Записки «лесника» Меркин Андрей

Израиль и характеристика

А я продолжал учиться в школе, в «хорошисты» не вышел, был заскорузлым троечником, балбесом и тунеядцем.

В 1967 году на Ближнем Востоке случилась Шестидневная война, Израиль захватил Иерусалим и Голанские высоты.

А у нас работала училкой некая Демичева, сноха бывшего первого секретаря МГК КПСС и Члена ЦК, будущего Министра культуры СССР Петра Ниловича Демичева.

В те годы раз в неделю в классе проходила политинформация, и как раз Демичева поручила мне сделать доклад про «израильских агрессоров».

Наслушавшись «вражьих голосов», я выдал охуевшим одноклассниками и цэковской сучке:

– Израиль порвал арабам жопы и хуй когда уйдёт из Иерусалима.

Зря я это сделал!

Да и не мог я тогда знать, что много лет спустя судьба забросит меня в Израиль.

Меня тут же отвели в кабинет директора, где уже сидела сама директриса и завуч Жопа Сергеевна с огромной жопой наперевес.

Получил страшных пиздюлей и обещали исключить из школы и пионеров одновременно.

Особенно лютовала Сергеевна, которая своей необъятной жопой пыталась загнать меня в угол директорского кабинета, а там сожрать с потрохами.

И всё допытывались:

– Кто тебя этому научил?

Папу вызвали в школу, и там он этот конфликт быстро погасил, а Демичева заклеймила меня «махровым антисоветчиком» – вплоть до десятого класса.

Как раз перед окончанием школы её назначили у нас классным руководителем.

И она писала характеристику каждому для поступления в институт.

Ведь средний балл у меня был 3,0 – самый худший среди двух десятых классов.

Одна четвёрка только на весь аттестат, по иронии судьбы по обществоведению, которое преподавала как раз Демичева.

Пришлось подрулить к ней с шикарным букетом роз на выпускной вечер и рассказать, как я люблю Партию и Правительство.

Характеристику написала нормальную и в ВУЗ я один из всего класса поступил.

Но как поступил!

Сейчас расскажу…

Репетитор

В те времена поступить в институт без репетитора было практически невозможно.

Родители решили направить меня по папиным стопам и наняли бывшего доцента МИИТа, а ныне труженика репетиторского фронта, ударника «червонцев» и «четвертных», некоего уникального чела по имени Вадим Николаевич.

Его я запомнил на всю жизнь!

За полгода жёсткого, как порно, репетиторства Вадим Николаевич вдолбил в наши мозги, засранные московским «Спартаком», сисястыми буфетчицами, портвейном, разбитными девками, «Дип Пёплом», «Лед Зеппелином» и прочими «Машинами времени» непреложные истины геометрии Лобачевского.

Эссе

Под «Лестницу в небо» Роберта Планта «моя рыдаль», причём перманентно. В том же году, когда заканчивал десятый класс, мы с друзьями набрались наглости и прямо во дворе возле парка Сокольники построили настоящую «хибару» из дерева.

Строили всем миром, по правилам строительной техники.

Вечером после танцев приводили туда лимитчиц и драли, как сидоровых коз – причём с особым цинизмом.

Всё это безобразие происходило под раздолбаный кассетник «Весна» и плантовскую «Лестницу в небо».

Но простояла «хибара» недолго – пришли менты с бульдозером и всё снесли на хуй.

За нас заступились бабушки-старушки, что возле подъезда.

– Детишки фулюганють, но по-тихому, без фанатизма.

А участковый им говорит:

– Какие в пизду детишки? Там гондонов под лавкой больше, чем в аптеке!

Репетитор

Продолжение

А также математики, основ высшей математики, физики, и – о Боже! – даже русского языка и литературы как сочинения на вступительном экзамене.

Гарантию поступления доцент давал 100 % и, как мы увидим в дальнейшем, не обманул.

Вместе со мной постигали азы и премудрости математики и физики такие же два долбака и придурка.

Они мне напоминали знаменитых героев бессмертного романа Ильфа и Петрова.

«Никеша и Владя были вполне созревшие недотёпы».

Любимыми словами Вадима Николаевича были:

– Не волнуемся, смотрим, по схеме.

На любые тригонометрические функции, уравнения с тремя или двумя неизвестными у него был свой личный, специфический и индивидуальный подход.

Он терпеливо, а главное, очень доходчиво разъяснял нам решение дебильных задачек про «из пункта А в пункт Б вышел поезд или пассажир», а когда он туда придёт и придёт ли вообще, хуй его маму знает.

Это же касалось мудрёных задач по физике про сопротивление, напряжение, выделение энергии и прочей нудной и совершенно непонятной хуйни.

Короче, всего за шесть месяцев он сумел натаскать нас, что безуспешно пытались сделать учителя наших школ в течение долгих десяти лет.

Именно натаскать, а не научить!

– Забудьте всё то, чему вас учили в школе, – медленно вдалбливал в наши головы Вадим Николаевич.

– Не волнуемся, смотрим, по схеме – это оседало в наших мозгах, как «Отче наш».

Все его «схемы» в корне отличались от школьных, но позволяли щёлкать физику и математику в пределах вступительных экзаменов в ВУЗ, как орехи.

Плюс ко всему накануне экзаменов он достал нам пачку уже проверенных от ошибок фото-шпаргалок сочинений на любые темы.

И призвав не волноваться и действовать по схеме, сказал, что одна из этих шпор обязательно будет темой сочинения.

И не ошибся.

Вид у самого Вадима Николаевича был довольно экстравагантный.

Стрижен наголо – большая редкость по тем временам, на голове буддистская шапка, сандалии на босу ногу, парусиновые брюки.

Эдакий Корейко начала 1970-х годов. Или диссидент, свободный художник, бард и менестрель своего времени.

Мало того, он сказал, как нам надо правильно сесть на вступительном экзамене по письменной математике – через ряд – чтобы получить три одинаковых варианта.

Результат был ошеломительный! Мы все получили по пятёрке.

Вадим Николаевич предложил не волноваться и смотреть по схеме.

Наступил день устного экзамена по физике. Тут пришлось труднее, «схема» доцента дала непредвиденный сбой и задачка попалась злоебучая, как старушка.

Пришлось очень сильно напрячь мозги, но решение пришло в последнюю секунду благодаря магическим, вы не поверите, «смотрим» и «по схеме».

Четвёрка!!!

Никеша и Владя также отдуплились по четыре балла.

Далее мы все трое благополучно «сдули» со шпор сочинения, не доглядев по одной запятой, и дружно получили по четвёрке.

Наступил решающий день.

Экзамен по устной математике. У недотёп дела были получше, благодаря средним аттестатам 4,0 балла. А у меня только 3,0.

А проходной балл был 21,0. Их устраивала четвёрка, а мне нужно было кровь из носу получать пятёрку.

Но я с блеском решил тригонометрическую задачку, обсчитал логарифм и приговорил к смертной казне мудрёное уравнение прямо у доски. Профессор только крякнул и спросил:

– Что за «схема»? – и откуда я её знаю, слегка прихуел, но вывел твёрдую пятёрку.

«Ура, товарищи!» – как говаривал Левитан.

Я поступил на дневное отделение МИИТа – строительный факультет.

Говорят, что когда об этом узнала седенькая математичка Мариванна, то она чуть не сошла с ума.

Ебла она весь наш десятый «А» – мама не горюй, а я так вообще перебивался у неё с двойки на тройку.

Рассказывали, что она бегала по учительской, прижав сухенькие ладошки к вискам, и раскачивалась, как лапсердачный еврей у синагоги.

При этом Мариванна истошно причитала, пытаясь рвать седые волоса на отвисшей, как челюсть, жопе, и кричала:

– Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!

А вот Вадим Николаевич светился от радости и не преминул срубить с моих предков, а также с родителей недотёп премиального бабла.

Никеша и Владя тоже набрали проходной балл и даже зарделись, точь в точь как в романе «12 стульев».

Его советы мне пригодились по жизни – не волноваться, внимательно на всё смотреть.

Только вот действовать по «схеме» не получается, жизнь – она штука сложная и ни в какие «схемы» не вписывается.

Даже у такого уникума, как Вадим Николаевич…

Больничка два

Незадолго до окончания школы я второй раз попал в больницу. Мне предстояло удалять гланды.

Ангины так замучили, что в 15 лет пришлось лечь в детскую больницу на операцию.

В огромной палате лежало человек 15–20 детишек. Шум и гвалт стоял страшный.

Детки носились на головах и стояли на ушах, пыль вилась столбом.

Вместе со мной в палате лежал переросток-второгодник Вадик, лет 16-ти от роду.

Ему предстояла такая же операция, и мы с ним договорились поддерживать друг друга – гасить малолеток, соблюдать тишину – знали уже, что после операции боль страшная и любой шум бьёт по ушам, как молоток.

Первого прооперировали Вадика, когда его привезли в палату, то вид у него был бледный и синий.

Детишки пытались начать галдеть, но тут же получили от меня хороших бздян и приумолкли.

После этого, я в торжественной тишине зачитал малолеткам манифест «О тишине, правилах хорошего тона, и охране спокойствия Вадика».

Под страхом физического воздействия детки всё поняли, и в палате водворилась тишина и порядок.

Когда молоденькая и симпатичная медсестра Ольга, лет восемнадцати, пришла в палату, то сильно удивилась.

Все безропотно мерили температуру и принимали таблетки.

Ольга чуть задержалась у моей койки, а когда таблетка случайно упала, она нагнулась ей поднять, то тут я увидел, что она была без трусов.

Аппетитная «пелотка» так зазывно поигрывала между двумя половинками не менее аппетитной задницы, что «шляпа» в момент задымила.

У меня уже был сексуальный опыт после пионерского лагеря, и я решил добиться Ольгиного расположения во что бы ни стало.

Тем временем Вадик быстро оклемался и настал мой черёд идти под нож хирурга.

Он проводил меня почти до операционной и напутствовал словами:

– Не ссы, всё будет хорошо.

Ага, во время операции – а она шла под местным наркозом – женщина-хирург задела мне вену прямо в горле, кровь хлынула, как из ведра.

Тогда мне прямо в рот вставили огромный кохер – кровоостанавливающий зажим, названный так по имени его изобретателя, знаменитого хирурга Теодора Кохера.

Об этом мне чуть позже, в перерывах между минутами любви, расскажет Ольга.

Но мы отвлеклись от операционной, дорогой читатель, а там докторша буквально кричит мне:

– Зажми рот зубами как можно плотнее и держи кохер до посинения.

При этом лицо у неё было сине-бледное, только потом до меня дошло, какому риску я подвергался.

Зажим зажал сосуд, а я держал во рту эту штуку ещё полчаса, после чего вену зашили мне прямо в глотке, практически наживую – наркоз уже отошёл.

Ведь новое обезболивающие мне почему-то не вкололи.

Операционная вся в крови, как в фильмах ужасов, но меня уже везут в палату.

Там меня встречает Вадик, как рота почётного караула у мавзолея Ленина.

Боль страшная – это отходняк, но в палате гробовая тишина.

Все лежат по струнке и очень тихо шепчутся вполголоса.

Между койками ходит мой товарищ и отвешивает страшные оплеухи и подзатыльники тем, кто пытается «колбаситься» или повысить голос.

Через пару дней я пошёл на поправку, Вадика выписали, и тут закрутилась интрижка с Ольгой.

Сестричка дежурила ночью, а я пришёл в ординаторскую и стал объясняться в любви.

Ольга недолго сопротивлялась, и опять почему-то оказалась без трусов.

Мы занимались любовью всю ночь, после этого гланды стали заживать значительно быстрее.

Она напросилась на ночное дежурство ещё на одну ночь, но меня вскоре выписали.

Этот роман в больничке я ещё долго вспоминал, но в школе все мои мысли занимала сисястая одноклассница с Преображенки.

Любительница минета и «лиц кавказской национальности», которые, благодаря её пышным формам, вились вокруг неё, как мухи.

«Ты уже вытер задницу?»

Но куда же без футбола – вроде и роман не о нём, но игра в ножной мяч так плотно окружала мою школьную жизнь, что без неё никуда.

«Генерал уделял отхожим местам столько внимания, будто от них зависела победа Австро-Венгерской монархии.

– Ты уже вытер задницу? – спросил генерал-майор Швейка».

Ярослав Гашек, как всякий гениальный автор, заглянул в будущее.

В далёкие 1970-е годы не то, что поссать, но и посрать в Луже, в перерыве матча, было архисложно и архиважно.

Немногочисленные кабинки для сранья были пожизненно заняты и оттуда неслись нечленораздельные крики толи о помощи, толи о…

– Мужики!

– Мужики – выручайте, меня сильно «пронесло», а бумаги нет, – вдруг раздался вопль из крайней кабинки.

Народ шуганулся, а самый сердобольный отодрал наклейку от пива «Жигулёвское» и сунул её мужику через верх кабинки.

Героический поступок мужика имел непредсказуемые последствия.

Многие, во время справления малой нужды, ещё и умудрялись посасывать пивко из горла.

Несколько десятков наклеек пива «Жигулёвское» потянулось к кабинке безымянного мужика.

А самый отчаянный отодрал кусок газеты, в которую была завёрнута вобла.

Поступок по тем временам сверхгероический – руки вытирать было катастрофически нечем, не говоря уже о жопах.

Радости мужика не было границ, и нашей тоже.

«Спартак» в тот день, выиграл и долго ещё «старички-боровички» отправляли мужика гадить «на фарт» в перерыве матчей, категорически оставляя его без подтиралова.

В Германии с туалетной бумагой получше.

Не только на матчах второй Бундеслиги, но и на играх четвёртой региональной лиги есть замечательные сортиры.

Мраморные, с огромными зеркалами и люстрами модерновыми – галогенными.

Смотришь в такое зеркало и сам себе льстишь, кажется, что твоя мотня больше, чем у легендарного «мужика с огромным хуем наперевес».

Гадишь – как отдыхаешь на пляже где-нибудь на острове Мальорка.

Тёплый воздух поддувает прямо в очковое.

А бумага – жопу вытирать – только что не с водяными знаками.

Не говоря уже о ВИПах-хуипах там же.

Пиво бочковое такое свежее, что монета в одно евро легко лежит на пене.

Представил матчи нашей третьей лиги – стадион «Торпедо», например. Миллиардер Мамут выходит поссать в перерыве – прямо возле углового флажка – стыдливо прикрыв елду ладошкой. «Это наша Родина, сынок».

Доронина

Когда после матча с хохлами меня в очередной раз забрали в мусарню, то предъявили хулиганку:

– Лобановский, Лобановский – пососи наш хуй московский!

– Раз, два, три, четыре, пять – всех легавых в рот ебать!

Вместе со мной приняли мужика, у которого я сидел на загривке и оттуда это скандировал, а многотысячная толпа подхватывала, особенно сильным был резонанс в туннеле по пути на метро «Спортивная».

Мужик дал рядовому «пятёрку» и тот разрешил позвонить.

И вот…

Через некоторое время в мусорской обезьянник, прямо в станции метро «Спортивная» приезжает… кумир Родины, народная артистка СССР, будущий руководитель «нового» МХАТа, красавица и великая артистка Татьяна Васильевна Доронина.

Это оказался её очень близкий родственник и их диалог с мусорским начальником слышали все, помещение было маленькое.

– Ты чё, меня не узнал? – орёт Доронина и суёт мусору в лицо ксиву депутата Верховного Совета СССР.

Мусор в шоке, и заикаясь, говорит:

– Так они – и тычет в нас пальцем – предлагали трахать милицию, и сосать член тренерам…

Татьяна Васильевна чарует его своей знаменитой улыбкой, и с неподражаемым, свойственным только ей придыханием, орёт на всю мусорскую:

– Да пусть сосёт хуй этот твой Лобановский всю жизнь, а вас пидарасов-ментов, давно пора всех в жопу ебать, охуели тут совсем!!!

И тыча мусорку своей красивой, изящной, наманикюренной ручкой в погон, уже чуть тише добавляет:

– Завтра ты у меня вообще рядовым будешь, честь возле сортира отдавать.

После этого нас с мужиком отпускают, и на своей шикарной иномарке Доронина подвозит меня прямо до дома.

Когда работал на «Мосфильме» доводилось встречать Татьяну Васильевну на студии.

Меня она, конечно, не узнала, звезда была тогда – о-го-го!

Доронина курила «Беломор», очень громко ругалась матом и ходила в дублёнке до пят, красоты неимоверной.

Хотя и сама царица была ещё та.

Но это уже абсолютно другая история и имеет прямое отношение к моей работе на киностудии «Мосфильм».

«Мосфильм»

В МИИТе я проучился недолго – до первой сессии. Все эти мудрёные начертательные геометрии, сопроматы, геодезии и картографии мне не давались вообще, как ни старался.

А старался я не очень.

Плюс ко всему многие предметы вели авторы учебников, по которым мы и учились на строительном факультете Института инженеров железнодорожного транспорта.

Сдав в первой сессии лишь один экзамен, я забрал документы.

И пошёл работать грузчиком на киностудию «Мосфильм».

Официально наша профессия называлась – «комплектовщик третьего разряда монтажного цеха».

А фактически мы носили коробки с плёнкой целыми днями.

Вместе со мной работали два таких же одолбня, которые мечтали о ВГИКе и ГИТИСе, и так же, как я, целыми днями шлялись по студии.

Также нашу бригаду дополняли три алкоголички лет под шестьдесят – Дуська, Нюрка и Сонька.

Пить они начинали с утра, а заканчивали вечером. Делать ничего не хотели и постоянно стучали на нас начальнику монтажного цеха.

Один мой коллега имел характерную фамилию Коршун, и позже поступил-таки в ГИТИС.

О нём надо рассказать подробнее – уникальный типаж.

Другой был сынком большого начальника из Госкино, наглый и отмороженный тип, основной целью которого было выебать кого-нибудь из молоденьких актрис.

Иногда ему это удавалось.

Круглые железные коробки переносились из одного цеха в другой, внутри цеха, к монтажным столам и обратно, из павильона в павильон и ещё хуй его знает куда.

Коробки были тяжёлые и большие, нам это быстро настопиздело и мы старались зарыться в какой-нибудь маленький просмотровый зал.

Там днями и ночами гоняли фильмы всех времён и народов.

В то время ещё не культовый режиссёр Соловьёв снимал свой первый фильм «Сто дней после детства».

С бесподобной Татьяной Друбич в главной роли.

По сюжету фильма там было много пионервожатых а ля набоковская Лолита и одна буфетчица с большими сиськами наперевес.

Злые языки говорили, что коротышка Соловьёв, помимо Друбич, которая вскоре стала его женой, драл со страшным цинизмом, прямо на студии и почти не стесняясь, и буфетчицу, и пионервожатых набоковского возраста.

В общем и целом блядство на студии процветало в полный рост.

Немудрено. Возле главной проходной всегда стояла толпа фанаток артистов и артисток.