить только «Прасковья», все остальное слилось в едином потоке звуков.
Травница выскочила из хатки, схватила туесок и кивнула Маше.
– Пойдем пособишь.
– Куда?
– К Пелагее.
– Зачем?
– Идем, – шепнул Миша, – может, там кого встретим.
– Ты – нет, – отрезала Прасковья и решительным шагом пошла за мальчишкой, который шустро бежал между деревьями.
Миша выразительно развел руками и уселся на бревно. Маша потащилась следом за травницей.
Оказывается, совсем недалеко была деревня. Если, конечно, можно назвать деревней эти вросшие в землю крохотные домики.
Сначала Маша глазела по сторонам, потом опустила глаза вниз и быстро семенила за Прасковьей, потому что с каждой минутой ей становилось все страшнее. Эти ролевики явно безумны! Натурализм натурализмом, но есть же какие-то пределы! Главное – дети, сами-то ладно, но детей жалко. Эти странные чумазые существа, одетые в длинные рубахи… Босые, замерзшие!
– Пришли, – Прасковья свернула во двор и споро занырнула внутрь дома.
Маша протиснулась в избу, согнувшись в три погибели. Темно. Душно. Воздух спертый, влажный, жаркий.
Пока Машины глаза привыкали к мраку, а сама она боролась с тошнотой, Прасковья успела разложить на столе свои корешки.
– Если не родит до ночи – помрет, – спокойно сказала она.
– Что? – подскочила Маша.
– Пелагея. Уже два дня мучается.
– Где? – тупо спросила Маша.
Из груды тряпья в углу раздался нехороший стон.
Машу прошиб холодный пот.
– Вы что тут, совсем с ума посходили? Вызывайте «скорую» немедленно! Где телефон?
– Тихо, – сказала Прасковья, – мудрено говоришь, не разумею.
– Да хватит прикидываться! А если она умрет?..
– Значит, так тому и быть, – прошептала Прасковья.
Маша вылетела из избы, вляпалась в грязь по колено, шуганула курицу. В самой грязище, посередь двора сидел мальчишка, который прибегал и привел их сюда, он держал на руках совсем мелкого ребенка.
– Ты руки когда мыл? – не удержалась Маша. – Что ты ему пальцы в рот суешь?
Мальчик шмыгнул носом.
Больше всего Маше хотелось сбежать отсюда, но она не смогла придумать куда. В хату заходить было страшно до дрожи, но и бросить их всех тут уже тоже было невозможно.
– Вернусь домой, все расскажу маме, – прошептала Маша. – Она – врач. Она приедет и во всем разберется. И детей этих мы отмоем, и все будет хорошо…
Из избы раздался вопль.
Маша вздрогнула, но ноги сами понесли ее внутрь. Как ни странно, внутри уже довольно приятно пахло травками.
– Воды принеси! – не оборачиваясь, приказала Прасковья, не отходя от роженицы.
Маша опять вышла во двор.
– Где вода? – медленно спросила Маша у мальчишки, – Ко-ло-дец? Реч-ка? Во-да?
Мальчик вскочил, положил малыша на травку, сгонял за дом, принес две деревянные емкости, типа вёдра, и шустро побежал с одним по улице. Маша с большим трудом успевала за ним с пустым ведром, а уж с полным… Вернулись во двор, мальчишка подхватил малыша, который успел заползти в грязь, пока они ходили, и уселся на прежнее место во дворе.
Наверное, от обморока Машу спасло только то, что в хате было темно. Потому что одно дело смотреть по телевизору, как доктор в белом халате кричит: «Тужься!» и туча медсестер суетится вокруг, и совсем другое, когда вот так, в грязи, в тряпье. Хорошо, что с появлением травницы все пошло очень быстро, буквально через несколько минут после того, как принесли воду, Прасковья плюхнула Маше на руки крохотного красного вопящего детеныша.
– Обмой! – приказала она.
Маша чуть не упала второй раз. Но, подчиняясь властному голосу травницы, дрожащими руками стала вытирать ребенка маленькой тряпицей. Руки не слушались, новорожденная девочка орала.
– Сразу видно, что не рожамши, – забурчала Прасковья, взяла малышку, шустро обтерла ее, завернула. – Зато теперь точно в девках не засидишься! У нас кто немовлятку в руки взял – скоро рожают. И малую мы в честь тебя назовем – Марией, да, Пелагея?
– Как скажешь, Прасковья, – зашелестела из угла молодая мать.
– Отнеси ей ребенка, – опять приказала Прасковья и вышла из хаты.
Маша на негнущихся ногах подошла к женщине и положила ребенка рядом с ней.
– Не тутошняя? – спросила та.
Маша кивнула.
– Красивая… – завистливо сказала Пелагея. – Я тоже была ничаво.
– А сколько вам лет? – не удержалась Маша.
– В дюжину замуж выдали, да трое деток уже, еще двое померли… Вот и считай.
– Ты что, каждый год рожаешь? – прошептала Маша.
– А как? – изумилась Пелагея. – Чай, не порчена.
Маша мысленно представила себе их десятый класс. Всех этих накрашенных, начесанных, с маникюром и педикюром, гламурных девушек. Вроде те же семнадцать лет, но с тремя детьми их образ никак не связывался.
– Во дворе твои дети? – спросила Маша.
– Мои, а чьи ж еще?
Пелагея шустро приладила к груди малышку, которая радостно зачмокала.
– Может, их покормить? – спросила Маша.
– Да че их кормить, Миколка покормится, большой уже. А завтра мужики вернутся с охоты, так я уж и встану.
Не зная, что еще предложить, Маша вышла во двор и обнаружила, что «большой» Миколка доит козу, а малыш радостно дергает ее за хвост.
«Это не ролевики! – поняла Маша. – Это какая-то секта!»
– Идем, – дернула Машу за рукав Прасковья и засеменила к своему дому.
После Пелагеиных хором у Прасковьи казалось просторно, почти чисто и светло. Маша устало опустилась на скамью и уронила голову на руки.
– Ну что, – пристал Мишка, – нашла кого-нибудь? Где телефон?
– Миш, все плохо, – прошептала Маша.
– Слушай, а поесть тут где-нибудь можно, а? Может, кафе?
– Иди козу подои…
– Чего? – воскликнул Мишка.
– Миша, все плохо… Ты б видел эту деревню. Похоже, что мы попали в доисторические времена!
Маша с трудом подняла голову и мутным взглядом оглядела дом.
– Голова болит, – пожаловалась она.
– Да у тебя температура! – воскликнул Мишка. – Ты чего, простудилась, что ли? Вот бестолковая… Ладно, сиди, я пойду у этой… Прасковьи аспирин попрошу.
– Аспирин? – не без иронии спросила Маша.
Потом вспомнила грязные тряпки вокруг роженицы и разрыдалась.
Потом Маша помнила, что травница поила ее настоем своих корешков, помнила, что просыпалась несколько раз, но не могла поднять голову от подушки. Подушка была жесткая, колючая и очень вкусно пахла сеном. И снился Маше чудесный вид: холм, поросший дубами, две речки, сливаясь у подножья холма, блестят на солнце. И казалось, что нужно понять что-то важное… «Вот вспомню, что это, и сразу все пойму!» – решила Маша и открыла глаза.
Голова не болела. Маша аккуратно села на лавке. Даже слабости почти не было. Она вышла во двор и остановилась, щурясь на солнце.
– Проснулась, – сказала Прасковья, – вот и ладно. Я ж говорила – не помрет. А я ж знаю, когда помрет, а когда нет. Я спрашивала у них (выразительный кивок вверх), мне сказали, отойдет через тыщу лет. А брат тебе не брат – мне так сказали. И не муж. Я б его приворожила, да вижу, что не люба ему. А насилу не люблю – неправильно это.
– А где он? – спросила Маша.
– Да пошел с мужиками. Мужики сказали: раз живет, пусть работает. У нас все работают. Странный он у тебя. Я думала, бесноватый, – не, не бесноватый. Только как безрукий. Видно, издалече вы пришли, у нас такие не выживают.
– Да уж… – хмыкнула Маша. – Мы тоже, похоже, не выживем.
Вечером появился Мишка. Руки содраны, весь в синяках. Сказал, что рубили деревья. Рассказал, что чудом не убило. Заснул, пока рассказывал.
Прасковья смотрела на него с сожалением:
– Такой красивый, но такой дохлый. Будешь любить – задушишь ненароком.
Среди ночи Машу поднял дикий шепот.
– Слышь, вставай! Надо линять отсюда! Пойдем на реку, а? Вещи свои заберем, искупаемся…
Маша тупо, как сова, хлопала на Мишку глазами.
– Зачем искупаемся? Холодно…
– Вот тупая! – Мишка с трудом сдержался, чтобы не повысить голос. – Если мы еще раз искупаемся, может, мы домой попадем! Как в том кино… не помню сейчас… Короче, пойдем, вставай, ну что ты разлеглась!
Маша поднялась, и ребята постарались тихонько улизнуть из избы.
– Я вчера с мужиками поговорить пытался, – шептал Миша. – Они ненормальные! У меня собака разговорчивее! А этот берет бревно и молча кидает! Я типа его ловить должен! Да я его не подниму в жизни! Чуть не убил, гад…
На берег пришли в кромешной темноте.
Вещей своих найти не смогли, но Мишка только прошипел: «Да и хрен с ними!», после чего бодро разделся и ломанулся в воду. Быстро выскочил, стуча зубами от холода.
Городовой не появился.
Тогда, честно повернувшись друг к другу спиной, ребята залезли в воду вместе.
– У меня точно воспаление легких будет, – простучала зубами Маша.
Городовой не появился и теперь. И спустя два часа Миша с Машей вернулись к домику травницы.
– Зря мы в реку полезли, – зло прошипел Мишка, укладываясь спать на лавке.
– Ты ж сам предложил! – возмутилась Маша.
– И что? А ты не могла подумать? Ты вообще сама что-нибудь придумать можешь? Валяешься тут, типа болеешь, а я работать должен!
Маша, решив не связываться, отвернулась к стене.
– Я понял, – сообщил Мишка через пару минут, – эта река с наркотиками. И все они тут такие… обдолбанные живут.
Маша не ответила. Сжавшись в комочек, она заснула.
На рассвете их разбудили голоса.
– Я не пойду с ними, – Мишка со стоном закатился под лавку. – Иди скажи им, что я заболел и умер.
– Раз в жизни тебя заставили что-то сделать, и ты тут же умер, – хмыкнула Маша. – Хлюпик, как и все…
Девочка вышла из избы и тут же попала под натиск Прасковьи.
– Что ж вы не сказали, что с Вещуном знаетесь, а? Мне ж можно было и сказать! Он за вами пришел.
Если б не глаза, Маша никогда бы не узнала в этом бородатом старичке статного Городового. У нее перехватило дыхание, и она кинулась ему в ноги.
– Встань, встань, девка, – грудным голосом пропел «вещун» и тут же зашипел Маше на ухо: – Я ж вам сказал на месте стоять, куда вас понесло? Если б сегодня утром не увидел примятую траву у реки, в жизни б вас не нашел! Делать мне больше нечего, только бегать искать вас!
– Прости, – выдохнула Маша.
– Зови парня своего его и пошли в лес! Поговорим спокойно.
Поговорить спокойно не вышло. Мишка постоянно хамил Городовому, а Маша хамила Мише. Городовой скоро вышел из себя и даже легонько стукнул слушателей по головам палкой, на которую опирался – сначала Мишку, потом Машу.
Они сразу притихли: Мишка от возмущения, Маша от неожиданности. Даже в этом странном месте на нее ни разу не подняли руку.
– Повторяю в последний раз, – сурово произнес Городовой. – Вас занесло на тысячу лет назад.
Мишка попытался открыть рот, но получил короткую оплеуху, которая заставила его щелкнуть зубами.
– Потому что не надо было историю дразнить, – ответил Городовой на незаданный вопрос, – она очень капризная особа! Да еще в таком месте…
Тут Маша встревожилась:
– А в каком месте? Нас и во времени, и в пространстве сдвинуло, да? А куда? А почему в том месте нельзя было про историю плохо говорить?..
Городовой многообещающе поднял посох. Маша прикусила язык.
КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. Вам может показаться, что наши герои перенеслись не только во времени, но и в пространстве. Действительно, только что они были в Александровском саду – и вдруг оказались в какой-то речке! На самом деле в пространстве Маша с Мишкой совсем не переместились. Просто тысячу лет назад там, где сегодня Александровский сад, протекала река Неглинная (или Неглинка). В нее наши путешественники по времени и угодили. Кстати, еще двести лет назад Неглинка текла по поверхности, только в 1817–1819 годах ее упрятали в подземный коллектор.
– Про историю нигде нельзя плохо говорить, ясно? – значительно произнес Городовой.
Маша кивнула. Мишка скривился.
– А то место – особенное. Вы, кстати, в нем до сих пор, так что…
Городовой значительно погрозил пальцем.
– Это что – Москва? – ахнула Маша.
Мишка иронично осмотрелся.
– А чего, – сказал он, – нормальная такая Москва. Ни пробок, ни террористов…
Городовой внимательно смотрел на собеседников, и не думая отвечать. Казалось, он ждал от них чего-то.
– Подожди, дай подумать, – Маша схватила себя за щеки, видимо, чтобы лучше думать.
Как назло, сосредоточиться ей не дал далекий монотонный звук – как будто кто-то стучал деревяшкой по рельсу. Хотя откуда тут взяться рельсу?
КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. Мы привыкли, что в Москве постоянно звонят колокола, но так было не всегда. Русские колокольные мастера появились только в XII веке, но их было очень мало, и в русских церквах вместо колоколов служили била – металлические или деревянные доски, в которые били колотушками. Похожим образом были устроены и клепала.
Мишка неожиданно заметил, что Маша уже не блондинка. От грязи волосы стали неопределенного землистого цвета, как и у большинства местных жителей.
– Москва основана в 1147 году, – медленно произнесла Маша. – А мы сейчас в…
– На сто лет раньше, – вставил Мишка. – Даже больше. Тут вообще ничего быть не должно.
Он хотел было отпустить издевательское замечание по этому поводу, но не успел.
– Стоп, – сказала Маша, – Москва не в 1147 была основана…
– А в каком? – возмутился Миша. – Эту дату все знают! В 1147 году…
– …Москву впервые упомянули! – торжествующе перебила его Машка. – Значит, основали раньше!
И тут произошло странное. Листья на деревьях резко пожелтели и покраснели, солнце оказалось за тяжелыми тучами, а неприятный холодный ветер бросил в лицо обрывки паутины.
Мишка и Маша синхронно поежились.
– Это что? – жалобно спросила Маша.
– Осень! – торжествующе пояснил Городовой.
Он прямо светился от удовольствия.
– Так весна же была? – не понял Мишка. – Или нас опять… перенесло?
Городовой довольно кивнул.
– За что? – возмутилась Маша. – Мы разве историю обидели? Мы же наоборот…
– Так и она наоборот, – Городовой явно приготовился к новому рассказу, но вдруг дернулся и заорал: – Я тебе выстрелю, собака!..
После чего исчез.
Глава 2. Легенда о трехглавом псе
Вернуться к жилью Маша согласилась только после долгих уговоров.
– Мы уже один раз не стали его ждать! – заявила она. – И потом вон сколько намучились!
– Так в тот раз он нам приказал ждать, – терпеливо уговаривал Мишка. – А сейчас нет. Значит, сейчас не надо.
Но Маша только упрямо мотала головой. Пришлось прибегнуть к запрещенному приему. Мишка пожал плечами и заявил:
– Ладно, оставайся. Я пошел.
Он старался идти помедленнее. Все-таки Машка единственный человек, на которого он может тут рассчитывать. Но уж очень хотелось разобраться, куда их на сей раз занесло.
Маша догнала его на опушке.
– Дурак ты и эгоист! – заявила она. – Если что – ты будешь отвечать!
– Как будто до этого ты отвечала, – привычно огрызнулся Мишка.
Как ни стыдно было в этом признаваться, но он боялся, что Маша за ним не пойдет.
В тумане они брели по невесть откуда взявшейся дороге. Впрочем, как дороге… просто вытоптанная полоса земли.
Вдали послышался топот копыт.
– Тихо! – скомандовал Мишка. – Давай спрячемся на всякий случай.
Видимо, звуки в тумане разносились очень далеко, ребята в очередной раз продрогли до костей, пока дождались, что звуки материализовались.
Группа людей на конях, гремя мечами, щитами и кольчугами, показалась за поворотом дороги. В центре группы выделялся один, явно главный.
Ехал он, развалясь в седле, о чем-то неспешно беседуя с кряжистым воином. Вдруг из тумана выскочило странное существо – трехголовая собака, которая с заливистым лаем бросилась чуть не под ноги лошади «главного». От испуга лошадь пошла галопом, унося его прочь от чудного зверя. Остальные, видно, не разобрав, в чем дело, припустили за предводителем. Поэтому никто из них не увидел, как развеялся туман и трехголовый пес оказался просто тремя собаками: одной крупной и двумя мелкими.
КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. Согласно легенде, князь Юрий Долгорукий ехал из Киева во Владимир. Посреди болота он увидел «огромного чудного зверя. Было у зверя три головы и шерсть пестрая многих цветов… Явившись людям, чудесный зверь затем растаял, исчез, словно туман утренний». Греческий философ на вопрос Юрия о значении видения сказал, что в этих местах «встанет град превелик треуголен, и распространится вокруг него царство великое. А пестрота шкуры звериной значит, что сойдутся сюда люди всех племен и народов». Князь поехал дальше и увидел город Москву, бывшую во владении боярина Кучки.
Когда топот копыт, понукание всадников и лай испуганных собак затихли, Маша и Миша вылезли из кустов, синхронно пожали плечами и отправились догонять процессию.
Деревня выглядела почти так же, как и весной. Дом Прасковьи стоял на том же месте, но само место было малоузнаваемо: не стало огромного дуба рядом с домом, не стало корявой березы. Зато справа от дома появилась целая дубовая роща, а слева пристройка – то ли сарай, то ли хлев.
– Прасковья! – тихонько позвала Маша, увидев сгорбленную фигурку, копошившуюся в земле.
Фигурка выпрямилась и вперила в Машу цепкий, внимательный взгляд. Взгляд был кусучий. Маше показалось, что ее мозг полностью отсканировали.
– Померла Прасковья, – скрипуче ответила женщина.
Маша ахнула и закрыла рот рукой.
– Дюже давно померла, – добавила старуха, – моя бабка ее хоронила.
Тут Маша даже ахнуть не смогла, только хлопала глазами и пыталась понять хоть что-нибудь.
– Я – Фёкла, – скрипнула старуха еще раз, продолжая буравить гостей цепким взглядом. – Давненько Прасковью не искали, а раньше к ней шли что хромой, что слепой. Многих исцелила.
Бабка еще раз внимательно осмотрела Машу с ног до головы.
– Что ж тебя привело, красавица? – спросила она. – Хворей у тебя нет. На лицо красива. Ко мне такие редко захаживают. Замуж хочешь?
– Домой хочу! – ляпнула Маша.
– Домой… – Фекла задумчиво посмотрела в небо. – Говорят, здесь твой дом, но идти тебе далече.
– Это как? – спросил Мишка.
Фекла пожала плечами.
– Мне говорят, я повторяю, – сказала она.
– А где мы? – спросил Мишка.
– Да в Кучково, – бросила через плечо Фекла. – Мне говорят, я должна вас приютить. Затирка в печке, хотите – ешьте. А я пойду, там князь с дружиной пожаловал, поглядеть на него хочу.
– Ну вот, ни в какой мы не в Москве, мы в Кучково! – прошептал Мишка. – Я понял! Передачу «Розыгрыш» смотрела? Нас просто разыгрывают! Интересно, кто ж это столько бабла заплатил за инсценировку? И как они так быстро успели здесь все перестроить?
– Ты умный, – вдруг проскрипела Фекла, – но говорят, что дурак!
Маша нервно хихикнула.
– А кто вам все это говорит? – спросила она.
Фекла выразительно посмотрела на небо.
– Прасковья с ними балакала, она научила мою бабку, та меня. Мне говорят, я должна идти.
Читать бесплатно другие книги:
