Английский с Г. К. Честертоном. Рассказы об отце Брауне / Gilbert Keith Chesterton. The Innocence of Father Brown Честертон Гилберт

 “I say, who saw his unbroken sword?” repeated Father Brown obstinately. “Not the writer of the diary, anyhow; the general sheathed it in time.”

Flambeau looked about him in the moonlight, as a man struck blind might look in the sun; and his friend went on, for the first time with eagerness:

“Flambeau,” he cried, “I cannot prove it, even after hunting through the tombs. But I am sure of it. Let me add just one more tiny fact that tips the whole thing over. The colonel, by a strange chance, was one of the first struck by a bullet. He was struck long before the troops came to close quarters. But he saw St. Clare’s sword broken. Why was it broken? How was it broken? My friend, it was broken before the battle.”

“Oh!” said his friend, with a sort of forlorn jocularity (сказал его приятель с напускной шутливостью; forlorn – несчастный; безнадежный; потерявший надежду; jocularity – шутливость; веселость); “and pray where is the other piece (скажите на милость, и где же этот кусок; to pray – молить/ся/; просить; пожалуйста; прошу вас; скажите на милость /разг./)?”

“I can tell you (могу вам сказать),” said the priest promptly (быстро сказал священник). “In the northeast corner of the cemetery of the Protestant Cathedral at Belfast (в северо-восточном углу кладбища при протестантском соборе в Белфасте; cathedral – кафедральный собор).”

“Indeed (действительно)?” inquired the other (спросил собеседник: «другой»). “Have you looked for it (вы уже там его искали; to look for – искать)?”

“I couldn’t (я не мог),” replied Brown, with frank regret (ответил Браун с искренним огорчением). “There’s a great marble monument on top of it; a monument to the heroic Major Murray, who fell fighting gloriously at the famous Battle of the Black River (над ним находится большой мраморный памятник – памятник майору Меррею, который погиб смертью храбрых в знаменитой битве при Черной реке).”

 “Oh!” said his friend, with a sort of forlorn jocularity; “and pray where is the other piece?”

“I can tell you,” said the priest promptly. “In the northeast corner of the cemetery of the Protestant Cathedral at Belfast.”

“Indeed?” inquired the other. “Have you looked for it?”

“I couldn’t,” replied Brown, with frank regret. “There’s a great marble monument on top of it; a monument to the heroic Major Murray, who fell fighting gloriously at the famous Battle of the Black River.”

Flambeau seemed suddenly galvanised into existence (казалось, Фламбо неожиданно оживился; to galvanise – электризовать; стимулировать; возбуждать; оживлять; existence – жизнь, бытие, существование). “You mean (вы хотите сказать),” he cried hoarsely (воскликнул он охрипшим голосом), “that General St. Clare hated Murray, and murdered him on the field of battle because (что генерал Сент-Клэр ненавидел Меррея и убил его на поле боя, потому что) – ”

“You are still full of good and pure thoughts (вы все еще полны добропорядочных и чистых мыслей),” said the other. “It was worse than that (все было хуже).”

“Well,” said the large man (сказал большой человек), “my stock of evil imagination is used up (запас моей дурной фантазии иссяк; stock – запас; ассортимент; evil – зло; вред; to use up – израсходовать, использовать; истратить).”

The priest seemed really doubtful where to begin, and at last he said again (священник, видимо, раздумывал, с чего начать, и, наконец, сказал снова):

“Where would a wise man hide a leaf (где умный человек прячет лист)? In the forest (в лесу).”

 Flambeau seemed suddenly galvanised into existence. “You mean,” he cried hoarsely, “that General St. Clare hated Murray, and murdered him on the field of battle because – ”

“You are still full of good and pure thoughts,” said the other. “It was worse than that.”

“Well,” said the large man, “my stock of evil imagination is used up.”

The priest seemed really doubtful where to begin, and at last he said again:

“Where would a wise man hide a leaf? In the forest.”

The other did not answer (другой /человек/ не ответил).

“If there were no forest, he would make a forest (если бы леса не было, он бы посадил лес). And if he wished to hide a dead leaf, he would make a dead forest (если бы он хотел спрятать мертвый лист, он посадил бы мертвый лес).”

There was still no reply, and the priest added still more mildly and quietly (ответа опять не последовало, и священник добавил еще мягче и тише):

“And if a man had to hide a dead body, he would make a field of dead bodies to hide it in (а если бы надо было спрятать мертвое тело, он бы спрятал его под грудой мертвых тел; body – тело).”

 The other did not answer.

“If there were no forest, he would make a forest. And if he wished to hide a dead leaf, he would make a dead forest.”

There was still no reply, and the priest added still more mildly and quietly:

“And if a man had to hide a dead body, he would make a field of dead bodies to hide it in.”

Flambeau began to stamp forward with an intolerance of delay in time or space (Фламбо зашагал вперед, /как будто испытывая/ нетерпимость к задержке во времени или пространстве; to stamp – штамповать; клеймить; чеканить; space – пространство; космос); but Father Brown went on as if he were continuing the last sentence (а отец Браун продолжил: «продолжил, как будто он заканчивал последнее предложение»):

“Sir Arthur St. Clare, as I have already said, was a man who read his Bible (как я уже говорил, сэр Артур Сент-Клэр был одним из тех людей, кто читает свою Библию). That was what was the matter with him (вот в чем было дело с ним; matter – вещество; сущность, содержание; вопрос, дело). When will people understand that it is useless for a man to read his Bible unless he also reads everybody else’s Bible (когда же люди поймут, что бесполезно читать только свою Библию, если при этом не читать Библии других людей; use – употребление, применение, использование)? A printer reads a Bible for misprints (наборщик читает свою Библию, чтобы найти опечатки; printer – печатник; типограф; типографщик). A Mormon reads his Bible, and finds polygamy (мормон читает свою Библию и находит многобрачие); a Christian Scientist reads his, and finds we have no arms and legs (приверженец секты «Христианская наука» читает свою и обнаруживает, что у нас нет рук и ног; science – наука; scientist – ученый). St. Clare was an old Anglo-Indian Protestant soldier (Сент-Клэр был старым солдатом и англо-индийским протестантом).

 Flambeau began to stamp forward with an intolerance of delay in time or space; but Father Brown went on as if he were continuing the last sentence:

“Sir Arthur St. Clare, as I have already said, was a man who read his Bible. That was what was the matter with him. When will people understand that it is useless for a man to read his Bible unless he also reads everybody else’s Bible? A printer reads a Bible for misprints. A Mormon reads his Bible, and finds polygamy; a Christian Scientist reads his, and finds we have no arms and legs. St. Clare was an old Anglo-Indian Protestant soldier.

Now, just think what that might mean; and, for Heaven’s sake, don’t cant about it (вот, подумайте только, что это может означать, и, ради всего святого, перестаньте лицемерить; cant – жаргон, арго; лицемерие, ханжество; лицемерные речи). It might mean a man physically formidable living under a tropic sun in an Oriental society, and soaking himself without sense or guidance in an Oriental Book (это может означать, что он был человеком внушительных размеров: «физически потрясающим», который жил в восточной стране в тропиках: «жил под тропическим солнцем в восточном обществе» и бездумно и: «или» без всякого руководства впитывал /знания/ восточной книги; formidable – вызывающий опасения, грозный; чудовищный; гигантский; огромный; Oriental – восточный; азиатский; society – общество; to soak – погружать /в воду/; замачивать; впитывать, поглощать; sense – чувство; ощущение; разум; обоснованность; guidance – руководство; управление). Of course, he read the Old Testament rather than the New (без сомнения, он читал Ветхий Завет охотнее, чем Новый; testament – свидетельство; кредо; проявление, New Testament – Новый Завет, Old Testament – Старый Завет /рел./). Of course, he found in the Old Testament anything that he wanted – lust, tyranny, treason (без сомнения, он находил в Ветхом завете все, что хотел найти, похоть, жестокость, измену; lust – вожделение; похоть; tyranny – деспотизм, тиранство, жестокость, treason – измена; предательство). Oh, I dare say he was honest, as you call it (осмелюсь сказать = полагаю/мне кажется, что он был честен /как мы понимаем это/; to call – звать). But what is the good of a man being honest in his worship of dishonesty (но что толку, если человек честен в своем культе бесчестности; worship – поклонение; почитание; вероисповедание, культ)?

 Now, just think what that might mean; and, for Heaven’s sake, don’t cant about it. It might mean a man physically formidable living under a tropic sun in an Oriental society, and soaking himself without sense or guidance in an Oriental Book. Of course, he read the Old Testament rather than the New. Of course, he found in the Old Testament anything that he wanted – lust, tyranny, treason. Oh, I dare say he was honest, as you call it. But what is the good of a man being honest in his worship of dishonesty?

“In each of the hot and secret countries to which the man went he kept a harem, he tortured witnesses, he amassed shameful gold (в каждой из жарких и таинственных стран, где побывал этот человек, он заводил гарем, пытал свидетелей, накапливал грязное золото; to keep; torture – пытка; to amass – собирать; накапливать; копить; shameful – позорный; постыдный; shame – стыд; позор; бесчестие); but certainly he would have said with steady eyes that he did it to the glory of the Lord (но безусловно, он сказал бы с честным взором, что делает это во славу Господа; steady – устойчивый; твердый; верный; надежный; честный; to the glory of – во славу; glory – известность, популярность, слава). My own theology is sufficiently expressed by asking which Lord (моя собственная теология в достаточной мере выражается вопросом: какого Господа; sufficiently – достаточно, в достаточной мере; полностью)? Anyhow, there is this about such evil, that it opens door after door in hell, and always into smaller and smaller chambers (как бы там ни было, но главное, что такое зло открывает дверь за дверью в преисподнюю, и раз за разом приближается к ней: «каждый раз во все меньшие и меньшие комнаты»; evil – зло; вред; hell – ад; преисподняя; chamber – зал; палата; комната). This is the real case against crime (вот истинный довод против преступления; real – действительный; подлинный, истинный; case – случай; обстоятельство; дело; довод; факты; crime – преступление; злодеяние), that a man does not become wilder and wilder, but only meaner and meaner (/главное не то/, что преступник становится все более неконтролируемым: «необузданней и необузданней», а в том, что он делается подлее и подлее). St. Clare was soon suffocated by difficulties of bribery and blackmail; and needed more and more cash (вскоре Сент-Клэр запутался: «уже задыхался в трудностях» во взяточничестве и шантаже, ему требовалось все больше и больше наличных; to suffocate – душить; задыхаться; bribery – взяточничество; blackmail – шантаж; вымогательство; cash – деньги; наличные деньги). And by the time of the Battle of the Black River he had fallen from world to world to that place which Dante makes the lowest floor of the universe (к моменту сражения у Черной реки он пал уже так низко, что место ему было лишь в последнем кругу ада Данте: «он падал /все ниже/ из одного царства в другое до того места, которое Данте называет нижним этажом вселенной»; world – мир).”

