Сэлинджер. Дань жестокому Богу Бута Елизавета
Стало быть, она – сказочная. И герой должен быть нормальный сказочный: Храбрый Витязь.
А тут почему-то псих.
Догадаться о том, что происходит с Сэлинджером в первые послевоенные годы можно, читая его рассказы.
Героев Сэлинджера тащат к психоаналитикам, обвиняют в неадекватности.
Эта тема – основной конфликт серии рассказов о семье Глассов.
В результате, его любимый герой Симур Гласс кончает жизнь самоубийством.
Он стреляет в себя, доведенный до отчаянья непониманием, неприятием, невозможностью интегрироваться в мирное послевоенное общество.
И в общем, я его понимаю.
Понимаю его нежелание идти к психоаналитику. Потому что человека, прошедшего Ад, вряд ли сможет понять человек, Ада не нюхавший.
И именно поэтому в психиатрии существует такое понятие как «Группы поддержки».
«Группа поддержки» объединяет людей с одинаковой психологической проблемой для общей групповой психотерапии.
Этот метод сравнительно молодой. И в Америке он появился в послевоенные годы, а к нам в Россию пришел и вовсе недавно.
Но, тем не менее, я могу с уверенностью сказать, что у всех русских солдат, вернувшихся с войны, эта самая «группа поддержки» была.
И не только у солдат. Она была и у женщин, выдержавшихся на себе тыл.
И у тех, кто пережил плен. И у тех, кто был под оккупацией.
Все послевоенные годы у нас в стране бесконечно писали и говорили об этой Войне. Фильмы, посвященные Войне, без конца шли в кинотеатрах, а с появлением телевидения не сходили с «голубых экранов».
По несколько раз в день каждому жителю Советской России напоминали о том, что «У нас была Война. Тяжкая Война. Наши мужчины умирали на поле боя. Наши женщины сгибались под тяжестью непосильного тылового труда. Наши эшелоны с эвакуированными бомбили. Наших людей гнали в концлагеря. Наши танкисты горели в танках…».
Нас постоянно ежедневно заставляли вновь и вновь заглядывать туда, в Ад. Чтобы мы не забывали о том, что это было. И каждый день вот эта небольшая «экскурсия в Ад» кончалась одним и тем же оптимистическим выводом: «Весь этот наш совместный четырехлетний военно-тыловой Ад кончился Победой. Значит, мы прошли его не зря».
Трудно представить себе более удачный вариант «группы поддержки».
В течение долгих лет вот этой самой «группой поддержки» была вся страна.
И звучало бесконечное «мы». Именно Война была для жителей Советской России главной святыней и главным обедняющим.
Ничего похожего вернувшийся в Нью-Йорк Сэлинджер не встретил.
Ветеранские «группы поддержки» возникли в Америке позднее, во время Вьетнамской войны. Вот эта война – война спорная, расколовшая общество на две части, она была Америкой активно замечена.
И можно сказать, что по вьетнамской войне в «группе поддержки» участвует вся страна.
Но Вторая Мировая, при всей ее ясности именно с нравственной точки зрения для американцев – нечто неясное, туманное, размытое в учебниках истории.
Не следует забывать, что для нас эта война закончилась знаменем над Рейхстагом, а для Америки – атомным грибом над Хиросимой.
И как раз с нравственной точки зрения этот гриб – совсем нехорошая история.
Я думаю, что именно этот гриб заволок туманом Вторую Мировую для Америки.
В учебниках истории у Америки вышла своя война, и в основном, с Японией.
Но сержант Сэлинджер из Двенадцатого Пехотного провоевал год на нашей войне. В Европе, в окопе. В пехоте, в грязи, в крови.
Америка и Россия напоминают мне двух мальчиков, которые борются за лидерство во дворе. Борются хитро, каждый старается перетянуть на свою сторону побольше мальчишек. Собирает себе «войско».
При этом они все время оскорбляют и всячески дискредитируют друг друга.
Но при появлении настоящей шпаны, как ни странно, эти враждующие лидеры объединяются.
Вот сейчас снова заговорили о Холодной Войне.
Об Американской Угрозе.
Насколько я понимаю, разговоры о русско-американской войне идут уже сто лет. То затухают, то вспыхивают.
И угольки в этот костер радостно кидают с обеих сторон.
И с обеих сторон почему-то не хотят вспоминать тот простой факт, что за все это время русский солдат встречался с американским лишь единожды.
И встречались они на Эльбе. Там они крепко обнялись, и кадры хроники запечатлели для нас это объятие.
Но политикам все это не нужно и неинтересно.
Поэтому Холодная Война по окончании Второй Мировой вспыхнула с новой силой.
Кто-то невидимый как будто перевел рычаг, и вся история Второй Мировой для Америки сосредоточилась на противостоянии с Японией. Перл Харбор заслонил собой и Эльбу, и Гюртгенский лес, и Двенадцатый Пехотный полк.
Вернувшийся с войны сержант Сэлинджер вновь не нашел «землячков».
На войне они были. Но на Парк Авеню он вернулся один.
Вокруг него был мир совершенно чужой и совершенно равнодушный к тому, что он пережил.
Америка, как известно, расцвела и разбогатела на этой войне. Его опыт, опыт выживания в Аду был не нужен и неуместен в американском послевоенном Раю.
Итак, человек с поехавшей крышей, псих, нуждающийся в реабилитации и не имеющий «группы поддержки».
Вот она, история Сэлинджера.
Дальше ему остается только повторить поступок Симора Гласса и уйти из этой жизни, от людей, которые его не понимают.
И Сэлинджер уходит. Не из жизни, но от людей.
Вся его дальнейшая очень долгая жизнь – это все более и более глубокое погружение в чащу.
В лес, в пустыню, в глушь – все дальше и дальше…
Поначалу он все еще надеется найти себе «землячка».
Сэлинджер женится на самой хорошенькой девушке, которая попадается ему на глаза. Как всегда в таком случае, он уверен, что женится по любви.
Дальше он тащит эту голубку в чащу леса. В старый пустой дом, без горячей воды и отопления.
И там заводится аж двое детей. Вот тех самых, о которых мечтает Холден Колдфилд.
Завести детей и ловить их над пропастью во ржи.
Да, красивая картинка: дети играют, бегают во ржи, над пропастью. А его работа их ловить, чтобы они не срывались в пропасть.
Но ведь пока он ловит одного, там может в это время сорваться другой!
А не проще ли там поставить какой-нибудь забор?
Или вообще отвезти этих детей играть в другое место?
Первая жена, Клэр Дуглас, прелестная бабочка, пойманная Сэлинджером в сачок и перенесенная им все с той же Парк Авеню в глухой лес Вермонта, не сдюжила предложенную им жизнь, с двумя детьми и без горячей воды. Семья развалилась.
И дальше Сэлинджер начинает жить в своем лесу один.
Поиски «землячков» продолжаются.
Маргарет Сэлинджер пишет том, что еще при их совместной жизни он успел нырнуть во все возможные культы, верования и разного рода «измы».
Дзен-буддизм, Веданта, Крийя-йога, «христианская наука», сайентология, гомеопатия, иглоукалывание, макробиотика… это все семья прошла еще до развода.
В какой-то момент Сэлинджеру, немало хлебнувшему от антисемитизма, пришлось впервые столкнутся с расизмом ортодоксального еврейства. Именно тогда, когда, кочуя по разного рода «измам», он доверчиво потянулся к родному иудаизму, пытаясь найти «земляка» в среде ортодоксальных раввинов. Там его быстро отшили, поинтересовавшись девичьей фамилией матери.
В какой-то момент, через восемь лет после развода с Клэр Дуглас, в его жизни появляется еще одна женщина. Похожая на тринадцатилетнюю девочку, восемнадцатилетняя студентка литературной программы Йельского университета Джойс Мейнард. Сэлинджеру в ту пору – пятьдесят четыре. Она выдерживает рядом с ним совсем недолго.
И дальше, еще через двадцать одиноких лет, семидесятилетний Сэлинджер находит следующую любовь: молодую медсестру Колин.
Эта женщина до сих пор с ним. Сэлинджер, так же, как и другой американский классик – Брэдбери, по-прежнему жив и здоров, да продлит Господь его дни.
Разница у него с нынешней женой в пятьдесят лет.
Я думаю что женщины, готовые разделять одиночество очередного «великого отшельника», находятся везде и всегда.
Но, скорее всего, Сэлинджер вышел из Второй Мировой с еще одной проблемой.
Его странная в молодые годы неприязнь к телесной стороне любви – это, наверное, следствие все той же неизлечимой душевной травмы.
В современном мире уже всякий знает, что почти все причины физической мужской слабости находятся в области психологии и душевного состояния.
Сэлинджер чисто внешне – персонаж вполне голливудский: эдакий высокий красавец, вроде молодого Роберта де Ниро.
И конечно, несоответствие вот этой «суперменской» внешности внутреннему «боевому переутомлению» оказалось шоком для его молодой жены Клэр.
И вероятно, для второй жены Джойс тоже.
Я думаю, что эта ранняя «переутомленность» явилась для Сэлинджера еще одной болевой точкой в отношениях с миром.
Именно из этой точки берет начало его «средневеково-менестрельное» отношение к взрослым женщинам, и бегство от физической близости в любовной жизни. Такое бегство не помогает налаживанию близости духовной, если речь идет о жене.
Последний, нынешний брак семидесятилетнего писателя с совсем юной девушкой-медсестрой, брак уже никоим образом не предполагающий соединения супругов для продолжения рода, оказался удачнее прежних.
Ну, понятно, что юная Колин решила жить с великим писателем, чтобы стать ему няней, сиделкой и другом.
Встретил ли он в ее лице, наконец, того самого «земляка», о котором мечтал всю жизнь?
Когда-нибудь мы об этом узнаем. Сэлинджер, сидя в своей «башне из слоновой кости», все эти годы что-то пишет.
Пишет какое-то бесконечное Послание к людям.
Пытается с ними объясниться, и что-то им объяснить.
И ему все время кажется, что он написал не так, не то.
Что его опять не поймут.
История Сэлинджера похожа на древнегреческий миф о царе Сизифе, который вкатывает камень на вершину горы. И всякий раз камень скатывается вниз.
Но царь Сизиф был наказан за гордыню.
А за что наказан честно воевавший штаб сержант Джером Ди. Сэлинджер? Непонятно…
Остается надеяться, что он все-таки счастлив там, в своем лесу, с молоденькой медсестрой.
Сэлинджер по-прежнему – один из моих любимых писателей.
Хотя я давным-давно догадалась, что все, написанное им – это бесконечные «записки сумасшедшего». Прекрасного сумасшедшего. Наверное, в российской традиции правильнее назвать такого человека юродивым.
Американский юродивый, бывший храбрый сержант, живет в лесу с рыжеволосой сестрой милосердия, девушкой Колин, пишет свое загадочное Послание и, наверное, готовится к встрече с самым главным Земляком…
Юлия Беломлинская
«Ради толстой тети». Духовные поиски Дж. Д. Сэлинджера (Борис Фаликов)
Джером Дэвид Сэлинджер не воспринимается нынешней американской молодежью как писатель. И вовсе не потому, что в последний раз публиковался в 1974 году: его единственный роман «Над пропастью во ржи» продолжает ежегодно расходиться тиражом в 250 тысяч экземпляров. Просто у него другой статус – не писателя, но гуру. Отказ от публикаций – это, конечно, маунврат (индусский обет молчания), а одинокая жизнь в нью-гэмпширской глуши – отшельничество.
Мой американский студент рассказывал, как отправился к Сэлинджеру, чтобы спросить у него, как жить дальше; просидел в кустах возле дома в Корнише всю ночь, а поутру застеснялся и убрался восвояси. Бывает и по-другому. Я прочитал недавно в одном блоге, как некий Стив постучался к отшельнику в избушку и завел с ним проникновенный разговор о смысле жизни. То, что это розыгрыш, стало ясно задолго до того, как Стив начал расспрашивать, какую мочу предпочитает пить уважаемый мудрец. Дело в том, что дочь Сэлинджера Маргарет в своих скандальных мемуарах рассказала об увлечении отца уринотерапией (у индусов в Аюрведе это называется амароли). Она много еще о чем там порассказала. В наше смутное время гуру для одних может запросто стать объектом насмешки для других, включая собственную дочь. Впрочем, Сэлинджер после выхода дочкиных признаний мог утешиться Бхагавадгитой:
С воцарением беззаконья развращаются женщины рода;
когда женщины рода растлились,
наступает всех варн смешенье.
Варн смешенье приводит к аду…[1]
А значит, и верно, наступают последние времена, и он вовремя скрылся из гибнущего мира.
Буддист из «Монреаль канадиенс»
Полукровка Сэлинджер (отец – еврей, мать – ирландка) не получил традиционного еврейского образования, и, хотя он прошел обряд бар-мицвы, католический мистицизм привлекал его куда больше. Затем добавился буддизм, первые представления о котором он, вероятно, почерпнул из трудов Реджинальда Блайса[2]. Не исключено, что утки, чья судьба так волнует Холдена Колфилда – героя «Над пропастью во ржи», – «прилетели» в роман из сборника дзэнских коанов «Мумонкан» в переводе Блайса[3]. Буддийский наставник Басо дает в одном из них весьма болезненный урок монаху Хякудзе, который не сумел ответить на вопрос о том, куда летят дикие утки. Мастер так сильно дернул ученика за нос, что у того брызнули слезы.
Для послевоенной Америки увлечение буддизмом не было чем-то исключительным. В 50-е он даже вошел в моду среди писателей-битников, которые считали, что настоящего просветления можно достичь, выпив галлон дешевого калифорнийского вина и разогнавшись на машине до сотни миль в час. Сэлинджер был в этом пионером и подходил к делу серьезнее, недаром его герой Бадди называл битников «дервишами-бродяжками, якобы помешанными на дхарме» и даже «дзэноубийцами». Но, как впоследствии Джек Керуак или Аллен Гинзберг, он исключал из своего буддизма моральные предписания – панча-шила. Друзья вспоминают, что больше всего он любил рекомендовать буддийские книжки многочисленным подружкам. Но рьяным буддистом представал далеко не перед всеми. Например, одна девица была твердо убеждена, что имеет дело с вратарем «Монреаль канадиенс»[4].
В отличие от битников Сэлинджер прошел войну, которую закончил сержантом контрразведки. Он первым попадал в фашистские концлагеря и насмотрелся такого, что хватило на всю будущую жизнь. «Меня преследует запах горящей плоти», – жаловался он через много лет дочери. Для ранимого молодого человека это было слишком. Его буддизм – реакция на безмерность человеческих страданий. Ведь и сам Будда Шакьямуни примерно в таком же возрасте осознал, что все есть дукха – страдание, – и стал на путь просветления.
Незадолго до войны Сэлинджер начал учиться писательскому мастерству на вечерних курсах Колумбийского университета и дебютировал в журнале «Стори». В конце 1941 года его «Маленький бунт неподалеку от Мэдисон-авеню» был даже принят разборчивым «Нью-Йоркером», но тут японцы разбомбили Перл-Харбор, началась война, и рассказ увидел свет лишь после ее окончания. Сэлинджер продолжал писать и на фронте и даже печатался в развлекательных журналах «Кольерс» и «Сатердей ивнинг пост». Однако настоящий прорыв случился в 1948 году, когда «Нью-Йоркер» не только принял его рассказ «Хорошо ловится рыбка-бананка», но и заключил с двадцатидевятилетним писателем контракт. Рассказ оказался первым из историй о семье Глассов: маменька и папенька – отставные водевильные актеры (он еврей, она ирландка!), отпрыски – все как на подбор вундеркинды и участники радио-шоу «Умный ребенок». Об этих семерых – Симоре, Бадди, Бу-Бу, Уолте, Уэйкере, Зуи и Фрэнни – писатель и опубликовал потом семь рассказов.
«Бананка» повествует о старшем, Симоре, а точнее, о его самоубийстве. Сэлинджер наделил его своей собственной ранимой душой и психической травмой, полученной на войне, но обретаемую им самим восточную мудрость передал Симору в более поздних рассказах, где тот именуется не иначе как дживанмукта – индусским святым, достигшим спасения при жизни. (В рассказе содержится лишь один намек на интеллектуальные пристрастия героя – это Рильке, правда, не названный по имени.) Отсюда парадокс: чтение буддийских текстов, возможно, помогло писателю восстановить душевное равновесие, и вместо него погиб его герой. Но то, что впоследствии этот герой предстал перед нами в облике мудреца, делает его самоубийство странным.
Жертва культов
Нанести на карту маршрут духовной одиссеи Сэлинджера очень непросто. Сам писатель практически ничего не говорит об этом; впрочем, он хранит молчание и по поводу других сторон своей жизни. Неутомимый Ларри Кинг[5] как-то признался, что интервью с Сэлинджером – мечта его жизни, но он вполне отдает себе отчет в том, что мечта эта неисполнима. Британец Иэн Гамильтон затеял сочинять первую подробную биографию писателя и натолкнулся на решительное нежелание своего героя делиться сведениями о себе. Тот не сдавался и счастливо обнаружил в библиотеках Принстонского и Техасского университетов письма Сэлинджера, оказавшиеся там после смерти адресатов, – добыча, которой можно позавидовать. Но писатель подал на биографа в суд за нарушение авторского права на письма – и выиграл процесс. Бедный Гамильтон дважды переписывал книгу и смог изложить полученную информацию только в очень приблизительном виде, так как цитировать письма ему запретили[6].
Все эти перипетии отпугнули других потенциальных биографов; с тех пор появилось всего лишь одно объемное жизнеописание корнишского затворника, вышедшее из-под пера Пола Александера[7]. Правда, в 1999 и 2000 годах почти синхронно выпустили книги о Сэлинджере две женщины – бывшая любовница писателя Джойс Мейнард и его дочь Маргарет[8]. Любовница о религиозных поисках Сэлинджера не особенно распространяется: видимо, он с нею не слишком делился. А вот дочь высказывается на эту тему охотно, опираясь на собственные детские воспоминания и на позднейшие разговоры с матерью. Именно от нее мы узнаем, что в начале 50-х к католической мистике и дзэн-буддизму у писателя прибавился индуизм, вначале адвайта-веданта в версии Шри Рамакришны (1836-1886) и его ученика свами Вивекананды (1863-1902), а затем крийя-йога Парамахансы Йогананды (1893-1952)[9]. За ними последовали «христианская наука», дианетика и сайентология Рона Л. Хаббарда (1911-1986), оккультизм Эдгара Кейси (1877-1945), потом акупунктура, макробиотическая диета и злосчастная уринотерапия[10].
Маргарет подкрепляет свои и материнские воспоминания налоговыми декларациями отца, где черным по белому записаны пожертвования различным религиозным организациям. Перед нами встает мятущаяся душа, которая отчаянно ищет все новые и новые способы спасения. Дочь рисует отца добровольной жертвой различных новомодных культов, опираясь при этом на методы так называемых антикультистов, профессиональных борцов с подобными организациями. Мелькают имена теоретиков этого направления: Роберта Лифтона, Льюиса Уэста, Маргарет Сингер. Дочь Сэлинджера полностью разделяет их пафос: культы промывают своим жертвам мозги, подчиняют их себе и выкачивают из них немалые деньги. И утверждает: ее мучает даже не то, что эти деньги могли быть с пользой потрачены на ее счастливое детство; скорее, дочери кажется, что отец понапрасну тратил свои духовные силы на религиозные бредни, а не на истинное призвание – писательство. И это привело к творческому кризису, а затем и вовсе к выпадению из литературного процесса.
Что ж, такой взгляд готовы разделить многие. Но по мере чтения мемуаров крепнет подозрение, что дочь не столько сочувствует бедному отцу, сколько обвиняет его в том, что он сам, подобно боготворимым им обманщикам, промыл мозги дочери, то есть выступил по отношению к ней в роли авторитарного гуру. И всю жизнь ей пришлось преодолевать последствия этого надругательства над ее сознанием.
Надо признать, что жизнь у нее и правда сложилась нелепо. Подобно многим своим сверстникам из поколения «детей-цветов», она вела разгульную жизнь, употребляла наркотики, но все же сумела получить хорошее образование. Однако карьера Маргарет не задалась, у нее развились тяжелые психосоматические заболевания, так что возникла естественная потребность найти виновных в собственных неудачах. Лучше других на эту роль подошел знаменитый отец, который тратил свои деньги и любовь на экзотических индусов, а не на родную дочь. Более того, наградил ее совершенно неверными взглядами, которые и привели к жизненному краху.
Мемуары кончаются на оптимистической ноте: Маргарет заводит сына и обещает воспитывать его совсем не так, как ее воспитывал горе-отец. Ей удалось вырваться из плена иллюзий, и она никогда не позволит своему ребенку попасть в него. Собственно, ее мемуары и есть родительское напутствие. Недаром их английское название «DreamCatcher» – «Ловушка для снов» – обозначает магическое приспособление американских индейцев, которое вешают над спящим, чтобы охранять его от дурных снов[11].
Жребий домохозяина
Понятно, что такая интерпретация религиозных поисков Сэлинджера не способствует их объективному истолкованию. к этому добавляются и фактические ошибки. Маргарет утверждает, что отец в переписке с ее будущей матерью в конце 1950-го – начале 1951 года рассказывает о том, что подружился со знаменитым популяризатором дзэн-буддизма в США Д. Т. Судзуки и стал медитировать с ним в буддийском центре в парке «Тысяча островов»[12]. Судзуки действительно переехал в Нью-Йорк с западного побережья в 1951 году и начал читать лекции в экуменической миротворческой организации при фонде Карнеги – «Союз церковного мира». Его приглашали в гости и нью-йоркские интеллектуалы, интересующиеся Востоком[13]. На одной из этих встреч Сэлинджер и впрямь мог с ним познакомиться, но вот медитировать вряд ли, потому что Судзуки ограничивался просветительской деятельностью, а уж в парке «Тысяча островов» не мог оказаться вовсе, никакого буддийского центра там отродясь не было. Вот летний лагерь Нью-Йоркского центра Рамакришны-Вивекананды там действительно находился, и Сэлинджер вполне мог там побывать, но только не в 1951 году, а позже. Его увлечение индуизмом началось в 1952 году, когда он прочел «Евангелие Рамакришны» и написал друзьям, что потрясен жизнью и учением этого удивительного человека[14]. У тогдашнего главы центра свами Нихилананды (1895-1973) он действительно учился медитировать и сохранил почтение к наставнику до самой смерти того. Он подарил свами издание «Фрэнни и Зуи» с трогательной надписью, где были и такие смиренные слова: «Я смог распространять идеи веданты лишь через эти истории»[15].
Несмотря на очевидные ошибки, какие-то детали религиозной жизни Сэлинджера и его супруги Клэр из мемуаров их дочери извлечь можно. Например, становится ясно, что если дзэн был для писателя скорее интеллектуальной забавой, то индуизм изменил все его мировоззрение. Занятия йогой влияют на всего человека – его ум, волю, тело. Если прежде Сэлинджер раздавал своим подружкам списки буддийской литературы, то индуизм подвиг его и к моральной дисциплине. По слухам, он даже полностью хотел посвятить себя ему, приняв монашеское отречение – саньясу. В 50-е годы для этого уже не надо было ехать в Индию: индусским монахом можно было стать и в США.
Читать бесплатно другие книги:
