Море – мой брат. Одинокий странник (сборник) Керуак Джек

– Как себя чувствуешь? – усмехнулся Билл.

Ник презрительно скривился:

– Я похож на счастливого человека?

– Мне и самому паршиво… Боже, тяжело маяться похмельем в такой жаркий день! – засмеялся Билл, садясь рядом с Ником. – Какова ночка была, а?

Ник промолчал, он угрюмо пил кофе.

– Ты видел Уэсли? – нервно спросил Билл.

Ник покачал головой.

– Интересно, где он? – вслух забеспокоился Билл. – Ты заметил, как он вчера ушел?

Ник снова покачал головой. Он допил кофе и поднялся.

– Куда ты теперь? – растерянно спросил Билл.

– В койку, – пробормотал Ник и ушел.

Билл усмехнулся и сходил налить себе кофе в чистую чашку. Что ж! Придется доказать, что он полноценный коммунист, если охота вывести из себя Ника Мида… тот, казалось, был совершенно не расположен к мистеру Эверхарту. Да что такое, черт возьми, с этим парнем? На рассвете, по дороге обратно на судно, после того как они засиделись, выпивая, в комнате мистера Мартина над баром, Ник не сказал ни слова. Они шли мимо причалов, где пламя горячего красного утра играло на мачтах рыбацких смэков и танцевало на голубой ряби под доками, обросшими ракушками, и оба не сказали ни слова. Они расстались у сходен, и Билл попытался пожелать Нику доброго утра, но тот лишь быстро ускользнул, полусонный и весьма раздраженный. Возможно, таково его типичное поведение после пьянки, но также возможно, что он не признал Эверхарта достаточно левым. Если этот глупец думает так, пускай хоть в стакане утопится! Впрочем, не исключено, что Билл преждевременно делает выводы…

Пока все было довольно приятно, но в целом Билл поостыл ко всему этому предприятию. Судно кишело чужими недружелюбными лицами – но Уэсли не было. Где он? Ей-богу, если Уэсли вырубился где-то, пьяный, и не собирался возвращаться на борт… ей-богу, он не выйдет на «Вестминстере». Умудрится как-нибудь вернуться в Нью-Йорк и снова найти работу… Святые небеса, что за дурость!

Эверхарт оставил кофе нетронутым и пошел дальше.

– Где кубрик Мартина? – спросил он матроса на узком трапе.

– Мартин? Он кто? – спросил матрос.

– Матрос.

– Матрос? Их кубрик прямо.

– Спасибо.

В кубрике высокий кудрявый мужчина, растянувшийся с сигаретой на койке, Уэсли не знал.

– Когда отчаливаем? – спросил Билл.

Моряк одарил его подозрительным взглядом:

– Не в ближайшие дни… мож, в среду.

Эверхарт поблагодарил его и вышел. Он был одинок и покинут, как маленький ребенок…

Он вернулся в свой кубрик и упал на койку, мучимый сомнениями. Что он за человек?.. он что, не может встретиться лицом к лицу с реальностью – или как профессор он способен лишь ее обсуждать?

Реальность… слово в книгах по литературной критике. Да что с ним такое!

Он проснулся – он немного поспал. Нет! За иллюминатором было темно, горел свет… он проспал несколько часов, много часов. В желудке чрезвычайная пустота, которая обычно бывала голодом, но сейчас казалась лишь напряжением. Да, и ему снился сон – будто его отец был капитаном «Вестминстера». Смехотворно! Сны так нелогичны, в них серый безымянный ужас… но в то же время они так навязчивы и прекрасны. Захотелось очутиться дома, поговорить с отцом и рассказать ему об этом сне.

Тяжелая волна одиночества и утраты обрушилась на него. Что это было? Утрата, серьезная утрата… ну конечно, Уэсли не вернулся на борт, Уэсли ушел, оставив Билла одного в мире, куда сам же его и привел. Глупец! Неужели у него нет чувств, неужели он не осознает… ну, Эверхарт, чего же он не осознает?

Билл пробормотал:

– Какой же я глупый ребенок. Разума и силы воли не больше, чем у Сонни…

– Снова разговариваешь сам с собой? – спросил Итингтон с оттенком сарказма.

Билл спрыгнул с койки, твердо говоря:

– Да. Это привычка.

– Да? – усмехнулся Итингтон. – Он разговаривает сам с собой – он безумец!

Кто-то тихо засмеялся.

Билл обернулся и на нижней койке под Итингтоном увидел новенького. Тот был высоким худощавым блондином.

– Не зли меня, Итингтон, – огрызнулся Билл, стоя у раковины.

– Не зли меня! – с проказливой улыбкой передразнил Итингтон. – Ты глянь… я же говорил, что он профессор.

Биллу захотелось кинуть чем-нибудь в паренька, но в итоге он убедил себя, что это всего лишь шутка. Новичок нервно хихикнул… очевидно, хотел сохранить хорошие отношения с обоими. Итингтон таков, что его язвительной сущности нужен сообщник, размышлял Билл.

– У кого-нибудь есть сигарета? – спросил Билл, обнаружив, что его пачка закончилась.

– Боже! Уже курево стреляет! – вскричал Итингтон. – Теперь, вижу, я скоро переселюсь из этого кубрика.

Молодой блондин поднялся с койки:

– Вот, – сказал он вежливо и тихо. – У меня есть.

Билл посмотрел на него в изумлении. Юноша был взаправду красив… его белокурые волосы густо спутались в золотистые завитки, бледный лоб был широк и умен, темно-красный рот крупен, а глаза – его самая завораживающая черта – голубы и ясны, огромны, с длинными ресницами, они ошеломляли даже самого невосприимчивого наблюдателя. Он был высок, худ, кроме того, обладал длинными конечностями; широкая грудь, квадратные плечи… его худоба сильнее проявлялась ниже живота. Билл понял, что глупо пялится.

– Будешь? – предложил юноша, улыбаясь.

Его зубы сверкнули белизной, чего Билл неосознанно и ожидал.

– Спасибо.

– Меня зовут Дэнни Палмер, а тебя?

– Билл Эверхарт.

Они тепло пожали друг другу руки. Итингтон в некотором ступоре смотрел на них, опираясь на руку: очевидно, ему попались два профессора, а не один. Однако сейчас он решил остаться безмолвным наблюдателем, чтобы выяснить, оправдаются ли его подозрения.

Блондин сел на банку. На юноше были синие рабочие брюки и шелковая спортивная рубашка, на запястье красивые золотые часы, на левой руке – дорогое на вид кольцо.

– Это мой первый рейс, – бодро признался Палмер.

– Мой тоже, – сказал Билл, ухмыляясь. – Ты какую работу получил?

– Помощник кока.

– Думаешь, тебе понравится?

– Ну, мне не важно. Сейчас мне что угодно подойдет.

– Это у тебя кольцо выпускника? – поинтересовался Билл.

– Да, подготовительная школа. Андовер. В прошлом семестре был в Йеле на первом курсе.

– Понятно. И насовсем ушел в торговый флот?

– Да, – улыбнулся Палмер. – Моей родне это не нравится – они хотят, чтоб я остался в запасе офицерского колледжа. Но мне лучше так, неохота быть офицером.

Билл с удивлением приподнял брови.

– А ты? – вежливо поинтересовался Палмер.

– Я из Колумбийского, – ответил Билл, ухмыльнувшись: выступил прямо как второкурсник. – И я там преподаю.

– Правда?

– Да, английскую и американскую литературу, в университете.

– О боже! – учтиво рассмеялся Палмер. – Самый сложный для меня предмет. Ты уж, пожалуйста, не спрашивай меня о Шекспире!

Они хохотнули. Итингтон отвернулся спать, очевидно убедившись в истинности своих догадок.

– Ну, – продолжил Билл, – надеюсь, рейс нам обоим понравится, приключения и все такое…

– Наверняка. Вот это море, это я понимаю. Я ходил с друзьями на яхте в Палм-Бич, и у меня есть свой ялик в Мичигане – я из Гросс-Пойнта, – но, честно говоря, далеко никогда не выходил.

– И я тоже… Надеюсь, у меня не будет морской болезни! – засмеялся Билл.

– Ой, главное об этом не думать, – улыбнулся Палмер. – Тут, пожалуй, надо просто настроиться, тогда вовсе не заболеешь.

– Конечно… вполне здраво.

– Откуда ты?

– Нью-Йорк, – ответил Билл.

– Правда? Я бывал там довольно часто… у нас квартира во Флашинге. Странно, да, мы встретились тут и, возможно, сталкивались на нью-йоркских улицах!

– И правда, – засмеялся Билл.

Некоторое время они непринужденно болтали, а потом Билл вспомнил, что должен посмотреть, не вернулся ли Уэсли.

– Что ж, мне надо пойти друга нарыть, – засмеялся Билл. – Остаешься?

– Да, наверное, посплю, – ответил Палмер, сверкнув дружелюбной улыбкой, и встал. – Мы с друзьями хорошо провели время ночью на Гарвард-сквер.

– Гарвард, хм? – засмеялся Билл. – Держу пари, там кутят меньше, чем в Колумбии…

– Не сомневаюсь, – промурлыкал Палмер.

– О, насчет этого и нет сомнений! – хитро ухмыльнулся Билл. – Увидимся, Палмер. Рад с тобой познакомиться…

– Взаимно… спокойной ночи.

Они снова пожали друг другу руки.

Билл поднялся на полуют, усмехаясь про себя. Наконец-то у него появился друг, с которым можно поговорить, вежливый, культурный юноша только что из Йеля, хотя, конечно, не исключено, что пижон. Безусловно красивый парень.

Билл споткнулся о человека, лежащего на палубе. Какой-то моряк решил поспать на открытом воздухе.

– Извиняюсь, – робко пробормотал Билл. В ответ сонно протестующе застонали.

Билл пошел дальше. Из столовой внизу доносились голоса. Он спустился и обнаружил моряков, которые играли в кости. У одного, со свертком банкнот в одной руке и костью в другой, была длинная борода. Кое-кто пил кофе.

Билл направился на камбуз, где стояли и разговаривали другие матросы, но знакомых лиц не обнаружил. Из одного котла шел аромат жирного мясного рагу. Билл заглянул в котел и вспомнил, что весь день не ел. Вроде бы никто не обращал на него внимания, и он взял чистую миску с посудной полки над раковиной и зачерпнул большую порцию тушеной говядины. Он быстро проглотил ее в столовой, наблюдая за ходом игры в кости. Значительные суммы денег переходили из рук в руки, но, казалось, никто не придавал этому значения.

Билл поставил пустую миску в раковину и зашагал вниз по трапу. Громадный кок Глори шел позади, куря свою кукурузную трубку.

– Привет, Глори! – сам того не ожидая, отважился Билл.

– Привет, сынок! – мелодично простонал Глори. – Опять сегоднячки туфта?

– Не сегодня, – усмехнулся Билл.

Лицо Глори озарилось широкой сияющей улыбкой.

– Он грит, не сегодня! – оглушительно взвыл Глори. – Сегоднячки не туфта!

Здоровый кок на ходу положил руку Биллу на плечо.

– Нонче не туфта! – грохотал Глори ему вслед.

Его густой басовитый смех эхом летел к Биллу с камбуза.

– Замечательная личность, – пробормотал Билл с довольным изумлением. – И что за замечательное имя – Глори! Сияет, как глория, в самом деле.

В старшинской кают-компании, где днем он видел Ника Мида, три незнакомца сидели, стоически играя в покер. Уэсли никто из них не видел.

– Знаете, где кубрик Ника Мида? – не отступал Билл.

– Мида? – эхом отозвался один, поднимая взгляд от безмолвной игры в карты. – Смазчик с усами кронпринца?

– Он самый, – нервно усмехнулся Билл.

– Он в отдельной каюте на следующей палубе, номер шестнадцать.

Билл поблагодарил и вышел.

Он сходил к кубрику Уэсли; может, тот уже вернулся и незаметно ушел спать. Но никто его не видел. Один палубный матрос, юноша лет шестнадцати, сказал Биллу, что уже выходил с Уэсли раньше.

– Не беспокойся, – ухмыльнулся парень. – Небось, он ушел на длинную гулянку… пьет, как свинья.

– Я знаю, – засмеялся Билл.

– Вот его койка, – добавил парень, указывая на пустое спальное место в углу. – У него под подушкой новая зубная щетка. Если он не вернется, я ее заберу.

Они радостно засмеялись хором.

– Что ж, в таком случае, надеюсь, он вернется, – сказал Билл. – Он только вчера купил эту щетку на Сколлей-сквер.

– Отлично! – усмехнулся парень. – Небось, хороша.

Билл поднялся на следующую палубу. Было темно, тихо. В гавани сиреной взвизгнула баржа, краткими, резкими предостережениями нарушив спокойствие воскресной ночи. Звук отражался эхом. Билл чувствовал, как внизу на холостом ходу работает двигатель «Вестминстера» – бездеятельное сердце, что на стоянке копит энергию для долгих суровых испытаний, низко гудя в неутомимом темпе жуткой силы.

При свете спички он нашел шестнадцатую каюту и тихо постучал.

– Войдите! – сказал приглушенный голос.

Ник растянулся на койке, читая. В маленькой каюте он был один.

– А, привет, – с некоторым удивлением поздоровался он.

– Читаешь?

– Да. «Сталин» Эмиля Людвига… на французском[31].

Билл сел на складной стул у раковины. Каюта оказалась маленькой и чистой, значительно уютнее, чем обшитые сталью кубрики внизу. В ней были койки с мягкими матрасами, зеркальные шкафчики над раковиной и занавески на затемненных иллюминаторах.

– Здесь довольно мило, – сказал Билл.

Ник продолжал чтение. Кивнул.

– Еще не видел Уэсли? – спросил Билл.

Ник поднял глаза:

– Нет. Не знаю, где его черти носят.

– Надеюсь, он не забыл про «Вестминстер», – усмехнулся Билл.

– На него не похоже, – пробормотал Ник, возвращаясь к чтению.

Билл взял сигарету из пачки на койке Ника и молча закурил. В комнате было душно. Он глотнул воды и сел обратно.

– Знаешь, когда отчаливаем? – спросил Билл.

– Через несколько дней, – пробормотал Ник, по-прежнему читая.

– В Гренландию?

Ник пожал плечами. Билл нервно вскочил и беспокойно заходил по каюте с сигаретой, затем повернулся и сердито уставился на Ника, однако тот невозмутимо продолжал читать. Билл, не сказав ни слова, вышел и снова оказался на темной палубе. Он облокотился на планшир и хмуро взглянул вниз. Вода тихо плескалась у ватерлинии, из темноты поднимался запах гниющей замшелой древесины.

Проклятый дурак Мид!.. Но все же, кто из них двоих дурее? Эверхарт, конечно… надо вернуться и высказаться. Выйдет перебранка, и, видит Бог, перебранки и споры не очень приятны, но ничего, кроме честного поединка, не положит конец унижению! Этот дурак специально его раздражает…

Не успев сообразить, что делает, Билл уже зашагал обратно в каюту Ника.

Тот взглянул на него с вежливым удивлением:

– Что будешь делать, плевать за борт?

Билл заметил, что нервно дрожит, ноги его не держали. Он снова молча плюхнулся на стул.

Ник вернулся к чтению, словно ничего не происходило, словно присутствие Билла – явление такое же повседневное и естественное, как нос на лице. Билл, между тем, сидел, нервно трясясь, на стуле. Дрожащей рукой поправил очки.

– Я встретил на борту парня из Йеля, – в отчаянии сказал он Нику. – Удивительно красивый парень.

– Правда? – пробормотал Ник.

– Да.

Повисло тяжелое молчание, внизу вибрировал двигатель.

– Слушай, Мид! – услышал Билл свой крик.

Вздрогнув, Ник поднял глаза, откладывая книгу.

– Что?

– Ты на меня взъелся за мои теории… мне-то что… но ты выглядишь глупо! – с запинкой сказал Билл.

Голубые глаза Ника расширились в оцепенелом негодовании.

– Ты слишком солиден, а ведешь себя как ребенок…

– Ладно, – перебил Ник. – Я тебя услышал.

– Ну, ты согласен? – воскликнул Билл со своего стула. – Согласен? Если нет, то ты первоклассный дурак!

Спокойные глаза Ника остановились на Билле, заледенев голубым холодом.

– С прошлой ночи ты строишь из себя гневного благородного мученика. – Билл тараторил в нервном возбуждении, и руки у него ходили ходуном. – Ей-богу, я хочу, чтобы ты знал: я не меньше антифашист, чем ты, хоть у меня и не было возможности стрелять по фашистам в Испании!

Лицо Ника вспыхнуло, но глаза пребывали неподвижны и равнодушны, гнев пополам с испугом… и правда, дрожащий голос Билла звучал слегка маниакально.

– Ну? – задыхаясь, крикнул Билл.

– Не знаю, не знаю, – с пренебрежительным подозрением мурлыкнул Ник.

Билл вскочил на ноги и ринулся к двери.

– О, – воскликнул он, – ты у нас привилегированный антифашист, а! Единственный в мире!

Ник сурово смотрел на него.

– Ты не знаешь, – в ярости передразнил Билл. – Ей-богу, ты не достоин движения… ты отъявленный дурак!

Билл рывком распахнул дверь, грохнул ею и нырнул в темноту.

Спотыкаясь, он спустился на палубу, задыхаясь от злости и унижения; безумное удовлетворение наполняло его, несмотря ни на что, кровь стучала в висках и опьяняла все его возбужденное существо горячим духом блаженных терзаний.

Голос позвал его по имени. Билл остановился и обернулся… Ник.

– Не дури, – кричал тот из двери своей каюты. – Возвращайся!

Билл стоял, конвульсивно сжимая кулаки.

– Ну же, Эверхарт! – смеялся Ник. – А ты у нас реакционер с горячей головой!

– Я не реакционер, – почти завопил Билл.

Ник зашелся в хохоте. Билл обернулся и поплелся прочь, бормоча себе под нос.

– Куда пошел? – крикнул Ник, все еще хохоча. – Сам же понимаешь, я просто пошутил!

Билл почти добрался до полуюта.

– До завтра! – гогоча, крикнул Ник.

Билл спустился через люк и вернулся в свой кубрик, запнувшись за банку при входе.

Палмер курил сигарету на своей койке.

– Не убейся! – вежливо засмеялся он.

Билл прорычал что-то и запрыгнул на койку. Через пять минут он снова заснул глубоким сном истощенного и удовлетворенного человека…

Всю ночь ему снились беспорядочные трагикомедии: Дэнни Палмер в платье приглашал его на свою койку; Ник Мид раскачивался на мачте, повешенный разъяренной шайкой профашистов; и худшим кошмаром из всех стали похороны Уэсли на полуюте, его тело, обернутое в пестрое покрывало, спустили за борт, и Эверхарт в завороженном страхе смотрел, как оно тонет; кроме того, «Вестминстер» как будто шел под парами мимо крошечного острова, где сидел довольный и невозмутимый Джордж Дэй, и когда Эверхарт помахал и окликнул друга, судно с жуткой скоростью рвануло от острова. Голос разбудил Билла. Тот был в холодном поту.

– Эй, парень, ты Эверхарт?

Билл быстро сел:

– Да!

– Утро понедельника. Ты дневальный. Одевайся и спускайся на камбуз, расскажу, что надо делать.

Билл потянулся за очками:

– Конечно.

Человек ушел, но Билл успел его рассмотреть. Он был в синей униформе буфетчика. Билл спрыгнул с верхней койки и умылся, поглядывая в иллюминатор. Было очень раннее утро, прохладный туман расстилался над неподвижным голубым зеркалом воды. Чайки кричали и пикировали в утреннем морском воздухе, беспокойно ища завтрак, ныряли в воду, щелкая клювами, а затем, трепеща, выныривали с серебряными ошметками. Билл, высунув голову в иллюминатор, три раза глубоко вдохнул волнующий аромат. Красное солнце только поднималось над гаванью.

Билл натянул старую одежду и отправился на камбуз в хорошем настроении. Было прекрасное утро… и жизнь жужжала и грохотала по всему «Вестминстеру». На палубе сонный моряк койлал канат под руководством здоровенного первого помощника в очках. На причале у сходен кричащие портовые грузчики закатывали новые бочки с мазутом, завозили армейские джипы и таскали всякие ящики и коробки. Билл огляделся в поисках знакомых лиц, но не заметил ни одного. Он пошел вниз.

На камбузе перед завтраком была суматоха. Собрались коки и помощники, которых Билл никогда раньше не видел на борту, – все в белых фартуках и фантастических поварских колпаках; все гремели кастрюлями, кричали друг на друга, жарили на плите яйца и бекон, рычали и смеялись в парком кухонном тумане, дребезге посуды, грохоте сковородок и пульсирующем гуле двигателя внизу; бросались туда и сюда в неистовой спешке, какая бывает только на кухнях. Интересно, откуда они все взялись.

Посреди этого шума негромко стонал мощный голос Глори – тот спокойно прохаживался по камбузу, с достоинством и проницательностью, каких другие были лишены, проверял шипящий бекон, громко хлопал дверцами духовок, открывал кастрюли и задумчиво взирал внутрь. Его рокочущий бас распевал снова и снова: «Все хотят попасть в рай, но никто не хочет умирать!» Он постоянно твердил этот напев, словно литанию новому дню.

Билл осмотрелся и заметил буфетчика, который его разбудил: тот стоял и наблюдал за безумным кухонным спектаклем с мрачным одобрением. Позади него в иллюминатор уставился луч раннего солнца. Билл подошел:

– Я здесь, – улыбнулся он.

– Дневальный? Накроешь стол девяти матросам, принесешь их порции отсюда, с камбуза. – Буфетчик поманил Билла за собой и провел его вниз по трапу в маленькую комнату по правому борту.

В центре стоял стол, накрытый клетчатой скатертью, в углу – старый помятый ледник.

– Накрываешь им здесь, три раза в день. Посуду бери на камбузе. Сахар, масло, уксус, кетчуп и остальное – в леднике. Следи, чтоб холод был, лед в холодильной комнате у камбуза. Возьми фартуки у кладовщика дальше по левому борту.

Буфетчик быстро зажег сигарету.

– Понял, – сказал Билл. – Пожалуй, мне понравится эта работа.

Буфетчик улыбнулся сам себе и ушел. Билл на секунду остановился в нерешительности.

– Что ж, профессор Эверхарт, накрой этот клятый стол к завтраку! – радостно пробормотал он и приступил к работе с восторженным проворством. Буфетчик мог позволить себе улыбку, он очень мало знал о незначительном «дневальном», ей-богу!

Когда первый матрос пришел на завтрак, громко зевая и потирая бока в утреннем унынии, у Билла все было готово.

– Что будешь? – улыбнулся он.

– Яйца и бекон, дружище. Кофе и сок.

Когда Билл вернулся с завтраком, моряк заснул на скамейке.

После завтрака – все прошло гладко – Билл начал убирать со стола, довольный жизнью и особенно своей новой работой. Ему платили под двести долларов в месяц, предоставляя жилье и питание, и надо только накрывать на стол трижды в день! Матросы оказались неплохой компанией и к тому же тихой. Беспокоило Билла лишь то, что Уэсли среди них не было, а ведь это его соседи по кубрику. Очевидно, он не вернулся – и, возможно, не вернется. Хотя работа понравилась ему, Билл не одобрял идею плыть в одиночестве – то есть без Уэсли; среди незнакомых недружелюбных лиц он терялся. Эти моряки, рассуждал он, принимали друг друга как есть, без фанфар и критики. Все это так сильно отличалось от острого осознания различий и вкуса, составляющего общественную жизнь в академических кругах. Возможно, старый афоризм «мы все в одной лодке» воплотился в торговом флоте по-настоящему, и моряки философски друг с другом мирились. И конечно, согласно девизу, о котором он слышал, – знаменитый плакат над дверью Бостонского клуба моряков, где говорилось буквально, что каждый, кто ступает под свод двери, отныне в Братстве Моря, – эти люди считали море великим уравнителем, единой силой, старшим товарищем, что поддерживает их общую преданность.

Когда Билл убирал масло, в дверях показалась голова Ника Мида.