Незнакомка с тысячью лиц Романова Галина

Глава 3

Он дорабатывал в отделе последние свои дни. Никто об этом не знал, кроме него. Никто не знал, что рапорт уже написан и лежит в верхнем ящике его стола, придавленный папками с бланками протоколов. Никто не знал, но некоторые догадывались, что с ним что-то не то.

– Виталь, ты не заболел? – спрашивали некоторые, заметив, что вместо пачки в день он теперь выкуривает всего четыре-пять сигарет.

– Слышь, ты не влюбился, Макаров? – хмыкали другие, поймав его на рассматривании стайки воробьев, купающихся в луже.

Он не заболел и не влюбился. Он просто устал. Устал и разочаровался. И еще ему все надоело.

И он не хотел оставшиеся до пенсии дни вскакивать как ненормальный по будильнику, лететь вниз по лестнице к ветхой машинке, ждать потом, пока она прогреется, нетерпеливо выкуривая сигарету за сигаретой. После сидеть в тесном кабинете начальника, слушать пространные завуалированные речи о том, какие они идиоты, бездари и бездельники. Потом идти к себе в кабинет, допрашивать, записывать, отпускать, закрывать. Слушать слова благодарности вперемешку с проклятиями. Потом запирать сейф, ящик стола, идти к машине. Ждать, пока прогреется старая рухлядь, выкуривая три сигареты подряд. Ехать домой, попутно заворачивая в супермаркет. Дома готовить, потом жрать, потом смотреть телевизор, спать, и утром все сначала.

– Макаров, ты скоро устанешь от самого себя, – предрекала ему его вторая жена, когда они разводились. – Ты дошел до точки невозврата. Ты… ты просто пустота, Макаров. Ты – черная яма, которая засасывает. И тебя туда засосет, будь уверен…

Она, конечно, намудрила, его вторая бывшая жена. Он долго думал, так и не понял, что она имела в виду. Но то, что он устал от всего, было стопроцентной правдой. Надо было менять жизнь. Надо было меняться. И надо было начинать еще вчера, он запоздал с принятием решения. Ему было тридцать восемь лет уже! Но лучше поздно, чем никогда, так?

Макаров глянул на свое отражение в зеркале над раковиной. Молодой еще в принципе мужик. Морщин мало, цвет лица вполне здоровый, это потому что он постепенно начал завязывать с курением. Рот волевой, нос правильной формы. Глаза, правда, смотрели всегда хмуро, но это исправляется. Он точно знал, что исправляется. Достаточно все поменять.

И он готов! Готов вот прямо уже сегодня вытащить из-под папок с бланками протоколов заготовленный рапорт и подписать его у руководства. Его вряд ли станут отговаривать. Желающих сейчас идти работать в полицию предостаточно. Платят неплохо. А то, что он профессионал от бога, сейчас мало кому нужно. Мало кому…

В отдел он вошел в нормальном почти настроении, потому что как бы принял решение. Вошел к себе, снял куртку, пригладил волосы, достал рапорт, глянул на коллегу – Стаса Воронина, с которым за пять минувших лет так и не сошелся по-настоящему, и сказал:

– Ну, Стас, я пошел.

– Далеко? – Мутные серые глаза коллеги скользнули по Макарову, остановились на рапорте. – В отпуск, что ли, собрался, Макаров? Охренел! Дел невпроворот, а он отдыхать летит!

Это так Воронин мгновенно оценил ситуацию, предположил самое для себя скверное, тут же позавидовал и обозлился.

– Меня если спросят, я против! – возмущенно толкнул груду бумаг от себя Воронин. – Отдыхать он собрался, умник!

Вообще-то Воронин был ниже званием, младше возрастом, и стаж работы у него был меньше. И он не имел права говорить с ним в таком ключе. И прежде Макаров обязательно указал бы ему на это. Но сегодня решил промолчать. «Черт с ним, с Ворониным. Пусть себе бесится и завидует. Он всем завидует, таким уродился».

Виталий вышел из кабинета, ничего не став объяснять. Поднялся в кабинет начальства, отдал рапорт секретарю и сел на стул ждать.

Секретарь вылетел из кабинета полковника с бледным лицом, вытаращенными глазами и смятым в комок рапортом Макарова.

– Иди! – шепнул он Макарову поблекшими вмиг губами. – Хочешь получить по шее – иди!

Он и пошел. И слушал потом полчаса, как неблагодарен он и беспечен. Что настоящие офицеры так не делают. Что он не имеет права поступать так безответственно со своей жизнью.

– Я тебя только на звание собрался выдвигать. Досрочно, между прочим! – восклицал с обидой полковник. – А он что?! А он кинуть меня захотел!

– Я не кинуть, – проговорил неуверенно Макаров, не ожидавший, что его станут удерживать. – Я уволиться.

– Ага! А меня с кем оставишь?! С Ворониным?! Он в своем кармане ничего найти не способен! А ты у меня кто?!

– Кто?

– А ты у меня, Виталя, лучший аналитик отдела! Я горжусь тобой, понял! Мне за тебя ни разу стыдно не было, вот… – надулся полковник, отважившись на откровение, на которое прежде никогда был не способен. – Все, иди, иди, работай. Глаза бы мои тебя не видели! Уходи…

– Семен Константинович! – Макаров неуверенно переступил, протянул бумажный комок, в который превратился его рапорт: – А что с рапортом-то делать?

– А что хочешь, то и делай! – огрызнулся полковник. – Съешь, чтобы неповадно было впредь!

– Но я ведь уйти хотел. – Макаров обнаглел, выдвинул стул из-за стола и уселся без приглашения.

– Почему? – полковник сделал вид, что не заметил вольности подчиненного.

– Устал я.

– Так отдохни. В отпуск отпущу, – нехотя пообещал полковник.

Тут же снял трубку внутренней связи и приказал кадровику оформить Макарова с сегодняшнего дня на две недели в отпуск.

– Доволен? – свел он брови.

– Пустота вот тут, Семен Константинович, – Макаров приложил руку к груди. – Пустота…

– А уйдешь, все наполнится?! – фыркнул полковник, на глазах веселея. – Я-то думал, чего он? А у него пустота образовалась! Виталя, ты охренел?!

– Нет. Устал просто. – И глянул на полковника глазами бродячей собаки.

– Понял.

Полковник выбрался из-за стола, походил по кабинету почти строевым шагом. Встал у окна с заложенными за спиной руками. Уставился на голые ветки клена.

– Меня такая пустота жевала, когда Маша моя заболела. Болела долго, страшно. Потом ушла… И пустота эта превратилась… Короче, с тех пор я с этим и живу. И точно знаю, сиди я в этом кресле, нет, ничего не изменится. Так-то, Виталя. Не в твоей работе причина, поверь. В себе что-то надо тебе поменять. Как-то тряхнуть себя посильнее. Любить пробовал?

– Не помогает, – мотнул головой Макаров, вспомнив бывших своих жен, с которыми ни черта у него не вышло.

– Ну… тогда я не знаю. – Полковник развел руками, сел на место, глянул на него с хитрецой: – Дело какое-нибудь доброе сделай.

– Дело? Доброе? Шутите?

Макаров даже хотел обидеться. Он к нему с серьезным разговором, а с ним шутят.

– Не шучу нисколько. Знаешь, какое удовлетворение испытываешь, делая доброе дело для того, кто в нем действительно нуждается. Ого-ого, Макаров, ты себе представить не можешь, как сладко и тепло в сердце от этого.

Он вообще-то хорошим мужиком был – Семен Константинович, до полковника из сержантов дослужился. Разговоры вот теперь с ним ведет, что тот психолог, хотя и не обязан.

– Все, иди, отдыхай. В отпуске ты на две недели, Виталя. И чтобы больше никаких рапортов, – палец полковника указал на бумажный комок в Виталиной руке.

Макаров поднялся с места. Пошел к двери. Но вдруг приостановился, глянул на полковника, провожающего его внимательным взглядом.

– Разрешите вопрос, товарищ полковник?

– Ну!

– А у вас… Вы… После смерти жены когда… Извините меня, Семен Константинович! Вы что-то доброе делали? Что-то такое, от чего вашей душе хорошо и покойно?

Полковник отвел взгляд, снова уставившись на голые ветки клена за окном. Потом нехотя признался:

– Я не перестал ходить в ее клинику, Макаров. Просто хожу туда, как на дежурство. Вот и все мои добрые дела.

– К кому?!

– О-о-о, Виталя, – полковник грустно улыбнулся. – Там очень много несчастных одиноких людей. Очень много! Никогда не думал, что одиночества вокруг так много. Все, иди уже. А то передумаю и отпуск не подпишу. Все! Давай, давай…

Вернувшись, Макаров попал на чаепитие. Воронин и еще двое из постовых активно хлопотали с пустыми чашками, пакетом с сахаром и вскипевшим чайником.

– Вот, за тебя проставляюсь, – указал Стас на маленький вафельный тортик на столе и хищно улыбнулся: – Что, подписали? Отдыхаешь?

– Да, – коротко ответил Виталий и начал собирать бумаги со стола, раскладывая по ящикам стола и полкам сейфа. – Две недели.

– Ого! – Улыбка Воронина превратилась в оскал. – Везет же некоторым! А тут… Об отдыхе можно только мечтать.

– А вы чего тут? – обратился Макаров к постовым. – Сменились или заступили?

– Сменились они, сменились. Забежали ко мне погреться. И историю рассказать.

– Что за история? – рассеянно поинтересовался Макаров, стирая ненужную информацию из компьютера.

– Представляешь, Виталь, – начал капитан, хватая самый большой кусок вафельного торта. – Нам меняться, а тут звонок в дежурку. Зверское убийство, говорит! Все напряглись, разумеется. Называйте адрес, говорят ему.

– Ему? – на автомате поинтересовался Макаров. – Звонил мужчина?

– Да не знаю, не уточнял. Так я просто сказал.

– И что дальше?

Все, он все подчистил, компьютер выключил, бумаги убрал, оружие сейчас сдаст – и свободен. На целых две недели свободен. Заполняй пустоту в душе чем хочешь. Полковник молодец, что не подписал рапорт об увольнении. Виталя, когда от него к себе шел, мысленно его поблагодарил. Потому что не станет его жизнь полнее и прекраснее, останься он без работы. Что-то необходимо еще. Что-то другое.

– Так вот, говорит, произошло зверское убийство. Спрашиваем адрес, называет адрес Проклятого дома. Прямо, говорит, во дворе убийство.

– Да ладно! – удивился Воронин, похрустывая вафельным тортиком. – Там же никто не живет. И, насколько мне известно, даже бомжи этот дом обходили всегда стороной. Больно дурная у него слава.

– Вот-вот. И мы удивились. Спрашивают его, кто жертва? А он знаешь что говорит?

– Что?

– Собака! – хохотнул капитан, обсыпавшись крошками до самых коленок. – Дежурный чуть матом его не послал, Виталь. А что делать? Звонок зафиксирован, надо ехать. Поехали.

– И что? – Воронин аккуратно кусал над бумажкой, собирая туда крошки, костюм берег. – Труп собачий обнаружили?

– Мало этого, Стас! Обнаружили, что дом-то Проклятый обзавелся жильцами. И какими! – Капитан восторженно закатил глаза.

– То есть – жильцами? Его же на снос готовят, – вспомнил Макаров одно из совещаний в управе, где был вынужден присутствовать. – Вот буквально на днях и должны были начаться работы.

– Ну, не знаю про снос, а про жильцов знаю точно. Две комнаты заняты на первом этаже. Три на втором, – авторитетно заявил капитан. – Опрос и опись жильцов проведены почти по полной программе.

– А кто тебя в такой восторг-то из этих жильцов привел? – напомнил Воронин.

Он любил женщин, красивых особенно, хотя ему с ними и не очень везло. И догадывался, что речь пойдет о красивой женщине.

– Короче, мы подъехали, дохлая собака валяется перед ступеньками. И тут дверь распахивается, и выходит девушка! – Капитан снова восторженно закатил глаза. – Высокая, тоненькая, рыжая!

– Рыжая! – эхом повторил Воронин. – Люблю рыжих. Они такие… темпераментные.

– Их раньше на костре жгли, как колдуний, – сонно напомнил напарник капитана. Напившись чая, он дремал в старом кресле в углу. – И эта такая же!

– Чего вдруг? – заступился за рыжую Воронин.

– Такая она… Вся как струна натянутая. Собаку дохлую увидела, напряглась, завизжала.

– А твоя бы девушка обрадовалась бы? – фыркнул Воронин, свернул лист с крошками в кулечек, скомкал и выбросил в мусорную корзину. – Девицы, они не очень-то любят сцены насилия.

Капитан с напарником переглянулись.

– Тут дело-то в другом, Стас, – нехотя начал объяснять капитан. – Собаку эту они, оказывается, еще ночью обнаружили.

– Кто они? – тут же метнул свой вопрос Макаров. Он хоть и слушал вполуха, но не мог не заинтересоваться загадочными жильцами.

– Ночью начал кто-то выть. Это тетка рассказала с первого этажа, – сделал отступление капитан. – Они из комнат вышли втроем: дед со второго этажа, тетка эта и рыжая. И пошли по коридору на вой. И нашли подыхающую собаку у черного хода в углу.

– Еще одна собака? – не понял Воронин.

– Нет, в том-то и дело, что та же самая.

– Не понял?! – возмутился Воронин. – Ночью она подыхала в доме у черного хода, а утром оказалась на ступеньках перед парадным входом? Так, что ли?

– Совершенно верно, – меланхолично отозвался напарник капитана.

Глаза у него после ночного дежурства и горячего чая просто слипались. И давно бы пора домой, да капитан сидит, и ему надлежит.

– Значит, ее кто-то перетащил? Зачем? – возмутился Воронин, рассеянно схватил из коробки еще один кусочек тортика и захрустел, забыв прикрыть костюм бумажным козырьком.

– Хороший вопрос, Стас. – Капитан вдруг зевнул протяжно и широко. – А еще лучший вопрос: это какой твари понадобилось убивать бедное животное именно таким образом?!

– Каким? – Это Макаров спросил одновременно с Ворониным.

– Собаку проткнули арматурой и надели ей на башку старое ржавое ведро. Собака, когда подыхала в доме еще ночью, жутко выла.

– Поэтому жильцы и пошли на вой. Собака выла, а ведро на ее голове вой этот множила, – произнес Макаров задумчиво. – А что же они собаку эту не выволокли из дома ночью, жильцы-то?

– Так собака, говорят, подохла. А рыжей вдруг сделалось плохо. Ей тетка даже по щекам нахлестала.

– А утром плохо ей не сделалось, когда та же самая собака оказалась у нее на пути? – уточнил Макаров. – Кстати, ведро по-прежнему было на башке?

– Да.

– А что рыженькая? – Воронин спохватился и принялся стряхивать крошки с кителя. – Снова в обморок хрясь?

– Нет, она даже с нами говорить не стала, спешила на работу. Посоветовала побеседовать с другими жильцами. – Капитан поднялся, толкнул начавшего дремать напарника. – Теперь вот разбирайся, кто тот вандал. Ребята за голову схватились. Говорят, мало дел, теперь еще и это.

– Слышь, Павел! – Воронин соскочил с места и кинулся следом за капитаном к двери. – А чего их поселили-то там, в Проклятом доме?

– А так они жили в двух общагах на Садовой.

– Это которые сгорели не так давно?

– Ну да. Жильцов всех рассовали кого куда. Этих сюда приткнули. Обещали решить проблему жилья за неделю, теперь до весны, говорят, станут жить. Так что снос откладывается.

– Слышь, Павел, а рыжая телефончик-то свой не оставила, когда не смогла с вами поговорить?

– Оставила. И че? – Капитан на его просящий взгляд сложил выразительный кукиш и сунул его Воронину в нос. – Хочешь, сам туда съезди, Стасик. Телефончик в деле фигурирует теперь. Дело важное, блин! Убийство бродячей собаки! Пацаны вешаются…

Кому понадобилось убивать бедное животное таким вот варварским способом?! Как можно просто взять и из хулиганских побуждений проткнуть собаку металлическим прутом?! Зачем, главное?

Версий у Макарова, когда он садился в прогревшуюся машинку, было три.

Первая – хулиганы, бездушные, мерзкие, напившиеся до чертей и решившие выплеснуть скопившийся гнев на бедное животное.

Вторая – кому-то очень не хочется, чтобы в этом доме поселились люди, и, убив собаку, он закрепил за этим местом репутацию проклятого.

И третья – кто-то использовал это мерзкое действо как акт устрашения, направленный на кого-то конкретно.

Первая версия была единственно стоящей, но найти хулиганов вряд ли удастся.

Вторая версия тоже имела право на существование. Поселившиеся жильцы мешали сносу, отодвигали его до весны. А если они со страху побегут, то тогда хорошо, территория свободна. Найти злоумышленника в этом случае будет не так сложно. Кому-то это место обещано под строительство. Так что…

Разработка третьей версии вообще яйца выеденного не стоила. Жильцов всего ничего. Поговори с каждым и найдешь, для кого готовился сюрприз. А найдешь для кого, найдешь и кто.

Но это не его история, страна! Это не его дело. Пусть занимается тот, кто приставлен. Он в отпуске. И ему срочно нужно найти для себя занятие. Он должен сделать какое-то доброе дело, которое вытеснит из его души пустоту и наполнит ее смыслом, н-да…

Глава 4

Оля возвращалась домой позже обычного.

Она бродила по улицам, останавливалась у досок объявлений и внимательно изучала предложения о сдаче жилья. Она не останется в этом жутком доме. Ни за что не останется! Это только начало. Она это интуитивно чувствовала. Казнь собаки, а бедное животное именно казнили, была началом.

Ей надо съехать. Найти себе недорогое жилье, благо жить в нем придется недолго, и съехать. Да, пострадает ее бюджет, она собирала деньги на хорошую мебель в новую квартиру, на машину. Она просто собирала деньги, не расточительствовала, зная, что они ей будут нужны. Много денег! Чтобы обустроить свое будущее, удобное, красивое, уютное. Помощи ждать неоткуда, вот она и копила.

Но теперь, видимо, придется немного отщипывать на жилье. В проклятом доме она не останется. И мотивы ей даже неинтересны. Она просто не станет об этом думать, съедет, и все!

Одно предложение показалось ей заманчивым, и она тут же позвонила по оставленному в объявлении телефону.

– Да, сдаю комнату, милая, – обрадовал ее женский голос, явно принадлежавший пожилой женщине. – Но недели через две. Мои жильцы съедут, тогда уж и тебя возьму.

– Две недели? А раньше никак?

– Ну не выгоню же я их на улицу, милая. У них билеты уже куплены. А что же, подождать-то никак? Или совсем жить негде?

– Хорошо, я подожду, – согласилась Оля.

Женщина брала за комнату совсем недорого. И район располагался неподалеку от ее работы. И, в конце концов, это ведь ненадолго. К весне обещали их жилищную проблему решить. Оле так конкретно сказали, что ее заселят в однокомнатную квартиру в многоэтажке, которая в марте сдается.

– Я подожду, – повторила она и отключилась.

Все, тянуть больше смысла не было, надо было возвращаться в дом. Оля зашла в кафе. Поужинала привычно порцией картошки с гуляшом, пирожным и чашкой чая. Села на маршрутку, доехала до своей остановки, и ноги тут же приросли к асфальту. Вот стоило ей глянуть на дом, как тело перестало ее слушаться. Ноги не шли, сердце не стучало, легкие отказывались качать воздух, взгляд не желал уходить в сторону. В сторону от ярко освещенного окна на втором этаже, за которым была комната, которую занимал неизвестный жилец, пробирающийся к себе крадущейся походкой. Он ни разу не попался ей на глаза, ни разу. Но теперь…

Теперь он стоял в полный рост возле подоконника – высокий мужчина, наголо бритый, в белой майке, оголяющей его мощные плечи и демонстрирующей крепкую мускулатуру, – и отчаянно жестикулировал. И жесты эти были направлены в ее сторону.

Он как будто звал ее или отмахивался? Или просил о помощи? Разобрать было сложно, и черты лица его казались смазанными с такого расстояния. Оля не знала, что ей делать. Спешить на помощь, а вдруг он в ней не нуждается? Идти в дом, а вдруг там ее подстерегает опасность? Оставаться на остановке, но как долго? Начинался дождь, а она вечно с непокрытой головой.

Дождавшись, пока поток машин схлынет, она медленно пошла по пешеходной «зебре», и почти уже добралась до кромки тротуара, и почти успокоилась, потому что неизвестный жилец исчез. Как вдруг он снова появился. Совершил в ее сторону очередь странных движений руками, потом нагнулся, а когда распрямился, то на голове его было ведро.

– Нет! – ахнула она и попятилась.

Тут же раздался мощный рев автомобильного сигнала. Она инстинктивно шагнула вперед, споткнулась о бордюр и упала бы, не подхвати ее чьи-то руки.

– Господи, ну нельзя же быть такой курицей! – проворчал мужчина над ее головой, слегка стукнул по лопаткам. – С вами все в порядке?

Оля выпрямилась, посмотрела на спасителя. Обычный, тут же сделала она вывод. Скорее, из неудачников. Смотрит неприветливо, даже зло и пренебрежительно. Кажется, сам себе не рад, что пришлось ее спасать.

– Со мной все в порядке, – проговорила она. – Спасибо.

– На здоровье, – фыркнул он.

Подождал, пока она сделает шаг, другой. С раздражением вдохнул, выдохнул.

– Нет, все же я вас провожу, – произнес он и, вцепившись в рукав ее клетчатого пальто, спросил: – Куда?

– Туда, – боднула она головой воздух в сторону старого дома.

Он повел ее, крепко удерживая за локоть и повелительно толкая впереди себя. Довел до щербатых каменных ступенек, помог подняться, встать под навесом. И спросил:

– С вами точно все в порядке?

– А почему нет? – Оля глянула на него, усмехнулась: – Я просто оступилась, и все.

– Ага, как же! – недоверчиво скривил рот ее спаситель. – А перед этим торчали столбом на остановке под дождем. Потом ползли, как букашка, по «зебре». Потом пятились под колеса моей машины. И следом едва не упали, споткнувшись о бордюр. Повторю вопрос: с вами точно все в порядке?! Может, вам нужна медицинская помощь?

– Нет, не нужна.

Оля глянула за его плечо. Там, прижавшись к бордюру и тихо урча заведенным мотором, стоял его внедорожник. Большой, черный, блестящий, как майский жук. Ей вдруг так захотелось оказаться внутри этой машины. Согреться теплым воздухом, выдуваемым печкой, послушать хорошую музыку, поговорить с этим сердитым спасителем. Не о помощи, в которой она точно нуждалась, а о чем-нибудь приятном и добром. О музыке, к примеру.

– Послушайте, – вдруг осмелилась Оля. – Вы не могли бы посмотреть на второй этаж. В окно. Крайнее слева. Что там?

– Хорошо, – быстро согласился он, вышел под дождь, задрал голову, тут же вернулся. – Там ничего.

– То есть никого?!

– И никого и ничего.

– А свет? Свет горит?

– Нет. Света нет. И, кажется, плотно задернуты шторы. А почему вас интересуют эти окна?

– Нет, все в порядке. – Оля потянула на себя старую тяжелую дверь. – Спасибо.

– За что? – Он все не уходил, все стоял за ее спиной.

– Что меня не переехали, – пошутила она и скрылась за дверью.

Глава 5

Паша, оголенный по пояс, массировал плечи босса профессиональными движениями. Это расслабляло, нежило, заставляло на время забыть о проблемах, которые как грибы после дождя множились на каждом шагу.

Геннадий Иванович сладко зажмурился, застонал, когда большие пальцы его водителя и телохранителя, а заодно и массажиста и помощника по всем вопросам сомкнулись на его шейном позвонке и начали тихонько надавливать.

– Хорошо, Паша… Хорошо…

Паша старался, сосредоточенно разминая плечи и спину своего босса. Тому необходимо было расслабиться. Необходимо было хоть на какое-то время забыть обо всем. А то так и до инфаркта рукой подать.

Как он сегодня рассвирепел, узнав новости! Как он гневался и плевался слюной, семеня на коротких ножках по кабинету!

– Почему?! Почему, Паша, я тебя спрашиваю, кто-то влез в наше дело? Почему все идет не так?

Геннадий Иванович так орал, его лицо так страшно побагровело, что Паше в какой-то момент показалось, что оно сейчас лопнет – его одутловатое, лишенное всяческой привлекательности лицо. Он перепугался и пообещал почти невозможное.

– Я все решу, Геннадий Иванович, – сказал тогда Паша.

– Решишь?!

За его обещание босс ухватился как за соломинку. Сразу успокоился, заулыбался. Даже позволил себе потрепать своего телохранителя по плечу, хотя всегда избегал становиться с ним рядом – слишком велик был контраст их внешностей и роста.

– Вот и молодец, Павлик. Вот за это я тебя и ценю. Решишь – значит решишь. А давай-ка баньку организуй, а?

Приказано – сделано. Паша организовал парную и уже двадцать минут массировал жирную спину своему повелителю. И чем больше расслаблялся его благодетель, тем мрачнее становился Паша.

Пообещать-то он пообещал, а вот как станет решать эту проблему, понятия не имел. Он привык иметь дело с известным противником. Чаще всего этого противника определял за него босс, ему лишь давались указания: наказать, разобраться, предупредить, устранить.

Каждое из этих указаний несло в себе целый пакет мер устрашения, а иногда и конкретных карательных мероприятий. К этому Паша привык. Была цель, было средство.

Но теперь…

Теперь он понятия не имел, с кем и с чем имеет дело! Да, первоначальная задача была предельно ясна – необходимо выдавить жильцов из дома до весны, тогда планировался снос. Хотя бы за неделю до сноса их оттуда убрать. Им просто необходимо было обследовать подвалы этого старого строения. У них уже и оборудование было заготовлено, и чертежи имелись, где может находиться то, на чем помешался Геннадий Иванович. Они бы сделали это уже давно, но тут, как на грех, случился пожар в двух общагах, и людей спешно рассовали кого куда. Этих вот несчастных сунули в старую рухлядь, подключив им какие-никакие коммуникации: свет, холодную воду, канализацию.

– А че, при них нельзя, что ли? – недоумевал Паша поначалу. – Они из комнат своих не выползают почти. До уборной и обратно. Им какое дело, кто роется в подвале?

– Умник! – шипел с презрением Геннадий Иванович. – Кто помешает им вызвать полицию?! Кто помешает сообщить корреспондентам, что кто-то ведет раскопки?! А если об этом узнают газетчики, то узнает и эта… нечисть! А когда эта нечисть, Паша, узнает, то дело пропало. Понимаешь, дубовая твоя башка?! Тогда он меня точно опередит и снова публично высмеет! Не-е-ет, Паша. Мы должны действовать тихо. Не вызывая подозрений.

– Так вы уже разрешение получили на исследования в управе, – несмело возражал Паша, просто чтобы напомнить. – Кто-то да проболтался.

– Я получил разрешение на негласное присутствие в этом доме не для поисков, болван! – орал Геннадий Иванович – он вообще очень быстро выходил из себя. – Я получил его для изучения архитектурной исторической ценности! Понимаешь разницу?!

Паша не понимал, потому что эта хитрость была шита белыми нитками.

– И тот, кто мне дал это разрешение, будет молчать как рыба. Знаешь почему?

Паша догадывался.

– Потому что получил от меня конверт с деньгами. А это сейчас срок ого-го какой! Он станет молчать и молить Бога, чтобы я не проболтался. А ты говоришь, он!

– Может, тогда он и поспешил туда людей поселить, а? – размышлял вслух Паша. – И денежки взял, и подстраховался?

– Вряд ли, – ворчливо отозвался босс.