 “In each of the hot and secret countries to which the man went he kept a harem, he tortured witnesses, he amassed shameful gold; but certainly he would have said with steady eyes that he did it to the glory of the Lord. My own theology is sufficiently expressed by asking which Lord? Anyhow, there is this about such evil, that it opens door after door in hell, and always into smaller and smaller chambers. This is the real case against crime, that a man does not become wilder and wilder, but only meaner and meaner. St. Clare was soon suffocated by difficulties of bribery and blackmail; and needed more and more cash. And by the time of the Battle of the Black River he had fallen from world to world to that place which Dante makes the lowest floor of the universe.”

“What do you mean (что вы имеете в виду)?” asked his friend again (спросил его друг снова).

“I mean that (я имею в виду),” retorted the cleric, and suddenly pointed at a puddle sealed with ice that shone in the moon (ответил священник и вдруг резко указал на лужицу, покрытую льдом, поблескивающим под лунным светом; to shine). “Do you remember whom Dante put in the last circle of ice (вы помните, кого Данте поместил в последнем, ледяном кругу /ада/)?”

“The traitors (предателей),” said Flambeau, and shuddered (сказал Фламбо и вздрогнул). As he looked around at the inhuman landscape of trees, with taunting and almost obscene outlines (когда он обвел взглядом безжизненный пейзаж с дразнящими и почти непристойными контурами деревьев; landscape – ландшафт, пейзаж; to taunt – насмехаться; дразнить; obscene – непристойный, непотребный; грязный; outline – очертание, контур), he could almost fancy he was Dante (он почти вообразил себя Данте), and the priest with the rivulet of a voice was, indeed, a Virgil leading him through a land of eternal sins (а священника – с журчащим, как ручеек, голосом – Вергилием, который вел его по земле вечных грехов; rivulet – ручеек; речушка; to lead – вести, сопровождать, быть проводником; eternal – вечный; непреходящий).

 “What do you mean?” asked his friend again.

“I mean that,” retorted the cleric, and suddenly pointed at a puddle sealed with ice that shone in the moon. “Do you remember whom Dante put in the last circle of ice?”

“The traitors,” said Flambeau, and shuddered. As he looked around at the inhuman landscape of trees, with taunting and almost obscene outlines, he could almost fancy he was Dante, and the priest with the rivulet of a voice was, indeed, a Virgil leading him through a land of eternal sins.

The voice went on (голос продолжал; to go on): “Olivier, as you know, was quixotic, and would not permit a secret service and spies (Оливье, как вы знаете, отличался донкихотством, он не разрешал ни секретную службу, ни шпионаж; to permit – позволять, разрешать, давать разрешение; quixotic – донкихотский, идеалистический, далекий от реальности; spy – шпион; тайный агент; шпионаж; тайное наблюдение). The thing, however, was done, like many other things, behind his back (но все это имело место, как и многое другое, и происходило у него за спиной). It was managed by my old friend Espado (и этим руководил мой старый приятель Эспадо); he was the bright-clad fop, whose hook nose got him called the Vulture (тот пестро одетый щеголь, прозванный Стервятником за свой крючковатый нос; to clothe – одевать; hook – крюк, крючок; fop – фат, хлыщ, щеголь; vulture – гриф; стервятник, хищник /о человеке/). Posing as a sort of philanthropist at the front (выступая в роли благотворителя на фронте; philanthropist – филантроп; меценат; благотворитель), he felt his way through the English Army (он прощупывал обстановку в рядах английской армии; to feel one’s way – пробираться ощупью; действовать осторожно; выяснять обстановку), and at last got his fingers on its one corrupt man – please God! – and that man at the top (и наконец в его лапы: «пальцы» попался один: «единственный» продажный человек – и, о Боже – человек, стоявший на самом верху; to get; corruption – порча, гниение; упадок; порочность; коррупция; мздоимство). St. Clare was in foul need of money, and mountains of it (Сент-Клэру позарез требовались деньги, целые горы денег; foul – грязный; бесчестный; омерзительный). The discredited family doctor was threatening those extraordinary exposures that afterwards began and were broken off (семейный доктор Сент-Клэров с сильно пострадавшей репутацией уже тогда угрожал теми необычайными разоблачениями, с которыми выступил впоследствии, но почему-то они были внезапно прекращены; to break off – внезапно прекращать/прекратить; to break – ломать; разбивать); tales of monstrous and prehistoric things in Park Lane (ходили слухи о чудовищных вещах, которые случились задолго до этого на Парк-Лейн; prehistoric – доисторический; Park Lane – фешенебельная улица в Лондоне); things done by an English Evangelist that smelt like human sacrifice and hordes of slaves (о вещах, совершенных английским евангелистом, похожих /по своей гнусности/ на человеческие жертвоприношения и работорговлю; to smell – чувствовать запах; дурно пахнуть; вонять; sacrifice – жертва; жертвоприношение; horde – орда; толпа; множество; slave – невольник; раб).

 The voice went on: “Olivier, as you know, was quixotic, and would not permit a secret service and spies. The thing, however, was done, like many other things, behind his back. It was managed by my old friend Espado; he was the bright-clad fop, whose hook nose got him called the Vulture. Posing as a sort of philanthropist at the front, he felt his way through the English Army, and at last got his fingers on its one corrupt man – please God! – and that man at the top. St. Clare was in foul need of money, and mountains of it. The discredited family doctor was threatening those extraordinary exposures that afterwards began and were broken off; tales of monstrous and prehistoric things in Park Lane; things done by an English Evangelist that smelt like human sacrifice and hordes of slaves.

Money was wanted, too, for his daughter’s dowry (деньги также были нужны на приданое дочери); for to him the fame of wealth was as sweet as wealth itself (для него слава, сопутствующая богатству, была так же дорога, как само богатство; fame – известность, популярность, слава; wealth – богатство, состояние). He snapped the last thread, whispered the word to Brazil, and wealth poured in from the enemies of England (он порвал последнюю нить, шепнул слово бразильцам, и золото: «богатство» потекло к нему от врагов Англии; to snap – щелкать, хлопать; ломать; рвать; thread – нить, связь). But another man had talked to Espado the Vulture as well as he (но с Эспадо-Стервятником поговорил еще один человек помимо него самого). Somehow the dark, grim young major from Ulster had guessed the hideous truth (каким-то образом темноволосый/смуглый угрюмый молодой майор из Ольстера сумел догадаться об этой омерзительной правде; hideous – отвратительный, омерзительный; страшный, ужасный); and when they walked slowly together down that road towards the bridge (и, когда они не спеша двигались по дороге к мосту) Murray was telling the general that he must resign instantly, or be court-martialled and shot (Меррей заявил генералу, что тот должен незамедлительно выйти в отставку, иначе он будет судим военно-полевым судом и расстрелян; instantly – немедленно, тотчас, незамедлительно; martial – военный; to shoot). The general temporised with him till they came to the fringe of tropic trees by the bridge (генерал старался выиграть время, пока они не подошли к опушке /рощи/ из тропических деревьев у моста; to temporise – стараться выиграть время; медлить; выжидать; to come; fringe – бахрома; челка; край; грань, предел); and there by the singing river and the sunlit palms (for I can see the picture) the general drew his sabre and plunged it through the body of the major (и здесь, у журчащей реки, у залитых солнцем пальм (я просто вижу эту картину), генерал выхватил шпагу и вонзил ее в майора; to draw; saber – сабля, шашка).”

 Money was wanted, too, for his daughter’s dowry; for to him the fame of wealth was as sweet as wealth itself. He snapped the last thread, whispered the word to Brazil, and wealth poured in from the enemies of England. But another man had talked to Espado the Vulture as well as he. Somehow the dark, grim young major from Ulster had guessed the hideous truth; and when they walked slowly together down that road towards the bridge Murray was telling the general that he must resign instantly, or be court-martialled and shot. The general temporised with him till they came to the fringe of tropic trees by the bridge; and there by the singing river and the sunlit palms (for I can see the picture) the general drew his sabre and plunged it through the body of the major.”

The wintry road curved over a ridge in cutting frost (зимняя дорога изгибалась по горному хребту, было очень холодно: «/стоял/ леденящий мороз»; wintry – зимний; холодный; to curve – гнуть/ся/; изгибать/ся/; cutting – заостренный, режущий; пронизывающий, леденящий /о ветре, холодной погоде/), with cruel black shapes of bush and thicket (вдоль дороги стояли суровые черные очертания кустов и зарослей; thicket – чаща; заросли); but Flambeau fancied that he saw beyond it faintly the edge of an aureole that was not starlight and moonlight, but some fire such as is made by men (но Фламбо показалось, что он видит за ними неясный ореол, который не был ни лунным, ни звездным светом, а скорее огнем, зажженным человеком). He watched it as the tale drew to its close (он все смотрел на него, в то время как рассказ близился к завершению; to draw – рисовать; представлять; тащить; подходить; приближаться).

“St. Clare was a hell-hound, but he was a hound of breed (Сент-Клэр был исчадием ада: «был злодеем/цербером», но в нем чувствовалась порода; hell-hound – цербер /трехголовый злой цепной пес с хвостом и гривой из змей, охраняющий вход в подземное царство; греч. миф./; дьявол, черт; злодей, изверг; hound – охотничья собака; гончая; негодяй; подлец; breed – племя; порода). Never, I’ll swear, was he so lucid and so strong as when poor Murray lay a cold lump at his feet (никогда, я готов поклясться, не проявлял он такой ясности ума и такой силы воли, как в ту минуту, когда бездыханное тело бедного Меррея лежало у его ног; lucid – прозрачный, ясный; здравомыслящий, здравый, рассудительный; lump – глыба, ком). Never in all his triumphs, as Captain Keith said truly, was the great man so great as he was in this last world-despised defeat (никогда, ни в одном из своих триумфов, как правильно отметил капитан Кит, не был так велик этот великий человек, как в последнем презираемом /всем/ миром поражении; to despise – презирать; относиться с презрением; defeat – поражение; разгром). He looked coolly at his weapon to wipe off the blood (он хладнокровно посмотрел на свое оружие, чтобы стереть /следы/ крови с него; to wipe off – вытирать; стирать; ликвидировать); he saw the point he had planted between his victim’s shoulders had broken off in the body (и увидел, что острие шпаги, которым он заколол жертву: «которое он вонзил между плеч жертвы», отломалось и осталось в его теле; to plant – наносить /удар/; shoulder – плечо; to break).

 The wintry road curved over a ridge in cutting frost, with cruel black shapes of bush and thicket; but Flambeau fancied that he saw beyond it faintly the edge of an aureole that was not starlight and moonlight, but some fire such as is made by men. He watched it as the tale drew to its close.

“St. Clare was a hell-hound, but he was a hound of breed. Never, I’ll swear, was he so lucid and so strong as when poor Murray lay a cold lump at his feet. Never in all his triumphs, as Captain Keith said truly, was the great man so great as he was in this last world-despised defeat. He looked coolly at his weapon to wipe off the blood; he saw the point he had planted between his victim’s shoulders had broken off in the body.

He saw quite calmly, as through a club windowpane, all that must follow (очень хладнокровно, словно он смотрел сквозь окно клуба, он увидел все, что должно произойти далее; windowpane – оконное стекло). He saw that men must find the unaccountable corpse (он понял, что солдаты найдут подозрительный труп; to see – видеть; смотреть; вообразить; понимать; unaccountable – необъяснимый; странный; corpse – труп); must extract the unaccountable sword-point (извлекут подозрительное острие шпаги; extract – вытаскивать, извлекать; sword-point – острие шпаги; point – точка; пятнышко; пункт, момент; острие; наконечник); must notice the unaccountable broken sword – or absence of sword (заметят подозрительную сломанную шпагу или отсутствие шпаги). He had killed, but not silenced (он убил, но не заставил замолчать; silence – тишина; безмолвие; молчание). But his imperious intellect rose against the facer (но его властный разум восстал против такой непредвиденной трудности; imperious – повелительный, властный, властолюбивый); there was one way yet (все же был один выход). He could make the corpse less unaccountable (он мог сделать труп менее подозрительным). He could create a hill of corpses to cover this one (он мог создать гору трупов, чтобы скрыть этот труп; hill – возвышение; холм). In twenty minutes eight hundred English soldiers were marching down to their death (через двадцать минут восемьсот английских солдат двигались /маршем/ навстречу своей смерти).”

The warmer glow behind the black winter wood grew richer and brighter (теплый свет за черным зимним лесом стал сильнее и ярче; to grow), and Flambeau strode on to reach it (и Фламбо зашагал /большими шагами/, чтобы достичь его; to stride). Father Brown also quickened his stride; but he seemed merely absorbed in his tale (отец Браун также ускорил свой шаг; но казалось, что он просто поглощен своим рассказом; to absorb – всасывать, впитывать; поглощать; увлекать).

 He saw quite calmly, as through a club windowpane, all that must follow. He saw that men must find the unaccountable corpse; must extract the unaccountable sword-point; must notice the unaccountable broken sword – or absence of sword. He had killed, but not silenced. But his imperious intellect rose against the facer; there was one way yet. He could make the corpse less unaccountable. He could create a hill of corpses to cover this one. In twenty minutes eight hundred English soldiers were marching down to their death.”

The warmer glow behind the black winter wood grew richer and brighter, and Flambeau strode on to reach it. Father Brown also quickened his stride; but he seemed merely absorbed in his tale.

“Such was the valour of that English thousand, and such the genius of their commander (таково было бесстрашие этих английских солдат, и таков гений их командующего; thousand – тысяча; масса; множество), that if they had at once attacked the hill, even their mad march might have met some luck (что, если бы они без промедления атаковали холм, их сумасшедший бросок мог бы оказаться успешным; to meet; luck – фортуна; везение; удача; успех). But the evil mind that played with them like pawns had other aims and reasons (но у злого разума, который играл ими, словно пешками, были другие цели и мотивы; evil – злой, дурной; пагубный; pawn – пешка; орудие в чьих-л. руках; reason – причина, основание; соображение, мотив). They must remain in the marshes by the bridge at least till British corpses should be a common sight there (они должны были оставаться в топях у моста до тех пор, пока трупы британских солдат не станут обычным зрелищем; marsh – болото, топь; corpse – труп; common sight – обычное зрелище). Then for the last grand scene (затем заключительная величественная сцена); the silver-haired soldier-saint would give up his shattered sword to save further slaughter (седой солдат-святой отдаст свою сломанную шпагу, чтобы избежать дальнейшее массовое убийство/резню; to shatter – разбить вдребезги; надломить; slaughter – убой, забой /скота/; /массовое/ убийство, резня). Oh, it was well organised for an impromptu (для экспромта было неплохо сделано; impromptu – экспромт; импровизация). But I think (I cannot prove), I think that it was while they stuck there in the bloody mire that someone doubted – and someone guessed (но я думаю (я не могу этого доказать), что в то время, как они застряли в этом кровавом болоте, у кого-то возникли сомнения и кто-то догадался /о правде/; to stick; mire – трясина, болото; сложное положение, трудная ситуация; to doubt – сомневаться; to guess – гадать, догадываться).”

He was mute a moment, and then said (он помолчал немного, а потом сказал; mute – немой; безмолвный, молчаливый): “There is a voice from nowhere that tells me the man who guessed was the lover… the man to wed the old man’s child (мой внутренний голос: «голос из ниоткуда» подсказывает мне, что это был возлюбленный… человек, который /собирался/ жениться на дочери: «ребенке» старого солдата).”

 “Such was the valour of that English thousand, and such the genius of their commander, that if they had at once attacked the hill, even their mad march might have met some luck. But the evil mind that played with them like pawns had other aims and reasons. They must remain in the marshes by the bridge at least till British corpses should be a common sight there. Then for the last grand scene; the silver-haired soldier-saint would give up his shattered sword to save further slaughter. Oh, it was well organised for an impromptu. But I think (I cannot prove), I think that it was while they stuck there in the bloody mire that someone doubted – and someone guessed.”

He was mute a moment, and then said: “There is a voice from nowhere that tells me the man who guessed was the lover… the man to wed the old man’s child.”

“But what about Olivier and the hanging (а как же Оливье и эта казнь через повешение; hanging – смертная казнь через повешение; to hang – вешать; висеть)?” asked Flambeau.

“Olivier, partly from chivalry, partly from policy, seldom encumbered his march with captives (отчасти из рыцарства, отчасти из политических соображений Оливье редко обременял свои войска пленными; chivalry – рыцарство, благородство; encumber – загромождать; усложнять; обременять),” explained the narrator (объяснил рассказчик). “He released everybody in most cases (в большинстве случаев он всех отпускал; to release – избавлять, освобождать /от обязательств/; освобождать /из заключения/, выпускать на волю). He released everybody in this case (в тот раз он отпустил всех).

“Everybody but the general (всех, кроме генерала),” said the tall man (сказал высокий человек).

“Everybody (всех),” said the priest (сказал священник).

Flambeau knit his black brows (Фламбо нахмурил черные брови; to knit – вязать; хмурить /брови/). “I don’t grasp it all yet (я все еще не понимаю),” he said.

 “But what about Olivier and the hanging?” asked Flambeau.

“Olivier, partly from chivalry, partly from policy, seldom encumbered his march with captives,” explained the narrator. “He released everybody in most cases. He released everybody in this case.

“Everybody but the general,” said the tall man.

“Everybody,” said the priest.

Flambeau knit his black brows. “I don’t grasp it all yet,” he said.

“There is another picture, Flambeau (вот еще одна картина, Фламбо),” said Brown in his more mystical undertone (сказал отец Браун еще более таинственным приглушенным голосом; undertone – приглушенный голос). “I can’t prove it; but I can do more – I can see it (я не могу доказать, но важнее то, что я вижу ее). There is a camp breaking up on the bare, torrid hills at morning (вот лагерь, который собирается утром покинуть выжженные солнцем холмы; to break up – прекращать, заканчивать; torrid – жаркий, знойный, выжженный солнцем), and Brazilian uniforms massed in blocks and columns to march (и бразильцы в форменной военной одежде, построенные в многочисленные группы и колонны для марш-броска; to march – маршировать; двигаться колонной; выступать в походном порядке). There is the red shirt and long black beard of Olivier, which blows as he stands, his broad-brimmed hat in his hand (вот красная рубаха Оливье и его длинная черная борода, которая развевается на ветру, в то время как он стоит с широкополой шляпой в руке; to blow – дуть; brim – край; поля /шляпы/). He is saying farewell to the great enemy he is setting free (он прощается с достойным противником, которого он отпускает на свободу; to say farewell – прощаться) – the simple, snow-headed English veteran, who thanks him in the name of his men (простым английским ветераном с белой, как снег, головой, который благодарит его от имени своих солдат). The English remnant stand behind at attention (оставшиеся в живых англичане стоят по команде смирно позади /генерала/; remnant – остаток; оставшиеся в живых, выжившие; to stand at attention – стоять по команде смирно); beside them are stores and vehicles for the retreat (рядом с ними запасы провианта и повозки для отступления; retreat – отступление). The drums roll (бьют барабаны; to roll – катить/ся/; грохотать, громыхать); the Brazilians are moving (бразильцы трогаются в путь); the English are still like statues (англичане /стоят/ как изваяния). So they abide till the last hum and flash of the enemy have faded from the tropic horizon (они так и стоят, пока не стихает /последний/ шум и враг не скрывается из вида за тропическим горизонтом; to abide – ждать, ожидать /покорно или пассивно/; hum – жужжание; глухой, приглушенный шум; flash – внешний блеск; to fade – увядать; постепенно исчезать, расплываться, растворяться). Then they alter their postures all at once, like dead men coming to life (затем они сразу же меняют позы, как ожившие мертвецы); they turn their fifty faces upon the general – faces not to be forgotten (к генералу обращаются пятьдесят лиц – лиц, которые нельзя забыть; to forget).”

 “There is another picture, Flambeau,” said Brown in his more mystical undertone. “I can’t prove it; but I can do more – I can see it. There is a camp breaking up on the bare, torrid hills at morning, and Brazilian uniforms massed in blocks and columns to march. There is the red shirt and long black beard of Olivier, which blows as he stands, his broad-brimmed hat in his hand. He is saying farewell to the great enemy he is setting free – the simple, snow-headed English veteran, who thanks him in the name of his men. The English remnant stand behind at attention; beside them are stores and vehicles for the retreat. The drums roll; the Brazilians are moving; the English are still like statues. So they abide till the last hum and flash of the enemy have faded from the tropic horizon. Then they alter their postures all at once, like dead men coming to life; they turn their fifty faces upon the general – faces not to be forgotten.”

Flambeau gave a great jump (Фламбо подскочил). “Ah,” he cried, “you don’t mean (неужели вы хотите сказать) – ”

“Yes,” said Father Brown in a deep, moving voice (сказал отец Браун глубоким взволнованным голосом). “It was an English hand that put the rope round St. Clare’s neck (это была рука англичанина, которая накинула петлю на шею Сент-Клэра); I believe the hand that put the ring on his daughter’s finger (я полагаю, это та рука, которая надела кольцо на палец его дочери). They were English hands that dragged him up to the tree of shame (это были руки англичан, которые тащили его к дереву позора; to drag – тянуть, тащить; shame – стыд; позор; бесчестие); the hands of men that had adored him and followed him to victory (руки людей, которые почитали его и шли за ним к победе; to adore – обожать; поклоняться, почитать, преклоняться). And they were English souls (God pardon and endure us all!) who stared at him swinging in that foreign sun on the green gallows of palm (и это были англичане: «сердца англичан» (да простит и укрепит нас Господь!), которые смотрели, как генерал качался в лучах чужеземного солнца на зеленой пальме-виселице; soul – душа; сердце; to pardon – извинять, прощать; миловать; to endure – вынести, вытерпеть; выдержать; to swing – качать/ся/, раскачивать/ся/; gallows – виселица), and prayed in their hatred that he might drop off it into hell (и молились, полные ненависти, чтобы его душа попала в ад: «он провалился прямо в ад»; to drop – капать; бросать; сбрасывать; падать).”

 Flambeau gave a great jump. “Ah,” he cried, “you don’t mean – ”

“Yes,” said Father Brown in a deep, moving voice. “It was an English hand that put the rope round St. Clare’s neck; I believe the hand that put the ring on his daughter’s finger. They were English hands that dragged him up to the tree of shame; the hands of men that had adored him and followed him to victory. And they were English souls (God pardon and endure us all!) who stared at him swinging in that foreign sun on the green gallows of palm, and prayed in their hatred that he might drop off it into hell.”

As the two topped the ridge there burst on them the strong scarlet light of a red-curtained English inn (когда они: «двое» достигли гребня холма, то увидели: «внезапно появился» сильный яркий свет из окон английской гостиницы с красными занавесками; to burst on – внезапно появиться; curtain – занавеска; inn – гостиница; постоялый двор). It stood sideways in the road, as if standing aside in the amplitude of hospitality (гостиница стояла рядом с дорогой и казалась очень гостеприимной; to stand; sideways – в сторону; сбоку, со стороны; amplitude – обширность; обилие, изобилие; hospitality – гостеприимство, хлебосольство). Its three doors stood open with invitation (три двери были радушно распахнуты: «три двери /гостиницы/ стояли открытыми с приглашением»); and even where they stood they could hear the hum and laughter of humanity happy for a night (и даже с того места, где они /отец Браун и Фламбо/ находились, они слышали говор и смех людей, которые были счастливы в такую ночь; humanity – человечество).

 As the two topped the ridge there burst on them the strong scarlet light of a red-curtained English inn. It stood sideways in the road, as if standing aside in the amplitude of hospitality. Its three doors stood open with invitation; and even where they stood they could hear the hum and laughter of humanity happy for a night.

“I need not tell you more (нет необходимости говорить что-либо еще),” said Father Brown. “They tried him in the wilderness and destroyed him (они провели расследование/судили его в этом диком месте и убили его; to try – пытаться; проводить расследование; выяснять обстоятельства дела; wilderness – пустыня; дикая местность; to destroy – разрушать; уничтожать; лишать жизни, убивать); and then, for the honour of England and of his daughter, they took an oath to seal up for ever the story of the traitor’s purse and the assassin’s sword blade (а затем, ради славы Англии и /доброго имени/ его дочери они дали клятву вечно молчать о кошельке предателя и клинке шпаги убийцы; to take an oath – приносить присягу; traitor – изменник, предатель; purse – кошелек; деньги; богатство; assassin – убийца). Perhaps – Heaven help them – they tried to forget it (возможно – Небеса, помогите им! – они пытались забыть это; to forget – забывать). Let us try to forget it, anyhow; here is our inn (давайте и мы постараемся забыть; а вот и наша гостиница).”

“With all my heart (с большим удовольствием: «от всего сердца),” said Flambeau, and was just striding into the bright, noisy bar when he stepped back and almost fell on the road (сказал Фламбо и уже направился в ярко освещенный шумный бар, как вдруг оступился назад и чуть не упал на дорогу; to stride – шагать /большими шагами/; to step back – отступить назад).

 “I need not tell you more,” said Father Brown. “They tried him in the wilderness and destroyed him; and then, for the honour of England and of his daughter, they took an oath to seal up for ever the story of the traitor’s purse and the assassin’s sword blade. Perhaps – Heaven help them – they tried to forget it. Let us try to forget it, anyhow; here is our inn.”

“With all my heart,” said Flambeau, and was just striding into the bright, noisy bar when he stepped back and almost fell on the road.

“Look there, in the devil’s name (посмотрите туда, что за черт)!” he cried, and pointed rigidly at the square wooden sign that overhung the road (закричал он, указывая /сурово/ на прямоугольную деревянную вывеску, которая висела над дорогой; square – квадратный; sign – знак; символ; вывеска). It showed dimly the crude shape of a sabre hilt and a shortened blade (не очень ясно было видно наспех нарисованную рукоятку шпаги и укороченный клинок; shape – форма; очертание; sabre – сабля, шашка; hilt – рукоятка, эфес /меча, кинжала/; shortened – укороченный; blade – лезвие, клинок;); and was inscribed in false archaic lettering, “The Sign of the Broken Sword (и псевдоархаичными буквами было начертано: «Сломанная шпага»; to inscribe – записывать; вырезать, начертать на дереве, камне /имя, надпись/; false – неверный; не настоящий, поддельный; lettering – надпись; буквенное обозначение).”

“Were you not prepared (вы /оказались/ не готовы к этому)?” asked Father Brown gently (спросил отец Браун мягко). “He is the god of this country (его боготворят в этой стране: «он божество в этой стране»); half the inns and parks and streets are named after him and his story (половина гостиниц, парков и улиц названа в честь генерала и его подвигов: «и преданий о нем»).”

“I thought we had done with the leper (я думал, мы покончили с этим прокаженным; leper – прокаженный),” cried Flambeau, and spat on the road (воскликнул Фламбо и сплюнул на дорогу; to spit).

 “Look there, in the devil’s name!” he cried, and pointed rigidly at the square wooden sign that overhung the road. It showed dimly the crude shape of a sabre hilt and a shortened blade; and was inscribed in false archaic lettering, “The Sign of the Broken Sword.”

“Were you not prepared?” asked Father Brown gently. “He is the god of this country; half the inns and parks and streets are named after him and his story.”

“I thought we had done with the leper,” cried Flambeau, and spat on the road.

“You will never have done with him in England (в Англии с ним никогда не покончат),” said the priest, looking down (сказал священник, глядя на землю: «глядя вниз»), “while brass is strong and stone abides (до тех пор пока тверда бронза и не рассыпался камень; brass – латунь, желтая медь; мемориальная доска; to abide – вынести, пережить). His marble statues will erect the souls of proud, innocent boys for centuries (в течение столетий его мраморные статуи будут формировать души гордых наивных юношей; to erect – строить; сооружать; создавать, творить; century – столетие; век), his village tomb will smell of loyalty as of lilies (а его деревенская могила станет символом верности, как лилии; to smell – чувствовать запах; пахнуть; обонять; loyalty – верность, преданность). Millions who never knew him shall love him like a father (миллионы людей, никогда не знавших его, будут любить этого человека, как /родного/ отца) – this man whom the last few that knew him dealt with like dung (человека, с которым поступили как с преступником люди, которые знали его последними; to deal; dung – навоз; помет; удобрение). He shall be a saint; and the truth shall never be told of him, because I have made up my mind at last (его будут чтить как святого: «он будет святым», и правда о нем никогда не будет рассказана, потому я так решил наконец-то; to make one’s mind – решить, принять решение).

 “You will never have done with him in England,” said the priest, looking down, “while brass is strong and stone abides. His marble statues will erect the souls of proud, innocent boys for centuries, his village tomb will smell of loyalty as of lilies. Millions who never knew him shall love him like a father – this man whom the last few that knew him dealt with like dung. He shall be a saint; and the truth shall never be told of him, because I have made up my mind at last.

There is so much good and evil in breaking secrets, that I put my conduct to a test (в разглашении тайн много и плохого и хорошего, правильность своего решения: «поведения» я проверю на опыте: «испытаю»; to break – ломать; вскрывать; нарушать; conduct – руководство, управление; поведение; test – проверка; испытание). All these newspapers will perish (все эти газеты исчезнут); the anti-Brazil boom is already over (антибразильская шумиха уже улеглась; boom – бум; активность; шумиха); Olivier is already honoured everywhere (Оливье повсюду чтут; to honour – почитать, уважать, чтить /кого-л., что-л./). But I told myself that if anywhere, by name, in metal or marble that will endure like the pyramids, Colonel Clancy, or Captain Keith, or President Olivier, or any innocent man was wrongly blamed (но я дал себе слово, если где-нибудь появится надпись, на металле или на мраморе, долговечном, как пирамиды, несправедливо обвиняющая /в смерти генерала/ полковника Кланси или капитана Кита или президента Оливье или другого невинного человека; to tell; to endure – вытерпеть; выдержать; длиться; продолжаться; innocent – невинный человек), then I would speak (тогда я заговорю). If it were only that St. Clare was wrongly praised, I would be silent (но если /все ограничится/ лишь незаслуженным восхвалением Сент-Клэра, я буду молчать; wrongly – незаслуженно). And I will (я так и сделаю).”

 There is so much good and evil in breaking secrets, that I put my conduct to a test. All these newspapers will perish; the anti-Brazil boom is already over; Olivier is already honoured everywhere. But I told myself that if anywhere, by name, in metal or marble that will endure like the pyramids, Colonel Clancy, or Captain Keith, or President Olivier, or any innocent man was wrongly blamed, then I would speak. If it were only that St. Clare was wrongly praised, I would be silent. And I will.”

They plunged into the red-curtained tavern, which was not only cosy, but even luxurious inside (они вошли в таверну с красными занавесками, которая оказалась внутри не только уютной, но даже роскошной; to plunge – нырять; погружаться; luxury – богатство, пышность, роскошь). On a table stood a silver model of the tomb of St. Clare, the silver head bowed, the silver sword broken (на столе стояла серебряная копия памятника с могилы Сент-Клэра: серебряная голова склонена, серебряная шпага сломана; tomb – могила; надгробие; надгробный памятник; to bow – нагибать; склонять). On the walls were coloured photographs of the same scene, and of the system of wagonettes that took tourists to see it (на стенах были /развешены/ цветные фотографии той же самой сцены, а также /фотографии/, на которых были экипажи, в которых туристы ездили осматривать могилу; wagonette – линейка /экипаж с двумя продольными сиденьями/). They sat down on the comfortable padded benches (они /отец Браун и Фламбо/ сели на удобные мягкие скамьи; pad – набивка).

“Come, it’s cold (ну и холод; come – ну /восклицание/),” cried Father Brown (воскликнул отец Браун); “let’s have some wine or beer (давайте выпьем вина или пива).”

“Or brandy (или бренди),” said Flambeau.

 They plunged into the red-curtained tavern, which was not only cosy, but even luxurious inside. On a table stood a silver model of the tomb of St. Clare, the silver head bowed, the silver sword broken. On the walls were coloured photographs of the same scene, and of the system of wagonettes that took tourists to see it. They sat down on the comfortable padded benches.

“Come, it’s cold,” cried Father Brown; “let’s have some wine or beer.”

“Or brandy,” said Flambeau.