Ход Корбюзье, или Шерше бlя femme Солей Наталья

Рождество в Париже

Далеко за полночь Саша Алябьева прибыла в свою квартирку на улице Жана Гужона. Всякий раз под Рождество она приезжала сюда, в милый дом со старыми ставнями, на тихую улицу в центре, как принято считать, элегантного Восьмого округа. Место потрясающее, в нескольких шагах от Сены, в десяти минутах ходьбы от Елисейских Полей. Совершеннейшее чудо для испорченной квартирным вопросом жительницы Москвы. Саша до сих пор не могла поверить в это чудо. Вообще, все, что было связано в ее жизни с Парижем, казалось необыкновенным – такой уж город.

Впервые она попала сюда пять лет назад. Конечно, перед Рождеством. Тогда она и представить себе не могла, как все обернется. Просто пошла в Большой театр на премьеру «Пиковой дамы», чтобы написать рецензию для ежемесячного журнального обзора. Все очень прозаично. Перед входом, как всегда, собралась толпа желающих приобрести лишний билетик. У Саши был пропуск на два лица, но, памятуя старую истину «не делай добра – не получишь зла», она и не думала никого проводить на премьеру. У нее уже был плачевный опыт. Провела одну пожилую даму, заядлую театралку. Сидели рядом и понемногу разговорились. Дама взяла Сашин номер телефона и потом все время звонила в режиме онлайн с бесконечными просьбами провести на всевозможные премьеры.

Нет, хватит, пусть лучше пропадает место. Все равно кто-нибудь сядет, у кого контрамарка. Так и получилось. Рядом с Сашей уже после третьего звонка оказался очень импозантный, что называется, «приятный во всех отношениях» мужчина лет пятидесяти.

«Странно, такой респектабельный мачо – и без места. Что творится в этом мире?» – подумала Саша, но зазвучали первые аккорды увертюры, и ее внимание переключилось на сцену.

Конечно, ходить в театр в гордом одиночестве, даже по долгу службы, дело весьма тоскливое. Во время действия это не имеет значения, но в антракте хочется поговорить, обсудить – особенно если зрелище достойно обсуждения.

Эту премьеру ожидали с нетерпением. Она должна была стать событием, и событие состоялось. Постановка была спорной и должна была вызвать диаметрально противоположные оценки. Поговорить было о чем, и Саша даже обрадовалась, когда неожиданный сосед, улыбнувшись, спросил с легким грассирующим акцентом о ее впечатлениях от первого действия. Они обсудили материал, выбранный классиком французской хореографии Роланом Пети для постановки: он объединил пушкинскую «Пиковую даму» на музыку Шестой симфонии Чайковского с «Пассакалью» Антона Веберна, где сложность восприятия музыкального материала была усугублена непривычным для зрителя отсутствием сюжета и образов… Поговорили и о работе художника-постановщика Жана Мишеля Вильмотта – серо-черно-белые тона его декораций вдруг менялись и вспыхивали кроваво-красным в сценах игорного дома, и о великолепных костюмах, придуманных Луизой Спинателли.

После спектакля разговор, естественно, продолжился. Они вышли из зала, потом постояли в очереди в гардеробе, в один голос восхищаясь исполнителями главных партий Графини и Германна – Илзе Лиепой и Николаем Цискаридзе. Затем обсудили собственно концепцию балета, задуманного как коррида, в которой гибнут и бык и тореадор, и пришли к обоюдному выводу, что благодаря исполнителям она превратилась в фантасмагорию, где жажда жизни неизбежно замешана на смерти.

В конце концов балетная тема себя исчерпала. Все, о чем случайные собеседники могут поговорить после спектакля, было высказано. Однако новый знакомый вроде бы и не собирался прощаться. Он все шел и шел рядом с Сашей.

Они вместе вышли на улицу, и тут он предложил довезти ее до дому.

«Почему нет? – подумала Алябьева. – Не хочется расставаться, а так еще немного пообщаемся. Жаль, что ехать недалеко. Вечером, без пробок, от Большого до Сретенки минут пять, не больше».

Этот путь занял часа полтора. Столько времени они разговаривали в машине возле ее подъезда.

Оказалось, что Поль Дюваль, так звали безбилетника, приехал из Парижа. Русский он учил в Сорбонне, на славянском факультете, где преподает его мама. А работает он ни больше ни меньше в знаменитой Гранд-опера, и целью его визита стало заключение контракта с исполнителем партии Германна. Такой чести, сказал Поль, российские танцовщики не удостаивались уже двадцать лет. Последним в начале восьмидесятых годов на сцену Гранд-опера выходил Андрис Лиепа. А теперь вот он хочет пригласить новую звезду русского балета в парижскую Гранд-опера на три выступления в балете «Баядерка». Так уж сложилось, что именно он занимается там этими вопросами. Через два дня завершает дела в Москве и улетает в Париж. Однако у него есть замечательная идея – вместе встретить Рождество.

Саша сначала даже не поняла, о чем он говорит. Так славно рассказывал – о себе, о тенденциях мирового балета. И вдруг… Видимо, она ослышалась, или…

– Значит, вы ненадолго улетаете? – спросила она.

– Надолго. Но Москва – не единственное место, где встречают Рождество, тем более католическое.

– Наверное, конечно, не единственное…

– Я могу это расценивать как положительный ответ?

– Я не очень поняла, на что я должна отвечать положительно, – неуверенно сказала Саша.

– Я приглашаю вас встретить Рождество вместе. У меня, в Париже. Посмотрите, как я живу, познакомитесь с моими родителями.

– Я вообще-то еще и с вами не очень хорошо знакома. И знаете, я уже один раз знакомилась с родителями, ничего хорошего из этого в результате не вышло.

– И как давно это было?

– Достаточно давно. Двадцать лет назад. У меня уже дочь-студентка. С вашими данными вы могли бы любой двадцатилетней девушке сделать такое предложение – и она бы, я думаю, не отказалась.

– А вы, значит, отказываетесь?

– Да это несерьезно. И почему именно я? Мы с вами знакомы всего три часа.

– Отвечаю по пунктам. Если серьезно относиться к жизни, то лучше и не жить вовсе. Вам предлагаю по самой банальной причине: вы мне понравились. У меня было место в директорской ложе, но я захотел посмотреть балет рядом с вами. Знакомы мы уже целых три часа, и должен сказать, что с каждой минутой вы мне нравитесь все больше. К тому же у вас есть взрослая дочь и вы разведены, а значит, совершенно свободны. Что касается работы, то в России, по моим наблюдениям, новогодние праздники начинаются с 20 декабря и заканчиваются в лучшем случае к концу января. Не вижу никаких причин для отказа. Итак?

– Вы шутите?

– Да у меня даже чувства юмора нет.

– Совсем?

– Ну, разве что самую малость.

– Если самую малость все-таки есть, то… согласна, – неожиданно для самой себя сказала Саша.

– Я думаю, это самое правильное решение в вашей жизни. Вы в этом убедитесь в самое ближайшее время, – сказал Поль и поцеловал Саше руку.

«Это все неправда. Конечно, он пошутил, – думала Саша, поднимаясь по лестнице на свой пятый этаж. Лифт, как всегда, не работал. – Он через два дня улетает. А я, значит, подъеду к Рождеству. По принципу: „Да вы приезжайте к нам так, без адреса, по-простому“. Конечно, все это было только для настроения, чтобы сделать вечер томным, поиграть в принца. Действительно, от такой игры и настроение поднимается. Спасибо, у него получилось. Молодец». На этой оптимистической ноте Саша открыла дверь и вошла в квартиру.

Дочери Василисы, а в просторечии Васьки, дома не было, она допоздна репетировала перед курсовым показом. Такую профессию выбрала. Васька с детства мечтала стать актрисой и теперь днюет и ночует на репетициях.

В ту же минуту зазвонил мобильный. Саша услышала голос Поля:

– Это не было шуткой. Мы должны вместе встретить Рождество. Приятных снов. Завтра позвоню.

Самое смешное, что он действительно позвонил на следующий день. Сообщил, что уже договорился о визе. И что для верности он сам заедет за Сашей и проводит до посольства.

Перед своим отъездом он вручил ей билет до Парижа с открытой датой, предупредив, что прилететь надо не позднее 24 декабря, а желательно пораньше.

Васька сказала, что так не бывает. Ну точно по схеме: «люблю, куплю, и полетим». Но если уж случилось, то надо лететь срочно, пока он не забыл, как Саша выглядит, а то если затормозить, то он может и не узнать ее при встрече.

– Тебе лишь бы смеяться над матерью. Как же я тебя оставлю одну на праздники?

– Во-первых, я уже, если ты не заметила, давно взрослая, во-вторых, у меня елки. В-третьих, я наконец-то встречу Новый год со своим курсом. Только не надо говорить, что это семейный праздник. Слышали. Между прочим, семья должна расширяться, увеличиваться, вот и займись этим вопросом.

– Было бы логичнее, если бы этим занялась ты.

– Не вижу никакой логики. Институт брака в прежнем понимании себя изжил. Сейчас – уж замуж невтерпеж лишь бы за кого – это неактуально. Я подожду. Твой пример, мамуля, меня очень вдохновляет.

– Опять смеешься над старой больной женщиной?

– Да какая же ты у меня старая? Что наговаривать на себя? Устрой себе, наконец, праздник и улетай.

– Что ж ты меня гонишь из дома? Неужели я тебе так надоела?

– Гоню потому, что люблю и желаю тебе счастья.

– Думаешь, это счастье?

– Уверена, – сказала Васька и достала из шкафа чемодан.

В Париже Саша сразу почувствовала себя как дома. Все из-за атмосферы. Такое ощущение, что она вошла в огромный театр с сохранившимися традициями, когда все улыбаются друг другу, приветствуют. Правда, в русском театре последних лет, к сожалению, эта атмосфера куда-то начинает пропадать. На смену доброжелательности, которая отличает по-настоящему творческих людей, пришли амбициозность и «звездность», сильно смахивающие на хамство. А Париж, как ни банально это звучит, он всегда Париж. Что бы ни происходило, он умудряется оставаться собой. Какой-то немыслимо творческий город.

Впрочем, у каждого он вызывает свои ассоциации и ощущения, которые в конце концов не могут не выразиться в любви к нему. Наверное, нет человека, который бы не испытал этого чувства, хоть раз пройдясь по Елисейским Полям – наверное, самой известной улице на свете. Не зря считается, что мир делится на тех, кто бывал там, и тех, кто мечтает побывать. Только в Париже можно попасть в рай при жизни – говоря по-древнеегипетски, на поля Иалу, а по-французски на Елисейские Поля.

Ох, как же там хочется жить! Увидеть Париж и умереть – совершенно неправильная установка. Увидеть Париж, чтобы жить счастливо, – вывела для себя новую формулу Саша в первый же день своего приезда.

У нее действительно было ощущение, что она в раю. С Полем было так легко, так интересно, так весело… Уже потом, когда его не стало, она поняла, что это и была самая настоящая любовь. Взаимная. Редкий подарок судьбы.

В первый же день, гуляя по городу, они пешком прошли, как показалось Саше, несколько километров – ну а на самом деле чуть меньше двух, начиная от арки Карусель, через парк Тюильри до Триумфальной, от площади Согласия до площади Звезды. Поль сказал, что все достопримечательности надо выпить залпом и хорошенько опьянеть от них. На самом деле от того дня в воспоминаниях Саши остались в основном посиделки в бесконечных кафе и ресторанчиках. В них они останавливались раз шесть во время ее знакомства с парижским раем.

Гуляя среди многолюдья Елисейских Полей, они не видели никого вокруг, и никто не обращал внимания на них. Болтали, дурачились, бесконечно смеялись, пьянея от праздника жизни, который совершенно неожиданно свалился на их головы.

До Нового года оставалась почти неделя, а до Рождества рукой подать. В квартале Оперы, на бульваре Османн и площади Мадлен остро чувствовался предпраздничный ажиотаж. Нарядные витрины универмага «Галери Лафайет» и бутиков на улице Фобур-Сент-Оноре, разные лакомства в витринах знаменитого гастронома «Фошон» на площади Мадлен, элегантные манекены – все вовлекало в сладостную суету, сулило какие-то неведомые сюрпризы, счастливые праздники, новые повороты судьбы. Так всегда кажется в конце декабря. Вот придет Новый год, и все будет прекрасно. Ведь как встретишь Новый год, так его и проведешь.

На этот раз, впервые в Сашиной жизни, сам праздник оказался прекраснее его ожидания. Все случилось – и сюрпризы, и подарки, и поворот судьбы. Утро следующего дня ушло на покупки рождественских подарков – для Саши, «чтобы хоть что-то надеть», для Поля и для его родителей.

Рождество встречали дома, в той самой квартирке недалеко от Сены, а вот на следующий день предстоял визит к родителям Поля.

Жили они, да и сейчас живут, на авеню Ваграм, в двух шагах от площади Звезды. Такое престижное место жительства было обусловлено должностью, которую занимал месье Кристиан Дюваль, отец Поля, служивший генеральным инспектором парижских памятников.

Саша, конечно, очень волновалась перед этой встречей. Вот уж не ожидала, что ей в жизни предстоит такое испытание. И французского она не знает, да и вообще – наверное, они мечтали видеть избранницей своего сына какую-нибудь юную красавицу, а тут не юная, из России, прилетела по первому зову. Ужас какой-то. Понятно, что Поль не мальчик, давно за пятьдесят. Но ведь мужчинам всегда только «еще», а женщинам всегда «уже» и всегда много лет.

Когда-то у него была жена, с которой они прожили довольно долго, но детей так и не завели и как-то очень мирно расстались. Кажется, она встретила другого, и бракоразводный процесс, который во Франции сродни стихийному бедствию, прошел бескровно. С тех пор у него было множество увлечений, но вот с родителями, настроенными достаточно патриархально, он ни одну из своих пассий не знакомил.

Всегда бывает, что, если чего-то боишься, на деле получается не так уж и страшно. Попав в немыслимо буржуазную квартиру, Саша окончательно затосковала, и у нее даже появилось странное опасение, сможет ли она правильно есть за столом ножом и вилкой, как в фильмах о начинающих карьеру провинциалках, чавкающих и рыгающих за столом. Кроме того, она жутко переживала, что надела неправильное платье. Слишком вечернее. Очень красивое, черное, облегающее, от Moschino. Но может быть, надо что-то попроще? Короче, кошмар.

Поль совершенно не понимал ее метаний. Правда, она несколько успокоилась, когда увидела его в смокинге от Патрика Хельмана. Она сразу вспомнила мюзикл «42-я улица», привезенный в Москву аж с Бродвея. Самый стильный кутюрье бизнес-класса был там художником по костюмам. В голове пронеслись воспоминания. Пресс-конференция в «Мариотт-отеле». Красавец Патрик в костюме от себя самого. Бутик напротив Театра имени Маяковского. Вдруг Патрик Хельман стал каким-то родным напоминанием о Москве, все соединил и поставил на свои места. Смокинг великолепно гармонировал с ее платьем.

– Гармония – это главное, тебе не кажется? – улыбаясь, спросил Поль. – Да что ты так нервничаешь? Успокойся, будь собой и не дергайся. У меня вполне нормальные родители. Немного снобы, но тебе с ними не жить. Отдам сыновний долг. Им приятно, и нам спокойнее.

– Не ценишь, что имеешь. Это счастье, когда твои родители живы и здоровы.

– Сашенька, ценю. Очень ценю. Именно поэтому и собираюсь представить им женщину, с которой хочу состариться.

– Очень романтично. Вместе стариться. Но в этом что-то есть.

– Очень многое, – неожиданно серьезно проговорил Поль, нежно обняв Сашу.

Знакомство с родителями было очень торжественным. Вечернее платье и смокинг оказались как нельзя кстати. Дювали вовсе не показались Саше снобами, хотя, конечно, в их отношении к Саше проскальзывало сочувствие – как же сложно жить в России! Из газет они узнали столько ужасов о нищей и тяжелой жизни в Москве, что ей самой стало страшно и непонятно, как же она умудрилась там выжить.

На следующий день Поль повез Сашу в Шампань. Поехали смотреть деревню Вийе-су-Шатийон. Обыкновенные жилые дома там украшают так волшебно, что люди специально приезжают посмотреть на эту рождественскую сказку. Красота невероятная! Ни один дом не похож на другой – чувствуется, что хозяева вкладывают всю душу, любовь и фантазию!

Те рождественские каникулы прошли как в сказке. И весь год был такой же. Саша при любой возможности прилетала к Полю. Он был загружен работой, и ему было сложно выбираться в Москву. Саша же, будучи свободной журналисткой, могла позволить себе жить между двумя городами. Переехать насовсем она пока не решалась. В Москве работа, Васька. Изменить жизнь в корне было трудно, да и зачем, и так все складывалось великолепно.

Жизнь стала бесконечной рождественской сказкой. Менялось только освещение. Пасмурная зима сменилась жизнерадостной весной с цветущими вишнями на Монмартре, где они облюбовали кафе «Проворный кролик», потом – майской зеленью фантастического сада Клода Моне в Живерни – деревеньке по дороге из Парижа в Руан. Затем пришла осень с дождями на бульварах. Там и дождь был прекрасен. Прав был Максимилиан Волошин, утверждавший, что в дождь Париж расцветает, словно серая роза.

Наверное, все было «слишком». Счастье должно быть спокойным, уравновешенным, тогда оно может продлиться долго, а иначе…

Сказка оборвалась внезапно. Мадам Дюваль позвонила Саше ночью, через час после случившегося, сразу, как сама узнала о том, что произошло. Поль ехал на машине в аэропорт Орли, куда-то ему надо было на два дня слетать, видимо, очень торопился, опаздывал на самолет, в какой-то момент не справился с управлением и…

С его уходом жизнь для Саши потеряла яркие краски. У нее всегда был билет до Парижа с открытой датой. Она прилетела в тот же день. Похоронили Поля за неделю до Рождества. Город вновь жил предпраздничной суетой, и это еще больше усиливало тоску и горечь потери. В те дни Саша очень сблизилась с родителями Поля. В какой-то степени ей удалось восполнить пустоту, окружившую их после гибели единственного сына.

Опять был рождественский обед. Саша надела то же самое черное вечернее платье от Moschino, но теперь, без Поля, оно выглядело совсем иначе, грустно и скорбно. Вспоминали встречу прошедшего года, даже смогли улыбаться и говорить на отвлеченные темы. Старики были благодарны Саше, что она не оставила их в эти трагические дни. Для них она стала реальным, живым напоминанием о Поле.

Когда Саша уже собралась уходить, мадам Дюваль отважилась наконец сказать о решении, которое они приняли с месье Дювалем.

– У вас, Саша, конечно, своя жизнь в другой стране. Все это сложно, но мы в любой момент рады будем видеть вас. Вы можете приехать в Париж в любое время. Мы хотим подарить вам квартиру Поля. Все формальности мы уладим. Знайте, у вас здесь есть дом и вас здесь ждут.

У Саши сжалось сердце. Она бы охотно осталась с этими милыми стариками, но слишком многое связывало ее с Москвой. Может, потом, попозже, чтобы стариться, правда уже без Поля. Впрочем, в одиночестве это и в Париже очень грустно. Но приезжать, конечно, будет. Уж во всяком случае, на Рождество обязательно.

С тех пор накануне Рождества Алябьева непременно приезжала в Париж. За четыре года это стало традицией, которой она не изменила и на этот раз.

Перед тем как навестить Дювалей, побродила по Парижу, как всегда, выпила кофе в «Проворном кролике», а затем отправилась в «Галери Лафайет» выбирать рождественские подарки.

Шопинг был любимым занятием Саши. Она часами могла бродить среди движущихся витрин магазина, выбирать, примерять, опять выбирать. Полностью окунувшись в богатство и разнообразие возможных покупок, Саша неожиданно обратила внимание на пару, которая шла ей навстречу. Мужчину она никогда не видела, но женщина…

«Мама дорогая, этого не может быть. Да ведь это Таня Троцкая!» – воскликнула про себя Саша. Даже было направилась к ней, но тут же опомнилась.

Троцкая же убита!

Буквально накануне своего отъезда Саша разговаривала с Шапошниковым, который рассказывал ей о квартире, которая пошла по рукам, о краже писем, о том, что Троцкая на самом деле оказалась Заваляевой.

«Интересно, а может быть, Троцкая и Заваляева все-таки разные люди?» – подумала Саша и заспешила, чтобы не упустить из виду удаляющуюся пару. Они остановились у одной из витрин, что-то оживленно обсуждая.

Почему-то Саша вдруг решила не подходить к Татьяне. Какое-то шестое чувство сработало. Она обошла витрину и слегка приблизилась к ним – так, чтобы Троцкая могла ее увидеть, чтобы буквально натолкнулась на нее.

Мужчина и женщина говорили по-русски. Он куда-то торопился и предлагал сделать покупки в следующий раз. Его спутница настаивала на своем. Это была, несомненно, она. Это ее голос. Правда, макияж очень умеренный и разговаривала она, не стараясь обратить на себя внимание окружающих. Но мало ли, может, освоила, наконец, хорошие манеры.

В конце концов Татьяна заметила Сашу, они даже встретились глазами. Однако, к Сашиному удивлению, она и бровью не повела, просто в упор ее не видела – причем непреднамеренно. Эта дама действительно ее не знала. При всем фантастическом сходстве это была не Троцкая.

Мужчина наконец уговорил свою спутницу отложить шопинг до завтрашнего дня. Они прошли мимо Алябьевой и направились к выходу. Саша никак не могла прийти в себя от такого немыслимого сходства. Ладно внешность. На обычном лице можно нарисовать все, что угодно. Но тембр голоса, множество каких-то мелких признаков – все выдавало в этой женщине Татьяну Троцкую. Но в то же время – совсем другой взгляд. Без показной самоуверенности, напротив, глубокий и, как показалось Саше, немного печальный.

Придя домой, Алябьева после долгих колебаний решила все-таки написать письмо Шапошникову. Сто раз оговорив, дескать, конечно, это какое-то странное совпадение, и не надо думать, будто бы она страдает паранойей только в силу того, что идет следствие и он, Володя, в нем заинтересован. Но тем не менее сегодня она лицом к лицу столкнулась с женщиной, безумно похожей на Троцкую. На всякий случай описала и ее спутника – высокий, спортивного вида молодой человек с красивым лицом и зализанными волосами. Может быть, информация эта и окажется полезной. Такие совпадения редко бывают случайными.

Омская правда

Шапошников получил письмо сразу. В этот момент он находился на верхней веранде строящегося трехэтажного особняка. Читать почту было некогда. Заказчик захотел, чтобы была возможность пользоваться открытой верандой и зимой, а это значило, что надо было многое менять в системе отопления по всему дому. В общем, пришлось срочно решать множество вопросов.

Когда же наконец на минуту Владимира оставили в покое, он сразу, на мобильном, прочитал письмо – и так же, как Алябьева, пришел в недоумение. Всякое, конечно, бывает, все люди имеют двойников, но в описании спутника этой женщины явно можно было узнать злополучного Константина Евграфовича. Что бы это могло значить? Голову можно сломать.

«Позвоню лучше Сивакову, – решил Володя, – пусть у него голова поболит над решением этого ребуса».

Частный детектив долго не брал трубку. Наконец ответил скороговоркой:

– Старик, я уже два дня в Омске, сейчас не могу говорить. Завтра возвращаюсь. Есть грандиозные новости. Приходи завтра же в офис. Обменяемся информацией, – и повесил трубку.

– Завтра так завтра, – в никуда ответил Шапошников и поспешил вернуться к работе.

На следующий день в офисе сыщика, как и в прошлый раз, собрались все друзья Павлова, Кармин и примкнувший к ним Шапошников.

– Я собрал вас, господа, – начал Сиваков, когда все удобно расселись, – чтобы сообщить… Вот не знаю, как сказать. Новость не то чтобы пренеприятнейшая, но скорее странная и уж точно неожиданная. Начну с самого начала. Прилетаю я в Омск, а там ребята из местного ГУВД мне уже полную раскладку подготовили. Домашний адрес Вишнякова, где учился, где лечился и так далее.

В первый же день я встретился с матерью нашего героя. Она знать ничего, конечно, не знает. Думает, что сын в Москве делает сногсшибательную карьеру, что собирается перевезти в ближайшее время и ее, и свою невесту, которая ждет не дождется встречи с ним. В последнее время он по телефону ей говорил, что даже, может, и не в Москве они будут жить, а у него мечта где-нибудь в Испании дом купить. Вот как денег наберет, сколько нужно для этого, так и заберет их туда. Мать необычайно благодарна за это его другу Евгению Заваляеву, а особенно его сестре Татьяне Заваляевой – именно к ее хорошему знакомому и отправился наш герой. Очень нахваливала ее мама Вишнякова. Такая работящая, такая целеустремленная, сколько в жизни всего добилась! Всю семью на себе тащит. Вот откуда что берется… Сестра ее, Вика, ну ведь совершенно никудышная бабенка, а Татьяна – как танк.

– Какая сестра? Еще и сестра? У нее же брат… – зашумели присутствующие.

– Брат братом, но, оказывается, есть еще и сестра. Я потом навел справки в школе, где они когда-то все учились, нашел кое-кого из бывших одноклассников. Так вот. Оказывается, у Заваляевой есть сестра-близнец. Отношения у них с детства были не очень сестринские, прямо скажем, враждебные. Татьяна терпеть не могла Викторию за то, что она, как та говорила, «ходила росомахой», не пользовалась косметикой и являла собой, можно сказать, истинное лицо Заваляевой. Те, кто видели ее сестру, любили задать вопрос Татьяне: «Это вы такая красивая или вы в гриме?» Ерунда, казалось бы, но пострадавшая из-за этого раздражалась жутко. Виктория хорошо училась, а эта за ее счет выплывала, списывала, использовала по полной программе. Причем чем больше использовала, тем больше ненавидела сестру. Пока Заваляева карьеру делала, Виктория окончила филфак и пошла работать в школу учительницей, немецкий язык преподавала.

– Так получается, их все-таки действительно две? – не выдержал Шапошников.

– Ну да, а что значит «действительно»? – удивился Сиваков.

– А то, что я вчера получил из Парижа письмо по «мылу». По этому поводу и звонил.

– Что за письмо?

– Оно у меня с собой. – Шапошников достал мобильный, нашел нужную опцию и прочитал всем письмо Саши Алябьевой.

– Блин, тогда многое может сойтись. Так ты виделся с этой Викторией?

– В том-то и дело, что нет ее в городе.

– А семьи у нее нет?

– Она не замужем, а мать и брат уже давно уехали к Заваляевой в Париж.

– А она не захотела?

– Не достойна была. Но я нашел подругу Виктории. Уж она мне по-женски поведала всю правду-матку. Татьяна знать сестру не хотела долгие годы. А тут вдруг присылает деньги, а до этого позвонила с накатом, дескать, приведи себя, наконец, в порядок. Для тебя есть интересная работа. Я разрываюсь между Москвой и Парижем, мне надо, чтобы ты иногда меня страховала. В Москве надо работать с недвижимостью, проверять жильцов, чтобы они не расслаблялись. Твое счастье, что мы близнецы. Не упусти свой шанс, хватит сидеть, как квашня, прозябать в этом Омске. Давай. Я дам сигнал, когда ты мне понадобишься. Это было месяца два назад. Виктория, надо сказать, была рада этому разговору. Она, несмотря ни на что, к сестре хорошо относилась, безропотно сносила все ее издевательства, переживала, что у них такие плохие отношения. Она не собиралась вообще-то уезжать из родного города, но не хотела отказывать сестре. Поскольку та обратилась за помощью, Вика бросилась ей помогать, отложив все дела. Да, ну и недели три назад улетела в Москву, видимо, получила сигнал от сестры. Вот такая у меня информация.

– Очень интересно получается, – стал рассуждать Кармин. – Нам удалось выяснить, куда звонил Вишняков с квартирного телефона убитой. Обычная квартира. Съемная. Хозяйка считала, что он там живет. Ни соседи, ни она никого больше не видели. Выхино. Спальный район. Кто там кого заметит? Но видимо, все-таки именно в ту квартиру и приехала Виктория Заваляева. Вопрос – зачем? Вероятно, собирать деньги с жильцов других квартир – ну и для того, чтобы она появлялась в квартире, купленной Евтуховым. Консьерж дома показал, что новая хозяйка квартиры туда часто наведывалась, хоть и ненадолго.

– Зачем? – в недоумении спросил Шапошников.

– Я думаю, там был четкий план, но в какой-то момент все поменялось, появились письма, и Заваляева на ходу стала перестраиваться. Во всяком случае, сейчас все нестыковки ушли. Почему все подозрения падали на Павлова? Он был последний, кто видел Заваляеву живой. То есть кто должен был видеть, исходя из того, что пострадавшая пришла с Вишняковым в свою квартиру, а потом с ним же из нее и вышла. Затем через некоторое время вернулась – уже одна, после чего пришел Павлов и тут же стал единственным подозреваемым.

– Значит, если были две сестры-близняшки Заваляевы, то одна могла уже лежать убитая, а другая расхаживать по подъезду, – резюмировал Сиваков. – Кто-то в этой истории вел двойную игру.

– Вот именно, – обрадованно сказал Кармин. – Я думаю, что этот «кто-то» – Вишняков. Видимо, события развивались следующим образом. Заваляевой для своих целей понадобилась ее ненавистная сестра-близнец, и заниматься ею она поручила Вишнякову, которому доверяла, считая его своим человеком, – ведь она и в самом деле здорово помогла ему, определив в дом Евтухова. И потом, она давно дала ему генеральную доверенность на ведение всех дел. Зачем, спрашивается? Скорее всего, она хотела инсценировать собственную смерть, предоставив следствию натуральный труп своей сестры. С появлением Павлова определился и тот, кто ответит за это убийство да еще и принесет с собой отличный приз в виде раритетных писем. Вишняков определенно знал, что из окна напротив ведется наблюдение, не случайно в последний день он задернул шторы. Камера сделала свое дело, любовная связь Павлова с Заваляевой зафиксирована. Однако, судя по скандалу между нею и Вишняковым за день до убийства, он неодобрительно относился к этой идее – убрать Викторию. Возможно, у него возникли близкие отношения с ней за тот месяц, что она жила на снятой им квартире. Скорее всего, именно так. Вот и по Парижу они теперь вместе гуляют… Ну и тогда он рассказывает Виктории о плане сестры, и девочки начинают выяснять между собой отношения. Слово за слово, Татьяна набрасывается на свою ненавистную копию, но та готова к такому повороту событий и с силой отталкивает ее. Троцкая падает прямо на угол столика, оставляя Вишнякова полноценным владельцем всего своего имущества. Она не рассчитывала натурально умирать, для этого она подобрала себе жертву, но попала в собственную ловушку.

– Похоже, что именно так все и было, – задумчиво сказал Отвагин. – Просто план «Барбаросса» какой-то. Чего ей не хватало? Зачем такие страсти? Квартира за пять миллионов ей отвалилась, еще квартиры имелись, и вообще девушка была в полном шоколаде.

– С квартирой все не так просто, – стал объяснять Кармин. – Лариса ведь собиралась ее отсуживать. Она же установила, что подпись на завещании Евтухова поддельная. Закон в принципе допускает такой момент, что завещание может быть подписано другим человеком – мало ли, у завещателя рука будет дрожать или сил нет… Само по себе завещание Ларису не беспокоило, она знала, что Евтухов его и не мог подписать. У него же ничего не было. Здесь Заваляева прокололась. Жена Евтухова не собиралась жалеть денег на процесс, хотела нанять лучших адвокатов и отсудить квартиру у любовницы мужа.

– И дамочка решила умереть, а квартиру продать через доверенное лицо. Занятно, – проговорил Отвагин.

– В общем, картина ясна, но где же письма? – напомнил Шапошников. – Да и Павлов теперь уже не единственный подозреваемый. Его-то наконец отпустят?

– Невиновность Павлова надо еще доказать, – ответил Кармин. – Пока это все наши домыслы, версии и предположения. Дадим ориентировку в Интерпол на Вишнякова и Заваляеву. Как только их найдут, я думаю, и тропинка к письмам отыщется. Хотя…

– Что такое?

– Дело в том, что они могут и не знать о письмах. В день своей смерти Заваляева, она же Троцкая, была с письмами в посольстве, потом их след исчез. Но не надо отчаиваться – рано или поздно они всплывут.

– Сами по себе? Короче, сгорела хата – гори сарай, – съязвил Шапошников.

– Ну зачем так? Найдем мы письма. Дело времени.

– Какого? Дни, месяцы, годы?

Кармин пожал плечами.

– Очень оптимистичный прогноз, – только и оставалось сказать Владимиру.

Самая холодная ночь 2006 года

Распаренные машины плотной лентой двигались по Рублевскому шоссе. Было такое ощущение, что где-то впереди стоит огромный парной конвейер, с которого они сползают и, обалдев от мороза, широко раскрыв горящие фары, отдуваясь, торопятся в город, чтобы опять попасть в тепло.

«Что происходит? Морозище редкий, уже под сорок градусов, в Москве даже пробок нет, а здесь такое столпотворение. Интересно, куда это все собрались?» – размышлял Шапошников, возвращавшийся в машине из офиса навстречу плотному потоку.

– В ночную смену едут, – как будто услышав внутренний монолог Владимира, ухмыльнулся его водитель Сергей, внушительного вида добродушный молодой человек, бывший чемпион по тайскому боксу.

– Не иначе, – улыбнулся хозяин.

Комфортабельная машина убаюкивала, ехали не торопясь, все-таки дорога скользкая и вообще непредсказуемая.

Шапошников предался своим мыслям, которые вернули его в те далекие уже события – более чем годичной давности, которые привнесли в его жизнь огромные изменения. С ним произошли самые главные перемены, которые только могут случиться в жизни человека. Он женился, счастлив, и недавно на свет появился совершенно замечательный парень по имени Матвей.

Мысленно Володя уже рисовал себе картину, как он будет играть с подрастающим сыном, как они будут вместе собирать конструкторы, – а потом школа, Архитектурный институт… Конечно, Матвей станет архитектором, и у них будет настоящая династия.

Год назад он и предположить не мог, что все сложится именно таким образом, что Аня согласится стать его женой и даже родит ему сына. Вот уж точно, чего не ждешь, всегда случится.

А случилось многое. Дело об убийстве Троцкой-Заваляевой в конце концов было закрыто. Виктория не выдержала и пришла с повинной. Убила сестру действительно она.

Тихая и скромная учительница из Омска сама не могла понять, как стала убийцей. Она приехала в Москву по настоятельной просьбе сестры. Встретил ее Вишняков, а вот с Татьяной ей увидеться никак не удавалось. Костя первым делом повел ее в салон красоты, объяснил парикмахеру, какую надо делать прическу. Из коротко стриженной женщины с волосами неопределенного серого цвета она превратилась в яркую блондинку с искусно наращенными волосами. Он зачем-то купил ей одежду на свой вкус, совершенно не интересуясь, нравится ей то, что он принес, или нет. Говорил, как именно она должна выглядеть, а больше – никаких комментариев. Так велела Татьяна.

Виктория, надо сказать, всегда робела перед старшей сестрой. Та родилась на десять минут раньше, и это давало ей право руководить своей точной и нежеланной копией. Младшая сестра беспрекословно подчинялась.

Когда они жили вместе, Татьяна все время стремилась к тому, чтобы их не путали. Придумывала себе разные прически, а как только повзрослела, покрасилась в блондинку, да и в одежде придерживалась новейших направлений моды в самом экстремальном их проявлении. Она всегда носила длинные волосы, а Виктория с малолетства была коротко острижена, одевалась строго и невыразительно и никогда не пользовалась косметикой. Короче, выглядела совершеннейшей серой мышью на фоне своей броской сестры. Когда они обе выросли и стали девушками, никому и в голову не приходило, что они сестры-близнецы.

Татьяна учиться не любила, но через не могу с детства занималась французским, что очень пригодилось ей в жизни. Виктория же училась с удовольствием, все детство и юность провела за книгами, с медалью окончила школу, затем институт – тоже с красным дипломом. Татьяна только посмеивалась над ней и считала совершеннейшей неудачницей.

Конечно, Виктория в глубине души не хотела соглашаться с сестрой. Однако все ее жизненные достижения бледнели на фоне побед Татьяны, ставшей сначала моделью, потом предпринимательницей, а затем уехавшей в город-мечту, в Париж, который из Омска и вовсе казался какой-то призрачной заоблачной грезой… Вика же работала в школе учительницей, преподавала немецкий язык, очень любила свою работу, учеников. Что-то бесконечно придумывала, даже организовала драмкружок, где сама и ставила спектакли на иностранных языках. На работе ее очень ценили, ученики обожали.

Замуж, правда, она так и не вышла. Любовь, которую она встретила еще на первом курсе, была разбита все тем же злым гением ее жизни, Татьяной, которая сама вышла замуж за этого перспективного красавца, выпускника физико-математического факультета университета. Брак был недолгим, красавец только успел стать отцом ее ребенка, на том и расстались. Амбиции Троцкой не позволяли ей долго засиживаться на одном месте, поддерживать какой-то там семейный очаг. Ее ждали более высокие вершины, и превращаться в домашнюю клушку она не собиралась. Зачем ей нужен был Кирилл, она потом и сама не могла объяснить. Видимо, впервые в жизни Татьяна увидела, что у сестры есть то, чего нет у нее. Ну и конечно, нужно было тут же отбить этого парня – ведь она привыкла, что ей всегда принадлежит все самое лучшее…

Тот звонок Татьяны поверг Викторию в изумление. Они не общались много лет. О достижениях сестры провинциальная учительница знала из редких и коротких писем от матери. Та боготворила Таню, а к Вике относилась с жалостью и даже некоторым пренебрежением. В ее письмах постоянно сквозила укоризна, в них не было ни нежности, ни искреннего желания поддерживать теплые отношения с дочерью. Виктория чувствовала, что стала совершенно не нужна своей семье. Ведь подлинной героиней тут была Татьяна, которая вывезла свою одинокую мать и тогда еще малолетнего брата за границу, где они наконец-то зажили «по-человечески». И поскольку благодетельница Вику не любила, то и все остальные члены семьи считали своим долгом относиться к неудачной Таниной копии так же.

И вдруг она сама позвонила! Более того, сказала, что у нее для Виктории есть работа. И вообще, тут такие дела, что Вика может быть ей, Татьяне, очень полезна.

Работа Виктории была не нужна, ее абсолютно устраивало дело, которому она служила. Конечно, скромное, но несомненно приносящее пользу. Она гордилась своими учениками – они поступали в престижные вузы, становились ценными специалистами, не забывали ее, поздравляли со всеми праздниками. Виктория считала, что кто-то должен заниматься и такой работой, не всем же быть обласканными славой и успехом. Для нее успех был в том, что ее труд приносил пользу.

А тут вдруг оказалось, что она может помочь и своей сестре, такой удачливой, – вот это, конечно, было удивительно. Блистательной Татьяне нужна ее скромная сестра! Ну конечно, она сразу взяла в школе отпуск. Посреди учебного года это было сделать непросто, но Виктория объяснила, что ей жизненно важно ненадолго уехать, и – о, чудо! – ее отпустили.

Сломя голову она прилетела помогать сестре, но ее саму ни разу так и не увидела. Это случилось только в тот роковой для обеих день.

Константин держался с Викторией очень официально. Ни в какие дискуссии не вступал, всем своим видом показывая, что строго выполняет данные ему инструкции, и не более того. Она помнила его с юности – ведь Костя учился в одном классе с их братом Женей, который был на десять лет младше сестер. Рождением Жени мама в свое время хотела удержать отца, но тот все равно ушел к другой женщине, даже не дождавшись Жениного появления на свет…

С детства Костя был его самым близким другом. Они и потом регулярно переписывались и были в курсе всех событий в жизни друг друга. Но разговаривать с Викторией ни о Жене, ни о Татьяне Костя не хотел. Точнее, он толком даже не знал, что говорить.

Надо заметить, поначалу ему была совершенно неинтересна эта замухрышка из Омска. Однако потом, когда она, разумеется не без его помощи, совершенно преобразилась внешне, он увидел перед собой абсолютную копию Татьяны, только очень милую, открытую, наивную и добрую. Константин тогда не знал, какие там планы у его покровительницы относительно сестрицы, тем более что они у нее менялись с калейдоскопической скоростью. Зато он знал ее саму и поэтому мог подозревать худшее. Ясно было одно – приезд Виктории в Москву не сулил ей ничего хорошего. Поэтому, чтобы не выдать себя, Вишняков прикрывался маской официальности и занятости.

Когда Татьяна Троцкая узнала, что завещание, которое она столь ловко подделала, ровным счетом ничего не значит и что настоящей владелицей всего имущества Евтухова является его жена Лариса, она поняла, что ее стратегический расчет был неверен. Нет, эта женщина никогда не отдаст ей квартиру, купленную Николаем. Она потратит любые деньги на суды, но никому не уступит такой кусок.

Татьяна стала лихорадочно соображать, какие же шаги ей надо предпринять. В голове вертелось несколько вариантов, но все они были совсем сырые и невнятные. А может быть, ей наконец пригодится потрясающее сходство с сестрой-близняшкой? Во всяком случае, та должна быть наготове – не понадобятся ее услуги, поедет обратно в свой обожаемый Омск. А сейчас пусть на всякий случай будет рядом, тем более что необходимо время для того, чтобы привести ее в кондицию, сделать из нее настоящего двойника, с бесспорным сходством.

Константина тревожили планы Татьяны. Он уже знал, как непомерны амбиции этой дамы, и понимал, что для достижения своих целей она не остановится ни перед чем. Порядочность же для нее – понятие запредельное, некий анахронизм, мешающий человеку, стремящемуся к успеху и материальному благополучию…

Одним словом, он решил вывести Викторию из игры. Нельзя сказать, что решение его было продиктовано большой симпатией к наивной провинциалке, однако с каждым днем он жалел бедную женщину все больше и больше. Вишняков понимал, что ничего не стоит обвести ее вокруг пальца. Открытая, доверчивая – а в результате не защищенная со всех сторон… Ну и конечно, еще больше он беспокоился за самого себя. Если Троцкая решится на криминальное действие, то и он будет в нем замешан как соучастник. Нет, такого поворота событий молодой нотариус никак не мог допустить.

Вопрос с квартирой Евтухова решался просто: ее надо было срочно продать. Татьяна изначально задумала, что продавать будет сестра, но Вишняков убедил, что начинать продажу надо исподволь, через доверенное лицо, которым, кстати, может стать и он сам. Найти покупателя, оформить бумаги – все это он сделает намного быстрее и грамотнее, нежели учительница из Омска. Кстати сказать, покупателя-то он нашел уже давно…

В общем, как только была оформлена доверенность, начался процесс продажи. Казалось бы, сестра-близнец оказалась не у дел, но Троцкая зачем-то все держала ее в Москве.

Наконец Вишняков заявил, что больше не намерен нянчиться с Викторией и что пора отправлять ее в родной Омск. Однако Татьяна ответила на это, что пока рано, сестра еще может ей понадобиться.

– Зачем? – изумился Костя.

– Есть одно дело! Если выгорит, то… Это будет сенсационно. Давай-ка приведи ее завтра.

– Зачем? – напрягся осторожный Вишняков.

– Нужна, – отрезала Татьяна.

– Но я не могу действовать вслепую! Ты явно что-то задумала, и я не собираюсь отвечать за твои криминальные фантазии, – взорвался Константин.