Записки купчинского гопника Сташков Глеб
– Обратите внимание, – говорю я женщине с пятихаткой, – данная кассирша только что была обменным пунктом. Непонятно кому она тысячу поменяла, а теперь для вас у нее сдачи нет.
Механизм запущен. Реакция не заставила себя долго ждать.
– Действительно, – закричала женщина с пятиха т-кой. – Спасибо, – говорит, – молодой человек. Иди, – кричит кассирше, – обратно меняй.
– Не задерживайте очередь! – орет кассирша.
– Иди меняй, шалава! – кричит женщина.
Ждать, чем дело кончится, я, конечно, не стал. Мавр сделал свое дело – мавр может уходить. Провокация удалась, а последствия пусть другие расхлебывают.
Без магазинов жизнь была бы намного скучнее. Хотя не всегда люди ведутся на провокации с такой легкостью, как сегодня.
В нашей округе самые невозмутимые люди – в «Максидоме». Готов обосновать нижеследующим примером.
Стою в очереди. Женщина с косой и вантусом крутится, суетится, мечется у прилавков с батарейками «Энерджайзер». Задевает сумкой другую женщину.
– Поосторожней с сумкой, – говорит другая женщина.
А женщина с косой, видать, толком не расслышала и говорит:
– За суку ответишь.
– Чего?
– Ты меня сукой обозвала.
– Граждане, – обиженно восклицает другая женщина, – разве я обзывала ее сукой?
– Нет, – кричат все вокруг. – Никто эту суку сукой не обзывал.
И начинают развивать тему:
– Она, наверное, в самом деле сука, поэтому ей и мерещится.
– Граждане, – обиженно говорит мужчина, стоящий в очереди за женщиной с косой, – хватит уже мою жену сукой обзывать.
– Это ваша жена? – кричат все вокруг. – Тогда другое дело. Что же вы сразу не сказали?
Муж суки пожал плечами и замолчал.
Поразительное спокойствие. Его жену пять минут на все лады склоняют, а он стоит, молчит, шурупы в корзине пересчитывает. Поймают такого мужа фашисты, станут пытать – он и глазом не моргнет. Тайны не выдаст и Родины не продаст. Шурупы купит, а Родины не продаст.
Итак, вокруг моего дома расположился золотой треугольник – «Максидом», «Пятерочка» и «Дикси». В «Пятерочке» собираются нервные люди, в «Максидоме» – люди без нервов, а в «Дикси» – настоящие профессионалы. Чемпионы по хамству. Мордоплюйская элита. Сливки низшего общества. Дилетантам в «Дикси» не место. Там даже я стараюсь больше помалкивать.
Судите сами. Схлестнулись в «Дикси» две дамочки. Одна – скажу политкорректно – чрезмерно пышная, а другая чрезмерно стройная.
Стройная попросила у пышной скидочную карточку. А пышная отказала. Как у Зощенко. «Я, говорит, ну, ровно слон работаю и на трудовые гроши ежики себе покупаю, и нипочем то есть не разрешу постороннему чужому персоналу этими ежиками воспользоваться».
– Зря ты себе слоек-то набрала, – говорит оставшаяся без карты стройная дамочка пышной дамочке. – Лопнешь ведь ненароком, корова.
А пышная отвечает не без достоинства:
– Рот закрой, не свети гнилушками.
Я пребывал в восхищении. Классика. Учебное пособие. Во-первых, очередь довольна. Очередь смеется и с удовольствием рассматривает обеих дамочек. Обсуждает, правда ли тучная может лопнуть и точно ли у стройной гнилые зубы.
Во-вторых, сами спорщицы трясутся от гнева. Пышная раскраснелась и готова скончаться в апоплексическом ударе, а стройная позеленела и, того и гляди, пополам переломится. Каждая из них попала в точку. Ударила соперницу по больному месту. Взаимный нокаут. Такого даже в боксе не увидишь.
Напрасно мы возмущаемся российским хамством. Хамство – это наша национальная гордость. Наряду с балетом и еще чем-нибудь. Хотел придумать это «еще что-нибудь», да как-то так и не придумал. В общем, наряду с балетом.
Разве умеют ругаться какие-нибудь, скажем, французы? Вспомните «Трех мушкетеров». Как они там ругались?
«Вы, сударь, невежда».
«Ах так! Я к вашим услугам, сударь».
И давай друг в друга шпажонками тыкать.
Или англичане.
«Я имею удовольствие сказать вам, сэр, что вы негодяй, сэр», – говорит англичанин.
«Оу, шит, motherfucker», – отвечает негодяй.
И всё. И молчит. Запас ругательств исчерпан.
Говорят, неплохо ругаются итальянцы, но я не очень-то верю. Запустите этого итальянца в наш «Дикси», а я на него посмотрю. Да что там итальянца, запустите в наш купчинский «Дикси» хотя бы какую-нибудь старушонку из исторического центра города. Если она из коммуналки, может, и выдержит пару минут. Из коммуналок – они привычные. А если из отдельной квартиры, не сдюжит старушка. Прихватит ее инфаркт миокарда, и поминай как звали.
Нет, в «Дикси» я сегодня не пойду. Хватит с меня и «Пятерочки». Кстати, у «Пятерочки» скосили траву. У моего дома скосили, у «Пятерочки» – не к добру это. С некоторого времени к покосу трав в Купчино я отношусь подозрительно.
Года три назад меня как журналиста позвали на народный купчинский праздник, устроенный районной администрацией. Праздник назывался несколько странно – День газонокосильщика.
Прихожу по указанному адресу. Милый пустырек возле железной дороги. Трава по пояс.
На траве пасется лошадь. Рядом с лошадью – мужчина с диктофоном.
Позже я узнал, что лошадь прискакала из Пушкина, а мужчина – из газеты «Санкт-Петербургские ведомости».
Из динамиков почему-то раздается:
Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним…
Газонокосильщики слушают рассказ коллеги, как он набухался и изображал Артура Пирожкова из Comedy Club.
– Что здесь такое? – спрашивает женщина.
– Соревнование по косьбе, – отвечает другая женщина.
– А я думала, очередную стройку открывают, – говорит первая женщина и, успокоившись, уходит.
Пенсионеры ведут более серьезный разговор.
– А где Матвиенко?
– Она уже в Москве.
– Откосила свое, – злорадно замечает дедушка с усами.
Матвиенко тогда как раз переводили с наших губернаторов в Совет Федерации.
Наконец праздник начинается.
Глава администрации говорит коротенький спич и уверяет, что газонокосильщик – очень русская профессия.
Ему вручают косу, которую переодетая Петрушкой ведущая называет креативной. Глава отправляется косить. Показывать мастер-класс, как выражается ведущая.
Косит он плохо, на мастер-класс явно не тянет. И тут случается непредвиденное. Явный провокатор, а возможно, даже оппозиционер подбегает к главе и отнимает косу. Корпулентная жилищница оттаскивает несогласного.
Его дружок – тоже провокатор, тощий, бухой и либерально настроенный – разводит агитацию:
– Человек умеет, а ему не дают.
Народ безмолвствует.
Начинается конкурс профессионального мастерства. В дело вступают триммеристы. Первый, так сказать, вид программы. Петрушка рассказывает «забавные факты из области технических характеристик газонокосилок». К сожалению, рев этих самых газонокосилок заглушает Петрушку. Я слышу только характеристику триммериста, пришедшего на финиш последним:
– Дерьмо дали, а не триммер.
Мне жаль триммериста. Он походит на гонщика «Формулы-1», который растрачивает талант на убогих болидах Virgin Cosworth, вместо того чтобы срывать призы на «редбуллах». Или на лыжника, чьи тренеры не угадали со смазкой.
Впрочем, трактористам еще хуже. У одного трактора сгорели какие-то ремни, у второго тоже что-то сгорело, и только третий выкосил более-менее тщательно, хоть и медленнее других. Ему в итоге и отдали первый приз. За качество. Которое, как известно, важнее скорости. Или неизвестно? Не берусь судить.
А бухой провокатор-либерал тем временем продолжал баламутить народ.
– Знаете, зачем все это придумали? – спрашивал он бабушек и сам же отвечал: – Хотят застроить эту площадку.
– Демократы теперь решают сами по себе, нас не спрашивают, – вздыхали распропагандированные бабушки.
Другой – вернее, третий – провокатор дорвался до микрофона:
– Я жил в тайге и знаю: что вдыхаешь – тем живешь. Трава должна расти. Ее нельзя косить.
– Есть и такое мнение, – сказала несколько сконфуженная Петрушка. – Спасибо, что вы не побоялись его высказать.
К счастью, лошадь из Пушкина в это время начала выделывать па, и люди не обратили внимания на злопыхателя.
– Что за народ? – сокрушался я. – Лишь бы обгадить.
Но в этот момент я услышал, как корпулентная жилищница призналась:
– Это место реально расчищают под застройку.
Вот тебе, бабушка, и день газонокосильщика. Народ не проведешь. Он с самого начала подвох чувствовал.
В Купчино народ вообще очень чувствительный по части обоняния. Купчинские парфюмеры даже выпустили духи. «Воздух Купчино» называются.
Я эти духи не нюхал, но так возбудился, что сочинил стихотворение. Первое и последнее четверостишия взяты из стишка Джанни Родари «Чем пахнут ремесла». Представляю:
Чем пахнет Купчино
- У каждого дела
- Запах особый:
- В булочной пахнет
- Тестом и сдобой.
- С хоккейной коробки
- Несет анашой.
- Дед на скамеечке
- Пахнет паршой.
- У детского сада –
- Собачье говно.
- Ранней весною
- Пахнет оно.
- Так проберет –
- Аж до самой печенки.
- Там львиная доля –
- Моей собачонки!
- Торговец в палатке
- Пахнет бахчой.
- Сосед обоссался
- И пахнет мочой.
- Пахнет в бассейне
- Удушливым хлором.
- Педики пахнут
- Кристианом Диором.
- От проститутки
- Пахнет загаром.
- От работяги –
- Пивным перегаром.
- Пахнет блевотой
- Алкаш завалящий.
- Пахнет чиновник
- Купюрой хрустящей.
- Сколько ни душится
- Лодырь богатый,
- Очень неважно
- Он пахнет, ребята!
Глава третья
Наш Колизей
Тем временем я дошел до места встречи. Вот он – угол Славы и Бухарестской. Конечно же, никого нет.
Удивительное дело. Когда я был маленьким, опаздывать было не принято. Максимум опаздывали в школу на утреннюю зарядку, которая начиналась без пятнадцати девять. То есть она, конечно, ни в какие без пятнадцати девять не начиналась, потому что ее никто никогда не проводил. Иногда на полдевятого назначалась политинформация, но ее тоже никто никогда не проводил. Потому что политинформатором в классе был я.
А когда я подрос, мы стали дежурить. Я любил дежурить у входа в школу. Без пятнадцати девять раздавался первый звонок, после чего мы отбирали у входивших малолеток дневники и писали замечания за опоздания.
Но я не писал замечания. В первый и последний раз в жизни я придумал выгодную коммерческую аферу. Я и позже придумывал выгодные аферы, но неизменно прогорал. А в школе – выгорело.
Малолетки имели право откупиться от замечания в дневник. По умеренному тарифу в 10 копеек. На 10 копеек можно было купить в буфете ватрушку с повидлом и три репки. Или две маленькие булочки безо всего и две репки. Или десять репок, но десять репок покупали только беспримесные олигофрены.
Опоздавшие охотно платили. Пока один из них – наверное, сознательный – не настучал на меня. К счастью, времена стояли перестроечные – хозрасчет, ускорение, самофинансирование, так что меня поругали, но без особых оргвыводов. По-моему, классная руководительница в глубине души даже гордилась, что ее ученик активно включился в перестройку и освоил новое мышление (с ударением на первом слоге).
После школы мы расходились по домам, чтобы пообедать. Договаривались:
– Встретимся у третьей парадной.
И встречались. И все приходили в одно и то же время. Плюс-минус десять минут. Никто не опаздывал. Хотя мы даже точного времени не назначали.
Пунктуальность сидела в крови. А потом, в лихие 90-е, люди стали покупать машины – и началось.
– В пробку попал, – объясняет человек, опоздавший на сорок минут.
– А ты на метро езди.
– На метро долго, – говорит человек, опоздавший на сорок минут.
– А на машине ты сколько ехал?
– Не поверишь, два с половиной часа.
За два с половиной часа можно доехать общественным транспортом из одной точки города в другую, где бы эти точки ни находились. За два с половиной часа можно до Эстонии доехать.
Но полный беспредел начался в 2000-х, когда все обзавелись мобильными телефонами. Раньше человек все-таки стеснялся опаздывать больше, чем на полчаса. И если он знал, что до места встречи добираться час, он за тридцать минут и выходил из дома. Чтобы опоздать на положенные полчаса.
Теперь ты приходишь на «стрелку». Десять минут ждешь. Пятнадцать.
Человек звонит:
– Я выхожу.
– Куда ты выходишь? Тебе час добираться.
– Но я же тебя предупредил.
Как-то звонят мне на мобильник. Номер незнакомый. Голос – женский, но тоже незнакомый.
– Ты меня ждешь? – спрашивает милый женский голос.
– Нет, – честно отвечаю я.
– Почему ты меня не ждешь? – спрашивает женский голос, но уже не милый, а с явными признаками недовольства.
– А почему я должен тебя ждать?
– А почему не должен? Почему? – надрывается голос. – Я же всего на двадцать минут опаздываю.
– Двадцать минут, – говорю, – это очень много.
– Ты сам все время опаздываешь.
– Когда я опаздывал?
– Вчера. Ты вчера опоздал.
– Вчера я вообще не выходил из дома.
– А ты кто?
– Глеб.
– Извините, я ошиблась номером.
Раньше люди, ходя на свидания, узнавали свой город. Знакомились с достопримечательностями.
– Где встретимся?
– У Медного всадника.
Или:
– На улице Ломоносова. У пивного ларька.
А сейчас? Сейчас встречаются «где-нибудь в районе Гостинки». А потом час перезваниваются и орут, пугая прохожих:
– Ты где?
– А ты где?
– Я здесь.
– И я здесь.
– Где здесь?
– Где договаривались.
– Мы там не договаривались.
– Идиот.
– Дура.
– Я тебя вижу.
– Где ты меня видишь?
– Я машу тебе рукой.
– Где?
– Повернись налево.
– Повернулся.
– Видишь меня?
– Нет.
– Потому что ты налево повернулся, а надо направо.
– Ты же сама сказала – налево.
– А своей головы у тебя нет?
– Я тебя вижу.
– А я тебя больше не вижу.
– Стой прямо.
– Ой, я тебя снова вижу. Чмоки, чмоки.
Ту-ту, ту-ту-ту. Ту-ту, ту-ту-ту. Мобильник звонит. Телевизионщики. Говорят, что слегка опаздывают.
Рассказ про баб и живых мертвецов
Я, когда работал на телевидении, никогда не опаздывал. Правда, я недолго работал. Месяц. Работал я репортером на канале «СТС-Петербург». В программе «Детали». Снимал новостные сюжетцы.
– У вас есть журналистское образование? – спросил меня начальник.
– Нет.
– Слава богу, – сказал начальник и предложил должность в штате.
Я отказался. Работал сдельно.
Начальство меня ценило и посылало на самые ответственные мероприятия.
– Прекрасный сюжет, – говорило начальство. – Сплав на бабах по Вуоксе. Можно со своей бабой приехать, а можно взять напрокат.
– Напрокат, боюсь, не потяну.
– Ерунда. Всего двести рублей.
– Чего-то, – говорю, – дешево. На Староневском – и то дороже.
– Для резиновой бабы – вполне нормально.
– Для какой?
– Для резиновой. Они на резиновых бабах сплавляются.
– Зачем?
– Об этом ты у них и спросишь. Кстати, ты тоже обязательно сплавься.
Я соврал, что не умею плавать.
– Тогда возьмешь бабу в руки и скажешь что-нибудь на камеру. Начни так: «Все мы хорошо знаем резиновых женщин».
– С чего это мы их хорошо знаем? Я, например, их плохо знаю. Я, например, их не познавал.
– Да? Ну тогда скажи: «Вот на таких резиновых женщинах энтузиасты своего дела плавают в бурных волнах реки Вуоксы».
Фраза мне решительно не понравилась. Но приказы не обсуждают.
Приехали. Народ по свистку берет в охапку баб и бросается в реку. Победители заплыва выходят в следующий раунд.
А плыть по Вуоксе тяжело. Речка с норовом. Как говорится, то перевалы, то перекаты. И бабы, надо сказать, плыть сильно мешают. А бросить ее нельзя – снимут с дистанции. Как в жизни. И хочется ее бросить, а нельзя. Квартиру отсудит или тесть с работы выгонит.
Стали искать бабу для съемок. Бабы оказались в дефиците. То есть обычные бабы сами просились, чтобы их сняли для телевизора, а резиновые – в дефиците.
Оператор принес негритянку. Коричневую и с огромными губами. Я брезгливо от нее отказался:
– Не хочу с негритянкой.
– С ума сошел?! – кричит оператор. – Я же не предлагаю тебе с ней…
– Понимаешь, – говорю, – я не расист, но с негритянкой не хочу.
– Может, тебе Анджелину Джоли поискать?
– Я бы тоже с негритянкой не хотел, – встрял водитель, вышедший погулять по свежему воздуху и, как он выразился, на идиотов посмотреть.
Оператор послал нас с водителем в грубой форме.
К счастью, кто-то одолжил нам европеоидную женщину.
– Вот на таких резиновых женщинах… – начал я речь.
– Подожди, – закричал оператор, – я камеру не настроил.
– Вот на таких резиновых женщинах…
– Что ты мямлишь? – продолжал кричать оператор. – Четче говори, с выражением.
Я, признаться, эту фразу и говорил с выражением. С выражением скорби. Потому что мне первый раз предстояло попасть в кадр, и я предпочел бы попасть в него в каком-нибудь другом антураже. По крайней мере, без резиновой женщины на руках. С резиновой как-то стремно. Пацанва не поймет.
Но я послушно забормотал в третий раз:
– Вот на таких резиновых женщинах энтузиасты своего дела…
– …проводят дни и ночи напролет, – встрял водитель.
Пока все смеялись, европеоидную женщину у нас отняли. И в кадр я так и не попал.
Через неделю начальник говорит:
– Гляди-ка, опять прекрасный сюжет. Люди добровольно закапываются в могилы.
– Тоже, – говорю, – энтузиасты своего дела.
– Вообще-то их потом откапывают.
– Когда, – спрашиваю, – потом?
– Лет через сто, – говорит начальник и, увидев, что никто не засмеялся, поясняет: – Шучу.
И велит мне поехать и закопаться в могилу.
– Откапываться необязательно, – сострил оператор.
Желающих закопать себя в могилу набралось человек семь. И человек десять представителей СМИ.