Симбионты Дивов Олег
Техник молча кивнул.
Программист хлопнул техника по плечу, для чего ему пришлось высоко поднять руку. Бросил взгляд на стеллаж с моделью вертолета, помотал головой, будто отгоняя наваждение, и резко выдохнул, как поступают дилетанты, прыгая в холодную воду.
Он решительно протянул руку к модели.
– Зачем? – остановил его техник.
У техника оказался глухой спокойный голос, такой же сумрачный, как его внешность. Медведь медведем.
– Ты… Ты не понимаешь? – программист от волнения дал петуха.
– Не нужно, – осадил его техник.
– Но…
– Гош, иди домой, – посоветовал техник неожиданно отеческим тоном. – Утро вечера мудренее.
Что расслышал в этой поговорке Гуревич, неясно. Но он просветлел лицом и быстро юркнул за дверь.
Когда аппаратура дожевала информацию, техник взял с полки модель вертолета. Ласково пристроил ее, как младенца, на сгиб локтя и вышел, не забыв погасить за собой свет.
Лаборатория погрузилась в серый полумрак.
Техник прошел длинным коридором, свернул было к лифтам, но передумал и по лестнице поднялся на два этажа. Здесь размещалась дирекция.
Навстречу торопился Михаил. Техник отвесил короткий поклон, Михаил небрежно кивнул. Они уже почти разошлись, когда Михаил остановился.
– Техник-лаборант Семенов, я не ошибся?
– Он самый.
– Позвольте взглянуть.
Техник протянул модель вертолета, но остановил руку на полпути. Отдавать эту вещь он явно не собирался.
– Это что?
– Так, игрушка. Сделал в нерабочее время.
Техник выдержал секундную паузу и добавил с едва заметным вызовом:
– Выпек на служебном фабере из казенного материала.
Прозвучало это будто «ну-ка, отними».
– Ну чего вы паясничаете, честное слово. – Михаил понимающе улыбнулся. – Как будто вас кто-то упрекает. Милая вещица. Такой… Дружелюбный дизайн. Похоже, это модель нашего репликатора.
– Ну, похоже, – согласился техник.
Михаил пристально разглядывал вертолет. Поднял глаза на техника.
– Рабочие документы на пятую серию… – начал он.
– Приказ выполнен. Диски отформатированы. Бумага в труху, – раздельно доложил техник. Подумал мгновение и добавил: – Безвозвратно.
– Похвальная оперативность… – Михаил закусил губу. Техник ждал.
– Слушайте, эта игрушка… Сделайте милость, подарите ее мне.
– Не могу, – отрезал техник. – Это для ребенка.
– Она нужна мне. Сейчас.
– Ему тоже, – веско ответил техник.
– Семенов, вас первый заместитель директора просит.
Техник зыркнул на Михаила недобрыми медвежьими глазками и процедил:
– У директора внук. В больнице месяц. Острая лейкемия. Не знали?
Михаил под этим взглядом даже отступил на шаг.
– Конечно знал! Я не думал что для него…
– Семь лет парню. И не жилец. Пусть вот порадуется. Если в сознании будет.
– Да-да. Идите, Семенов. Идите скорее.
Техник зашагал в глубь дирекции, Михаил проводил его взглядом, потом медленно поднял руку и провел ей по лицу, будто пытаясь что-то стряхнуть.
Директор Нанотеха (пока еще директор, подумал он с саркастической усмешкой), член-корреспондент Академии Наук, лауреат международных премий, и прочая, и прочая, Алексей Андреевич Деденёв попросил ни с кем не соединять, подвинул к себе ноутбук, положил руки на клавиши… И убрал их.
Он заработал свое прозвище, когда ему стукнуло едва пятьдесят, из-за громкого обвинения, что якобы развел в институте дедовщину. Институт считался без малого градообразующим предприятием, Дед был, пожалуй, самой популярной в округе публичной фигурой, и вместе с местным начальством мог решать любые вопросы. Как они спелись при советской власти, так все и осталось потом: в городе всегда ощущалось, что тут есть хозяева. В беспредельные девяностые годы здесь даже бандитов серьезных не народилось: самому умному намекнули, чтоб не дурил, остальных он прибрал к рукам или выдавил, а со временем из него получился очень даже симпатичный и адекватный мини-олигарх. А чего? В Москве есть, пусть и у нас свой будет… Бывшие коммунисты и комсомольцы отрастили бюргерские животики, но бразды правления держали крепко, бюджеты «пилили» аккуратно, и город жил спокойно. Что-то становилось получше, что-то похуже, потом наоборот… Единственное, с чем было вовсе отвратительно – дороги ремонтировать так и не научились. Латать умели, чинить – никак. Приличный асфальт был только в окрестностях института. Его грамотно положили с самого начала, когда возили тяжести на стройку, а дальше Дед уже следил, не позволял запускать.
Нет, благодатно-возвышенной атмосферы какого-нибудь академгородка здесь отродясь не было. Даже от постройки института и приезда толпы «интеллигентов» местный климат не переменился. Город был старый, непростой, со своей историей. Некогда знатный купеческий центр – одних церквей тридцать штук, – он пришел в упадок после революции, но особую ауру сохранил. Тут жили основательно и не суетясь, понимая себе цену, но шибко не умничая. Считали естественным, что из города есть прямой поезд в Москву. На этом поезде и уехал молодой Деденёв, чересчур энергичный, слишком амбициозный, чтобы закиснуть в родном захолустье. Деду это запомнили – когда он стал мировой величиной, им гордились, но с присказкой: ох, зазнался, нас позабыл. Когда Дед вернулся, чтобы строить институт, все очень обрадовались, и тут же начался шепоток: вот был ученым, а стал администратором.
Ошиблись. Дед пришел сюда надолго, планы он вынашивал именно научные, а чтобы эффективно творить, ему нужен был твердый тыл, устойчивое положение, и лучше бы подальше от Москвы. Достичь этого можно было единственным путем: влюбить в себя сначала институт, потом городскую власть, потом весь город. В какой-то момент Дед думал, что вот-вот надорвется, но все-таки справился. Его хватало и на науку, и на руководство институтом, и на общественную работу. Но тянуть такую нагрузку и не схлопотать инфаркт он мог при одном условии: если его команды выполнялись четко, в срок и без туфты. Сказано – сделано. Не сделано – честно признаемся, где напортачили, что пошло наперекосяк. Дед давал своим людям очень большую свободу, но и спрашивал жестко.
Естественно, при таком блестящем и харизматичном начальнике подчиненные рано или поздно начинают копировать его манеры и много о себе думать. Особенно те, у кого есть реальные основания задирать нос. Институт не был никогда «почтовым ящиком», но «закрытых тем» тут хватало, люди занимались серьезными вещами, было, чем гордиться. И в космос летали здешние изделия, и вообще много техники, подчас не особо мирной, состоялось благодаря хитрым микромашинкам, тут придуманным, и собранным под микроскопами в опытных цехах.
Дед сманивал талантливых людей со всей страны – и обратно по всей стране разлетались соблазнительные байки об институтской вольнице. О том, как Дед умеет втоптать сотрудника в грязь – тем более. Очевидно добрейший человек, он иногда взрывался. Мудрые в этот момент делали шаг назад: задавит ведь ненароком, потом сам расстроится. Кто поглупее, тоже отскакивал, но в страхе. Вот испуганные и создавали Деду недобрую славу.
Что там, собственно, за донос с обвинением в дедовщине пошел по инстанциям, никто не помнил за давностью лет, но Деду чуть ли не первый раз в жизни крепко влетело от московского начальства, и именно тогда прилипла к нему эта кличка.
Дед усмехнулся и пошел дальше работать.
А потом на институт свалилась удача. Как оказалось впоследствии – наноудача, но кто ж тогда знал.
Период, который позже назовут «нанопсихозом», еще ждет своих исследователей. Лет через сто они наверное расскажут людям, зачем на самом деле создавался международный надзорный орган за нанотехнологиями, и какова была истинная подоплека жарких дебатов в ООН. Со стороны все это очень напоминало историю с «глобальным потеплением». Но только со стороны.
Людей запугивали страшными нанороботами – старательно, год за годом, день изо дня, – не потому что контроль над их разработкой принес бы барыши контролерам. Нанороботы пугали до нервной дрожи самих контролеров: они оказались слишком близко. Внезапно.
Наука всегда движется рывками. Долгий период осмысления задач, попросту говоря, попыток сообразить, куда двигаться; потом эксперименты, накопление опыта, и наконец – бац! Серия открытий, которая приведет к прорыву в технологиях. Обывателю кажется, что новые вещи упали с неба, а на самом деле это результат поиска, начавшегося двадцать, тридцать лет назад… Еще наука – безотходное производство, сколько в нее ни вбухивай денег, выигрыш будет. Только заранее не угадаешь, где. Программа «Аполло» была для Америки чистым разорением, ее потому и закрыли. А лет через двадцать посчитали, и оказалось, что косвенно США заработали по пять долларов на один вложенный в космическую гонку с Советами, имевшую вроде бы чисто политические, рекламные цели. Потому что материалы и технологии, выдуманные «для космоса» начали работать в быту.
Большая наука, она как Формула-1. Вроде дурное занятие носиться с выпученными глазами по замкнутому кругу, кто быстрее, – а ведь что для гонок ни выдумают, все это рано или поздно оказывается на серийных автомобилях и пользу свою приносит. Для обывателя – внезапно. А у инженера, глядишь, полжизни ушло.
Так было и с микроботами, для обывателя – «нанороботами». К ним долго шли, и вдруг они оказались рядом. Простейшие образцы, рассчитанные на одну задачу – при этом каждый в цену самолета, – уже действовали. По сравнению с «естественными микроботами», созданными природой, они выглядели бледно. Обычный сперматозоид, тоже вроде заточенный под один бросок головой вперед, на их фоне казался венцом творения. Но главное, первые опыты дали результат, от которого можно было оттолкнуться и пойти очень далеко. И очень быстро.
С нанороботами – реальными, а не рекламными, – напротив, не получалось ничего. Чем ближе к ним подходила наука, тем больше они выглядели несбыточной мечтой. На наноуровне действовали свои законы, пока непреодолимые. В первую очередь, они не позволяли создать эффективную нанокопию привычного уже микромеханизма, с его микрошестеренками, микромоторчиками, микроманипуляторами: когда все «как у взрослых», только малюсенькое. В измерении «нано» это не работало. Там вообще все было «не так». Там все слипалось, тормозилось и не поддавалось управлению. Задачей огромной сложности виделась даже такая простая вещь, как заставить наноробота двигаться в заданном направлении – хотя бы сквозь воздух! Крошечную рукотворную песчинку сбивал бы с курса удар шальной молекулы в борт. И вы еще надеетесь, что она вам атомы будет складывать как кубики? Очень смешно.
Наноробот, созданный в ходе мысленного эксперимента, выглядел могущественным и даже опасным. Увы, таким был исключительно «сферический бот в вакууме». Когда дошло до реального моделирования, выяснилось, что типичный наноробот это бестолковая штуковина, которая еле дышит, еле ползает, ни черта не соображает и болтается в любой мало-мальски плотной среде как навоз в проруби…
Ну да и черт с ней пока, с этой поатомной сборкой. Зато на микроуровне перспективы выглядели обнадеживающе. На горизонте уже маячил образ полноценного бота-ассемблера – микромашины, способной из готового сырья забацать чего хочешь. Долой заводы! Прощайте, конвейеры! Хватит крутить руками гайки!.. Такой бот мог появиться уже при нашей жизни, и сам сделать второго. При благоприятных условиях через месяц ботов стало бы столько, что хватит на всех.
Это выглядело чересчур смело и опасно для неустойчивого мира, раздираемого противоречиями. Легко было понять, что массированное внедрение микросборщиков буквально перетряхнет, вывернет наизнанку жизненный уклад планеты. И никто не мог сказать, чем все кончится.
Их еще придумать не успели толком, не то, что сконструировать, но разговоров о «ботах-репликаторах», способных воспроизводиться, пошло столько, будто они уже вот-вот.
И тогда – ой.
А поскольку все говорили о «нанороботах», и никто не слушал ученых, то сценарии рисовались один безумнее другого.
Человек креативен, говорили оптимисты. Если освободить его от повседневного труда ради борьбы за жизнь, он такого напридумывает, что мы всю Вселенную на уши поставим.
Человек ленив, говорили пессимисты. Креативных – процентов десять. А остальные, едва пропадет нужда вкалывать, примутся жрать наркотики и деградировать. Или устроят войну за наркотики, потому что на большее у них мозгов не хватит.
И те, и другие были по-своему правы, но пока они драли глотки по телевизору, проблему, как обычно, решили без оглядки на них.
И подоплека решения была проще некуда. Чего там судьба человечества, кому это интересно. Важнее другое. Если первый успешный бот-репликатор стоит даже миллиард, то второй – вдвое меньше, и прогрессию можете представить сами. Рост популяции легко контролируется, а значит, и стоимость продукта можно регулировать, но рано или поздно люди узнают, что цены держатся искусственно. А на самом деле пара миллионов ботов стоит копейку.
Тогда люди выйдут на улицы и потребуют устроить им коммунизм.
Выдать каждому ящик ботов, из которых человек вырастит что захочет – машину, компьютер, посудомойку, микроволновку… Дом.
И тогда на планете останется один ресурс, который чего-то стоит – энергия. Но если боты смогут запитываться от солнца – а почему бы им не смочь, – то и энергию никому не продашь.
Земной социум в привычном виде прекратит существование, потребуются какие-то новые формы. А поскольку задача государств и правительств в первую очередь не допускать перемен, «обеспечивать стабильность», возникло единодушное решение: обеспечить стабильность в полный рост любыми средствами вплоть до полицейских. Для начала все запретить, а там посмотрим.
Строго говоря, положение виделось опасным и безо всяких утопических нанотехнологий. Микробы-сборщики, зависимые от энергии и сырья, все равно опрокидывали глобальную экономику ничуть не хуже мифических нанороботов, способных штамповать гамбургеры из воздуха.
И с вероятностью пятьдесят на пятьдесят наступал армагеддец.
А Дед как раз подступил вплотную к своему идеальному медицинскому боту с репликаторной функцией. Он его уже видел во всех подробностях. Наконец-то Нанотех был готов оправдать себя, стоял в одном шаге от решения задачи, ради которой и был создан.
И тут пошли нехорошие слухи. А потом и нехорошие звонки.
Это было время, когда Дед бился головой о стену в бессильной злобе.
Ну, не совсем о стену – Виктор застал его, когда тот стучал лбом в книжный шкаф.
«Ты чего?..» – осторожно спросил Виктор.
«Хочу разбить кому-нибудь морду, – хмуро отозвался Дед. – Никак не могу решить, кому лучше. Вот и стою тут, как помесь барана с буридановым ослом!»
«Из Москвы звонили?» – догадался Виктор.
«Говорят, это не дело ученых. Не наша компетенция. Политический вопрос. Все будет решаться на уровне глав государств. Доктор! Это лечится?»
«Если политический вопрос – только нейролептиками».
Виктор прислонился к дверному косяку, он вдруг почувствовал себя, как воздушный шарик, налетевший на ежа. Его сейчас держало только понимание, что Деду еще труднее, привычный рефлекс врача. А то бы сам побился головой о твердый предмет.
«Они напуганы и пытаются закрыться».
«Я задумал всего лишь медицинского бота. Сам Президент Академии Наук лично просил, умолял пробить исключение в протоколе, а они даже не попытались».
«Для них любой репликатор – угроза, как ты не понимаешь. Сам принцип. Они готовы нас всех уморить, лишь бы не дать свободы».
«Вот именно, – Дед кивнул. – За что боролись… Тьфу! Работать не могу, в голове одна подлая мыслишка крутится: как бы вопрос решился в Советском Союзе».
«Жесткий контроль, – отозвался Виктор, не раздумывая. – Репликаторная функция допускается только в стенах Нанотеха, чисто ради производства, а людям вкалывать ботов с обрезанной задачей. Сколько проживут в организме, столько проживут… А это не выход. Ну, диагностика, и что-то быстро подлатать, это тоже неплохо, но ничего серьезного такие микробы сделать просто не успеют. У нас отдельные боты третьей серии живут месяц. Но связность роя нарушается раньше. Мало, очень мало. Чтобы действительно вылечить человека, нужен большой рой с гарантией на три месяца. Пятая серия могла бы?..»
«Запросто. Пятая и год могла бы… Ей нужен таймер в прошивке, чтобы принудительно усыпить рой, а то будет жить и жить. Но ее цена!.. Рой стоит больше, чем успешная предвыборная кампания Президента! Кому он нужен, самый распрекрасный бот, за такие деньги?!»
«В общем, при советском подходе к вопросу мы тоже пролетели бы, – заключил Виктор. – Да и при каком угодно, хоть при фашистах. Для любой власти опасны репликаторы. Замахнулся ты на весь миропорядок, сам того не желая, вот и огреб… Выход есть?»
«Поеду, буду убеждать лично, какой еще выход».
Дед уехал в Москву назавтра, пропадал неделю, вернулся измученный и злой, сказал: будем ждать, я нажал на все педали, наши в Академии сами не дураки, вовсю суетятся, авось чего получится. Бросил Нанотех на Михаила, а сам дневал и ночевал в своей «личной» лаборатории, с головой погрузившись в работу над пятой серией. Привычное дело: пока начальство раздумывает, мы спешим получить результат, а там, глядишь, повезет, и работа сама себя покажет в лучшем виде.
Это подвешенное состояние затянулось еще на год. Дед спешил как мог.
Не успел.
Семенов вошел к директору без стука.
– Ваш приказ выполнен. Документы по пятой серии уничтожены. Безвозвратно.
– Хорошо. Бумага ждет у секретаря, распишетесь. А это что?
– Да вот. Это для Лешки. У Гуревича вовремя отнял.
Техник поставил модель вертолета на стол и пробубнил:
– Все, что осталось от пятой серии. Пусть ребенку. Достанется. Вдруг ему… Полегчает.
Двое уставились друг другу прямо в глаза.
Из незаметного отверстия, будто проколотого в обоях иголкой, за ними подсматривала камера. Мутноватая черно-белая картинка утекала неведомо куда. Ремонт в кабинете делали несколько лет назад, но кто знает, вдруг камера стояла здесь всегда. И кто ее спрятал, и догадывался ли о ней Дед, и не было ли Деду абсолютно наплевать на это, и вообще приходило ли ему в голову, что за ним могут следить… Кто знает.
– Спасибо, – произнес Дед медленно. – Такой подарок… Уникальный.
– Своими руками. От всей души.
– Спасибо, – повторил Дед.
Глава 8
Наступил вечер, но не было перемен ни в больничной палате, ни за ее стеклянной стеной. Внутри, опутанный катетерами и проводами, лежал на койке мальчик. Снаружи неподвижно стоял его отец. Это было глупо и бессмысленно, но Виктор ничего не мог с собой поделать. Отвез жену домой, дал ей успокоительное, подождал, пока она забудется – не называть же это сном, – посидел рядом, потом буркнул «Побуду там, мало ли, что…», и обратно, к палате.
Когда в коридоре появился Дед, Виктор удивленно вскинул брови. Он был рад ему, но первым делом подумал, что лучше бы Деду тоже прилечь и как следует выспаться. Выглядел старик откровенно худо. Именно стариком он казался сегодня, а не крепким властным дядькой неопределенно пожилого возраста.
В руке у Деда была модель вертолета.
– Иди сюда. Есть идея.
Виктор послушно шагнул вслед за тестем к подоконнику, он привык, что Дед просто так не командует, ни в институте, ни в семье. Если забыл про «пожалуйста», значит, есть серьезное дело, которое надо сделать быстро, и не пожалеешь. В этом смысле Дед ни разу Виктора не разочаровал. «Спасибо» сказать он уж точно не забывал. Потом.
Дед уселся на подоконник, вертолет поставил рядом. Виктор пригляделся к модели, поднял глаза и вопросительно двинул подбородком: ну?
– Когда-то, давным-давно, Семенов увидел мой первый набросок и сделал вот эту модель, – сказал Дед. – Она была талисманом нашей лаборатории. Нам не помогла, а вдруг Лёшку выручит. Давай, берись. Вот так. Она с секретом, ее в две руки не откроешь. Раз-два-три!
На брюхе вертолета прятались незаметные створки, они раскрыли их, потянув в три стороны. Такие секретки зовут «шкатулкой Пандоры», вспомнил Виктор. Дед вытряхнул из модели ампулу, наполовину заполненную серебристой жидкостью, и крошечный прибор наподобие мобильного телефона.
– Та-ак… – протянул Виктор. – Тащи с завода каждый гвоздь, ведь ты хозяин, а не гость.
Дед взял ампулу в одну руку, «телефон» в другую.
– Угадал, – сказал он. – Это пятая серия. Все, что от нее осталось. А это кодер для нее. Единственный.
– То есть… Больше нет? – тупо пробормотал Виктор, холодея.
Он вдруг почувствовал, как дрожат колени. Нет, это не страх. Адреналин. Тело готовится к реакции типа «бей и беги». Весь его опыт врача противился тому, что он рассчитывал услышать. Опыт сотрудника Нанотеха противился вдвойне. Но отец безнадежного больного яростно желал чуда. Сейчас эти трое боролись, и отец в одиночку давил врача с ученым как котят.
Если Дед принес свою экспериментальную фигню… Почему нет? Сейчас все средства хороши. Только… Это же микробы. А что за микробы у Деда? Ой-ёй-ёй.
А Дед прищурился, хитро и недобро – и усталый старик исчез, появился жесткий волевой мужчина, гораздо сильнее Виктора, сильнее всех. Беспощадный, опасный и… Безрассудный.
– Мишка, гад, во власть рвется, – сказал Дед просто. – Решил, если мы сделали друзей человека, то они в первую очередь его друзья. А управлять ими слишком легко. Ему только дай такую силу в руки. Он сначала меня слопает, потом институт, потом наш город, а дальше на всю Россию замахнется…
Виктор потер ладонями виски. Медицинские боты-универсалы – вот они, только руку протяни. Несколько миллионов умелых микроврачей. Невероятно. Кто мог подумать, что Дед успел собрать опытную партию. Чем он занят, тайной не было: весь Нанотех знал, какую сумасшедшую тему лично «ведет» директор. Многие успели к ней прикоснуться, и не по одному разу. «Экспериментальная клиника», где служил Виктор, занималась в основном третьей серией, но для пятой составляла техзадание на универсальный медбот. А тем временем еще кто-то прописывал алгоритмы, обсчитывал энергетику, продумывал «механическую часть», прикидывал счетно-решающие возможности – ведь если один бот это просто бот, то рой микробов это уже компьютер, – и кто-то набрасывал черновые варианты софта… Сотни людей были так или иначе завязаны на лабу, где присох к монитору рано облысевший на умственной работе программер Гуревич, а в «чистой камере» священнодействовал рукастый молчун Семенов, знаменитый тем, что однажды на спор подковал блоху, причем без наркоза.
А потом все заглохло: по обрывкам разговоров и намекам создавалось впечатление, что идет тема очень туго. Нормальное дело – прорывная технология, поиск на грани неведомого, там быстро ничего не бывает. Считалось, что до первого рабочего прототипа в лучшем случае лет пять. Дед поэтому головой о шкаф бился год назад: времени ему не оставили.
А теперь вот оно. В единственном экземпляре, один минимально рабочий рой. Черт знает, как прошитый. Толком не тестированный, напомнил себе Виктор, уж я бы знал, это ведь моя задача. Не имеет аналогов, не имеет цены… Не имеет будущего. Запрещен международной конвенцией. Технология, объявленная опасной для человечества. И Мишка, значит, протянул к ней лапу, а Дед не отдал. Узнаю Деда.
Ох, страшно-то как…
– Репликаторы. Ты все-таки сделал это. Успел.
– Они сами успели. Мы собрали четверых, а вчетвером они уже могут собрать еще одного – и пошло-поехало.
Виктор едва заметно помотал головой: ну, фантастика.
– Ты их никогда не видел, – сказал Дед сурово. – Их вообще не бывает. И плевать, что они репликаторы, для нас главное, что это врачи. Лейкоциты их не замечают, мешать не будут, проверено.
Виктор молча кивнул и снова посмотрел на модель вертолета.
– Я помню эту штуку на картинке, твои ранние эскизы… Они правда вот такие? С ума сойти. Летают?
– Скорее прыгают и зависают. Сам не верю. Там столько узлов могло сбоить, я думал, мне жизни не хватит их отладить. А сбоев нет, представляешь? Они работают, они обучаются, эти… Вертолетики. И чем их больше, тем они умнее.
– Тут их, сдается, достаточно, – Виктор на глазок прикинул объем ампулы – кубов десять.
– Это усиленная партия, – сухо сказал Дед. – С полной прошивкой. Вбухали туда весь набор команд. В серию шла бы облегченная версия софта, под минимальный рой. А здесь… Этой рой в три раза больше. Иначе не удержал бы полную прошивку. На, забирай… Помнишь, сказал когда-то, что не доживу? А вот дожил. Наверное… – Дед замялся. – Наверное, мы хорошо их придумали, мы все. И ты участвовал, там есть идейки, которые ты сам прописывал. Ну, бери. Не для тебя принес, для Лешки.
И неожиданно хихикнул.
– У Гуревича отняли игрушку. Он прямо горел желанием спасти наших вертолетиков для будущих поколений. А что, загрузил бы в себя, а там поди отыщи их, если они даже в отчетах нигде не упомянуты. Кто докажет, что опытная партия вообще была? Только я думаю – жирно будет Гуревичу. Их для дела создавали – вот и пусть работают.
– С ума сойти, – повторил Виктор. – Ты их хотя бы на мышах испытывал?
– Когда?! И откуда у меня мыши?! Только на синтетике погонял. Результаты хорошие.
Виктор сокрушенно покачал головой, но его руки сами забрали у Деда ампулу и кодер.
– Я тебе говорю: хорошие, – повторил Дед. – Мы построили модель лейкозной крови и костного мозга. И в принципе все получилось. Гарантий дать не могу, конечно, но в лабораторных условиях вертолетики нашли и разобрали все бласты. Все до единого.
Виктор глядел в пол. Он не мог не верить Деду… А все равно не верил. Боты сами уничтожают «взбесившиеся» клетки крови? Ну-ну.
– Если в реальной крови они смогут хотя бы это, – продолжал Дед, – Лешка уже получит выигрыш во времени. Бласты не годятся на строительный материал для новых ботов, ну разве отчасти, зато дадут им энергию. Как должен выглядеть здоровый костный мозг, боты знают. Так что в принципе, в принципе… Есть шансы. Только бы они успели размножиться, чтобы все поправить. Будем надеяться.
– Ну и как они тогда размножатся? – тупо пробормотал Виктор. – Если материала нет…
– А-а, наворуют, – небрежно ответил Дед, ухмыльнулся и вдруг на мгновение опять стал похож, как в старые добрые времена, на «завязавшего» пирата.
– Они шустрые ребятки. Мало, что ли, в мальчишке иголок торчит? И главное, он накачан лекарствами под завязку, включая витамины с микроэлементами, а это ведь самое то!
– Ой, блин… – только и сказал Виктор.
– Им много не надо, – заверил Дед, понимая, что сболтнул лишнего.
– Хуже-то не будет, – пробормотал Виктор, убеждая себя. – Терять нам нечего. Все равно без пересадки костного мозга Лешка не выживет, а пересадку… Нет, не переживет.
– Ботов загонишь в вену, так быстрее. Потом с кодера дашь команду лечить. Боты отработают программу, заснут и выведутся из организма. И никто не узнает. И большое спасибо израильской медицине. Гляди, тут меню как в обычной мобиле. Так и написано «лечить», видишь? Нажмешь, пройдет команда – и пусть нам повезет… А терять и правда больше нечего, – добавил Дед твердо. – Я уже все потерял. И хуже не будет.
Он почти ушел, оставив Виктора с ампулой, кодером и игрушкой, но вдруг обернулся:
– И вот еще что. Если вдруг… Когда-нибудь… Если кто докопается, что опытная партия была, да сплыла – вали на меня. Строго на меня. Никаких больше имен. Да, ты видел у меня эту ампулу. Что дальше, не знаешь. А я человек старый, пожил в свое удовольствие. И вроде бы я еще человек достаточно мудрый. Я всегда придумаю, как отовраться.
«Скорую помощь» то и дело встряхивало на ухабах. Виктор знал дорогу как свои пять пальцев и теперь дожидался относительно ровного участка. Еще несколько минут…
Дорогу звали «Смерть фашистским оккупантам», язвительно добавляя, что фашисты больше не приедут, и надо бы донести эту свежую мысль до районных властей. Дорожники то и дело проводили ямочный ремонт, но местные окрестили его «грибочным» – до ремонта машины прыгали по ямам, после него скакали по заплатам в асфальте.
Нет худа без добра, именно напирая на свежий грибочный ремонт, Виктор уговорил Лену поехать в другой машине: рядом с больным пусть сидит врач, а то мало ли, чего.
Мальчик на носилках спал – как будто спал. Раньше для Виктора не было большей радости, чем подойти к постели спящего Лешки и любоваться им. Сколько раз они стояли так с Леной, взявшись за руки, почти не дыша, и умиленно глядя на это чудо: надо же, ну и прелесть. Смысл дурацкой вроде бы фразы «Какие они хорошие, пока маленькие» понимаешь только когда сам растишь детеныша. «Маленькие детки – маленькие бедки» и все такое… Не повезло. Вот вам, нате, острый лимфобластный лейкоз. Костный мозг сошел с ума и гонит в кровь бласты – незрелые лейкоциты.
И ребенок у тебя на глазах сгорает. Как свечка.
Поначалу Виктор раз-другой ловил себя на мысли, что ему все это снится. Вдруг накрыло – и ты как в тумане. Ничего, думал он, это от шока, пройдет. Но болезнь развивалась так стремительно, а прогноз был настолько тяжелый, что «накрывать» стало регулярно. Жизнь превратилась в кошмар, и психика старалась от него закрыться. Прямо хоть к психиатру беги за таблетками.
А когда вчера в кошмар вломился Дед со своими микробами, которых нет на свете, Виктор заснул окончательно. Он принимал решения и действовал вроде бы вполне рассудочно – но только в логике сна. Не должен был опытный медик соглашаться на эту авантюру. Дед не давал клятвы Гиппократа, он вообще технарь, инженер, для него человек – структура. А для врача, хоть он двадцать раз эту структуру на части разобрал, человек все равно остается человеком. В человеке есть тайна. Есть пресловутая «божья искра». Любой детский реаниматолог скажет вам, что присутствие родителей у бокса, в котором «откачивается» младенец, повышает его шансы. Почему – непонятно, но вот факт.
И есть такие люди, которым судьба долго жить, а есть такие, по которым сразу видно, что вот он – на этом свете не задержится.
В маленьком Лешке воля к жизни чувствовалась очень сильная, но судьба ударила его подло, исподтишка, в уязвимое место. И сейчас человечку надо всеми силами помогать, а не загонять ему в кровь непроверенную фигню, которую якобы лейкоциты не видят.
Но логика кошмара подсказывала именно это: рискни!
Серебристая жидкость в шприце – на самом деле бригада умных микромашин, они не могут причинить вреда человеку, для другого они сделаны, с добром и верой. В конце концов, я сам причастен к их созданию. Я прекрасно знаю, как они должны работать. Помню их эволюцию от простого диагноста, пассивно плывущего в крови и вынюхивающего болезнь, до бота-доставщика, несущего на себе микродозу лекарства к пораженному участку – и дальше, выше, до бота-универсала, способного найти больную клетку и своими чуткими точными лапами разобрать ее, даже переделать.
Это, в общем, простая игра в кубики. Только звучит невероятно, а приглядеться если – конструктор «лего». Уж никак не сложнее того, что делают промышленные роботы. Вся проблема в масштабах. Вот он, масштаб, в кулаке у меня прячется, даже не видно. А там миллионы ботов.
А почему они выглядят как вертолетики – далеко не идеальный вариант для работы в крови и тканях, – этого лучше никому не знать. Об этом надо забыть прямо сейчас и навсегда.
Хватит того, что их запретили.
Сколько мучились с движителем! Дед упорно держался за несущий винт, как у вертолета, и отвергал другие варианты, ни тянущий винт его не устраивал, ни жгутики сзади. Он глядел далеко в будущее: рано или поздно боты должны не плавать или ползать, а именно прыгать. Если наш полетит, значит, вот он вам, полноценный универсал-сборщик, готовенький, несбыточная мечта человечества, можно на пенсию с чистой совестью, и кстати, подайте сюда Нобелевку. Но вертолет крайне сложен, а в микробе одна лишняя деталь уже проблема, две – беда, три – трагедия. Вспомнили о ротативной схеме, при которой вертолет не закручивается реактивным моментом. Хватит двух насосов: один гонит «рабочее тело» в сопла на концах винта, чтобы машина ходила вверх-вниз; второй в сопло на брюхе, чтобы вперед-назад; а для ориентации служит хвост. По идее, такой микроб должен весело скакать в трех измерениях, хотя бы прыжками.
Слово «трагедия» было очень слабым, чтобы описать, как Дед настрадался с этой схемой. Пару раз он падал духом и собирался ее похоронить, но на полке в лабе стояла модель бота-вертолетика, такая симпатичная… Такая живая.
Сколько возились с манипуляторами, от которых поначалу требовалось всего-то хватать, держать, да по команде отпускать… Нет такого слова в русском языке, даже матерного. А когда взялись учить микроба резать, чего он там схватил, тут все окончательно посыпалось. Казалось бы, только выдвижной скальпель добавили, туда-сюда, что может быть проще… Но реальный страх и ужас настал, когда выяснилось, что вертолетик должен быть репликатором, а значит, надо обучать его сверхточной сборке.
Прокляли все на свете.
И вот, пожалуйста.
Прототип универсального бота – в моей руке…
Машина наконец-то пошла ровно, едва заметно покачиваясь. Времени сомневаться и терзаться больше не было. Четким уверенным движением Виктор ввел иглу шприца в шланг капельницы, вплотную к руке мальчика, и начал потихоньку давить на поршень. Серебристая жидкость легко и, как показалось Виктору, целеустремленно, будто живая – а разве не живая она? – устремилась по назначению.
Осталось полдела. Виктор спрятал шприц и достал кодер. Включил его, вошел в меню. Тут все было просто, как в мобиле. Только пункты меню совсем не телефонные. Следующей после «лечить» стояла команда «симбиоз». Виктор горько улыбнулся: как все это глупо и бессмысленно теперь. Вдруг захотелось бросить медицину к чертовой матери. Без ножа, гады, зарезали. Как мы мечтали о ботах-симбионтах, живущих в организме постоянно. Домечтались. А ведь дай нам еще лет пять-десять нормально развиваться, и команда «симбиоз» могла бы стать рабочей… Он выбрал пункт «лечить».
Машину тряхнуло, Виктор свободной рукой схватился за поручень. Палец невольно дернулся, в меню высветилось: «симбиоз». Не глядя, Виктор ткнул кнопку с зеленой телефонной трубкой и положил кодер мальчику на грудь. Кодер тихонько засвистел. Не для ботов, для человека, чтобы тот знал: команда пошла.
Когда черная коробочка умолкла, Виктор отключил ее, спрятал в карман и устало откинулся спиной к стене.
– Ну, вот, – прошептал он. – Ох, Господи… Милосердный Господи, Иисусе Христе, тебе вручаю детей наших, которых ты даровал нам, исполнив наши моления. Прошу тебя, Господи, спаси их путями, которые ты сам знаешь…
Машину опять тряхнуло.
Виктор закрыл глаза и стиснул зубы.
Глава 9
Солнце заливало кладбище холодным светом. Виктор держал Лену под руку, чувствуя, как стянула лицо маска каменного безразличия к происходящему. Он устал, ему и правда было все равно.
Лена еще дома надела темные очки. Она уже не плакала, не могла больше, последние месяцы выжали ее досуха. Ей просто не хотелось случайно оскорбить кого-нибудь бездушным мертвым взглядом. Это было бы неприлично, сказала она, люди ведь переживают, сочувствуют.
Себе они сочувствуют, бросил Виктор. Все закончилось так, как и должно было. Люди примерили эту историю на себя – и испугались. Впрочем, очки надень, побереги глаза, сегодня яркое солнце.
Ты совсем потерянный, сказала она. Господи, как мы будем дальше?..
Я что-нибудь придумаю, сказал он.
Дедушка умер, сказал Лешка, дедушка умер.
Лена поджала губы. Виктор молча кивнул. Ничего не поделаешь, детям нужно «проговаривать» вслух такие вещи.
Михаил догнал Виктора у выхода с кладбища.
– Я понимаю, сейчас не время… О работе. Но надо продолжить то, что он начал. Это наш долг и перед ним, и перед страной.
Виктор потупился, пряча глаза, и невоспитанно сунул руки в карманы. Руки хотелось девать подальше. Так и подмывало сунуть кулаком в эту гладкую скорбную физиономию. Речь новоиспеченного директора Нанотеха над гробом его предшественника состояла наполовину из лозунгов, будто Михаил и тут, на кладбище, выступал перед телекамерами. Сбывался прогноз Деда: прямо на глазах человек превращался в политика. От него уже и слов-то человеческих, нормальных, не дождешься.
– Не спеши, подумай, – сказал Михаил, безуспешно ловя взгляд собеседника. – У тебя ведь талант исследователя. Нанотеху позарез нужны такие медики, как ты. Куда ты уходишь? Зачем? Я только собрался назначить тебя главврачом… Считай, это дело решенное. Останься.
– Спасибо… Нет.
– Почему?
– Понимаешь, я все-таки не ученый. Я просто врач. Хочу лечить людей.
– Так мы с тобой вылечим всю страну! – шепотом вскричал Михаил. – Даю слово. Я жизнь на это положу! Как он положил. Мы сделаем их здоровыми и счастливыми. Ты и я вместе.
Виктор только головой помотал.
– Почему?!
– Устал… – сказал Виктор. Наконец-то поднял глаза на Михаила и проговорил отчетливо: – От нанотехнологий.
Михаил проглотил издевку так, будто не заметил ее.
– Меня бросают все, на кого я мог опереться, – произнес он с великолепно поставленной горечью. Казалось, он сейчас пустит скупую мужскую слезу. – Сначала Дед, теперь ты. Это несправедливо… Мы вернемся к этому разговору.
Михаил быстрым шагом ушел вперед. Виктор смотрел ему в спину, чувствуя, как сползает с лица маска безразличия, а ее место занимает гримаса отвращения, и ничего не мог с собой поделать.
Читать бесплатно другие книги:
