Зимний цветок Браун Т.

Элинор, во главе маленькой процессии, бодро зашагала по длинному коридору. С каждым уносящим прочь от ужасной камеры шагом Виктория чувствовала, как в тело возвращается жизнь. Вскоре тяжелые железные двери с засовами по сторонам коридора сменились обычными деревянными. Женщины вошли в административную часть здания. Элинор оставила Викторию с конвоиром, а сама заглянула в кабинет, чтобы переговорить с надзирательницей.

В отличие от клиники и огромного зала с рядами камер, двери здесь прекрасно пропускали звук. Виктория слышала возбужденный голос сиделки:

— По одному ее говору понятно, что она принадлежит к высшему свету! И ее родные сильно разозлятся, когда узнают, как с ней обращаются. Она даже судью еще не видела!

Через несколько минут из комнаты с сосредоточенным видом выскочила невысокая, неприметная женщина, и Викторию проводили в потрепанный кабинет с двумя столами и рядами шкафов для бумаг. Размеры сидящей за столом женщины устрашали. Очки в стальной оправе, брезгливо сморщенный нос и сурово сжатые губы лишь усиливали впечатление.

При виде Виктории надзирательница поднялась. Элинор пожала руку девушки:

— Возможно, мы больше не увидимся, Виктория. Если, конечно, у тебя не случится очередной приступ. Было приятно познакомиться.

Виктория подавила мольбу. Ей не хотелось расставаться с доброй сиделкой. Как только Элинор вышла из кабинета, надзирательница предложила ей сесть.

— Меня зовут миссис Лидделл, и тюрьма Хэллоуэй находится в моем ведении. Насколько я понимаю, произошла ошибка, и вы провели несколько часов без пищи и элементарных удобств. Мне жаль, что так получилось, — у нас нет привычки терять заключенных, — но извиняться я не собираюсь. Не я сделала тот выбор, что привел к данной ситуации.

Невзрачная женщина вернулась в кабинет и передала миссис Лидделл стопку бумаг. Затем уселась за вторым столом и принялась печатать. Надзирательница откинулась в кресле, просматривая документы. На Викторию не обращали внимания, и она с завистью смотрела, как летают по клавишам печатной машинки пальцы секретарши. Ей самой никогда не добиться подобной сноровки.

Миссис Лидделл прочистила горло, и Виктория повернулась к ней.

— Вашу сообщницу, Мэри Ричардсон, приговорили к шести месяцам заключения за порчу принадлежащего государству имущества.

Виктория всхлипнула, и надзирательница покачала головой:

— Поскольку вы не имели прямого отношения к уничтожению картины и не держали в руках орудие преступления, думаю, ваше наказание будет мягче. К тому же Мэри не первый раз попадает за решетку. Вы, насколько я знаю, прежде не нарушали закон. Правильно, мисс Бакстон?

— Никогда, — отчаянно закивала Виктория.

— Завтра с утра вас примет магистрат. Если хотите, можете передать известие своей семье.

Виктория подумала было о дяде Конраде, но тут же покачала головой:

— Нет. Я лучше свяжусь с главой нашей организации.

Миссис Лидделл поджала губы:

— Зря. Родным будет проще вам помочь, но как знаете. Надиктуйте мисс Ларк записку. Она оформит все бумаги, затем отошлет ваше послание. Желаю хорошего дня, мисс Бакстон.

Виктория поняла намек и отошла к столу женщины-мышки. После ответов на бесчисленные вопросы набросала записку, адресованную Марте Лонг из Союза суфражисток за женское равноправие, где попросила сообщить об аресте Ровене и указала адрес особняка дяди. Родные уже сходят с ума от переживаний, и наверняка граф с женой злы на блудную племянницу. Конвоир отвела Викторию обратно в камеру. В одиночестве страх нахлынул с новой силой, но теперь в нем пробивалась надежда. Осталось немного. Наверняка утром Марта приедет в тюрьму и расскажет судье, что ее подчиненная никак не могла быть замешана в преступлении. Виктория проведет в тюрьме максимум один-два дня.

Но Марта так и не приехала.

Заседание суда прошло как в тумане. Девушка пыталась объяснить судье и присяжным, что не причастна к порче «Венеры». Но поскольку она была вынуждена признать знакомство с Мэри и просьбу отвлечь охрану музея, судья не пожелал поверить, что кричала Виктория от удивления, а не в преступных целях.

— Три месяца тюремного заключения в Хэллоуэе.

Три месяца.

Приговор громом прозвучал в ушах. Ноги подкосились. По пути в камеру Виктория начала задыхаться, и ее отвели в больничное крыло. Элинор на месте не было, но в клинике нашелся ингалятор. После того как приступ миновал, Викторию заперли в камере.

Потянулись монотонные, безрадостные дни.

Хуже всего Виктория переносила ночи. Свет выключали в восемь вечера. Предстояло провести десять мучительных часов в темноте. Виктория подолгу слепо всматривалась в потолок и читала вслух стихи, пока на рассвете ее не одолевал сон.

В семь утра выливали грязную воду и приносили скудный завтрак из ржаного хлеба и чая. Большой кувшин с водой приходилось растягивать на весь день. В восемь двери открывались, заключенных выстраивали длинными рядами и вели в часовню. Разговаривать не разрешалось, и Викторию каждый раз поражало, как много женщины ухитряются передать друг другу без ведома охранников.

Она не могла поверить, что все они совершили проступки против закона и заслужили наказание. Многие выглядели как заботливые матери и жены. Скорее всего, на свободе у них действительно остались семьи.

Однажды в часовне Виктория заметила Мэри, и девушку едва не стошнило. К счастью, Мэри не обратила на нее внимания. Виктория с радостью не встречалась бы с ней до конца жизни.

После службы женщин разводили по камерам. Время от времени их навещал врач, а при возникновении жалоб или просьб — тюремный управляющий. Один раз заходила Элинор, и при виде знакомого строгого лица Викторию охватила невыразимая радость. В десять, независимо от погоды, заключенных выводили во двор на прогулку. Из-за своей болезни Виктория могла отказаться, но тем не менее старалась выходить на свежий воздух каждый день, чтобы хоть ненадолго позабыть о камере.

После прогулки в камере разрешалось читать или шить. По четвергам кто-нибудь из помогающих в тюрьме добровольцев провозил по коридору тележку с книгами. Заключенные могли взять две. В первый раз Виктория выбрала «Джейн Эйр» и «Робинзона Крузо». Она уже их читала, но сейчас остро чувствовала одиночество и оторванность от мира главных героев. Раз в неделю приносили газету. Виктория никогда не следила пристально за новостями, но теперь тосковала по любой весточке из внешнего мира.

Кормили отвратительно. Хотя со временем она начала подозревать, что непривычным к обильному трехразовому питанию женщинам вполне хватало крохотных порций. На завтрак и обед давали маленькую буханку ржаного хлеба. Виктория часто задумывалась, сколько же их печется за неделю в тюремной пекарне. Ужин был самым сытным, к тому же заключенные ужинали в общей столовой. В первый день дали бобы с картофелем; на второй — пудинг на сале с гарниром из картошки; и на третий — тушенку с картофельным пюре. Подобно неизменному черному хлебу, картошка фигурировала в каждом блюде.

К концу первой недели Викторию порадовали неожиданным визитом доктор и Элинор. Врач объявил Викторию здоровой и вышел из камеры, оставив женщин наедине.

— Я отправила в нашу организацию записку и просила их сообщить семье, но до сих пор не получила известий. Это… нормально?

Сиделка задумчиво склонила голову:

— Для обычных заключенных, я бы сказала, да. Но с суфражистками обращаются намного лучше. Родные пробовали с тобой связаться? Посещения запрещены, но ты можешь получать письма. А почему ты не написала сразу семье?

— Я же работаю в Союзе суфражисток за женское равноправие, — пожала плечами девушка. — Думала, они знают, что делать в подобных ситуациях.

Виктория внезапно осознала, что ее преданность организации вовсе не гарантирует ответной заботы. Легкие начали сжиматься.

— Вы сможете передать весточку моим близким?

Элинор бросила взгляд на закрытую дверь и кивнула:

— Поторопись. Мне надо догнать доктора.

Виктория надиктовала адрес Пруденс, поскольку точно знала, что та незамедлительно отправится к Ровене. Оставалось лишь надеяться, что они на время забудут о ссоре и объединятся перед общей бедой. Больше всего на свете Виктории сейчас хотелось услышать от родных слова утешения… в том числе и от Пруденс.

Пруденс удивленно заморгала при виде скромно одетой женщины на своем пороге.

— Прошу прощения?

В последнее время Пруденс плохо спала из-за кошмаров. С тех самых пор, как Ровена передала известие об аресте Виктории, Пруденс с трудом заставляла себя что-то делать. Безусловно, семья пыталась помочь Виктории, но пока граф не сумел добиться даже официального признания, что племянница содержится в тюрьме Хэллоуэй.

— Вы Пруденс Уилкс? — спросила женщина с сильным ист-эндским выговором, и Пруденс кивнула. — Меня зовут Элинор Джеймс. Я работаю в Хэллоуэйской тюрьме.

Последнее предложение прозвучало с вопросительной интонацией, будто гостья ждет от Пруденс подтверждения.

Сердце девушки радостно забилось, и она кивнула:

— Заходите.

Сюзи вышла на рынок, а Эндрю с утра пораньше отправился на урок. Пруденс, чтобы скрыть волнение, предложила женщине лучшее кресло и спросила, не хочет ли она чая.

— Не откажусь, — ответила Элинор. — Я только что с работы.

Пруденс поставила греться чайник и повернулась к гостье, не в состоянии оттягивать главный вопрос:

— Как Виктория?

— Отважная юная леди, правда? Все уже хорошо.

— Уже?

— Ее доставили к нам синей, едва дышащей.

Пруденс прикрыла рукой рот. Ей часто представлялось в кошмарах, как Викторию скручивает приступ, а ингалятора под рукой нет.

— С ней все в порядке, — отогнала ужасную картину Элинор.

— Спасибо вам.

Девушка накрыла стол к чаю и присела за стол. Сиделка недоуменно разглядывала обстановку.

— Если честно, когда мисс Бакстон попросила меня проведать родных, я не ожидала, что окажусь в Кэмден-Тауне.

— Мы выросли вместе и с детства считали себя сестрами. Подозреваю, она опасалась, что ее настоящая семья забудет связаться со мной. Я же побегу к ним, как только договорим.

— Вполне разумно, — кивнула Элинор. — Виктория попала в несколько странное положение. Ее поступление в тюрьму сразу не оформили, а главной надзирательнице не хочется признаваться в допущенной ошибке. Вероятно, поэтому родственникам трудно установить ее местонахождение. — Сиделка поднесла к губам чашку. Пруденс пригнулась ближе, вся внимание. — Прекрасный чай, благодарю.

Пруденс кивнула и сдержала готовую вылететь просьбу поторопиться.

— Викторию приговорили к трем месяцам. Сообщница получила вдвое больший срок. По словам очевидцев, ваша сестра не прикасалась к картине. Но Виктория бросилась бежать с места преступления, и судья счел это доказательством вины. Другая женщина, Мэри, бежать не пыталась.

— Наверное, Виктория бежала от страха, когда увидела, что замышляет эта Мэри, — фыркнула девушка.

Сиделка бросила на нее острый взгляд:

— Я тоже так подумала, но судья придерживается другого мнения. После вынесения приговора Виктория отправила весточку в организацию, где работала, но почему-то не стала сообщать семье. Никаких заявлений тюремным властям от ее организации не последовало.

— Можно ее навестить?

— Боюсь, что нет, — покачала головой Элинор. — Она может встречаться с добровольцами из благотворительного комитета и адвокатом, но посещения членов семьи и друзей запрещены. Спасибо за чай — то, что надо.

Сиделка поднялась с намерением уйти, но Пруденс положила ей руку на локоть.

— Почему вы нам помогаете? В тюрьме сотни заключенных. Но вы готовы хлопотать ради Виктории.

— Знаете, пусть мне и не нравятся радикальные методы суфражисток, но я сопереживаю их борьбе. Я тоже хочу голосовать и принимать важные для страны решения. Так что помогаю им, как могу. А Виктория совсем еще ребенок. И я не верю, что та, кто помнит наизусть стихи Киплинга, способна уничтожить хранящийся в музее шедевр.

Пруденс поблагодарила женщину, но еще долго после ее ухода обдумывала новости. Нет, она тоже не считала, что Виктория способна состоять в заговоре, цель которого — испортить произведение искусства, и не важно, с какими намерениями. Девушка следила за газетными новостями о судьбе Мэри Ричардсон. На первых страницах публиковались фотографии и рассказы о сенсационных выходках суфражистки. Например, когда та напала на королевскую процессию, чтобы вручить его величеству прошение. И как Викторию угораздило связаться с такой компанией?

Погруженная в размышления, Пруденс накинула пальто и побежала к остановке метро, чтобы быстрее добраться до Белгравии. От волнения дрожали руки. Кроме Сюзи и Вик, она не видела обитателей Саммерсета с той жуткой ночи, когда узнала правду о своем отце. Возможно, все резкие повороты судьбы были неизбежны в любом случае — по крайней мере, после смерти сэра Филипа, ее верного защитника.

Пруденс нерешительно застыла на парадных ступенях величественного лондонского особняка, но уже через секунду гордо вскинула голову. Нет, она не пойдет через вход для прислуги. Она больше не служанка. И тоже принадлежит к роду Бакстонов, пусть и связана с ним скандальным образом. Пруденс позвонила и с замирающим сердцем принялась ждать Кэрнса. Дворецкий открыл дверь и укоризненно нахмурился.

— Мне необходимо повидаться с Ровеной и лордом Саммерсетом, — опережая возражения, заявила Пруденс. — У меня есть новости о Виктории.

Кэрнс неодобрительно поджал губы, но выбора у него не оставалось. Дворецкий провел девушку в гостиную и громко объявил о ее приходе. Пруденс замешкалась, когда осознала, что в комнате полно людей и среди них Себастьян. И как она раньше не подумала, что может встретить здесь лорда Биллингсли. Они с Ровеной собираются пожениться. Грудь сдавило от боли.

Ровена кинулась к ней, раскинув руки, и Пруденс ничего не оставалось, как ответить на объятие тем же, хотя в душе еще теплились обида и злость. В сторону Себастьяна Пруденс решительно не смотрела.

— Что случилось? — спросила Ровена после поцелуя в щеку.

Пруденс повернулась к лорду Саммерсету. С графиней, своей бывшей мучительницей, она старалась не встречаться взглядом.

— Сегодня ко мне заходила сиделка из тюрьмы Хэллоуэй. Она передала известия от Виктории.

На миг в гостиной воцарился бедлам, а граф с облегчением прикрыл глаза. Впервые Пруденс видела на его лице отражение подлинных чувств, если не считать постоянного раздражения. Кит схватил девушку за руку:

— Как она? С ней все в порядке?

Выходка Кита немного сбила Пруденс с толку, и она не сразу собралась с мыслями.

— У нее все хорошо, насколько это возможно. Сначала она попала в тюремную больницу, потому что ее доставили с приступом. Видимо, бумаги при поступлении не оформили, и начальство потеряло ее почти на день. Тюремные власти не хотят признавать ошибку, поэтому вы никак не можете получить ответ, где ее содержат. По крайней мере, так считает сиделка.

Лорд Саммерсет кивнул:

— Слушанье уже было? Приговор вынесли?

— Три месяца, — с глубоким вздохом ответила Пруденс.

Ровена покачнулась, и Себастьян поддержал ее за локоть, а затем приобнял за талию. Пруденс не могла оторвать от них взгляд. Ей пришлось обхватить себя руками, чтобы сдержать рвущиеся наружу чувства потери и гнева.

— Что-то тут не так, — покачал головой граф. — Почему Виктория не написала нам? Ей нужен адвокат.

Оторвав наконец взгляд от руки Себастьяна, Пруденс ответила лорду:

— Она думала, что в женской организации лучше знают, как вести такие дела. Но естественно, они даже не откликнулись на просьбу о помощи.

— Эта суфражистская группа распалась, разве не так? — спросил Кит.

— Откуда ты знаешь?

— Я провел небольшое расследование, — пожал плечами молодой человек. — Поговорил с одной из сотрудниц. Уже несколько дней никто не видел ни Марту, ни ее заместительницу. Причем Лотти выехала со всеми пожитками из комнаты, что снимала у Кейти. Да и штаб-квартира стоит пустая.

— Значит, тогда она все-таки собирала вещи! — воскликнула Ровена.

— Выходит, что так, — кивнул Кит.

Поднялась леди Саммерсет:

— Судя по всему, внезапный отъезд связан с собранными Викторией деньгами. Либо они пытаются откреститься от безумной выходки Мэри Ричардсон. После ее поступка популярность женского движения сильно упала в глазах публики.

Пруденс стиснула руки и сделала глубокий вдох. «Вик, что же ты натворила?»

— Наверное, поэтому они и предложили Виктории работу. Ради ее связей в обществе, — угрюмо произнес лорд Биллингсли.

Звук его голоса отдался в ушах Пруденс болью, и она бросила на Себастьяна взгляд из-под ресниц. Он все еще обнимал Ровену, но, судя по вытянутому лицу и упрямо сжатому рту, казалось, будто это невеста поддерживает жениха, а не наоборот.

Пруденс тяжело сглотнула. Пора уходить.

— Мне надо идти. К тому же сиделка больше ничего не сказала.

Леди Саммерсет склонила голову:

— Благодарим за своевременные новости.

— Я тоже хочу, чтобы Виктория как можно скорее выбралась из тюрьмы. И помочь ей сможете только вы.

— Спасибо, — поднялся граф. — Позволь, я позову шофера, и он отвезет тебя домой.

— О, не беспокойтесь.

— Глупости, — вмешалась леди Саммерсет. — Это меньшее, что мы можем для тебя сделать.

Пруденс обиженно выпрямилась. Она не нуждалась в благотворительности от хозяев Саммерсета.

Должно быть, Кит уловил ее настроение, потому что быстро поднялся:

— У меня автомобиль стоит перед входом. Я вас отвезу.

Ровена стиснула руки Пруденс:

— Спасибо, спасибо большое, что поделилась новостями!

Зеленые глаза с мольбой вглядывались в ее лицо, и Пруденс заново ощутила горечь потери. Но Себастьян по-прежнему ласково придерживал невесту за локоть. У Пруденс защипало губы при воспоминании о поцелуе на улице. Видеть Себастьяна с другой было невыносимо. Пруденс сухо кивнула и отвернулась.

— Я очень признателен, что вы сразу же сообщили нам, — признался в машине Кит. — Еще ни разу не чувствовал себя таким беспомощным. Надеюсь, граф сможет что-то предпринять. Три месяца — даже подумать страшно.

Пруденс обернулась, удивленная болью в голосе молодого человека.

— А каков ваш интерес во всем этом, мистер Киттредж?

Кит надолго замолчал. Автомобиль медленно катил по городу в надвигающихся сумерках.

— Виктория — мой друг, — наконец признался молодой лорд.

— Мне кажется, тут что-то большее.

— Не знаю, как так получилось, — невесело рассмеялся Кит. — Внезапно все изменилось… — Он замолчал. Пруденс с интересом всматривалась в профиль собеседника на соседнем сиденье. — Если смогу уговорить Викторию на помолвку, стану первым женатым членом комитета, — пробормотал Кит.

— На помолвку? — Пруденс покачала головой. — Виктория всегда твердила, что не собирается замуж. И я склонна верить в ее искренность.

— Знаю. Придется потрудиться.

— Пожелаю удачи. К тому же вы с Викторией можете устроить двойную свадьбу, в один день с Ровеной и Себастьяном.

— Вряд ли, — фыркнул молодой человек. — Эти двое никогда не поженятся.

Пруденс с интересом выпрямилась:

— Почему вы так считаете? Они же обручены, разве не так?

— Это уловка. Ровена влюбилась в какого-то парня и уверена, что дядя с тетей не одобрят знакомства с ним. Себастьян согласился ей помочь.

Сердце Пруденс замерло. Ей хотелось забросать Кита вопросами, но в то же время она мечтала забыть услышанное, чтобы никогда больше не думать о Себастьяне. И зачем она заговорила об этом? Да, больно представлять себе лорда Биллингсли с Ровеной, но, по крайней мере, так она могла поставить точку на несбывшемся. А теперь ее снова будет преследовать вина за одиночество и разбитое сердце молодого человека. Ранее Пруденс могла утешаться тем, что Себастьян нашел новую любовь, как она сама нашла Эндрю. Потому что Пруденс любила Эндрю, пусть чувство и отличалось от влечения к Себастьяну. Но она ценила доброту мужа, его непоколебимую преданность и тихую силу. И собиралась хранить ему верность, несмотря на любые жертвы.

Даже если придется смириться с разбитым сердцем.

Глава восемнадцатая

Ровена галопом влетела на поляну перед домом Уэллсов. Сердце восторженно парило. При последней встрече с Джоном он пообещал навестить на следующей неделе мать. И намекнул, что, если Ровена успеет вернуться в Саммерсет, ее ждет долгожданный самостоятельный полет. Она думала, что семья переедет в поместье намного раньше, но никто не предполагал, что пропадет Виктория. Сейчас же… в душе Ровены бурлило счастье. Она со смехом осадила лошадь. Порой девушка чувствовала себя виноватой: как можно радоваться, когда младшая сестра в тюрьме, — и тем не менее не могла обуздать чувства. Одна лишь мысль о полете с Джоном переполняла ликованием, то и дело выплескивающимся наружу смехом.

Тете Ровена сказала, что хочет переехать в Саммерсет, чтобы подготовить особняк к прибытию Виктории. Делать в Лондоне все равно было нечего. Дядя Конрад при помощи стряпчего сумел добиться встречи с управляющим тюрьмой и преуспел в сокращении срока приговора до восьми недель. Даже два месяца казались вечностью, но сестре предоставили целую камеру, ее содержали по возможности отдельно от остальных заключенных, за исключением утренней службы и прогулок. Виктории и ее родным ничего не оставалось, как ждать.

Ровена спрыгнула с лошади и собиралась привязать ее к жерди, когда за спиной раздался голос:

— Вам здесь больше не рады, мисс Бакстон, так что забирайтесь на коня и уезжайте.

— Я приехала не к вам, Джордж. Я ищу Джона. Он сказал, что будет дома на этой неделе.

— Брат уже уехал.

От довольного выражения на лице Джорджа ей стало не по себе. Что-то не так. Ровена обернула вожжи вокруг жерди и направилась к дому:

— Тогда я проведаю Маргарет и Кристобель.

Мужчина схватил ее за руку и подтолкнул обратно к лошади:

— Я же сказал, что вам здесь не рады.

— Да как вы смеете так со мной обращаться! Не трогайте меня! — Ее голос прозвучал несколько визгливо, но Ровена не на шутку перепугалась.

— Почему же? А, понимаю. Потому что я не принц голубых кровей, как ваш жених? Джон рассказал, как мило вы обнимались с лордом Биллингсли. Брат больше не хочет иметь с вами дела.

— Где Джон? — с колотящимся сердцем спросила Ровена.

— Я не собираюсь вам ничего рассказывать. Мне достаточно, что вы разбили ему сердце, как я и предупреждал. Хорошего от Бакстонов ждать не приходится. А сейчас полезайте на лошадь и больше не показывайтесь здесь. — Джордж угрожающе шагнул вперед, и Ровена невольно попятилась.

Ей не хотелось сдаваться перед Джорджем, но ничего не оставалось, как размотать вожжи и взобраться на нервно переступающую лошадь — той тоже не понравился подобный прием.

Ровена пустила коня шагом, и уже на выезде из поместья ее окликнула Кристобель. С растрепанными на ветру волосами она изо всех сил бежала со стороны огорода.

— Ровена! — (Ровена подъехала к Кристобель.) — Джон на взлетной площадке. Поторопитесь туда и помиритесь с ним.

Ровена наклонилась и ласково коснулась щеки девочки:

— Спасибо.

— Кристобель! — закричал сзади Джордж. — Иди в дом!

— Мне пора. — Кристобель попятилась.

— Не волнуйся, — кивнула Ровена. — Все будет хорошо.

Но пока скакала по проселочной дороге, сама засомневалась в своих словах.

Чтобы не загнать лошадь, по дороге к ангарам Ровена чередовала галоп и шаг, хотя в висках стучало от нетерпения. Джордж не знал, что помолвка ненастоящая, но ведь Джону это известно. Что он такого видел, что решил расстаться с ней и даже сказал брату? Перед ангаром стояло несколько автомобилей. Ровена привязала лошадь позади сарая, подальше от аэропланов, и заторопилась ко входу. Рядом с машинами мистер Диркс наблюдал за взлетающим к горизонту самолетом.

— Мистер Диркс! Где Джон?

Великан повернулся. Рыжие усы печально обвисли, глаза грустные.

— Только что поднялся в воздух. Он в дурном настроении, мисс, ох, в дурном. Я не хотел пускать его за штурвал.

— Мне нужно с ним поговорить. Джон не понимает… — Ровена запнулась, не в состоянии объяснить то, чего сама не знала, но если Джон так зол, значит произошла какая-то ошибка.

Мистер Диркс кивнул.

Ровена окинула взглядом небо. Про себя она благодарила теплую, безоблачную мартовскую погоду. Когда вернется Джон, неизвестно. Возможно, он приземлится, только когда закончится топливо. Мистер Диркс извинился — его ждал разговор с заказчиками, — и Ровена рассеянно кивнула. Руки дрожали от волнения. Что, если ей так и не представится шанс объясниться с любимым и узнать причину его злости? Можно списать размолвку на интриги Джорджа, но ведь Кристобель тоже знала о ней. А одна мысль, что Джон обижен на нее, вызывала тошноту. Надо немедленно поговорить с пилотом.

Ровена моментально приняла решение. Незаметно попятилась, пока не очутилась в ангаре. Там подошла к «Летучей Алисе» и украдкой проверила, полон ли бак. Нет, горючего явно недостаточно.

Прикусив губу, она бросила взгляд на склад, где хранили бочонки с топливом. Тихо проскользнула вдоль стенки, подняла один и дотащила до аэроплана. Ей уже доводилось видеть, как заправляют самолеты, так что Ровена медленно налила горючее в бак.

Крышку удалось навинтить с нескольких попыток, так дрожали пальцы. Девушка поставила бочонок на место и замерла перед пропеллером. Еще не поздно передумать. Сердце скакало, будто собиралось выпрыгнуть из груди. Нет. Хватит ждать у моря погоды. Виктория всегда ругала старшую сестру за апатию. Пришло время действовать. Она знала, что любит Джона, — осталось лишь найти его.

На рабочем столе, где мистер Диркс держал запасные детали, Ровена обнаружила кожаный летный шлем. Сняла шляпку, надела его и как могла заправила волосы.

Затем бросила последний взгляд на распахнутые двери ангара, раскрутила пропеллер и забралась в кабину. Сделала глубокий вдох и повернула заводную рукоять. Пришлось подождать, пока на шум не заглянут механики. Ровена ни разу не видела, чтобы аэроплан заводили в ангаре, и истово надеялась, что мистер Диркс занят. Ей не хотелось обманывать добродушного великана, да и вряд ли удалось бы. В ангар заглянул один из рабочих и удивленно воззрился на девушку.

— Мистер Диркс разрешил мне потренироваться управлять самолетом на земле. Поможете мне выкатить его в поле? — Ровена очаровательно улыбнулась.

К счастью, механик не заметил собирающихся на ее лбу капелек пота. Он кивнул и побежал к дверям за помощью. Ровена облегченно вздохнула — мистер Диркс не появился.

Пока аппарат выталкивали на открытое поле, Ровена пристегнулась. С другого конца самодельного аэродрома к самолету двинулась высокая фигура. Девушка свернула в сторону, аэроплан набирал скорость. Мистер Диркс замахал руками, но поздно. Ровена сосредоточенно уставилась на приборную доску. Манометр масла, спидометр и давление топлива. Запомнила красные отметки на спидометре: верхняя обозначала максимальную допустимую скорость, при которой аппарат не развалится, а нижняя — скорость срыва, за коим грозит падение.

С застывшим в горле комом Ровена поставила ноги на педали и потянула на себя штурвал.

Неожиданно ее охватило безмятежное спокойствие. Оно не покинуло ее, даже когда нос аэроплана оторвался от земли — легко, как пушистое семя одуванчика.

— Молодец, «Алиса», так держать, — похвалила Ровена.

Самолет поднялся в воздух. Вместе с ним взлетело сердце, и на миг Ровена забыла о своей миссии. Она летела. Парила в воздухе. Сама. Холодный ветер хлестал по щекам, но глаза, защищенные очками, прекрасно все видели. Поглядывая на приборы, она поднялась на нужную высоту и повернула на запад, где скрылся аэроплан Джона.

Он ужасно разозлится, мелькнула мысль.

Но пилот и так зол. И даже если ему не понравится выходка с самовольным полетом, Ровену это не беспокоило. Она тренировалась, знала, что делает, и, что гораздо важнее, знала, что нужно сделать. В бок ударил порыв ветра, самолет содрогнулся, но Ровена моментально выправила курс.

Она рождена для полетов. Слева в небе мелькнула какая-то точка, и Ровена направила аэроплан туда. «Алиса» поднырнула, но девушка крепко держала штурвал, и самолет послушно выровнялся. Ровена усмехнулась. «Алиса» вела себя как капризная лошадь.

Ровена осторожно, соблюдая дистанцию, подлетела к аэроплану Джона. Тот, должно быть, уже направлялся обратно к полю. Ровена облетела его широким кругом и заметила потрясение и злость на лице пилота. Джон сбавил скорость и жестом приказал следовать за ним. «Алиса» заняла позицию чуть позади и сверху и полетела следом.

Над полем она начала медленно отпускать штурвал и постаралась припомнить все, что знала о посадке. Джон всегда говорил, что взлеты и приземления — самые опасные моменты любого полета. Затаив дыхание, она смотрела, как Джон опускает свой аэроплан на землю. Теперь ее черед. Ровена сделала круг над аэродромом. Внизу Джон выпрыгнул из кабины и яростным жестом сорвал с головы шлем.

«Алиса» сделала еще круг, потихоньку снижаясь, и наконец вышла на прямую. С глубоким вдохом Ровена потянула штурвал вниз, до упора. От соприкосновения с землей застучали зубы, и рука на рычаге невольно дернулась. Аэроплан круто повернул направо и со скрежетом остановился.

Ровена сидела в кабине, не в состоянии разжать руки. В ушах колотилось сердце. Приземление прошло не так гладко, как хотелось бы, но все же она только что совершила свой первый самостоятельный полет.

Она отстегнула ремни и встала на подгибающихся ногах. Один из механиков добежал до нее раньше Джона и помог выбраться из кабины. Ровена сняла очки и расстегнула шлем.

И тут кто-то схватил ее за руку и развернул на месте.

— Какого черта ты делаешь?

Ровена вырвала руку из хватки Джона.

— А ты как думаешь? Я искала тебя!

Синие глаза потемнели.

— Я чуть было не решил, что ты пытаешься убить себя.

— Не глупи. Все прошло на отлично. Я знала, что делать в воздухе. Ты же сам меня научил.

— Сколько раз ты поднималась в небо? Меньше дюжины, а училась управлять аэропланом целых три раза. Как ты можешь считать себя пилотом? Почему ты считаешь, что это дает право подвергать риску дорогой аппарат, причем чужой, и свою жизнь в придачу?

Подбежали механики. Молодые люди замолчали и уставились друг на друга, не желая ссориться при посторонних. Аэроплан медленно заталкивали в ангар. Ровена стянула перчатки и сунула в карман.

— А почему ты так беспокоишься о моей жизни? — поджала она губы. — Твой брат недвусмысленно сообщил, что ты больше не желаешь иметь со мной дела и в ваш дом мне дорога закрыта. Смотри, у меня даже следы остались в доказательство.

Ровена закатала рукав и показала набухшие синяки в форме пятерни на локте — там, где Джордж ухватил ее за руку у дома Уэллсов. При виде их гнев Джона испарился. На его лице появилось выражение неподдельного ужаса. Он трепетно провел кончиками пальцев по отпечаткам и выдавил:

— Я убью его.

Ровена вырвала руку и опустила рукав:

— Не стоит. Мне нужно знать лишь одно: что случилось? Почему ты сказал брату, что между нами все кончено? И какого черта ты решил поговорить по душам с Джорджем, который меня ненавидит, прежде чем объяснился со мной? — По щекам потекли горячие злые слезы.

— Можешь разыгрывать невинность, но я вас видел, — ощерился Джон. — Я приходил к лондонскому особняку твоей тети, надеялся встретить тебя. В голове вертелось одно: как замечательно, что Диркс решил поехать в столицу, у меня есть шанс повидать любимую. И знаешь, что я увидел? — (Ровена недоуменно покачала головой. Она не понимала, к чему клонит Джон.) — Тебя с твоим фальшивым женихом. Обнимались на парадных ступенях, совсем стыд потеряли. Он нежно шептал на ушко, а ты цеплялась за него, будто чудом встретила последнего мужчину на земле. Тогда ты не вспоминала обо мне? Выходит, я для тебя ничего не значу!

Страницы: «« « ... 89101112131415 » »»