Отпусти браткам грехи Колычев Владимир

Глупо было бы спрашивать, куда и за что.

Наручники на него не надели и в задний зарешеченный отсек сажать не стали. Но в отделение привезли, в клетке напротив дежурной части закрыли. А потом появился лохматый старшина в расстегнутом кителе и отвел Гарика в кабинет к дознавателю.

Это была дебелая женщина с крупным круглым лицом и маленькими колючими глазками. Обесцвеченные пергидролем волосы, жирная и растекшаяся на губах помада, видно купленная по дешевке у цыган. На плечах капитанские погоны.

– Ну, что скажешь, Серегин? – голосом уставшей от работы бабы спросила она.

– А что говорить?

– Знаешь, что натворил?

– Ну знаю. Шишова ударил.

– Правильно, ударил. И очень сильно ударил. В больнице Шишов, нос у него сломан. Будем возбуждать уголовное дело, Серегин.

– Э-э… И сколько мне светит? – настороженно спросил Гарик.

– Статья двести шестая «Злостное хулиганство». Статья сто девяносто третья «Угроза или насилие в отношении должностного лица», в твоем случае до пяти лет лишения свободы…

Гарик молча уронил голову на грудь.

– А как ты думал?… Что там у вас произошло?

Дознаватель сменила тон, с официального перешла на любознательный, каким обычно сплетницы выуживают грязное белье из чужих корзин. Как баба, она хотела знать не только то, что произошло между Гариком и Шишовым, но еще из-за кого…

– Да ничего не было, – угнетенно мотнул он головой. – Инга… Э-э, Инга Олеговна подошла ко мне на свадьбе, попросила, чтобы я ее сигаретой угостил… Она от Шишова скрывала, что курит… В общем, она попросила, чтобы я ее от мужа спрятал. Сидели, курили, а тут Шишов. Не так все понял, в драку полез, Ингу…э-э, Олеговну кулаком ударил… Ну, я не стерпел, в ответ головой…

– Если не стерпел, значит, что-то было у тебя с Ингой Олеговной, – продолжала выпытывать капитанша.

– Да нет, ничего. Просто в одном дворе, считай, жили… Дочку я ее знаю. Марина ее зовут… Может, у нас роман?

– С кем?

– С дочкой ее, ну, с Мариной.

– Почему тогда Шишов тебя приревновал?

– Ну, так пьяный был. Какой жених на свадьбе не выпьет… Сам виноват, не надо было жену бить… Я вообще ненавижу, когда женщин бьют…

– Смотри, какой благородный! – фыркнула дознаватель.

– Да честное слово…

– Знаешь, я бы поверила, если бы в первый раз слово дал. А сколько этих слов уже было, а? Сколько приводов у тебя было, сколько предупреждений. Или не было ничего?

– Было.

Глупо было бы отрицать очевидные факты.

– На учете состоял, воспитывали тебя, да, видно, без толку. Допрыгался ты, Серегин. Руку на сотрудника правоохранительных органов поднял!

– Да я не хотел…

– Вот и я не хочу жизнь тебе ломать. А придется… Пока я тебя задерживаю, а потом обвинение будет и арест…

Дознаватель вызвала конвой, и Гарика отвели в подвал здания, где находились камеры предварительного заключения. Знакомое место, но если в прошлый раз он выбрался из кутузки, считай, без потерь, то сейчас, похоже, влип основательно…

В камере никого не было. Покрытые шершавой шубой и грязные до неприличия стены, исписанные, исполосованные ножами нары, столик под окном, чаша «Генуя» с льющейся на нее водой; в ржавой раковине умывальника два таракана – беспомощные, потому как не могли выбраться из нее, обессиленные и все равно наглые. Но эти хоть в компании, а Гарик один…

Сигареты забрали в дежурной части, а очень хотелось курить. Пришлось терпеть.

Обед он пропустил, а вечером подали ужин – холодные макароны, кусок пересоленной рыбы и теплый напиток, цветом напоминающий чай.

В десять часов надзиратель объявил отбой, но свет выключать не стал. Ни одеяла, ни подушки, о матрасе и, тем более, белье и думать не приходилось. Батарея под окном еле теплая, а на улице холодало.

Он встал, прошелся по камере, энергично размахивая руками. Подступил к двери, ногой двинул по «кормушке» – раз, другой. Наконец послышался голос надзирателя:

– Чего?

– Мне бы одеяло!

– Будет тебе одеяло. Жди.

Гарик снова лег. Какое-то время ждал, что надзиратель действительно смилостивится, но в конце концов до него дошло, что над ним просто посмеялись.

Пытаясь заснуть, он думал о том, что впереди его ждет следственный изолятор, после суда – колония общего или даже строгого режима. О тюремной жизни он знал понаслышке, знал, что сильный человек способен выжить в этих невыносимых условиях. Себя он слабаком не считал, и настучать мог, и волю свою навязать. Но было бы лучше не попадать за решетку… Предупреждал Шишов, что преступное буйство может привести к плачевному финалу. Допрыгался. И не важно, что досталось от него самому Шишову. Любой мог оказаться на его месте, любому мог бы сломать нос…

Шишова он не винил. Себя казнил. И надо было ему залезть на Ингу, на женщину, которая годилась ему в матери. Ведь не было же любви. Белок, замешенный на глупых амбициях…

Дверь в камеру открылась поздно ночью. Гарик уже спал и не видел вошедших людей. Удар в живот разбудил его, но глаза он открыл на полу. В бок врезался тяжелый ботинок. Еще удар, еще… Он понял, что его избивают полицаи. Перед глазами мелькали перекошенные от злобы лица; серые мундиры, перегарный дух и запах грязных носков. И боль – телесная и душевная…

Живот Гарик пытался прикрыть согнутыми ногами, руками защищал голову. Но быстро понял, что налетчики в погонах стараются не бить в лицо. Все удары приходились по корпусу – грудь, брюхо, спина, копчик…

Били его до тех пор, пока экзекуторы не выбились из сил. Они ушли, оставив его лежать на полу. Кто-то бросил на него грязное пыльное одеяло. Все-таки дождался…

Кое-как он поднялся, ощупал себя. Кости вроде бы целые, но как болят почки… Сходил в туалет. По малому и с трудом. И с кровью…

Удивляться не приходилось. Есть менты правильные, а есть козлы, родом из народа. Но не факт, что сегодня буйствовали отбросы правоохранительной системы. Возможно, Гарику мстили за Шишова, за представителя этой самой системы, и к тому же далеко не самого худшего…

Утром в камеру пришел врач. Без халата, скучный и недовольный тем, что приходится работать. Гарик попытался объяснить ему, что ночью его избили, но он как будто этого не слышал. Но йодную сетку в районе почек устроил и анальгин выписал.

Два дня он провел в изоляторе. Кормили его исправно, по ночам больше не били. Одеяло, доставшееся столь дорогой ценой, не отбирали.

За ним пришли только на третий день. Под конвоем доставили в кабинет дознавателя, где вместо женщины его ждал мужчина. Капитан Шишов собственной персоной. Под глазами остаточная желтизна, поперек спинки носа – полоска лейкопластыря. На Гарика он смотрел с показной невозмутимостью. И голос его прозвучал сухо.

– Заявление писать я не стал, – сказал он. – Дело могли по факту возбудить, но не стали, я настоял… Но дело будет, это я тебе обещаю. Если ты не исчезнешь отсюда…

– Куда? – угрюмо спросил Гарик.

Ему стыдно было смотреть в глаза Шишову, но и прощения просить у него язык не поворачивался.

– Хороший вопрос. В армию.

– Но у меня отсрочка.

– Знаю. Плоскостопие у тебя. Но третью степень можно перевести во вторую, это просто. Пойдешь в военкомат, напишешь заявление, призывная комиссия даст «добро», и вперед… Если через неделю ты не уйдешь, пеняй на себя.

Шишов резко поднялся, повернулся к нему спиной, вышел из кабинета. Появившаяся капитанша с укором посмотрела на Гарика.

– Такого человека обидел…

– Так вышло.

– Мой тебе совет: сделай, как он сказал. Пока не поздно…

Она выписала ему пропуск, в дежурной части он получил свои вещи, несколько рублевых купюр. Недолго думая, он отправился в ближайшую забегаловку. Хотел взять пива, но почки все еще давали о себе знать. Пропустил пару стопок под хлебную котлетку и только затем отправился в военкомат…

Шишов оказался прав. Военные врачи запросто сняли с Гарика третью степень плоскостопия, призывная комиссия с радостью оформила его в команду новобранцев для автомобильных войск.

Гарику повезло, он попал в одну команду с Михой и Степой. И проводы организовали одни на всю компанию. Никакой романтики, набрались под завязку, затем собрались идти в клуб на дискотеку. Гарик решил не рисковать и отправился домой, завалился спать. Поэтому на призывной пункт он прибыл в состоянии среднего похмелья. Степа же и Миха пришли на бровях и с побитыми физиономиями.

Нудная процедура досмотра личных вещей, после которой из рюкзаков исчезла стеклотара с горячительной памятью об отчем доме. Затем был актовый зал, где Миха и Степа сразу же заснули. Выступил ветеран с медалями, военком сказал речь о любви к Родине и обо всем ей сопутствующем. Затем призывников вытолкали в загороженный двор, где их ждал автобус. Прощание с родными, крики, мат, звон стаканов.

Гарика никто не провожал. Отец до сих пор в пьяной лежке, мать болеет, сестра с детьми. Девки не в счет. Машка, Ленка, Тонька – они визжат, вешаются на шею, но с ними совсем не жаль расставаться.

Уже прозвучала команда сесть в автобус, когда Гарик увидел Марину. Девочка подошла к нему. Пристальный взгляд, на губах застывшая и отнюдь не веселая улыбка. Гарик недоуменно смотрел на нее.

– А мамы нет, – сказала она.

– Вижу, что нет, – равнодушно пожал он плечами.

По Инге он ничуть не скучал. Получил свое, и кончилась любовь, которой не было. И видеть ее не хотел, равно как и Марину. А если и думал о ней, то лишь как о причине собственных несчастий.

– Она не придет…

Марина смотрела на него немигающим взглядом. И лицо застывшее.

– И что?

– А ты ее ждешь?

– Нет.

– А я думала, ждешь… Я думала, у вас любовь…

– Не было у нас ничего.

– А дядя Валера от нас ушел.

– Плохо.

– Из-за тебя.

– Глупо вышло.

– Глупо? Всего лишь?… Мама не передавала тебе привет. А я передам!

Марина улыбнулась – нежно, как показалось Гарику. И вдруг, сложив губы трубочкой, на резком выдохе плюнула ему в лицо.

Гарик остолбенел от неожиданности. И не нашел слов, чтобы выразить свое возмущение. Зато Марина знала, что сказать.

– Сволочь!

– Дура! – наконец-то выстрелил он.

Но Марина уже скрылась в толпе.

Гарик отер лицо рукавом фуфайки. Повернулся к автобусу и лицом к лицу столкнулся со старшим команды. Офицер в шинели с майорскими погонами и десантными парашютами в петлицах язвительно смотрел на него.

– Ну и ну!

Похоже, он видел, как Марина плюнула в лицо. Но если бы только это… Гарик узнал этого человека. Перед ним стоял тот самый тренер каратистов, которого он так унизил на глазах учеников.

– Ты?! – не смог сдержать он своего удивления.

– Во-первых, не «ты», а «вы». А во-вторых… Наслышан я о тебе, Серегин. Милиция тобой интересуется?… Ладно, мы еще с тобой об этом поговорим…

Похоже, в голове майора зарождалась мстительная мыслишка. Гарик понимал, что находится в его власти, но еще не знал, насколько распространяется его влияние. Об этом он узнал на областном сборном пункте, куда прибыла команда пьяных и не совсем призывников.

Инструктаж, досмотр, на котором изымалось не только спиртное – водка, одеколоны и прочее, – но и колюще-режущие предметы вплоть до лезвий безопасных бритв. Скоропортящиеся продукты долой – в большой фанерный ящик, стоявший посреди «таможни». У Гарика забрали почти все, а потом цинично заявили, что питание в столовой начнется с завтрашнего дня.

Но худшее началось после обеда. Миху и Степу вызвали по громкой в отдел формирования команд. Вернулись они в показной печали. Оказывается, их и еще нескольких ребят из прибывшей партии зачислили в особую команду, которую готовили к отправке в Германию. Они возмущались, что Гарика не взяли вместе с ними, но в душе радовались. Германия – это марки, это шмотки…

– Гарик, у нас медкомиссия сейчас, – Степа скорбно отвел в сторону глаза. – Ты давай с нами, мы со старшим команды поговорим, скажем, что в машинах ты бог…

– А если не возьмут, то мы тоже никуда не пойдем…

Старший команды, рослый наглаженный капитан с щегольскими усиками, сначала слушать никого не хотел, но когда узнал, что Гарик большой спец в автоделе, заинтересовался им, даже отправился в отдел формирования. Но скоро вернулся и решительно выдал «нет».

– Но почему?

– Плоскостопие. Приводы в милицию.

Гарик не видел своего дела, но сомневался, что в нем отмечены эти приводы. Тогда кто же сообщил капитану об этом? Неужели старший военкоматовской команды, майор из бывших десантников?… Он обещал поговорить с Гариком, но разговор так и не состоялся. И не состоится. Майор сдал команду и уже уехал обратно. Но успел шепнуть кое-кому о «заслугах» Гарика… Но ведь и Миха со Степой были тогда летом у школы. Впрочем, они были в толпе, майор мог их не запомнить. Да и не били они его…

– Тогда и мы никуда не поедем, – нерешительно сказал Миха.

– Не надо, – пожал плечами капитан. – Сейчас вызову наряд милиции, вас доставят в военную прокуратуру, осудят за уклонение от службы… Вам это нужно?

– Да плевать…

Степа готов был рискнуть из солидарности с другом. Но Гарик его остановил.

– Езжайте к немцам, пацаны, вставьте им фитиля за меня и моего деда… А через два года встретимся…

В тот же вечер Степу и Миху побрили, переодели в солдатскую форму, выстроили на плацу, а ночью отправили на аэродром. Гарик остался на сборном пункте ждать, когда соберут команду, в которую он предназначался вместе со своими друзьями. Поговаривали, что она должна была идти куда-то в Белоруссию, что, в общем, тоже ничего.

Команду собрали утром, на общем построении призывников. По несколько человек от всех военкоматов области. Гарик ждал, когда зачитают его фамилию, но про него не сказали ни слова. Приезжий офицер построил вызванных новобранцев, сначала отвел их в сторонку, затем направил на медкомиссию. А Гарик так и остался в общем строю…

Обошли его вниманием и на вечернем построении. Он ждал день, два, но про него как будто забыли. На жизнь он в общем-то не жаловался. Кормили неплохо, делать ничего не приходилось, разве что территорию подметать. Единственно, что с каждым днем холодало, а клуб, в котором находились призывники, не отапливался. На ночь заводили в казарму, там он и спал на жестком лежаке без подушек и одеял.

В таком безличном существовании прошла неделя, и наконец Гарик дождался своего. Как обычно, он лежал на лавке в клубе, когда по громкой неожиданно выкрикнули его фамилию. Бегом на плац, к окну отдела формирования, где собралась уже хлипкая кучка людей.

– Какие войска?

– Автомобильные.

Гарик расслабился, успокоенно провел рукой по ежику волос. Он боялся, что его отправят куда-нибудь в пехоту.

– А куда?

– Да куда-то на юг… То ли Крым, то ли Сочи. Там сейчас тепло…

– Нормально.

Гарик глянул на старшего команды. Молоденький лейтенант в шинели с черными петлицами, два сержанта – подтянутые, опрятные, в начищенных до блеска сапогах. Ничего подозрительного.

Лейтенант сверил команду с представленным ему списком, переговорил с военкоматовским прапорщиком и отвел новобранцев в сторону.

– Служить будем на юге, – сначала он подтвердил слух. А потом уточнил: – Это в ТуркВО, город Мары… Там сейчас тепло…

От Гарика не укрылась насмешка, мелькнувшая в его глазах.

Гарик помнил, что Миха и Степа перед отправкой в войска проходили медкомиссию. Но лейтенант довольствовался сведениями из личных дел. Про его плоскостопие даже не спросил.

В казарме на ночь команда устроилась обособленно от основной «бесхозной» массы призывников. Сержанты провели проверку, произвели отбой. Важные, грозные, все знающие и ведающие. Гарика назначили ответственным за сухпай, который они получили с вечера. Он не возражал. Никто из новичков не пытался ставить себя в центр событий, поэтому и сержанты не возникали…

Рано утром команду подняли, вывели на безлюдный плац, посадили в автобус и повезли на вокзал. Посадка на поезд, восемнадцать призывников на плацкартный вагон.

Одно время Гарик думал, что в форму перед отправкой в часть переодевают всех призывников, как это было с Михой и Степой. Но скоро понял, что этой привилегией могут пользоваться только счастливчики, вытянувшие билет в Германию. Обычных смертных переодевали уже по прибытии в часть.

Но до части нужно было еще добраться. Поезд шел с черепашьей скоростью, кланяясь каждому столбу. Но в конце концов он все же дотащился до станции Мары. Там новобранцев ждал крытый «сто тридцать первый» «ЗиЛ». Водитель в шапке набекрень, расстегнутая до пупа шинель, сильно распущенный ремень. Лейтенанту он козырнул нехотя, со стороны могло показаться, будто он хотел панибратски подать ему руку, но в последний момент передумал и довел форму приветствия до уставной нормы. На новичков он едва взглянул, небрежно сплюнул в их сторону.

Гарик уже привык к тому, что его зачислили в некую аморфную, но громко звучащую категорию «личный состав». И в этом качестве вместе с новыми своими товарищами погрузился в автомобиль. Ехали долго – сначала по улицам областного центра, затем по загородному шоссе, далее и большую часть пути по тряскому волнистому проселку.

Здесь действительно было тепло для начала ноября. Хлопковые поля большей частью убраны, но кое-где виднелись еще комбайны и люди с плетеными корзинами. Чем дальше от города, тем полей становилось меньше, все чаще попадались песчаники с пустынной растительностью.

Машина обошла стороной маленький азиатский городок и скоро остановилась перед воротами воинской части. С каким-то зловещим скрипом открылись железные створки, «ЗиЛ» продолжил путь, выгрузил пополнение на строевом плацу. Штаб части с двумя красными флагами на козырьке перед входом, крашеная трибуна из кирпича, транспарант над ней, плакаты с бравыми воинами, беленые бордюры и низкорослые деревья. И звенящая тоска вокруг…

Командир автомобильного полка пренебрег трибуной, вышел прямо к новобранцам. Подполковник Старцев. Среднего роста, пухленький, с широкой улыбкой на лице, но почему-то грустными глазами. Галифе и сапоги, в которых он был, как будто нарочно подчеркивали его кривоногость. Гарик заметил это, но даже не улыбнулся.

Командир полка говорил о том, что часть на два последующих года должна была стать для Гарика родным домом, но сам он чувствовал, что попал во враждебную среду обитания. Ему не нравились столпившиеся на кромке плаца сытые расхлыстанные дембеля, надменно и даже с презрением посматривающие на новобранцев. Колька Груздь рассказывал, что такое дедовщина, показывал рубцы на спине от «стариковой» бляхи.

Гарик понимал, что через год-полтора он сам станет старослужащим, тоже будет поплевывать на новичков. Но когда это будет… Он думал, что может произойти сейчас. Если его тронут, биться он будет смертным боем, но не позволит себя унизить.

Встреча с дембелями состоялась в тот же день. Новобранцев разместили в казарме учебной роты, где они должны были постигать курс молодого бойца. Выдали форму, погоны, петлицы, по паре подворотничков, хозпакет со скромным набором иголок и ниток.

Гарик уколол себе палец, пока пришил первый погон. Взялся за второй, когда в казарму вошли четыре «деда». В хэбэшках нараспашку, ремни в руках, пилотки за поясом брюк. Расхлябанная походка от плеча. Один из них – маленький и плюгавенький, но безмерно величественный – подошел к Гарику. Не вынимая рук из карманов, пнул ногой по его табуретке.

– Погон криво пришил, – глядя на его куртку, хмыкнул он.

– Ты откуда знаешь? – настороженно спросил Гарик.

– Все по первому разу криво пришивают.

– Я не все…

– Да нет, ты-то как раз – все… Давай сюда, покажу, как надо…

Гарик недоуменно наблюдал, как «старик» пришивает ему погон. И для его товарищей тоже нашлась работа. Оказалось, что «деды» пришли к «молодым» вовсе не для того, чтобы устроить экзекуцию.

Его «шефа» звали Димой. Отслужил он чуть больше года, следующей осенью собирался домой. Он явно считал себя дембелем, но Гарик уже понял, что это не так. После первого года солдаты становятся «черпаками», полтора – это уже «дед», а «дембель» – это когда приказ подпишут… Ему уже успели объяснить тонкости. Но с Димой он спорить не стал. Дембель так дембель…

– А ты думал, у нас тут дедовщина? – насмешливо спросил парень, заправски орудуя иголкой.

– А разве нет? – усмехнулся Гарик.

– Да. Есть дедовщина. Но грязные носки у нас молодежь не стирает… А вообще, я тебе так скажу: лучше по дедовщине жить, чем по уставщине. Ничего, поживешь – увидишь… Если поживешь, – мрачно усмехнулся он.

– Что значит – если поживешь?

– А то, что завтра твой батальон могут в Шиндант отправить. А ты что, не знал?

– Нет, а это где?

– Где-где, в Караганде… Хотя лучше сказать, в Кандагаре… От Шинданта до Кандагара далеко, как отсюда до самого Шинданта. Но по-любому, это Афган, братишка…

Гарик озадаченно почесал затылок. Он знал, что Афганистан где-то недалеко, но что его туда могут засунуть, он как-то не думал…