Хроники железных драконов (сборник) Суэнвик Майкл

Глава 13

Джейн поймала последнюю струйку спермы Билли Буки на стеклышко часов, затем втянула сколько было нужно пипеткой.

– А-ах!

Она развела ее физраствором и потрясла пипетку, чтобы перемешать содержимое. Затем капнула полученную смесь в камеру цитометра, накрыла сверху стеклом и установила на предметном столике микроскопа.

– Посмотрим, каковы знамения.

Билли перевернулся и наблюдал за ней, пока она натягивала трусики и джинсы и склонялась над микроскопом. Простыни шелестели печально.

– Не могу тебя разгадать.

– Тебе и не надо.

Не отрываясь от микроскопа, Джейн пошарила в поисках лифчика. Она защелкнула его на животе и развернула в правильное положение, на мгновение распрямившись, чтобы надеть бретельки. Блузка ее висела на спинке того же стула, где лежал лифчик.

– Будь полезен, застегни мне пуговицы, – велела она.

Билли повиновался.

– У тебя же есть другие парни, я знаю. Ты со всеми так себя ведешь или только со мной?

– Моя соседка по комнате с минуты на минуту вернется с занятий, – холодно отозвалась Джейн. – Пора бы тебе одеться, конь генитальный.

Билли со вздохом полез под кровать за брюками. Он, словно аист, по очереди сгибал и разгибал каждую ногу, засовывая их в штанины. Он был утонченным существом, худющий и с длинными тощими ногами, как у огородного пугала. Сидя он почти доставал головой до потолка. Стоя ему приходилось сутулиться.

Дверь задергалась, затем загудела, словно по ней сердито били кулаками.

– Это она. Открой! Чего стоишь?

Однако не успел Билли дойти до двери, как фрамуга наверху распахнулась и внутрь пролезла Мартышка. Он импульсивно схватил ее под мышки и, развернув как куклу, поставил на ее же собственный стол. Она стояла там, и мордочка у нее темнела, словно уголь в камине. Билли расплылся в приветственной улыбке с торчащими вкривь и вкось зубами, причем улыбка эта загибалась по обеим сторонам его лица. Именно в такие моменты, когда он был настроен самым дружелюбным образом, он выглядел наиболее уродливо. Мартышка злобно уставилась мимо него на Джейн.

– Какого члена ты, по-твоему, делаешь, запирая от меня мою собственную, к дьяволу, комнату?

Знаки на предметном стекле были недобрые. Еще бы, в год Десятины знамения хорошими не бывают. Если проверить образец: кусочек волоса, каплю мочи, соскоб с рога – что угодно – на спектрофотометре, результирующий спектр неизбежно покажет толстую черную полосу, отмечающую приближение Десятины. Даже если вы сами переживете отсев, то наверняка потеряете кого-то из близких.

– Я готовила препарат, – пробормотала она рассеянно. Билли уже совладал с ремнем и торопливо застегивал пуговицы на рубашке. – Нет, вот надо же было тебе ворваться ровно посредине процесса, а?

По идее ей не полагалось применять эзотерические техники в процессе промежуточного сканирования, но, поступая так, она экономила бесконечные часы, которые потратила бы, пялясь в лужицу разлитых чернил или медитируя над козлиными потрохами.

– Что-то ты последнее время совсем обнахалилась, мисс Делаю-Что-Хочу Олдерберри. – Мартышка спрыгнула со стола. – Не припоминаю, чтобы я давала тебе разрешение использовать мою комнату для частных, твою мать, свиданий.

– Гхм, слушайте, мне пора, я опаздываю. На лекцию. – Билли сунул носки и туфли под мышку. Неловко кивая, задним ходом он засеменил вон из комнаты, словно лист, уносимый бурей. – Пока.

Секрет успешного сканирования заключается в понимании того, что будущее неоднозначно и предсказать его невозможно. Никак. Можно только определить то, что уже существует, но еще неизвестно. Любовники предназначены друг другу задолго до первого поцелуя. В дружбе заложено убийство. Опухоль, которая выглядит пылинкой на рентгеновском снимке, означает смерть. Сколько случайных, на первый взгляд, событий на деле оказываются просто результатом череды последствий. Джейн принялась заносить свои наблюдения в рабочую тетрадь.

Мартышка вырвала у нее из руки карандаш и сломала пополам.

Джейн закрыла глаза и внутренним зрением проследила все изгибы символа Бафомета. Когда она снова успокоилась, то выдвинула ящик комода.

– Хорошо. – Внутри лежала пара медицинских перчаток. – Я не хотела этого делать. – Она их натянула. – Но ты просто не оставляешь мне выбора, согласна?

Надо отдать ей должное, Мартышка не отступила. В ее роду имелась примесь крови трикстеров, и соответствующий ген оказался доминантным. Она нервно облизнула губы, пока Джейн изображала, что вынимает из комода невидимую коробку с инструментами.

– Ты меня не запугаешь.

– Хорошо. – Джейн откинула крышку и сунула руку внутрь. – Лучше всего получается, когда не верят. – Она извлекла столь же воображаемый скальпель и зажала его между большим и указательным пальцами, поворачивая его то одной, то другой стороной и любуясь игрой света на лезвии.

– Что ты собираешься делать?

Джейн улыбнулась.

– Это!

Она врезала Мартышке кулаком в живот. Маленькое чудовище согнулось пополам от боли, Джейн оседлала ее и, невзирая на крики, прижала к полу. Она задрала Мартышке блузку на голову и вынула из кармана заранее припасенный как раз для такого случая пузырек.

– Чуть выше. – Она вонзила твердые пальцы в беззащитный живот. – Здесь!

Она раздавила пузырек. Потекла кровь. Темно-багровая жидкость залила мартышкин живот и промежность. Джейн отступила, сжимая в кулаке лопнувший пузырек. Со стороны он выглядел как клочок салфетки. Мартышка барахталась, одергивая блузку, а Джейн тем временем закинула пузырек в рот. Разжевала его и проглотила.

Сделано.

С профессиональной быстротой Джейн убрала скальпель в коробку и вернула ее в комод и небытие. Стянула перчатки и бросила в корзину для мусора. Дело сделано. Прислонившись к своему письменному столу, она прикидывала, купилась ли ее соседка по комнате на этот трюк.

Мартышка поднялась с пола.

– Какого дьявола ты только что сделала?

– Надеюсь, купила себе немного мира и спокойствия.

– Ты меня не обманывай – это просто ловкость рук.

– Думай что хочешь.

Взяв в руку массивный степлер, Мартышка двинулась на нее.

– А вот этим по башке не желаешь? Посмотрим, кому будет больнее, тебе или мне.

– Это можно выяснить только одним способом.

Мартышка нерешительно закусила губу. Затем с отвращением швырнула степлер на пол и плюхнулась в кресло.

– Черт!

Она просто лопалась от ярости. Внезапно напряжение отпустило ее, и она хихикнула про себя. С деланой небрежностью она произнесла:

– А я тут познакомилась с одним твоим давним другом.

– Поистине ошеломляющая непоследовательность, – заметила Джейн.

Оттирая с подбородка пятнышко крови, она вернулась к микроскопу. Но как ни старалась, игнорировать Мартышкино замечание не удавалось. Оно свербело в мозгу. Наконец она вздохнула:

– Ну и с кем же?

– Мое дело знать, твое – разузнать.

Тон у Мартышки был злорадный, насмешливый, торжествующий. Не отводя глаз от Джейн, она подняла уголок пропитанной кровью блузки и принялась сосать ткань.

Перед выходом Джейн провела долгий час, глядя на куцый бланк. Желтая бумага уже почти протерлась на сгибах. Плохие новости всегда приходят на дешевой серой бумаге, а имена и сам текст плохо отпечатаны через трижды использованную копирку большими буквами чуть выше линеек. Получив эту писанину накануне, она перечитала ее, наверное, уже раз десять.

Кому: Господину/Госпоже ОЛДЕРБЕРРИ.

От: Служба истины и покаяния, Отдел финансовой помощи.

В нынешний период налоговых ограничений необходимо делать все возможное для сокращения или устранения любых расходов, дабы они не оказали отрицательного влияния на качество вашего образования. Таким образом, в виде меры по снижению затрат, часть вашей ЗАСЛУЖЕННОЙ СТИПЕНДИИ, покрываемая нашей службой, снимается. Мы знаем, что вы поступили к нам, желая университету скорее оправиться от временных финансовых затруднений, и настоятельно поощряем вас вложить максимум доступных вам средств для финансирования вашего образования через частный сектор. Обязуемся выслать персональный график выплат в течение ТРЕХ НЕДЕЛЬ.

Гнев Джейн давно прошел. Она прочла листок, только чтобы лишить его силы, очиститься от последних следов эмоций, убедиться, что она сделает то, что должна, спокойно и четко. Пора.

Университетская библиотека открывалась в полночь и закрывалась на рассвете. Обоснованием столь необычного расписания работы служило то, что это отпугивало дилетантов и бездельников, чтобы они не занимали попусту читательские места. Джейн подозревала наличие более темных мотивов, но на сей раз уединение пустых залов и гулких комнат было ей только на руку. По боковым проходам и кованым чугунным винтовым лестницам она следовала извилистым путем к наименее посещаемым областям собранной здесь мудрости.

Ради максимального использования ограниченной площади помещения более старые фонды оборудовали электрическими полками. Проходы имелись только через каждые десять полок; прочие были сдвинуты вместе, словно старая мебель в чулане. Джейн шла вдоль них, читая таблички, пока не нашла искомое, и щелкнула выключателем на торце полки. Загудел скрытый моторчик. Медленно и неуклюже соседние полки раздвинулись, закрывая существующий проем и открывая новый там, где ей понадобилось.

Все книги были старые и потемневшие от времени. Некоторые скреплялись бечевкой или резиновыми бинтами, столь древними, что рвались от одного лишь прикосновения, но не отваливались, поскольку за десятилетия намертво приросли к обложкам. Наиболее ценные экземпляры содержались в специальных контейнерах из картона, аккуратно перетянутых лентами. Но и эти тлели внутри контейнеров, медленно превращаясь в прах, неумолимо окисляясь, как и все книги, в процессе столь неминуемом, что Джейн чуяла его запах – флер увядания, липнущий к стопкам книг, – словно дым от сжигаемого вдалеке сена. Все книги, без исключения, постепенно умирали.

Так что Джейн не совершила никакого святотатства, срезав бритвенным лезвием с корешка защитную полоску со штрих-кодом на заранее намеченном томе.

Связной встретил ее у главного лифта. На нем была потертая коричневая летная куртка с нашивками времен Броселиандской кампании, старые джинсы и еще более старые ботинки.

– Пак Алешир, – представился он. – Товар при тебе?

– В сумке.

– Тогда пошли.

Пак оказался тем самым контрольным образцом с лекции по хирургии. Глаза у него были темные, слишком серьезные, почти немигающие.

– Когда я видела тебя в последний раз, ты стоял голышом рядом с трупом, – сказала Джейн, чтобы хоть как-то его развеселить.

Он посмотрел на нее и ничего не ответил.

Так, в молчании, они поднялись на десять этажей и перешли по воздушной галерее в Хиндафьялль, где сели в громыхающий общественный лифт и доехали в нем до улицы.

– Почему нельзя было просто спуститься вниз из нашего вестибюля? – выразила недоумение Джейн.

– Это территория Мямли. Ты и вправду ничего не знаешь, если хочешь сунуться в его охотничьи угодья ночью.

– А-а.

В вестибюле Хиндфелла царили пустота и уныние. Витрины магазинов на ночь были очищены от товаров, а одинокий гном в красной форме привратника зевал и не обращал на них ни малейшего внимания. Газетный лист расправил крылья и бросился на Джейн, когда Пак открыл дверь, но был пойман поперечным потоком воздуха, вильнул вбок и впечатался в стену. Джейн поплотнее запахнула на себе парку.

