Волк с Уолл-стрит Белфорт Джордан
Я украдкой оглядел биржевой зал и не мог не заметить удивленных взглядов моих стрэттонцев. Даже ассистентки, от которых обычно можно было ожидать хоть какого-то соблюдения приличий, удивленно качали головами. Некоторые гримасами изображали отвращение и картинно закатывали глаза.
А затем началось:
– Чертов извращенец!
– Да он же больной!
– Ты что, голубой, что ли? А ну пошел отсюда!
Снова шиканье, топот и свист – явные признаки провала.
Ко мне, качая головой, подошел Дэнни.
– Чертовски неловко получается, – проговорил он.
Я кивнул.
– Зато, по крайней мере, он согласился депонировать свои акции у третьего лица. Жаль, что мы не смогли подписать сегодня все бумаги, но нет в мире совершенства. Надеюсь, что он прекратит нести эту чушь, или они его живьем съедят.
Я покачал головой:
– Не знаю, не знаю… Всего несколько минут назад мы с ним обсуждали его выступление, и он вроде все понял. У него ведь действительно хорошая фирма. Ему просто надо суметь об этом рассказать. Я понимаю, что он твой друг и все такое, но он же полный псих.
Дэнни бесстрастно ответил:
– Он всегда был таким, даже в школе.
Я пожал плечами.
– О`кей, я подожду еще минуту, а потом придется вмешаться.
Как раз в это время Стив посмотрел в нашу сторону, и я увидел, что он в буквальном смысле обливается потом. У него на груди был темный круг размером с картофелину. Я покрутил пальцем, показывая ему, чтобы он закруглялся. Потом одними губами показал:
– Расскажи о планах своей компании!
Он кивнул.
– Итак, я рассказал вам о том, как была создана компания «Стив Мэдден Шуз», а теперь кратко скажу о наших блестящих перспективах!
На этих словах брокеры закатили глаза, а некоторые с сомнением закачали головами, но, к счастью, в зале стало потише.
Стив кое-как продолжал:
– Я создал свою компанию с помощью одной тысячи долларов и одной единственной туфли. Ее… звали «Мэрилин». – Господи боже мой! Да что он несет?! – Это было что-то вроде сабо. Это была прекрасная туфля, не самая лучшая из моих туфель, но все равно прекрасная. Я взял кредит и на эти деньги изготовил пятьсот пар, а потом стал повсюду ездить и продавать их прямо из багажника своей машины, предлагая их всем магазинам, которые были готовы их купить. Как мне описать вам эти туфли?.. Дайте подумать… У них была толстая подошва, открытый носок, а верх… ну ладно, я думаю, что это неважно. Я просто пытаюсь объяснить вам, что туфли были прикольные, а это и есть фишка «Стив Мэдден Шуз» – мы прикольные. Ну вот, а туфли, с которых по-настоящему началась моя компания, звались «Мэри Лу», и эти туфли, о, эти туфли были совершенно необычайными! – О господи! Чертов псих! – Эти туфли обогнали свое время! Очень сильно обогнали!
Стив обреченно махнул рукой, как будто хотел сказать: «Забудьте об этом!», и продолжил:
– Позвольте мне описать их вам, так как это очень важно. Это была черная вариация традиционных «Мэри Джейн», сделанных из лакированной кожи, с довольно тонким ремешком, завязывавшимся вокруг щиколотки. Но вся суть заключалась в том, что у них был выпуклый носок. Некоторые из присутствующих здесь девушек понимают, о чем идет речь, не правда ли? Я хочу сказать, что эти туфли были по-настоящему крутыми!
Он остановился, очевидно, ожидая какого-то одобрения от ассистенток, но те только качали головами. После этого в зале повисло жуткое, убийственное молчание, какое бывает в маленьком городке где-нибудь в Канзасе за секунду перед тем, как на него обрушивается ураган.
Уголком глаза я увидел, как бумажный самолетик пролетел через весь биржевой зал, но как будто бы никуда специально не направленный. По крайней мере, они ничего не бросали прямо в Стива! Но это еще впереди.
Я шепнул Дэнни:
– Туземцы занервничали. Наверное, мне стоит пойти туда?
– Если ты не пойдешь, то я сам пойду, меня просто тошнит от этого!
– Хорошо, я иду.
И я кратчайшим путем начал прорываться к Стиву.
Когда я подошел к нему, он все еще бубнил про «Мэри Лу». Перед тем как я отнял у него микрофон, он как раз разглагольствовал о том, что она была «прекрасной туфлей для выпускного вечера», и продавалась за разумную цену, и при этом была очень прочной.
Прежде чем он успел что-либо сообразить, я вырвал микрофон у него из рук и только тут заметил, что он был настолько поглощен описанием своих достижений в области дизайна обуви, что даже перестал потеть. Он вообще выглядел абсолютно раскованным и даже не подозревал, что его вот-вот линчуют.
Он прошептал мне:
– Что ты делаешь? Я им понравился. Иди, занимайся своими делами, у меня все под контролем!
Я, прищурившись, посмотрел на него:
– Стив, катись отсюда. Они сейчас начнут бросаться помидорами. Ты что, слепой? Да им наплевать на твою «Мэри Лу», блин! Они просто хотят продать твои акции и получить за это максимальное количество бабок. Иди-ка ты к Дэнни и отдохни чуть-чуть, не то они сейчас сдерут с твоей башки эту бейсболку и сделают скальп из твоих последних семи волосинок!
Стив в конце концов капитулировал и отошел в сторонку. Я поднял правую руку, требуя тишины, и все замолчали. Я поднес микрофон к губам и насмешливо сказал:
– Ну что же, друзья, давайте все поаплодируем Стиву Мэддену и его совершенно выдающимся туфлям. Вы знаете, как только я услышал про «малышку Мэри», то мне сразу же захотелось схватить телефон и начать звонить своим клиентам. Поэтому я хочу, чтобы каждый присутствующий здесь, включая ассистенток, пожелал успеха Стиву Мэддену и его маленьким сексуальным туфелькам – «Мэри Лу»!
Я зажал микрофон под мышкой и начал аплодировать.
И тут же раздался грохот аплодисментов! Все стрэттонцы аплодировали, топали ногами, ухали, неудержимо вопили и приветствовали Стива. Я поднял микрофон вверх, требуя тишины, но на этот раз меня никто не услышал. Они были слишком увлечены текущим моментом.
Наконец все успокоились.
– Отлично,– сказал я, – теперь, когда вы выпустили пар, я хочу объяснить вам, почему Стив такой псих. Другими словами, объяснить, что в его безумии есть своя система. Дело в том, что он творческий человек и гений, а значит, по определению должен быть немного сумасшедшим. Это часть его имиджа.
Я кивнул головой, демонстрируя свою убежденность и одновременно задавая себе вопрос, есть ли хоть капля смысла в том, что я сказал.
– А теперь все послушайте меня очень внимательно. Стив обладает способностью, я бы даже сказал, даром, суть которого далеко не только в том, что он может учуять парочку модных трендов в развитии обуви. Настоящая мощь Стива, то, что отличает его от всех остальных американских дизайнеров обуви, заключается в том, что он создает тренды.
Вы хоть понимаете, какой это редкий дар? Как нелегко найти кого-то, кто может придумать модный тренд и навязать его всем? Такие люди, как Стив, появляются раз в десятилетие! И когда это происходит, то их имена становятся известны всем, это имена Коко Шанель, или Ива Сен-Лорана, или Версаче, или Армани, или Донны Каран… ну и еще нескольких человек.
Я сделал несколько шагов вперед, понизил голос, как проповедник, который хочет полностью завладеть аудиторией, и сказал:
– А если у руля такой человек, как Стив, то компания может просто взлететь в стратосферу. Запомните, что я сказал! Это именно та компания, появления которой мы все так долго ждали. Она выведет «Стрэттон» на совершенно новый уровень, это именно та компания…
Дальше я уже понесся вперед на автопилоте, одновременно размышляя совершенно о другом. Я подсчитывал прибыль, которую вот-вот получу. В моем мозгу нарисовалась внушительная цифра в 20 миллионов. Это было вполне вероятно, и вывести ее было легко. На рынок выбрасывались два миллиона лотов, половина которых сразу оказывалась на счетах моих подставных. Я выкуплю у них эти лоты обратно по пять или по шесть долларов за лот и переведу их на собственные брокерские счета. А затем использую всю мощь своего брокерского зала, который после моей речи начнет энергично покупать акции, и цена лотов возрастет до 20 долларов. Значит, потенциальная прибыль составит 14 или 15 миллионов. Вообще-то, мне даже не нужно самому доводить цену до двадцати баксов, остальные брокеры с Уолл-стрит выполнят грязную работу за меня. Как только другие брокеры и трейдеры узнают, что я хочу выкупить лоты по самой высокой цене, они сами поднимут цены до того уровня, который мне нужен. Мне придется только намекнуть нескольким ключевым игрокам, и все пойдет так, как я хочу.
Собственно, я так уже и сделал. Уже пронесся слух о том, что «Стрэттон» покупает акции по двадцать долларов за лот, и колеса закрутились. Невероятно! Заработать столько денег разом, не совершая никакого преступления! Ну, подставные, конечно, могли вызывать некоторое сомнение с точки зрения закона, но ведь доказать ничего было нельзя. Вот он, дикий капитализм!
– Кто может предсказать, как высоко взлетят акции? – продолжал разглагольствовать я. – До двадцати? До тридцати? Если мои предположения оправдаются хотя бы наполовину, то эти цифры покажутся нам смешными! Они будут несравнимы с тем, чего достигнет эта компания. Да акции могут мгновенно взлететь до пятидесяти и даже до шестидесяти! Я не говорю об отдаленном будущем. Это может произойти прямо здесь и сейчас.
Слушайте все! «Стив Мэдден Шуз» – это самая крутая компания из всех производящих женскую обувь! Заказов на ее продукцию уже выше крыши! Их туфли расхватывают как пирожки в каждом американском универмаге – и в «Мейсис», и в «Блумингдэйл», и в «Нордстром», и в «Диллардс». Эти туфли настолько круты, что они просто улетают с полок!
Я надеюсь, вы помните об ответственности брокеров перед своими клиентами, о том, что вы должны позвонить им сразу же, как только я закончу этот спич, и сделать все от вас зависящее, чтобы заставить их купить столько акций «Стив Мэдден Шуз», сколько они смогут себе позволить, даже если для этого вам придется все это время держать их за глотку. Я искренне надеюсь, что вы это помните, в противном случае у нас с вами могут возникнуть серьезные проблемы.
У вас есть серьезные обязательства. Обязательства перед вашими клиентами! Обязательства перед нашей фирмой! И обязательства перед самими собой, черт возьми! Запихните эти акции прямо в глотки ваших клиентов, и пусть они ими давятся до тех пор, пока не скажут: «Купи мне двадцать тысяч акций», – потому что каждый доллар, вложенный вашими клиентами, вернется к ним сторицей.
Я мог бы очень долго рассуждать о блистательном будущем «Стив Мэдден Шуз». Я мог бы говорить о фундаментальных вещах – об открытии новых магазинов, и о том, что наши туфли настолько круты, что их даже рекламировать не надо, и о том, как торговые сети просто жаждут платить нам за право получить доступ к нашему дизайну, – но на самом деле все это неважно. По сути дела все ваши клиенты должны знать только одно – эти акции взлетят вверх, вот и все.
Я сделал небольшую паузу, а потом сказал:
– И вот еще что: как бы мне этого ни хотелось, я не могу сейчас сам сесть на телефон и начать продавать эти акции вашим клиентам. Только вы сами можете схватить трубку и начать действовать. И по сути дела, к этому-то все и сводится – начать действовать. Без действий самые лучшие намерения в мире так и останутся намерениями.
Я глубоко вдохнул и продолжил:
– И вот что еще: я хочу, чтобы вы все посмотрели вон туда. – Я протянул руку и показал на стоявший передо мной стол. – Посмотрите на этот маленький черный ящичек, стоящий перед вами. Видите? Эта удивительная маленькая штучка называется телефон. Давайте я скажу по буквам – Т-Е-Л-Е-Ф-О-Н. И я открою вам один секрет. Телефон не умеет сам набирать номера! Да-да! Пока, блин, вы не начнете действовать, это просто никому не нужный кусок пластика. Все равно что винтовка М-16 с полным магазином, но без обученного морского пехотинца, который мог бы нажать на курок. Понимаете, только хорошо подготовленный морской пехотинец, тренированная машина для убийства, превращает М-16 в смертоносное оружие. А в случае с телефоном ваши действия – это тоже действия прекрасно обученных убийц, которые не понимают, что такое отказ, и не вешают трубку, пока их клиент не купит акции… или не сдохнет. Каждый ваш звонок неизменно кончается сделкой, вопрос только в том, кто кому что продаст. Сумели ли вы что-то продать? Достаточно ли вы профессиональны, мотивированы и напористы, чтобы взять разговор под свой контроль и провести сделку? Или же переговоры выиграл ваш клиент – объяснив вам, что прямо сейчас он не может никуда вкладывать деньги, потому что время для этого неподходящее или ему надо поговорить с женой, или со своим деловым партнером, или с Санта-Клаусом, или с зубной феей, блин?
Я выкатил глаза и с негодованием покачал головой:
– Так что не забывайте, что гребаный телефон у вас на столе – это смертоносное оружие. А в руках у мотивированного стрэттонца он вообще превращается в лицензию на право чеканки собственной валюты. И он делает всех равными!
Я остановился и подождал, чтобы два последних слова донеслись до конца биржевого зала, а затем продолжил:
– Вам надо всего лишь взять телефонную трубку и сказать то, чему я вас научил, и вы сможете обрести не меньшую власть, чем у самого влиятельного исполнительного директора в стране. Мне наплевать, кто из вас закончил Гарвард, а кто вырос на грязных улицах Адской Кухни: с помощью этого маленького черного телефона каждый из вас может добиться чего угодно.
Этот телефон приносит деньги. И мне плевать, какие у каждого из вас проблемы, потому что любую из них можно решить с помощью денег. Да-да! Деньги – это самый мощный способ разрешения проблем из известных человеку, и каждый, кто попробует разубедить вас в этом, – просто мешок с дерьмом. Да я вообще считаю, что у того, кто говорит такое, в жизни ни гроша не было! – Я поднял руку в скаутском приветствии и почти прокричал:– Это всегда говорят люди, которые готовы изрыгать свои никому не нужные советы. Это говорят нищие, которые постоянно долдонят одну и ту же чушь о том, что, мол, деньги – причина всех бед и что деньги всех портят. Но, знаете, это фигня! Это просто чушь собачья! Прекрасно, когда у тебя есть деньги! Это просто необходимо!
Слушайте все: нет ничего благородного в том, чтобы быть бедным. Я побывал и богатым, и бедным, и я всегда выберу богатство. По крайней мере, сейчас, когда я богат, то даже если у меня проблемы, я решаю их, сидя в своем лимузине, одетый в костюм за две штуки баксов, а на руке у меня золотые часы за двадцать штук! И поверьте мне, когда ты так выглядишь, то и проблемы твои решить легче.
Для большего эффекта я пожал плечами.
– Ну, если кто-нибудь здесь считает меня сумасшедшим или не во всем со мной согласен, то он может проваливать отсюда прямо сейчас! Да-да! Валите из моего биржевого зала, блин, и идите работать в «Макдональдс», гамбургеры продавать, потому что там ваше место! А если вас даже в «Макдональдс» не возьмут, попробуйте устроиться в «Бургер Кинг»!
Но прежде чем вы покинете эту комнату и в ней останутся только победители, я хочу, чтобы вы хорошенько посмотрели на тех, кто сидит рядом с вами. Потому что однажды, в самом недалеком будущем, вы будете стоять на красный свет в своем раздолбанном «форде пинто», а тот, кто сейчас сидит рядом с вами, проедет мимо вас на новеньком «порше» с молодой красоткой на соседнем сиденье. А кто будет сидеть рядом с вами? Конечно, какая-нибудь уродина, которая даже ноги брить не умеет, а надета на ней будет какая-нибудь дурацкая туника без рукавов или вообще домашнее платье, похожее на халат, и вы будете возвращаться домой из дешевого магазина с багажником, набитым продуктами, купленными со скидкой!
В этот момент я встретился взглядом с молодым парнем, который явно был в панике. Я решил понадежней вбить свои слова ему в голову и сказал:
– Ну что? Думаешь, я тебе вру? Знаешь что? Дальше будет хуже. Если ты хочешь состариться благородно, если хочешь состариться, сохраняя самоуважение, то лучше бы тебе сейчас стать богатым. Те времена, когда можно было работать в какой-нибудь огромной компании, а потом спокойно уйти на пенсию, давно уже прошли! И если ты думаешь, что страховка тебе действительно поможет, то подумай дважды. При нынешнем уровне инфляции твоей страховки хватит разве что на памперсы, которые тебе понадобятся, когда они засунут тебя в какую-нибудь вонючую богадельню, где тетка с Ямайки весом в триста фунтов, с бородой и усами, станет кормить тебя супом через трубочку и давать тебе пощечины, когда будет не в настроении.
Так что слушай меня, и слушай внимательно: в чем твоя проблема? Ты не можешь сейчас сделать взнос по кредиту? Отлично, бери, блин, трубку и начинай звонить!
Или тебя хотят выселить из дома? В этом твоя проблема? Отлично – бери, блин, трубку и начинай звонить!
Или у тебя проблемы с девушкой? Она хочет от тебя уйти, потому что считает тебя лузером? Отлично – бери, блин, трубку и начинай звонить!
Я хочу, чтобы вы разбогатели и решили все свои проблемы! Я хочу, чтобы вы бросились вперед, напролом! Я хочу, чтобы вы начали тратить свои деньги, как только вы отсюда выйдете. Я хочу, чтобы вы максимально использовали собственные возможности. Я хочу, чтобы вы загнали сами себя в угол. Не оставляйте себе другого выбора – только успех. Пусть одна только мысль о неудаче покажется вам настолько омерзительной, что у вас не останется никаких других вариантов, кроме успеха.
И вот что я еще скажу: действуйте так, как будто… Как будто вы уже богачи, как будто вы уже разбогатели – и тогда вы наверняка разбогатеете. Действуйте с безграничной верой в себя, и тогда люди поверят вам. Действуйте так, как будто вы обладаете огромным опытом, и тогда люди последуют вашему совету. Действуйте так, как будто вы уже достигли потрясающих успехов, и тогда – и это так же верно, как то, что я сейчас стою перед вами, – вы действительно добьетесь успеха!
Ну что же, акции выйдут на рынок меньше чем через час. Так что немедленно хватайте, блин, телефон, обзванивайте своих клиентов от А до Я и запомните – пленных не брать! Будьте злобными! Станьте свирепыми, словно питбули! Станьте телефонными террористами! Сделайте так, как я вам говорю, и, поверьте мне, вы будете тысячу раз благодарить меня уже через несколько часов, когда все ваши клиенты начнут огребать бабки.
С этими словами я вышел на середину сцены и раскланялся под радостные вопли стрэттонцев, которые уже бросились к телефонам и последовали моему совету: стали хватать своих клиентов за глотки.
Глава 9
Правдоподобное алиби
В час дня гении из Национальной ассоциации дилеров по ценным бумагам (NASD) наконец разрешили компании «Стив Мэдден Шуз» выставить акции на бирже NASDAQ и присвоили ей тикер SHOO. Как мило, как остроумно![5]
На самом деле они, как обычно, показали себя полными придурками и поручили определить цену на открытии торгов мне, Волку с Уолл-стрит. Это было очередное проявление непродуманной биржевой политики, которая уже много лет была настолько абсурдной, что можно было быть совершенно уверенным: очередной выпуск акций на бирже NASDAQ будет тем или иным способом подвергаться манипуляциям независимо от того, причастна к этому «Стрэттон-Окмонт» или нет.
Я часто недоумевал, зачем NASD создала ситуацию, в которой брокеры постоянно и неизбежно облапошивают клиентов, и в конце концов пришел к выводу, что ассоциация брокеров – это на самом деле не регулятор: в сущности, она «принадлежит» именно брокерским фирмам (и, в частности, «Стрэттон-Окмонт»).
В сущности, NASD только делала вид, что выступает на стороне потребителей, на самом же деле она действовала против этих интересов. И, по правде говоря, там даже не очень пытались это скрыть: «регулирующие» усилия прилагались чисто косметические, лишь бы не вызвать гнев Комиссии по ценным бумагам и биржам, перед которой ассоциация формально должна была отчитываться.
Итак, цена бумаг определялась не естественным балансом спроса и предложения, а решением главного организатора размещения акций, то есть в данном случае моим решением. Я мог произвольно и по собственному усмотрению назначать любую цену, которую считал правильной. В данном случае я решил поступить уже совсем произвольно и открыл торговлю по пять долларов пятьдесят центов за лот, тут же выкупил миллион лотов и передал их своему подставному. И хотя мои подставные предпочли бы, конечно, придержать свои лоты чуть-чуть подольше, у них в данном случае не было выбора. В конце концов, у нас был договор об обязательном обратном выкупе (что, безусловно, было запрещено правилами), и каждый из них только что наварил по полтора доллара на каждой акции, ничего для этого не сделав и ничем не рискуя: они купили и продали лоты, даже не заплатив комиссий. Но если они хотели, чтобы их допустили и к следующим сделкам, то надо было делать то, чего от них ждут, – то есть, блин, заткнуться и сказать единственные два слова: «Спасибо, Джордан!» А потом сделать честное лицо и объяснить федеральным чиновникам или чиновникам штата, наблюдающим за безопасностью биржевых сделок, почему они продали свои бумаги так дешево.
Так или иначе, вряд ли кто-то скажет, что в данном случае в моих действиях не было логики. К 13:03 – ровно через три минуты после того, как я выкупил обратно лоты своих подставных по 5,50, – другие брокеры с Уолл-стрит уже взвинтили цену до 18 долларов. Это означало, что я обеспечил себе доход в 12,5 миллиона долларов. Двенадцать с половиной лимонов! За три минуты!
Не говоря уже о том, что я получил миллион или около того в качестве платы за размещение и собирался в ближайшие несколько дней наварить еще миллиона три-четыре: выкупить у своих подставных лоты, приобретенные с помощью краткосрочного кредита. Ах, эти подставные! Кто только их придумал!
Самым же крупным моим подставным был сам Стив. Он считался владельцем 1,2 миллиона моих акций – тех самых акций, от которых NASDAQ вынудил меня отказаться. При нынешней цене лота в 18 долларов за штуку (и учитывая, что каждый лот состоял из одной обычной акции и двух купонов) реальная цена акции была 8 долларов. А значит, те мои бумаги, которыми якобы владел Стив, стоили теперь меньше 10 миллионов! Волк наносит ответный удар!
Теперь все дело было за моими верными стрэттонцами, которые должны были продать своим клиентам все эти акции по невероятно завышенной цене. Все акции по завышенной цене – не только тот миллион лотов, которые они уже всучили своим клиентам в процессе первичного размещения акций, но еще и миллион лотов моих подставных, которые сейчас находились на брокерском счету фирмы вместе с 300 тысячами лотов, приобретенных по краткосрочному кредиту, которые я выкуплю обратно в ближайшие дни… А потом еще и акции, которые я выкуплю у брокерских фирм, задравших цену до 18 долларов (выполнив за меня всю черную работу). Они постепенно продадут свои лоты обратно «Стрэттон-Окмонт» и тоже наварят на этом.
Одним словом, к концу этого дня мои стрэттонцы должны добыть мне примерно 30 лимонов. Это с лихвой покроет все расходы, и на счету фирмы окажется премиленькая подушечка безопасности, которая защитит меня от любого геморроя – прежде всего от докучных игроков на понижение, которые могут попытаться выбросить на рынок побольше акций клиентов (надеясь сбить цену на бумаги и тут же снова купить их гораздо дешевле). Для моей развеселой банды брокеров заработать тридцать миллионов не составляло проблемы, особенно после нашей утренней встречи, которая, кажется, просто взорвала им мозг.
Как раз в этот момент я стоял в операционной комнате моей компании и заглядывал через плечо своего главного трейдера – Стива Сэндерса. Одним глазом я следил за множеством компьютерных мониторов, стоявших перед Стивом, а другим поглядывал в зеркальное окно, выходившее в биржевой зал. Там творилось настоящее безумие. Брокеры вопили в телефонные трубки как оглашенные. Каждые несколько секунд очередная молодая ассистентка с копной светлых волос и глубоким декольте подбегала к зеркальному окну, прижималась к нему своими сиськами и просовывала в узкую щель в нижней части окна целую стопку бланков регистрации сделок. Один из четырех клерков в операционной комнате хватал бланки и забивал данные в компьютерную сеть – и они тут же появлялись на терминале собственных операций, перед которым сидел Стив, мгновенно распределявший эти заказы в соответствии с ситуацией на рынке.
Глядя на оранжевые цифры, мерцавшие на терминале перед Стивом, я ощущал какое-то извращенное чувство гордости: два придурка из Комиссии по ценным бумагам и биржам сидят сейчас в моем конференц-зале и пытаются найти следы жалкого револьверного выстрела, а я тем временем прямо перед их носом палю из базуки. Впрочем, их в основном волновал вопрос о том, как бы не замерзнуть до смерти, – это мы знали точно, мы ведь прослушивали каждое их слово.
К этому моменту более пятидесяти различных брокерских фирм лихорадочно скупали акции. Все они были разные, но их, однако, сближало то, что они все как одна собирались в конце дня, когда цена максимально поднимется, чтобы снова продать все акции до последней обратно «Стрэттон-Окмонт». И так как бумаги покупали все брокерские фирмы, то Комиссии никакими силами не удастся доказать, что это я задрал цену лота до 18 долларов.
Операция была невероятно проста и элегантна. При чем тут я? Разве это я взвинтил цены на акции? На самом-то деле я, конечно, и был основным продавцом. Я продал другим брокерским фирмам достаточное количество ценных бумаг, чтобы им было чем промочить горлышко, и поэтому они и дальше будут манипулировать новыми выпусками моих акций – но, с другой стороны, я продал им не так много, чтобы быть не в состоянии выкупить все обратно в конце торгов. Установить такой баланс было нелегко, однако тот простой факт, что цены на акции «Стив Мэдден Шуз» взвинчивали другие брокерские фирмы, давал мне возможность прибегнуть в общении с Комиссией по ценным бумагам и биржам к «правдоподобному отрицанию». И когда они через месяц после всех этих событий судебным решением затребовали информацию о моих сделках, чтобы установить, что же произошло в первые минуты после открытия торгов, то увидели только, что цены на акции «Стив Мэдден Шуз» взвинчивали брокерские фирмы по всей Америке. И больше ничего.
Выходя из операционной комнаты, я велел Стиву ни при каких обстоятельствах не позволять цене упасть ниже 18 долларов. Нехорошо обижать всех брокеров с Уолл-стрит после того, как они столь любезно манипулировали моими акциями – в моих же интересах.
Глава 10
Распущенный китаец
Торги закончились, и новость о том, что активнее всего по всей Америке, а значит, и по всему миру торговались акции «Стив Мэдден Шуз», прошла в новостях «Доу-Джонса», так что об этом точно все узнали. Весь мир! Ну мы и нахалы! Чистой воды нахалы!
Да-да, «Стрэттон-Окмонт» обладала кое-какой властью! Вернее сказать, «Стрэттон-Окмонт» сама и была этой властью, а я, глава компании, восседал на самой ее вершине. Я чувствовал власть всем своим нутром, ее вибрации отдавались мне в сердце, в мозг, в печень и чресла. Более восьми миллионов акций перешли из рук в руки, торги закрылись при цене чуть меньше 19 долларов за лот, то есть за день цена бумаг выросла на пятьсот процентов. Это был самый большой процентный рост на бирже NASDAQ, на Нью-Йоркской фондовой бирже, на Американской фондовой, да и на всех других фондовых биржах мира. Да, всего мира – начиная с погребенной в норвежских снегах биржи в Осло и дальше на юг – до Австралийской фондовой биржи в Сиднее, прямо в кенгурином раю.
А пока что я стоял рядом с телетайпом, небрежно прислонившись к зеркальному окну своего кабинета и скрестив руки на груди. Это была поза мощного воина после победной битвы. Из биржевого зала по-прежнему раздавался мощный рев, но теперь он звучал по-иному. Менее напористо, более спокойно.
Уже почти настало время праздновать. Я засунул правую руку в карман и быстро проверил, не потерял ли я свои шесть таблеточек, не растворились ли они в воздухе. Кваалюд иногда таинственно исчезал. Обычно виной были «друзья», тырившие у меня таблетки, или же я сам был до такой степени под кайфом, что заглатывал их, а потом просто забывал об этом. Это была четвертая и, может быть, самая опасная фаза кайфа – полная амнезия. Первую фазу я называл «этапом иголочек во всем теле», потом наступала фаза «невнятного бормотания», потом фаза «слюни изо рта», ну а затем, конечно, рукой подать до «полной амнезии».
Но на этот раз боги кайфа были милостивы ко мне, и таблетки никуда не исчезли. Я помедлил минутку, поглаживая их кончиками пальцев, что вызывало у меня совершенно иррациональное чувство счастья. Затем я принялся вычислять, когда же мне можно будет их скушать, и решил, что подходящее время наступит в половине пятого вечера, то есть, по моим подсчетам, примерно через двадцать пять минут. Таким образом у меня оставалась четверть часа на вечернее совещание, и тогда будет еще достаточно времени, чтобы взять на себя руководство запланированным на вечер безобразием – бритьем наголо молодой ассистентки.
Эта ассистентка крайне нуждалась в деньгах и поэтому согласилась надеть бразильский купальник-бикини, сесть на деревянную табуретку на глазах у всего биржевого зала и позволить нам побрить себя наголо. У нее была огромная грива сияющих светлых волос и прекрасная грудь, которую она недавно увеличила до размера D. Мы пообещали ей 10 тысяч наличными, и она собиралась погасить этими деньгами кредит, взятый как раз за операцию по увеличению груди, – до сих пор она смогла выплатить только двенадцать процентов кредита. Так что эта ситуация была выгодна для всех: волосы у нее через шесть месяцев отрастут, а на сиськах размера D больше не будет висеть никакой долг.
Я никак не мог решить, правильно ли я поступил, наложив вето на всю эту затею Дэнни с карликом. В конце концов, что тут такого плохого? Сначала мне показалось, что у Дэнни совсем крыша поехала, но потом я подумал и решил, что идея не так уж и плоха.
По сути дела, взять карлика и хорошенько пнуть его под зад – это просто богатырская потеха, которую вполне заслужил любой могучий воин. Это нечто вроде военного трофея, если можно так выразиться. Можно ли придумать лучший способ для мужчины ощутить собственный успех, чем возможность выплеснуть наружу все свои подростковые фантазии, независимо от того, насколько они странны?
Безусловно, можно найти множество доводов в пользу этого. Пусть слишком быстрый успех и порождает несколько сомнительные поступки, но в таком случае предусмотрительному молодому человеку достаточно просто заносить каждый свой неприглядный поступок в колонку «дебет» в своей моральной «балансовой ведомости», а затем – когда-нибудь в будущем, когда он станет старше и мудрее, – свести баланс при помощи какого-нибудь доброго, щедрого поступка (засчитав его, скажем так, в качестве морального кредита).
Но, с другой стороны, может быть, мы все просто распущенные маньяки – компания самоуверенных ублюдков, полностью лишенных тормозов? Да, распущенность у нас, у стрэттонцев, цвела пышным цветом. Но мы же опирались на нее, она была нам буквально необходима для выживания!
И именно поэтому, пресытившись обычными проявлениями распущенности, власть имущие (то есть я) почувствовали необходимость сформировать особую команду под руководством Дэнни Поруша, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту. Это было что-то вроде извращенной версии тамплиеров – чьи вечные поиски Святого Грааля вошли в легенду. Однако, в отличие от тамплиеров, рыцари-стрэттонцы искали во всех уголках планеты не священные реликвии, а все более и более распутные развлечения, которые помогли бы нам всем сохранить форму. Это не значит, что мы все подсели на героин или занялись чем-то еще столь же безвкусным: у нас была сильнейшая зависимость от адреналина, и нам нужны были все более и более высокие обрывы, с которых можно было бы прыгнуть, и все более и более мелкие бассейны, в которые можно было бы приземлиться.
Все это безумие официально стартовало в октябре 1989 года, когда Питер Галета, один из первых восьми моих сотрудников (ему был тогда двадцать один год), обновил наш стеклянный лифт, стремительно войдя сзади в роскошные чресла семнадцатилетней ассистентки, которая предварительно сделала ему столь же стремительный минет. Она была первой нашей секретаршей и, хорошо это или плохо, еще и красивой, невероятно развратной блондинкой.
Сначала я был шокирован и даже подумывал уволить Питера за то, что тот, так сказать, окунул свою ручку в корпоративную чернильницу. Но через неделю девчушка продемонстрировала прекрасное умение работать в команде, отсосав по очереди у всех восьми стрэттонцев: почти у всех в стеклянном лифте, а у меня – стоя на четвереньках у меня под столом. И делала она это в очень необычном стиле, который стал легендой «Стрэттон». Мы называли этот стиль «выкручивание и подергивание» – она работала сразу обеими руками, а ее язык превращался в настоящего крутящегося дервиша. Через месяц Дэнни безо всяких усилий удалось убедить меня, что было бы круто трахнуть ее вдвоем, что мы и сделали однажды субботним вечером, пока наши жены занимались шопингом и примеряли платья для рождественского обеда. По иронии судьбы, через три года, перетрахав бог знает какое количество стрэттонцев, она в конце концов вышла замуж за одного из наших. Он был одним из первых восьми моих сотрудников – начал работать на меня, когда ему было всего шестнадцать! Бросил школу, чтобы жить Настоящей Жизнью.
В общем, он видел эту девочку в деле бесчисленное количество раз. Но ему было наплевать. Вот какова сила выкручивания и подергивания! Однако вскоре после свадьбы у него началась депрессия, и он покончил с собой. Это было первое, но далеко не последнее самоубийство в «Стрэттоне».
Если отвлечься от этой печальной детали, то в биржевом зале нормальное поведение считалось признаком дурного тона, такого человека считали занудой и кайфоломом, который не дает другим нормально развлекаться. Впрочем, разве само понятие «распущенность» не относительно? Римляне ведь не считали себя распущенными маньяками – готов поспорить, что им казалось совершенно нормальным, когда их нелюбимых рабов скармливали львам в то самое время, как любимые рабы кормили господ виноградом из рук.
Тут я увидел, что ко мне с открытым ртом, бровями, заползшими высоко на лоб, и слегка задранным подбородком движется Дуболом. На лице у него было написано выражение жадного предвкушения, как будто он только что полжизни отдал за возможность задать мне один-единственный вопрос. Учитывая, что он был настоящим дуболомом, можно было не сомневаться, что вопрос будет либо жутко глупым, либо совершенно бессмысленным. Но как бы то ни было, я тоже воинственно выставил вперед подбородок и пронзительно посмотрел на Кенни. Хоть у него и была самая квадратная голова на всем Лонг-Айленде, он в общем и целом выглядел симпатично. У него были мягкие, округлые черты лица, как у маленького мальчика, и природа подарила ему довольно хорошее тело. Роста и веса он был среднего, что довольно удивительно, если вспомнить его родительницу.
Мамаша Дуболома, Глэдис Грин, была большой женщиной. Большой во всем.
У Глэдис Грин все было большое – начиная с макушки ее широкого еврейского черепа, над которым, словно ананас, на добрые шесть дюймов вздымался начес из светлых волос, и вниз – до толстых мозолистых пальцев и ступней сорок пятого размера. Шея у нее была как у калифорнийской секвойи, а плечи – как у полузащитника Национальной футбольной лиги. А брюхо… да, оно было большим, хотя там не было ни грамма жира. Такое брюхо можно увидеть у русских штангистов. И руки у нее были размером с крюки, на которые вешают туши в мясной лавке.
В последний раз Глэдис вывели из себя в момент, когда она собиралась расплачиваться за покупки в супермаркете «Грэнд Юнион». Одна из типичных еврейских обитательниц Лонг-Айленда, обладавшая дурной привычкой совать свой длинный нос куда не надо, совершила прискорбную ошибку, заметив Глэдис, что у той многовато покупок для того, чтобы идти с ними в экспресс-кассу – порядочные люди так не делают! В ответ Глэдис молча развернулась и нанесла обидчице полноценный хук справа. Пока несчастная валялась без сознания, Глэдис спокойно расплатилась и неторопливо удалилась, причем пульс у нее так и не перевалил отметку 72.
Так что было легко понять, почему Дуболом лишь чуть-чуть менее безумен, чем Дэнни. Правда, в защиту Дуболома можно сказать, что в детстве на его долю выпало много неприятностей. Когда Кенни было всего двенадцать, его отец умер от рака. У него была оптовая табачная торговля, и при его жизни Глэдис даже не подозревала, насколько плохо он ведет дела – после смерти мужа на ней повисли сотни тысяч недоплаченных налогов. И в какой-то момент Глэдис оказалась в отчаянном положении: мать-одиночка на грани разорения.
Что оставалось делать? Свернуть все дела? Попросить у государства пособие? Ну уж нет! Она пустила в ход свой мощный материнский инстинкт и уговорила сына заняться рискованным, опасным делом – контрабандой сигарет. Она обучила его секретному искусству переупаковки «Мальборо» и «Лаки страйк» и перевозки их из Нью-Йорка в Нью-Джерси с фальшивыми акцизными марками. Так можно было нажиться на разнице в цене. Удача им сопутствовала, план сработал отлично, и семья осталась на плаву.
Но это было только начало. Когда Кенни исполнилось пятнадцать, его мать поняла, что он с друзьями стал покуривать – и вовсе не сигареты, а кое-что другое. И что – Глэдис пришла в отчаяние? Ничего подобного! Ни секунды не колеблясь, она сделала из юного Дуболома наркодилера – обеспечила ему начальный капитал, мотивацию, защиту и, конечно же, материнскую любовь и поддержку.
О да, друзья Кенни прекрасно знали, на что способна Глэдис Грин. О ней многое рассказывали. Но до насилия она никогда не опускалась. Подумайте сами, какому шестнадцатилетнему пацану захочется, чтобы в дверь его родителей постучалась еврейская мамаша в двести пятнадцать фунтов весом и потребовала у них бабки, которые сынок задолжал за наркоту? Особенно если на этой мамаше будет фиолетовый полиэстеровый брючный костюм, фиолетовые туфли-лодочки сорок пятого размера и розовые очки в акриловой оправе с линзами размером с колесо?
Но Глэдис только разминалась. В конце концов, травку можно любить или не любить, но ее надо уважать, так как она открывает самую верную дорогу на рынок – особенно если ты имеешь дело с подростками. Поэтому Кенни и Глэдис очень быстро сообразили, что на подростковом наркорынке Лонг-Айленда есть и другие ниши. И что «боливийская пудра», кокаин, сулит такую прибыль, перед которой, конечно, не может устоять столь предприимчивая парочка, как Глэдис и Дуболом. На этот раз они взяли в долю еще одного партнера – друга детства Дуболома по имени Виктор Вонг.
Виктор был весьма интересным персонажем, хотя бы уже только потому, что он был самым массивным китайцем, когда-либо жившим на земле. Голова у него была как у гигантского панды, глаза как щелочки, а грудь шириной с Великую Китайскую стену. Он был как две капли воды похож на Оджоба – киллера из фильма «Голдфингер», который мог с двухсот шагов срезать вам башку, метнув в вас котелок с острыми как бритва стальными полями.
При этом Виктор был китайцем, которому, так сказать, впрыснули еврейство: он вырос среди самых разнузданных еврейских подростков, каких только можно встретить на Лонг-Айленде. Из этой же бездны, из городков вроде Джерихо и Сайоссет – этих гетто для высшего слоя еврейского среднего класса – поднялась на поверхность первая сотня моих стрэттонцев. И большая часть из них когда-то покупала наркотики у Кенни и Виктора.
Виктор, как и остальные недоучки – охотники за сновидениями с Лонг-Айленда, поступил ко мне на службу, но не в «Стрэттон-Окмонт»: он стал исполнительным директором одного из моих дочерних предприятий, открытого акционерного общества «Джудикейт». Офис его располагался здесь же, но внизу, в подвале, в нескольких шагах от веселого боевого отряда наших шлюх. «Джудикейт» занималась Альтернативным Разрешением Споров (сокращенно АРС) – под этим красивым названием скрывалась технология, позволявшая использовать вышедших на пенсию судей для разрешения гражданских споров между страховыми компаниями и их клиентами.
Компания даже сейчас почти дышала на ладан – еще один классический пример того, как бизнес может роскошно выглядеть на бумаге, но не в реальном мире. Уолл-стрит была просто забита подобными фирмами. К сожалению, человек, занимающийся тем, чем занимался я – венчурными предприятиями с небольшой капитализацией, – был просто обречен всегда сталкиваться с ними.
Несмотря на это, медленное угасание «Джудикейт» стало личной головной болью Виктора, хотя он в этом и не был виноват. В этой компании был некий фундаментальный изъян, и никто не смог бы добиться здесь успеха. Ну, или, по крайней мере, мало кто. Но Виктор был китайцем, и, как и большинство его собратьев, если бы ему пришлось выбирать между потерей лица и необходимостью отрезать и съесть собственные яйца, он бы с радостью схватил бритву и полоснул себя по мошонке. В данном случае, впрочем, такой выбор перед ним не стоял. Виктор так или иначе потерял лицо, и поэтому надо было что-то с этим делать. К тому же Дуболом вечно заступался за Виктора, так что для меня эта проблема превратилась в настоящую занозу в заднице.
Словом, я совсем не удивился, когда Дуболом произнес:
– Мы не могли бы сесть сегодня вечером с Виктором и попробовать все уладить?
Я изобразил непонимание и спросил в ответ:
– Что уладить, Кенни?
– Да брось ты, – отмахнулся Дуболом. – Нам нужно поговорить с Виктором о том, как ему открыть собственную фирму. Ему нужно твое благословение, он меня просто достал уже с этим!
– Он хочет моего благословения? Или моих денег? Чего именно?
– И того и другого, – быстро сказал Дуболом и, немного подумав, уточнил: – Он крайне нуждается и в том и в другом.
– Угу, – ответил я, показывая, что на меня это уточнение совершенно не произвело впечатления. – А если он ни того, ни другого не получит?
Дуболом издал глубокий дуболомный вздох.
– Ну что ты так настроен против Виктора? Он уже тысячу раз доказал свою преданность тебе. И он может снова поклясться в преданности – прямо сейчас – при трех свидетелях. Говорю тебе, Виктор – самый умный мужик, какого я знаю (кроме тебя, разумеется). Мы на нем состояние заработаем. Клянусь! Он уже нашел брокерскую контору, которую можно купить за гроши. Она называется «Дьюк Секьюритиз». Мне кажется, можно было бы дать ему денег. Ему и нужно-то всего пол-лимона, делов-то!
Я отрицательно покачал головой.
– Кенни, прибереги свои просьбы на тот случай, когда тебе действительно что-то будет нужно. В любом случае сейчас совсем не тот момент, чтобы обсуждать будущее «Дьюк Секьюритиз». Мне кажется, у нас есть сейчас кое-что более важное, как считаешь?
Я махнул в сторону биржевого зала, где стайка ассистенток устраивала нечто вроде импровизированной парикмахерской.
Кенни наклонил голову набок, бросил рассеянный взгляд в сторону парикмахерской, но ничего не сказал.
Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
– Послушай, кое-что в Викторе меня беспокоит. И для тебя это не новость – если, конечно, за последние пять лет ты хоть что-то понял в жизни. – Я не выдержал и усмехнулся: – Или, Кенни, ты действительно не понимаешь? Все эти его вечные замыслы и планы когда-нибудь в гроб его загонят. А вся эта его хрень с сохранением лица – да у меня нет ни времени, ни желания разбираться с этим, черт меня побери! И вообще, пойми ты уже наконец: Виктор – никогда – не – будет – верен. Никогда! Ни тебе, ни мне, ни самому себе. Да он отрежет свой китайский нос, чтобы сделать хуже своей собственной китайской морде – только ради того, чтобы победить в какой-то выдуманной войне, в которой он воюет только против самого себя. Понял?
Я усмехнулся – как можно более цинично. Затем сделал паузу и сказал более мягким тоном:
– Послушай, пожалуйста, ты знаешь, как я тебя люблю, Кенни. И ты знаешь, как я тебя уважаю.
Произнося все это, я с трудом подавлял желание захохотать.
– И только поэтому я поговорю с Виктором и постараюсь его успокоить. Но я делаю это не ради Виктора-блин-Вонга, который мне совершенно безразличен. Я это делаю ради Кенни Грина, которого я люблю. И, кстати, Виктор не может просто так вот взять и уйти из «Джудикейт». Сейчас, во всяком случае, не может. Я рассчитываю на твою помощь – он должен остаться до тех пор, пока я не сделаю все, что я задумал сделать.
Дуболом радостно кивнул.
– Нет проблем, – с облегчением сказал он. – Виктор прислушается ко мне. Если бы ты только знал, как он со мной…
Тут Дуболом начал изрыгать свою обычную дуболомовскую чушь, и я сразу же отключился. Вообще-то достаточно было посмотреть ему в глаза, чтобы понять, что он не уяснил ничего из того, что я ему сказал. Ведь по сути дела я пострадаю сильнее, чем Виктор, если «Джудикейт» обанкротится. Я был там крупнейшим акционером, и у меня было больше трех миллионов акций, а Виктору принадлежали только опционы на покупку, которые при нынешней цене акции в два доллара вообще ничего не стоили. А вот мне, как акционеру, принадлежало бумаг на шесть миллионов баксов. Но так или иначе, дела компании шли так плохо, что ее акции, по сути дела, нельзя было продать, разве что снизив цену до каких-то совсем уж грошей.
Если, конечно, за вами не стояла армия стрэттонских брокеров.
Однако в разработанной мной стратегии отхода была только одна заминка – дело в том, что мои акции пока что нельзя было выставить на продажу. Я купил их непосредственно у «Джудикейт» в соответствии с правилом 144 Комиссии по ценным бумагам и биржам, а значит, законно продать их можно было только спустя два года после покупки. До истечения двухлетнего срока оставался всего один месяц, так что мне нужно было, чтобы Виктор продержал компанию на плаву еще совсем недолго. Но эта вроде бы простая задача на поверку оказалась куда сложнее, чем я предполагал. Компания истекала деньгами – словно больной гемофилией, напоровшийся на розовый куст.
Теперь, когда опционы Виктора уже ничего не стоили, единственным его вознаграждением была зарплата в 100 тысяч долларов в год – ничтожная сумма по сравнению с бабками, которые зарабатывали на верхних этажах его ровесники. И при этом Виктор, в отличие от Дуболома, совсем не был дураком: он прекрасно понимал, что я использую мощь биржевого зала и продам акции, как только смогу это сделать. Он также прекрасно понимал, что, продав акции, я могу тут же забыть о его существовании – и он останется просто председателем правления никому не нужного акционерного общества.
Он сигнализировал мне о своей тревоге через Дуболома, которого привык использовать как свою марионетку еще со времен средней школы. А я уже много раз объяснял Виктору, что не собираюсь отворачиваться от него, что я в любом случае все ему возмещу – даже если для этого мне придется сделать его своим подставным.
Но мне никак не удавалось заставить Хитрого Китайца поверить мне – вернее, удавалось, но только на несколько часов. Казалось, мои слова влетают у него в одно ухо, а в другое вылетают. Все дело заключалось в том, что у этого сукиного сына была настоящая паранойя. Всю свою юность он провел в качестве переростка-азиата в жестоком племени разнузданных евреев. В результате у него развился сильнейший комплекс неполноценности. Теперь он не верил разнузданным евреям и особенно мне, самому разнузданному еврею из всех, что он знал. На сегодняшний день я оказался умнее и хитрее и сумел его обойти.
Виктор с самого начала не вошел в число стрэттонцев из-за собственного раздутого эго. Вместо этого он занялся «Джудикейт». Он решил пробиться в мой внутренний круг своими силами, сохранив лицо. Его самооценка была ниже плинтуса из-за того, что в 1988 году он не принял верного решения, не поклялся мне в верности и не стал одним из первых стрэттонцев, когда все его друзья сделали это. Виктор считал «Джудикейт» лишь промежуточной остановкой, дававшей ему возможность снова встать в очередь и дождаться момента, когда я хлопну его по плечу и скажу: «Вик, я хочу, чтобы ты открыл свою брокерскую фирму, вот тебе деньги и вот тебе люди, с которыми ты сможешь это сделать».
Это было мечтой каждого стрэттонца, и я намекал на это на каждом собрании, говоря, что если они будут хорошо работать и сохранять лояльность, то однажды я хлопну их по плечу и помогу им открыть собственный бизнес.
И вот тогда они по-настоящему разбогатеют.
Но к тому моменту я сделал так всего два раза: один раз с Аланом Липски, моим самым давним и самым верным другом, который теперь рулил фирмой «Монро Паркер Секьюритиз», и второй раз – с Эллиотом Левенстерном, еще одним старым другом, который теперь владел «Билтмор Секьюритиз». Эллиот был моим партнером еще в те времена, когда мы с ним торговали мороженым. Летом мы приходили на местный пляж, ходили от лежака к лежаку, впаривали загорающим итальянское мороженое и зарабатывали неплохие деньги. Мы вопили во все горло, расхваливая свой товар, таская за собой по песку сорокафунтовый переносной холодильник, а потом удирали от гонявших нас полицейских. Пока наши друзья били баклуши или занимались разной фигней за 3,5 доллара в час, мы зарабатывали по 400 баксов в день. Каждое лето мы откладывали по двадцать тысяч долларов, и зимой у нас было чем заплатить за колледж.
В любом случае обе эти фирмы – и «Билтмор», и «Монро Паркер» – добились огромных успехов и приносили десятки миллионов в год, при этом каждый владелец тайно отстегивал мне ежегодно по пять лимонов просто за то, что я помог им начать дело.
Пять миллионов баксов – хорошие деньги, и на самом деле они платили их не за то, что я помог им начать свое дело. По сути, они таким образом проявляли свою преданность мне, выражали уважение. А главное – вся эта схема держалась на том, что они по-прежнему считали себя стрэттонцами. И я тоже считал их таковыми.
Вот так обстояли дела. Сколько бы Дуболом, стоя передо мной, ни бормотал о преданности Китайца, я знал, что все на самом деле не так. Каким образом человек, до сих пор глубоко обиженный на всех разнузданных евреев, может сохранять лояльность Волку с Уолл-стрит? Виктор был недоброжелательным человеком, и было очевидно, что он глубоко презирает всех стрэттонцев.
Все было ясно: не существовало никакой разумной причины для того, чтобы поддерживать Хитрого Китайца, но тут возникала другая проблема – не было никакого способа остановить его. Я мог только слегка его придержать. Но если я буду задерживать его слишком долго, то возникнет риск, что он начнет действовать без меня – так сказать, без моего благословения. А это создаст опасный прецедент и соблазн для остальных стрэттонцев – особенно если Виктор добьется успеха.
Какая печальная ирония, думал я, заключается в том факте, что моя власть на самом деле всего лишь иллюзия. Как быстро она может испариться, если я не буду думать на десять шагов вперед. У меня не оставалось иного выхода, кроме как мучительно принимать каждое решение, выискивая мельчайшие детали в мотивах каждого человека. Я ощущал себя извращенным специалистом по теории игр, который проводит лучшую часть своего дня в размышлениях, обдумывает все шаги и контрмеры и то, к каким результатам они приведут. Моя жизнь требовала невероятного эмоционального напряжения, и после прожитых таким образом пяти лет мне казалось, что из меня выжато все самое лучшее. В сущности, теперь я был спокоен и умиротворен только тогда, когда находился под кайфом или же входил в соблазнительные чресла моей соблазнительной Герцогини.
Так или иначе, Злобного Китайца нельзя было игнорировать. Для создания брокерской фирмы требовался совсем крошечный капитал, максимум полмиллиона. Это была сущая чепуха по сравнению с тем, что он сможет заработать в первые же месяцы. Китаец мог бы получить финансовую поддержку и от Дуболома, но это уже означало бы открытую войну со мной.
На самом деле Виктора удерживал только недостаток уверенности в себе – или просто боязнь рискнуть своим огромным китайским эго или своими маленькими китайскими яйцами. Китаец хотел уверенности, он хотел, чтобы его направляли, оказывали ему эмоциональную поддержку и защищали от тех, кто играет на понижение. И что особенно важно – он хотел получать лакомые куски новых выпусков стрэттонских акций, потому что круче их на Уолл-стрит ничего не было.
Он будет выпрашивать все это до тех пор, пока не сможет придумать, как самому это добыть.
Тогда ему уже ничего больше не будет от меня нужно.
Я подсчитал, что он выступит против меня примерно через шесть месяцев. Он продаст нам обратно все те акции, которые я ему дал, и это создаст ненужное давление, и стрэттонцам придется эти акции купить. В результате сделка уронит цену акций, это приведет к недовольству клиентов, и, что еще важнее, биржевой зал будет полон недовольных стрэттонцев. А Виктор постарается использовать это недовольство, чтобы попытаться переманить кое-кого из моих сотрудников. Будет обещать им лучшую жизнь в «Дьюк Секьюритиз». Да, думал я, у него и вправду будут преимущества, потому что его компания будет маленькой и изворотливой. Мне будет сложно защититься от такого нападения. Ведь я был неуклюжим гигантом, уязвимым на периферии огромного тела.
Значит, надо решать проблему с Китайцем с позиции силы. Пусть я был уязвим на периферии, но зато в центре я круче крутого яйца. Значит, удар надо нанести из центра. Я соглашусь поддержать Виктора и разовью у него ложное чувство уверенности в себе, а затем, когда он меньше всего будет этого ждать, нанесу такой жестокий удар, что полностью его разорю.
Первый шаг будет таков: я попрошу Китайца подождать три месяца и дать мне достаточно времени, чтобы я мог избавиться от моих акций «Джудикейт». Китаец решит, что это логично, и ничего не заподозрит. Тем временем я займусь Дуболомом и добьюсь от него некоторых признаний. В конце концов, он был моим партнером в «Стрэттоне» и владел двадцатью процентами акций, тем самым преграждая путь к пирогу другим стрэттонцам, тоже хотевшим урвать свой кусок.
А когда Виктор с моей помощью создаст собственный бизнес, я постараюсь сделать так, что он будет зарабатывать приличные, но не слишком большие деньги. Тогда я посоветую ему определенные ценные бумаги, которые незаметно поставят его в слегка уязвимое положение. Есть кое-какие способы добиться этого, и раскусить подвох тут смог бы только самый искушенный трейдер. Виктор, конечно, в жизни не догадается. Я сыграю как раз на его огромном китайском эго и посоветую держать огромные позиции на его собственном счете торговых операций. И в тот момент, когда он будет меньше всего этого ждать, когда он будет наиболее уязвим, я обрушу на него всю свою мощь, нанесу смертельный удар и вообще выдавлю Растерянного Китайца из бизнеса к чертовой матери. Я буду продавать акции через таких трейдеров и на таких площадках, о которых Виктор никогда даже не слышал. Я буду действовать через людей, чью связь со мной он никогда не сможет вычислить, а он тем временем будет в растерянности скрести свою башку размером с голову панды. Я открою все шлюзы, и сквозь них хлынет такой быстрый и такой мощный поток, что Виктор не успеет даже ничего понять, как уже вылетит из бизнеса, и я больше о нем никогда ничего не услышу.
Конечно, в результате Дуболом тоже потеряет какие-то деньги, но он же все равно останется богатым человеком. Будем считать это побочным ущербом.
Я улыбнулся Дуболому.
– Говорю же тебе, я поговорю с Виктором из уважения к тебе. Но я смогу это сделать не раньше следующей недели. Давайте встретимся в Атлантик-Сити, когда мы рассчитаемся с нашими подставными. Виктор ведь тоже едет, правда?
Дуболом кивнул.
– Он приедет туда, куда ты скажешь.
Я тоже кивнул.
– А в ожидании нашей встречи, пожалуйста, вправь Китайцу мозги. Я не позволю давить на меня, пока я сам не приму решения. А это произойдет только после того, как я избавлюсь от акций «Джудикейт». Дошло?
Он гордо кивнул.
– Ему достаточно знать, что ты его поддержишь, и он будет ждать столько, сколько понадобится.
Сколько понадобится? Какой же Дуболом дурак! Это мне привиделось, или он сейчас опять продемонстрировал, что вообще ничего не соображает? Произнеся эти слова, он как раз подтвердил то, что я уже знал, – верность Неверного Китайца зависела от обстоятельств.
А сам Дуболом? Да, сегодня он был мне верен, он по-прежнему был стрэттонцем до мозга костей. Но никто не может долго служить двум господам, и уж точно нельзя этого делать вечно. А Хитрый Китаец как раз и был тем самым Другим Господином. Он ждал своего часа, манипулируя слабым умишком Дуболома, сеял семена раздора в моих рядах, начав сразу с моего младшего партнера.
Мне было ясно: назревает война. В самом недалеком будущем она приблизится к моему порогу. Но эту войну я смогу выиграть.
Часть II
Глава 11
Страна подставных
Август 1993 года
(За четыре месяца до описываемых событий)
Где это я, черт меня побери?
Этот вопрос пришел мне в голову, едва меня пробудил отчетливый скрежет шасси, вылезавших из огромного брюха авиалайнера. Медленно приходя в себя, я увидел красно-синюю эмблему на спинке кресла перед собой и попытался осмыслить ситуацию.
Самолет – явно «Боинг-747»; номер моего места – 2А; место у окна, в салоне первого класса; и хотя глаза у меня вроде бы открыты, мой подбородок все еще покоится у меня на груди, а голова гудит так, будто меня огрели по черепу увесистой полицейской дубинкой.
«Неужели отходняк? – подумал я. – От кваалюда? Да быть того не может!»
Все еще в замешательстве, я вытянул шею, выглянул в маленький овальный иллюминатор слева от себя и попытался врубиться, что к чему. Солнце как раз всходило над горизонтом – значит, утро! Отличная подсказка! Мое настроение тут же улучшилось. Повернув голову, я окинул взглядом панораму под крылом: волнистые зеленые холмы, небольшой белоснежный городок, огромное бирюзовое озеро в форме полумесяца и гигантская струя воды, выстреливающая в воздух на сотни футов, – загляденье, да и только!
Стоп-стоп-стоп. Какого лешего меня вообще занесло на самолет? Да еще такой обшарпанный… А где мой «Гольфстрим»? И как долго я проспал?
Видимо, многовато кваалюда… О, боже! Феназепам!
Я был на грани отчаяния. Я пренебрег предупреждениями своего врача и смешал феназепам с кваалюдом! А ведь оба препарата были снотворными, только из разных групп. Если примешь что-то одно – результат предсказуем: от шести до восьми часов глубокого сна. А вот если принимать их вместе, все могло закончиться… А чем, собственно, все закончилось?
Глубоко вздохнув, я попытался подавить дурные мысли. И тут до меня дошло – ведь мой самолет садится в Швейцарии! Значит, все хорошо! Это дружественная территория! Нейтральная территория! Швейцарская территория! На этой территории полно всяких специальных швейцарских штучек – тающего во рту молочного шоколада, низложенных диктаторов, первоклассных часов, спрятанного нацистского золота, номерных банковских счетов, отмытых бабок, законов о банковской тайне, швейцарских франков… швейцарского кваалюда, в конце концов! Не страна, а сказка! И такая красивая с воздуха! Ни одного небоскреба в поле зрения, лишь тысячи крошечных домиков, и все на природе. А этот гейзер – невероятно! Швейцария! Ха! У них ведь даже имеется собственная разновидность кваалюда! Метаседил – так они его вроде бы зовут, если мне не изменяет память. Надо будет поговорить об этом с консьержем – я усилием воли постарался запомнить эту мысль.
Да, Швейцарию было за что любить, несмотря на то, что половина страны кишела лягушатниками, а другая половина – фрицами. Таково было последствие вековых войн и политических козней; страна буквально оказалась поделена надвое; Женева стала базой лягушатников, и там говорили по-французски, а Цюрих – питомником фрицев, и там говорили по-немецки.
Согласно моим еврейским убеждениям, делать дела можно было только с запрудившими Женеву лягушатниками, но никак не с заполонившими Цюрих фрицами, которые все свое время проводили в мерзкой лающей болтовне, наливались теплым, как моча, пивом и заглатывали шницели в таком количестве, пока их животы не отвисали, как сумки у только что разродившейся самки кенгуру. Не говоря уже о том, что среди них наверняка скрывалось немало нацистских ублюдков, до сих пор живших на золотые коронки, которые они вырвали у моих предков, прежде чем бросить их в газовые камеры!
Кроме того, делать бизнес во франкоговорящей Женеве было приятнее еще и по другой причине. Я имею в виду женщин. Да-да! В отличие от заполонивших Цюрих широкоплечих немок с такими бочками вместо сисек, что с ними впору играть в американский футбол, среднестатистическая француженка, фланирующая по улицам Женевы с пакетом из бутика в руке и пуделем на поводке, стройна и эффектна, даже невзирая на волосатые подмышки. При мысли о французских подмышках у меня вырвался невольный смешок. Ладно, моя цель – деловая Женева, и только она.
Читать бесплатно другие книги:
