Роман в сонетах (сборник) Нейштадт Евгений

18

Страдать из-за такого пустяка,

Как снос свой век отжившего строенья,[9]

Не стал бы он теперь наверняка,

У нас теперь иные настроенья.

И он привык, наверно, за века,

Здесь стоя в атмосфере поклоненья,

К тому, что все не вечно под Луной,

Что мир все тот же, то есть, все иной.

19

А смертному живому не смириться

И не привыкнуть к этому никак.

А смертный все к бессмертию стремиться

И потому себе и людям – враг.

И мой знакомый был, как говорится,

Такой же неисправленный чудак –

Как тысячи других, достойных славы,

Он был бы прав, когда они – не правы.

20

Его смущало слово «графоман»,

Как браконьера – логика запрета.

Он, веря, что ему природой дан

Талант незаурядного поэта,

Считал, что это все – самообман,

И все-таки надеялся на это.

И от меня он, вероятно, ждал,

Чтоб я в нем гениальность угадал.

21

А я, признаться, вел себя нескромно.

Я говорил однажды, свысока

Немного тупо и немного томно

На парня глядя, как на новичка,

«Жизнь коротка, а море книг – огромно

И не было такого моряка,

Который в нем не сделал бы открытий,

На корабле и даже на корыте.

22

Но, все равно, там – непочатый край

Неведомых невеждам откровений.

Пойми, там только для бессмертных рай,

Для смертных – там лишь море огорчений.

Во тьме с огнем священным не играй,

Не опьяняйся ядом вдохновений:

Пучина знаний поглощает всех,

Кого случайный не спасет успех.

23

Но кто владеет тайною успеха,

Тот – гений – на год или на века,

Он или идол моды или веха,

Он – искра или пламя маяка.

А неудачник здесь достоин смеха:

Его удел – забвенье и тоска.

И будь он трижды прав – его труды

Не скоро и едва ль дадут плоды…»

24

Меня он, видно, начал ненавидеть –

Я долго в том же духе продолжал –

И он взял книгу… Надо было видеть,

КАК брал он в руки книгу, КАК держал,

Как будто бы боясь ее обидеть

Небрежным обращеньем. Так кинжал

Когда-то воин извлекал из ножен,

Священнодействуя, заботлив, осторожен.

25

То был, конечно, Пушкин. Полистав,

Он медленно и словно бы назло мне

Прочел на выбор несколько октав

Из пушкинского «Домика в Коломне»

(Им неопубликованных), уняв

Гармонией мой гонор неуемный.

Вы помните: «…изнеженный поэт

Чуть смыслит свой уравнивать куплет.»[10]

26

И стал прощаться. Но перед уходом

Он вдруг сказал: «Я все-таки поэт

И не имею отношенья к модам.

За пять минут классический сонет,

Как Эдуард Багрицкий мимоходом,[11]

Я напишу на речь твою в ответ.

Пусть это будет маленьким уроком

Подобным доморощенным пророкам.

27

Итак, начнем. Дай тему мне. Скорей!»

Я почему-то дал ему – «оратор».

Он весь преобразился, ну ей-ей,

Оживший пушкинский импровизатор

Из пушкинских «Египетских ночей».

Я пожалел, что у меня не театр.

Он взял листок бумаги, сел за стол

И ровно через пять минут прочел:

28

«Зал смолк. Оратор вышел на трибуну.

И вот уже он в тысячах зрачков:

И стал и млад, и пожилой и юный

За ним следят в очках и без очков.

А у него язык-то – как чугунный –

Его задача – не из пустячков –

Заставить зазвучать в их душах струны

Без молоточков, клавиш и смычков…

29

Но что для них его «искусство слова»?

Риторикой сердца не покорить.

Их души правды требуют сурово.

Им надо только правду говорить.

А правды всей не знает он, и снова

Оратор начинает «воду лить»…

…Сонет был каноническим вполне,

Но на орехи в нем досталось мне.

30

В ту ночь я спать не мог от огорченья:

Я презирал свой постоянный труд,

Я презирал свои стихотворенья:

Писать – и лучше – скоро все начнут.

Иди – заткни фонтаны вдохновенья!

Классический сонет за пять минут!

И так уверенно… Нет – это слишком –

Давать так унижать себя мальчишкам!

31

Кто он такой? Я хоть имею вес.

А что ему? Ему и горя мало.

Он – рекордсмен. Он думает – прогресс,

Он думает – здоровое начало

В поэзии – спортивный интерес

Любителя и профессионала.

Он – мастер, но что стоит мастерство

Без цели, направляющей его?…

32

Так между нами пробежала кошка,

А вслед за нею – пропасть пролегла,

Так в бочку меда влита дегтя ложка

И мед теперь чернее, чем смола.

Как говорится, скатертью дорожка.

Была, как говорится, ни была…

Нам часто помогает мудрость предков,

А вот своя – нам помогает редко.

33

И до сих пор никак я не пойму,

Чего мы с ним тогда не поделили.

И взвесив сто различных «потому»

И столько же от них отличных «или»,

Я больше чем уверен, что ему

Меня мои соседи очернили.

Недаром отношение соседей –

Источник всех известных нам трагедий!

34

Но я еще надеюсь, что Парнас,

Хоть общая квартира, да не эта,

И там мы разберемся, кто из нас

Заслуживает звания поэта!

Я взялся за октавы первый раз –

Я принял вызов. Буду ждать ответа.

Покамест этим удовлетворюсь.

А комнату сменяю – помирюсь.

35

Уеду я с Коломенской, видать.

Вчера мне предлагали на Марата.

На новом месте буду снова ждать

К себе по вдохновению собрата.

Пойдем опять по Пушкинской гулять,

Жаль будет до нее далековато…

Уж эти мне соседи и соседки!

Пока еще хорошие – так редки![12]

Солнечное вещество

«Природа работает только на основе небольшого количества основных принципов… Наиболее различные проявления жизни должны осуществляться в результате приложения одних и тех же основных процессов…Это не является чистой спекуляцией. Эти идеи сейчас могут иметь практические последствия. Если вы их примете, как вашу рабочую гипотезу, то с вами могут произойти интересные вещи. Вы можете начать, как это случилось со мной, с изучения мышечного сокращения и кончить вирусной теорией.»
Альберт Сент-Дьердьи, лауреат Нобелевской премии

Нет в мире сказки фантастичней Истины

И нет поэмы поэтичнее Ее:

Волшебницей Она выходит из стены,

О грань которой бьется «бытие».

И вслед за Ней вступая в «невозможное»,

Мы с восхищеньем думаем о том,

Насколько фантастично просто сложное

И сколько непонятного в простом.

Я – фантазер, «охотник за идеями»,

Как это называется сейчас.

Фантазии бывали и не раз

Совсем не безнадежными затеями,