Когда растает снег Березнева Дарья

В прихожей стон Кати. Софья Андреевна и Верочка испуганно оборачиваются. Несколько секунд длится молчание. Верочка не двигается с места, стоит, сжимая в руках извещение. Раздаётся крик, Софья Анреевна подхватывается, чтобы бежать на помощь. Навстречу ей Катя, вся в крови, появляется из прихожей. Согнувшись, одной рукой она держится за живот, другой опирается на дверь.

Катя (с трудом).

Вызовите… скорую.

Софья Андреевна (бросаясь к Кате).

Боже мой, дочка! (Катя на её руках теряет сознание.) Верочка, беги скорее к Никитишне, у неё телефон есть, позвони, вызови врача!

Верочка.

Тёть Сонь, я щас, я мигом! (Убегает.)

Софья Андреевна, стоя на коленях, укачивает Катю, как маленькую, прижимает её голову к своей груди.

Софья Андреевна (Кате).

Потерпи ещё немного, моя хорошая!

Катя обмякла в её руках.

Темно и лишь иногда светятся красные полосы: слегка отдаются и тухнут опять. За кадром слышны глухие удары сердца, они постепенно замедляются. Туннель, в конце него свет. Свет всё ближе, ближе. Яркая вспышка.

Больничная палата, реанимация.

Катя лежит на каталке, под круглыми лампами на потолке. Врачи борются за её жизнь. Медсестра, сняв маску, выходит за дверь.

Больничный коридор.

Софья Андреевна.

Как она?

Сестра.

Вы её родственница?

Софья Андреевна.

Мать. Я её мать.

Сестра.

Я не могу сказать, что Ваша дочь вне опасности, сейчас трудно что-либо утверждать. У неё открылось сильное кровотечение, но мы делаем всё возможное. Как Вы допустили до этого?

Софья Андреевна.

У Катеньки недавно умерла тётя, это было для неё первым ударом. Потом смерть мужа. Два дня была высокая температура, боли, я давала ей ношпу…

Сестра.

Не ношпа ей нужна была, а срочная госпитализация. Тогда бы ребёнка удалось спасти.

Больничная палата, реанимация.

Лицо Кати на каталке. Она смотрит в потолок. Яркие лампы над её головой вертятся по кругу всё быстрей и быстрей, пока не сливаются в сплошной белый поток света. Кадр плавно переходит в следующую сцену:

Сон первый.

На экране надпись: «Ялта. Конец июля 1926 года».

Море, полуденное солнце. Шум волн. На берегу – мальчик лет семи строит замок из песка. Маленькая Катя сидит рядом, с интересом наблюдает за работой.

Катя.

Я тозе хосю стъоить замок!

Тянется к замку, но мальчик хлопает её по рукам и продолжает лепить, не обращая на неё внимания. Потом встаёт и, взяв ведёрко, бежит к морю за водой. Тогда обиженная Катя изо всех сил топчет замок. Мальчик видит это и, бросив ведро, бежит за Катей, она от него. Крупный план – в песке мелькают босые детские ноги: сначала маленькие, Катины, следом покрупнее, мальчика. Слышится смех и голос маленькой Кати за кадром: «Не догонись! Не догонись!». Но мальчик нагоняет её, сгребает в охапку, Катя взвизгивает и вот уже дети, сцепившись, кубарем катаются по песку, весело смеются. Потом бегут к трёхэтажному белому зданию. Перед ними фасад дома отдыха «Жемчужина» на берегу моря.

Двуспальный номер в корпусе.

Семья Кати отдыхает в номере. Отец спит, мать рассказывает маленькой Кате сказку: «В Тридевятом царстве, в тридесятом государстве жила-была…». За дверью шум, раздаются голоса, стучат часто и дробно.

Мать (подбегая к двери).

Кто?

Голос за дверью.

Тёть Тань, откройте, там с братом беда!

Татьяна открывает дверь, на пороге двадцатилетний Герман в матроске и фуражке, с него ручьями стекает вода.

Герман.

Дядя Серёжа дома? Нужна Ваша помощь.

Сергей (вскакивая с постели).

Что случилось?

Герман.

Там… Костик… утонул.

Молчание.

Сергей.

Где он?

Герман.

В номере. С ним сейчас мать, пытается привести его в сознание. Она не верит, хочет, чтобы вы помогли. Дядь Серёж, ради мамы…

Сергей (спешно одеваясь).

Хорошо, я сейчас.

Герман.

Я тогда за дверью подожду. (Выходит.)

Татьяна (Сергею).

Я с тобой пойду. Может, моя помощь потребуется, поговорю с Софьей. (Взглянув на дочь.) Только как же Катюшка?

Сергей (берёт Катю на руки).

А она одна побудет. Ты ведь большая уже, доченька, правда?

Катя утвердительно кивает, обнимает отца за шею и прижимается к его щеке.

Катя (смеётся).

Ой, папа, ты колюсий!

Родители уходят. Катя остаётся. Она некоторое время играет с куклой, потом бросает её и зовёт: «Ма! Па!» Ответа нет. Дверь не заперта.

Коридор в доме отдыха и последняя комната налево.

Катя выходит в коридор, видит в конце его приоткрытую дверь, заглядывает в комнату.

Номер Стоцких.

Софья на коленях у кровати. На кровати Костик, накрытый простынёй, из-под которой торчат его голые ступни. Сергей с Германом стоят у окна.

Сергей.

Как это случилось?

Герман.

Костик взял мой акваланг и пошёл в воду. Мы с матерью в это время были на берегу и следили за братом. Он нырнул и долго не показывался, тогда я поплыл за ним, но так и не смог его найти. Мать позвала спасателя, и он вытащил Костика… (Посмотрев на Софью.) Мама сейчас не в себе, а ещё надо будет сообщить отцу, он сейчас в командировке.

Софья (непонимающе).

Отцу? Да, сообщить… сообщить… (Сергею.) Вы врач, умоляю, спасите его! Спасите моего сына! (Плачет.)

Сергей и Герман поднимают Софью на ноги, Татьяна обнимает её.

Сергей (Софье).

Поймите, я пытался сделать ему массаж сердца и оказать первую помощь, но было уже поздно. Мне очень жаль…

Софья рывком откидывает с лица сына простыню. Лицо Костика распухло и посинело, живот вздулся. Катя хочет позвать мать, но язык не слушается её, она испуганно пятится назад и наталкивается на стену в купе вагона.

Сон второй.

Купе вагона. Ночь.

Дым проникает из щелей и заполняет пространство. Катя одна. Она бросается к двери, барабанит в неё кулачишками, пытается открыть её, не получается. Вдруг издалека Катя слышит голос Германа, он произносит её имя, он зовёт её. Голос всё ближе… ближе…

Сон третий.

Тёмный подвал.

На экране надпись: «Лагерь для военнопленных под Смоленском. Сентябрь 1941 года».

По углам шуршат мыши. Слышится громкий шёпот: «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!» Слабый свет из верхнего, забранного решёткой, маленького окошка падает на фигуру одного из пленных русских, стоящего на коленях, молитвенно сложив руки. Белки его глаз выделяются в темноте. Лицо бледное, волосы растрёпаны, взгляд устремлён к небу, чуть видному из окна. Другой пленный лежит на боку, спрятав голову и поджав под себя босые ступни. Герман сидит но полу под окном. Он тоже бос, на нём сопревшие солдатские штаны с наполовину оторванной штаниной, рваная испачканная кровью и грязью гимнастёрка, из-под которой видна материнская ладанка.

Герман (едва шевеля губами).

«Катя… Катя… Ка…»

Долго кашляет, на его подбородке кровь. Он отирает губы тыльной стороной руки, шатаясь, поднимается на ноги, делает несколько шагов к выходу, падает на колени, колотит в дверь. В коридоре слышны шаги, весёлые голоса, громкий смех. Спящий с трудом приподнимается. Шёпот молящегося сливается в одно неясное: «Госмилуй, госмилуй, госмилуй». За дверью гремят ключами, слышен скрежет ключа в замке. Молящийся замолкает. Герман притаился в углу. Все замерли. В подвале тихо. Только слышно прерывающееся дыхание Германа. Дверь распахивается, и немец в форменной одежде с винтовкой наперевес заходит в подвал. Герман бросается на него из угла. Немец вскрикивает, сбегаются ещё несколько человек. Они оттаскивают Германа, бьют его сапогами по лицу. Он корчится на земле, хрипит. Раздаются возгласы: «Русиш швайн! Русиш швайн!»