Они ступили в темную, жутковатую пустоту. Свет уличных фонарей безуспешно пытался достичь земли. Неоновые лампы мутно отражались в лоснящемся от дождя асфальте. В воздухе раздавалось ворчание невидимых чудищ и омерзительный булькающий смех гоблинов из бара на ближайшем углу. Где-то распахнулась дверь, выпустив наружу обрывок музыкальной фразы, затем снова захлопнулась, поглотив его. На улице не было ни души.

Джейн приходилось семенить, чтобы не отстать от размашисто вышагивающего Пака.

– А ты грубиян, – заметила она.

– А ты богатая сука.

– Что?

– Что слышала. Знаю я вас, выпускниц частных школ в стеганых пуховых парках. Вы смеетесь над такими, как я, потому что у моей куртки рукава по швам расползаются и я вынужден браться за любую работу, какая подвернется. Нет, вот что я тебе скажу. Есть худшие способы заработать деньги, чем стоять голышом рядом с трупом, как ты только что деликатно заметила. И то, что я зарабатываю, идет на оплату моего образования, а не на лишнюю порцию пикси-порошка.

– Я никогда…

– Конечно, конечно. – Ярость Пака угасла так же враз, как и вспыхнула. Он втянул голову в плечи. – Забудь, что я сказал. В любом случае это не мое дело.

Над проплывающими мимо магазинами ярко горели вывески: «Амброзиус», «Дедушкина форель», «Гномологика», «Три туфельки», – но сами магазины темнели, словно зарешеченные пещеры.

– Вот мы и пришли.

Целью их путешествия оказался каменный дом с остроконечной крышей и терракотовой отделкой фасада. Он был зажат между двумя небоскребами, одинокий призрак ушедшей эпохи. Первый этаж изуродовали граффити. Под прикрытием ступеней сбилась в кучку пятерка пивных бутылок.

– Она ждет нас, – сказал Пак. И постучал.

Дверь отворилась.

За ней оказалась одна большая комната, холодная и неосвещенная. Внутренние перегородки были сломаны. В тусклом свете уличных фонарей Джейн смутно различала кирпич, следы гари, гниющий матрас и песчаниковый валун в два ее роста высотой.

Камень стоял неподалеку от выложенного плиткой очага.

Дверь захлопнулась, заключив их в черноту.

Во внезапном приступе паники Джейн сообразила, до какой степени она положилась на милость Пака. Здесь с ней могло случиться все что угодно. Какой надо быть дурой, чтобы поставить себя в подобное положение!

– Обычно здесь не так плохо, – вполголоса произнес Пак. – Черт! – Пластиковая бутылка загремела и покатилась от удара его ботинка. – Эй ты, старая психопатка! Мы здесь – включи свет, твою мать!

Отсутствие освещения усиливало запахи: гнили и плесени от матраса и от обоев, горечи обугленного дерева – и над всем этим всепроникающий смрад рептилии. Уж не водятся ли в этих развалинах змеи? Джейн отчаянно надеялась, что не водятся.

– Одну секунду, пожалуйста.

Ровный, бесполый голос исходил из сердца живой темноты. Послышался металлический лязг, донесся запах керосина, чирканье серной спички. Вспыхнул свет, ослепил, принял форму зажженной лампы. Лампа повисла в пустоте, удерживаемая костлявой коричневой рукой. Тень от камня метнулась к ним и затем прочь.

– Можете теперь приблизиться к нам.

Позади лампы – Джейн сузила глаза в щелочки, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, – парило призрачное лицо. Пергаментная кожа обтягивала голый череп. Это была маска старой карги: высокий лоб, тяжелые веки, погруженные в глубокую тень. В уголках глаз поселились эоны усталости. Старуха носила черную водолазку, так что верхняя часть тела только подразумевалась, но оставалась невидимой. О теле ниже талии девушка могла только гадать.

– Где оно? – зашевелился безгубый рот.

Выражение, разлившееся по старушечьему лицу, когда Джейн достала книгу из сумочки, показалось ей голодным, как новорожденное пламя свечи.

Существо протянуло вперед руку.

Джейн вложила в нее подношение.

Тварь приблизила книгу к носу, понюхала. Затем быстро перелистала ее, вырвала три страницы и запихнула их в рот. С кислым выражением прожевала. Пролистав вперед, заколебалась над новой страницей, потом решительно вырвала и тоже съела. Наконец она вырвала страницу в конце, из указателя имен. Когда ее рот снова опустел, она вернула книгу Джейн.

– Остальное не представляет для меня интереса. – Коричневая рука исчезла и вновь возникла с конвертом. – Здесь ваше вознаграждение. Надеюсь, что вас устроит.

Джейн, не открывая, сунула конверт в сумочку. Она поколебалась, затем спросила:

– Зачем вы это делаете?

– Две страницы содержали имя. Я хочу, чтобы оно было забыто.

– Но почему вы их съели?

– Я истребляю свое прошлое.

– Но почему?

С сухим шелестом, словно шелк по мрамору, лицо подплыло к ней ближе. Челюсть отвисла в пародии на отчаяние, затем рот сжался в поистине устрашающей решимости.

– Я чую железо, холодное железо, тяжелую судьбу и предательство. – Она рывком поднесла лампу к лицу Джейн. – Ты не одна из моих детей! Что ты здесь делаешь?

Джейн в испуге пожала плечами.

Лампа убралась.

– Это не важно. Сядь у огня, и я расскажу тебе все.

Она сунула лампу в пустой камин, взметнулись тени. Из ниоткуда хозяйка извлекла два маленьких стула.

– Черт, только время терять, – проворчал Пак, пока они с Джейн неловко усаживались.

Из каминной трубы дохнуло холодным ветром, но сажу не подняло. С тех пор как здесь обитал огонь, прошло очень много времени.

Хозяйка не садилась.

– Все не так, как было, – сказала она. – Я прошу вас вообразить себе эпоху, когда не было жилищ выше длины копья, машин сложнее ткацкого стана, календарей, кроме самой луны. В ту пору все женщины жили в гармонии.

Пак фыркнул.

– А мужчины?

– Мужчин не было. Мы их еще не изобрели. – Лицо глянуло на песчаниковый валун и перекосилось. Камень не отражал света, но впитывал его весь, темнота внутри темноты. – Это был мой грех, разделение женщин на самцов и самок. Это был первый грех и самый ужасный, поскольку именно он привел Колесо в движение.

Щелкнула дверца шкафчика, хозяйка извлекла графин резного стекла и налила себе выпить. Щипцами достала лед из ведерка, положила крышку на место. Затем грациозно проплыла к камню и со скользящим звуком трижды обогнула его. Каждый раз, появляясь на свету, лицо и руки поднимались все выше в сумрак.

– Тогда я была могущественна, да, и красива так, как вы и представить себе не можете, прекрасная и бледная, как Госпожа Смерть. В те далекие времена у нас не было правителей, не было иного авторитета, кроме чести и старости, но мое положение среди сильных было великим, и за мои совершенства Совет Семерых сделал меня своей ламией.

Она подождала, когда Джейн спросит:

– А что такое ламия?

Шелест, словно от сухих газет. Лицо поднялось чуть выше.

– Это был очень высокий титул, дитя. И огромная ответственность. Ибо в те времена мы владели такими магическими силами, каких в этот печальный и разочарованный век даже и не помнят. Вот этими двумя руками, – она подняла ладони кверху, – я могла повелеть горам открыться, а морям расступиться. Я призывала звезды на землю, чтобы гулять и разговаривать с ними и набираться у них ума. В те времена никто не умирал. В этом не было нужды…

С дребезжанием и шкворчанием возле ног Джейн включился электрообогреватель. От неожиданности она в испуге уставилась на него. Нагревательные спирали светились красными нимбами, отбрасывая на стену тусклый багровый свет. Пятно на обоях сжалось и пропало. Джейн пропустила несколько слов.

– …сначала я к этому не прислушивалась. Это была лишь праздная фантазия, голос на задворках сознания.

Одной стороне тела Джейн было холодно, другой – слишком тепло. От запаха керосина мутилось в голове. Лампа мерцала, и казалось, песчаник вспыхивает, словно распуская серые бабочкины крылья. Затуманенному взгляду девушки он представлялся двумя противоречивыми формами – то менгиром, то двуглавой секирой.

Усталость вдруг навалилась на подменыша глыбой.

– Мне и в голову не приходило, что такая простая мысль породит зло, – продолжала ламия. Джейн обнаружила, что ей трудно следить за ходом повествования. Она зевнула, растянула уголки глаз, потрясла головой. Медленно, постепенно тихий монотонный голос убаюкал ее до полудремы, и в этом состоянии ей чудилось, будто вся комната растворяется и неизменным остается только валун.

Джейн стояла на ярко освещенной равнине, а рядом с ней была помолодевшая ламия. Ниже талии ее тело становилось змеиным. Она трижды обвилась вокруг камня. Но она была так красива, так невинно обнажена и так сладко пахла, что девушка совсем ее не боялась. Чешуя ламии блестела, как полированный нефрит, и переливалась на солнце. Зеленые глаза смотрели не мигая.

– Где я? – спросила Джейн.

– Это Омфалос, неподвижная ось. – Голос ламии звучал откуда-то сверху. – Вокруг нее обращается весь мир. Чем дальше от центра, тем быстрее и беспощаднее движение. И тем легче упасть. Оглядись.

Джейн посмотрела. Во все стороны от камня расходился мир. Он был виден ей до самого края. Между городами как на ладони тянулись нити скоростных трасс, а за ними раскинулись горы, океаны и лед. Это было в точности как макеты из гипса и лишайника, какие каждый год готовят второкурсники-геоманты, чтобы на примерах осветить такие темы, как «Электричество на службе промышленности» или «Аллегория просвещает массы».

– Он круглый! – воскликнула она. – Мир круглый!

– Он круглый, потому что это только иллюзия. Мира не существует – ни в каком материальном смысле, – и поэтому он постоянно меняет форму. – Теперь диск вращался, медленно, но заметно двигаясь под усыпанным облаками куполом неба. – Данный видимый образ – то, что мудрые называют Колесом. Ты сейчас видишь бытие таким, каким видит его сама Богиня.

У Джейн закружилась голова. Она быстро отвела взгляд от горизонта, но в желудке сохранилось неприятное ощущение.

В голосе ламии проступило безумие визионера.

– Это я привела Колесо в движение, из-за собственной гордыни и глупости, и была наказана: обречена на то, что мои дети будут ходить на двух ногах, а мои потомки не будут верить мне и станут насмехаться надо мной, и – самое жестокое – обречена на бессмертие, дабы увидеть последствия своих деяний.

Земля теперь вращалась быстрее. Джейн пошатнулась, но устояла.

– В качестве жеста милосердия, чуть менее жестокого, чем само наказание, мне обещано, что однажды, когда я уничтожу последний след своего существования, мне будет даровано исцеление. Но этот день наступит еще очень, очень нескоро.

Над несущейся по кругу землей стонали ветра.

– Тем временем Колесо вращается. Ничтожества возвышаются, а великие низвергаются в ничтожество. Лучшие неизбежно терпят поражение, а дерьмо всегда всплывает наверх. Здесь источник всей мировой скорби – в этом непрестанном вращении, постоянно ускоряющемся, всегда приносящем нас обратно туда, где мы уже были, но повзрослевшими, изменившимися, покрытыми шрамами и исполненными печали. Если бы я только знала, кто мне шепчет, я бы ни за что не стала слушать. И Колесо не пришло бы в движение.

Джейн крепко зажмурила глаза. Голова у нее шла кругом. Она сделала неверный шаг ближе к камню и опустилась на колени, чтобы не упасть.

– Кому принадлежал голос? – спросила она. – Кто искушал тебя?

– Кто на самом деле? Кто наказал меня за то, что я ее слушала? Кто решил привести в движение Колесо и счел, что вину за это надо возложить на меня? Одно и то же лицо.

– Кто?

Голос ламии сделался очень спокойным.

– Кто! Богиня, разумеется. Кто бы еще посмел?

Джейн протянула руку, чтобы опереться о камень. Как только пальцы коснулись его поверхности, вращение прекратилось. Головокружение прошло. Глаза резко распахнулись, и она уставилась снизу вверх на ламию. Вверх – мимо безупречной геометрии ее колец. Мимо томного запаха и изгиба ее живота. Мимо коралловых ореолов ее сосков. Во вселенные ее радужек, в черные провалы ее зрачков.

Ламия улыбалась. Это была теплая и доверительная улыбка, которая светила из самой основы ее существа.

– Ты хочешь меня.

– Да, – недоуменно ответила Джейн. До этого ее никогда особенно не тянуло к представителям своего пола. Мальчики всегда казались ей интереснее. Но ламия завораживала притягательностью андрогина, словно в ней воплощалось все, что Джейн находила привлекательным и в женском, и в мужском теле.

– Тогда поцелуй меня.

Ламия приблизила губы к губам подменыша. Ее губы влажно разомкнулись, за ними мелькнул розовый язычок. С сердцем, трепыхающимся, словно птица в ладонях, девушка беспомощно потянулась вверх к ней.

– Хватит, старая скважина!

Пак схватил Джейн за плечи и рванул на себя. Она задела за оттоманку и упала спиной на пол.

Ламия снова сделалась старой – старой и омерзительной. На кратчайшее мгновение выражение мягкого сожаления скользнуло по маске ее лица и пропало. Она сложила руки, пряча кисти.

– Все, уходим, – твердо произнес Пак.

– Я включу вам свет.

– Не утруждайся.

Пак поставил Джейн на ноги и вывел ее из комнаты. Пока девушка предавалась иллюзиям, дом исцелился. Внутренние перегородки воскресли и покрылись обоями с набивным рисунком. Гости проходили через устланные изящными коврами и обставленные удобной мебелью комнаты. В прихожей канделябры матового стекла мягко освещали им путь. Когда они вышли, пивные бутылки с крыльца пропали. Граффити впитались в камень.

– Она окончательно свихнулась, – сказал Пак, когда они снова оказались на улице. – А эти ее безумные истории! Однако нынешняя телега превзошла все прочие. Если б мне не так сильно требовались деньги, я бы…

Он брезгливо сплюнул. Не замедляя шага, он встряхнул, открывая, летные очки и напялил их. По черной стеклянной поверхности линз скользили неоновые радуги. Теперь Пак походил на зловещее насекомое. В таких очках ночью чувствуешь себя слепым, но поступь фея оставалась решительной и твердой.

– Что она пыталась сделать? – нерешительно спросила Джейн.

Она все еще пребывала в легком обалдении, не совсем уверенная, где настоящее – мир, как она видит его сейчас, или тот, что открылся ей в видении ламии.

Уже давно стемнело. Сверчки и костлявые призраки наводнили улицы, поднимаясь из вентиляционных шахт метро, служебных туннелей и ливневой канализации, образуя небольшие группки у фонарных столбов, наблюдая за происходящим из дверей. На Джейн, пожевывая палец, уставился молодой вервольф. Когда они проходили мимо, он выплюнул фалангу им под ноги.

– Ты не знаешь? – удивился Пак. – Она собиралась…

– Эй, студент! – Рядом притормозил бегемот, и старый седой тролль высунул голову из кабины. Он искоса глянул на них, обнажив бурые зубы и ужасные десны. – Как это тебя еще не вышвырнули? – Он взглянул на Джейн. – У тебя, смотрю, новая подружка?

– Злобный Том, – улыбнулся Пак. Настороженно, неискренне. – Что хорошего слышно?

Они пожали друг другу руки, и Джейн заметила краешек маленького, завернутого в полиэтилен пакета, прежде чем тот исчез в кармане ее спутника. Тролль провел пятерней по испещренной коричневыми пятнами голове и, понизив голос, сказал:

– Ходят слухи, отрава вышла на улицы.