Тайные коды боевых искусств Японии Маслов Алексей

Перелом был достигнут, и дальше дело пошло легче. Фунакоси Гитин упорно убеждает, что каратэ – такое же традиционное боевое искусство, полное самурайского духа, как и уже давно известные дзюдо, кэндо; лишь упор здесь делается на удары по болевым точкам – атэми . Самое же главное заключается в моральном воспитании учеников, в том, чтобы привить им основные нравственные нормы, уважение к старшему поколению, сознание непреходящей ценности самовоспитания и дисциплины.

Уже в 1926 г. открывается второй клуб каратэ при Токийском университете в Итико. С 1927 г. начинают действовать группы каратэ в университетах Васэда, Такусёку, Сё Дай, Хитоцубаси. К 1930 г. лишь в одном Токио было открыто около тридцати залов, находившихся непосредственно под личным руководством Фунакоси.

Дабы стимулировать учеников к поэтапному продвижению в каратэ, он вводит в 1926 г. жёсткую систему званий – ученических ( кю ) и мастерских (данов ), присуждая с первого дана чёрный пояс как знак высшего мастерства. Рассказывают, что получить из рук Фунакоси чёрный пояс было практически невозможно; при жизни он присвоил не больше десятка чёрных поясов. Кстати, сама система данов, равно как и белые кимоно с различными цветами поясов, была введена также под влиянием дзюдо.

Наконец была подготовлена первая группа старших учеников – сэмпаев , и Фунакоси мог по праву ощутить себя единоличным руководителем японского каратэ, воплотившим в жизнь окинавское боевое искусство. Правда, он знал, что другие великие окинавцы тоже начали самостоятельное преподавание в Японии: Мияги Тёдзюн – в 1928 г. в Киото, Мабуни Кэнва – в 1930 г. в Осаке. Но Фунакоси это мало волнует; он для них уже недостижим, его поддерживают ведущие университеты страны, он контролирует всё каратэ в Токио, он удобен всем и знаком со многими официальными лицами – теперь вряд ли кто решится оспаривать его статус патриарха. А всё остальное можно объявить слухами и наветами недоброжелателей. К тому же сэмпаи Фунакоси воспитаны на разработанной им самим версии происхождения каратэ, из которой постепенно «вымарывалось» всё китайское, а потом и окинавское. Как политик и организатор Фунакоси стоял, несомненно, выше и Мияги, и Мабуни. Парадоксально то, что звезда их славы взошла именно благодаря Фунакоси, который годами готовил общественное мнение Японии к восприятию каратэ.

Рождение стиля Cётокан

Что же преподавал Фунакоси в то время? Как выглядело раннее каратэ? Внешне оно мало чем отличалось от окинавского искусства, все базовые принципы обучения оставались прежними; зато между ним и современным каратэ была заметная разница. Вначале Фунакоси соблюдал принцип старых окинавских и китайских мастеров: «Одно ката в три года» («хито ката сан мэн»). Но постепенно он отказался от этого принципа, отбивавшего у многих его учеников желание учиться, а Фунакоси нужно было подготовить как можно больше последователей. В основу преподавания он положил пять ката Хэйан, которые в то время ещё назывались Пинан и которые ввёл в практику тренировок ещё его учитель Итосу, преподавая окинава-тэ школьникам на Окинаве.

Вглядимся в фотографии из самых первых книг по каратэ, на которых изображён Фунакоси. Даже поверхностный взгляд обнаружит немало удивительного. Например, Фунакоси абсолютно не подключает бедро к удару, не доворачивает бедро вслед за идущей вперёд рукой. К тому же ступни Фунакоси во время атаки повёрнуты на 270° по отношению к линии удара и практически обращены назад! На другой фотографии, где Фунакоси и его ученик Обата демонстрируют каратэ перед американскими солдатами сразу же после оккупации ими Японии, явственно видно, что кулак патриарха каратэ при прямом ударе рукой ( цки ) явно отогнут вверх, в то время как должен составлять единую плоскость с предплечьем. К тому же Фунакоси при ударе сильно наклоняет туловище вперёд, рискуя потерять равновесие.

Может быть, это и есть реальный вид окинавского каратэ? В таком случае оно не столь уж и эффективно! Старые фотографии раскрывают нам факт, который весьма сложно опровергнуть, – многие принципы боевых искусств, вытекающие из оптимальной кинематики движений, Фунакоси Гитину были незнакомы. Современный вид стиль Сётокан приобретает под влиянием сына Фунакоси Гитина – Ёситаки.

Действительно, в техническом отношении Фунакоси был весьма традиционен, и стиль развивался лишь за счёт усилий его младшего сына Ёситаки, который приехал к отцу с Окинавы. Это был поистине удивительный человек, сила воли которого восхищала даже опытных бойцов. Ёситака рос хилым и болезненным ребёнком; в двенадцать лет врачи обнаружили у него туберкулёз и вынесли жестокий приговор: юноша не доживёт и до двадцати лет. Но Ёситака не смирился с выводами врачей и активно принялся за тренировки. Правда, он так и не смог победить болезнь, но всё же прожил втрое больше срока, отведённого ему врачами. И если Фунакоси Гитина можно назвать идеологом традиции каратэ, то Ёситака по праву является фактическим создателем арсенала современного каратэ.

Прежде всего Ёситака вводит несколько новых ударов ногами. В классическом тодэ был принят лишь один прямой удар ногой (маэ-гэри) и один удар ногой в сторону ( ёко-гэри) , которые наносились не выше уровня живота. К тому же основной упор делался на удары верхними конечностями. Ёситака действует как решительный реформатор, выступая под традиционной маской «следования забытому прошлому». Он вводит в каратэ маваси-гэри (круговой удар ногой), усиро-гэри (удар пяткой назад), усиро - маваси-гэри (удар пяткой с поворотом на 3600), фумикоми (удар ребром стопы в ногу). Именно Ёситака начинает уделять особое внимание растяжке каратистов, заставляя их садиться на шпагат. Поэтому атаки ногами в каратэ начинают проводиться не только в живот и в пах, но и в голову. Ёситака был, пожалуй, единственным человеком, которому престарелый Фунакоси позволял вносить какие-то новшества в искусство «пустой руки».

Постепенно и на первых порах почти незаметно в школе Фунакоси растёт целый клубок противоречий. Через несколько десятилетий они приведут к её расколу.

…В тот весенний день 1927 г. неизменно спокойный и обычно доброжелательный мастер был явно разгневан нарушением ритуала. И со стороны кого – его лучших учеников Хираямы, Мики и Бо! Войдя в зал, где он собирался провести беседу со своими сэмпаями, Фунакоси увидел, что они устроили свободный поединок дзю-кумитэ, хотя патриарх строго-настрого запрещал делать это. Он объяснял с железной логикой: вступил в поединок – убей; если же нет необходимости убивать, значит, и не вступай в бой. Фунакоси считал этот принцип едва ли не основой каратэ. Увидев поединок, Фунакоси не сказал ни слова, повернулся и быстрыми шагами вышел из зала. С тех пор он прекратил преподавать в этом додзё и перестал считать нарушителей ритуала своими учениками.

Как оказалось – напрасно. Процесс деформации традиционных принципов, которые проповедовал Фунакоси, остановить было невозможно: джинн поединков уже «вышел из бутылки», хотя техника, преподаваемая Фунакоси, изначально не была ориентирована на поединок. До сих пор многих поклонников каратэ удивляет большое количество нефункциональных движений и многочисленных небоевых стоек, абсолютно неоправданных с прикладной точки зрения. Скажем, классическая позиция, при которой кулак держат у бедра ( хикитэ ), весьма уязвима для нападения, и её вряд ли можно представить, допустим, в боксе. Большинство жёстких блоков предплечьями вверх, наружу и внутрь ( агэ-укэ, ути-укэ, сото-укэ ), как показала практика дзю-кумитэ уже в 30-е гг., абсолютно неприменимы в бою, и каратисты стали переходить на практичные отбивы ладонями. В арсенале Фунакоси было немало красивых круговых блоков ребром ладони – движений, весьма зрелищных в ката, но бесполезных в бою. Дал трещину и классический принцип Фунакоси, также привезённый с Окинавы, – «убить одним ударом». Молодые каратисты, едва вступив в поединок, тотчас убеждались, что, несмотря на многочасовую отработку ударов по макиваре, они просто не в состоянии попасть в движущегося и защищающегося противника. К тому же начисто отсутствовала тактика построения боя, входа в атаку и выхода из неё. Старое поколение окинавцев считало это ненужным: противник должен быть повержен после первого же удара.

Но все уверения Фунакоси в несоответствии свободного поединка самому духу каратэ оказались напрасными. Каратэ стало практически независимым от него и начало развиваться уже по своим законам. Этого до конца своих дней так и не смог понять патриарх, пытаясь диктовать собственные условия и теряя преданных последователей.

Сильным ударом для него стал уход одного из самых блестящих учеников, Оцуки Хиронори, который долгое время считался ближайшим учеником Фунакоси ( дзики-дэси) . Поговаривали, что именно Оцуке патриарх должен передать свою школу. Но случилось неожиданное – произошёл разрыв. Оказывается, Оцука, будучи в то время сэмпаем и имея право самостоятельно вести тренировки, ввёл в постоянную практику свободный бой. Принцип бесконтактного поединка, когда кулак или нога останавливаются за несколько миллиметров до тела или едва касаются его, был тогда неизвестен. Поединки проводились в полный контакт, а в качестве протекторов использовали защитную экипировку для кэндо – шлемы, кирасы, налокотники и мягкие перчатки. С Оцуки фактически и начались турниры по спаррингам; монополия «каратэ без боя» закончилась. В 1930 г. Оцука проводит первые неофициальные соревнования по контактным поединкам в Токийском университете и окончательно порывает с Фунакоси.

Патриарх больше и слышать не хочет о своём лучшем ученике, не подозревая, что теряет человека, представлявшего собой весьма сильную личность в мире боевых искусств. Оцука сразу же после Второй мировой войны создаст собственный стиль Вадо-рю, который стремительно завоюет университетские залы и практически вытеснит оттуда стиль Сётокан мастера Фунакоси.

Фунакоси деликатно, но в то же время неизменно отказывается от китайских корней каратэ. Апофеозом этого стала замена в слове «каратэ» иероглифа «кара» («династия Тан», т. е. Китай) на омофон (т. е. иероглиф, сходный по звучанию) «кара» – «пустой».

Но почему именно «пустая рука»? Откуда появляется понятие «пустой» в лексиконе боевых искусств? Сегодня многие толкователи склонны усматривать в этом буддийское, а точнее, дзэн-буддийское влияние. Действительно, понятие «пустота» ( санскр . – «шуньята», кит . – «кун», яп . – «кара») является важнейшим термином в буддизме махаяны. Оно означает некую начальную сущность вещей, их исток и одновременно их предел.

Постижение изначальной пустотности мира, проникновение в эту внутреннюю безначальную реальность и слияние с ней становятся равносильными достижению предельной мудрости и высшего знания. Отсюда несложно сделать вывод, что, введя в название «каратэ» иероглиф «пустота», Фунакоси перевёл тем самым всю свою систему на уровень «внутреннего искусства», подчеркнул её перерождение из простого способа боя в сложный метод духовного становления человека в духе дзэн-буддийской традиции.

Но вот вопрос: а насколько хорошо сам Фунакоси был знаком с постулатами буддизма? На Окинаве никогда не ощущалось сильного буддийского влияния. До нас не дошли упоминания о том, что Фунакоси где-то получил систематическое буддийское образование. С буддизмом он сталкивался ровно настолько, насколько вся японская культура той эпохи формировалась под влиянием дзэн-буддийских традиций. Примечательно, что в его школе Сётокан каратэ буддийская медитация и другие формы созерцания не практиковались.

Значит, буддизм здесь ни при чём – существовала какая-то другая причина. Дадим слово самому Фунакоси: «По традиции и я сам в прошлом использовал иероглиф «кара» – «Китай». Однако из-за того, что люди путают каратэ с китайским кэмпо, а также в силу того, что окинавские боевые искусства теперь могут считаться общеяпонскими, было бы неправильным и даже в некотором смысле унизительным продолжать использовать в названии каратэ иероглиф «Китай». А поэтому вопреки множеству протестов мы отказались от старого иероглифа и заменили его на новый – «пустота» [112].

Ну что ж, после столь откровенных и недвусмысленных рассуждений всё, кажется, стало на свои места. Ни о каком философском переосмыслении речь, конечно же, не шла. Фунакоси кажется «неправильным и даже унизительным» связывать себя с китайской традицией. Надо вымарать из сознания занимающихся и, что немаловажно, представителей официальных властей память о китайских корнях каратэ, а это имеет особенное значение в период резкого обострения японско-китайских отношений. И вот впервые в 1929 г. мастер даёт своей системе несколько громоздкое, но выразительное название: Дай Ниппон кэмпо каратэ (Кулачное искусство пустой руки великой Японии).

Меняются и названия ката, которые произносились на китайский или окинавский манер. Этот факт весьма примечателен – Фунакоси стремится «забыть» не только китайское, но отчасти и окинавское прошлое. Так, пять базовых ката Пинан в японском чтении стали звучать как «хэйан», ката Найханти («железного всадника») – «тэкки», Кусанку – как «канку», Пассай – как «бассай», Синто – как «гангаку», Вансу – как «энпи», Нисэйси – как «нидзюсихо», Сэйсан (Полулунное) – как «хангэцу», Рохай – как «мэйкю». Кстати, практически такой же набор ката, как и в Сётокане, существует и в стиле Вадо-рю, который создал бывший ученик Фунакоси, японец (не окинавец!) Оцука. Однако в Вадо-рю все названия ката оставлены в прежнем виде – японец Оцука не боялся обвинений в «неяпонском» духе, чего не скажешь о Фунакоси. На окинавский манер именуются ката и в стилях Сито-рю и Годзю-рю. Лишь Фунакоси решил стать большим японцем, чем сами японцы. Он прекрасно знал, что делал. Ситуация в стране была такова, что Япония находилась в преддверии войны с Китаем.

Крупнейшие окинавские мастера осудили поступок Фунакоси и отказались его поддерживать. Не случайно в своих воспоминаниях, как уже отмечалось, он указал особо: «…вопреки множеству протестов мы отказались от старого иероглифа». Действительно, протестов было множество. Окинавцы привыкли к старому названию, и никаких неприятных эмоций у них оно не вызывало. К тому же окинавские мастера прекрасно знали, что кэмпо пришло на остров именно из Китая, а система Фунакоси – лишь модернизированный его вариант.

И всё же Фунакоси в отличие от окинавских мастеров был политиком и неплохим стратегом. Он вновь вступает в долгую переписку с Окинавой, убеждает местных мастеров, указывает на потенциальную враждебность Китая, упоминает и о том, что развивать каратэ в современных условиях можно лишь как «общенациональное японское искусство». В 1936 г. ряд окинавских мастеров, в частности те, кто преподавал в Японии, решили согласиться с заменой иероглифа «Танский» (т. е. относящийся к династии Тан, «китайский») на «пустой». Этот год и считается датой рождения японского каратэ.

Тридцатые годы были нелёгкими для Фунакоси. И он решил усилить собственные позиции, несколько снизив степень консерватизма. В 1930 г. он официально назначает своего сына Ёситаку шефом-инструктором в престижный университет Васэда, где располагалась одна из самых крупных школ каратэ. В том же году он начинает преподавание в самом большом зале, который когда-либо был у него, – знаменитом зале кэндо, возглавлявшемся легендарным мастером меча Хакадо. Зал пользовался такой славой и престижем, что они поневоле передались и каратэ, у Фунакоси стремительно возросло количество последователей.

В 1935 г. реализовалась давняя мечта Фунакоси: он строит свой собственный зал в квартале Мэйдзюро в Токио. Его сооружение было закончено к лету 1936 г.

Теперь следовало подумать о названии зала и школы, которая будет в нём располагаться. Но как выразить суть того, что преподавал Фунакоси?

Он считал, что в названии школы должны быть отражены или основные принципы каратэ, или имя патриарха. А не назвать ли её Сётокан? Именно под псевдонимом Сёто писал когда-то Фунакоси свои стихи в подражание древним китайским поэтам. Иероглиф «сё» буквально означает «сосна», «то» – «море». Фунакоси однажды даже написал изящные очерки под характерным названием «Ночные беседы мастера Сёто» [81].

Обращает на себя внимание и последний иероглиф в названии школы Фунакоси – «кан». Дело в том, что практически все остальные стили каратэ имеют в своём наименовании частицу «рю» – Годзю-рю, Сито-рю, Вадо-рю. Её первоначальное значение – «поток», а в более широком смысле – «направление», «течение».

А вот Фунакоси использует понятие «кан», пришедшее из Китая, где оно звучит как «гуань» («подворье»). Именно так назывались школы ушу. И Фунакоси не случайно применяет в названии этот иероглиф.

Если понятие «рю» соотносилось с достаточно широким направлением, порой не обязательно подчинённым единому центру, то школа-«кан» требовала традиционной, хотя зачастую чисто символической закрытости, абсолютной верности мастеру, строгой иерархии и самое главное – передачи «истинной традиции» духовного знания.

Отныне его зал и стиль каратэ будут называться «Зал Сосны и Моря», или «Зал мастера Сёто». Вообще интересно проследить, как окинавские мастера в Японии называли свои школы и что старались подчеркнуть этими названиями. Одни отражали в названии школы основные принципы стиля (Годзю-рю – «Стиль жёсткости и мягкости»), другие – имена своих учителей (Сито-рю). Фунакоси же решил оставить память именно о себе. Весьма примечательная черта…

Трагедия патриарха

Во время Второй мировой войны деятельность Сётокана замирает; старшие ученики (сэмпаи) и прямые последователи патриарха каратэ (дзики-дэси) отходят от активных занятий, многие попадают в армию, а сам Фунакоси стремительно утрачивает своё влияние в высоких кругах. Постигает его и немалое разочарование, когда он узнаёт, что японским солдатам в армии не преподают каратэ.

Удар следует за ударом. Во время одного из авианалётов американской бомбой были разрушены штаб-квартира и центральный зал Сётокана. Погибают многие архивы, записи Фунакоси, а самое главное – замечательный зал, которым так гордился стареющий мэтр. Но и это ещё не всё – от туберкулёза умирает Ёситака, его сын и первый помощник. Фунакоси теряет блестящего методиста: Ёситака в определённой мере воплощал реформаторское крыло в Сётокане.

Наконец война закончилась. Фунакоси хотел посетить Окинаву, но и теперь это было невозможно – её прочно удерживали американцы. Более того, многие жители Окинавы были переселены в Японию, вместе с ними приехала и жена Фунакоси. Уже пожилая супружеская пара после 25-летней разлуки воссоединилась и поселилась в городке Оита на острове Кюсю. Но семейному счастью суждено было длиться недолго – осенью 1947 г. жена Фунакоси умирает. Рассказывают, что после этого Фунакоси в течение нескольких дней не разговаривал и почти не принимал пищу.

Фунакоси перевёз прах жены в Токио и захоронил рядом с могилой сына. «Отцу каратэ» в ту пору было уже под восемьдесят. Пора подвести итог прожитого. Чего добился Фунакоси Гитин? Он создал фактически новую систему боевых искусств – каратэ, стал известен как один из величайших мастеров, о его «железном ударе» и «стальном блоке» ходили легенды, ученики боготворили его. Но где эти ученики? Где славный Сётокан? Всё разрушено войной, одни талантливые последователи погибли, другие разъехались, и связь с ними утрачена. Умерли самые близкие Фунакоси люди – жена и сын. Выходцы с Окинавы хотя и молчат по поводу того, что Фунакоси именуется «отцом каратэ», но прекрасно знают истинную историю становления искусства «пустой руки».

Активно муссировались слухи и даже демонстрировались какие-то документы, указывающие на то, что Фунакоси Гитин причастен к неким письмам, в которых окинавские мастера обвинялись в симпатиях к китайцам. Это вызвало весьма активные действия на острове со стороны японской контрразведки, и ряд окинавских мастеров был и репрессированы, а некоторые пропали без вести.

Другой человек пришёл бы в отчаяние и опустил руки. Но Фунакоси Гитин действительно был великим воином. Он не мог уйти из жизни, не выполнив свою миссию.

И вот уже сильно постаревший (82 года!), но ещё крепкий Фунакоси Гитин решает вновь лично начать преподавание. Многие были поражены – разве подобает человеку в таком возрасте, к тому же обладающему самыми высочайшими степенями в каратэ, самому объяснять ученикам элементарные вещи? Но Фунакоси это не смущает – у него просто нет другого выхода. И он вновь, как в прежние годы, сам входит в качестве инструктора в додзё университетов Кэйо и Васэда, в которых когда-то начинал преподавать каратэ в Японии.

После поражения Японии во Второй мировой войне и вступления в страну американских войск преподавание боевых искусств было запрещено. Лишь с 1948 г. эти запреты сначала были ослаблены, а затем окончательно сняты. Кстати, раньше всего сняли запрет с каратэ, что вызывало у Фунакоси довольно противоречивые чувства. Дзюдо и кэндо были ещё запрещены, так как считались чисто национальными видами единоборств, пропагандирующими японский (а следовательно, «милитаристский») дух. Значит, каратэ – не «японское национальное искусство»? Ещё одна горькая пилюля для «отца каратэ»…

Одновременно с Фунакоси в разных городах начинают преподавание его ученики, причём открывают свои группы абсолютно самостоятельно, без разрешения патриарха, предписанного традицией. Многие из них были не прочь назвать себя прямыми последователями «отца каратэ», но непосредственной помощи стареющему Фунакоси оказывать не торопились. Та ритуальная сущность, тот оттенок глубокой духовности, который Фунакоси стремился придать своему детищу, уже практически полностью отсутствуют в новом каратэ. Послевоенный этап стал эпохой перелома традиции; Сётокан практически раскололся на массу клубов и групп. Технический арсенал, когда-то заложенный Фунакоси Гитином и его сыном Ёситакой, теперь разрабатывался и развивался совсем другими людьми, которые в нарушение многих запретов патриарха привносили немало технических новшеств, делая стиль значительно эффективнее. Как ни странно, постаревший и уже не столь активный Фунакоси оказался всем выгоден, поскольку, с одной стороны, было престижно возводить каратэ к такому поистине легендарному человеку, а с другой – с ним почти не считались. И именно поэтому столь активно раздувались мифы вокруг личности патриарха – новым наставникам Сётокана нужен был не человек, а легенда.

Великий мастер понимал, что по сути утратил контроль над Сётоканом и особенно над внутренней ритуальной сущностью каратэ, которую столь упорно пропагандировал. Но сделать уже ничего не мог.

Он не часто приходил в залы, где преподавался его стиль, в том числе и в новое, едва отстроенное здание Сётокана. В связи с этим многие каратисты (уже после смерти Фунакоси) утверждали, что получали личные наставления от патриарха, т. е. являлись его прямыми последователями (дзики-дэси), хотя на самом деле он к ним едва ли даже подходил. В сущности самого Фунакоси Гитина рассматривали как духовного лидера всего направления каратэ – иэмото; спор же шёл вокруг того, кто является его прямым учеником (дзики-дэси), а кто – учеником его прямых учеников в первом или втором поколении (маго дэси или мата маго-дэси). Тот, кто сумел бы доказать свой статус «личного ученика», получал моральное право на лидирующий пост в структуре Сётокана.

В 1949 г. была создана Всеяпонская ассоциация каратэ (ВАК, JKA). Тем самым завершается послевоенное возрождение каратэ, а фактически – становление нового подхода к каратэ как к методу физического воспитания, постепенно превращающемуся в спорт. Само название этой ассоциации весьма показательно. По сути, она объединяла лишь Сётокан, в то время как в Японии активно действовали стили Годзю-рю, Сито-рю.

Ассоциацию возглавили старшие ученики Фунакоси. Его сэмпай Обата был выбран президентом ВАК, а самому «отцу каратэ» предоставили должность «почётного наставника». Фактически патриарх был отстранён от руководства развитием каратэ.

Многие считали его взгляды ретроградными и не соответствующими современности, а сам он казался молодёжи по крайней мере странным из-за своего непробиваемого традиционализма. Официальные биографии Фунакоси, конечно же, не говорят об этом, однако некоторые его ближайшие ученики, чувствовавшие трагедию своего учителя, порой приоткрывают завесу молчания над последним периодом его жизни. Например, один из самых верных его последователей Хирониси Гэнсин упоминает, что молодым каратистам Фунакоси представлялся каким-то экзотическим реликтом глубокого прошлого лишь из-за того, что строго следовал всем классическим предписаниям, регулярно совершал все традиционные ритуалы как у себя дома, так и в додзё.

Почему абсолютно самоотверженный учитель оказался столь одиноким и не понятым в конце своего пути? Но вспомним: а чему обучался сам Фунакоси? Ведь стилем Сётокан он не занимался и сам учился совсем другому – тодэ. А в этом боевом искусстве, сколь бы аморфным в техническом плане оно ни было, явствовал отпечаток мощной китайской духовной традиции. Да и весь духовный климат Окинавы, очень близкий к народной традиции Южного Китая, способствовал ритуальному осмыслению боевых искусств; там они сочетали в себе и боевые, и духовные аспекты.

Фунакоси, создав практически новый стиль, оторвался от древних корней. Но лишь они могли обеспечить ему полноту духовной передачи знаний ученикам, как это было в Китае и отчасти на Окинаве. Переступив через своих учителей, Фунакоси Гитин сам расставил себе ловушку.

Наконец завершается строительство нового здания Сётокана. Располагается оно недалеко от дзюдоистского Кодокана в квартале Ёцуя в Суйдобаси. Фунакоси неоднократно посещает его, ему выказывают всяческое внимание, но с его мнением мало считаются.

В 1951 г. свободный поединок дзю-кумитэ по решению руководства ВАК официально введён в программу обучения стилю Сётокан.

Тем временем в руководстве ВАК идёт ощутимая борьба за высшие должности. Уже несколько лет Ассоциация рассылает инструкторов по всему миру, пропагандируя каратэ и получая от этого немалую прибыль. Популярность каратэ и большие денежные средства разрушают ВАК изнутри. В 1954 г. её президент Обата покидает эту организацию и создаёт своё направление каратэ, объявив, что решил вернуться к изначальной традиции Фунакоси. Уходят и другие ведущие инструкторы; многие из них уезжают за рубеж и создают независимые от ВАК школы. ВАК продолжает дробиться и сегодня.

А что же Фунакоси? Патриарх уже не участвует во всех этих спорах и коммерциализации каратэ. Ему больно смотреть, как вырождается его детище, которому он пожертвовал всё, что у него было. До конца своей жизни он считал, что истинное каратэ должно развивать душу человека, выявлять в человеке повседневном человека-Воина, человека Традиции и Истины. Как оказались далеки от его идеалов спортивные соревнования и борьба за лидерство!

В последний период своей жизни Фунакоси неизменно серьёзен и мало улыбается, как и подобает человеку, считающему себя прямым наследником самурайского духа. Конечно, положение обязывает, и Фунакоси отчётливо осознаёт свою историческую миссию «отца каратэ».

Уроженец Окинавы, далеко не самой «японской» и тем более не самурайской территории, увидел возможность быть признанным как стопроцентный японец и настоящий самурай. А поэтому он соблюдает все ритуалы более тщательно, более трепетно, чем многие реальные наследники благородных японских семей.

Ему были чужды многие новые слова, особенно те, которые обозначали реалии, пришедшие с Запада, и он наотрез отказывался произносить их. Раз во времена его молодости таких слов не существовало, а Япония тем не менее преуспевала, значит, они лишь загрязняют благородный японский язык и чистоту национального сознания.

Он вводит на тренировках жесточайшую дисциплину, которая также сводилась к исполнению особых ритуалов, порой доведённых до абсурда, – сотни поклонов, чётко установленная длина пояса, которым подвязывается кимоно, сложные формы обращений к мастеру, старшему инструктору зала, к инструкторам, к обычным бойцам. И ни малейшего отклонения от установленных правил! Пусть они даже жёстче тех, по которым он сам обучался на Окинаве. Ему кажется, что в эпоху разрушения самого святого для Японии – её национального духа, выпестованного самурайской культурой, – только жёсткость ритуалов и может спасти молодое поколение.

Этот человек вставал рано, едва только блеснут первые лучи солнца. Первым делом он совершал длительный традиционный туалет, старательно расчёсывал волосы, медленно и с достоинством надевал кимоно, тщательно повязывал пояс – всё это длилось почти час. Именно таково было древнее самурайское правило – внешность воина должна быть тщательно ухоженной.

Затем Фунакоси садился в позицию дзадзэн и совершал долгие и медленные поклоны. Сначала он кланялся в сторону императорского дворца, касаясь лбом татами и повторяя благопожелания в честь императорской фамилии. Затем следовали поклоны в сторону родины и могил предков – в направлении Окинавы. Так продолжалось ещё почти час. И лишь после этого Фунакоси позволял себе выпить утреннюю чашку чая. Даже когда старый мастер совсем ослабел, он не изменил свой распорядок ни на минуту – лишь позволил ближайшим ученикам поддерживать себя под руки.

До последней минуты он размышлял над сутью каратэ. К нему приходило внутреннее мастерство, которое не зависит ни от физической силы, ни даже от упорства – только от чистоты сознания. Стал классическим рассказ о том, как Фунакоси незадолго до смерти вдруг признался изумлённым ученикам: «Наконец я начал чувствовать удар (цки)».

Фунакоси постоянно беседует с учениками, пытаясь оставить после себя духовное учение, опасаясь, что Сётокан без такого стержня быстро выродится в спорт. Фунакоси ещё не знает, что готовятся первые официальные соревнования по каратэ, которые включают и поединки ( сиай ). Престарелого мастера решили пока не беспокоить этим сообщением; правда, многих волновала мысль: как сообщить Фунакоси о соревнованиях?

Но все эти волнения оказались ни к чему – создатель Сётокана, легендарный Фунакоси Гитин тихо отошёл 26 апреля 1957 г. в возрасте 88 лет. Прах Фунакоси был доставлен на Окинаву, которую мастер покинул ради своей казавшейся тогда почти безумной идеи 35 лет назад.

Он воплотил в себе все противоречия и сложности той эпохи, когда рушилась традиция, а из желания восстановить её рождалось нечто абсолютно новое. Парадокс в том, что для нынешнего поколения каратистов мёртвый патриарх как символ, как воплощение духа каратэ оказался намного удобнее живого Фунакоси. Один из современных мэтров японского каратэ, знавший его при жизни, в беседе со мной охарактеризовал Фунакоси так: «Нетерпимый старец».

…Мемориал Фунакоси в саду небольшого дзэнского храма Энкакудзи в местечке Ката-Камакура скромен и символичен. На длинной горизонтальной плите, утопающей в зелени деревьев, высечено несколько вертикальных иероглифических надписей, в том числе такая: «В каратэ нет ни одного движения для нападения» («каратэ ни сэнтэ наси»). Это памятник воину и «человеку традиции». И всё же этот мемориал создан не в память о человеке, а в память о той легенде, которая зовётся «каратэ».

Глава 18 Исход с Окинавы

Годзю-рю: гармония жёсткого и мягкого

…Короткий выкрик, неуловимое движение корпуса – и звук падающего тела. Всё произошло так быстро и неожиданно, что публика удивлённо загудела. Даже искушённые в боевых искусствах окинавцы не видели такого мастерства.

Стояло лето 1924 г. На Окинаве проходили показательные выступления мастеров дзюдо. Сюда прибыл сам «сихан» Кано Дзигаро с лучшим учеником Нагаокой. Местные жители относились к дзюдо прохладно – себя они считали едва ли не «монополистами» искусства боя без оружия, а японцев, какими бы мастерами те ни были, окинавцы по-прежнему недолюбливали.

Скептицизм окинавцев быстро перешёл в восхищение – боевое мастерство они ценить умели. Бросок следовал за броском; Кано демонстрировал защиту от ударов не только ножом и палкой, но даже тяжёлым самурайским мечом катаной, без труда раскидывал сразу нескольких нападающих. Подкупали и благородные манеры Кано, его умение общаться как подобает истинному патриарху будо – вежливо, с достоинством, но без малейшего высокомерия.

И всё же чувство досады не покидало зрителей. Неужели знаменитые и уже уверовавшие в свою силу окинавцы не сумеют показать в ответ что-нибудь необычное?

Внезапно шёпот прошёл по рядам зрителей. Из публики поднялся невысокий, но чрезвычайно могучий человек. Толпа почтительно расступилась. Этого мастера хорошо знали на Окинаве – «ответить» японцам решил сам Мияги Тёдзюн.

Начал Мияги с выполнения двух ката, рассекая кулаками воздух с такой силой, что толпа сначала затихла, а затем стала встречать каждый новый удар восхищёнными возгласами. Потом Мияги показал несколько ударов ногами в прыжках, взлетая каждый раз, как описывали местные журналисты, «до уровня крыши дома». Но самое главное – тамэсивари – Мияги решил приберечь под конец. Под его кулаками крошилась черепица, трескались толстые доски, а затем о корпус мастера разбили толстую круглую дубину, причём сам Мияги даже не шелохнулся.

Затем последовал ещё один удивительный «фокус» – Мияги ударом ноги цумасаки-гэри (прямой удар пальцами стопы) пробил насквозь металлическую канистру, откуда хлынула вода. Чувствовалось, что сэнсэй Мияги не на шутку разошёлся. Тут его взгляд упал на дерево, стоявшее неподалёку. Могучий боец бросился к дереву и в считанные мгновения содрал с него кору голыми руками!

Публика была в восхищении – такого мастерства им давно не приходилось видеть. Высоко оценили его и приезжие дзюдоисты; окинавские и японские мастера обменялись взаимными комплиментами.

Кем был этот удивительный человек, о котором на Окинаве до сих пор ходят легенды? Настоящее, окинавское имя мастера – Миягусуку, а имя Мияги, под которым он вошёл в историю каратэ, представляет собой его японизированный вариант. Это имя он принял после того, как в 1928 г. перебрался в Японию, где позже основал один из самых знаменитых стилей каратэ – Годзю-рю.

Мияги Тёдзюн родился в аристократической семье в Наха в районе Хигаси-Мати в 1887 или 1888 г. Естественно, что его путь лежал в местную школу Наха-тэ к Хигаонне, которую сами последователи именовали, как уже упоминалось, Сёрэйрю – «Школа Просветлённой души». Уже в возрасте девяти лет юный Мияги начинает тренировки у знаменитого мастера, и в течение почти двух десятилетий он повсюду следует за Хигаонной. Тот в свою очередь воспитывает Мияги в строжайшем соблюдении чистоты древней традиции. (Патриарх японского направления Гойдзю-рю Ямагути Гогэн утверждает, что Мияги начал тренироваться у Хигаонны не в девять, а в четырнадцать лет) [212].

Благодаря всё тому же традиционализму Хигаонны шестнадцатилетний Мияги в 1904 г. оказывается вместе со своим наставником в Китае, в провинции Фуцзянь, где проводит в семье китайского мастера четыре года. Мияги попадает в ту же китайскую школу ушу, где когда-то учился сам Хигаонна и с которой был хорошо знаком Уэти Камбун.

Уже известным бойцом Мияги вместе со своим другом Гокэнки (1886–1940 гг.), китайцем по происхождению, в мае 1915 г. вновь вернулся в Китай, где пробыл до июля 1917 г. О китайском периоде жизни Мияги известно мало, сам же он, следуя традиции, не любил рассказывать о том, как обучался ушу. Известно лишь, что большую помощь ему оказал в Китае Гокэнки, который был торговцем чаем, а в свободное время обучался стилю Белого журавля (Байхэцюнь), восходящему к традиции Южного Шаолиньсы.

По сути Мияги становится мастером именно китайского ушу, хотя его биографы предпочитают опускать этот факт. Заметим, что среди тех мастеров, которые позднее приехали в Японию и создали свои школы каратэ, Мияги оказался единственным, кто обучался в Китае. Он был официально признан китайскими мастерами как продолжатель «истинной передачи» ушу, а такого признания удостоились лишь очень немногие из окинавцев (например, Хигаонна и Уэти Камбун).

По возвращении он принимает глубокий траур – чуть менее года назад скончался его наставник Хигаонна. Мияги по древнему обычаю почти три года носит траур по учителю, справедливо считая его своим духовным отцом. Но Мияги не только чтит традиции, он – мистик по самой своей сути. Он регулярно совершал поклонения духам предков и даже духам местности; по рассказам Мияги, его часто посещали видения, к нему являлись божества, он видел яркое сияние – одним словом, этот человек состоял в тесном общении с невидимым миром. Не случайно присутствие мистицизма в Годзю-рю (школа, которую Мияги позднее создал).

После более чем двадцати лет обучения и самостоятельных тренировок Мияги начинает собственное преподавание. Примечательно, что моральное право на это Мияги имел уже давно: перед смертью Хигаонна назвал его своим официальным преемником по школе Наха-тэ.

Как и в других школах окинава-тэ в ту пору, в основу обучения Мияги кладёт отработку традиционных ката ( тикатэ мани ). Правда, сами по себе эти ката значительно отличались от тех, которые преподавали Мацумура, Азато, Итосу и на которых базировалось направление Сёрин-рю.

Особое внимание уделяет Мияги боевому применению элементов ката – бункай, требуя выполнять в полную силу не только удары и блоки, но даже заломы и удушения, которые тогда существовали в окинава-тэ. Он же вводит в практику одну из форм тренировки, которая встречалась в китайских школах ушу, – тэ-тотимати . Она заключалась в проведении учебных свободных поединков в полный контакт. Перед началом поединка оба партнёра оговаривают, какую конкретно технику будут применять. Например, они договариваются о нанесении ударов только руками в живот или ударов ребром ладони – сюто. Это стало прообразом «поединков на один удар» в полный контакт – дзю-иппон-кумитэ , которые сегодня проводятся практически во всех стилях каратэ. Бойцы имеют право нанести только один удар, допустим, в живот, но в полный контакт.

Наконец, Мияги считает необходимым, чтобы все его ученики умели вести реальный поединок, и в этом он вновь следует китайской традиции, нарушая старые методы обучения Окинавы, – не проводить свободных спаррингов. И вот в школе Мияги появился новый вид поединков – икукуми . Один боец нападал на другого, нанося удары в полную силу, другой же имел право только защищаться и не контратаковал. Таким образом Мияги вырабатывал у своих последователей психологическую устойчивость к ударам. Ученики Мияги могли в течение часа обороняться от сильных партнёров, которые сменяли друг друга каждые десять минут.

Особое внимание Мияги уделял нескольким ката Фукю, которые, по всей видимости, он создал сам на базе коротких связок китайского ушу. Он считал, что благодаря Фукю неофитам будет проще запоминать базовую технику Наха-тэ. Примечательно, что сегодня никто не знает, как конкретно выглядели эти ката (или одно ката?). Существует немало их вариантов, например в школах окинавского, японского и даже гавайского Годзю-рю, причём каждая утверждает их «абсолютную истинность».

Многим хотелось стать учениками Мияги. Но он был весьма разборчив и в отличие от других мастеров считал своими настоящими учениками не более десятка человек, а ближайшими последователями назвал за всю жизнь лишь нескольких: Яги Мэйтоку, Миядзато Эити, Хига Сэйко, Томоёзэ (позже они стали патриархами окинавской ветви Годзю-рю) и знаменитого японца Ямагути Гогэна, который являлся патриархом Годзю-рю в Японии.

Многие государственные организации приглашали Мияги на службу, и наконец великий боец откликнулся на их предложения. По правде говоря, другого способа заработать себе на пропитание у него не было. Но профессия стала и его жизненной миссией – преподаванием искусства будо.

Таким образом, Мияги оказывается сначала шеф-инструктором Школы полиции префектуры Окинава. Затем, откликаясь на новую тенденцию массового обучения окинава-тэ в учебных заведениях, начинает преподавать в местной средней школе и в Институте гражданского благосостояния. Получал он даже официальные предложения преподавать в Японии, чего практически не удостаивались окинавские мастера. Мияги решил подготовить почву для достойного отъезда в Японию. Он решил, как когда-то Фунакоси Гитин, организовать ассоциацию боевых искусств во главе с самим собой и тем самым обеспечить себе официальный статус.

В 1926 г. Мияги создаёт «Окинава каратэ дзюцу кэнку кай» – «Ассоциацию окинавского искусства каратэ». Авторитет его был велик, поэтому новую организацию поддержали не только последователи Наха-тэ, но и ряд мастеров других стилей. Правда, особого следа в истории местных боевых искусств ни эта ассоциация, ни многие другие (в ту пору их на Окинаве было около десятка) не оставили.

Но так или иначе, с того времени Мияги оказывается во главе одной из самых крупных организаций боевых искусств на Окинаве. В этом качестве в 1928 г. он приезжает в Японию, выбирая для преподавания Киото – город, куда ещё не проникли окинавские мастера, но где традиции самурайского воспитания были весьма сильны. Там о Мияги уже слышали; протекцию ему составили японцы, поклонники духовного дзэнского воспитания, которые заезжали на Окинаву и были приятно удивлены познаниями Мияги в дзэнских искусствах, считавшихся чисто японским, а не окинавским наследием. Немалую роль здесь сыграло и аристократическое происхождение самого Мияги. Есть сведения, что Мияги демонстрировал своё искусство патриарху дзюдо Кано Дзигаро, но подробности не дошли до нас.

В 1928 г. Мияги начинает преподавать в престижном Императорском университете в Киото – это можно считать более удачным стартом, чем у самого Фунакоси. Правда, что-то не получается у Мияги в Киото, и уже в 1932 г. он – старший инструктор каратэ университета Кансай в городе Осака. Чуть позже Мияги вновь меняет место преподавания – на этот раз центром Годзю-рю становится университет Рицумэйкан.

Сохранилась интересная история о том, как Мияги дал название своей школе – Годзю-рю. Это произошло в 1928 г., когда Мияги уже жил в Японии. В Киото крупнейшая организация, объединявшая боевые искусства, – «Дай Ниппон Будокукай» («Ассоциация последователей боевых искусств Великой Японии») – организовала большой фестиваль будо, на который был приглашён и Мияги. Его школу уже хорошо знали в Киото, хотя по популярности она значительно уступала и кэндо, и дзю-дзюцу, и кюдо.

Это приглашение заставило Мияги задуматься над проблемой, с которой рано или поздно сталкивается всякий большой мастер боевых искусств, – проблемой самоидентификации в культурном и духовном пространстве. Фактически Мияги преподавал те же комплексы, которые когда-то изучал в провинции Фуцзянь и у Хигаонны, передавал дзэнские методы психопрактики, которым учился в Китае. Но стиль Мияги во многом уже отличался от южного китайского ушу; не совсем он был похож и на старую школу его окинавского учителя (это не раз становилось предметом упрёков со стороны других учеников Хигаонны).

Назвать своё направление старым именем Наха-тэ (ведь он обучался именно в этой школе)? Но кто в большом Киото знает маленький окинавский городок Наха? Тогда, может быть, использовать ритуальное и «внутреннее» название, которое употреблялось для торжественного обозначения Наха-тэ, – Сёрэй-рю? Но под этим названием уже существует добрый десяток мелких и нередко ничем не примечательных школ.

Итак, решено: его школа приобретёт своё «индивидуальное» название, символизирующее её самостоятельность в сфере японских боевых искусств. Ученик Мияги, Синдзато Дзинан, во время показательных выступлений, отвечая на вопрос одного из чиновников, называл уже школу своего учителя Ханго-рю (Полужёсткая школа). Действительно, стиль Наха-тэ (основашколы) отличался от других окинавских стилей особой жёсткостью техники.

Мияги название не понравилось. Ведь суть школы не в том, что она требует особой физической жёсткости, но в особой гибкости, податливости сознания. Чисто физическое напряжение – это лишь внешняя, видимая сторона выполнения движений.

Принцип единства внешнего и внутреннего через сочетание жёсткого и податливого воплощает сама техника выполнения основных ката стиля – Тэнсё и Сантин, где предельное напряжение чередуется с предельным расслаблением. Мияги называет школу Годзю-рю (Школа жёсткого и мягкого, или Школа жёсткого и податливого). Кстати, в определённой мере это была антитеза дзю-дзюцу или дзюдо, т. е. «гибким», или «податливым», искусствам (иероглиф «дзю» в их названиях означает «мягкость», «податливость»). А Мияги как бы «достраивает» свою школу до совершенной полноты, в равной степени используя и «жёсткое» (го), и «мягкое» (дзю).

Под названием Годзю-рю и фигурирует школа Мияги на фестивале боевых искусств в Киото. Как Годзю-рю она с тех пор входит в историю. Поэтому её последователи считают 1928–1929 гг. временем рождения новой школы каратэ.

По сути в названии Годзю-рю заключена целая философия, хотя в своё время Мияги под «мягким» и «жёстким» подразумевал чисто внешнее чередование этих двух начал в выполнении приёмов. Но вот как описывает внутреннюю философию Годзю-рю его последователь Ямагути Гогэн:

«Название школы каратэ Годзю произошло из классического китайского произведения по боевым искусствам «У бэй чжи» («Энциклопедия боевой подготовки», приписывается мастеру Мао Юаньи, 1621 г., японская копия —1664 г. – ( Прим. авт. )…Базовыми формами Годзю-рю являются ката Сантин и Тэнсё, так как они демонстрируют и «го», и «дзю». Вы это поймёте, когда увидите ката Сантин, когда напряжена каждая мышца тела. Здесь нет ни одной незащищённой точки, и всё ката наполнено боевым духом. Это типичное воплощение начала «го».

Ката Тэнсё в противоположность этому не раскрывает так явно боевой дух, он как бы вздымается изнутри и проявляется в медленных дугообразных движениях, будто бы человек ожидает момента для внезапного выброса, глубоко запрятанного внутри тела. Это и есть начало «дзю».

От «го» до «дзю» и от «дзю» до «го» должна быть свобода и лёгкость в чередовании движений. Таким образом, если вы двигаетесь в соответствии с движениями противника, вы сумеете раскрыть фундаментальный принцип, сопоставимый с целями философии Дзэн.

Когда ваш противник атакует вас с началом «го», то встречайте его началом «дзю», и вы одолеете его. Если ваш противник противостоит вам началом «дзю», то встречайте его началом «го» и сбейте его с ног. Этот секрет боевых искусств прекрасно проявляется в ката Сантин и Тэнсё» [204].

Ямагути Гогэн, являвшийся главным идеологом Годзю-рю, считал также, что жёсткое начало «го» символизирует собственно боевые искусства, а мягкое начало «дзю» – дзэнскую медитацию и йогическую практику, которую он ввёл в качестве обязательного аспекта обучения Годзю-рю.

…Япония оказалась далеко не любезной с Мияги. Он плохо знал японский язык и даже внешне значительно отличался от японцев. Да и обучение у него многие считали слишком сложным – не случайно у Мияги было довольно мало прямых учеников. Он не любил соревнований, зато много внимания уделял внутреннему искусству, управлению «ки» (внутренней энергией) и медитации.

Япония по сути отворачивается от того типа боевого искусства, который принёс Мияги. Но оставался ещё один центр боевых искусств, о котором сегодня несправедливо забыли, – Гавайи. Туда и направляется в апреле 1936 г. разочаровавшийся в Японии Мияги Тёдзюн. Правда, приглашают его туда не последователи боевых искусств, а издательство «Ёкоку Симпо Пресс» и только на один год. Мияги же рассчитывал задержаться на тёплых островах подольше.

Китайские мастера ушу начали приезжать на Гавайи уже с ХVIII в. – в эти тёплые и благоприятные для ведения хозяйства места направлялся большой поток переселенцев из Южного Китая. Преподаются на Гавайях такие китайские стили, как тайцзицюань (Кулак Великого предела), синъицюань (Кулак формы и воли), а среди многочисленных китайских тайных обществ, процветавших в этих местах, – южные стили хунцзяцюань, лицзяцюань и цайлифо.

Приблизительно в то же время на Гавайи с Окинавы приезжают Хигаонна Хамэцукэ (близкий родственник Хигаонны Канрио) и Мицу Дзюхо и начинают преподавать Наха-тэ. В 1934 г. преподавание Наха-тэ, а точнее стиля Годзю-рю, возглавляет прибывший сюда Мияги.

Но и здесь дела у Мияги идут не очень хорошо, хотя он сумел создать целое гавайское направление Годзю-рю, существующее до сих пор. Однако конкуренция со стороны китайских мастеров ушу была непреодолимой; к тому же китайская диаспора прочно удерживала монополию на преподавание боевых искусств, задействовав для этого каналы мощных тайных обществ. Проведя всего лишь год на Гавайях, сразу же после того, как кончается срок приглашения от «Ёкоку Симпо Пресс», Мияги назначает себе преемника и возвращается на родную Окинаву. Перед этим вместе со своим старым другом Гогенки он заезжает в Шанхай, где проводит показательные выступления перед сотрудниками японского посольства в Японском клубе. По рассказам, один из его поклонников подарил там Мияги пять китайских трактатов по ушу, которые он собирался перевести на японский. Но, увы, книги сгорели в октябре 1944 г. во время авианалёта на Наху.

На Окинаве он продолжает преподавание, делая свою школу ещё закрытой. Парадокс заключался в том, что японское направление Годзю-рю, особенно после 1945 г., развивалось без Мияги быстрее, чем на Окинаве, и по своим масштабам значительно превзошло личную школу патриарха.

О последнем десятилетии жизни великого Мияги известно мало. Говорят, что он часто «беседовал с духами», проводил целые дни в дзэнском самосозерцании. Его ученик Сэйкити Тогути (один из руководителей окинавского направления Годзю-рю) рассказывал, что в конце жизни его учителю уже не надо было использовать ни свою физическую силу, ни сокрушительные удары. Он мог приковать к месту любого противника просто взглядом и даже заставить его корчиться от боли.

Вероятно, Мияги был не вполне удовлетворён развитием Годзю-рю в Японии. Иногда он выражал сожаление, что боевые искусства становятся всё более и более «светскими», далёкими от духовной традиции и сложной культуры самовоспитания, присущей традиционному будо. Японское направление Годзю-рю, которым руководил Ямагути Гогэн, был в принципе абсолютно независимым от Мияги. Более того, в мае 1950 г. Ямагути Гогэн самостоятельно создал Всеяпонскую ассоциацию каратэ-до Годзю-кай, куда основателя стиля Мияги даже не пригласили. Удар был сильным и оскорбительным.

В 1952 г. Мияги делает последнюю попытку восстановления истинного лика Годзю-рю как духовного искусства – он создаёт на Окинаве Ассоциацию каратэ Годзю-рю. Но и здесь что-то не заладилось: японцы поддержали её довольно вяло, гавайцы вообще не приехали, и основу Ассоциации, которая задумывалась как организация, объединяющая всех последователей Годзю-рю, составили всё те же окинавцы. Мияги был очень расстроен, ему казалось, что он не до конца сумел раскрыть ученикам космическую суть своего искусства «жёсткого и податливого». Его преследовали несчастья, три его сына погибли; последние годы жизни великий Мияги провёл в бедности, все его мысли были заняты лишь боевыми искусствами, постижением их эзотерической сущности. 8 октября 1953 г. 65-летний мастер умер от острой сердечной недостаточности в местечке Исикава на севере от Наха, где провёл последние годы жизни. По сей день личность Мияги остаётся весьма загадочной. До сих пор идут споры, кому Мияги передал эзотерическую суть своего искусства – японцу Ямагути Гогэну, окинавцам Хига Сэйко или Яги Мэйтоку. Ясно лишь одно: до последних дней Мияги оставался верен себе. В этой жизни он не искал почестей, стараясь сохранить, пусть даже среди весьма узкого круга последователей, изначальную духовную суть кэмпо. Он был готов отказаться от высоких должностей, престижных мест, если видел, что его деятельность не способствует его высокой цели. Может быть, поэтому школа Годзю-рю, будучи сегодня самой малочисленной из всех школ каратэ, является одной из самых развитых и сложных в плане духовного воспитания.

После смерти Мияги чётко оформились четыре направления Годзю-рю, отношения между которыми оказались не самыми лучшими. Порой их последователи даже обвиняли друг друга в самозванстве, но подобные споры мог разрешить разве что сам Мияги. Первое направление – окинавская ветвь Годзю-рю, патриархом которой до недавнего времени являлся Сэйкити Тогути (родился 1917 г.) – личный ученик Мияги. Это направление официально называется древним именем Сёрэйкай и придерживается в преподавании наиболее традиционных принципов Наха-тэ и Сёрин-рю (что в общем-то одно и то же). Второе, также окинавское направление Окинава Кэнкай (центральный зал – Мейбукай) возглавляет Яги Мэйтоку, тоже ученик Мияги. Ещё одно окинавское направление находилось под контролем Хига Сэйко, который начал обучение у Хигаонны с 13-ти лет, а затем стал учеником Мияги. После смерти Хига в 1966 г. это направление возглавил его сын Сэйкити.

Если окинавские направления весьма близки друг к другу и по технике и по духу, то японское направление находится несколько особняком. Личность человека, который долгое время стоял во главе японского Годзю-рю и многое сделал, чтобы прославить этот стиль во всём мире, стала легендарной ещё при жизни. Это Ямагути Гогэн, прозванный Котом.

Сито-рю самурая Мабуни

Вслед за создателем Годзю-рю в Японии появляется другая овеянная легендами фигура с Окинавы – Мабуни Кэнва (1889–1952 гг.). В отличие от многих других носителей каратэ он был потомственным самураем и получил воспитание настоящего буси.

Мабуни родился в 1889 г. (по другим сведениям – в 1887 или 1893 г.) и также принадлежал к поколению, воспитанному на реформаторских идеях эпохи Мэйдзи. Он считался японцем, хотя родился на Окинаве и его семья всю жизнь прожила на этом острове. Японский язык он знал весьма слабо и в детстве не чувствовал ни малейшего отличия от окинавцев. Эти отличия проявились значительно позже, когда он приехал в Японию преподавать каратэ.

Мабуни начинает активно тренироваться, но посвящает себя не каратэ, а работе с традиционным оружием ( кобудо ). Конечно, самурайская катана больше подошла бы ему, к тому же в его доме хранился унаследованный от предков меч с золочёной рукоятью – подарок самого Токугавы Иэясу! Как хотелось юному Мабуни перенять древнюю мудрость боя с мечом, постичь живую душу оружия, приобщиться к святости духа древних буси! Но время было уже другое, и отец Мабуни наотрез отказался учить его самурайскому искусству, справедливо полагая, что это вызовет негативный отклик у соседей, а ссориться с ними он не хотел. Поэтому Кэнве пришлось ограничиться традиционными окинавскими нунтяку, парными серпами-кама, палкой-бо и другими подобными инструментами.

Тренировался он отважно, а порой даже отчаянно – дело в том, что сначала хорошего наставника у него не было. Мабуни опасался, что над ним, хилым и малорослым даже по окинавским меркам, начнут насмехаться товарищи по школе. Тренировался он один, обычно по вечерам, когда никто не мог его увидеть. Сколько раз он приходил домой в ссадинах и кровоподтёках из-за неудачного обращения с нунтяку. Его руки были изрезаны серпами, а однажды он вбежал в дом, истекая кровью, – так пропорол себе бок серпом, что едва не погиб.

После этого случая Мабуни-старший стал по вечерам куда-то уходить, ничего не говоря сыну. Как оказалось потом, он подолгу беседовал с местным мастером Арагаки – лучшим знатоком кобудо на Окинаве. Арагаки согласился взять Мабуни Кэнву к себе в ученики. И ему никогда не пришлось жалеть об этом. Обучаясь у Арагаки, Мабуни быстро осознал принцип «живого оружия», который объяснял ему наставник: «Подумай, почему ты так часто ранишь себя? Ты полагаешь, что это приучает тебя терпеть боль, но на самом деле – это от глупости. Ты же никогда не поранишь себя своей рукой или ногой, ты никогда не станешь колотить сам себя так, что разобьёшь своё тело в кровь. Потому что ты не видишь разницы между собой и твоей рукой, всё это – одно целое, всё это – твоё тело. Так же и с любым оружием – сделай его частью самого себя. И тогда оно никогда не поранит тебя» [118].

По мнению Арагаки, самая большая ошибка заключается в том, что многие последователи кабудо боятся своего оружия, опасаются, что нунтяку заденут их по голове, а цепь обмотается вокруг шеи. Бойцы замедляют движения, пытаются мысленно просчитать траекторию, сомневаются в себе. Всё это происходит из-за того, что их оружие отделено от тела.

Этот принцип Мабуни запомнил навсегда. Уже позднее, открыв в Японии свою школу, он в качестве обязательной части тренировки ввёл занятия кобудо. Правда, он расширил философию «продолжения бойца в его оружии». Мабуни учил своих последователей рассматривать весь мир как продолжение себя самого, будто человек врастает в природу, в сам Космос. Не случайно в его школе бойцы проводили долгие часы в сеансах дзэнской медитации, вбирая в себя мощь Вселенной.

Закончив обучение у Арагаки, Мабуни решает продолжить учиться у мастеров кулачного искусства, не прекращая при этом ежедневно заниматься кобудо. Сначала он обучается стилю Наха-тэ у знаменитого Хигаонны, перенимая у него многие китайские принципы тренировок, а затем идёт к Итосу Анко, чей авторитет на Окинаве в то время был непререкаем.

Так Мабуни оказывается продолжателем сразу двух направлений тодэ: школы Хигаонны Канрио (Наха-тэ) и Итосу Анко (Сюри-тэ), которые в ту пору вместе назывались Сёрин-рю.

Успех первых показательных выступлений окинавцев, удачная деятельность Фунакоси в Японии заставили и потомка самурая несколько по-другому взглянуть на боевые искусства. В 1930 г. Мабуни Кэнва приезжает в Осаку. Мабуни оказался благодарным учеником, соблюдавшим дух самурайской традиции (конечно, ровно настолько, насколько это было возможно в новую эпоху). Почти сразу после приезда в Осаку он открывает свой додзё и называет школу Сито-рю. Название школы было составлено из первых двух иероглифов имён его учителей, Хигаонны и Итосу (в китайском чтении), а сам Мабуни неизменно подчёркивал верность традиции своих наставников. Одновременно с Мабуни своё направление Сито-рю основывает его друг и собрат по обучению у Итосу Сирома Синпан (1890–1954 гг.). Обучение у Итосу началось с того, что мастер заставлял его в течение двух месяцев рубить дрова и убирать дом, проверяя терпение ученика. Позже он стал преподавать боевые искусства в Первой средней школе. Большинство его учеников погибли во время бомбардировок Окинавы, но в преклонном возрасте он возобновил свою деятельность в Наха.

Преподавание в Сито-рю на первых порах значительно отличалось от преподавания в школах Сётокан и Годзю-рю. Прежде всего в додзё Мабуни активно обучали не только тодэ, но и кобудо – методам боя с традиционным окинавским оружием. Мабуни практически сразу же отказался от запрета на ведение свободных поединков. Более того, через несколько лет Мабуни вообще подогнал всю технику своего стиля под особенности боя против одного соперника, что было уступкой чисто спортивным требованиям и нарушало традиционные окинавские принципы, согласно которым каратэ должно быть рассчитано на ведение боя с несколькими противниками.

Мабуни стал широко использовать стойку нэкоаси-дати для блоков и уходов от ударов – в этом сказывалось влияние манеры ведения боя Хигаонной. Тактика была достаточно проста и эффективна: сначала уход в сторону от удара с переносом центра тяжести на отставленную назад ногу (в стойку нэкоаси-дати), отводящий блок ребром ладони сюто-укэ. Затем – резкий прыжок вперёд в стойку дзэнкуцу-дати и прямой удар кулаком гьяку-цки в голову или живот.

Всё это значительно отличалось от базовой концепции Фунакоси, предусматривавшей, с одной стороны, акцент на «железный блок и стальной удар», а с другой – отсутствие свободных поединков. Многие ценители каратэ признавали, что система Мабуни была более зрелищной, изящной, нежели Сётокан. Правда, в те времена Сито-рю никакой конкуренции школе Фунакоси составить не могло: слишком велико было влияние «создателя каратэ». К тому же Фунакоси преподавал в столице и, несомненно, обладал более значительными связями.

Но, кажется, Мабуни даже и не стремился проникнуть в Токио. Он открывает сеть школ на юге Японии, в частности в Киото и Кобе. Одним из немногих продолжателей окинавской традиции Сито-рю становится Уэти Канэй (дальний родственник основателя стиля Уэти-рю), который начинал своё обучение с сумо, а в 1926 г. пришел к Мабуни. В свою школу он привносит много бросков из дзюдо. Он как бы чувствует, что сам вектор развития Сито-рю должен быть другим, хотя его стиль оказался технически весьма близок к Сётокану. В отличие от Фунакоси, который всю жизнь боролся именно за духовное лидерство, Мабуни мало занимают исторические и идеологические аспекты каратэ. Правда, в 1934 г. Мабуни издаёт свой труд «Госин-дзюцу каратэ кэмпо» («Искусство самозащиты каратэ кэмпо») – своеобразную «библию» Сито-рю, которая ознаменовала собой завершение технического оформления стиля [55]. Мастер упорно использует китайский термин «кэмпо» и, излагая историю развития кулачного искусства, ни слова не пишет о «создателе каратэ» Фунакоси Гитине. Небольшая, но острая шпилька в адрес патриарха…

Уэти-рю: эхо китайской традиции боя

В родном городе Уэти Канбун (1877–1948 гг.) слыл замкнутой и загадочной личностью. Он почти ни с кем не общался, учеников у него долгое время не было. О его мастерстве ходили легенды, причём, как выяснялось позже, многие оказывались правдой. У кого он учился, где сумел овладеть своим удивительным мастерством, никто не знал. Утверждали лишь, что окинавских учителей у него не было, зато он являлся одним из старших учеников китайской школы ушу.

Уэти Канбун родился на Окинаве 5 мая 1877 г. Пожалуй, он был единственным из окинавских мастеров, не принадлежавшим к благородной семье, хотя о его юношеских годах почти ничего не известно. Как и многие жители Окинавы, он с детства увлекался кулачным искусством, но по каким-то причинам так и не сумел найти себе учителя. Оставался лишь один выход – совершить паломничество в Китай. И вот 20-летний Уэти присоединяется к торговой экспедиции и в 1897 г. оказывается в провинции Фуцзянь. (Руководитель направления Уэти-рю каратэ в США Дж. Мэтсон, обучавшийся на Окинаве, называет другую дату прибытия Уэти Канбуна в Фуцзянь – 1900 г. [142]. Однако в исторической части его книги столько ошибок, что мы больше доверяем версии Р. Хаберзетцера и М. Бишопа [118]. Вероятно, Уэти привёз с собой рекомендательные письма, возможно от самого Хигаонны. Это позволяет предположить, что Уэти поступил в ту же школу, где когда-то обучался сам Хигаонна. Уэти обучался у мастера Шу Шива или Цюй Цио (возможно, его имя звучало несколько иначе, китайских иероглифов его имени мы не знаем), который сам именовал свою школу «жоуганцюань» (в другом чтении – пангайнун) – «школа жёсткого и мягкого». Вероятно, Шу Шива был монахом (его именовали «сосэй» – «монах») из небольшого буддийского монастыря к югу от г. Фучжоу. Уэти помогал монаху в сборе лечебных трав и изготовлении бальзамов, часть которых обычно шла на продажу. Связь этих двух людей подтверждали многие окинавцы, приезжавшие в Фуцзянь, например, мастер Годзю-рю Гокэнки, который занимался частным бизнесом в Нара, неоднократно встречал Шу Шива и Уэти вместе [118].

Здесь нам придётся сделать небольшое, но важное отступление. Практически все окинавские мастера, которые совершали паломничество к истоку ушу – Мацумура, Хигаонна, Мияги, Уэти, – обучались в одном и том же уезде Путянь и, возможно, даже в родственных школах ушу. Это предопределило разветвление окинавского тодэ на два больших направления. Первое было представлено теми людьми, которые обучались в Китае и несли соответственно «истинную традицию» боевых искусств, в том числе их духовное содержание. Другое направление – это те мастера, которые обучались на Окинаве, хотя нередко и у китайских наставников – ведь «не китайского» окинава-тэ никогда не существовало. Однако вне контекста китайской культуры целостно воспроизвести традиционное обучение бойца было практически невозможно. Не случайно те, кто никогда не покидал Окинаву и не соприкоснулся с традицией китайского ушу, ратовали за более широкое, практически повсеместное обучение тодэ, например Азато, Итосу Анко, Фунакоси Гитин. Именно от этого направления и пошло распространение каратэ в Японии. Таким образом, на Окинаве китайское тодэ разделилось на традицию закрытого, тайного преподавания, где передавались как многие секреты, так и духовные основы боевых искусств, и на традицию открытую, светскую, общедоступную. Уэти Камбун был последним великим носителем закрытой традиции тодэ.

Около тринадцати лет безвыездно проводит он в провинции Фуцзянь. Не связанный ни семьёй, ни своим делом на Окинаве, он имеет возможность целиком посвятить себя боевым искусствам. Уэти обучается в одной из школ южного ушу. Эта школа называлась «жоуганцюань» или «хухэлунцюань» – «стиль тигра, журавля и дракона»; она существует в уезде Путянь и до сих пор. Именно поэтому в стиле, который позднее преподавал сам Уэти, первоначально мало использовались удары кулаком, зато значительно чаще встречаются удары «лапой тигра» – кончиками немного раздвинутых и согнутых пальцев, «клювом журавля» – кончиками пальцев, собранных в щепоть ( васидэ или кэйко ), внутренней частью открытой ладони ( хиратэ ), тыльной стороной согнутого запястья ( какуто или кокэн ), «гребнем петуха» – внешней боковой поверхностью предплечья, ближе к запястью, когда ладонь отогнута вниз ( кэйто ).

В Китае Уэти овладел и тайной техникой атаки по болевым точкам, а точнее, сочетаниями ударов по различным точкам. Например, удар лишь по одной такой точке не даст никакого эффекта, и противник даже не обратит на него внимания, но если используется схема атаки сразу по нескольким активным точкам, то можно не только временно обездвижить конечность, но и «отложить» наступление болевого эффекта на несколько часов. Для этого надо хорошо знать меридиональную систему организма и время активизации того или иного энергетического канала, когда энергия «ки» наиболее активно циркулирует в нём.

Для таких атак Уэти использовал в основном удары второй фалангой согнутого и выставленного вперёд пальца – указательного ( иппон-кэн ) или среднего ( хакадака-кэн ). Ими также наносились удары в шею, под ухо, под нос, в глаза, в живот.

Все удары ногами, как и было принято в традиционном ушу, наносились не выше уровня паха. Чаще всего они были направлены в голень, подъём стопы, внутреннюю часть бедра, а для атаки в основном использовалось внешнее ребро стопы ( сокуто ). В частности, схема атаки строилась примерно таким образом: захват руки противника, после чего следовали резкое надёргивание соперника на себя – в сторону и мощный удар ребром стопы в голень. В результате нападающий должен был потерять способность нормально передвигаться. До сих пор такие удары отличают классический окинавский стиль Уэти-рю, хотя в его японском и американском вариантах (школа Дж. Мэтсона) мы сегодня встретим практически все удары каратэ – прямой маэ-гэри, боковой ёко-гэри, круговой маваси-гэри, которые наносятся не только в живот, но и в голову.

Однако воспоминания о китайском ушу в Уэти-рю сильны до сих пор. Например, широко используется прямой удар ногой маэ-гэри пяткой ( маэ - гэри-кэкоми ), в то время как во всех других стилях каратэ в подавляющем большинстве случаев в качестве ударной поверхности применяется подушечка стопы. Именно пяткой наносится большая часть ударов ногой в китайском ушу (прямой удар ногой дэн туй ).

Самым существенным, что он обрёл в Китае, Уэти считал постижение внутреннего смысла базовой стойки сантин-дати (одна нога выставлена, носок повёрнут внутрь, колени сведены). Когда Уэти начинает преподавать на Окинаве, он требует от своих последователей в течение первого года изучать лишь стойку сантин-дати, а остальные три года посвящать только одному ката Сантин (тому же, что и в Годзю-рю, но с небольшими техническими различиями).

Отработка позиции сантин-дати, а точнее, уяснение того внутреннего смысла, который она заключала в себе, становится для Уэти основой тренировки. Все его последователи рассказывают, что с 1911 по 1948 гг., после возвращения Уэти из Китая, не проходило ни дня без отрабатывания ката Сантин. Уэти объяснял своим ученикам основной принцип передвижения в позиции сантин-дати: передвижения должны быть лёгкими и незаметными. Кажется, человек стоит на месте, а на самом деле он стремительно приближается к противнику. При этом стопа ставится на землю столь осторожно, что боец должен суметь почувствовать малейшую песчинку под ногой. Здесь сочетаются два принципа: с одной стороны, следует идти осторожно, «будто ступаешь по тонкому льду», а с другой – надо как бы врастать в землю, «пускать в неё корни» и напитываться соками земли.

Окинавские ученики Уэти долгое время не могли понять внутреннюю суть сантин-дати. Однажды он решил продемонстрировать им то, что может дать правильная позиция. Всё это происходило во дворе перед домом его. Уэти попросил жену вынести из дома шесть пиал из тончайшего китайского фарфора. Мастер поставил пиалы на землю на небольшом расстоянии друг от друга и попросил одного из самых лёгких своих учеников, вес которого был не больше 40 кг, встать на двух чашечках в стойку сантин-дати. Ученик осторожно поставил ногу на хрупкую пиалу, попытался принять позицию, и… тончайший фарфор разлетелся на мелкие кусочки.

«Существует искусство облегчения веса тела – «лёгкое искусство», – объяснил Уэти. – И совершенствоваться в нём необходимо именно в стойке сантин-дати. Всё зависит от силы вашего волевого посыла: захотите – врастёте в землю, захотите – окажетесь привязанными за макушку к небу и станете подниматься вверх, забыв о своём весе» [142].

С этими словами Уэти легко вспрыгнул на фарфоровые пиалы и начал быстро передвигаться по ним, сохраняя стойку сантин-дати. При этом он спокойно и неторопливо объяснял тонкости правильного дыхания и говорил о точках концентрации сознания.

В другой раз Уэти решил наглядно объяснить искусство увеличения своего веса. Он выбрал своих двух самых крепких учеников и дал им в руки огромный бамбуковый шест. Затем Уэти встал в стойку сантин-дати, а ученики упёрлись ему шестом в живот и попытались сдвинуть с места, но Уэти даже не шелохнулся.

Уэти готов был доказать любому: всё, что он делает, – не фокусы, не трюки. Тот огромный бамбуковый шест, которым Уэти так и не смогли сдвинуть с места, мастер поставил рядом с дверью своего дома – любой, кто не верил в силу боевых искусств, мог сам попытаться сдвинуть Уэти с места этим шестом.

Но вернёмся ко времени пребывания Уэти в Китае. Обучаясь стилю хухэлунцюань, он прогрессировал столь быстро, что иногда мастер Шу Шива позволял ему объяснять начинающим базовые элементы техники. А в 1907 г. Уэти был удостоен высочайшей чести, которая выпадала лишь на долю великих Мацумуры и Мияги, – он был включён в генеалогическую книгу школы ушу.

Это давало Уэти право самому начать в Китае преподавание, что он и делает, набирая весьма небольшую и закрытую школу в уезде Путянь. Тренировки в его школе – а она не имела никакого названия, кроме обычного «цюань» (кулачное искусство), – отличались крайней сложностью. Часами ученики Уэти укрепляли конечности, нанося удары по горячей золе, речному песку, гальке. Они набивали себе предплечья, нанося удары наотмашь изо всех сил по стволам деревьев. Уэти порой требовал, чтобы его ученики просто «вырубали» руками просеку в бамбуковых зарослях.

Отрабатывая меткость удара, сам Уэти мог попасть пальцем точно в глаз юркой ящерице и того же требовал от своих учеников. Особое внимание он уделял отработке ката Сантин. Вообще его стиль в области ката значительно отличается от других стилей каратэ и несёт на себе заметный отпечаток влияния ушу. В стилях Сётокан, Сито-рю, Вадо-рю набор ката практически один и тот же (что не исключает технических различий в выполнении движений); к ним близко примыкает даже далёкий от них на первый взгляд стиль Годзю-рю. А вот в Уэти-рю отрабатываются лишь три основные ката, представляющие собой ступени прогресса, причём не столько в технике, сколько в совершенствовании сознания. Это Сантин («три атаки», или «три продвижения вперёд»), Сэйсан («13 движений») и Сандзюроку («36 движений»), они имеют чисто китайский исток и являются формой активной медитации. Три ката Уэти изучил в Китае, а вот четвёртое ката Супаринпэ выучить не успел, поскольку должен был уехать.

В Сэйсан, втором ката в Уэти-рю, в отличие от Сантин больший упор делается на прикладной технике защиты и контратаки, в него включены помимо базовых круговых блоков предплечьями изнутри-наружу удары локтями, коленями, а также хитроумные движения ладонями в стороны, благодаря которым можно как бы «раздвинуть» защиту противника.

И всё же практическая ценность техники этого ката весьма относительна. Самое главное – научиться откликаться, как эхо, на изменения внешней ситуации, «уподобить свой разум гладкой поверхности озера» и «открыть третий глаз», что будет означать чисто мистическое видение реальности.

Наконец, третье и высшее ката – Сандзюроку до сих пор можно встретить в Китае, в уезде Путянь (провинция Фуцзянь) под названием «саньшилю лу» – «36 связок». Оно включает достаточно сложную боевую технику захватов и заломов.

Для Уэти боевое искусство превращалось в сложный космический ритуал, который он выполнял каждый день, например, отрабатывая стойку сантин-дати или занимаясь дыхательными упражнениями. Его мастерство естественным образом проникало в повседневность.

Но однажды произошёл случай, который круто изменил жизнь самого Уэти. Многим хотелось посмотреть на его реальное боевое мастерство, но он наотрез отказывался демонстрировать своё искусство перед публикой, тем более вступать в поединки. Запрещал он это и своим ученикам, пытаясь объяснить, какое страшное оружие таится не только в их телах, но даже в их очищенном сознании. И всё же однажды столкновения избежать не удалось. Одного из учеников Уэти спровоцировали на жестокий поединок. Ходили слухи, что местные бандиты-туфэи в присутствии ученика и множества зевак долго насмехались над Уэти (он сам был в это время в отъезде), а затем вчетвером попытались избить бойца. Ученик Уэти отреагировал мгновенно – трое нападавших получили серьёзные травмы, а четвёртый был убит.

Для Уэти это было страшным ударом: ученик убил человека, использовав его искусство! Ушу – не способ нанесения вреда; наоборот, это метод предотвращения поединков и вообще прекращения всякой вражды. Сам же Уэти в будущем никогда больше не вступит в поединок, одолевая противника ещё до его начала и заставляя отказаться от боя. Но сейчас он чувствует свою вину за то, что не смог правильно обучить воспитанника и не передал ему самое главное – духовное состояние бойца, который должен уметь уходить от поединка, побеждая.

Уэти прекращает преподавание, считая, что не достоин и не способен передавать истинное ушу. В грустных раздумьях в 1909 г. он возвращается на Окинаву и живёт там жизнью затворника…

Год возвращения Уэти на Окинаву почитается его последователями как год основания стиля Уэти-рю, хотя в действительности это произошло значительно позже, а своё характерное название школа приобрела лишь после смерти мастера в 1948 г.

Он стремится стать обычным средним окинавцем – поселяется на малолюдной северной оконечности острова, женится; в 1911 г. у него появляется сын Канэи.

Но вот однажды из Китая на Окинаву, в Наха, приезжает продавец чая, который оказывается учеником Уэти. Этот человек к тому времени стал известным мастером южного ушу и был известен даже на Окинаве. Приезжий прежде всего навещает своего наставника и выражает ему глубочайшее почтение. Слухи об этой встрече быстро разносятся среди молодых окинавских бойцов, и китайцу предлагают принять участие в нескольких турнирах. Каково же было удивление окинавцев, когда приезжий одержал верх над всеми местными чемпионами (великие мастера вроде Мияги и Мотобу не участвовали в этих развлечениях), причём китаец заявил, что такого мастерства он смог достичь лишь благодаря занятиям у Уэти. Нетрудно догадаться, что после этого случая слава Уэти стала почти легендарной.

Время шло, старая рана затягивалась, и Уэти всё чаще появлялся на людях, хотя кэмпо по-прежнему не преподавал. И вот в начале 10-х гг. на Окинаве проводится крупнейший фестиваль боевых искусств, на котором должны были присутствовать все официальные лица острова и даже высокая делегация из Японии. Все школы окинава-тэ собирались показать своё искусство. Предложили участвовать и Уэти, хотя надежда на то, что он согласится, была невелика. Но после долгих уговоров Уэти внезапно дал согласие, правда подчеркнул, что выполнит лишь одно ката – Сэйсан. Что заставило его согласиться? Скорее всего желание продемонстрировать истинное китайское ушу.

Когда Уэти вышел в центр площадки, все затихли. Ещё бы! Перед публикой стоял великий затворник, загадочная личность, человек-легенда. А не окажутся ли все рассказы о мастерстве Уэти лишь сказками, обычным преувеличением, которое нередко встретишь в мире боевых искусств, живущем мифами и преданиями?

Но вот Уэти сделал первые движения ката – публика в восхищении: такого потрясающего умения окинавцы не видели даже у известных китайских мастеров! Эффект от его выступлений получился самым неожиданным – после демонстрации Уэти почти все бойцы отказались выступать. Сравнение с ним не выдержал бы никто.

Потрясённый таким мастерством, встречи с Уэти стал добиваться сам Итосу Анко, который, как уже упоминалось, в то время активно работал над системой преподавания тодэ в школах и институтах и был профессором Сёрин-рю в одном из престижных колледжей. Итосу сумел уговорить мастера возобновить преподавание, дабы те знания, которыми обладал Уэти, не умерли вместе с ним. Уэти Камбун вновь преподает китайское ушу, на этот раз уже на своей родине.

Но здесь Уэти поджидали свои трудности. Его жесточайшие тренировки могли выдерживать лишь очень немногие и, во всяком случае, никак не учащиеся средних школ. К тому же многим далеко не всем было доступно сложнейшее духовное воспитание, которое нёс Уэти.

По сути Уэти столкнулся с той же проблемой, что и Мияги, – его обучение оказалось слишком сложным, слишком элитарно-мистическим для современного человека. Примечательно, что Уэти и Мияги обучались практически в одной школе ушу, их концепции духовного воспитания были идентичны.

Первые неприятности начались у Уэти ещё на Окинаве. После смерти в 1916 г. влиятельного Итосу на Уэти начинается давление, и мастера постепенно выживают из колледжа, куда когда-то пригласил его сам Итосу.

Дальнейшая судьба Уэти удивительным образом похожа на судьбу Мияги, но разочарований в жизни Уэти было ещё больше. Уэти понимает, что настоящую школу на Окинаве создать уже невозможно, нравы молодёжи безвозвратно испорчены. Он прекращает преподавание и в январе 1924 г. отправляется в Японию, в город Вакаяма.

Портовый город Вакаяма, куда переселяется Уэти со своим сыном, является центром одноимённой префектуры. Однако он значительно меньше Осаки и Киото, где тогда открывались первые окинавские клубы каратэ, и, конечно же, несопоставим по своим масштабам с Токио, где преподавал Фунакоси. Но Уэти первоначально не собирался преподавать боевые искусства, а намеревался жить мелкой торговлей.

Предания донесли до нас примечательную историю о том, как Уэти познакомился в Японии с человеком, ставшим его лучшим учеником, и вновь вернулся к преподаванию. Как-то раз к Уэти зашёл некий Томоёзэ Рюю – его соотечественник, также проживавший в Вакаяме. (Томоёзэ одно время тренировался на Окинаве под руководством учителей Наха-тэ, но потом, перебравшись в Японию, стал упражняться самостоятельно). Незадолго до того Томоёзэ был атакован на улице несколькими бандитами, и, как он ни защищался, окинавца всё же ограбили и избили. Томоёзэ был поражён – неужели искусство Наха-тэ ничего не стоит перед лицом обычных грабителей?

И вот Томоёзэ решил спросить у Уэти, как следует в такой ситуации поступать настоящему бойцу. Уэти дал понять собеседнику, что тот проиграл не потому, что имел слабый удар или действовал недостаточно быстро, но из-за того, что не обладал истинным бойцовским сознанием. Мастер пояснил, как можно было уйти от нападения, даже не вступая в бой. Томоёзэ заинтересовали рассуждения Уэти, и он стал уже чисто теоретически усложнять ситуацию, придумывая всё новые и новые обстоятельства. И всё равно Уэти, не задумываясь, тут же объяснял, какой приём следовало применить, чтобы избежать потасовки. Томоёзэ был потрясён: такой ясности сознания ему ещё не приходилось встречать. Его, правда, расстроило то, что Уэти не собирался широко преподавать.

Через пару месяцев Томоёзэ удалось убедить Уэти открыть небольшой додзё в Вакаяме, а сам он стал ближайшим учеником мастера. В 1932 г. он открывает клуб Пангайнун-рю каратэ-дзюцу в Вакаяме.

Но Уэти по-прежнему не видит рядом с собой никого, кто смог бы осознать всю глубину его стиля. Поэтому он и не считает необходимым открывать большую школу. Единственным достойным продолжателем Уэти Камбуна оказывается его сын, Уэти Канэи. Правда, отец долгое время не хотел передавать ему свои знания, считая, что молодой Уэти ещё не дорос до них. И лишь когда Канэи исполняется шестнадцать лет, начинается традиционное китайское воспитание бойца. Канэи становится достойным своего отца; именно ему предстоит в будущем создать Окинавскую Ассоциацию каратэ.

Уэти-младший ввёл классическую схему тренировок, которая сохранилась в Уэти-рю до сих пор. Важнейшей её частью является раздел «какэ» – упражнения на координацию. Особым образом укрепляются руки, например парным набиванием предплечий друг о друга. Затем следуют короткие боевые связки – якусоку-кумитэ .

Уэти Канэи стремился расширить преподавание школы своего отца. Он открыл додзё в более крупном городе Осака, который находится недалеко от Вакаямы, а позже – ещё несколько залов в соседней префектуре Хиого. И всё же Япония весьма вяло реагировала на Уэти-рю, во многом из-за того, что этот стиль больше других тяготел к китайскому ушу. Ведь Уэти Камбун стал продолжателем китайской школы, что и сыграло с ним злую шутку. Китайская школа в стране, которая находилась в состоянии войны с Китаем, казалась по меньшей мере странной. К тому же были и окинавские конкуренты. Напомним, что уже с 1930 г. в Осаке преподавал создатель стиля Сито-рю мастер Мабуни Кэнва, а с 1928 г. в Киото – патриарх Годзю-рю Мияги Тёдзюн.

Уэти-старший и не стремился превращать свою школу в сеть массовых клубов; не случайно в Японии у него было лишь два непосредственных ученика – его сын Канэи и Томоёзэ Рюю. Правда, эти двое в свою очередь приложили много сил, чтобы рассказать японцам об истинных формах кэмпо и каратэ.

Но время было весьма неблагоприятным: в середине 30-х – начале 40-х годов массовая воинская мобилизация, милитаризация мышления вряд ли способствовали успеху сложной духовной проповеди Уэти Канбуна.

В 1947 г. Уэти Канбун решает покинуть Японию. Там он не встретил такого отклика в сердцах последователей, как когда-то в Китае. Вскоре после возвращения на Окинаву, в 1948 г., Уэти Канбун умирает.

Официальным преемником Уэти Канбуна был объявлен его сын Канэи. Он вернулся на Окинаву ещё раньше отца, в 1942 г., чтобы воссоздать в целостном виде школу великого Уэти Канбуна. Ему помогает сын Томоёзэ Рюю – Томоёзэ Рюкю. И в 1948 г. они вдвоём открывают на Окинаве, на высоком плато в местечке Фантэнма, первый официальный зал, где начинают преподавать свою школу, дав ей официальное название Уэти-рю. К тому времени уже была выработана чёткая концепция преподавания вне традиционной китайской среды. Это позволило устранить многие недоразумения, возникавшие из-за того, что Уэти Канбун излишне усложнял стиль для японских последователей. Сегодня Уэти Канэи является президентом Ассоциации Уэти-рю каратэ.

Новые руководители стиля не стали возвращаться к полузакрытой системе преподавания, за которую ратовал Уэти-старший. Например, они неоднократно демонстрировали свои навыки перед американскими солдатами – после войны на Окинаве была создана военная база. Как уже упоминалось, выступлениями перед «джи-ай» не брезговал тогда и пожилой Фунакоси, причём сохранились многочисленные фотографии, на которых он показывает своё мастерство перед американскими солдатами.

Среди этих солдат оказывается будущий руководитель стиля Уэти-рю в США Джордж Мэтсон. Он создаёт в США сначала «Академию каратэ Мэтсона», а затем и Ассоциацию окинава-тэ в США. Именно он стал фактически первым человеком, который в середине 60-х годов сумел рассказать европейцам и американцам о том, что помимо японского каратэ существует и его чисто окинавская разновидность, которая древнее и концептуально глубже, чем все японские стили. Его книга «Путь каратэ» долгое время считалась лучшей работой о философии каратэ, хотя она полна ошибок и сегодня кажется весьма поверхностной [142]. К началу 90-х годов эта книга выдержала около тридцати изданий. На фоне литературы того времени она была настоящим откровением. Мэтсон рассказал в ней о внутреннем «космическом» значении ката, о духовных аспектах тренировки, которые знал не понаслышке, так как обучался у самого Уэти Канэи. Правда, и здесь не обошлось без упрощений – знаменитые три ката стиля Уэти-рю на Западе стали изучать, затрачивая на каждое не три года, а три месяца. Это больше соответствовало психологии американцев.

Американское признание Уэти-рю сделало китайско-окинавский стиль широко известным во всём мире. Парадокс заключался в том, что распространяться он начал благодаря американцам, а не японцам. Но сегодня зал Уэти-рю в Фантэнма является настоящей Меккой поклонников окинавских традиций кэмпо. По сути Уэти-рю стала одной из немногих школ, которые реально сохранили принцип сочетания боевой практики и духовного развития, присущий когда-то ранним окинавским боевым искусствам.

Но и Уэти-рю претерпела изменения, во многом поддавшись запросам современного общества, в особенности западных поклонников. Увеличилось число ката: теперь помимо трёх классических комплексов Сантин, Сэйсан, Сандзюроку изучаются также Кансива, Дайни сэйсан, Кантин, Серю (создана самим Уэти Канэи), Кансю.

По примеру японского каратэ была введена система поясов и данов, которая сегодня целиком совпадает с системой званий, принятой Окинавской Ассоциацией каратэ. Всего в Уэти-рю существует десять ученических ступеней (кю) и десять инструкторских, или мастерских (дан), хотя высшие 8—10-й даны присуждались лишь патриархам стиля. Все «кю» считаются временными: если ученик прекращает тренировки до того, как он получит чёрный пояс, и не возобновляет их в течение шести месяцев, его звание аннулируется.

Сегодня Уэти-рю вместе с окинавским стилем Годзю-рю представляет в современном мире боевых искусств отдельное направление, называемое Сёрэй-рю или Наха-тэ. Традиционный стиль пангайнун был реформирован в 1978 г. группой учеников, отколовшихся от Уэти во главе с Итокадзу Сэйко и Киндзё Такаси. Отличий от направления Уэти-рю немного, здесь лишь больше изучается приёмов с оружием (Кобудо).

Глава 19 Разведчик и мастер каратэ

Возражают иногда, что, убивая противника в открытом поединке, я имею за собой то оправдание, что и он старается убить меня, и что, с другой стороны, мой вызов ставит его в положение необходимой обороны. Указывать на необходимую оборону – значит, в сущности, придумывать благовидный предлог для убийства.

Артур Шопенгауэр

«Грубиян Ямагути» и Годзю-рю

Этого невысокого человека с длинными волосами, ниспадающими на плечи, пронзительным взглядом и вежливыми манерами в мире боевых искусств называли Котом – за пристрастие к «кошачьей стойке» нэкоаси-дати, лёгкие стремительные движения и несколько демоническую внешность. Его знают как великого каратиста и мистика. Значительно меньше он известен как разведчик, один из руководителей японских спецслужб на территории Маньчжурии во время Второй мировой войны, организатор широкой агентурной сети и целого ряда провокаций против движения сопротивления китайцев, маньчжуров и корейцев.

Ямагути Гогэн – одна из самых необычных и ярких фигур современного каратэ, да и вообще японских боевых искусств ХХ в.

О событиях его жизни известно прежде всего по его автобиографической книге. Самое удивительное в ней – то, что большая её часть посвящена политическим взглядам Ямагути и его борьбе с «левыми» и коммунистами. (Один экземпляр этой явно антисоветской книги был в 1969 г. преподнесён в подарок Институту востоковедения АН СССР. Но там сочли, что книга посвящена каратэ, и на её содержание и идеологическую подоплёку никто, по-видимому, не обратил внимания).

Ямагути родился 20 января 1909 г. в многодетной семье торговца из города Кагосима, Ямагути Токутаро, который чуть позже открыл небольшую частную школу для соседских детей. Семья была небогата – содержать десятерых детей нелегко.

Гогэн уже в детстве попадает в атмосферу синтоистских мистерий, переплетающихся с боевыми искусствами. Каждое воскресенье он присутствует на церемониях в местном храме Гансидзи, пытается даже самостоятельно беседовать с Буддой и духами. Мистицизм, ощущение соприкосновения с тайными силами космоса Ямагути пронёс через всю жизнь, отразив это и в своей версии Годзю-рю.

Боевые искусства в том кругу, где вращалась семья Ямагути, были делом привычным. Гогэн и несколько его братьев быстро познакомились с основами дзюдо и кэн-дзюцу. Гогэн обучается в школе Дзигэн, которой руководил знаменитый мастер кэн-дзюцу Тосиаки Кирино. Он считался одним из лучших бойцов на мечах эпохи Мэйдзи, и о нём рассказывали такие же истории, как и о знаменитом Миямото Мусаси, – например, говорили, что Кирино способен разрубить своим мечом пополам капельку дождя.

В кэн-дзюцу Гогэн не был ни первым, ни последним. Он честно признавался, что не раз оказывался бит бамбуковым мечом ( синай ) старшего товарища по школе, а сам ни разу не мог его даже задеть. Кстати, такое признание собственного бессилия представляет собой особый символ традиционного выражения мужества, к тому же намекает на то, каким слабым был человек вначале и в какого прекрасного мастера он превратился благодаря упорным тренировкам.

А Ямагути тренировался действительно упорно. Вскоре он познакомился со своим первым учителем каратэ. Им стал скромный плотник Марута, выходец с Окинавы, который и приобщил его к основам окинавского кулачного искусства.

Примечательно, что занятия каратэ помогли молодому Ямагути и в кэн-дзюцу. Например, вскоре он благодаря отличной реакции сумел одолеть в бою на мечах своего товарища, которого раньше не мог ни разу задеть.

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Он долго лежал на сырой, холодной земле, затаив дыхание и широко открыв глаза, потом осторожно подн...
«Уже были съедены закуски и произнесены первые тосты за здоровье именинницы, ее родных и близких. Пе...
«И вовсе не лгала она о Вашей измене, как Вы пытались мне доказать. То есть теперь-то я верю, что Вы...
Что может быть более подходящим для проверки чувств перед свадьбой, чем две недели на прекрасно обус...
Мир «Улитки на склоне». Нава, жена Кандида, стала Славной Подругой. Но так и осталась женой Кандида,...
«Она летела. Летела над необъятными просторами Невендаара, над цветущими землями Империи, над погруж...