Больничная палата. Утро следующего дня.

Катя (стонет, приходя в себя).

Ты жив… жив! (С трудом открывает глаза.)

Софья Андреевна, склонившись над ней, пробует рукой её лоб.

Софья Андреевна.

Всё позади, моя хорошая! Всё прошло!

Катя.

Герман жив! Я видела, только что!

Софья Андреевна (успокаивая её).

Вот и хорошо, вот и славно! Ты, главное, не волнуйся.

Катя удивлённо смотрит вокруг, не понимая, где находится.

Софья Андреевна.

Катенька, ты сейчас в больнице. Тебе стало плохо, и мы вызвали скорую, помнишь?

Катя.

Да… я помню: у меня дико заболел живот, были схватки. (Ощупывает свой живот, садится в постели.) О Боже! Мой ребёнок! (Вспоминая.) Я сидела в больнице на кресле, мне было больно… очень больно. Потом… потом мой малыш упал в таз, с таким страшным звуком… (Неподвижно смотрит в одну точку на противоположной стене.)

Софья Андреевна (гладит её по руке).

Прости меня Катюша, это я во всём виновата, мы должны были сразу ехать в больницу.

Катя (слабо улыбнувшись).

Вы ни в чём не виноваты. Значит, мне надо было для чего-то пройти через это испытание.

Софья Андреевна (страдальчески глядя на неё).

Ты хотя бы поплакала, доченька, облегчила душу.

Катя.

Слёз нет, все выплакала. К горю, оказывается, тоже привыкаешь.

Софья Андреевна (встаёт, отходит).

Ты права, Катюша, тут уже ничем не поможешь. Теперь тебе предстоит едва ли не самое трудное: ты должна свыкнуться с мыслью, что твоего ребёнка больше нет. Я знаю, каково это, ведь я сама когда-то… (Замолкает.)

Катя.

Знаю. Это случилось летом двадцать шестого, в Ялте.

Софья Андреевна (ошеломленно).

Откуда тебе известно?

Катя.

Когда погибли в пожаре мои отец с матерью, я забыла всё, что было до этой катастрофы. Теперь вспомнила. Мы познакомились с Вами в доме отдыха «Жемчужина», вы с детьми жили в одном из соседних номеров. Когда утонул Ваш сын Костик, моему отцу не удалось спасти его, ведь папа был врачом, а не Богом. А через неделю, когда мы возвращались домой, наш поезд загорелся, и я потеряла родителей.

Софья Андреевна.

Сергей, Татьяна… Нет, этого не может быть! Неужели и они в то же лето… (Отворачивается, чтобы скрыть слёзы.) Твои родители, Катенька, очень хорошие были люди, интеллигентные. Пусть земля им будет пухом.

Катя.

Заберите меня домой, мама! (Пробует встать с постели.)

Софья Андреевна (поддерживает её под руки, испуганно).

Что ты, дочка! Тебе сейчас нужен покой. (Укладывает Катю в постель.)

Катя.

Я дома скорее поправлюсь.

Софья Андреевна (поправляя ей одеяло).

И то верно. Ты пока что полежи, успокойся. А я поговорю с врачом, попрошу, чтобы выписал тебя пораньше.

Квартира Стоцких. Комната Софьи Андреевны. День. Катя одна. Сидя на диване, она рассматривает альбом со старыми фотографиями. Крупный план – у неё в руках большая чёрно-белая фотокарточка. На ней счастливая семья Стоцких во дворе дома: мать, отец в военной форме, рядом с матерью Герман, совсем ещё мальчик, а на руках у отца годовалый Костик. На оборотной стороне Катя читает запись размашистым крупным почерком: «Родные мои! Если бы вы знали, как я люблю вас… Ваш Эдуард. Июнь 1920 года». Катя бережно вставляет фотокарточку на место в альбом. В прихожей раздаётся звонок. Катя откладывает альбом в сторону, идёт открывать дверь.

Катя (за кадром).

Здравствуй, Верочка!

Верочка (входя в комнату).

Софья Андреевна дома?

Катя заходит следом за ней, останавливается у двери, прислоняется к стене, скрестив на груди руки.

Катя.

На работе, в школе. А ты что-то хотела от неё?

Верочка.

Нет. (Садится на диван, нога на ногу, листает альбом.) Я пришла узнать, как Вы себя чувствуете?

Катя.

Спасибо, гораздо лучше. Но почему на «вы»? У нас разница в возрасте небольшая.

Верочка (вставая и подходя к ней).

А меня так в школе учили – проявлять уважение к старшим. Как там у Горького говорится? (Декламирует.) «Человек! Это – великолепно! Это звучит гордо! Надо уважать человека!» (Обрывая себя.) И Вам бы не мешало.

Катя.

Что ты имеешь в виду?

Верочка.

Во-первых, не «ты», а «Вы». Во-вторых, что Вы здесь делаете?

Катя.

То есть? Я…

Верочка (прерывая её).

Хотите сказать, что Вы невеста Германа Эдуардовича? Ну конечно, конечно легче и проще всего придумать себе оправдание! Тем более, что и квартирка (делово осматриваясь) очень даже ничего: двухкомнатная, с отоплением, газопроводом. Хорошо, если живёшь на всём готовеньком, так сказать на чужой счёт, когда за свет и воду платят другие, одинокая старая женщина, к примеру.

Катя.

Ну, как тебе не стыдно!

Верочка.

Мне стыдно? Да Вы на себя посмотрите! Вы здесь без году неделя, а уже распоряжаетесь как хозяйка дома. Знаю я, на что Вы рассчитываете.

Катя.

Замолчи! Я не позволю так со мной разговаривать!

Верочка.

Правда глаза режет?

Катя.

Уходи сейчас же!

Верочка.

Ухожу, ухожу! (Идёт в прихожую, в дверях оборачивается.) А Вы не волнуйтесь так, Вам вредно. (За кадром.) До свидания! (Хлопает дверью.)

Некоторое время Катя стоит посреди комнаты, затем медленно подходит к столу, садится. Крупный план – растерянное лицо Кати, в глазах слёзы.

Катя (обхватив голову руками).

Господи! Что же мне делать? Что делать?

Пауза. Катя решительно встаёт из-за стола, идёт собирать вещи. Следующий кадр – Катя в дорожном коричневом платье с белым отложным воротником и манжетами стоит у дивана с фотокарточкой Германа в руках. Поцеловав её, она развязывает свой узелок и кладёт в него фотокарточку поверх одежды, снова завязывает. Осматривается, всё ли взяла. Оставив чемодан и узелок около дивана, Катя бежит к хельге, достаёт из нижнего ящика тетрадь, ручку и, склонившись над столом, торопливо пишет.

Катя (проговаривая вслух).

Мама! После того, что случилось, я не могу оставаться в этом доме. Здесь всё напоминает мне о Германе, о малыше, которого я потеряла. Надеюсь, Вы поймёте меня и простите. Спасибо Вам за Вашу доброту и сердечность. Не ищите меня. Ваша Катя.

Вырывает тетрадный лист, оставляет его на столе, тетрадь прячет обратно в ящик. Достаёт из-за пазухи деньги, кладёт на письмо. Подумав, отсчитывает себе три купюры, медлит, берёт ещё одну и прячет их за пазуху. Забрав свои вещи она, прежде чем выйти из комнаты, в последний раз осматривается. Спешно уходит, заперев за собой дверь.

Арбатская площадь.

Катя ловит такси. Машины, не останавливаясь, проезжают мимо. Катя колеблется. Она берётся уже за свои вещи, чтобы вернуться обратно домой, но в этот момент перед ней тормозит жёлтое с шашками такси. В окно высовывается веснушчатое лицо белобрысого парня, с сигаретой в зубах.

Парень (смерив Катю оценивающим взглядом).

Садитесь, девушка.

Катя машинально открывает дверцу, залезает на заднее сиденье.

Салон такси.

Парень (наблюдая за ней в зеркало заднего вида).

Вам куда ехать?

Катя.

Не знаю.

Парень.

Тогда выходите!

Катя.

Нет, постойте! Я придумала. Станция метро «Маяковская», общежитие для приезжих номер тринадцать. Знаете, где это?